Черное или азовское море что выбрать. Черное или Азовское

Он мог сделать это гораздо легче, поскольку адмирал Сушон абсолютно нуждался в немедленном возвращении на Запад после этих круизов, как для сопровождения пароходов на обратном пути, так и для снабжения угля Зонгулдаку и, наконец, для достижения единственной надежной базой, из которой он мог бы сохранить свою свободу действий: пролив Босфор и Мраморное море.

Морская атака 29 октября. Даже после официальной покупки османским правительством Гёбена и Бреслау немецкие экипажи оставались на борту своих подразделений, единственным признаком изменения было принятие офицерами фес. командование турецким флотом и немедленно предприняло свою реорганизационную работу, заменив британскую военно-морскую миссию.

Спустя более двух с половиной месяцев после входа в Дарданеллы, Гебен и Бреслау оставались бездействующими в Мраморном море, а их экипажи занимались обучением турецкого флота. Так случилось судьбоносное 29 октября и широко обсуждаемая атака турецко-немецкого флота против России. На турецкой и германской стороне были предприняты попытки оправдать эту акцию неопределенными «провокациями» российского флота у входа в Босфор; кроме того, было сказано, что 27-го турецкая торпедная лодка удивила российскую выбоину и установила там торпедное поле. «Морская атака 29 октября в Черном море, а в точку» приход напряженного пути упорно к войне, в «необдуманных действиях и решающей с целью положить Россию и самой Турцию перед» бесперспективностью свершившийся факт.

Тем не менее, те историки, которые склонны нести всю ответственность перед Сушоном, ошибаются, заявляя, что высокомерный жест немецкого адмирала осаждал многовековую империю в войне и руинах, переходя через головы своих правителей и султана. На самом деле, если это правда, что Османская империя была фактически обойдена и не позволила избежать конфликта, это произошло не из-за безответственной инициативы иностранного адмирала: хотя он теперь стал могущественным в Турции, он никогда не мог действовать без разрешения или одобрения как Германии, так и высокопоставленного человека в триумвирате у власти в Константинополе: Энвер-паша, это был секретный договор, о котором мало кто знал об этом: настолько секрет, что тот же самый Гемал-паша не он был проинформирован, если не после его подписания, но 1 августа Германия уже объявила войну России: поэтому турецкая декларация о «вооруженном нейтралитете» 3 августа была только первым шагом на пути к вмешательству в конфликт в наряду с правительствами Берлина и Вены.

Военно-морская атака 29 октября разрезала узел турецкой неопределенности мечом и решила судьбу древней Османской империи. Также в этом случае ответственность состояла из нескольких человек, которые знали об этом заранее. До тех пор дверь отказалась объявить войну Антанте, и большинство министров были действительно нейтральными, и 5 августа Турция объявила о закрытии проливов военными кораблями, а 29 сентября Проливы были наконец, были закрыты для всех судов, а 26 октября Великобритания и Россия заявили, что они не рассматривают вопрос о регулировании продажи двух немецких судов в Турцию, однако Антанта всячески заинтересована в том, чтобы не продвигать вперед слишком далеко; Турция, несмотря на мобилизацию, движение войск на границах и отмену капитуляций, по-прежнему не решилась разрезать последнюю нить, которая удерживала ее в конфликте.

Мы перестали рассматривать прецеденты военно-морского нападения на Россию, потому что это фактически ознаменовало вступление в войну Турции, которая имела огромные политические, военные и экономические последствия; и, несмотря на это, это эпизод, который, как правило, не известен в Первой мировой войне. Как мы видели, главная ответственность была за Энвер-паша. Позже он попытался защитить себя, утверждая, что невозможно было противостоять непрекращающимся требованиям адмирала Сушона, который во что бы то ни стало хотел войти в Черное море и напасть на русских, но появляется слабое оправдание, поскольку он был тем, кто так много бригадировал в августе месяце, потому что Гебен и Бреслау разрешили войти в Дарданеллы.

Разумеется, человек его разума не мог думать, что Сушон согласился бы оставаться пассивным в Море Мармара, и что он согласился бы поднять турецкий флаг, не ожидая взамен разрешения войти в Черное море и напасть на Россию. Им удалось реализовать его имперские мечты: этот пантеизм и пантюранизм заставили его ласкать грандиозный проект реализовать союз со всеми народами турецкого и татарского происхождения Центральной Азии, от Азербайджана до китайского Туркестана. Этот проект не мог быть достигнут, не устраняя препятствия, представленные Россией внешними, и армянским христианским меньшинством внутри.

Если бы были прямые обязанности со стороны Германии, то в официальном докладе немецкого военно-морского флота подтверждается, что Сушон не имел никаких указаний о начале нападения, как в устной, так и в письменной форме, от личностей родины. сомнение: даже признавая, по сути, дух инициативы немецкого адмирала за рубежом, вряд ли он правдоподобно, что он мог бы подтолкнуть его к тому, чтобы вести войну без согласия Берлина, и мы не должны верить, что факт поднятия турецкий флаг на дереве Гебен означал что-то другое для него чисто формальным жестом.

Чтобы нанести россиянам наибольший возможный урон и в то же время извлечь выгоду из неожиданности, адмирал Сушон разделил свои силы, назначив каждой группе точную цель, чтобы начать одновременную атаку со всех стратегических точек Российский берег Гебен должен был бомбить Севастополь, основную базу российского флота, Бреслау, Новороссийск, Хамидийскую Феодосию; 2 Турецкие торпедные катера бомбили бы Одессу, а двое других сопровождали бы Гебен.

На самом деле атака не была полностью синхронизирована, и тревога распространилась, потому что две турецкие торпеды, которые атаковали Одессу, действовали преждевременно, проникая в порт, бомбили и тонули донецкого стрелка и 2 коммерческих парохода, а затем уходили без ущерба. Новость немедленно отскочила в Севастополь, на базе адмирала Эберхарда, поэтому форты были поставлены в тревогу, и, когда появился Гебен, ранним утром они первыми открыли огонь. Немецкий крейсер воздержался от бомбардировки Севастополя в течение 25 минут, штурмовал сильных русских своими снарядами на 280 мм, а затем ушел без какого-либо ущерба.

Подплыв на крымское побережье, Гебен пересек российские торпедные катера, которые попытались напасть на него, но рассеялись после того, как первый из них был сосредоточен и потоплен немецкой стрельбой; вскоре после этого та же участь коснулась 500-летней катушки Прута, в то время как пароход Ольги был захвачен и возглавлен германским крейсером к Босфору.

Тем временем Хамиди успешно осуществил свои действия против Феодосии, другого большого порта Крыма, повредив зерновые магазины, казармы и портовые сооружения. Но самым серьезным ущербом были те, которые пострадали Новороссийск, который под огнем Бреслау сожгли все свои 40 месторождений нефти и нефтепродуктов, и где 14 паров были затоплены и что они все еще были на якоре. чтобы уйти, он положил банк шахт перед проливом Керк, который соединяет Черное море с Азовским морем. В конце операции различные подразделения турецко-германского флота собрались и возвратились вместе в Босфор, безмятежно.

Казалось бы, сама легкость, с которой происходила атака, доказывает, что Россия не считала неизбежной войну с Турцией или, что еще меньше, готовилась к ее расстрелу, совершенная, как это было, более того, в жесткой борьбе против Германской и австро-венгерской армий. Подумайте только, что две турецкие торпеды, которые атаковали Одессу, проникли в порт в невозмутимом состоянии, так как они ошибались за части российского флота. Трудно объяснить такую ​​изобретательность только с точки зрения дезорганизации, хотя она, возможно, сыграла свою роль, и, конечно же, с другой стороны, что в России никто не проигнорировал возможность вмешательства в войну Турции, доказав, что Прут был пойман Гёбеном так же, как он подрывал в оборонительных целях воды перед Севастопольской гаванью, уже защищенные другим минным полем, но также очевидно, что россияне не ожидали нападения так скоро и без объявление войны, настолько, что мины остались без ответа, ожидая возвращения Прута, так что Гебен смог пройти через него без какого-либо ущерба, факт состоит в том, что команда адмирала Эберхарда не была не смог ни предотвратить бомбежку, ни противостоять ей, ни, наконец, перехватить противоположную команду на обратном пути.

После нападения 29 октября война стала неизбежной, и в самой Турции, где кабинет немедленно встретился сразу после операции, большинство министров по-прежнему выступали против войны и хотели бы отменить боеприпасы. Но некоторые министры были сторонниками вмешательства вместе с Центральными державами, и, кроме того, все дошло до такой степени, что вернуться было невозможно.

Таким образом, отношение турецких неофициальных газет с 30 октября по 4 ноября, как сообщает Нейман, несколько удивляет его странной откровенностью. Морское предприятие против российского побережья было предложено «актом самообороны перед лицом провокаций в Босфоре, пограничными инцидентами, больше ничего», и если бы Россия захотела этого, это не пошло бы дальше.

Единственное, что может быть использовано в таком решении, - это то, что для войны необходимо иметь двух человек, желающих этого и желающих в то же самое время. Но бомбардировка российских портов на Черном море вовсе не была «пограничным инцидентом»; очень серьезный ущерб, нанесенный в Новороссийске, не позволил ему считаться таковым, поскольку правительство Петрограда не собиралось воздерживаться от реакции, ожидая, чтобы захватить «более благоприятный случай».

Гораздо более объективным было свидетельство немецкого моряка, сидящего в команде адмирала. Дипломатия была удивлена, потому что все происходило с быстрой быстротой, оно сталкивалось с фактами, и оно должно было только нарисовать последствия созданной ситуации. Война уже существовала: она еще не была объявлена, но это были формальные практики, которые должны были выполнять дипломатию. 4 ноября Россия объявила войну Турции, а на следующий день имитировала Францию ​​и Великобританию.