Что творили гитлеровцы с русскими женщинами. Изнасилование Берлина: неизвестная история войны

НИЧТО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕДАНО ЗАБВЕНИЮ Как немцы насиловали русских женщин Досье-шпаргалка: Выписки об издевательствах немецких солдат и офицеров над советскими женщинами на временно оккупированных территориях в зеркале сводок Советского Информбюро. идеология фашизма, что творили гитлеровцы с русскими прежде чем расстрелять, что творили гитлеровцы с русскими женщинами, зверства фашистов над женщинами, издевательства фашистов над мирным населением 06.07.43: Немецко-фашистские мерзавцы продолжают кровавые злодеяния над мирными жителями оккупированных советских районов. В лесу за деревней Белой, Витебской области, гитлеровцы расстреляли 86 стариков, женщин и детей. В селении Старина немцы сожгли живьем 24 колхозника. Фашистские мерзавцы в этом же селе изнасиловали нескольких девушек, а затем убили их. (Совинформбюро)* АПРЕЛЬ 1943: 20.04.43: Жители освобожденных от немецких захватчиков сел и деревень Ленинградской области рассказали о чудовищных зверствах гитлеровцев. В деревне Пески немецко-фашистские убийцы повесили колхозника Ивана Морозова и сожгли его дом за то, что он спрятал свою дочь от немецкого офицера, который хотел ее изнасиловать. Шестнадцатилетняя девушка Настя Земскова ударила пристававшего к ней немецкого офицера и сказала: «Не видать вам ни Москвы, ни Ленинграда, как свинье не видать неба». Гитлеровцы схватили девушку и увезли. С тех пор о ее судьбе ничего не известно. В селе Черный Ручей до немецкой оккупации было 250 жителей. Свыше 100 человек немцы угнали на каторгу в Германию. Несколько десятков мирных жителей гитлеровцы замучили и расстреляли. Многие колхозники и колхозницы умерли от голода и лишений. В настоящее время в селе осталось только 39 жителей. (Совинформбюро) ВИДЕОРОЛИК + 18 https://www.youtube.com/watch?v=uJ8-7WMPOFc

07.04.43: Немецко-фашистские мерзавцы опустошили и разорили деревню Подмошье Смоленской области. Гитлеровцы не щадили ни женщин, ни детей. В деревне нет ни одной семьи, которая не пострадала бы от гитлеровских убийц. Учительницу Анну Конюхову бандиты расстреляли за то, что она оказала сопротивление немцу, пытавшемуся ее изнасиловать. Палачи замучили и убили мирных жителей Михаила Степаненко, Александра Степаненко, Бориса Барсукова и его дочь, Василия Феоктистова, 12-летних ребят - Алексея Игнатова и Дмитрия Иванова. Зверским мучениям подвергли немцы 85-летнего старика Кожурова и его жену. На допросах немцы избивали их, требуя указать местонахождение партизан. Советские патриоты стойко перенесли все пытки, приняли мученическую смерть, но не выдали партизан и связанных с ними односельчан. (Совинформбюро)* 07.03.43: Ниже публикуется акт о зверствах немецко-фашистских мерзавцев в селе Кубань, Орловской области: «С того дня, как немецкие захватчики ворвались в село Кубань, для нас началась каторжная жизнь. Немцы без всяких причин расстреляли колхозников: Ивана Марохина, Алексея Якушина, Фому Мельникова, Ивана Писарева и многих других. Гитлеровские гады изнасиловали Варвару Ж., надругались над Мариной Мельниковой, а затем убили ее. Свыше 200 жителей села перебывали в подвалах немецкой комендатуры, где они подверглись порке и всяческим издевательствам. Фашисты изуродовали наше село, разрушили школу, молочно-товарную ферму, колхозные постройки и много домов колхозников. Во всем селе нет ни одного человека, которого бы не ограбили гитлеровские бандиты, нет ни одного дома, в котором не осталось бы следов немецкого разбоя и разрушения. Мы уверены, что Красная Армия отомстит немецко-фашистским убийцам за наши мучения и очистит родную советскую землю от фашистской падали». Акт подписали: член сельского совета Иван Королев, учительница Анисья Рудакова, колхозники - Александр Хохаев, Оксана Лаврухина и другие. (Совинформбюро)* 24.12.42: Немецко-фашистские мерзавцы учинили кровавую расправу над мирным населением деревни Снорки и Головицы, Смоленской области. В деревне Снорки гитлеровцы сожгли 16 домов вместе с находившимися в них людьми. Заживо сгорели 70 жителей. Фашистские изверги изнасиловали 17-летнюю колхозницу Александру Гвардейцеву. После гнусных издевательств они отрезали ей груди и расстреляли. В деревне Головицы немецкие бандиты расстреляли колхозницу Марию Заболотскую с тремя детьми в возрасте от одного года до шести лет. Годовалый ребенок был убит выстрелом на руках у матери. Расстреляна вся семья Денисенковой, состоявшая из пяти взрослых и двухлетнего ребенка. Всего в этих деревнях гитлеровцы расстреляли, зверски замучили и сожгли 166 ни в чем не повинных женщин, детей и стариков. (Совинформбюро) НОЯБРЬ 1942: 17.11.42: Немецко-фашистские изверги совершили дикое и гнусное преступление в селе Тросна, Курской области. Гитлеровцы согнали в это село из окружающих деревень группу девушек для отправки их на каторжные работы в Германию. Здесь всех девушек заперли в сарай. Ночью через село проходила немецкая воинская часть. Фашистские мерзавцы ворвались в сарай и надругались над находившимися в нем советскими девушками. (Совинформбюро) 06.11.42: Немецко-фашистские мерзавцы разрушили и сожгли дотла село Солтановку, Орловской области. Огнем уничтожено 450 домов колхозников, школа, больница, молочно-товарная ферма и другие общественные постройки. Немцы замучили и расстреляли десятки жителей села. 19-летнюю колхозницу Анну Матюшкину гитлеровские изверги изнасиловали, а потом вырезали ей груди, отрезали уши и пристрелили. Врача местной больницы Александру Алексеевну Малиновскую бандиты сожгли живьем. (Совинформбюро)* 16.07.42: Немецко-фашистские людоеды истребляют мирное население оккупированных советских районов. В селе Лугань Орловской области гитлеровцы замучили 20 местных жителей. Палачи расстреляли учительницу Анну Федосеевну Коротченко 23 лет, ее сына Вячеслава двух с половиной лет и мать Прасковью Ивановну 53 лет. Фашистские мерзавцы изнасиловали учительницу Анну Константиновну Кожанову, а потом расстреляли ее вместе с 5-летним сыном Виктором и 7-летней дочерью Людмилой... Зверскую расправу учинили немецко-фашистские мерзавцы в селе Боярке, под Киевом. Гитлеровцы загнали в помещение школы 15 девочек-подростков, надругались над своими жертвами, а потом повесили их на телеграфных столбах. (Совинформбюро) ВИДЕОРОЛИК * 18 https://www.youtube.com/watch?v=icrOSbF9Wls

01.01.42: 60-летний крестьянин Аркатов, проживающий в ныне освобожденной от немцев деревне Слобода, Новопетровского района, Московской области, сообщил: «Как только фашисты вошли в нашу деревню, начался повальный грабеж. У нас забрали коров, овец, кур, все запасы муки, крупы, овощей. Немецкие грабители отняли у нас всю теплую одежду, валенки, белье. Встретив меня на околице деревни, немецкий солдат приказал мне снять валенки и шубу, и я босой шел до своего дома. За грабежами начались расстрелы. Немцы расстреляли крестьян Белянкина К.И., Белянкина Н.А., Капустина Н.В., Кадильщика Н.А., Баранова Е.И., Рыжова М.И., Осипову и других. Беременную Евдокию Т. гитлеровцы изнасиловали за две недели до родов». (Совинформбюро) ДЕКАБРЬ 1941: 25.12.41: В селе Вороньки немцы поместили 40 раненых пленных красноармейцев и советских медицинских сестер в помещение бывшей больницы. Медсестер гитлеровцы изнасиловали и расстреляли, а к больнице поставили часовых и никого туда не пускали. Через 4 дня часть больных умерла. Оставшихся в живых изверги утопили в реке. (Совинформбюро) 16.12.41: Жители сел и городов Московской области, освобожденных частями Красной Армии от гитлеровских оккупантов, рассказывают о чудовищных зверствах немецко-фашистских мерзавцев. В деревне Белый Раст немецкие солдаты поставили в качестве мишени 12-летнего мальчика Володю Ткачева и открыли по нему стрельбу из автоматов. Тело Володи было прострелено 21 пулей. В этой же деревне фашисты расстреляли без всякой причины мать четырех малолетних детей колхозницу Мосолову Ирину Васильевну. В селе Зарамушки фашисты расстреляли колхозницу Метлову - 67 лет, Голощекину Екатерину - 60 лет, Соколову Аграфену - 40 лет, Корднова Якова - 58 лет и других. В деревне Овсянниково немцы захватили в плен несколько раненых красноармейцев. Всех их раздели, разули и заперли в холодный сарай. Уходя из деревни, изверги расстреляли всех пленных. Трем бойцам фашисты выкололи глаза, перебили голени, на щеках вырезали звезды и прокололи горло штыком. По деревне Пучки, шел колхозник Терехин Иван Гаврилович со своей женой Полиной Борисовной. Несколько немецких солдат схватили Полину и на глазах у мужа поочередно ее изнасиловали, а затем убили. Колхозник Терехин, пытавшийся защитить свою жену, был также застрелен. Немецкие захватчики ограбили население, они забирали все, что попадалось на глаза. Так, например, у гражданки села Никольское Сергеевой Аграфены Сергеевны гитлеровские разбойники забрали матрац, самовар, чайник, чайную посуду, лукошко с мукой, спички, сахар, дамский жакет, топор, пилу, детские игрушки и даже сетку для процеживания молока... Жители сел Ростовской области, освобожденных от немецко-фашистских захватчиков, рассказывают о неслыханных зверствах и повальных грабежах, производимых гитлеровской грабьармией. В селе Новоспасовка, в доме колхозницы Елены Гамовой, поселилось несколько немецких солдат. Вечером они устроили попойку. Двухлетний сын колхозницы, проснувшись, заплакал. Один из фашистских извергов вырвал ребенка из рук матери и сунул его в горящую печь. В этом же селе немцы облили бензином крестьянку Марфу Ковпак и подожгли ее. В селении Генеральская фашисты изнасиловали, а затем замучили и расстреляли Надежду Гуртовую и ее 14-летнюю дочь. (Совинформбюро)* НОЯБРЬ 1941: 18.11.41: Немецко-фашистские мерзавцы продолжают насилия и издевательства над мирным населением городов и деревень Белоруссии. Отряд немецких солдат, прибывший в селение Костюковка, отнял у крестьян все имущество. Крестьянка Дригулина Ксения попросила немецкого офицера оставить белье ее четырех детей. Озверевший фашист избил женщину, а затем застрелил ее. Всех четверых детей Дригулиной немецкие солдаты бросили в погреб и закидали землей. В деревне Нерки фашисты изнасиловали и замучили насмерть крестьянок Жигалову, Серикову и Урупину. В деревне Холмы фашистские изверги зверски замучили шесть пятнадцатилетних девушек. В городе Ельске фашисты посадили на баржу и вывезли на середину реки Припяти пятьсот местных жителей. Пять дней заключенным не давали пищи. Затем немецкие солдаты затопили баржу вместе с находившимися в ней людьми. (Совинформбюро)* 04.11.41: Немецко-фашистские мерзавцы продолжают грабить и убивать мирных жителей в оккупированных районах. Захватив село Акимовка, фашисты в первый же день расстреляли Николая Михайлова, Ефтея Ушакова, его 12-летнюю дочь и инвалида Бурцева. Несколько дней спустя оккупанты расстреляли большую группу колхозников: семидесятилетних стариков Якова Романенко и Прохора Торгашова, шестидесятилетнюю Александру Ковалеву, Анну Мускову и других. Зверски надругались фашистские мерзавцы над Агафоновой. Они ее изнасиловали, а потом подвергли мучительнейшим пыткам, отрезали груди, искололи все тело. Фашистские изверги не пощадили даже малолетних детей Агафоновой. Собравшись уходить, гитлеровские бандиты убили ее четырехлетнего сына Васю и двухлетнюю дочку Шуру. (Совинформбюро) 01.11.41: Продолжают поступать сообщения о чудовищных злодеяниях фашистских бандитов. В селении Васильевка Орловской области перепившиеся немецкие солдаты заставили танцовать изнасилованных и избитых ими девушек. В это время по улице шла беременная колхозница Анна Ларионова. Фашисты потребовали, чтобы и она танцовала. Ларионова попыталась отказаться, ссылаясь на беременность. Рассвирепевший детина с нашивками ефрейтора ударил женщину сапогом по животу. Ларионова потеряла сознание. Начались родовые схватки. Фашистские изверги запретили крестьянкам оказать роженице помощь. Несчастная родила мертвого ребенка. (Совинформбюро)* 05.10.41: Гитлеровские людоеды продолжают бесчинства и зверства в захваченных ими советских районах. В селах Глиняная и Диковка Кировоградской области фашисты забрали у населения все сельскохозяйственные продукты и домашние вещи. Полностью разгромлены села Выползово и Карпиловка Остерского района Черниговской области. Фашистские мерзавцы повсеместно устраивают повальные грабежи и с неслыханной жестокостью расправляются с беззащитными мирными жителями. В селе Слободка Чернобыльского района Киевской области фашисты потребовали у колхозницы Нечуйко молока. В ответ на это т.Нечуйко заявила: «Вы уже забрали корову, где же я вам возьму молока?». За это фашисты избили колхозницу до полусмерти, а затем сожгли ее дом. В селе Бородаевка Верхнеднепровского района Днепропетровской области фашисты изнасиловали всех женщин и девушек. (Совинформбюро) СЕНТЯБРЬ 1941: 27.09.41: Жители освобожденной от немцев деревни Ново-Васильевки сообщают о злодейских преступлениях фашистских извергов. Колхозница Федосья Матюха рассказывает: «Фашистские душегубы ворвались в мой дом, схватили мужа Ануфрия и увели с собой. На другой день я нашла его труп в канаве. Он лежал весь изрезанный, изуродованный, с выколотыми глазами». Колхозника Василия Шнырева, больного туберкулезом, долго пытали и мучили. Его кололи штыками, резали, а потом расстреляли. Колхозница Мария Прядко говорит: «Немцы разграбили всю деревню. Они, как собаки, рыскали по хатам и забирали все. У меня фашисты вышибли рамы в избе, разбили зеркало, забрали мануфактуру, все чугуны, ведра, растоптали огород. Я и семеро моих детей спрятались от немцев в яме. Один пьяный мерзавец подошел к нам и начал стрелять в яму. Только чудом мы уцелели». У колхозника Петра Козлова солдаты утащили швейную машину, две скатерти, подушки. В других домах фашисты забрали патефоны, велосипеды, одеяла, одежду. Колхозница Татьяна Галушко рассказывает: «Три дня бесчинствовали немцы в нашей деревне. Сколько лиха они наделали, сколько горя и слез принесли! Они разрушили и сожгли 13 хат. У Ивана Пучко немцы разграбили и подожгли хату. Изверги хватали женщин, насильничали. Они поймали мою дочь и на моих глазах, не обращая внимания на мои крики и слезы, долго над ней измывались. Всех злодеяний гитлеровских разбойников, всего того, что мы видели за эти три дня, мне не перечесть». (Совинформбюро) 16.09.41: Гитлеровские солдаты грабят население оккупированных советских районов, зверски издеваются над стариками, женщинами и детьми... В деревне Захаровка немцы повесили 14 колхозников за отказ сообщить местонахождение своих дочерей. Заняв деревни Юрьево и Березник, к западу от Старой Руссы, немцы конфисковали у населения и забили весь скот и всю домашнюю птицу. Свалив награбленные продукты на подводы, немцы запрягли в них колхозников, в том числе старух и стариков, и заставили везти в соседнюю деревню. В деревне Монино ворвавшийся к крестьянину Николаю Кургаеву пьяный германский солдат пытался изнасиловать хозяйку дома. Муж заступился за жену и был застрелен на месте. В деревне Милютино немцы арестовали 24 колхозника и увезли их в соседнее село. Среди арестованных находилась 13-летняя Анастасия Давыдова. Бросив крестьян в темный сарай, фашисты стали пытать их, требуя сведений о партизанах. Все молчали. Тогда немцы вывели из сарая девочку и спросили, в каком направлении угнан колхозный скот. Юная патриотка отказалась отвечать. Фашистские мерзавцы изнасиловали девочку и затем расстреляли. (Совинформбюро) 11.09.41: В селе Ханино группа немецких офицеров устроила пьяную вечеринку, на которую затащили местную учительницу и поочередно ее изнасиловали. 16-летнюю колхозницу Ч. изнасиловали пять немецких солдат. Фашисты собрали из Токарево и прилегающих деревень всех девушек и молодых женщин и угнали их в неизвестном направлении. Ни одна из них до сих пор домой не вернулась. (Совинформбюро)* ВИДЕОРОЛИК + 18 https://www.youtube.com/watch?v=9kB2WIP9UPs

09.09.41: На территории захваченных немцами районов Украины фашисты продолжают бесчинствовать, убивать сотни и тысячи советских граждан, насиловать девушек и женщин, грабить население. В селе Селище Каневского района Киевской области, фашисты собрали группу женщин и девушек, увели в лес и там их зверски изнасиловали. В селе Гривени Ржищевского района немцы, издеваясь над 60-летним стариком-колхозником, заставили его бежать под обстрелом. Несчастному старику фашисты прострелили обе ноги. В оккупированных районах Кировоградской и Днепропетровской областей немецкое командование об"явило, что все колхозное имущество принадлежит немцам и что крестьяне, посягнувшие на него, будут расстреляны. В ответ на зверства фашистских мерзавцев каждый день новые и новые сотни крестьян вступают в партизанские отряды. (Совинформбюро)* АВГУСТ 1941: 14.08.41: Каждый день приносит все новые сообщения о фашистских зверствах и грабежах в захваченных германской армией советских районах. Ворвавшись в село Берестовец на Уманьском направлении, немцы изнасиловали всех женщин и девушек. Надругавшись над колхозницами Ульяной Рыбаловой и Еленой Кожумяк, фашистские офицеры расстреляли их. Среди замученных фашистскими извергами - 70-летний колхозник Левко Корж и его 19-летний сын Данил. (Совинформбюро) 09.08.41: Рабочий гильзовой фабрики «Аида» тов. И.Брянцев пишет: «На моих глазах гестаповцы расстреляли из пистолетов 25 рабочих и служащих фабрики - членов фабкома и других активистов профсоюзной организации. Тридцать стахановок и активисток львовской швейной фабрики № 1 были убиты штурмовиками ночью на квартирах. Пьяные немецкие солдаты затаскивали львовских девушек и молодых женщин в парк Костюшко и зверски насиловали их. 15-летнюю школьницу Лидию С. поочередно изнасиловали семь немецких танкистов. Истерзанный труп несчастной девочки фашисты бросили в помойку дома № 18 на улице Словацкого. Старика-священника В.Л.Помазнева, который с крестом в руках умолял пощадить население и пытался предотвратить насилия над девушками, фашисты избили, сорвали с него рясу, спалили бороду и закололи штыком». (Совинформбюро) 02.08.41: В полевой госпиталь энской части Красной Армии, действующей на юго-западном направлении, доставлена тринадцатилетняя дочь колхозника Зина Г. Девочка была зверски изнасилована немецким офицером. Как показало медицинское освидетельствование, фашистский насильник заразил девочку сифилисом. (Совинформбюро)* 22.07.41: В расположение энской части Красной Армии советские партизаны доставили группу женщин и детей, отбитую во время налета партизанского отряда на захваченное немцами село Ф. Советские женщины рассказали об ужасающих зверствах фашистских офицеров и солдат. Село Ф. фашисты превратили в груды развалин, усеянных изуродованными трупами убитых и заживо сожженных крестьян и членов их семей. Среди доставленных жителей села - восемь девочек в возрасте от 13 до 15 лет, изнасилованных пьяными немецкими солдатами и офицерами. (Совинформбюро)

Это просто кошмар! Содержание советских военнопленных фашистами было крайне ужасным. Но оно становилось ещё хуже, когда в плен попадала женщина-боец Красной Армии.

Приказ фашистского командования

В своих воспоминаниях офицер Бруно Шнейдер рассказывал, какой инструктаж проходили немецкие солдаты перед отправкой на русских фронт. Относительно женщин-красноармейцев в приказе значилось одно: «Расстреливать!»

Во многих немецких частях так и поступали. Среди погибших в боях и окружении было найдено огромное количество тел женщин в красноармейской форме. Среди них - множество медицинских сестер, женщин-фельдшеров. Следы на их телах свидетельствовали о том, что многие были зверски замучены, а уже после расстреляны.

Жители Смаглеевки (Воронежская область) рассказывали после их освобождения в 1943-ем, что в начале войны в их деревне ужасной смертью погибла молодая девушка-красноармеец. Она была тяжело ранена. Несмотря на это, фашисты раздели ее догола, выволокли на дорогу и расстреляли.

На теле несчастной остались ужасающие следы пыток. Перед смертью ей отрезали груди, полностью искромсали все лицо и руки. Тело женщины представляло собой сплошное кровавое месиво. Схожим образом поступили и с Зоей Космодемьянской. Перед показательной казнью гитлеровцы часами держали ее полуголой на морозе.

Женщины в плену

Находившихся в плену советских солдат – и женщин тоже - полагалось «сортировать». Наиболее слабые, раненые и истощенные подлежали уничтожению. Остальных использовали на самых тяжелых работах в концлагерях.

Помимо этих зверств женщины-красноармейцы постоянно подвергались изнасилованиям. Высшим воинским чинам вермахта было запрещено вступать в интимные отношения со славянками, поэтому они делали это тайком. Рядовые же имели здесь определенную свободу. Найдя одну женщину-красноармейца или санитарку, ее могла изнасиловать целая рота солдат. Если девушка после этого не умирала, ее пристреливали.

В концлагерях руководство часто выбирало из состава заключенных самых привлекательных девушек и забирало их к себе «прислуживать». Так делал и лагерный врач Орлянд в Шпалаге (лагере военнопленных) №346 близ города Кременчуг. Сами надзиратели регулярно насиловали узниц женского блока концентрационного лагеря.

Так было и в Шпалаге № 337 (Барановичи), о чем в 1967-ом во время заседания трибунала дал показания начальник этого лагеря Ярош.

Шпалаг № 337 отличался особо жестокими, нечеловеческими условиями содержания. И женщин, и мужчин-красноармейцев часами держали полуголыми на морозе. В кишащие вшами бараки их набивали сотнями. Того, кто не выдерживал и падал, надзиратели тут же пристреливали. Ежедневно в Шпалаге № 337 уничтожали свыше 700 пленных военнослужащих.

К женщинам-военнопленным применялись пытки, жестокости которых средневековые инквизиторы могли только позавидовать: их сажали на кол, начиняли внутренности жгучим красным перцем и пр. Нередко над ними издевались немки-комендантши, многие из которых отличались явными садистскими наклонностями. Комендантшу Шпалага № 337 за глаза называли «людоедкой», что красноречиво говорило о ее нраве.

Женщины в плену у немцев. Как издевались нацисты над пленными советскими женщинами

Вторая мировая война катком прошлась по человечеству. Миллионы погибших и намного больше искалеченных жизней и судеб. Все воюющие стороны творили поистине чудовищные вещи, оправдывая всё войной.

Осторожно! Материал, представленный в подборке, может показаться неприятным или пугающим.

Конечно, в этом плане особенно отличились нацисты, и это даже не учитывая Холокост. Существует множество как документально подтвержденных, так и откровенно выдуманных историй о том, что вытворяли немецкие солдаты.

Один из высокопоставленных немецких офицеров вспоминал инструктажи, которые они проходили. Интересно, что относительно женщин-военнослужащих был только один приказ: «Расстреливать».

Большинство так и поступало, но среди погибших часто находят тела женщин в форме Красной армии - солдат, медсестер или санитарок, на телах которых остались следы жестоких пыток

Жители деревни Смаглеевки, к примеру, рассказывают, что, когда у них были нацисты, они нашли тяжело раненную девушку. И несмотря ни на что выволокли ее на дорогу, раздели и расстреляли.

Рекомендуем почитать

Но перед смертью ее долго пытали ради удовольствия. Всё ее тело превратили в сплошное кровавое месиво. Примерно так же нацисты поступали с женщинами-партизанами. Перед тем как казнить, их могли раздеть догола и долгое время держать на морозе.

Женщины военнослужащие РККА в плену у и немцев 1 часть

Само собой, пленницы постоянно подвергались изнасилованиям.

Женщины военнослужащие РККА в плену у финов и немцев часть 2. Еврейки

И если высшим немецким чинам запрещалось вступать в интимную связь с пленницами, то у простых рядовых в этом деле было больше свободы.

А если девушка не умирала после того, как целая рота ею попользовалась, то ее просто пристреливали.

Еще хуже была ситуация в концлагерях. Разве что девушке везло и кто-то из высших чинов лагеря брал ее к себе в качестве прислуги. Хотя от изнасилований это не сильно спасало.

В этом плане самым жестоким местом был лагерь № 337. Там пленных часами держали голыми на морозе, в бараки селили по сотне человек сразу, а любого, кто не мог выполнять работу, сразу же убивали. Ежедневно в шталаге уничтожали около 700 военнопленных.

К женщинам применяли такие же пытки, как к мужчинам, а то и гораздо хуже. В плане пыток нацистам могла позавидовать испанская инквизиция.

Советские солдаты точно знали, что происходит в концлагерях и чем грозит плен. Поэтому сдаваться никто не хотел и не собирался. Бились до конца, до самой смерти, уж она единственная была победителем в те страшные годы.

Светлая память всем погибшим на войне…

Женщины-медработники РККА, взятые в плен под Киевом, собраны для этапирования в лагерь военнопленных, август 1941 года:

Форма одежды многих девушек - полувоенная-полугражданская, что характерно для начального этапа войны, когда в Красной армии были сложности с обеспечением женскими комплектами обмундирования и форменной обувью маленьких размеров. Слева - унылый пленный лейтенант-артиллерист, может быть, «командир этапа».

Сколько женщин-военнослужащих Красной Армии оказалось в немецком плену, – неизвестно. Однако немцы не признавали женщин военнослужащими и расценивали их как партизан. Поэтому, по словам немецкого рядового Бруно Шнейдера, перед отправкой его роты в Россию их командир обер-лейтенант Принц ознакомил солдат с приказом: «Расстреливать всех женщин, которые служат в частях Красной Армии» (Архив Яд Вашем. М-33/1190, л. 110) . Многочисленные факты свидетельствуют о том, что этот приказ применялся на протяжении всей войны.

• В августе 1941 г. по приказу Эмиля Кноля, командира полевой жандармерии 44-й пехотной дивизии, была расстреляна военнопленная – военный врач (Архив Яд Вашем. М-37/178, л. 17.) .


• В г. Мглинск Брянской области в 1941 г. немцы захватили двух девушек из санитарной части и расстреляли их (Архив Яд Вашем. М-33/ 482, л. 16.) .


• После разгрома Красной Армии в Крыму в мае 1942 г. в Рыбацком поселке «Маяк» недалеко от Керчи в доме жительницы Буряченко скрывалась неизвестная девушка в военной форме. 28 мая 1942 г. немцы во время обыска обнаружили ее. Девушка оказала фашистам сопротивление, кричала: «Стреляйте, гады! Я погибаю за советский народ, за Сталина, а вам, изверги, настанет собачья смерть!» Девушку расстреляли во дворе (Архив Яд Вашем. М-33/60, л. 38.) .


• В конце августа 1942 г. в станице Крымской Краснодарского края расстреляна группа моряков, среди них было несколько девушек в военной форме (Архив Яд Вашем. М-33/ 303, л 115.) .


• В станице Старотитаровской Краснодарского края среди расстрелянных военнопленных обнаружен труп девушки в красноармейской форме. При ней был паспорт на имя Михайловой Татьяны Александровны, 1923 г. Родилась в селе Ново-Романовка (Архив Яд Вашем. М-33/ 309, л. 51.) .


• В селе Воронцово-Дашковское Краснодарского края в сентябре 1942 г. были зверски замучены взятые в плен военфельдшера Глубокова и Ячменева (Архив Яд Вашем. М-33/295, л. 5.) .


• 5 января 1943 г. неподалеку от хутора Северный были захвачены в плен 8 красноармейцев. Среди них – медицинская сестра по имени Люба. После продолжительных пыток и издевательств всех захваченных расстреляли (Архив Яд Вашем. М-33/ 302, л. 32.) .

Вроде, «гансы» выглядят не злыми… Хотя - кто их знает? На войне совершенно обычные люди часто творят такую запредельную мерзость, которой никогда бы не сделали в «другой жизни»… Девушка одета в полный комплект полевого обмундирования РККА обр.1935 г. - мужской, и в хорошие «комсоставовские» сапоги по размеру.

Аналогичное фото, вероятно лета или начала осени 1941. Конвой - немецкий унтер-офицер, женщина-военнопленная в комсоставовской фуражке, но без знаков различия:

Переводчик дивизионной разведки П.Рафес вспоминает, что в освобожденной в 1943 г. деревне Смаглеевка в 10 км от Кантемировки жители рассказали, как в 1941 г. «раненую девушку-лейтенанта голую вытащили на дорогу, порезали лицо, руки, отрезали груди...» (П. Рафес. Тогда они еще не каялись. Из Записок переводчика дивизионной разведки. «Огонек». Спецвыпуск. М., 2000, №70.)

Зная о том, что их ожидает в случае плена, женщины-солдаты, как правило, сражались до последнего.

Часто захваченные в плен женщины перед смертью подвергались насилию. Солдат из 11-й танковой дивизии Ганс Рудгоф свидетельствует, что зимой 1942 г. «… на дорогах лежали русские санитарки. Их расстреляли и бросили на дорогу. Они лежали обнаженные… На этих мертвых телах… были написаны похабные надписи» (Архив Яд Вашем. М-33/1182, л. 94– 95.) .

В Ростове в июле 1942 г. немецкие мотоциклисты ворвались во двор, в котором находились санитарки из госпиталя. Они собирались переодеться в гражданское платье, но не успели. Их так, в военной форме, затащили в сарай и изнасиловали. Однако не убили (Владислав Смирнов. Ростовский кошмар. – «Огонек». М., 1998. №6.) .

Насилию и издевательствам подвергались и женщины-военнопленные, оказавшиеся в лагерях. Бывший военнопленный К.А.Шенипов рассказал, что в лагере в Дрогобыче была красивая пленная девушка по имени Люда. «Капитан Штроер – комендант лагеря, пытался ее изнасиловать, но она оказала сопротивление, после чего немецкие солдаты, вызванные капитаном, привязали Люду к койке, и в таком положении Штроер ее изнасиловал, а потом застрелил» (Архив Яд Вашем. М-33/1182, л. 11.) .

В шталаге 346 в Кременчуге в начале 1942 г. немецкий лагерный врач Орлянд собрал 50 женщин врачей, фельдшериц, медсестер, раздел их и «приказал нашим врачам исследовать их со стороны гениталий - не больны ли они венерическими заболеваниями. Наружный осмотр он проводил сам. Выбрал из них 3 молодых девушек, забрал их к себе «прислуживать». За осмотренными врачами женщинами приходили немецкие солдаты и офицеры. Немногим из этих женщин удалось избежать изнасилования (Архив Яд Вашем. М-33/230, л. 38,53,94; М-37/1191, л. 26.) .

Женщины-военнослужаще РККА, попавшие в плен при попытке выйти из окружения под Невелем, лето 1941 года:

Судя по их изможденным лицам, им многое пришлось пережить еще до взятия в плен.

Здесь «гансы» явно глумятся и позируют - чтоб им самим поскорее испытать на себе все «радости» плена! А несчастная девчонка, которая, похоже, уже нахлебалась лиха полной мерой на фронте, не питает никаких иллюзий относительно своих перспектив в плену…

На правой фотографии (сентябрь 1941 г., опять около Киева - ?), наоборот, девушки (одной из которых удалось сохранить в плену даже часики на руке; небывалое дело, часы - оптимальная лагерная валюта!) не выглядят отчаявшимися или истощенными. Пленные красноармейцы улыбаются… Постановочное фото, или действительно попался относительно человечный комендант лагеря, обеспечивший сносное существование?

Особенно цинично относилась к женщинам-военнопленным лагерная охрана из числа бывших военнопленных и лагерные полицаи. Они насиловали пленниц или под угрозой смерти заставляли сожительствовать с ними. В Шталаге № 337, неподалеку от Барановичей, на специально огороженной колючей проволокой территории содержалось около 400 женщин-военнопленных. В декабре 1967 г. на заседании военного трибунала Белорусского военного округа бывший начальник охраны лагеря А.М.Ярош признался, что его подчиненные насиловали узниц женского блока (П. Шерман. …И ужаснулась земля. (О зверствах немецких фашистах на территории города Барановичи и его окрестностях 27 июня 1941– 8 июля 1944). Факты, документы, свидетельства. Барановичи. 1990, с. 8– 9.) .

В лагере военнопленных Миллерово тоже содержались пленные женщины. Комендантом женского барака была немка из немцев Поволжья. Страшной была участь девушек, томившихся в этом бараке: «Полицаи часто заглядывали в этот барак. Ежедневно за пол-литра комендант давала любую девушку на выбор на два часа. Полицай мог взять ее к себе в казарму. Они жили по двое в комнате. Эти два часа он мог ее использовать, как вещь, надругаться, поиздеваться, сделать все, что ему вздумается.

Однажды во время вечерней поверки пришел сам шеф полиции, ему девушку давали на всю ночь, немка пожаловалась ему, что эти «падлюки» неохотно идут к твоим полицаям. Он с усмешкой посоветовал: «A ты тем, кто не хочет идти, устрой «красный пожарник». Девушку раздевали догола, распинали, привязав веревками на полу. Затем брали красный горький перец большого размера, выворачивали его и вставляли девушке во влагалище. Оставляли в таком положении до получаса. Кричать запрещали. У многих девушек губы были искусаны – сдерживали крик, и после такого наказания они долгое время не могли двигаться.

Комендантша, за глаза ее называли людоедкой, пользовалась неограниченными правами над пленными девушками и придумывала и другие изощренные издевательства. Например, «самонаказание». Имеется специальный кол, который сделан крестообразно высотой 60 сантиметров. Девушка должна раздеться догола, вставить кол в задний проход, руками держаться за крестовину, а ноги положить на табуретку и так держаться три минуты. Кто не выдерживал, должен был повторить сначала.

О том, что творится в женском лагере, мы узнавали от самих девушек, выходивших из барака посидеть минут десять на скамейке. Также и полицаи хвастливо рассказывали о своих подвигах и находчивой немке» (С. М. Фишер. Воспоминаний. Рукопись. Архив автора.) .

Женщины-медики Красной армии, попавшие в плен, во многих лагерях военнопленных (в основном - в пересыльных и этапных) работали в лагерных лазаретах:

Здесь может быть и немецкий полевой госпиталь в прифронтовой полосе - на заднем плане видна часть кузова автомобиля, оборудованного для перевозки раненых, а у одного из немецких солдат на фото забинтована рука.

Лазаретный барак лагеря для военнопленных в г.Красноармейск (вероятно, октябрь 1941 года):

На переднем плане - унтер-офицер германской полевой жандармерии с характерной бляхой на груди.

Женщины-военнопленные содержались во многих лагерях. По словам очевидцев, они производили крайне жалкое впечатление. В условиях лагерной жизни им было особенно тяжело: они, как никто другой, страдали от отсутствия элементарных санитарных условий.

Посетивший осенью 1941 г. Седлицкий лагерь К. Кромиади, член комиссии по распределению рабочей силы, беседовал с пленными женщинами. Одна из них, женщина-военврач, призналась: «… все переносимо, за исключением недостатка белья и воды, что не позволяет нам ни переодеться, ни помыться» (К. Кромиади. Советские военнопленные в Германии… с. 197.) .

Группа женщин-медработников, взятых в плен в Киевском котле в сентябре 1941 г., содержалась во Владимир-Волынске – лагерь Офлаг № 365 «Норд» (Т. С. Першина. Фашистский геноцид на Украине 1941– 1944… с. 143.) .

Медсестры Ольга Ленковская и Таисия Шубина попали в плен в октябре 1941 г. в Вяземском окружении. Сначала женщин содержали в лагере в Гжатске, затем в Вязьме. В марте при приближении Красной Армии немцы перевели пленных женщин в Смоленск в Дулаг № 126. Пленниц в лагере находилось немного. Содержались в отдельном бараке, общение с мужчинами было запрещено. С апреля по июль 1942 г. немцы освободили всех женщин с «условием вольного поселения в Смоленске» (Архив Яд Вашем. М-33/626, л. 50– 52. М-33/627, л. 62– 63.) .

Крым, лето 1942 года. Совсем молодые красноармейцы, только что захваченные в плен вермахтом, и среди них - такая же молодая девушка-военнослужащая:

Скорее всего - не медик: руки чистые, в недавнем бою она не перевязывала раненых.

После падения Севастополя в июле 1942 г. в плену оказалось около 300 женщин-медработников: врачей, медсестер, санитарок (Н. Лемещук. Не склонив головы. (О деятельности антифашистского подполья в гитлеровских лагерях) Киев, 1978, с. 32– 33.) . Вначале их отправили в Славуту, а в феврале 1943 г., собрав в лагере около 600 женщин-военнопленных, погрузили в вагоны и повезли на Запад. В Ровно всех выстроили, и начались очередные поиски евреев. Одна из пленных, Казаченко, ходила и показывала: «это еврей, это комиссар, это партизан». Кого отделили от общей группы, расстреляли. Оставшихся вновь погрузили в вагоны, мужчин и женщин вместе. Сами пленные поделили вагон на две части: в одной – женщины, в другой – мужчины. Оправлялись в дырку в полу (Г. Григорьева. Беседа с автором 9.10.1992.) .

По дороге пленных мужчин высаживали на разных станциях, а женщин 23 февраля 1943 г. привезли в город Зоес. Выстроили и объявили, что они будут работать на военных заводах. В группе пленных была и Евгения Лазаревна Клемм. Еврейка. Преподаватель истории Одесского пединститута, выдавшая себя за сербку. Она пользовалась особым авторитетом среди женщин-военнопленных. Е.Л.Клемм от имени всех на немецком языке заявила: «Мы – военнопленные и на военных заводах работать не будем». В ответ всех начали избивать, а затем загнали в небольшой зал, в котором от тесноты нельзя было ни сесть, ни двинуться. Так стояли почти сутки. А потом непокорных отправили в Равенсбрюк (Г. Григорьева. Беседа с автором 9.10.1992. Е. Л. Клемм вскоре после возвращения из лагеря, после бесконечных вызовов в органы госбезопасности, где добивались ее признания в предательстве, покончила жизнь самоубийством) . Этот женский лагерь был создан в 1939 г. Первыми узницами Равенсбрюка были заключенные из Германии, а затем из европейских стран, оккупированных немцами. Всех узниц остригли наголо, одели в полосатые (в синюю и в серую полоску) платья и жакеты без подкладки. Нижнее белье – рубашка и трусы. Ни лифчиков, ни поясов не полагалось. В октябре на полгода выдавали пару старых чулок, однако не всем удавалось проходить в них до весны. Обувь, как и в большинстве концлагерей, – деревянные колодки.

Барак делился на две части, соединенные коридором: дневное помещение, в котором находились столы, табуретки и небольшие стенные шкафчики, и спальное – трехъярусные нары-лежаки с узким проходом между ними. На двоих узниц выдавалось одно хлопчатобумажное одеяло. В отдельной комнате жила блоковая – старшая барака. В коридоре находилась умывальная, уборная (Г. С. Забродская. Воля к победе. В сб. «Свидетели обвинения». Л. 1990, с. 158; Ш. Мюллер. Слесарная команда Равенсбрюка. Воспоминания заключенной №10787. М., 1985, с. 7.) .

Этап советских женщин-военнопленных прибыл в Шталаг 370, Симферополь (лето или начало осени 1942 года):

Пленные несут на себе все свои скудные пожитки; под жарким крымским солнцем многие из них «по-бабьи» повязали головы платочками и скинули тяжелые сапоги.

Там же, Шталаг 370, Симферополь:

Узницы работали в основном на швейных предприятиях лагеря. В Равенсбрюке изготавливалось 80% всего обмундирования для войск СС, а также лагерная одежда как для мужчин, так и для женщин (Женщины Равенсбрюка. М., 1960, с. 43, 50.) .

Первые советские женщины-военнопленные – 536 человек – прибыли в лагерь 28 февраля 1943 г. Вначале всех отправили в баню, а затем выдали лагерную полосатую одежду с красным треугольником с надписью: «SU» – Sowjet Union.

Еще до прибытия советских женщин эсэсовцы распустили по лагерю слух, что из России привезут банду женщин-убийц. Поэтому их поместили в особый блок, огороженный колючей проволокой.

Каждый день узницы вставали в 4 утра на поверку, порой длившуюся несколько часов. Затем работали по 12–13 часов в швейных мастерских или в лагерном лазарете.

Завтрак состоял из эрзац-кофе, который женщины использовали в основном для мытья головы, так как теплой воды не было. Для этой цели кофе собирали и мылись по очереди .

Женщины, у которых волосы уцелели, стали пользоваться расческами, которые сами же и делали. Француженка Мишлин Морель вспоминает, что «русские девушки, используя заводские станки, нарезали деревянные дощечки или металлические пластины и отшлифовывали их так, что они становились вполне приемлемыми расческами. За деревянный гребешок давали полпорции хлеба, за металлический – целую порцию» (Голоса. Воспоминания узниц гитлеровских лагерей. М., 1994, с. 164.) .

На обед узницы получали пол-литра баланды и 2– 3 вареные картофелины. Вечером получали на пятерых маленькую буханку хлеба с примесью древесных опилок и вновь пол-литра баланды (Г. С. Забродская. Воля к победе… с. 160.) .

О том, какое впечатление произвели на узниц Равенсбрюка советские женщины, свидетельствует в своих воспоминаниях одна из узниц Ш. Мюллер: «…в одно из воскресений апреля нам стало известно, что советские заключенные отказались выполнить какой-то приказ, ссылаясь на то, что согласно Женевской Конвенции Красного Креста с ними следует обращаться как с военнопленными. Для лагерного начальства это была неслыханная дерзость. Всю первую половину дня их заставили маршировать по Лагерштрассе (главная «улица» лагеря) и лишили обеда.

Но женщины из красноармейского блока (так мы называли барак, где они жили) решили превратить это наказание в демонстрацию своей силы. Помню, кто-то крикнул в нашем блоке: “Смотрите, Красная Армия марширует!” Мы выбежали из бараков, бросились на Лагерштрассе. И что же мы увидели?

Это было незабываемо! Пятьсот советских женщин по десять в ряд, держа равнение, шли, словно на параде, чеканя шаг. Их шаги, как барабанная дробь, ритмично отбивали такт по Лагерштрассе. Вся колонна двигалась как единое целое. Вдруг женщина на правом фланге первого ряда дала команду запевать. Она отсчитала: «Раз, два, три!» И они запели:

Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой…

Потом они запели о Москве.

Фашисты были озадачены: наказание маршировкой униженных военнопленных превратилось в демонстрацию их силы и непреклонности…

Не получилось у СС оставить советских женщин без обеда. Узницы из политических заблаговременно позаботились о еде для них» (Ш. Мюллер. Слесарная команда Равенсбрюка… с. 51– 52.) .

Советские женщины-военнопленные не раз поражали своих врагов и солагерниц единством и духом сопротивления. Однажды 12 советских девушек были включены в список заключенных, предназначенных для отправки в Майданек, в газовые камеры. Когда эсэсовцы пришли в барак, чтобы забрать женщин, товарищи отказались их выдать. Эсэсовцам удалось найти их. «Оставшиеся 500 человек построились по пять человек и пошли к коменданту. Переводчиком была Е.Л.Клемм. Комендант загнал в блок пришедших, угрожая им расстрелом, и они начали голодную забастовку» (Женщины Равенсбрюка… с.127.) .

В феврале 1944 г. около 60 женщин-военнопленных из Равенсбрюка перевели в концлагерь в г. Барт на авиационный завод «Хейнкель». Девушки и там отказались работать. Тогда их выстроили в два ряда и приказали раздеться до рубашек, снять деревянные колодки. Много часов они стояли на морозе, каждый час приходила надзирательница и предлагала кофе и постель тому, кто согласится выйти на работу. Затем троих девушек бросили в карцер. Две из них умерли от воспаления легких (Г. Ванеев. Героини Севастопольской крепости. Симферополь.1965, с. 82– 83.) .

Постоянные издевательства, каторжная работа, голод приводили к самоубийствам. В феврале 1945 г. бросилась на проволоку защитница Севастополя военврач Зинаида Аридова (Г. С. Забродская. Воля к победе… с. 187.) .

И все-таки узницы верили в освобождение, и эта вера звучала в песне, сложенной неизвестным автором (Н. Цветкова. 900 дней в фашистских застенках. В сб.: В Фашистских застенках. Записки. Минск.1958, с. 84.) :

Выше голову, русские девочки!
Выше головы, будьте смелей!
Нам терпеть остается не долго,
Прилетит по весне соловей…
И откроет нам двери на волю,
Снимет платье в полоску с плечей
И залечит глубокие раны,
Вытрет слезы с опухших очей.
Выше голову, русские девочки!
Будьте русскими всюду, везде!
Ждать недолго осталось, недолго -
И мы будем на русской земле.

Бывшая узница Жермена Тильон в своих воспоминаниях дала своеобразную характеристику русским женщинам-военнопленным, попавшим в Равенсбрюк: «… их спаянность объяснялась тем, что они прошли армейскую школу еще до пленения. Они были молоды, крепки, опрятны, честны, а также довольно грубы и необразованны. Встречались среди них и интеллигентки (врачи, учительницы) – доброжелательные и внимательные. Кроме того, нам нравилась их непокорность, нежелание подчиняться немцам» (Голоса, с. 74–5.) .

Женщин-военнопленных отправляли и в другие концлагеря. Узник Освенцима А.Лебедев вспоминает, что в женском лагере содержались парашютистки Ира Иванникова, Женя Саричева, Викторина Никитина, врач Нина Харламова и медсестра Клавдия Соколова (А. Лебедев. Солдаты малой войны… с. 62.) .

В январе 1944 г. за отказ подписать согласие на работу в Германии и перейти в категорию гражданских рабочих более 50 женщин-воен-нопленных из лагеря в г. Хелм отправили в Майданек. Среди них были врач Анна Никифорова, военфельдшеры Ефросинья Цепенникова и Тоня Леонтьева, лейтенант пехоты Вера Матюцкая (А. Никифорова. Это не должно повториться. М., 1958, с. 6– 11.) .

Штурман авиаполка Анна Егорова, чей самолет был сбит над Польшей, контуженная, с обгоревшим лицом, попала в плен и содержалась в Кюстринском лагере (Н. Лемещук. Не склонив головы… с. 27. В 1965 г. А. Егоровой было присвоено звание Героя Советского Союза.) .

Несмотря на царящую в неволе смерть, несмотря на то, что всякая связь между военнопленными мужчинами и женщинами была запрещена, там, где они работали вместе, чаще всего в лагерных лазаретах, порой зарождалась любовь, дарующая новую жизнь. Как правило, в таких редких случаях немецкое руководство лазаретом не препятствовало родам. После рождения ребенка мать-военнопленная либо переводилась в статус гражданского лица, освобождалась из лагеря и отпускалась по месту жительства ее родных на оккупированной территории, либо возвращалась с ребенком в лагерь.

Так, из документов лагерного лазарета Шталага № 352 в Минске, известно, что «приехавшая 23.2.42 в I Городскую больницу для родов медицинская сестра Синдева Александра уехала вместе с ребенком в лагерь военнопленных Ролльбан» (Архив Яд Вашем. М-33/438 часть II, л. 127.) .

Наверное, одна из последних фотографий советских женщин-военнослужащих, попавших в немецкий плен, 1943 или 1944 год:

Обе награждены медалями, девушка слева - «За отвагу» (темный кант на колодке), у второй может быть и «БЗ». Бытует мнение, что это летчицы, но навряд ли: у обеих «чистые» погоны рядовых.

В 1944 г. отношение к женщинам-военнопленным ожесточается. Их подвергают новым проверкам. В соответствии с общими положениями о проверке и селекции советских военнопленных, 6 марта 1944 г. ОКВ издало специальное распоряжение «Об обращении с русскими женщинами-военнопленными». В этом документе говорилось, что содержащихся в лагерях военнопленных советских женщин следует подвергать проверке местным отделением гестапо так же, как всех вновь прибывающих советских военнопленных. Если в результате полицейской проверки выявляется политическая неблагонадежность женщин-воен-нопленных, их следует освобождать от плена и передавать полиции (А. Streim. Die Behandlung sowjetischer Kriegsgefangener… S. 153.) .

На основе этого распоряжения начальник Службы безопасности и СД 11 апреля 1944 г. издал приказ об отправке неблагонадежных женщин-военнопленных в ближайший концлагерь. После доставки в концлагерь такие женщины подвергались так называемой «специальной обработке» – ликвидации. Так погибла Вера Панченко-Писанецкая – старшая группы семисот девушек-военнопленных, работавших на военном заводе в г. Гентин. На заводе выпускалось много брака, и в ходе расследования выяснилось, что саботажем руководила Вера. В августе 1944 г. ее отправили в Равенсбрюк и там осенью 1944 г. повесили (А. Никифорова. Это не должно повториться… с. 106.) .

В концлагере Штуттгоф в 1944 г. были убиты 5 русских старших офицеров, в том числе женщина-майор. Их доставили в крематорий – место казни. Сначала привели мужчин и одного за другим расстреляли. Затем – женщину. По словам поляка, работавшего в крематории и понимавшего русский язык, эсэсовец, говоривший по-русски, издевался над женщиной, заставляя выполнять его команды: «направо, налево, кругом...» После этого эсэсовец спросил ее: «Почему ты это сделала?» Что она сделала, я так и не узнал. Она ответила, что сделала это для Родины. После этого эсэсовец влепил пощечину и сказал: «Это для твоей родины». Русская плюнула ему в глаза и ответила: «А это для твоей родины». Возникло замешательство. К женщине подбежали двое эсэсовцев и ее живую стали заталкивать в топку для сжигания трупов. Она сопротивлялась. Подбежали еще несколько эсэсовцев. Офицер кричал: «В топку ее!» Дверца печи была открыта, и из-за жара волосы женщины загорелись. Несмотря на то, что женщина энергично сопротивлялась, ее положили на тележку для сжигания трупов и затолкали в печь. Это видели все работавшие в крематории заключенные» (А. Streim. Die Behandlung sowjetischer Kriegsgefangener…. S. 153– 154.) . К сожалению, имя этой героини осталось неизвестным.

Времена не выбирают

«Мы вдесятером насиловали немецкую 12-летнюю девочку. Боялись только, чтобы наши медсестры не узнали, - стыдно». Из фрагментов, не вошедших в книгу Светланы АЛЕКСИЕВИЧ «У войны не женское лицо»

Светлана Алексиевич опросила более 800 женщин-фронтовичек, воспоминания которых составили книгу «У войны не женское лицо». После публикации писательнице стали приходить письма и от мужчин-фронтовиков, но добавить их не удалось — вмешалась цензура...

Светлана Алексиевич родилась в Станиславе (нынешний Ивано-Франковск), работала учителем истории и немецкого языка, журналистом, в 1983 году стала членом Союза писателей СССР. Автор книг «У войны не женское лицо», «Зачарованные смертью», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва». Эксперты считают Алексиевич блестящим мастером художественно-документальной прозы.

Книга «У войны не женское лицо», написанная в 1985 году, стала своеобразным репортажем с фронта. Обычно в книгах о войне говорится о героических подвигах, которые совершают мужчины. Между тем в боевых действиях Советской Армии принимали участие более миллиона женщин, столько же — в подполье и в партизанских отрядах. Они были летчицами и снайперами, пулеметчицами и зенитчицами. После войны многим из них пришлось скрывать факт пребывания на фронте, поскольку считалось, что женщины в армии вели себя легкомысленно в отношениях с мужчинами.

«Мужчины говорили о подвигах, о движении фронтов и военачальниках, а женщины говорили о другом — о том, как страшно первый раз убить, идти после боя по полю, где лежат убитые... Они лежат рассыпанные, как картошка. Все молодые, и жалко всех — и немцев, и своих русских солдат. После войны у женщин была еще одна война. Они прятали свои военные книжки, свои справки о ранениях — потому что надо было снова научиться улыбаться, носить высокие каблуки и выходить замуж. А мужчины забыли о своих боевых подругах, предали их. Украли у них Победу. Не разделили», — написала в предисловии к книге Алексиевич.

Она опросила более 800 воевавших женщин, практически все их интервью вошли в книгу. После ее опубликования к писательнице хлынул поток писем, в которых не только женщины, но и мужчины-фронтовики описывали происходившее с ними во время войны. Часть отрывков из писем читателей, которые не вошли в книгу по соображениям цензуры, напечатал в День Победы сайт «БУКНИК». «Нам казалось, что слова правды послужат не только данью памяти всем, кому не повезло жить в то страшное время, но и станут противоядием новой лжи, трескучим словам и фальшивому патриотизму, которых сегодня даже больше, чем в годы моей юности. Нам хотелось бы, чтобы люди, которые кричат: «Если надо — повторим!», прочитали, как сами фронтовики описывали свой военный опыт. Честное слово, они не хотели повторять», — написал в предисловии писатель, главный редактор сайта Сергей Кузнецов.

«ЕСЛИ ТРИ ДНЯ ТЫ РЯДОМ С ЧЕЛОВЕКОМ, ДАЖЕ ЧУЖИМ, ВСЕ РАВНО К НЕМУ ПРИВЫКАЕШЬ, ЕГО УЖЕ СЛОЖНО УБИТЬ»

Читаю свой старый дневник...

Пытаюсь вспомнить человека, каким я была, когда писала книгу. Того человека уже нет, и даже нет страны, в которой мы тогда жили. А это ее защищали и во имя ее умирали в 41-45-м. За окном уже все другое: новое тысячелетие, новые войны, новые идеи, новое оружие и совершенно неожиданным образом изменившийся русский (точнее, русско-советский) человек.

Началась горбачевская перестройка... Мою книгу с ходу напечатали, у нее был удивительный тираж — два миллиона экземпляров. То было время, когда происходило много потрясающих вещей, мы опять куда-то яростно рванули. Опять — в будущее. Мы еще не знали (или забыли), что революция — это всегда иллюзия, особенно в нашей истории. Но это будет потом, а тогда я стала получать ежедневно десятки писем, мои папки разбухали. Люди захотели говорить... Договорить... Они стали свободнее и откровеннее. У меня не оставалось сомнений, что я обречена бесконечно дописывать свои книги. Не переписывать, а дописывать. Поставишь точку, а она тут же превращается в многоточие...

Я думаю о том, что, наверное, сегодня задавала бы другие вопросы и услышала бы другие ответы. И написала бы другую книгу, не совсем другую, но все-таки другую. Документы (с которыми я имею дело) — живые свидетельства, не застывают, как охладевшая глина. Не немеют. Они движутся вместе с нами. О чем бы я больше расспрашивала сейчас? Что хотела бы добавить? Меня бы очень интересовал... подыскиваю слово... биологический человек, а не только человек времени и идеи. Я попыталась бы заглянуть глубже в человеческую природу, во тьму, в подсознание.

Я написала бы о том, как пришла к бывшей партизанке... Грузная, но еще красивая женщина — и она мне рассказывала, как их группа (она старшая и двое подростков) вышла в разведку и случайно захватила в плен четверых немцев. Долго с ними кружили по лесу. Но к вечеру третьего дня их окружили. Ясно, что с пленными они уже не прорвутся, не уйдут, и тут решение — их надо убить. Подростки убить не смогут: уже три дня они ходят по лесу вместе, а если три дня ты рядом с человеком, даже чужим, все равно к нему привыкаешь, он приближается — уже знаешь, как он ест, как он спит, какие у него глаза, руки. Нет, подростки не смогут. Это ей понятно. Значит, убить должна она. И вот она вспоминала, как их убивала. Пришлось обманывать и тех, и других. С одним немцем пошла якобы за водой и выстрелила сзади. В затылок. Другого за хворостом повела... Меня потрясло, как спокойно она об этом рассказывала.

Те, кто был на войне, вспоминают, что гражданский человек превращается в военного за три дня. Почему достаточно всего трех дней? Или это тоже миф? Скорее всего. Человек там куда незнакомее и не-понятнее.

Во всех письмах я читала: «Я вам не все рассказала тогда, потому что другое было время. Мы привыкли о многом молчать...»; «Не все вам доверила. Еще недавно об этом стыдно было говорить...», «Знаю приговор врачей: у меня страшный диагноз... Хочу рассказать всю правду...».

А недавно пришло такое письмо: «Нам, старикам, трудно жить... Но не из-за маленьких и унизительных пенсий мы страдаем. Больше всего ранит то, что мы изгнаны из большого прошлого в невыносимо маленькое настоящее. Уже никто нас не зовет выступать в школы, в музеи, уже мы не нужны. Нас уже нет, а мы еще живы. Страшно пережить свое время...».

Я по-прежнему их люблю. Не люблю их время, а их люблю.

Все может стать литературой...

Больше всего меня заинтересовал в моих архивах блокнот, где я записывала те эпизоды, которые вычеркнула цензура. А также мои разговоры с цензором. Там же я нашла страницы, которые выбросила сама. Моя самоцензура, мой собственный запрет. И мое объяснение — почему я это выбросила? Многое из того и другого уже восстановлено в книге, но эти несколько страниц хочу дать отдельно — это уже тоже документ. Мой путь...

ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫБРОСИЛА ЦЕНЗУРА

«Я ночью сейчас проснусь... Как будто кто-то, ну... плачет рядом... Я — на войне... Мы отступаем... За Смоленском какая-то женщина выносит мне свое платье, я успеваю переодеться. Иду одна... Одна среди мужчин... То я была в брюках, а то иду в летнем платье. У меня вдруг начались эти дела... Женские... Раньше начались, наверное, от волнений. От переживаний, от обиды. Где ты тут что найдешь? Под кустами, в канавах, в лесу на пнях спали. Столько нас было, что места в лесу всем не хватало. Шли мы растерянные, обманутые, никому уже не верящие... Где наша авиация, где наши танки? То, что летает, ползает, гремит, — все немецкое.

Такая я попала в плен... В последний день перед пленом перебило еще обе ноги... Лежала и под себя мочилась... Не знаю, какими силами уползла ночью. Уползла к партизанам... Мне жалко тех, кто эту книгу прочитает и кто ее не прочитает...».

«У меня было ночное дежурство... Зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан... Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет... Не дотянет до утра... Спрашиваю его: «Ну, как? Чем тебе помочь?». Никогда не забуду... Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице: «Расстегни халат... Покажи мне свою грудь... Я давно не видел жену...». Мне стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час. Он лежит мертвый. И та улыбка у него на лице...».

«Под Керчью... Ночью под обстрелом шли мы на барже. Загорелась носовая часть... И от огня... Огонь полез по палубе... Взорвались боеприпасы... Мощный взрыв! Взрыв такой силы, что баржа накренилась на правый бок и начала тонуть. А берег уже недалеко, мы понимаем, что берег где-то рядом, и солдаты кинулись в воду. С берега застучали минометы... Крики, стоны, мат... Я хорошо плавала, я хотела хотя бы одного спасти... Хотя бы одного раненого...

Это же вода, а не земля — человек погибнет сразу. Вода... Слышу — кто-то рядом то вынырнет наверх, то опять под воду уйдет. Наверх — под воду. Я улучила момент, схватила его... Что-то холодное, скользкое... Я решила, что это раненый, а одежду с него сорвало взрывом. Потому, что я сама голая... В белье осталась... Темнотища. Глаз выколи. Вокруг: «Э-эх! Ай-я-я!» И мат...

Добралась я с ним как-то до берега... В небе как раз в этот миг вспыхнула ракета, и я увидела, что притянула на себе большую раненую рыбу. Рыба большая, с человеческий рост. Белуга... Она умирает... Я упала возле нее и заломила такой трехэтажный мат. Заплакала от обиды... И от того, что все страдают...».

«Выходили из окружения... Куда ни кинемся — везде немцы. Решаем: утром будем прорываться с боем. Все равно погибнем, так лучше погибнем достойно. В бою. У нас было три девушки. Они приходили ночью к каждому, кто мог... Не все, конечно, были способны. Нервы, сами понимаете. Такое дело... Каждый готовился умереть... Вырвались утром единицы... Мало... Ну, человек семь, а было 50. Посекли немцы пулеметами... Я вспоминаю тех девчонок с благодарностью. Ни одной утром не нашел среди живых... Никогда не встретил...».

Из разговора с цензором: «Кто пойдет после таких книг воевать? Вы унижаете женщину примитивным натурализмом. Женщину-героиню. Развенчиваете. Делаете ее обыкновенной женщиной. Самкой. А они у нас — святые». «Наш героизм стерильный, он не хочет считаться ни с физиологией, ни с биологией. Ему не веришь. А испытывался не только дух, но и тело. Материальная оболочка». «Откуда у вас эти мысли? Чужие мысли. Не советские. Вы смеетесь над теми, кто в братских могилах. Ремарка начитались... У нас ремаркизм не пройдет. Советская женщина — не животное...».

«НИ В КАКОМ САМОМ СТРАШНОМ ФИЛЬМЕ Я НЕ ВИДЕЛА, КАК КРЫСЫ УХОДЯТ ПЕРЕД АРТОБСТРЕЛОМ ИЗ ГОРОДА»

«Кто-то нас выдал... Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда. Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она затягивала намертво. По нескольку дней, неделями мы стояли по горло в воде.

С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит грудь... Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа — человек 30... Вам понятно?

Принимаем решение... Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается. Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит... Ребенок больше не кричит... Ни звука... А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга...».

«Когда мы брали пленных, приводили в отряд... Их не расстреливали, слишком легкая смерть для них, мы закалывали их, как свиней, шомполами, резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть... Ждала! Долго ждала того момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза... Зрачки... Что вы об этом знаете?! Они мою маму с сестричками сожгли на костре посреди деревни...».

«Я не запомнила в войну ни кошек, ни собак, помню крыс. Большие... С желто-синими глазами... Их было видимо-невидимо. Когда я поправилась после ранения, из госпиталя меня направили назад в мою часть. Часть стояла в окопах под Сталинградом. Командир приказал: «Отведите ее в девичью землянку». Я вошла в землянку и первым делом удивилась, что там нет никаких вещей. Пустые постели из хвойных веток, и все. Меня не предупредили... Я оставила в землянке свой рюкзак и вышла, когда вернулась через полчаса, рюкзак свой не нашла. Никаких следов вещей, ни расчески, ни карандаша.

Оказалось, что все мигом сожрали крысы...А утром мне показали обгрызенные руки у тяжелораненых... Ни в каком самом страшном фильме я не видела, как крысы уходят перед артобстрелом из города. Это не в Сталинграде... Уже было под Вязьмой... Утром по городу шли стада крыс, они уходили в поля. Они чуяли смерть. Их были тысячи... Черные, серые... Люди в ужасе смотрели на это зловещее зрелище и жались к домам. И ровно в то время, когда они скрылись с наших глаз, начался обстрел. Налетели самолеты. Вместо домов и подвалов остался каменный песок...».

«Под Сталинградом было столько убитых, что лошади их уже не боялись. Обычно боятся. Лошадь никогда не наступит на мертвого человека. Своих убитых мы собрали, а немцы валялись всюду. Замерзшие... Ледяные... Я, шофер, возила ящики с артиллерийскими снарядами, я слышала, как под колесами трещали их черепа... Кости... И я была счастлива...».

Из разговора с цензором: «Да, нам тяжело далась Победа, но вы должны искать героические примеры. Их сотни. А вы показываете грязь войны. Нижнее белье. У вас наша Победа страшная... Чего вы добиваетесь?». — «Правды». — «А вы думаете, что правда — это то, что в жизни. То, что на улице. Под ногами. Для вас она такая низкая. Земная. Нет, правда — это то, о чем мы мечтаем. Какими мы хотим быть!».

«Тетя Настя повесилась на черной яблоне в своем саду. А дети стояли возле нее и просили есть»

«Наступаем... Первые немецкие поселки... Мы — молодые. Сильные. Четыре года без женщин. В погребах — вино. Закуска. Ловили немецких девушек и...

10 человек насиловали одну... Женщин не хватало, население бежало от Советской Армии, брали юных. Девочек... 12-13 лет... Если она плакала, били, что-нибудь заталкивали в рот. Ей больно, а нам смешно. Я сейчас не понимаю, как я мог... Мальчик из интеллигентной семьи... Но это был я... Единственное, чего мы боялись, чтобы наши девушки об этом не узнали. Наши медсестры. Перед ними было стыдно...».

«Попали в окружение... Скитались по лесам, по болотам. Ели листья, ели кору деревьев. Какие-то корни. Нас было пятеро, один совсем мальчишка, только призвали в армию. Ночью мне сосед шепчет:

«Мальчишка полуживой, все равно умрет. Ты понимаешь...». — «Ты о чем?». — «Человеческое мясо съедобное. Мне один зек рассказывал... Они из лагеря бежали через сибирский лес. Специально взяли с собой мальчишку... Так спаслись...». Ударить сил не хватило. Назавтра мы встретили партизан...».

«Партизаны днем приехали на конях в деревню. Вывели из дома старосту и его сына. Секли их по голове железными палками, пока они не упали. И на земле добивали. Я сидела у окна... Я все видела... Среди партизан был мой старший брат... Когда он вошел в наш дом и хотел меня обнять: «Сестренка!», я закричала: «Не подходи! Не подходи! Ты — убийца!».

А потом онемела. Месяц не разговаривала. Брат погиб... А что было бы, останься он жив? И если бы домой вернулся...».

«Утром каратели подожгли нашу деревню... Спаслись только те люди, которые убежали в лес. Убежали без ничего, с пустыми руками, даже хлеба с собой не взяли. Ни яиц, ни сала. Ночью тетя Настя, наша соседка, била свою девочку, потому что та все время плакала. С тетей Настей было пятеро ее детей. Юлечка, моя подружка, сама слабенькая. Она всегда болела... И четыре мальчика, все маленькие, и все тоже просили есть. И тетя Настя сошла с ума: «У-у-у... У-у-у...». А ночью я услышала... Юлечка просила: «Мамочка, ты меня не топи. Я не буду... Я больше есточки просить у тебя не буду. Не буду...». Утром Юлечки я уже не увидела... Никто ее не нашел...

Тетя Настя... Когда мы вернулись в деревню на угольки... Деревня сгорела... Тетя Настя повесилась на черной яблоне в своем саду. А дети стояли возле нее и просили есть...».

Из разговора с цензором: «Это — ложь! Это клевета на нашего солдата, освободившего пол-Европы. На наших партизан. На наш народ-герой. Нам не нужна ваша маленькая история, нам нужна большая история. История Победы. Вы никого не любите! Вы не любите наши великие идеи. Идеи Маркса и Ленина». — «Да, я не люблю великие идеи. Я люблю маленького человека...».

ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫБРОСИЛА Я САМА

«Нас окружили... С нами политрук Лунин... Он зачитал приказ, что советские солдаты врагу не сдаются. У нас, как сказал товарищ Сталин, пленных нет, а есть предатели. Ребята достали пистолеты... Политрук приказал: «Не надо. Живите, хлопцы, вы — молодые». А сам застрелился...

А когда мы вернулись, мы уже наступали... Помню маленького мальчика. Он выбежал к нам откуда-то из-под земли, из погреба, и кричал: «Убейте мою мамку... Убейте! Она немца любила...». У него были круглые от страха глаза. За ним бежала черная старуха. Вся в черном. Бежала и крестилась: «Не слушайте дитя. Дитя сбожеволило...».

«Вызвали меня в школу... Со мной разговаривала учительница, вернувшаяся из эвакуации: «Я хочу перевести вашего сына в другой класс. В моем классе — самые лучшие ученики». — «Но у моего сына одни пятерки». — «Это не важно. Мальчик жил под немцами». — «Да, нам было трудно». — «Я не об этом. Все, кто был в оккупации... Эти люди под подозрением. Вот и вы...». — «Что? Я не понимаю...». — «Мы не уверены в его правильном развитии. Вот он заикается...». — «Я знаю. Это у него от страха. Его избил немецкий офицер, который жил у нас на квартире». — «Вот видите... Сами признаетесь... Вы жили рядом с врагом...». — «А кто этого врага допустил до самой Москвы? Кто нас здесь оставил с нашими детьми?».

Со мной — истерика... Два дня боялась, что учительница донесет на меня. Но она оставила сына в своем классе...».

«ВЕРНУЛАСЬ В ДЕРЕВНЮ С ДВУМЯ ОРДЕНАМИ СЛАВЫ И МЕДАЛЯМИ, А МАТЬ ВЫГНАЛА МЕНЯ — ЧЕТЫРЕ ГОДА БЫЛА НА ФРОНТЕ, С МУЖЧИНАМИ»

«Днем мы боялись немцев и полицаев, а ночью — партизан. У меня последнюю коровку партизаны забрали, остался у нас один кот. Партизаны голодные, злые. Повели мою коровку, а я — за ними... Километров 10 шла. Молила — отдайте. Трое детей в хате ждали... Попробуй найди в войну хорошего человека... Свой на своего шел. Дети кулаков вернулись из ссылки. Родители их погибли, и они служили немецкой власти. Мстили. Один застрелил в хате старого учителя. Нашего соседа. Тот когда-то донес на его отца, раскулачивал. Был ярый коммунист.

Немцы сначала распустили колхозы, дали людям землю. Люди вздохнули после Сталина. Мы платили оброк... Аккуратно платили... А потом стали нас жечь. Нас и дома наши. Скотину угоняли, а людей жгли.

Ой, доченька, я слов боюсь. Слова страшные... Я добром спасалась, никому не хотела зла. Всех жалела...».

«Я до Берлина с армией дошла... Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый мама поднимает меня с постели и говорит: «Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи... Уходи... У тебя еще две младшие сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами...». Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах...».

«На войне как на войне. Это вам не театр...

Выстроили на поляне отряд, мы стали кольцом. А посередине — Миша К. и Коля М., наши ребята. Миша был смелый разведчик, на гармошке играл. Никто лучше Коли не пел...

Приговор читали долго: в такой-то деревне потребовали две бутылки самогона, а ночью... двух девочек... А в такой-то деревне... У крестьянина... забрали пальто и швейную машинку, которую тут же пропили... У соседей... Приговариваются к расстрелу...

Кто будет расстреливать? Отряд молчит... Кто? Молчим... Командир сам привел приговор в исполнение...».

«Я была пулеметчицей. Я столько убила... После войны боялась долго рожать. Родила, когда успокоилась. Через семь лет... Но я до сих пор ничего не простила. И не прощу... Я радовалась, когда видела пленных немцев. Я радовалась, что на них жалко было смотреть: на ногах портянки вместо сапог, на голове портянки... Их ведут через деревню, они просят: «Мать, дай хлэба... Хлэба...». Меня поражало, что крестьяне выходили из хат и давали им кто кусок хлеба, кто картошину. Мальчишки бежали за колонной и бросали камни... А женщины плакали... Мне кажется, что я прожила две жизни: одну — мужскую, вторую — женскую...».

«После войны... После войны человеческая жизнь ничего не стоила. Дам один пример... Еду после работы в автобусе, вдруг начались крики: «Держите вора! Держите вора! Моя сумочка...». Автобус остановился... Сразу — толкучка. Молодой офицер выводит на улицу мальчишку, кладет его руку себе на колено и — бах! ломает ее пополам. Вскакивает назад... И мы едем... Никто не заступился за мальчишку, не позвал милиционера. Не вызвали врача. А у офицера вся грудь в боевых наградах... Я стала выходить на своей остановке, он соскочил и подал мне руку: «Проходите, девушка...». Такой галантный... Эх, да это еще война... Все — военные люди...».

«Пришла Красная Армия... Нам разрешили раскапывать могилы, где наших людей постреляли. По нашим обычаям надо быть в белом — в белом платке, в белой сорочке. Люди шли с деревень все в белом и с белыми простынями... С белыми вышитыми полотенцами...

Копали... Кто что нашел-признал, то и забрал. Кто руку на тачке везет, кто на подводе голову... Человек долго целый в земле не лежит, они все перемешались друг с другом. С землей...

Я сестру не нашла, показалось мне, что один кусочек платья — это ее, что-то знакомое... Дед тоже сказал — заберем, будет что хоронить. Тот кусочек платья мы в гробик и положили...

На отца получили бумажку «пропал без вести». Другие что-то получали за тех, кто погиб, а нас с мамой в сельсовете напугали: «Вам никакой помощи не положено. А может, он живет припеваючи с немецкой фрау. Враг народа».

Я стала искать отца при Хрущеве. Через 40 лет. Ответили мне при Горбачеве: «В списках не значится...». Но откликнулся его однополчанин, и я узнала, что погиб отец геройски. Под Могилевом бросился с гранатой под танк...

Жаль, что моя мама не дожила до этой вести. Она умерла с клеймом жены врага народа. Предателя. И таких, как она, было много. Не дожила она... Я сходила к ней на могилку с письмом. Прочитала...».

«Многие из нас верили... Мы думали, что после войны все изменится... Сталин поверит своему народу. Но еще война не кончилась, а эшелоны уже пошли в Магадан. Эшелоны с победителями... Арестовали тех, кто был в плену, выжил в немецких лагерях, кого увезли немцы на работу, — всех, кто видел Европу. Мог рассказать, как там живет народ. Без коммунистов. Какие там дома и какие дороги. О том, что нигде нет колхозов...

После Победы все замолчали. Молчали и боялись, как до войны...».

«Мы уходим... А кто там следом?

Я — учитель истории... На моей памяти учебник истории переписывали три раза. Я учила по трем разным учебникам... Что после нас останется? Спросите нас, пока мы живы. Не придумывайте потом нас. Спросите...

Знаете, как трудно убить человека? Я работала в подполье. Через полгода получила задание — устроиться официанткой в офицерскую столовую... Молодая, красивая... Меня взяли. Я должна была насыпать яд в котел супа и в тот же день уйти к партизанам. А уже я к ним привыкла, они враги, но каждый день ты их видишь, они тебе говорят: «Данке шон... Данке шон...». Это — трудно...

Убить трудно... Я всю жизнь преподавала историю, но я знала, что ни об одном историческом событии мы не знаем всего, до конца. Всех пережитых чувств.

Всей правды...».

P. S. У меня была своя война... Я прошла длинный путь вместе со своими героинями. Как и они, долго не верила, что у нашей Победы два лица — одно прекрасное, а другое страшное, все в рубцах — невыносимо смотреть. «В рукопашной, убивая человека, заглядывают ему в глаза. Это не бомбы сбрасывать или стрелять из окопа», — рассказывали мне. Слушать человека, как он убивал и умирал, то же самое — смотришь в глаза...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter