Астафьев ночевала тучка золотая. «Ночевала тучка золотая» Анатолий Приставкин

Основные события этой повести описывает краткое содержание. "Ночевала тучка золотая" - произведение, с которым, безусловно, стоит познакомиться в оригинале. В нем поднимаются важные проблемы, актуальные и сегодня. Вы убедитесь в этом, прочитав краткое содержание.

"Ночевала тучка золотая" начинается следующим образом. Автор рассказывает, что из детдома предполагалось отправить двух ребят постарше на Кавказ. Однако они вдруг исчезли. А вот двойняшки Колька и Сашка Кузьмины (Кузьменыши по-детдомовскому) согласились поехать. Дело в том, что рухнул подкоп под хлеборезку, сделанный ими за неделю до этого. Ребята мечтали поесть досыта хоть раз в жизни, но не вышло. Военных саперов вызвали осмотреть этот подкоп. Они сказали, что без подготовки и техники нельзя прорыть его, к тому же детям. Однако на всякий случай лучше было исчезнуть из этого разоренного войной Подмосковья.

Прибытие на Кавказские Воды

Кавказские Воды - название станции, куда они прибыли. Оно было написано на прибитой к телеграфному столбу фанерке углем. Именно на Кавказских водах продолжается действие произведения, которое создал Анатолий Приставкин ("Ночевала тучка золотая"). Краткое содержание знакомит читателя лишь в общих чертах с этим местом. Здание вокзала во время боев, проходивших здесь недавно, сгорело. За многочасовой путь, проделанный ребятами от станции до станицы, в которой находились беспризорники, ни одного подвода, ни машины, ни путника не попалось. Кругом было пусто... Дозревали поля. Кто-то вспахивал их, засевал, пропалывал. Кто же эти люди? Почему так глухо и пустынно на столь красивой земле?

Ребята навещают Регину Петровну, а затем отправляются в интернат

Прибывшие на место ребята отправились в гости к Регине Петровне - воспитательнице, с которой они познакомились в дороге и которая очень им понравилась. Затем они направились в станицу. Оказалось, что люди в ней все-таки живут, но скрытно: они не выходят на улицу, не сидят на завалинке. Не зажигают в хатах ночью огней. В интернате новость: Петр Анисимович, директор, договорился о работе на консервном заводе. Туда и записала Кузьменышей Регина Петровна, хотя посылали, вообще-то, только старших, учеников пятых-седьмых классов.

Неожиданная встреча

Регина Петровна также показала ребятам старинный чеченский ремешок и папаху, найденные в подсобке. Она отдала ремешок и отправила спать Кузьменышей, сама же села шить ребятам зимние шапки из папахи. И Регина Петровна из произведения "Ночевала тучка золотая", краткое содержание по главам которого мы описываем, не заметила, как бесшумно откинулась створка окна, а затем показалось в нем черное дуло.

Пожар и работа на консервном заводе

Ночью случился пожар. Регину Петровну утром увезли куда-то. А Сашка Кольке показал гильзу и множество следов конских копыт. Вера, веселая шоферица, стала возить ребят на консервный завод. Там было хорошо: трудились переселенцы, ничего не охраняли. Ребята тут же набрали яблок, слив, груш, помидоров. "Блаженную" икру дает тетя Зина (баклажанную, но название ее Сашка забыл). А однажды тетя Нина призналась, что местные жители боятся чеченцев, которых отправили в Сибирь. Возможно, некоторым из них удалось сбежать, и они запрятались в горах.

Отношения с переселенцами колонистов

Очень натянутыми стали отношения с переселенцами, что отмечает Приставкин ("Ночевала тучка золотая"). Краткое содержание продолжается тем, что колонисты, вечно голодные, начали красть картошку с огородов, затем колхозники поймали на бахче одного колониста. Петр Анисимов задумал провести концерт самодеятельности для колхоза. Последним номером показал фокусы Митек. Вдруг рядом зацокали копыта, послышались гортанные выкрики и ржание лошади. Затем грохнуло, и воцарилась тишина. Донесся крик с улицы: "Взорвали машину! Дом горит! Там Вера наша!"

Нападение на колонию

Наутро выяснилось, что Регина Петровна вернулась. Она предложила ребятам отправиться вместе на подсобное хозяйство. Ребята занялись делом. Они ходили по очереди к родничку, гоняли на луг стадо, мололи кукурузу. Затем приехал Демьян, одноногий мужчина, и Регине Петровне удалось его упросить подбросить до колонии Кузьменышей, чтобы получить продукты. Ребята уснули на телеге. Проснувшись в сумерках, они сначала не могли понять, где они находятся. Почему-то Демьян сидел на земле, у него было бледное лицо. Заметив их, он сказал им не шуметь. Оказалось, что колония разорена. Кузьменыши прошли на ее территорию. Двор колонии был завален барахлом, выбиты окна, сорваны с петель двери. Людей нет. Тихо и страшно.

Смерть Сашки

Ребята рванули назад к Демьяну. Они шли, обходя просветы, через кукурузу. Демьян был впереди, и вдруг он пропал, прыгнув внезапно куда-то в сторону. Сашка помчался за ним, лишь дареный поясок сверкнул. Колька, мучимый поносом, присел. И вот сбоку, над кукурузой, показалась лошадиная морда. Мальчик упал на землю. Он увидел, приоткрыв глаза, копыто прямо у своего лица. Лошадь вдруг отпрянула в сторону. Колька бежал, затем упал в яму, после чего провалился в беспамятство.

Настало мирное голубое утро. Колька направился в деревню для того, чтобы найти Сашку с Демьяном. Он увидел, что брат его стоит, прислонясь к забору, в конце улицы. Колька побежал к нему. Однако на ходу его шаг стал замедляться сам собой: что-то очень необычно стоял Сашка. Мальчик замер, подойдя вплотную.

Оказалось, что брат его висел, а не стоял, нацепленный на острия забора под мышками. Из живота у мальчика выпирал пучок кукурузы. В рот был засунут еще один початок. По штанам ниже живота свисала Сашкина требуха. Позже выяснилось, что на нем нет серебряного ремешка.

Алхузур и Колька

Колька через несколько часов притащил тележку. Он отвез на станцию тело брата и отправил его с составам: Сашка мечтал поехать к горам. Как вы уже, вероятно, догадываетесь, приближается к финалу произведение "Ночевала тучка золотая". Краткое содержание заключительных событий следующее.

На Кольку много позже набрел свернувший с дороги солдатик. Мальчик спал в обнимку с другим мальчиком, чеченцем по виду. Лишь Алхузур и Колька знали, как они скитались между горами, в которых чеченцы легко могли убить русского мальчишку, и долиной, в которой уже чеченцу угрожала опасность, и как они спасали от смерти друг друга. Дети не позволяли разлучать себя и назывались братьями - Колей и Сашей Кузьмиными.

Ребят перевели из детской клиники Грозного в детприемник. Здесь держали беспризорных детей перед тем, как отправить их в разные детдома и колонии.

Этими событиями заканчивается краткое содержание. "Ночевала тучка золотая" входит сегодня в список литературы, рекомендованный школьникам России для внеклассного чтения. Тем не менее ознакомиться с повестью было бы полезно не только ребятам школьного возраста. Для широкого круга читателей предназначено произведение "Ночевала тучка золотая". Краткое содержание этой повести было описано лишь в общих чертах, и, обратившись к оригиналу, вы узнаете подробности событий.

Урок -конференция

Призыв к Правде, Добру иСправедливости в повести

А.Приставкина «Ночевала тучка золотая»

ПОДГОТОВИТЕЛЬНАЯ РАБОТА

1.Объявление вопросов к повести А. Приставкина «Ночевала тучка золотая»

(за 2-3 недели).

ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ

1. Анатолий Приставкин и судьба его повести «Ночевала тучка золотая».

2. Проблематика повести.

3. Война и дети.

4. Какими героями представлен в повести мир зла и кто этому миру противостоит? Кому адресованы слова писателя: «кому война – кому мать родна?

5. Кузьменыши… Как складываются в сложных нечеловеческих условиях их судьбы?

6. Братство Кольки и чечена Алхузура – символично ли оно?

8. Смысл названия повести.

Цели:

1. Показать особенность изображения исторических событий в повести, проследить судьбу братьев в тяжкие годы войны; рассмотреть роль государства в судьбе целого народа и отдельной личности; совершенствовать умения и навыки учащихся при анализе эпизода художественного произведении

2. Отработать материал по теме, совершенствуя навыки самостоятельной работы учащихся со справочной и художественной литературой.

3. Уяснить нравственные уроки Приставкина, определив вечные ценности жизни.

Ведущие методы: эвристический, исследовательский, метод творческого чтения, пересказа.

Ведущие приемы: эвристическая беседа, выразительное чтение, музыкальные заставки, аналитическое чтение текста, слово учителя, самостоятельная работа учащихся.Оборудование: мультимедийный проектор для воспроизвдения презентации;

ХОД КОНФЕРЕНЦИИ

I . Вступительное слово учителя.

Дорогие ребята! Сегодня мы будем обсуждать повесть А. Приставкина «Ночевала тучка золотая». Это откровение о том, о чем долго умалчивалось: о лишении прав, уничтожении сталинским режимом целых народов. Стремление воссоздать прошлое, понять его, извлечь из него нравственные уроки заставило писателя обратиться к горьким страницам истории 40-х годов, к переселению чеченцев из Кавказа.

а) «Правда – это всегда болевой шок, но на нее вся надежда. Она должна питать нашу мораль, нравственность»(запись в тетрадь)

б) «Правда – это единственное, что вылечит наше общество ».

Главная цель повести – правда о прошлом – противостояние забвению. Рассказ о войне глазами детдомовского ребенка.

Песня «Дети войны»

Почему дети стали главными героями повести А.Приставкина?

Какие события стали исторической основой повести?

Как связана судьба писателя и история страны?

Расскажите на примере фактов из биографии А.Приставкина?

История создания повести

Повесть о том, как в конце войны часть детдомовцев из голодного Подмосковья вывозили на Северный Кавказ. Это идея, вроде бы гуманная, обернулась, увы, невиданной жестокостью. Ведь в ту же пору с Северного Кавказа указом Сталина изгоняли на вечную ссылку целые народы. Часть коренных жителей, не знавшая за собой никакой вины и просто не понимавшая происходящего (да и кто бы понял!), отчаянно цеплялись за дедовскую землю…

Солдаты выполняли приказ, уверенные, что наказывают врагов. Горцы защищались, как могли. И в этом братоубийственном безумии закрутило, как щепки в омуте, детдомовских детей из Подмосковья, которых отправляют на Кавказ

Именно о войне против целого народа, увиденной глазами детдомовского ребенка, который не понимает ни смысла, ни цели происходящего, рассказывает А.Приставкин в повести,.

Целых семь лет ждала повесть своего читателя, написана в 1981 году, опубликована в 1987 году, она автобиографична. Анатолий Приставкин – участник и очевидец тех далеких событий, в этом еще большая ценность повести

II . Какова проблематика повести А. Приставкина? Обсуждение с учащимися.

Судьба детей в годы войны;

проблема добра и зла;

проблема жестокости и милосердия;

проявление характера человека в сложных ситуациях военного времени;

проблема межнациональных отношений.

причины возникновения межнациональных конфликтов;

проблема памяти как нравственно значимой в осмыслении истории народа.

Выводы учителя: из всех проблем, которые поставил автор, мы с вами три главные – война и дети, межнациональные отношения, проблема памяти как нравственно значимой в осмыслении истории народа. Переходим к подробному освещению первой проблемы – 3-й вопрос урока-конференции.

III . Война и дети.

1.Как освещен трагический мир военного, голодного, бездомного детства в повести.

1 группа

Сиротское детство Кузьменышей. (подготовить пересказ,выписать цитаты)

1.Жизнь в подмосковном детском доме.

2.Как спасались дети от голода.

3.Как изображаются детдомовцы в пути на Кавказ.

4.Как себя чувствуют себя дети на чеченской земле?

5.Какую роль сыграл чеченский мальчик в судьбе Кольки?

Учащиеся приводят примеры из текста об условиях жизни детдомовцев, об их незащищенной, никем не оберегаемой жизни, о голоде, который порабощал человека физически и морально: «в детдоме… за корочку попадали в рабство на месяц, на два».

Работа класса

Как характеризуют выбранные цитаты положение детей в детском доме дома?

1"Вся напряженная жизнь ребят складывалась вокруг мерзлой картофелины, очистков и, как верха желаний и мечты, корочки хлеба, чтобы просуществовать, чтобы выжить один только военный день.

2.Самой заветной, да и не сбыточной мечтой любого из них было хоть раз проникнуть в святая святых детдома: ХЛЕБОРЕЗКУ , вот и выделим шрифтом, ибо это стояло перед глазами детей выше и недосягаемой, чем какой-то Казбек.

3..Слюна накипала во рту. Схватывало живот В голове мутнело. Хотелось завыть, закричать и бить, бить в ту железную дверь, чтобы открыли. Пусть потом в карцер, куда угодно. Накажут, изобьют, убьют. Но сперва покажут, хоть от дверей, как он, хлеб, грудой, грудой, горой Казбеком возвышается на искромсанном ножами столе. Как он пахнет!

4..На плоском дощатом прилавке, не в центре его, откуда не выскочишь, а с краю, на тряпочке выставлен ржаной, домашней выпечки хлеб, аккуратно порезанный на округлые ломтики. А рядом вовсе чудное, белое, длинное. Колька увидел, будто споткнулся на ходу. Уставился заворожено . Сашка его легонечко в бок шуркнул: "Чево, как баран на новые ворота-то... Батон это! Белая булка такая, в кино показывали... " Прошептал, а у самого в горле как кусок глины завяз, ни проглотишь, ни выплюнешь...

5.Видел Сашка в одном довоенном кино, будто прямо на улице булочная стоит, а кто-то заходит, и покупает такое белое и говорит: "Батон мол купил!". Неужто не понарошку продавали? Да без карточек? Да прям целиком!".

Смысл названия повести.

Почему же повесть названа строчками из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Ночевала тучка золотая»? Какое символическое значение имеет название?

Стр 209 . Выразительное чтение отрывка из гл.28 и ответить на поставленный вопрос (чтение на фоне музыки (например “Лакримоза” Моцарта) отрывка от слов “Может этот холм и есть утес…” до конца главы

УТЕС

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана;

Утром в путь она умчалась рано,

По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине

Старого утеса. Одиноко

Он стоит, задумался глубоко,

И тихонько плачет он в пустыне. М.Лермонтов

Ответы учащихся.

Лермонтовские строки – лейтмотив всей повести,.Учащиеся ссылаются на текст, где обнажает автор мысли Кольки, думающего, что тучка – поезд, который увез Сашку, или Сашка – тучка, а Колька - утес.,»потому и плачет, что стал каменным, старым, как весь этот Кавказ. А Сашка превратился в тучку… Тучки мы… Влажный след… Были и нет».

Золотая тучка - это душа ребенка, чистота и незащищенность.

Александр Межиров: «Жизнь виновата перед детьми, их Ангел-хранитель имеет лицо печальное, потому что нет большей печали, когда ребенок принимает на свои плечи горе взрослых».

Вывод учителя

Война и дети . Что может быть страшнее сочетания этих двух слов? Писатель говорит суровую правду о 500 детдомовцев Подмосковья, отправленных на Кавказ осенью 1944 года. Потрясающая картина –ребятня, собирающая себе на пропитание овощи на пустых полях. За сердце трогают слова машиниста, доброго человека, сказавшего: «Россия не убудет, если детишки раз в жизни наедятся…». Да, не убудет, ведь дети - ее будущее…

IV .МИР ВЗРОСЛЫХ.ПРОБЛЕМА ЖЕСТОКОСТИ И МИЛОСЕРДИЯ

3 группа

Мир взрослых в повести (перескажите примеры и выпишите цитаты) - 3 вопроса

1.Подберите примеры милосердия и жестокости взрослых.

2.Как изображен директор Таловского детдома Владимир Николаевич Башмаков.?

3.Образ Регины Петровны. Какую роль она сыграла в жизни детей?

4.Как заведующая Ольга Христофоровна защищает детей?

Как показан мир взрослых в повести?

Какими героями представлен в повести мир зла и кто этому миру противостоит?

МИР ДОБРА

Гл 23-24

Регина

Петровна

директор Петр Анисимович Мешков, сердобольная тетя Зина с консервного завода.

События военных лет на Кавказе потребовали от каждого человека незамедлительного проявления его гражданских качеств. Великую человечность проявляет Регина Петровна, взявшая на себя ответственность не только за своих "мужичков", но и за Кузьменышей, когда устраивает для детдомовцев их первый за 11 лет день рождения. Одноногий Демьян в момент нападения чеченцев успел предупредить: "Не беги ты кучей! Рассыпься... Им ловить хужей!".Добросердечие, милосердие, умение сострадать, человечность, бескорыстие, в ущерб себе помогать другому

В этих людях война Доброе сердце не убила.

МИР ЗЛА

Как вы понимаете слова писателя: «Кому война – кому мать родна»

Воспитателем детского коллектива выведен жулик и прохвост Виктор Викторович , который обирал несчастных и голодных: "А самую главную часть берут для директора для его семьи и его собак. Но около директора не только собаки, не только скотина кормится, там и родственников и приживальщиков понапихано. И всем им от детдома таскают, таскают". Обратим внимание на страдания детей: "И этот директор отправил детей в путь без пайка. Где его плюгавенькая совесть была: ведь знал, знал же он, что посылает двух детей в голодную многосуточную дорогу! И не шевельнулась та совесть, не дрогнула в задубевшей душонке ни одна клеточка". И будь Виктор Викторович единственным в своем роде бессердечным директором: читатель просто вздохнул бы: "Не повезло ребятам". Приоткрывая завесу над тайной детского беспризорничества, Приставкин с горечью констатирует, что бездушных людей, ответственных за судьбы детей еще немало.

Это и директор Таловского интерната Владимир Николаевич Башмаков, проводник Илья, доставлявший детдомовцев на Кавказ и др.

Такое нам еще не знакомо. Детдомовцы знали себе одно имя - "шакалы", соглашались с ним вынужденно, потому что действительно были всегда голодны: "И вдруг... Кишки от этого "вдруг" защипало. Запах ошалелый пошел, по полкам, по вагону, по поезду. И по тем самым кишкам - будто ножовкой! Колбасное мясо открыли в продолговато-овальной американской баночке с золотым отсветом. Хоть бы не скребли, гады, ложкой по жести, от этого звука судорога начиналась в животе, будто это тебя, тебя как банку ложкой выскребают".

Государство выделяло средства из военного бюджета на сохранение поколения, а здоровые и сытые дяди обирали детей, наживались на человеческом горе. Вот для них-то и звучит: "Кому война, а кому мать родная".

Жестокосердие взрослых, голод, чувство самосохранения заставляли детей воровать, промышлять на рынках, опустошать по дороге поля, набивая впрок изголодавшиеся желудки . Сколько жизней раздавлено, сколько судеб сломано. Итогом жизни таких людей является человеческое проклятие.

ВЫВОД.КАКОВЫ ЧЕРТЫ МИРА ВЗРОСЛЫХ? (запись в таблицу-2 графы (мир взрослых, мир детей) ЗАПИСЬ В ТЕТРАДЬ

ДОБРО - Милосердие,сострадание,человечность, бескорыстие, добросердечие.

ЗЛО - жестокосердие, чувство самосохранения, воровство, бездушие

А.Приставкин « Зло порождает зло и нет этому конца»

Вывод учителя

Детство, искалеченное войной, - все разом все на войну списываем. А в повести мы увидели, что взрослые творят над детьми зло. Беззащитность и произвол – все это вносило в души детей смятенье, растерянность. С детства отучали замечать чужую боль, сострадать, защищать слабого. Только дети объединены в повести общим горем, одной судьбой.

А.Приставкин пишет: «Примите же это не высказанное, от моих Кузьменышей и от меня лично, запоздалое, из далеких 80-х годов непрощение вам, жирные крысы тыловые, которыми был наводнен наш дом-корабль с детишками, подобранными в океане войны».

V .МИР ДЕТСТВА.КУЗЬМЕНЫШИ.(5 вопрос)

Как складывается судьба братьев Кузьминых? (2 вопроса)

2 группа

Мир детства в повести. Кузьменыши (составить план или таблицу)

1.Сходство и отличительные черты братьев.

2.Отношение друг к другу.

3.Поведение Кольки, оставшегося в одиночестве.

4.Как Колька постигает смерть брата.

5.Каковы взаимоотношения Кольки и чеченского мальчика Алхузура.

1Кузьменыши… Как складываются в сложных нечеловеческих условиях их судьбы?

« Друг у друга они есть… Значит, куда бы их не везли, дом их – это они сами»

2.. КАКИЕ ПРИМЕРЫ ИЗ ТЕКСТА ПОДТВЕРЖДАЮТ ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ СВОЙСТВА ХАРАКТЕРОВ БРАТЬЕВ?

3. КАК ОНИ ОТНОСИЛИСЬ ДРУГ К ДРУГУ?(работа над эпизодом « »Болезнь Сашки»)

Гл 6

КЛАСС

4 КАК КОЛЬКА ПОСТИГАЕТ СМЕРТЬ БРАТА?

Ребята зачитывают:

"Две головы Кузьменышей … варили по-разному. Сашка как человек миросозерцательный, спокойный, тихий извлекал из себя идеи. Как, каким образом они возникали в нем, он и сам не знал. Колька, оборотистый, хваткий, практичный, со скоростью молнии соображал, как эти идеи воплотить в жизнь. Извлечь, то бишь, доход.

В четыре руки тащить легче, чем в две; в четыре ноги удирать быстрей. А уж четыре глаза вострей видят, когда надо ухватить, где что плохо лежит. Пока два глаза заняты делом, другие два сторожат за обоих.

А уж комбинаций всяких из двух Кузьменышей не счесть! Попался, скажем, кто-то из них на рынке, тащат в кутузку. Один из братьев поет, вопит, на жалость бьет, а другой отвлекает. Глядишь, пока на первого оглянулись, второй - шмыг, и нет его. Оба брата, как вьюны верткие, скользкие: раз упустил - в руки обратно уже не возьмешь".

Колька не выдерживал монотонного верчения жернова, Сашка крутил до конца. Сашка кизяков видеть не мог, Колька собирал с охотой. Сашка доверчиво вылез из зарослей кукурузы навстречу чеченцу, Колька зарыл себя в землю, "исчез из этого мира", Мы видим, как по-разному, относились Кузьменыши к отдельным проблемам.

Они не мыслят жить друг без друга. Как единый организм, они никогда не разлучались . В повести есть эпизод болезни Сашки, когда врачам пришлось силой отделить его от брата.

"Колька сообразил, залез под вагон и оттуда через пол попробовал переговариваться с братом, пока врачей не было. Сашка глуховато отвечал. Приложив ухо к деревяшке, можно было разобрать. Тогда Колька набросал между рельсов травы да лопухов и сделал себе лежак, спал под тем пестом, где находился Сашка. И чтобы знать, что Колька при нем всегда, он постукивал по дну вагона камешком, Сашка ему отвечал".

В свои одиннадцать лет, они копили уже на черный день, делали заначку, в которую входили и банки с джемом, фуфайка. "Добро" годилось для будущего побега.

Нет. Колька может умереть без заначки, а он, Сашка, не поедет, пока не увидит воспитательницу: "И плеватъ ему на заначку! Не может уехать без Регины Петровны и ее мужичков! А то получится, что спасают братья сами себя, а такого человека, как Регина Петровна, оставляют тут погибать! Они должны вместе бежать, вот что он понял". Сашка больше заботился о других, себя он воспринимает, как частичку окружающего мира, в котором все разумно, надо только прикинуть, как лучше все употребить в д ело.

"Колька не мог наподобие Сашки заранее высчитать и выложить. Не так у него мозги устроены. Но он понимал: если вещь валяется, ее надо подобрать. А опосля думай, что да зачем". Колька практичнее брата, он способен осмыслить уже свершившийся факт.

ЧТО ПРОИЗОШЛО С ДЕТЬМИ НА КАВКАЗЕ?

"Ему вдруг стало холодно и больно, не хватало дыхания . Все оцепенело в нём, до самых кончиков рук и ног. Он даже не смог стоять, а опустился на траву. Страшная отрешенность владела им . Он будто не был самим собой, но все при этом помнил и видел. Заорал, завыл, закричал... Наверное, он сильно кричал - он кричал на всю деревню, на всю долину; окажись рядом хоть одно живое существо, оно бежало бы в страхе... Но голос его иссяк, он запнулся и упал в пыль... Сел, отряхивая пыль с головы, вытирая лицо рукавом. Все, что он делал дальше, было вроде бы продуманным, логичным, хотя поступал он так, мало что осознавая. Колька направился по дороге к колонии, ни от кого не прячась и не оберегаясь.

Все худшее, что могло бы с ним случиться, он знал, уже случилось".

Колька не хоронит брата. Он отправляет его, как и мечталось, в путешествие, положив в ящик под вагоном. Взрослая мысль о захоронении не приходит к мальчику. Воспаленный мозг подсказывает будущее живому Сашке, о мертвом Колька не может думать, разговаривая с телом брата. Ощущение слитности не проходит, и на вопрос Ильи: "Ты Колька или Сашка?" - отвечает: "Я - обои".

Приставкин о сцене прощания Кузьменышей пишет сухо, даже скучно. Но пробирает оторопь, как представишь себе последний приют мальчика и человека, который обнаружит маленькое, истерзанное тело.

Вывод учителя « Ощущение беспросветного ужаса», которое пришло после осознания того, куда они приехали (пустота, брошенные дома, сады, огороды; переселенцы, боявшиеся возмездия хозяев), заставляет Кузьменышей решиться на бегство. Дети, оказавшись в центре братоубийственной войны взрослых, стали ее жертвами.

Примеры из текста : разгром колонии, убийство Сашки. «Зло порождает зло и нет этому конца», - горько итожит Приставкин.

VI . Братство Кольки и чечена Алхузура – символично ли оно?

ЧТО СПАСЛО КОЛЬКУ ОТ БОЛЕЗНИ, ВЫЗВАННОЙ СТРАШНЫМ ПОТРЯСЕНИЕМ? (главы 29 – 30)

РАБОТА НАД ЭПИЗОДОМ « Колька и Алхузур»

Ученики. Рассказ о встрече Кольки с Ахузуром . «Все люди братья» - слова Сашки – символичны. Только дети в этих нечеловеческих условиях находят возможность понять друг друга. «Я Саск» - слова Алхузура выражают главную человеколюбивую идею, идею дружбы народов (главы 29 – 30).

Братская любовь чеченского мальчика: "Колька закрыл глаза и опять подумал, что это не Сашка. А где тогда Сашка? И почему этот чужой, чернявый Сашкино новое лицо взял и Сашкиным новым голосом говорит. А где Сашка? Голоса своего он не услышал, но чужой голос понял:

- Саск нет. Ест Алхузур. Мына так зыват. Алхузур. Понымашь?

« Не-е, - сказал Колька. - Ты мне Сашку позови. Скажи, мне плохо без него. Чего он дурака валяет, не идет".

Маленький чеченец чувствует, как тяжело Кольке, он полон сострадания, чем может,облегчает мучения, по-братски делясь последними крошками. Только такая знакомая братская помощь помогает Кольке вернуться к жизни: "Потом он опять спал, ему виделось, что чернявый, чужой Алхузур кормил его по одной ягодке виноградом. И кусочки ореха в рот сует. Сначала сам орех разжевывает, а потом Кольке дает. Однажды он сказал: "Я, я Саск. Хоти, и даэк зови. Буду Саск".

Совсем еще маленький человек интуитивно смог ощутить, что только Осознание живого Сашки сможет поднять больного. Мудрость мальчика заставляет его отречься от собственного имени во спасение гибнущего. Гражданский поступок Алхузура совершил ожидаемое чудо: Колька поднялся, но уже ничто не заставит его увидеть в чеченце врага.

ВЫВОД КАКОВЫ ЧЕРТЫ МИРА ДЕТСТВА? (запись в таблицу)

Добросердечные, братская любовь,мудрые,сострадательные бескорыстные

А.Приставкин «Все люди братья «(запись в таблицу) -интернационализм

Выводы учителя : Писатель говорит: Есть люди – плохие и хорошие. Как писал о повести Л. Жуховицкий, «взрослые граждане страны Советов разных национальностей преследуют и убивают друг друга, а дети разных национальностей братаются. Русский и чеченец спасают друг друга и действительно становятся братьями, по наивному и мудрому детскому обычаю, они, надрезав пальцы, смешивают кровь…». И в детприемнике появились опять братья Кузьмины, один – белый, другой – черный.

VII .ПРИЧИНЫ ВОЗНИКНОВЕНИЯ МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ КОНФЛИКТОВ

В чем причины национальных конфликтов? (приведите примеры из текста)

АНКЕТИРОВАНИЕ
- В чем, по-вашему, причина национальных конфликтов?

личная неприязнь- 12

Желание превосходства народов - 5

интересы,несоответствие религий,месть, обида за прошлое, разделение земель, неуважение других наций, нет толерантности

Обратите внимание. только 2 учащихся назвали виной нац.конфликтов идею , вспомним роман «Преступление и наказание» , мировую историю

Какую опасность несут эгоистичные философские и политические идеи?

Как изображено отношение детей и взрослых к национальному вопросу?

4 группа Национальный вопрос в повести

1.Отношения русских и чеченцев (подобрать примеры жестокости и милосердия)

2.Каких национальностей были дети в приемнике?

3.Как Кузьменыши относились к детям других национальностей?

4.Как ведет себя маленький чеченец по отношению к Кольке?

5.Как противопоставлено отношение взрослых и детей к национальному вопросу.

Ученики. Примеры из текста.

Илья Зверев (Зверек) – проводник (глава 12), солдат Демьян о себе и переселенцах (13, 25), тетя Зина (глава 15), смерть Веры (глава 19), рассказ Регины Петровны (глава 21), разбой, гибель всех колонистов (глава 25), рассуждения Кольки (глава 27), солдаты жгут урожай, выживая чеченцев (глава 28), разорение кладбища Дей Чурт (глава 29) , Виктор Иванович (глава 30).

Ребята говорят также об увиденном Колькой на станции Кубань зловещего вагона (дети-переселенцы). Взрослые и дети противоречиво оценивают эти события.

1.ВСПОМНИМ, КАКИХ НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ ДЕТИ БЫЛИ В ПРИЕМНИКЕ?

Веселый, прыщавый, нескладно длинный татарин Муса. Он любил всех разыгрывать, но когда ярился мог и зарезать, становился белым и скрипел зубами. Муса помнил свой Крым, мазанки в отдалении моря, на склоне горы, и мать с отцом, которые трудились на винограднике.

Балбек был ногаец. Где находится его родина, Ногайя, никто из нас, да и сам Балбек не знал...

Лида Гросс , попавшая в мальчиковую спальню потому, что она была одна девочка, а жить одной в холодной спальне невозможно, просила нас называть ее по-русски: Гроссова... О своем прошлом помнила лишь, что жила у большой реки, но однажды ночью пришли люди и велели им уезжать... В соседней с нами комнате жили армяне, казахи, евреи, молдаване и два болгарина".

2. ВЫЯСНИМ, КАК КУЗЬМЕНЫШИ ОТНОСЯТСЯ К ДЕТЯМ ДРУГИХ НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ ?

Первый из них - описание зловещего вагона : "Он поднял голову и увидел глаза, одни сперва глаза: то ли мальчик, то ли девочка. Черные блестящие глаза, а потом рот, язык и губы. Этот рот тянулся наружу и произносил лишь один страшный звук: "Хи". Колька удивился и показал ладонь с сизоватыми твердыми ягодами: "Это?". Ведь ясно же было, что его просили. А о чем просить, если кроме ягод ничего не было. Хи! Хи! - закричал голос, и вдруг ожило деревянное нутро вагона. В решетку впились детские руки, другие глаза, другие рты, они менялись, будто отталкивали друг друга и вместе с тем нарастал странный гул голосов, словно забурчало в утробе у слона. Лишь потом мальчик понял, что это увезенные из родных мест дети просили воды. Не хлеба.

Потом обращаем внимание на эпизоды взрыва в детдоме , гибели фельдшерицы Веры, переселение тети Зины в этот "рай". Размышления над этими эпизодами позволяют заметить, что взрослые и дети разноречиво оценивают события, связанные с переселением чеченцев.

Наивная беседа Кузьменышей приближает читателя к правде.

«- Фашисты. Сравнили. Какие они фашисты!

- А кто? Слыхал, как боец про них кричал? Все они, говорит, изменники Родины! Всех Сталин к стенке велел!

- А пацан, ну, который за окном. Он тоже изменник? -спросил Колька, Сашка не ответил.»

РАБОТА НАД ЭПИЗОДОМ

Гл 32

ЗАЧИТЫВАЕМ ДИАЛОГ "ШТАТСКОГО" С ЗАВЕДУЮЩЕЙ ДЕТПРИЕМНИКА

КАК КОЛЬКА ОТНОСИТСЯ К ЧЕЧЕНСКОМУ МАЛЬЧИКУ?

Давайте, пожалуйства, список.

Список детей? - спросила заведующая. Он протянул руку, не пытаясь ничего объяснять, и Ольга Христофоровна подала ему листок. Он быстро, мельком взглянул, поинтересовался:

А этот Муса? Он что, татарин?

Да, - сказала Ольга Христофоровна. - Он сейчас тяжело болен.

Откуда? - спросил штатский, пропуская мимо ушей про болезнь.

Не из Крыма, случайно.

Кажется, из Казани. - ответила заведующая.

Кажется... А Гросс? Немка?

Не знаю. Какое это имеет значение? Я тоже немка!

Вот я и говорю. Понабирают тут.

Мы их и не набираем. Мы их принимаем.

Надо знать, кого принимаете! - чуть громче произнес человек, и опять же никакого зла или угрозы не было в его словах. Но почему-то взрослые вздрогнули. И только Ольга Христофоровна, хотя видно было, что она больна и ей тяжело говорить.

- Мы принимаем детей. Только детей, - отвечала она. Взяла список и будто погладила его рукой.

Дети любой национальности имеют одинаковое право жить в Российском государстве на равных условиях. Она, будучи физически слабым человеком, пытается отважно защитить эти права детей.

ПРОСМОТР ФРАГМЕНТА

К ЧЕМУ ПРИЗЫВАЕТ КОЛЬКА В МОНОЛОГЕ?

ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

Одиннадцатилетний Колька несмотря на пережитый ужас не озверел, а пытался понять, почему чеченцы убили его брата. Он размышлял как истинный интернационалис т: "Едут чеченцев убивать. И того, кто тебя распял, тоже убьют. А вот если бы он мне попался, я, знаешь, Сашка, не стал бы его убивать. Я только в глаза посмотрел бы, зверь он или человек? Есть ли в нем живого чего? А если бы я живое увидел, то спросил бы его, зачем он разбойничает? Зачем всех кругом убивает? Разве мы ему что сделали? Я бы сказал: "Слушай чечен, ослеп ты, что ли? Разве ты не видишь, что мы с Сашкой против тебя не воюем? Нас привезли сюда жить, то мы и живем, а потом мы бы уехали все равно. А теперь видишь, как выходит. Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют... А ты солдат станешь убивать. Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не мешал, а все люди были живые, вон как мы в колонии рядышком живем".

Выводы учителя: Главная мысль автора – вина за истребление и выселение народов лежит на Сталине и его окружении. «Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не мешал, а все люди были живые, вон как мы, собранные в колонии, рядышком живем» – слова Кольки – слова самого автора. Ведь жизнь человеческая – бесценна! Никто никому не должен мешать.

ВЫВОД.ЗАПИСЬ В ТЕТРАДЬ..

«Нет вины одного народа перед другим, как нет хороших и плохих народов».

«Плохих народов не бывает, бывают плохие люди»

«Дети всегда и неизменно добрее и интернациональное, чем взрослые».

«Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не мешал, а все люди были живы?»

Дети всегда и неизменно добрее и интернациональное, чем взрослые».

Это призыв к Правде, Добру, Справедливости. "Моя повесть, - дополняет автор, - есть факт сопротивления безжалостности, бесчеловечности".

VIII/ Итоги урока-конференции.

В чем спасение от войн и межнациональных конфликтов?

Словарь Ожегова

Гуманизм - человечность в общ деятельности,в отношении к людям.

Интернационализм- политика равенства и солидарности всех народов.независимо от национальной принадлежности

Братство народов- содружество (взаимная дружба, единение)

Толерантность - (лат «терпение») – терпимость к чужим мнениям, верованиям,

поведению

Дети войны оказались мудрее взрослых, щедрее душой, дальновиднее Одиннадцатилетний Колька несмотря на пережитый ужас не озверел, а пытался понять, почему чеченцы убили его брата. Он размышлял как истинный интернационалист.

Что значит «быть толерантным» и милосердным?

Милосердие – готовность помочь кому-нибудь или простить кого-нибудь из сострадания, человеколюбия. (Проявить милосердие)

«Мы разные в этом наше богатство, мы вместе- это наша сила»

Учитель: В горькой повести А. Приставкина есть нечто целебное – от встречи с добрыми, человечными людьми. Зло не всесильно, оно не способно сломить всех. Сострадание живо, несмотря на десятилетия сталинщины, когда оно вытравлялось. И пусть подобное никогда больше не повторится в нашей жизни. -

Писателю был задан вопрос: как бы он определил основную мысль повести «Ночевала тучка золотая»?

Ответ писателя: «Она взывает к милосердию в людях. Обращена она и к сегодняшнему читателю и созвучна сегодняшним нашим требованиям, нет ничего более важного, чем сберечь мир от самоуничтожения. Знаете – когда начинается лесной пожар, в первую очередь погибнет подросток. Мы – обгоревший подросток, остатки того поколения. Война бьет по самому больному и чувствительному месту. Во имя этого тоже писалась книга – как память о том, то было и как было, во имя того, чтобы это не повторилось» (см. «Неделя» №27 1987г)

8. Домашнее задание. Написать сочинение, в котором нужно рассмотреть и проанализировать одну из тем, поднятых в повести А. Приставкиным.

«Плохих народов не бывает, бывают плохие люди»

Приложение 1

Биографические сведения

Родился Анатолий Игнатьевич Приставкин 17 октября 1931 года в городе Люберцы Московской области. Когда началась война, Приставкину шёл 10-й год. Отец ушёл на фронт, а мать вскоре умерла от туберкулёза. Приставкин попадает в детский дом, и всё, что доставалось бездомным детям во время войны, в полной мере выпало и на его долю.

С детства Анатолия Приставкина носило по разным частям огромной страны – Подмосковье, Сибирь, Северный Кавказ, куда в 1944 году, в момент депортации чеченцев, направили для заселения территорий, ставших пустыми, московских беспризорников. Всю жизнь Анатолий Игнатьевич хранил предмет, оставшийся с тех времен, - финку, сделанную для детской руки. О том времени Приставкин через некоторое время скажет: “В самой середке войны тыл представлял собой фантастическую картину: военные и беженцы, спекулянты и инвалиды, женщины и подростки, выстоявшие по нескольку смен у станков, беспризорные и жулики… Мы были детьми войны и в этой пестрой среде чувствовали себя как мальки в воде. Мы всё умели, всё понимали и, в общем-то, ничего не боялись, особенно когда нас было много”.

К писательскому ремеслу Приставкина подтолкнул случай…

Детей почти месяц везли в вагонах товарняка, в день выдавали по кусочку хлеба. В Челябинске, куда их привезли, на станции находилась столовая, которую осаждали беженцы, и ребята не могли пробиться через эту толпу взрослых. Тогда их воспитатель Николай Петрович стал кричать людям, чтобы они пропустили детей. И произошло чудо: они прошли сквозь толпу по освободившемуся пространству, как по коридору, - дети не видели лиц, просто чувствовали, что защищены, что их никто не раздавит. Эта тема легла в основу первого рассказа Анатолия Приставкина – “Человеческий коридор”. Впоследствии этот символ “человеческого коридора” сопутствовал писателю на протяжении всей жизни, и он не переставал идти по нему, ощущая поддержку людей, готовых вывести его в будущее.

Приложение 2

История публикации повести.

В начале 1980-х годов Приставкин написал повесть “Ночевала тучка золотая”. Автор попытался откровенно сказать о том, что пережил сам и что больно обожгло его нервы: мир не достоин существования, если он убивает детей.

А. Приставкин вспоминал о своей повести: “Повесть моя долго лежала в… бельевом шкафу. Я боялся её вытаскивать. Ты поднял вопросы, которые трогать нельзя, говорили мне друзья. Так получилось, что сперва я предал “Тучку…” гласности таким образом: собрал друзей и предложил послушать две-три главы. Огорчение, кислое согласие. Потом все молча разошлись. Но в конце кто-то сказал: “Зачем ты это написал? Спрячь”. Потом стали перепечатывать, копировать. Значит, она людям нужна”.

После первого коллективного чтения повести в кругу друзей начались странные вещи: сначала к Приставкину зашел товарищ и попросил рукопись, чтобы почитать дома, другой знакомый попросил для сына, третий – для коллеги.

Ко времени публикации в журнале “Знамя” повесть прочитали как минимум 500 человек. Однажды домой к Анатолию Игнатьевичу приехал совершенно незнакомый человек из Ленинграда и сказал, что по просьбе своих товарищей должен обязательно прочесть повесть, чтобы рассказать о ней у себя дома.

Повесть напечатал в 1987 году Георгий Бакланов – писатель-фронтовик, незадолго перед тем назначенный главным редактором журнала “Знамя”.

Читатели были удивлены, взволнованы, ошеломлены…О детских домах писали не раз и по-разному. Но так, как написал Приставкин, не писал никто. Его “детдомовские” произведения – это картины страшной, бесчеловечной действительности.

Когда задумываешься о том, как выживали дети в военное время, становится очень тяжело. А если еще знаешь, что эти дети были сиротами и жили в детдоме, то сердце сжимается от боли и жалости. О таких детях рассказывает повесть «Ночевала тучка золотая», являющаяся самым известным произведением Анатолия Приставкина.

События романа происходят в 1944 году, как раз после того, как чеченцы и ингуши были депортированы. Мальчики-близнецы Коля и Саша живут в детском доме и не понаслышке знают, каково это, когда тебе долгое время нечего есть. Они понимают, что, по большому счету, никому в этом мире не нужны и предоставлены сами себе. Но все же они верят, что можно жить, а не просто выживать, что есть дружба, доброта и преданность. Однако все их мысли занимает идея, как достать себе еды.

В их паре Сашка более инициативный, а Колька всегда поддерживает его замыслы. После одной неудачной операции по добыче еды ребята решают отправиться на Кавказ вместе с другими сиротами. Может быть, там будет проще достать пищу и найти друзей. И действительно, там ребята встречают людей, которые неплохо к ним относятся. Правда, не все складывается удачно. Ведь они изначально не знали, зачем их везут на Кавказ, и почему эти земли пустуют…

Книга способна вызвать самые разные эмоции: жалость, злость, негодование, ощущение несправедливости и безвыходности. Но все же дети-сироты показывают, что в мире, несмотря на всю жестокость, есть добро. И другом может стать человек иной национальности. Ведь это совсем неважно: русский ты или чеченский мальчик. Жаль только, что взрослым этого не понять.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Ночевала тучка золотая" Приставкин Анатолий Игнатьевич бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Посвящаю эту повесть всем ее друзьям, кто принял как свое личное это бесприютное дитя литературы и не дал ее автору впасть в отчаяние

1

Это слово возникло само по себе, как рождается в поле ветер.

Возникло, прошелестело, пронеслось по ближним и дальним закоулкам детдома: «Кавказ! Кавказ!» Что за Кавказ? Откуда он взялся? Право, никто не мог бы толком объяснить.

Да и что за странная фантазия в грязненьком Подмосковье говорить о каком-то Кавказе, о котором лишь по школьным чтениям вслух (учебников-то не было!) известно детдомовской шантрапе, что он существует, верней, существовал в какие-то отдаленные непонятные времена, когда палил во врагов чернобородый, взбалмошный горец Хаджи-Мурат, когда предводитель мюридов имам Шамиль оборонялся в осажденной крепости, а русские солдаты Жилин и Костылин томились в глубокой яме.

Был еще Печорин, из лишних людей, тоже ездил по Кавказу.

Да вот еще папиросы! Один из Кузьмёнышей их углядел у раненого подполковника из санитарного поезда, застрявшего на станции в Томилине.

На фоне изломанных белоснежных гор скачет, скачет в черной бурке всадник на диком коне. Да нет, не скачет, а летит по воздуху. А под ним неровным, угловатым шрифтом название: «КАЗБЕК».

Усатый подполковник с перевязанной головой, молодой красавец, поглядывал на прехорошенькую медсестричку, выскочившую посмотреть станцию, и постукивал многозначительно ногтем по картонной крышечке папирос, не заметив, что рядом, открыв от изумления рот и затаив дыхание, воззрился на драгоценную коробочку маленький оборвыш Колька.

Искал корочку хлебную, оставшуюся от раненых, чтобы подобрать, а увидел: «КАЗБЕК»!

Ну, а при чем тут Кавказ? Слух о нем?

Вовсе ни при чем.

И непонятно, как родилось это остроконечное, сверкнувшее блестящей ледяной гранью словцо там, где ему невозможно было родиться: среди детдомовских будней, холодных, без дровинки, вечно голодных. Вся напряженная жизнь ребят складывалась вокруг мерзлой картофелинки, картофельных очистков и, как верха желания и мечты, корочки хлеба, чтобы просуществовать, чтобы выжить один только лишний военный день.

Самой заветной, да и несбыточной мечтой любого из них было хоть раз проникнуть в святая святых детдома: в ХЛЕБОРЕЗКУ, – вот так и выделим шрифтом, ибо это стояло перед глазами детей выше и недосягаемей, чем какой-то там КАЗБЕК!

А назначали туда, как Господь Бог назначал бы, скажем, в рай! Самых избранных, самых удачливых, а можно определить и так: счастливейших на земле!

В их число Кузьмёныши не входили.

И не было в мыслях, что доведется войти. Это был удел блатяг, тех из них, кто, сбежав от милиции, царствовал в этот период в детдоме, а то и во всем поселке.

Проникнуть в хлеборезку, но не как те, избранные, – хозяевами, а мышкой, на секундочку, мгновеньице, – вот о чем мечталось! Глазком чтобы наяву поглядеть на все превеликое богатство мира в виде нагроможденных на столе корявых буханок.

И – вдохнуть, не грудью, животом вдохнуть опьяняющий, дурманящий хлебный запах…

И все. Все!

Ни о каких там крошечках, которые не могут не оставаться после сваленных, после хрупко трущихся шершавыми боками бухариков, не мечталось. Пусть их соберут, пусть насладятся избранные! Это по праву принадлежит им!

Но, как ни притирайся к обитым железом дверям хлеборезки, это не могло заменить той фантасмагорической картины, которая возникала в головах братьев Кузьминых, – запах через железо не проникал.

Проскочить же законным путем за эту дверь им и вовсе не светило. Это было из области отвлеченной фантастики, братья же были реалисты. Хотя конкретная мечта им не была чужда.

И вот до чего эта мечта зимой сорок четвертого года довела Кольку и Сашку: проникнуть в хлеборезку, в царство хлеба любым путем… Любым.

В эти особенно тоскливые месяцы, когда мерзлой картофелины добыть невозможно, не то что крошки хлеба, ходить мимо домика, мимо железных дверей не было сил. Ходить и знать, почти картинно представлять, как там, за серыми стенами, за грязненьким, но тоже зарешеченным окном ворожат избранные, с ножом и весами. И кромсают, и режут, и мнут отвалистый сыроватый хлебушек, ссыпая теплые солоноватые крошки горстью в рот, а жирные отломки приберегая пахану.

Слюна накипала во рту. Схватывало живот. В голове мутнело. Хотелось завыть, закричать и бить, бить в ту железную дверь, чтобы отперли, открыли, чтобы поняли, наконец: мы ведь тоже хотим! Пусть потом в карцер, куда угодно… Накажут, изобьют, убьют… Но пусть сперва покажут, хоть от дверей, как он, хлеб, грудой, горой, Казбеком возвышается на искромсанном ножами столе… Как он пахнет!

Вот тогда и жить снова станет возможным. Тогда вера будет. Раз хлебушко горой лежит, значит, мир существует… И можно терпеть, и молчать, и жить дальше.

От маленькой же паечки, даже с добавком, приколотым к ней щепкой, голод не убывал. Он становился сильней.

Ребятам такая сцена показалась уж очень фантастической! Напридумывают тоже! Крылышко не пошло! Да они бы тотчас за косточку обглоданную от того крылышка побежали бегом куда угодно! После такого громкого чтения вслух еще больше животы скрутило, и они навсегда потеряли веру в писателей: если у них цыпленка не жрут, значит, писатели сами зажрались!

С тех пор как прогнали главного детдомовского урку Сыча, много разных крупных и мелких блатяг прошло через Томилино, через детдом, свивая вдали от родимой милиции тут на зиму свою полумалину.

В неизменности оставалось одно: сильные пожирали все, оставляя слабым крохи, мечты о крохах, забирая мелкосню в надежные сети рабства.

За корочку попадали в рабство на месяц, на два.

Передняя корочка, та, что поджаристей, черней, толще, слаще, стоила двух месяцев, на буханке она была бы верхней, да ведь речь идет о пайке, крохотном кусочке, что глядится плашмя прозрачным листиком на столе; задняя – побледней, победней, потоньше – месяца рабства.

А кто не помнил, что Васька Сморчок, ровесник Кузьмёнышей, тоже лет одиннадцати, до приезда родственника-солдата как-то за заднюю корочку прислуживал полгода. Отдавал все съестное, а питался почками с деревьев, чтобы не загнуться совсем.

Кузьмёныши в тяжкие времена тоже продавались. Но продавались всегда вдвоем.

Если бы, конечно, сложить двух Кузьменышей в одного человека, то не было бы во всем Томилинском детдоме им равных по возрасту, да и, возможно, по силе.

Но знали Кузьмёныши и так свое преимущество.

В четыре руки тащить легче, чем в две; в четыре ноги удирать быстрей. А уж четыре глаза куда вострей видят, когда надо ухватить где что плохо лежит!

Пока два глаза заняты делом, другие два сторожат за обоих. Да успевают еще следить, чтобы у самого не тяпнули бы чего, одежду, матрац исподнизу, когда спишь да видишь свои картинки из жизни хлеборезки! Говорили же: чего, мол, хлеборезку раззявил, если у тебя у самого потянули!

А уж комбинаций всяких из двух Кузьмёнышей не счесть! Попался, скажем, кто-то из них на рынке, тащат в кутузку. Один из братьев ноет, вопит, на жалость бьет, а другой отвлекает. Глядишь, пока обернулись на второго, первый – шмыг, и нет его. И второй следом! Оба брата, как вьюны, верткие, скользкие, раз упустил, в руки обратно уже не возьмешь.

Глаза увидят, руки захапают, ноги унесут…

Но ведь где-то, в каком-то котелке все это должно заранее свариться… Без надежного плана: как, где и что стырить, – трудно прожить!

Две головы Кузьмёнышей варили по-разному.

Сашка, как человек миросозерцательный, спокойный, тихий, извлекал из себя идеи. Как, каким образом они возникали в нем, он и сам не знал.

Колька, оборотистый, хваткий, практичный, со скоростью молнии соображал, как эти идеи воплотить в жизнь. Извлечь, то бишь, доход. А что еще точней: взять жратье.

Если бы Сашка, к примеру, произнес, почесывая белобрысую макушку, а не слетать ли им, скажем, на Луну, там жмыху полно, Колька не сказал бы сразу: «Нет». Он сперва обмозговал бы это дельце с Луной, на каком дирижабле туда слетать, а потом бы спросил: «А зачем? Можно спереть и поближе…»

Но, бывало, Сашка мечтательно посмотрит на Кольку, а тот, как радио, выловит в эфире Сашкину мысль. И тут же скумекает, как ее осуществить.

Золотая у Сашки башка, не башка, а Дворец Советов! Видели братья такой на картинке. Всякие там американские небоскребы в сто этажей ниже под рукой стелются. Мы-то самые первые, самые высокие!

А Кузьмёныши первые в другом. Они первые поняли, как прожить им зиму сорок четвертого года и не околеть.

Когда революцию в Питере делали, небось – кроме почты и телеграфа да вокзала – и хлеборезку не забыли приступом взять!

Шли мимо хлеборезки братья, не первый раз кстати. Но уж больно невтерпеж в этот день было! Хотя такие прогулки свои мученья добавляли.

«Ох, как жрать-то охота… Хоть дверь грызи! Хоть землю мерзлую под порогом ешь!» – так вслух произнеслось. Сашка произнес, и вдруг его осенило. Зачем ее есть, если… Если ее… Да, да! Вот именно! Если ее копать надо!

Копать! Ну конечно, копать!

Он не сказал, он лишь посмотрел на Кольку. А тот в мгновение принял сигнал, и, вертанув головой, все оценил, и прокрутил варианты. Но опять же ничего не произнес вслух, только глаза хищно блеснули.

Кто испытал, тот поверит: нет на свете изобретательней и нацеленней человека, чем голодный человек, тем паче если он детдомовец, отрастивший за войну мозги на том, где и что достать.

Не молвив ни словца (кругом живоглоты разнесут, и кранты тогда любой, самой гениальной Сашкиной идее), братья направились прямиком к ближайшему сарайчику, отстоящему от детдома метров на сто, а от хлеборезки метров на двадцать. Сарайчик находился у хлеборезки как раз за спиной.

В сарае братья огляделись. Одновременно посмотрели в самый дальний угол, где за железным никчемным ломом, за битым кирпичом находилась заначка Васьки Сморчка. В бытность, когда здесь хранились дрова, никто не знал, лишь Кузьмёныши знали: тут прятался солдат, дядя Андрей, у которого оружие стянули.

Сашка спросил шепотом:

– А не далеко?

– А откуда ближе? – в свою очередь спросил Колька.

Оба понимали, что ближе неоткуда.

Сломать замок куда проще. Меньше труда, меньше времени надо. Сил-то оставались крохи. Но было уже, пытались сбивать замок с хлеборезки, не одним Кузьмёнышам приходила такая светлая отгадка в голову! И дирекция повесила на дверях замок амбарный! Полпуда весом!

Его разве что гранатой сорвать можно. Впереди танка повесь – ни один вражеский снаряд тот танк не прошибет.

Окошко же после того неудачного случая зарешетили, да такой толстенный прут приварили, что его ни зубилом, ни ломом не взять – автогеном если только!

И насчет автогена Колька соображал, он карбид приметил в одном месте. Да ведь не подтащишь, не зажжешь, глаз кругом много.

Только под землей чужих глаз нет!

Другой же вариант – совсем отказаться от хлеборезки – Кузьмёнышей никак не устраивал.

Ни магазин, ни рынок, ни тем более частные дома не годились сейчас для добычи съестного. Хотя такие варианты носились роем в голове Сашки. Беда, что Колька не видел путей их реального воплощения.

В магазинчике сторож всю ночь, злой старикашка. Не пьет, не спит, ему дня хватает. Не сторож – собака на сене.

В домах же вокруг, которых не счесть, беженцев полно. А жрать как раз наоборот. Сами смотрят, где бы что урвать.

Был у Кузьмёнышей на примете домик, так его в бытность Сыча старшие почистили.

Правда, стянули невесть чего: тряпки да швейную машинку. Ее долго потом крутила по очереди вот тут, в сарае, шантрапа, пока не отлетела ручка да и все остальное не рассыпалось по частям.

Не о машинке речь. О хлеборезке. Где не весы, не гири, а лишь хлеб – он один заставлял яростно в две головы работать братьев.

И выходило: «В наше время все дороги ведут к хлеборезке».

Крепость, не хлеборезка. Так известно же, что нет таких крепостей, то есть хлеборезок, которые бы не мог взять голодный детдомовец.

В глухую пору зимы, когда вся шпана, отчаявшись подобрать на станции или на рынке хоть что-нибудь съестное, стыла вокруг печей, притираясь к ним задницей, спиной, затылком, впитывая доли градусов и вроде бы согреваясь – известь была вытерта до кирпича, – Кузьмёныши приступили к реализации своего невероятного плана. В этой невероятности и таился залог успеха.

От дальней заначки в сарае они начали вскрышные работы, как определил бы опытный строитель, при помощи кривого лома и фанерки.

Вцепившись в лом (вот они – четыре руки!), они поднимали его и опускали с тупым звуком на мерзлую землю. Первые сантиметры были самыми тяжелыми. Земля гудела.

На фанерке они относили ее в противоположный угол сарая, пока там не образовалась целая горка. Целый день, такой пуржистый, что снег наискось несло, залепляя глаза, оттаскивали Кузьмёныши землю подальше в лес. В карманы клали, за пазуху, не в руках же нести. Пока не догадались: сумку холщовую, школьную, приспособить.

В школу ходили теперь по очереди и копали по очереди: один день долбил Колька и один день – Сашка.

Тот, кому подходила очередь учиться, два урока отсиживал за себя (Кузьмин? Это какой Кузьмин пришел? Николай? А где же – второй, где Александр?), а потом выдавал себя за своего брата. Получалось, что оба были хотя бы наполовину. Ну а полного посещения никто с них и не требовал! Жирно хотите жить! Главное, чтобы в детдоме без обеда не оставили!

А вот обед там или ужин, тот по очереди не дадут съесть, схавают моментально шакалы и следа не оставят. Тут уж они бросали копать и вдвоем в столовку как на приступ шли.

Никто не спросит, никто не поинтересуется: Сашка шамает или Колька. Тут они едины: Кузьмёныши. Если вдруг один, то вроде бы половинка. Но поодиночке их видели редко, да можно сказать, что совсем не видели!

Вместе ходят, вместе едят, вместе спать ложатся.

А если бить, то бьют обоих, начиная с того, кто в эту нескладную минуту раньше попадется.

2

Раскоп был в самом разгаре, когда вовсю пошли эти странные слухи о Кавказе.

Беспричинно, но настойчиво в разных концах спальни то тише, то сильней повторялось одно и то же. Будто снимут детдом с их насиженного в Томилине места и скопом, всех до единого, перекинут на Кавказ.

Воспитателей отправят, и дурака повара, и усатую музыкантшу, и директора-инвалида… («Инвалида умственного труда!» – произносилось негромко.)

Всех отвезут, словом.

Судачили много, пережевывали, как прошлогоднюю картофельную шелуху, но никто не представлял себе, как возможно всю эту дикую орду угнать в какие-то горы.

Кузьмёныши прислушивались к болтовне в меру, а верили и того меньше. Некогда было. Устремленно, неистово долбили они свои шурфы.

Да и что тут трепать, и дураку понятно: против воли ни одного детдомовца увезти никуда невозможно! Не в клетке же, как Пугачева, их повезут!

Сыпанут голодранцы во все стороны на первом же перегоне, и лови, как воду решетом!

А если бы, к примеру, удалось кого из них уговорить, то никакому Кавказу от такой встречи несдобровать. Оберут до нитки, объедят до сучочка, по камешкам ихние Казбеки разнесут… В пустыню превратят! В Сахару!

Так думали Кузьмёныши и шли долбить.

Один из них железочкой ковырял землю, теперь она пошла рыхлая, сама отваливалась, а другой – в ржавом ведерке оттаскивал породу наружу. К весне уперлись в кирпичный фундамент дома, где помещалась хлеборезка.

Однажды сидели Кузьмёныши в дальнем конце раскопа.

Темно-красный, с синеватым отливом кирпич старинного обжига крошился с трудом, каждый кусочек кровью давался. На руках пузыри вздулись. Да и ломом таранить сбоку оказалось не с руки.

В раскопе было не повернуться, сыпалась за ворот земля. Выедала глаза самодельная коптилка в чернильном пузырьке, украденная из канцелярии.

Сперва-то была у них свечечка настоящая, восковая, тоже украденная. Но сами братья ее и съели. Не вытерпели как-то, кишки переворачивались от голода. Посмотрели друг на друга, на ту свечечку, маловато, но хоть что-нибудь. Рассекли надвое да и сжевали, одна веревочка несъедобная осталась.

Теперь коптил тряпочный шнурочек: в стене раскопа был сделан выем – Сашка догадался, – и оттуда мерцал синенько, свету было меньше, чем копоти.

Оба Кузьмёныша сидели отвалившись, потные, чумазые, коленки подогнуты под подбородок.

Сашка спросил вдруг:

– Ну, что Кавказ? Трепятся?

– Трепятся, – отвечал Колька.

– Погонят, да? – Так как Колька не отвечал, Сашка опять спросил: – А тебе не хотелось бы? Поехать?

– Куда? – спросил брат.

– На Кавказ!

– А чего там?

– Не знаю… Интересно.

– Мне интересно вот куда попасть! – И Колька злобно ткнул кулаком в кирпич. Там в метре или двух метрах от кулака, никак не дальше, находилась заветная хлеборезка.

На столике, исполосованном ножами, пропахшем кисловатым хлебным духом, лежат бухарики: много бухариков серовато-золотистого цвета. Один краше другого. Корочку отломить – и то счастье. Пососешь, проглотишь. А за корочкой и мякиша целый вагон, щипай – да в рот.

Никогда в жизни не приходилось еще Кузьмёнышам держать целую буханку хлеба в руках! Даже прикасаться не приходилось.

Но видеть видели, издалека конечно, как в толкотне магазина отоваривали его по карточкам, как взвешивали на весах.

Сухопарая, без возраста, продавщица хватала карточки цветные: рабочие, служащие, иждивенские, детские, и, взглянув мельком – такой опытный глаз-ватерпас у нее – на прикрепление, на штампик на обороте, где вписан номер магазина, хоть своих небось всех прикрепленных знает поименно, ножничками делала «чик-чик» по два, по три талончика в ящичек. А в том ящичке у нее тысяча, мильон этих талончиков с цифирьками 100, 200, 250 граммов.

На каждый талон, и два, и три – только малая часть целой буханки, от которой продавщица экономно отвалит острым ножом небольшой кусок. Да и самой не впрок стоять рядом с хлебом-то – высохла, а не потолстела!

Но целую, всю как есть не тронутую ножом буханку, как ни смотрели в четыре глаза братья, никому при них из магазина не удавалось унести.

Целая – такое богатство, что и подумать страшно!

Но какой же тогда откроется рай, если бухариков будет не один, и не два, и не три! Настоящий рай! Истинный! Благословенный! И не нужно нам никакого Кавказа!

Тем более рай этот рядышком, уже бывают слышны через кирпичную кладку неясные голоса.

Хотя ослепшим от копоти, оглохшим от земли, от пота, от надрыва нашим братьям слышалось в каждом звуке одно: «Хлеб, хлеб…»

В такие минуты братья не роют, не дураки небось. Направляясь мимо железных дверей в сарай, лишнюю петлю сделают, чтобы знать, что пудовый тот замочек на месте: его за версту видать!

Только потом уже лезут этот чертов фундамент крушить.

Вот строили в древние времена, небось и не подозревали, что кто-то их за крепость крепким словцом приложит.

Как доберутся Кузьмёныши, как откроется их очарованным глазам вся хлеборезка в тусклом вечернем свете, считай, что ты уже в раю и есть.

Тогда… Знали братья твердо, что случится тогда.

В две головы продумано небось, не в одну.

Бухарик – но один – они съедят на месте. Чтобы не вывернуло животы от такого богатства. А еще два бухарика заберут с собой и надежно припрячут. Это они умеют. Всего три бухарика, значит. Остальное, хоть зудится, трогать не моги. Иначе озверелые пацаны дом разнесут.

А три бухарика – это то, что, по подсчетам Кольки, у них все равно крадут каждый день.

Часть для дурака повара: о том, что он дурак и в дурдоме сидел, все знают. Но жрет вполне как нормальный. Еще часть воруют хлеборезчики и те шакалы, которые около хлеборезчиков шестерят. А самую главную часть берут для директора, для его семьи и его собак.

Но около директора не только собаки, не только скотина кормится, там и родственников и приживальщиков понапихано. И всем им от детдома таскают, таскают, таскают… Детдомовцы сами и таскают. Но те, кто таскает, свои крохи от таскания имеют.

Кузьмёныши точно рассчитали, что от пропажи трех бухариков шум по детдому поднимать не станут. Себя не обидят, других обделят. Только и всего.

Кому надо-то, чтобы комиссии от роно поперли (а их тоже корми! У них рот большой!), чтобы стали выяснять, отчего крадут, да отчего недоедают от своего положенного детдомовцы, и отчего директорские звери-собаки вымахали ростом с телят.

Но Сашка только вздохнул, посмотрел в сторону, куда указывал Колькин кулак.

– Не-е… – произнес он задумчиво. – Все одно интересно. Горы интересно посмотреть. Они небось выше нашего дома торчат? А?

– Ну и что? – опять спросил Колька, ему очень хотелось есть. Не до гор тут, какие бы они ни были. Ему казалось, что через землю он слышит запах свежего хлеба.

Оба помолчали.

– Сегодня стишки учили, – вспомнил Сашка, которому пришлось отсиживать в школе за двоих. – Михаил Лермонтов, «Утес» называется.

Сашка не помнил все наизусть, хоть стихи были короткие. Не то что «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»… Уф! Одно название полкилометра длиной! Не говоря о самих стихах!

А из «Утеса» всего две строчки Сашка запомнил:

На груди утеса-великана…

– Про Кавказ, что ли? – скучно поинтересовался Колька.

– Ага. Утес же…

– Если он такой же дурной, как этот… – И Колька сунул кулаком опять в фундамент. – Утес твой!

– Он не мой!

Сашка замолчал, раздумывая.

Он уже давно не о стихах думал. В стихах он ничего не понимал, да и понимать в них особенно нечего. Если на сытый желудок читать, может, толк и будет. Вон лохматая в хоре их мучает, а если бы без обеда не оставляли, они все давно бы из хора пятки намылили. Нужны им эти песни, стихи… Поешь ли, читаешь – все одно о жратве думаешь. Голодной куме все куры на уме!

– Ну и чего? – вдруг спросил Колька.

– Чево-чево? – повторил за ним Сашка.

– Чего он там, утес-то? Развалился аль нет?

– Не знаю, – сказал как-то по-глупому Сашка.

– Как – не знаешь? А стихи?

– Чего стихи… Ну, там эта… Как ее. Туча, значит, уперлась в утес…

– Как мы в фундамент?

– Ну, покемарила… улетела…

Колька присвистнул.

– Ни фига себе сочиняют! То про цыпленка, то про тучу…

– А я-то при чем! – разозлился теперь Сашка. – Я тебе сочинитель, что ли? – но разозлился не сильно. Да и сам виноват: размечтался, не слышал объяснения учительницы.

Он вдруг на уроке представил себе Кавказ, где все не так, как в их протухшем Томилине.

Горы размером с их детдом, а между ними повсюду хлеборезки натыканы. И ни одна не заперта. И копать не надо, зашел, сам себе свешал, сам в себя поел. Вышел – а тут другая хлеборезка, и опять без замка. А люди все в черкесках, усатые, веселые такие. Смотрят они, как Сашка наслаждается едой, улыбаются, рукой по плечу бьют. «Якши», – говорят. Или еще как! А смысл один: «Ешь, мол, больше, у нас хлеборезок много!»

Было лето. Зеленела травка на дворе. Никто не провожал Кузьмёнышей, кроме воспитательницы Анны Михайловны, которая небось тоже не об их отъезде думала, глядя куда-то поверх голов холодными голубыми глазами.

Все произошло неожиданно. Намечалось из детдома отправить двоих, постарше, самых блатяг, но они тут же отвалили, как говорят, растворились в пространстве, а Кузьмёныши, наоборот, сказали, что им хочется на Кавказ.

Документы переписали. Никто не поинтересовался – отчего они вдруг решили ехать, какая такая нужда гонит наших братьев в дальний край. Лишь воспитанники из младшей группы приходили на них посмотреть. Вставали у дверей и, указывая на них пальцем, произносили: «Эти! – И после паузы: – На Кавказ!»

Причина же отъезда была основательная, слава богу, о ней никто не догадывался.

За неделю до всех этих событий неожиданно рухнул подкоп под хлеборезку. Провалился на самом видном месте. А с ним и рухнули надежды Кузьмёнышей на другую, лучшую жизнь.

Уходили вечером, вроде все нормально было, уже и стену кончали, оставалось пол вскрыть.

А утром выскочили из дома: директор и вся кухня в сборе, пялят глаза – что за чудо, земля осела под стеной хлеборезки!

И – догадались, мама родная. Да ведь это же подкоп!

Под их кухню, под их хлеборезку подкоп!

Такого еще в детдоме не знали.

Начали тягать воспитанников к директору. Пока по старшим прошлись, на младших и думать не могли.

Военных саперов вызвали для консультации. Возможно ли, спрашивали, чтобы дети такое сами прорыли?

Те осмотрели подкоп, от сарая до хлеборезки прошли и внутрь, там, где не обвалено, залезали. Отряхиваясь от желтого песка, руками развели: «Невозможно, без техники, без специальной подготовки никак невозможно такое метро прорыть. Тут опытному солдату на месяц работы, если, скажем, с шанцевым инструментом да вспомогательными средствами… А дети… Да мы бы к себе таких детей взяли, если бы взаправду они такие чудеса творить умели».

– Они у меня еще те чудотворцы! – сказал хмуро директор. – Но я этого кудесника-творца разыщу!

Братья стояли тут же, среди других воспитанников. Каждый из них знал, о чем думает другой.

Оба Кузьмёныша думали, что концы-то, если начнут допытываться, приведут неминуемо к ним. Не они ли шлялись тут все время, не они ли отсутствовали, когда другие торчали в спальне у печки?

Глаз кругом много! Один недоглядел и второй, а третий увидел.

И потом, в подкопе в тот вечер оставили они свой светильник и, главное, школьную сумочку Сашки, в которой землю таскали в лес.

Дохленькая сумочка, но ведь как ее найдут, так и капут братьям! Все равно удирать придется. Не лучше ли самим, да спокойненько, на неведомый Кавказ отчалить? Тем паче – и два места освободилось.

Конечно, Кузьмёнышам не было известно, что где-то в областных организациях в светлую минуту возникла эта идея о разгрузке подмосковных детдомов, коих было к весне сорок четвертого года по области сотни. Это не считая беспризорных, которые жили где придется и как придется.

А тут одним махом с освобождением зажиточных земель Кавказа от врага выходило решить все вопросы: лишние рты спровадить, с преступностью расправиться, да и вроде благое дело для ребятишек сделать.

И для Кавказа, само собой.

Ребятам так и сказали: хотите, мол, нажраться – поезжайте. Там все есть. И хлеб там есть. И картошка. И даже фрукты, о существовании которых наши шакалы и не подозревают.

Сашка тогда сказал брату: «Хочу фруктов… Вот тех, о которых этот… который приезжал, говорил».

На что Колька отвечал, что фрукт – это и есть картошка, он точно знает. А еще фрукт – это директор. Своими ушами Колька слышал, как один из саперов, уходя, произнес негромко, указывая на директора: «Тоже фрукт… От войны за детишками спасается!»

– Картошки наедимся! – сказал Сашка.

А Колька тут же ответил, что когда шакалов привезут в такой богатый край, где все есть, он сразу бедным станет. Вон читал в книжке, что саранча куда меньше размером детдомовца, а когда кучей прет, после нее голое место остается. А живот у нее не как у нашего брата, она небось все подряд жрать не станет. Ей те самые непонятные фрукты подавай. А мы так и ботву, и листики, и цветочки сожрем…

Но ехать Колька все-таки согласился.

Два месяца тянули, пока отправили.

В день отъезда привели их к хлеборезке, не дальше порога конечно. Выдали по пайке хлеба. Но наперед не дали. Жирные будете, мол, к хлебу едете, да хлеба им давать!

Братья выходили из дверей и на яму под стеной, ту, что осталась от обвала, старались не смотреть.

Хоть притягивала их эта яма.

Делая вид, что не знают ничего, мысленно простились они и с сумочкой, и со светильником, и со всем своим родным подкопом, в котором столько было ими прожито при коптилке длинных вечеров среди зимы.

С паечками в карманах, прижимая их рукой, прошли братья к директору, так им велели.

Директор сидел на ступеньках своего дома. Был он в галифе, но без майки и босиком. Собак, на счастье, рядом не было.

Не поднимаясь, он поглядел на братьев и на воспитательницу и только сейчас, наверное, вспомнил, по какому они тут случаю.

Покряхтывая, привстал, поманил корявым пальцем.

Воспитательница сзади подтолкнула, и Кузьмёныши сделали несколько неуверенных шагов вперед.

Хоть директор не рукоприкладствовал, его боялись. Кричал он громко. Ухватит кого-нибудь из воспитанников за ворот и во весь голос: «Без завтрака, без обеда, без ужина!..»

Хорошо, если один оборот сделает. А если два или три?

Сейчас директор вроде бы был настроен благодушно.

Не зная, как зовут братьев, да он никого в детдоме не знал, он ткнул пальцем в Кольку, приказал снять кургузый, весь залатанный пиджачок. Сашке он велел скинуть телогрейку. Эту телогрейку он отдал Кольке, а пиджачок его брату.

Отошел, посмотрел, будто сделал для них доброе дело. Остался своей работой доволен.

Воспитательница толкнула под локоть ребят, они разноголосо пропели:

– Не будем Вик Виктрыч!

– Ну, идите! Идите!

Разрешил, словом.

Когда отошли настолько, чтобы директор не мог видеть, братья снова поменялись одеждой.

Там, в карманах, лежали их драгоценные пайки.

Может, директору, который без понятия, они и показались бы одинаковыми! Ан нет! У нетерпеливого Сашки край корочки был отгрызен, а запасливый Колька только лизнул, есть он еще не начинал.

Хорошо, хоть штанами ни с кем из чужих не поменял. В манжетине Колькиных штанов лежала в полосочку свернутая тридцатка.

Деньги в войну невеликие, но для Кузьмёнышей они стоили многого.

Это была единственная их ценность, подпорка в неизвестном будущем.

Четыре руки. Четыре ноги. Две головы. И тридцатка.

Анатолий Приставкин

Ночевала тучка золотая

Посвящаю эту повесть всем ее друзьям, кто принял как свое личное это беспризорное дитя литературы и не дал ее автору впасть в отчаяние.

Это слово возникло само по себе, как рождается в поле ветер. Возникло, прошелестело, пронеслось по ближним и дальним закоулкам детдома: «Кавказ! Кавказ!» Что за Кавказ? Откуда он взялся? Право, никто не мог бы толком объяснить.

Да и что за странная фантазия в грязненьком Подмосковье говорить о каком-то Кавказе, о котором лишь по школьным чтениям вслух (учебников-то не было!) известно детдомовской шантрапе, что он существует, верней, существовал в какие-то отдаленные непонятные времена, когда палил во врагов чернобородый, взбалмошный горец Хаджи Мурат, когда предводитель мюридов имам Шамиль оборонялся в осажденной крепости, а русские солдаты Жилин и Костылин томились в глубокой яме.

Был еще Печорин, из лишних людей, тоже ездил по Кавказу.

Да вот еще папиросы! Один из Кузьменышей их углядел у раненого подполковника из санитарного поезда, застрявшего на станции в Томилине.

Искал корочку хлебную, от раненых, чтобы подобрать, а увидел: «КАЗБЕК»!

Ну, а при чем тут Кавказ? Слух о нем?

Вовсе ни при чем.

И непонятно, как родилось это остроконечное, сверкнувшее блестящей ледяной гранью словцо там, где ему невозможно родиться: среди детдомовских будней, холодных, без дровинки, вечно голодных. Вся напряженная жизнь ребят складывалась вокруг мерзлой картофелинки, картофельных очистков и, как верха желания и мечты, - корочки хлеба, чтобы просуществовать, чтобы выжить один только лишний военный день.

Самой заветной, да и несбыточной мечтой любого из них было хоть раз проникнуть в святая святых детдома: в ХЛЕБОРЕЗКУ, - вот так и выделим шрифтом, ибо это стояло перед глазами детей выше и недосягаемей, чем какой-то там КАЗБЕК!

А назначали туда, как господь бог назначал бы, скажем, в рай! Самых избранных, самых удачливых, а можно определить и так: счастливейших на земле!

В их число Кузьменыши не входили.

Проникнуть в хлеборезку, но не как те, избранные, - хозяевами, а мышкой, на секундочку, мгновеньице, вот о чем мечталось! Глазком, чтобы наяву поглядеть на все превеликое богатство мира, в виде нагроможденных на столе корявых буханок.

И - вдохнуть, не грудью, животом вдохнуть опьяняющий, дурманящий хлебный запах…

И все. Все!

Но как ни притирайся к обитым железом дверям хлеборезки, это не могло заменить той фантасмагорической картины, которая возникала в головах братьев Кузьминых, - запах через железо не проникал.

В эти, особенно тоскливые, месяцы, когда мерзлой картофелины добыть невозможно, не то что крошки хлеба, ходить мимо домика, мимо железных дверей не было сил. Ходить и знать, почти картинно представлять, как там, за серыми стенами, за грязненьким, но тоже зарешеченным окном ворожат избранные, с ножом и весами. И кромсают, и режут, и мнут отвалистый сыроватый хлебушек, ссыпая теплые солоноватые крошки горстью в рот, а жирные отломки приберегая пахану.

От маленькой же паечки, даже с добавком, приколотым к ней щепкой, голод не убывал. Он становился сильней.

Ребятам такая сцена показалась уж очень фантастической! Напридумывают тоже! Крылышко не пошло! Да они бы тотчас за косточку обглоданную от того крылышка побежали бегом куда угодно! После такого громкого чтения вслух еще больше животы скрутило, и они навсегда потеряли веру в писателей; если у них цыпленка не жрут, значит, писатели сами зажрались!

За корочку попадали в рабство на месяц, на два.

Передняя корочка, та, что поджаристей, черней, толще, слаще, - стоила двух месяцев, на буханке она была бы верхней, да ведь речь идет о пайке, крохотном кусочке, что глядится плашмя прозрачным листиком на столе; задняя

Побледней, победней, потоньше - месяца рабства.

А кто не помнил, что Васька Сморчок, ровесник Кузьменышей, тоже лет одиннадцати, до приезда родственника-солдата как-то за заднюю корочку прислуживал полгода. Отдавал все съестное, а питался почками с деревьев, чтобы не загнуться совсем.

Кузьменыши в тяжкие времена тоже продавались. Но продавались всегда вдвоем.

Но знали Кузьменыши и так свое преимущество.

В четыре руки тащить легче, чем в две; в четыре ноги удирать быстрей. А уж четыре глаза куда вострей видят, когда надо ухватить, где что плохо лежит!

А уж комбинаций всяких из двух Кузьменышей не счесть! Попался, скажем, кто-то из них на рынке, тащат в кутузку. Один из братьев ноет, вопит, на жалость бьет, а другой отвлекает. Глядишь, пока обернулись на второго, первый - шмыг, и нет его. И второй следом! Оба брата как вьюны верткие, скользкие, раз упустил, в руки обратно уже не возьмешь.

Глаза увидят, руки захапают, ноги унесут…

Но ведь где-то, в каком-то котелке все это должно заранее свариться… Без надежного плана: как, где и что стырить, - трудно прожить!

Две головы Кузьменышей варили по-разному.