Анализ рассказа «Симплонский туннель.  Горький М

Богачи Нью-Йорка, Чикаго, Филадельфии и других городов съезжаются на небывалый по числу участвующих в нем знаменитостей с мировым именем концерт в честь открытия только что выстроенного дворца.

Инженер Мак Аллан со своей женой Мод занимают ложу их друга Хобби, строителя дворца, Аллан, уже известный как изобретатель алмазной стали, приехал сюда ради десятиминутной беседы с самым могущественным и богатым человеком, магнатом и банкиром Ллойдом. Инженер из Буффало равнодушен к музыке, а его обаятельная и скромная жена наслаждается концертом.

Хобби, талантливый и экстравагантный архитектор, которого знает весь Нью-Йорк, представляет Аллана Ллойду. Лицо банкира напоминает морду бульдога, изъедено отвратительными лишаями, оно пугает людей. Но коренастый и крепкий, как боксер, Алдан, обладающий здоровыми нервами, спокойно смотрит на Ллойда и производит на него хорошее впечатление. Банкир знакомит Аллана со своей дочерью, красавицей Этель. Ллойд слышал о разрабатываемом Алланом проекте, считает его грандиозным, но вполне осуществимым и готов поддержать. Этель, стараясь не выказывать слишком явного интереса к инженеру, объявляет себя его союзницей.

Встреча с Ллойдом решает судьбу Аллана и открывает «новую эпоху во взаимоотношениях Старого и Нового Света». Когда Аллан делится с Мод своими замыслами, у нее мелькает мысль, что творение мужа не менее величественно, чем симфонии, которые она слушала на концерте.

По Нью-Йорку ходят слухи о каком-то необычайном миллионном предприятии, которое готовит Аллан при поддержке Ллойда. Но все пока сохраняется в тайне. Аллан ведет подготовительные работы, договариваясь с агентами, инженерами и учеными. Наконец в одном из самых престижных отелей, тридцатишестиэтажном небоскребе на Бродвее, открывается знаменитая конференция. Это съезд финансовых воротил, которых созывает Ллойд по «делу первостепенной важности».

Сидящие в зале миллионеры понимают, что им предстоит гигантская битва капиталов за право участия в проекте, который назван Ллойдом «самым великим и самым смелым проектом всех времен».

Обводя собравшихся спокойным взглядом ясных светлых глаз, скрывая охватившее его возбуждение, Аллан сообщает, что за пятнадцать лет обязуется построить подводный туннель, который соединит два материка, Европу и Америку. Поезда будут покрывать расстояние в пять тысяч километров за двадцать четыре часа.

Мозги тридцати приглашенных Ллойдом самых влиятельных «рабовладельцев» зашевелились. Дело Аллана сулит всем огромную прибыль в будущем, они должны решиться вложить свои деньги. Ллойд уже подписался на двадцать пять миллионов. При этом богачи знают, что Аллан - всего лишь орудие в руках всемогущего банкира. Миллионерам нравится Аллан, им известно, что мальчишкой он работал коноводом в штольне, выжил после обвала, потеряв там отца и брата. Богатая семья помогла ему учиться, и за двадцать лет он высоко взлетел. И в этот день люди, наделенные богатством, могуществом, смелостью, поверили в Аллана.

На следующее утро газеты на всех языках сообщают миру об учреждении «Синдиката Атлантического туннеля». Объявляется набор ста тысяч рабочих для американской станции, начальником которой назначен Хобби. Он первым узнает темп работы Аллана, «адский темп Америки», без выходных дней, иногда по двадцать часов в сутки.

Заказы Аллана выполняются заводами многих стран. В Швеции, России, Венгрии и Канаде вырубаются леса. Созданное Алланом дело охватывает весь мир.

Здание синдиката осаждается журналистами. Пресса зарабатывает большие деньги на туннеле. Враждебная печать, подкупленная заинтересованными лицами, выступает за трансатлантическое пароходное сообщение, дружественная сообщает об изумительных перспективах.

В молниеносно построенном Туннельном городе, Мак-Сити, имеется все. Бараки заменяются рабочими поселками со школами, церквами, спортплощадками. Работают пекарни, бойни, почта, телеграф, универсальный магазин. В отдалении находится крематорий, где уже появляются урны с английскими, немецкими, русскими и китайскими именами.

Аллан призывает весь мир подписаться на туннельные акции. Финансами синдиката руководит некто Вульф, бывший директор банка Ллойда. Это выдающийся финансист, поднявшийся из низов венгерского еврейского предместья. Аллану нужно, чтобы акции скупались не только богачами, но и народом, собственностью которого должен стать туннель. Постепенно деньги «маленьких людей» потекли рекой. Туннель «глотает» и «пьет» деньги по обе стороны океана.

На всех пяти станциях Американского и Европейского континентов бурильные машины врезаются сквозь камень на много километров вглубь. Место, где работает бурильная машина, называется у рабочих «адом», многие глохнут от шума. Каждый день здесь бывают раненые, а иногда и убитые. Сотни убегают из «ада», но на их место всегда приходят новые. При старых методах работы для окончания туннеля потребовалось бы девяносто лет. Но Аллан «мчится сквозь камень», он ведет яростную борьбу за секунды, заставляя рабочих удваивать темпы. Все заражаются его энергией.

Мод страдает, что у мужа нет времени для нее и маленькой дочки. Она уже чувствует внутреннюю пустоту и одиночество. И тогда ей приходит в голову мысль о работе в Мак-Сити. Мод становится попечительницей дома для выздоравливающих женщин и детей. Ей помогают дочери лучших семей Нью-Йорка. Она внимательна и приветлива со всеми, искренне сочувствует чужому горю, её все любят и уважают. -Теперь она чаще видит мужа, похудевшего, с отсутствующим взглядом, поглощенного только туннелем. В отличие от него Хобби, который бывает в их доме ежедневно, после своей двенадцатичасовой работы отдыхает и веселится. Аллан горячо любит жену и дочурку, но понимает, что такому, как он, лучше не иметь семьи.

Вульф делает деньги для туннеля. К нему стекаются доллары из Америки и Европы, и он сразу же пускает их в оборот по всему земному шару. Финансовый гений имеет слабость - любовь к красивым девушкам, которым он щедро платит. Вульф восхищается Алланом и ненавидит его, завидуя его власти над людьми.

На седьмом году строительства в американской штольне происходит страшная катастрофа. Огромной силы взрыв разрушает и повреждает десятки километров штольни. Немногие, спасшиеся от обвала и огня, бегут, бредут и ползут, преодолевая большие расстояния, к выходу, задыхаясь от дыма. Спасательные поезда с самоотверженными инженерами успевают вывезти лишь незначительную часть обессиленных людей. Наверху их встречают обезумевшие от страха и горя женщины. Толпа неистовствует, призывает отомстить Аллану и всему руководству. Разъяренные женщины, готовые на разгром и убийство, несутся к домам инженеров. В такой ситуации катастрофу мог бы предотвратить один Аллан. Но он в это время мчится на машине из Нью-Йорка, телеграфируя с дороги жене категорический запрет выходить из дома.

Мод не может это понять, она хочет помочь женам рабочих, беспокоится о Хобби, находящемся в туннеле. Вместе с дочкой она торопится к Мак-Сити и оказывается перед рассвирепевшей толпой женщин. Обе погибают под градом пущенных в них камней.

Гнев рабочих после прибытия Аллана поутих. Теперь у него такое же горе, как у них.

Аллдан с врачами и инженерами разыскивают и выводят из задымленной штольни последних уцелевших, в том числе и полуживого Хобби, похожего на древнего старика. Впоследствии Хобби уже не может вернуться к своей работе.

Катастрофа поглотила около трех тысяч жизней. Специалисты предполагают, что она вызвана газами, вспыхнувшими при взрывании камня.

Рабочие, поддержанные своими европейскими товарищами, бастуют. Аллан рассчитывает сотни тысяч человек. Уволенные ведут себя угрожающе, пока не узнают, что руководство Мак-Сити обеспечено пулеметной охраной. Алланом все было предусмотрено заранее.

Штольни обслуживаются инженерами и добровольцами, но Туннельный город словно вымер. Аллан выезжает в Париж, переживает свое горе, посещая места, где бывал вместе с Мод.

В это время над синдикатом разразилась новая катастрофа - финансовая, еще более разрушительная. Вульф, который давно вынашивает план подняться над Алланом, «прыгает выше головы». Он готовится в течение десяти лет аннексировать туннель за огромные деньги и для этого отчаянно спекулирует, нарушая договор. Он терпит поражение.

Аллан требует от него возврата синдикату семи миллионов долларов и не идет ни на какие уступки. Выслеживаемый сыщиками Аллана, Вульф бросается под колеса поезда.

Аллана преследует образ Вульфа, смертельно бледного и беспомощного, тоже уничтоженного туннелем. Теперь нет средств для восстановления туннеля. Смерть Вульфа испугала весь мир, синдикат пошатнулся. Крупные банки, промышленники и простые люди вложили в туннель миллиарды. Акции синдиката продаются за бесценок. Рабочие многих стран бастуют.

Ценой больших материальных жертв Ллойду удается сохранить синдикат. Объявляется о выплате процентов. Многотысячная толпа штурмует здание. Возникает пожар. Синдикат заявляет о своей несостоятельности. Создается угроза для жизни Аллана. Гибель людей ему простили, но потерю денег общество не прощает.

Несколько месяцев Аллан скрывается. Этель предлагает ему свою помощь. Со дня гибели Мод она уже не раз пытается выразить Аллану свое сочувствие, предложить помощь, но всякий раз наталкивается на его равнодушие.

Аллан возвращается в Нью-Йорк и отдает себя в руки правосудия, Общество требует жертвы, и оно её получает. Аллан приговорен к шестилетнему тюремному заключению.

Спустя несколько месяцев Верховный суд оправдывает Аллана. Он выходит из тюрьмы с подорванным здоровьем, ищет одиночества. Аллан поселяется в опустевшем Мак-Сити, рядом с мертвым туннелем. С большим трудом его разыскивает Этель, но понимает, что не нужна ему. Влюбленная женщина не отступается и добивается своего с помощью отца. Аллан обращается в правительство за помощью, но оно не в состоянии финансировать его проект. Банки тоже отказывают, они наблюдают за действиями Ллойда. И Аллан вынужден обратиться к Ллойду. На встрече с ним он понимает, что старик ничего не сделает длянего без дочери, а для дочери сделает все.

…Помолившись богу, Тихон Павлович медленно разделся и, почёсывая спину, подошёл к кровати, наглухо закрытой пёстрым ситцевым пологом.

– Господи, благослови! – прошептал он, затем широко зевнул, перекрестив рот, отдёрнул полог и стал смотреть на мощную, покрытую мягкими складками простыни, фигуру жены.

Сосредоточенно и подробно рассмотрев эту неподвижную, задавленную сном кучу жирного тела, Тихон Павлович сурово нахмурил брови и вполголоса сказал:

– Машина!..

Потом отвернулся к столу, погасил лампу и снова заворчал:

– Сказал ведь я тебе, чёрту: идём спать на сенницу; нет, не пошла! Колода дубовая!

Ну-ка, подвинься малость!

И, ткнув жену кулаком в бок, он улёгся с ней рядом, не покрываясь простынёй, а затем ещё раз крепко толкнул жену локтём. Она замычала, завозилась, повернулась к нему спиной и снова захрапела. Тихон Павлович огорчённо вздохнул и уставился глазами сквозь щели полога в потолок, где дрожали тени, рождённые луной и неугасимой лампадой, горевшей в углу перед образом Спаса нерукотворенного. В раскрытое окно лился из сада, вместе с тихим и тёплым ночным ветром, шелест листьев, запах земли и сырой кожи, сегодня утром содранной с Гнедка и распяленной на стене амбара. Доносился мягкий звук падения капель воды с мельничного колеса; в роще, за плотиной, гукала выпь; мрачный, стонущий звук плавал в воздухе; когда он пропадал – листва деревьев шумела сильнее, точно испуганная им, и откуда-то доносилась звонкая песнь комара.

Последив за тенями, что дрожали на потолке, Тихон Павлович перевёл глаза в передний угол комнаты. Там, колеблемый ветром, тихо мигал огонёк лампадки; от этого лицо Спасителя то прояснялось, то темнело, и оно показалось Тихону Павловичу думающим большую, тяжёлую думу. Он вздохнул и истово перекрестился.

Где-то прокричал петух.

– Неужели двенадцать уж? – спросил сам себя Тихон Павлович. Прокричал другой петух, третий… Ещё и ещё. Наконец где-то за стеной во всю мочь гаркнул Рыжий, из птичника ему ответил Чёрный, и весь птичник всполошился, громко возвещая полночь.

– О, черти, – сердито завозился Тихон Павлович, – заснуть не могу… чтоб вам треснуть!

Когда он обругался, ему стало как-то легче: проклятая, непонятная грусть, одолевшая его с последней поездки в город, меньше давила его, когда он сердился, – а когда он сердился сильно, так и совсем пропадала… Но за эти дни дома всё шло так ровно, гладко, что и поругаться-то хорошенько, чтоб полностью отвести душу, было нельзя – не с кем и не за что, – все подтянулись, заметив, что «сам» сильно не в духе. Тихон Павлович видел, что домашние боятся его и ждут грозы, и – чего раньше с ним никогда не было – чувствовал себя виноватым пред всеми. Ему было стыдно за то, что все такие хмурые и бегают от него, и ещё больше овладевало им тяжёлое, непонятное чувство, привезённое из города.

Даже Кузьма Косяк, новый засыпка, орловец, зубоскал и задира, молодой парень, могучий, с весёлыми и синими глазами и ровным рядом мелких белых зубов, всегда оскаленных задорной улыбкой, – даже этот Кузьма, с которым всегда было за что всласть поругаться, стал почтителен и услужлив; песен, на которые был большой мастер, больше не пел, меткими прибаутками во все стороны не сыпал, и Тихон Павлович, замечая за ним всё это, недовольно думал про себя: «Хорош, видно, я, чёрт, стал!» И, думая так, всё более подчинялся чему-то, неотвязно сосавшему его сердце.

Тихон Павлович любил чувствовать себя довольным собой и своей жизнью, и когда чувствовал так, то намеренно и искусственно усиливал своё настроение постоянным напоминанием себе о своей зажиточности, об уважении к нему соседей и обо всём другом, что возвышало его в своих глазах. Домашние знали за ним эту слабость, которая могла и не быть честолюбием, а только желанием сытого и здорового существа как можно полней усладить себя ощущением своей сытости и здоровья. Это настроение, порождая у Тихона Павловича добродушную точку зрения на вещи, хотя не позволяло ему упускать своего, но создало среди знакомых репутацию сердечного человека. И вот вдруг стойкое, жизнерадостное чувство куда-то провалилось, улетело, погасло, а на место его явилось нечто новое, тяжёлое и тёмное.

– Фу ты, господи! – прошептал Тихон Павлович, лежа рядом с женой и прислушиваясь к мягким вздохам ночи за окном. От согретой пуховой перины ему стало жарко; он беспокойно повозился, предал супругу анафеме, спустил ноги на пол и сел на кровать, отирая потное лицо.

В Болотном, селе верстах в пяти от мельницы, раздались звуки сторожевого колокола.

Унылые медные звуки, слетая с колокольни, тихо плавали в воздухе и бесследно таяли. В саду хрустнула ветка, а в роще снова загукала выпь, точно смеясь мрачным смехом.

Тихон Павлович встал, подошёл к окну и сел в глубокое кожаное кресло, недавно купленное им за два рубля у разорившейся соседки, старушки-помещицы. Когда холодная кожа прикоснулась к его телу, он вздрогнул и оглянулся.

Было жутко. Сквозь цветы на подоконнике и ветви клёна перед окном проникли в комнату лучи луны и нарисовали на полу теневой, дрожащий узор. Одно из пятен, в центре узора, очень походило на голову хозяйки кресла. Как и тогда, при торге, эта голова, в тёмном, мохнатом чепце, укоризненно качается, и старческие губы шамкают ему, мельнику:

– Побойся бога, батюшка! Кресло покойник Фёдор Петрович перед самой смертью купил, восемнадцать рублей дал. А давно ли он умер-то? Совсем новая вещь, а ты полтора рубля даёшь!..

И покойник Фёдор Петрович тут же, на полу: вот его большая, кудластая голова с густыми хохлацкими усами.

– Господи, помилуй! – вздохнул Тихон Павлович. Потом он встал с кресла, составил цветы с подоконника на пол, а сам уселся на их место.

За окном было тихо, грустно. Деревья сада стояли неподвижно, слитые ночью в сплошную, тёмную стену, за нею чудилось что-то страшное. А с колеса мельницы звонко и монотонно капала вода, точно отсчитывая время. Под самым окном сонно покачивались длинные стебли мальвы. Тихон Павлович перекрестился и закрыл глаза. Тогда в его воображении стала медленно формироваться городская история, выбившая его из колеи.

По пыльной, залитой знойными лучами солнца улице тихо двигается похоронная процессия.

Ризы священника и дьякона слепят глаза своим блеском; в руках дьякона позвякивает кадило, маленькие клубы голубого дыма тают в воздухе.

– Свя-я… – тоненьким тенором выводит маленький, седенький священник.

– …тый! – громовым басом гудит высокий дьякон в густой шапке чёрных волос.

Богачи Нью-Йорка, Чикаго, Филадельфии и других городов съезжаются на небывалый по числу участвующих в нем знаменитостей с мировым именем концерт в честь открытия только что выстроенного дворца.

Инженер Мак Аллан со своей женой Мод занимают ложу их друга Хобби, строителя дворца, Аллан, уже известный как изобретатель алмазной стали, приехал сюда ради десятиминутной беседы с самым могущественным и богатым человеком, магнатом и банкиром Ллойдом. Инженер из Буффало равнодушен к музыке, а его обаятельная и скромная жена наслаждается концертом.

Хобби, талантливый и экстравагантный архитектор, которого знает весь Нью-Йорк, представляет Аллана Ллойду. Лицо банкира напоминает морду бульдога, изъедено отвратительными лишаями, оно пугает людей. Но коренастый и крепкий, как боксёр, Аллан, обладающий здоровыми нервами, спокойно смотрит на Ллойда и производит на него хорошее впечатление. Банкир знакомит Аллана со своей дочерью, красавицей Этель. Ллойд слышал о разрабатываемом Алланом проекте, считает его грандиозным, но вполне осуществимым и готов поддержать. Этель, стараясь не выказывать слишком явного интереса к инженеру, объявляет себя его союзницей.

Встреча с Ллойдом решает судьбу Аллана и открывает «новую эпоху во взаимоотношениях Старого и Нового Света». Когда Аллан делится с Мод своими замыслами, у неё мелькает мысль, что творение мужа не менее величественно, чем симфонии, которые она слушала на концерте.

По Нью-Йорку ходят слухи о каком-то необычайном миллионном предприятии, которое готовит Аллан при поддержке Ллойда. Но все пока сохраняется в тайне. Аллан ведёт подготовительные работы, договариваясь с агентами, инженерами и учёными. Наконец в одном из самых престижных отелей, тридцатишестиэтажном небоскрёбе на Бродвее, открывается знаменитая конференция. Это съезд финансовых воротил, которых созывает Ллойд по «делу первостепенной важности».

Сидящие в зале миллионеры понимают, что им предстоит гигантская битва капиталов за право участия в проекте, который назван Ллойдом «самым великим и самым смелым проектом всех времён».

Обводя собравшихся спокойным взглядом ясных светлых глаз, скрывая охватившее его возбуждение, Аллан сообщает, что за пятнадцать лет обязуется построить подводный туннель, который соединит два материка, Европу и Америку. Поезда будут покрывать расстояние в пять тысяч километров за двадцать четыре часа.

Мозги тридцати приглашённых Ллойдом самых влиятельных «рабовладельцев» зашевелились. Дело Аллана сулит всем огромную прибыль в будущем, они должны решиться вложить свои деньги. Ллойд уже подписался на двадцать пять миллионов. При этом богачи знают, что Аллан - всего лишь орудие в руках всемогущего банкира. Миллионерам нравится Аллан, им известно, что мальчишкой он работал коноводом в штольне, выжил после обвала, потеряв там отца и брата. Богатая семья помогла ему учиться, и за двадцать лет он высоко взлетел. И в этот день люди, наделённые богатством, могуществом, смелостью, поверили в Аллана.

На следующее утро газеты на всех языках сообщают миру об учреждении «Синдиката Атлантического туннеля». Объявляется набор ста тысяч рабочих для американской станции, начальником которой назначен Хобби. Он первым узнает темп работы Аллана, «адский темп Америки», без выходных дней, иногда по двадцать часов в сутки.

Заказы Аллана выполняются заводами многих стран. В Швеции, России, Венгрии и Канаде вырубаются леса. Созданное Алланом дело охватывает весь мир.

Здание синдиката осаждается журналистами. Пресса зарабатывает большие деньги на туннеле. Враждебная печать, подкупленная заинтересованными лицами, выступает за трансатлантическое пароходное сообщение, дружественная сообщает об изумительных перспективах.

В молниеносно построенном Туннельном городе, Мак-Сити, имеется все. Бараки заменяются рабочими посёлками со школами, церквами, спортплощадками. Работают пекарни, бойни, почта, телеграф, универсальный магазин. В отдалении находится крематорий, где уже появляются урны с английскими, немецкими, русскими и китайскими именами.

Аллан призывает весь мир подписаться на туннельные акции. Финансами синдиката руководит некто Вульф, бывший директор банка Ллойда. Это выдающийся финансист, поднявшийся из низов венгерского еврейского предместья. Аллану нужно, чтобы акции скупались не только богачами, но и народом, собственностью которого должен стать туннель. Постепенно деньги «маленьких людей» потекли рекой. Туннель «глотает» и «пьёт» деньги по обе стороны океана.

На всех пяти станциях Американского и Европейского континентов бурильные машины врезаются сквозь камень на много километров вглубь. Место, где работает бурильная машина, называется у рабочих «адом», многие глохнут от шума. Каждый день здесь бывают раненые, а иногда и убитые. Сотни убегают из «ада», но на их место всегда приходят новые. При старых методах работы для окончания туннеля потребовалось бы девяносто лет. Но Аллан «мчится сквозь камень», он ведёт яростную борьбу за секунды, заставляя рабочих удваивать темпы. Все заражаются его энергией.

Мод страдает, что у мужа нет времени для неё и маленькой дочки. Она уже чувствует внутреннюю пустоту и одиночество. И тогда ей приходит в голову мысль о работе в Мак-Сити. Мод становится попечительницей дома для выздоравливающих женщин и детей. Ей помогают дочери лучших семей Нью-Йорка. Она внимательна и приветлива со всеми, искренне сочувствует чужому горю, её все любят и уважают. -Теперь она чаще видит мужа, похудевшего, с отсутствующим взглядом, поглощённого только туннелем. В отличие от него Хобби, который бывает в их доме ежедневно, после своей двенадцатичасовой работы отдыхает и веселится. Аллан горячо любит жену и дочурку, но понимает, что такому, как он, лучше не иметь семьи.

Вульф делает деньги для туннеля. К нему стекаются доллары из Америки и Европы, и он сразу же пускает их в оборот по всему земному шару. Финансовый гений имеет слабость - любовь к красивым девушкам, которым он щедро платит. Вульф восхищается Алланом и ненавидит его, завидуя его власти над людьми.

На седьмом году строительства в американской штольне происходит страшная катастрофа. Огромной силы взрыв разрушает и повреждает десятки километров штольни. Немногие, спасшиеся от обвала и огня, бегут, бредут и ползут, преодолевая большие расстояния, к выходу, задыхаясь от дыма. Спасательные поезда с самоотверженными инженерами успевают вывезти лишь незначительную часть обессиленных людей. Наверху их встречают обезумевшие от страха и горя женщины. Толпа неистовствует, призывает отомстить Аллану и всему руководству. Разъярённые женщины, готовые на разгром и убийство, несутся к домам инженеров. В такой ситуации катастрофу мог бы предотвратить один Аллан. Но он в это время мчится на машине из Нью-Йорка, телеграфируя с дороги жене категорический запрет выходить из дома.

Мод не может это понять, она хочет помочь жёнам рабочих, беспокоится о Хобби, находящемся в туннеле. Вместе с дочкой она торопится к Мак-Сити и оказывается перед рассвирепевшей толпой женщин. Обе погибают под градом пущенных в них камней.

Гнев рабочих после прибытия Аллана поутих. Теперь у него такое же горе, как у них.

Аллдан с врачами и инженерами разыскивают и выводят из задымлённой штольни последних уцелевших, в том числе и полуживого Хобби, похожего на древнего старика. Впоследствии Хобби уже не может вернуться к своей работе.

Катастрофа поглотила около трёх тысяч жизней. Специалисты предполагают, что она вызвана газами, вспыхнувшими при взрывании камня.

Рабочие, поддержанные своими европейскими товарищами, бастуют. Аллан рассчитывает сотни тысяч человек. Уволенные ведут себя угрожающе, пока не узнают, что руководство Мак-Сити обеспечено пулемётной охраной. Алланом все было предусмотрено заранее.

Штольни обслуживаются инженерами и добровольцами, но Туннельный город словно вымер. Аллан выезжает в Париж, переживает своё горе, посещая места, где бывал вместе с Мод.

В это время над синдикатом разразилась новая катастрофа - финансовая, ещё более разрушительная. Вульф, который давно вынашивает план подняться над Алланом, «прыгает выше головы». Он готовится в течение десяти лет аннексировать туннель за огромные деньги и для этого отчаянно спекулирует, нарушая договор. Он терпит поражение.

Аллан требует от него возврата синдикату семи миллионов долларов и не идёт ни на какие уступки. Выслеживаемый сыщиками Аллана, Вульф бросается под колеса поезда.

Аллана преследует образ Вульфа, смертельно бледного и беспомощного, тоже уничтоженного туннелем. Теперь нет средств для восстановления туннеля. Смерть Вульфа испугала весь мир, синдикат пошатнулся. Крупные банки, промышленники и простые люди вложили в туннель миллиарды. Акции синдиката продаются за бесценок. Рабочие многих стран бастуют.

Ценой больших материальных жертв Ллойду удаётся сохранить синдикат. Объявляется о выплате процентов. Многотысячная толпа штурмует здание. Возникает пожар. Синдикат заявляет о своей несостоятельности. Создаётся угроза для жизни Аллана. Гибель людей ему простили, но потерю денег общество не прощает.

Несколько месяцев Аллан скрывается. Этель предлагает ему свою помощь. Со дня гибели Мод она уже не раз пытается выразить Аллану своё сочувствие, предложить помощь, но всякий раз наталкивается на его равнодушие.

Аллан возвращается в Нью-Йорк и отдаёт себя в руки правосудия, Общество требует жертвы, и оно её получает. Аллан приговорён к шестилетнему тюремному заключению.

Спустя несколько месяцев Верховный суд оправдывает Аллана. Он выходит из тюрьмы с подорванным здоровьем, ищет одиночества. Аллан поселяется в опустевшем Мак-Сити, рядом с мёртвым туннелем. С большим трудом его разыскивает Этель, но понимает, что не нужна ему. Влюблённая женщина не отступается и добивается своего с помощью отца. Аллан обращается в правительство за помощью, но оно не в состоянии финансировать его проект. Банки тоже отказывают, они наблюдают за действиями Ллойда. И Аллан вынужден обратиться к Ллойду. На встрече с ним он понимает, что старик ничего не сделает для него без дочери, а для дочери сделает все.

В день свадьбы с Алланом Этель учреждает крупный пенсионный фонд для туннельных рабочих. Через три года у них рождается сын. Жизнь с Этель не в тягость Аллану, хотя живёт он только туннелем.

К концу строительства туннеля его акции уже дорого стоят. Народные деньги возвращаются. В Мак-Сити более миллиона жителей, в штольнях установлено множество предохранительных приборов. В любой момент Аллан готов снижать темп работы. Он поседел, его называют «старым седым Маком». Создатель туннеля становится его рабом.

Наконец туннель целиком готов. В статье для прессы Аллан сообщает, что цены пользования туннелем общедоступны, дешевле, чем на воздушных и морских кораблях. «Туннель принадлежит народу, коммерсантам, переселенцам».

На двадцать шестом году строительства Аллан пускает первый поезд в Европу. Он выходит в полночь по американскому времени и ровно в полночь должен прибыть в Бискайю, на европейское побережье. Первым и единственным пассажиром едет «капитал» - Ллойд. Этель с сыном провожает их.

Весь мир напряжённо следит по телекинематографам за движением поезда, скорость которого превышает мировые рекорды аэропланов.

Последние пятьдесят километров поезд ведёт тот, кого иногда называют «Одиссеем современной техники», - Аллан. Трансатлантический поезд приходит в Европу с минимальным опозданием - всего на двенадцать минут.

РЕЦЕНЗИИ
- ОТЗЫВЫ
- СТАТЬИ *
О СПЕКТАКЛЯХ
и Московском
театре им.Гоголя

* Мнение администрации сайта не всегда совпадает
с мнением авторов приведённых текстов

"Последние" М.Горький

Трагический балаган по Горькому

Премьера в Московском театре имени Гоголя. Спектакль по пьесе Максима Горького «Последние» поставил Сергей Яшин. Сто лет назад драматургическая цензура в Петербурге запретила эту пьесу к представлению на сцене, потому что «автор представил служащих полиции отъявленными мерзавцами». По той же причине в советские времена эта пьеса пользовалась популярностью. Однако Яшин поставил спектакль не о деградации правящего класса, а об отношении отцов и детей. Рассказывают «Новости культуры». Пьесу «Последние» Горький первоначально назвал «Отец», замышляя ее как драматургическую пару к своей «очень своевременной» повести «Мать». Студентке Театрального института имени Щукина, которая занята в спектакле, эта пьеса буревестника Революции ничуть не кажется старомодной. «Пьеса замечательная, очень человечная», – отмечает Екатерина Крамзина. Она играет одну из дочерей полицейского Коломийцева – Веру. Двух других дочерей зовут Надежда и Любовь. Их мать Софью играет прима Московского театра Гоголя Светлана Брагарник. Художественный руководитель Театра Гоголя Сергей Яшин взял эту пьесу вовсе не потому, что она в 60-е годы шла на сцене этого театра – тогда Центрального театра Транспорта; а потому, что его заинтересовала история семьи в период между двумя революциями. «В атмосфере этих трагических, переломных событий и происходит жизнь семейства», – замечает Яшин. Отца семейства – полицейского Коломийцева – принято изображать подлецом и злодеем. Однако актер Андрей Алексеев решил взглянуть на своего героя по-новому – с монархических позиций. «Главный герой, которого все ругают: дети и родной брат – за то, что он служит царю и Отечеству», – поясняет он. Один из героев пьесы «Последние» называет свою жизнь «трагическим балаганом». Сергей Яшин превратил эту формулу в подзаголовок спектакля. В качестве эпиграфа он выбрал стих Тютчева «И в нашей жизни повседневной бывают радужные сны». «Это о семейных ценностях», - говорит режиссер.

Семь одиноких "я".

Для Театра имени Н.В.Гоголя и его художественного руководителя Сергея Яшина постановка горьковских "Последних" - событие значимое. Оно, быть может, чуть-чуть запоздало к одной из дат, к 60-летию режиссера. Но на то были причины технического характера - большая сцена переживала реконструкцию, а потому приходилось скитаться по чужим площадкам. Зато теперь все вернулось на круги своя, и "Последние" это возвращение ознаменовали. Вряд ли Сергей Яшин, затевая эту масштабную и серьезную постановку, задумывался об ее особой актуальности в рамках нынешнего Года семьи. Просто и тут совпало. К тому же очередное обострение проблемы "потерянного поколения" выдвинуло ее на первый план нашей с вами жизни. Грехи отцов, сказывающиеся в пороках детей, всеобщая глухота, действительный распад семьи на семь одиноких "я" - тема вечная, однозначного решения не предполагающая. И Максим Горький, конечно, писал об этом, но строгая привязка ко времени и месту - здесь вещь ненужная. И хотя Яшин в соавторстве с художником Еленой Качелаевой не эпатировали публику "удаленным" оформлением и исполнением, вневременность все равно победила узкую конкретику времени. Дом Коломийцевых кажется случайно уцелевшим после землетрясения или урагана, в общем, после какого-то глобального катаклизма. Пол накренился, шкафы, буфеты и печки опасно покосились и готовы упасть, стены рухнули. Осталась лишь дверь в черном пространстве задника, которая то и дело открывается с угрожающим скрежетом, а хлопаньем своим словно бы многократно повторяет звук выстрела. Того самого, которого "удостоился" полицмейстер Иван Коломийцев от юного революционера Соколова. Да еще по черному небу без намека на крышу летят воздушные платья и прочие одежды, как бестелесные оболочки тех, кто в доме остался. Оттуда же просто так не уйти, только ногами вперед, как говорит один из персонажей Горького. Конечно, подобное внешнее решение спектакля, с одной стороны, очень выразительно, с другой - отчасти прямолинейно. Оно не намекает, но открыто декларирует полную разруху, хаос - все, что осталось от семейных устоев. Но эта внешняя декларативность в то же время освобождает внутреннюю актерскую территорию. Что случилось - нам понятно, но как все это вызревало и будет происходить на наших глазах - непростая задача для актеров, ведомых режиссером. Сергея Яшина тоже частенько порицают за откровенность мелодраматических приемов и склонность к театрализации, иногда, как пишут, чрезмерную. Забывая притом, что во всем этом угадываются приметы режиссерского стиля, который у Яшина, несомненно, есть. Другое дело, что он может нравиться или раздражать, но то, что режиссер верен себе и пытается сделать собственные концепции сценически доказательными, тоже заслуживает уважения. Да, и в "Последних" есть красивости вроде летящего с ночного неба снега (увы, это атрибут не каждого второго, а уже, кажется, любого отечественного спектакля). Да, здесь поют много романсов и пускаются в отчаянный пляс, порой некстати (с точки зрения здравого смысла, конечно). Но на эмоциональную зрелищность это все равно работает, хотя порой и тормозит его динамику, чрезмерно затягивая действие. Но когда в прологе спектакля на руинах дома вся семья садится рядком и слаженно запевает о том, что "хочется жить и любить", - сколько ностальгии и боли в этом столь несвоевременном и уже невозможном единении. Впрочем, об этой невозможности речь впереди. Притом что все устои давным-давно порушены, во внешнем рисунке ролей режиссер задает актерам некую устоявшуюся и отстоявшуюся монотонность (эстетического, конечно, плана). Каждый акт предваряется торжественно-замедленным круговым проходом истопников (Янис Якобсонс и Кирилл Малов) и няньки Федосьи (Майя Ивашкевич) с охапками дров, чтобы по новой растопить печки - символы домашнего очага. Да и почти все персонажи, выясняя отношения, крича, обижаясь и обижая, впадая в истерику, движутся по орбите замкнутого круга. Которая, впрочем, часто рвется, и тогда наступают хаотическая толкотня, суета и мельтешение людей, не знающих, куда себя деть, куда приткнуться. Да, эта горьковская семья - конечно же, образчик эпохи распада. Здесь и никогда-то не было идиллии и великой любви, случались и обманы, и измены, и внебрачные дети. Но, к чести режиссера, доминантой всего происходящего все равно становится не упоение разрывом всех и всяческих связей, не выстраданное от них освобождение, но подспудное желание вновь связать оборванные ниточки. Вопреки всему. И это идет даже не на уровне вполне определенного горьковского текста, достаточно жесткого, но в подтекстах, интонациях, каких-то неосознанных порывах персонажей друг к другу, в мимолетных прикосновениях, неловких объятиях, взглядах украдкой. В спектакле Сергея Яшина нет "монстров", несмотря на всю неприглядность поступков что отцов, что детей. Здесь каждый и виновен, и безвинно страдает, а все потому, что эти "я" так и не сложились в одно слово. Иван Коломийцев (Андрей Алексеев) гуляет и колобродит, проявляет совсем не отеческий интерес к пышным формам дочери Надежды (Татьяна Сайко) и грубо оскорбляет горбунью Любовь, дочь-племянницу. Но когда в редкие минуты тишины он вдруг оглядывается вокруг, ужасаясь и поражаясь всеобщей ненависти, его даже можно и пожалеть. А в его супруге Софье (Светлана Брагарник) удивительным образом сочетаются ощущение глобальной вины перед всеми и неутраченное чувство собственного достоинства. Впрочем, тема человеческого и женского достоинства - одна из главных примет творчества актрисы. И еще сдержанности, гордости, что сохраняются даже в моменты "выхода из себя". Полна достоинства и Любовь (Ирина Шейдулина). После роковой красотки Лидии Чебоксаровой в "Бешеных деньгах" в этой роли актрису и узнать сложно, зато как сумела она по-другому раскрыться, не теряя искренности и подлинности существования. А экзальтированные младшенькие, "последние". Вера (Екатерина Крамзина) и Петр (Александр Лучинин) вносят в этот семейный хаос свои, нервные нотки. По контрасту с цинично-"непробиваемым" зятем Лещом (Андрей Зайков) или глубоко увязшим в "пороках" и не менее циничным Александром (Дмитрий Бурханкин). Но все эти контрасты парадоксальным образом рождают ощущение некой общности этих людей, пусть извращенной, неполноценной, но это лишь оттенки, не меняющие сути. Пока что человеком со стороны здесь кажется разве что Яков Коломийцев (Алексей Кирилин), которого обошли стороной все эти семейные "надрывы". До такой степени, что в финале начинает казаться, что его смерть и явится каким-то поводом к тому, чтобы все эти оставшиеся "ноты" хотя бы попытались слиться в одну мелодию, пусть и негармоничную пока, но все же общую. Пьеса Горького, как известно, кончается полным семейным крахом. Спектакль Сергея Яшина странным образом этого ощущения не оставляет. Но, наоборот, словно бы дарит надежду на свет в конце тоннеля. Пусть умозрительную, пусть многие увидят в этом некое расхождение с жесткими авторскими намерениями. Но театр - дело сегодняшнее и живое, и оставлять нынешних зрителей в состоянии полной безнадеги - тоже, наверное, грешно.

Семейство с горчинкой

Проблему отцов и детей решили по-горьковски.

“Простите меня, дети мои! Простите меня, что я родила вас!” Слыхали такое? Ничего, Горький и не такое был способен написать. А Сергей Яшин в театре Гоголя и не такое способен поставить. А актриса Светлана Брагарник – “визитная карточка” театра – и не такое способна сыграть. Итак, премьера в театре Гоголя – “Последние” по пьесе Максима Горького.

На сцене пизанские печи, пизанские стены, пизанская дверь – все, как знаменитая Пизанская башня, едет, кривится, но не падает. Так и семейка, которую так старательно выписал Горький в пьесе “Последние” (первоначальное название “Отец”, 1907 год) находится в совершенно упадочном состоянии духа, финансов, нравственности. Дом погряз в сомнениях и грехах. А пьесу надо было назвать не “Отец”, а “Мать-2” (просто “Мать” у Горького уже есть). Ведь на роли матери держится весь спектакль у Яшина. Светлана Брагарник – Актриса с большой буквы. Отец пятерых детей Иван Коломийцев (Андрей Алексеев) имеет высокий чин в полиции, взяточник, пьяница, развратник, жестокий человек. Его жена Софья (Светлана Брагарник) – образцовый пример матери, которая рожать научилась, а ума от этого не приобрела; логику и разум ей заменяет жалость и чувствительность. Пятеро их взрослых детей – Вера, восторженный подросток; гимназист Петя, задающийся вопросом, честный ли человек его отец, Надежда, бойкая, хваткая девица в теле, к ней собственный отец питает подозрительно нежные чувства, Александр, копия отца, кутила, бездельник, наглец, Люба, злая, холодная девушка-правдоруб, во младенчестве уроненная отцом и ставшая после того горбуньей. Наконец, Яков, брат отца семейства, больной сердечник, денежный мешок, из которого тянут все и постоянно. “Альфабанк какой-то”, – пробормотали в зале. И который оказался отцом Любе… В общем – сплошная санта-барбара, дополненная реалиями начала ХХ века. Террористы, революционеры, а впрочем, скоро будет революция. Много лишней беготни – кажется, кресло, стол, стулья стоят на сцене только для того, чтобы актеры выписывали вокруг них бессмысленные круги. Много криков таким голосом, каким никто никогда в жизни не кричит. А то вдруг споют непонятно с чего. Сомнительный успех Ирины Шейдулиной в роли Любы – роль горбуньи могла стать едва ли не самой острой. Увы. Но все это мелочи по сравнению с силой актерского таланта. Светлана Брагарник скрепляла собой все сцены. Она сыграла удивительно слабую женщину, которая только сейчас поняла, насколько она слаба. На коленях она просит у детей прощения, что не смогла их воспитать. Дети еще вчера были сопливыми, а сегодня у всех – по-горьковски горькая судьба. Мужа – ненавидит, боготворит, боится. Брата мужа – жалеет, стыдится, любит память о прошедшем, запретном счастье с ним. В этом доме все просят друг друга “перестать”, “замолчать” и “уйти”. В этом доме мать на все вопросы детей отвечает: я ничего не знаю. В этом доме старая няня бормочет себе под нос, а ее, как мебель, никто не замечает. В этом доме отец пристает к дочери, а мать рожает то от мужа, то от его брата. Как ее решить, эту проблему отцов и детей? Сдаться и извиниться перед детьми, что их родили. Самое странное в этом доме – в самые острые моменты с диким скрипом распахивается дверь, и входят… истопники. Они вплывают в гостиную, торжественно неся в руках дрова, а домочадцы замирают, с ужасом наблюдая это шествие. “И в нашей жизни повседневной бывают радужные сны…” – обещано в начале. Но никаких радужных. Все заканчивается, конечно же, смертью. Горький написал такой тяжелый безысходный ужастик, что на аплодисментах Брагарник даже не нашла сил улыбнуться. Правда, потом ей, как будто она какая-нибудь Алсу, поклонники подарили плюшевого мишку. И она засмеялась.

Вырожденные революцией

Художественный руководитель театра Гоголя Сергей Яшин представил публике премьеру спектакля "Последние" по пьесе Максима Горького.

Московский театр Гоголя давно не входит в число ньюсмейкеров от культуры. На первой премьере в новом, только что после долгого ремонта, зале было как-то не по-праздничному тихо и малолюдно: амфитеатр практически пустовал, а партер заполняли вездесущие театральные старушки и школьники, которых привели на внеклассного Горького для расширения кругозора. А посмотреть между тем там было на что. Например, на великолепные декорации. При первом взгляде на открытые, не спрятанные занавесом подмостки у зрителя невольно вырывается удивленно-восторженное "ах". Художник Елена Качелаева изобразила на сцене мир на пороге катастрофы, который вот-вот снесет поднявшимся вихрем революции. Вся мебель в доме полицмейстера Ивана Коломийцева, где происходит действие пьесы, угрожающе покосилась, накренилась, будто от невиданной силы порыва ветра, а над нею, подхваченные этим ураганом, летят, будто шагаловские влюбленные, гигантские пальто. Страна тронулась с места, людей унесло и раскидало смерчем исторической катастрофы, а последние оставшиеся на земле судорожно цепляются за привычную жизнь, за домашний уклад, за семью, которая кажется им последней опорой в этом хаосе. В недавнем грибоедовском спектакле Римаса Туминаса в "Современнике" главным элементом сценографии стала печь в форме колокольни Ивана Великого, около которой грелись герои фамусовской Москвы. В "Последних" Сергея Яшина печки целых две - и обе покосившиеся, как Пизанские башни. Однако огонь в этих семейных очагах поддерживают с особой тщательностью. Процессия истопников в валенках и с охапкой поленьев в руках несколько раз проходит через всю сцену важно и торжественно, как крестный ход. Они зажигают спички широким жестом, будто кладут крест, и машут над пламенем полами полушубков, нагоняя в зал дымный смоляной дух. Правда, создать в доме уют и согреть его неприкаянных обитателей этот огонь не может. Им не дано вкусить мирных радостей семейной жизни. И они сами прекрасно это понимают, но все же, присев на чемоданы, как перед дальней дорогой, вспоминают слова старой рождественской песенки, такой домашней и умиротворяющей, что горемыки не выдерживают и, забыв на миг о реальности, начинают кружиться в танце. Но с небес на землю их возвращает лязг двери - громкий, металлически-скрежещущий, будто семья собралась не дома, а в полицейском участке, где служит ее глава. Впрочем, большой разницы здесь нет. В доме Коломийцевых и не бывает никто, кроме околоточных надзирателей да тюремных лекарей, а отец пытается насаждать в семье армейский порядок, почитание старших - не по званию, так по летам, и жестокие меры пресечения. В результате старшие дети, прожженные циники и прагматики, вполне освоились в этом полицейском мире купли-продажи с его налаженной системой откатов, а младшие, еще вчера невинные и беззаботные, узнав правду о своем отце, чувствуют себя в тюрьме, выбраться из которой можно только вперед ногами. Режиссер Сергей Яшин признался, что в пьесе Горького, которая в советское время воспринималась как обличение буржуазии, его интересовала не столько смена эпох, а прежде всего мысль семейная. В год, объявленный действующим президентом Годом семьи, тема, безусловно, актуальная. Но в спектакле она приводит к выводам совсем неутешительным. Сергей Яшин и актер Андрей Алексеев вывели полицмейстера Ивана Коломийцева не такой уж мерзкой и подлой личностью. Ну да, солдафон, недалекий человек, но живущий по своим понятиям: революционер - значит, враг отечества, в тюрьму его без лишних разбирательств, сопротивляются - значит, надо применить силу, любой ценой соблюсти порядок. А что нечист на руку, так кто бросит камень в отца, которому нужно содержать пятерых детей? Вот он и недоумевает искренне, откуда в семье такая ненависть к нему - он же хотел как лучше. Мать семейства в исполнении примы театра Гоголя Светланы Брагарник - женщина когда-то роскошная, умная и интеллигентная, но теперь потерянная и глубоко несчастная. Она тщетно пытается спасти гибнущую семью и, как Раневская из "Вишневого сада", беспомощно наблюдает за разрушением родного гнезда. Чеховские мотивы пьесы в этом спектакле проявляются особенно явно. К героям, изображенным Горьким жестко и безжалостно, без всякого романтического флера, режиссер и актеры относятся с явной симпатией - и к злой горбатой Любе (Ирина Шейдулина), и молоденькой дурашливой Вере (студентка Щукинского училища Екатерина Крамзина). Безвольного и мягкотелого Якова (Алексей Кирилин), брата Коломийцева, всю жизнь влюбленного в его жену и содержащего все семейство, начинаешь сравнивать с Иваном Войницким. Дебелую и хваткую красавицу Надежду (Татьяна Сайко) - с Наташей из "Трех сестер", постепенно прибирающей к рукам весь дом. А ее мужа с говорящей фамилией Лещ (Андрей Зайков) - само собой с новым хозяином жизни Лопахиным. Последние двое как раз не уходящая натура, а просто-таки герои нашего времени, благополучно пережившие и революцию, и советские, и постсоветские времена,- такие везде сумеют зацепиться и устроиться. И в этом свете финальное выстраданное, вырванное отчаянием заявление Софьи, что плохие, нечестные люди вообще не должны иметь детей, выглядит прямо-таки революционно. Перпендикулярно нынешнему курсу "плодитесь и размножайтесь".

Туннель
Краткое содержание романа
Богачи Нью-Йорка, Чикаго, Филадельфии и других городов съезжаются на небывалый по числу участвующих в нем знаменитостей с мировым именем концерт в честь открытия только что выстроенного дворца.
Инженер Мак Аллан со своей женой Мод занимают ложу их друга Хобби, строителя дворца, Аллан, уже известный как изобретатель алмазной стали, приехал сюда ради десятиминутной беседы с самым могущественным и богатым человеком, магнатом и банкиром Ллойдом. Инженер из Буффало равнодушен к музыке, а его обаятельная и скромная жена наслаждается концертом.
Хобби, талантливый и экстравагантный архитектор, которого знает весь Нью-Йорк, представляет Аллана Ллойду. Лицо банкира напоминает морду бульдога, изъедено отвратительными лишаями, оно пугает людей. Но коренастый и крепкий, как боксер, Алдан, обладающий здоровыми нервами, спокойно смотрит на Ллойда и производит на него хорошее впечатление. Банкир знакомит Аллана со своей дочерью, красавицей Этель. Ллойд слышал о разрабатываемом Алланом проекте, считает его грандиозным, но вполне осуществимым и готов поддержать. Этель, стараясь не выказывать слишком явного интереса к инженеру, объявляет себя его союзницей.
Встреча с Ллойдом решает судьбу Аллана и открывает “новую эпоху во взаимоотношениях Старого и Нового Света”. Когда Аллан делится с Мод своими замыслами, у нее мелькает мысль, что творение мужа не менее величественно, чем симфонии, которые она слушала на концерте.
По Нью-Йорку ходят слухи о каком-то необычайном миллионном предприятии, которое готовит Аллан при поддержке Ллойда. Но все пока сохраняется в тайне. Аллан ведет подготовительные работы, договариваясь с агентами, инженерами и учеными. Наконец в одном из самых престижных отелей, тридцатишестиэтажном небоскребе на Бродвее, открывается знаменитая конференция. Это съезд финансовых воротил, которых созывает Ллойд по “делу первостепенной важности”.
Сидящие в зале миллионеры понимают, что им предстоит гигантская битва капиталов за право участия в проекте, который назван Ллойдом “самым великим и самым смелым проектом всех времен”.
Обводя собравшихся спокойным взглядом ясных светлых глаз, скрывая охватившее его возбуждение, Аллан сообщает, что за пятнадцать лет обязуется построить подводный туннель, который соединит два материка, Европу и Америку. Поезда будут покрывать расстояние в пять тысяч километров за двадцать четыре часа.
Мозги тридцати приглашенных Ллойдом самых влиятельных “рабовладельцев” зашевелились. Дело Аллана сулит всем огромную прибыль в будущем, они должны решиться вложить свои деньги. Ллойд уже подписался на двадцать пять миллионов. При этом богачи знают, что Аллан – всего лишь орудие в руках всемогущего банкира. Миллионерам нравится Аллан, им известно, что мальчишкой он работал коноводом в штольне, выжил после обвала, потеряв там отца и брата. Богатая семья помогла ему учиться, и за двадцать лет он высоко взлетел. И в этот день люди, наделенные богатством, могуществом, смелостью, поверили в Аллана.
На следующее утро газеты на всех языках сообщают миру об учреждении “Синдиката Атлантического туннеля”. Объявляется набор ста тысяч рабочих для американской станции, начальником которой назначен Хобби. Он первым узнает темп работы Аллана, “адский темп Америки”, без выходных дней, иногда по двадцать часов в сутки.
Заказы Аллана выполняются заводами многих стран. В Швеции, России, Венгрии и Канаде вырубаются леса. Созданное Алланом дело охватывает весь мир.
Здание синдиката осаждается журналистами. Пресса зарабатывает большие деньги на туннеле. Враждебная печать, подкупленная заинтересованными лицами, выступает за трансатлантическое пароходное сообщение, дружественная сообщает об изумительных перспективах.
В молниеносно построенном Туннельном городе, Мак-Сити, имеется все. Бараки заменяются рабочими поселками со школами, церквами, спортплощадками. Работают пекарни, бойни, почта, телеграф, универсальный магазин. В отдалении находится крематорий, где уже появляются урны с английскими, немецкими, русскими и китайскими именами.
Аллан призывает весь мир подписаться на туннельные акции. Финансами синдиката руководит некто Вульф, бывший директор банка Ллойда. Это выдающийся финансист, поднявшийся из низов венгерского еврейского предместья. Аллану нужно, чтобы акции скупались не только богачами, но и народом, собственностью которого должен стать туннель. Постепенно деньги “маленьких людей” потекли рекой. Туннель “глотает” и “пьет” деньги по обе стороны океана.
На всех пяти станциях Американского и Европейского континентов бурильные машины врезаются сквозь камень на много километров вглубь. Место, где работает бурильная машина, называется у рабочих “адом”, многие глохнут от шума. Каждый день здесь бывают раненые, а иногда и убитые. Сотни убегают из “ада”, но на их место всегда приходят новые. При старых методах работы для окончания туннеля потребовалось бы девяносто лет. Но Аллан “мчится сквозь камень”, он ведет яростную борьбу за секунды, заставляя рабочих удваивать темпы. Все заражаются его энергией.
Мод страдает, что у мужа нет времени для нее и маленькой дочки. Она уже чувствует внутреннюю пустоту и одиночество. И тогда ей приходит в голову мысль о работе в Мак-Сити. Мод становится попечительницей дома для выздоравливающих женщин и детей. Ей помогают дочери лучших семей Нью-Йорка. Она внимательна и приветлива со всеми, искренне сочувствует чужому горю, ее все любят и уважают. – Теперь она чаще видит мужа, похудевшего, с отсутствующим взглядом, поглощенного только туннелем. В отличие от него Хобби, который бывает в их доме ежедневно, после своей двенадцатичасовой работы отдыхает и веселится. Аллан горячо любит жену и дочурку, но понимает, что такому, как он, лучше не иметь семьи.
Вульф делает деньги для туннеля. К нему стекаются доллары из Америки и Европы, и он сразу же пускает их в оборот по всему земному шару. Финансовый гений имеет слабость – любовь к красивым девушкам, которым он щедро платит. Вульф восхищается Алланом и ненавидит его, завидуя его власти над людьми.
На седьмом году строительства в американской штольне происходит страшная катастрофа. Огромной силы взрыв разрушает и повреждает десятки километров штольни. Немногие, спасшиеся от обвала и огня, бегут, бредут и ползут, преодолевая большие расстояния, к выходу, задыхаясь от дыма. Спасательные поезда с самоотверженными инженерами успевают вывезти лишь незначительную часть обессиленных людей. Наверху их встречают обезумевшие от страха и горя женщины. Толпа неистовствует, призывает отомстить Аллану и всему руководству. Разъяренные женщины, готовые на разгром и убийство, несутся к домам инженеров. В такой ситуации катастрофу мог бы предотвратить один Аллан. Но он в это время мчится на машине из Нью-Йорка, телеграфируя с дороги жене категорический запрет выходить из дома.
Мод не может это понять, она хочет помочь женам рабочих, беспокоится о Хобби, находящемся в туннеле. Вместе с дочкой она торопится к Мак-Сити и оказывается перед рассвирепевшей толпой женщин. Обе погибают под градом пущенных в них камней.
Гнев рабочих после прибытия Аллана поутих. Теперь у него такое же горе, как у них.
Аллдан с врачами и инженерами разыскивают и выводят из задымленной штольни последних уцелевших, в том числе и полуживого Хобби, похожего на древнего старика. Впоследствии Хобби уже не может вернуться к своей работе.
Катастрофа поглотила около трех тысяч жизней. Специалисты предполагают, что она вызвана газами, вспыхнувшими при взрывании камня.
Рабочие, поддержанные своими европейскими товарищами, бастуют. Аллан рассчитывает сотни тысяч человек. Уволенные ведут себя угрожающе, пока не узнают, что руководство Мак-Сити обеспечено пулеметной охраной. Алланом все было предусмотрено заранее.
Штольни обслуживаются инженерами и добровольцами, но Туннельный город словно вымер. Аллан выезжает в Париж, переживает свое горе, посещая места, где бывал вместе с Мод.
В это время над синдикатом разразилась новая катастрофа – финансовая, еще более разрушительная. Вульф, который давно вынашивает план подняться над Алланом, “прыгает выше головы”. Он готовится в течение десяти лет аннексировать туннель за огромные деньги и для этого отчаянно спекулирует, нарушая договор. Он терпит поражение.
Аллан требует от него возврата синдикату семи миллионов долларов и не идет ни на какие уступки. Выслеживаемый сыщиками Аллана, Вульф бросается под колеса поезда.
Аллана преследует образ Вульфа, смертельно бледного и беспомощного, тоже уничтоженного туннелем. Теперь нет средств для восстановления туннеля. Смерть Вульфа испугала весь мир, синдикат пошатнулся. Крупные банки, промышленники и простые люди вложили в туннель миллиарды. Акции синдиката продаются за бесценок. Рабочие многих стран бастуют.
Ценой больших материальных жертв Ллойду удается сохранить синдикат. Объявляется о выплате процентов. Многотысячная толпа штурмует здание. Возникает пожар. Синдикат заявляет о своей несостоятельности. Создается угроза для жизни Аллана. Гибель людей ему простили, но потерю денег общество не прощает.
Несколько месяцев Аллан скрывается. Этель предлагает ему свою помощь. Со дня гибели Мод она уже не раз пытается выразить Аллану свое сочувствие, предложить помощь, но всякий раз наталкивается на его равнодушие.
Аллан возвращается в Нью-Йорк и отдает себя в руки правосудия, Общество требует жертвы, и оно ее получает. Аллан приговорен к шестилетнему тюремному заключению.
Спустя несколько месяцев Верховный суд оправдывает Аллана. Он выходит из тюрьмы с подорванным здоровьем, ищет одиночества. Аллан поселяется в опустевшем Мак-Сити, рядом с мертвым туннелем. С большим трудом его разыскивает Этель, но понимает, что не нужна ему. Влюбленная женщина не отступается и добивается своего с помощью отца. Аллан обращается в правительство за помощью, но оно не в состоянии финансировать его проект. Банки тоже отказывают, они наблюдают за действиями Ллойда. И Аллан вынужден обратиться к Ллойду. На встрече с ним он понимает, что старик ничего не сделает для него без дочери, а для дочери сделает все.
В день свадьбы с Алланом Этель учреждает крупный пенсионный фонд для туннельных рабочих. Через три года у них рождается сын. Жизнь с Этель не в тягость Аллану, хотя живет он только туннелем.
К концу строительства туннеля его акции уже дорого стоят. Народные деньги возвращаются. В Мак-Сити более миллиона жителей, в штольнях установлено множество предохранительных приборов. В любой момент Аллан готов снижать темп работы. Он поседел, его называют “старым седым Маком”. Создатель туннеля становится его рабом.
Наконец туннель целиком готов. В статье для прессы Аллан сообщает, что цены пользования туннелем общедоступны, дешевле, чем на воздушных и морских кораблях. “Туннель принадлежит народу, коммерсантам, переселенцам”.
На двадцать шестом году строительства Аллан пускает первый поезд в Европу. Он выходит в полночь по американскому времени и ровно в полночь должен прибыть в Бискайю, на европейское побережье. Первым и единственным пассажиром едет “капитал” – Ллойд. Этель с сыном провожает их.
Весь мир напряженно следит по телекинематографам за движением поезда, скорость которого превышает мировые рекорды аэропланов.
Последние пятьдесят километров поезд ведет тот, кого иногда называют “Одиссеем современной техники”, – Аллан. Трансатлантический поезд приходит в Европу с минимальным опозданием – всего на двенадцать минут.

(No Ratings Yet)