Экопоселенцы прижились в приангарье. Те, кто живёт ближе к природе, увеличивают продолжительность жизни

«Ближе к природе» — настоящий подарок для юных исследователей и натуралистов. Это одновременно дневник для записи наблюдений, сборник творческих заданий и познавательная книга. Она откроет вашему ребенку удивительный мир природы и станет проводником в увлекательном путешествии, в которое вы отправляетесь каждый день — как только выходите из дома.

Движение звезд на ночном небе и изменения погоды, длина теней на земле и формы облаков, поведение животных, птиц и насекомых, цвета, запахи, звуки — с этой книгой ваш ребенок станет замечать вещи, на которые раньше, возможно, не обращал внимания и научится понимать природу.

Как построена эта книга

В первой части книги автор объясняет, что значит быть натуралистом, как можно наблюдать за природой, как правильно вести записи и делать зарисовки. Вы найдете здесь специальные таблицы для наблюдений за природными явлениями, страницы для рисунков, фотографий и заметок.

Вторая часть книги состоит из 12 глав — по месяцам. Для каждого месяца автор дает советы, за кем и за чем наблюдать, на что обращать внимание, какие делать заметки и рисунки, предлагает идеи игр и творческих заданий и параллельно рассказывает интересные факты о природных явлениях, животных и растениях.

Почему мы решили издать эту книгу?

Автор этой книги — Клэр Уокер Лесли, известный натуралист и художник. Последние 30 лет своей жизни она посвятила изучению природы и работе с детьми, которым она каждый день открывает новый мир. В этой книге — весь ее опыт, знания, идеи, которые точно пригодятся детям, родителям и учителям.

Для кого эта книга

Для любознательных школьников. С маленькими детьми по этой книге могут заниматься взрослые.

Для родителей, которые хотят оторвать своих детей от компьютеров и телевизоров.

Для воспитателей и учителей, которые хотят наполнить свои занятия интересными необычными заданиями, играми и проектами.

От автора

Моя книга станет для тебя проводником в самом увлекательном приключении, какое только можно представить. А ведь оно начинается прямо у тебя за порогом! Рисуй и пиши прямо в книге или бери с собой несколько листков бумаги, чтобы записывать свои наблюдения, а потом вкладывай их в книгу. Бери её с собой в поход или на прогулку. Работай с ней и в одиночку, и с друзьями, и с одноклассниками или родными. И главное — выходи на улицу! Смотри, слушай, принюхивайся, трогай, а потом задавай вопросы и узнавай новое об удивительном мире, который существует повсюду вокруг нас!

Бланки для ведения наблюдений за природой и список детской художественной литературы о природе (.zip, 2.96 МБ)

Единение с природой необходимо человеку, потому что душа человека и душа природы – одна душа.

Как же тянет на природу, к лесу, к реке, на поля, луга. К древним и величественным горам, к бездонному голубому морю, всесильному и безмятежному океану. Природа манит. Природа дает силы, мы там заряжаемся и отдыхаем от суеты жизни (), которая только забирает и ничего не дает в ответ.

Когда мы в отпуске, мы хотим уехать куда-нибудь подальше, где есть тишина, где природная красота. Где мы можем отдохнуть и набраться сил. Ведь наша жизнь, полная стресса, проблем и суеты высасывает из нас все.

Если нет возможности уехать далеко, мы едем на природу к воде поближе к дому. Но все равно мы стремимся уехать из города . В городе невозможно отдохнуть. Бетонные стены не могут заполнить запас жизненных сил. В них нет ничего, кроме цемента и песка.

Даже в своих мечтах, самых сокровенных и любимых, мы стремимся к единению с природой, хотим иметь домик на берегу океана (). Да не обязательно океана, пускай возле озера, леса. Но хочется жить как можно ближе к пению птиц и шуму листьев.

Почему единение с природой так важно для человека?

Почему мы постоянно стремимся к природе? Почему именно там мы чувствуем что-то, чего нет в городах? Что мы чувствуем?

Мы чувствуем Душу.

Мы чувствуем ту единую Душу, которая объединяет все живое на планете, все живое во Вселенной.

Во всех творениях Бога – одна живая Душа. Мы пришли откуда-то в этот мир и когда-то мы обязательно вернемся домой. И приезжая в природные места, мы, как нигде, ощущаем связь с домом. Во всех нас живет один дух Божий. Во всем живом: и в людях, и в животных, и в растениях. Везде горит искра Жизни.

В такие моменты начинаешь очень глубоко чувствовать свою душу, свое единство с душой всего мира. Здесь мы чувствуем полноту жизни.

В зданиях из бетона нет души, в них нет ничего. Человек не способен зажечь жизнь. Мы себя лишь ограждаем от красоты и великолепия сотворенного вокруг нас мира ( человека и природы). Мы закрываем его стенами. Мы настолько глубоко погружаемся в асфальтовый хаос, что вообще перестаем ощущать себя частью этого мира. Настоящего мира, в котором мы живем. А не того, в котором мы думаем, что живем.

Жизнь в мегаполисе создана человеком. Такой мир придуман не Богом и построен не Богом. Но мы видим только этот мир и только таким его и понимаем. Поэтому мы так часто приходим в тупик, к депрессии и пустоте внутри. Потому что такой жизнью может жить только тело, душа же задыхается, не чувствуя связи с Единым Духом.

Душа мучается и страдает в каменных стенах. Единение с природой — прямой путь к Богу. Когда мы оказываемся вблизи настоящего божьего творения, на природе, душа начинает дышать очень глубоко, пытаясь надышаться. ( , и в него?)

Это как жить внутри дома, наполненного дымом, а потом выйти на улицу.

Мы неотделимая часть природы.

Мы с ней одно целое, но не всегда мы это понимаем и осознаем. Мы забыли об этом.

Поэтому мне так хорошо одному, на берегу реки наблюдать за ее течением, поэтому там я ощущаю что-то, отчего мне так спокойно и радостно внутри. Я ничего не боюсь, я знаю что-то, что не могу сформулировать словами, когда слышу шелест листьев и скрип сосен в лесу, когда иду босыми ногами по песку, когда чувствую прохладу воды, купаясь в ней. Когда солнце касается моего лица своими теплыми лучами, в которых есть нечто больше, чем просто свет и тепло. В них сокрыта суть всего. Когда надо мной плывут белые пушистые облака по ясно голубому небу. Когда проплывает мимо стая лебедей, когда так невыразимо прекрасно цветет и пахнет сирень… А я просто смотрю на это все и больше нет ничего в голове. Я просто стою и смотрю, слушаю, чувствую, люблю.

В этот момент я живу.

Но вот звонит телефон…и я снова умираю…

Не забудьте подписаться! Давайте держаться вместе!

Не поленись уделить 5 минут своего времени, чтобы ознакомиться. Возможно, именно эти 5 минут изменят всю твою жизнь.

Если тебе понравилась моя статья, пожалуйста, поделись ей в социальных сетях. Можно использовать для этого кнопки ниже.

Все были недовольны.

Пока никто еще не говорил ни слова, но ясно было, что все недовольны. Неприятности начались с минуты приезда на станцию. Шел дождик, облака бежали низко. Озеро тянулось серое, тусклое. И оказалось, что до имения Столбы, где две семьи, Назаровы и Каминские, наняли вместе дачу, - дороги нет и лошадей достать нельзя.

Поезд ушел, на мокрой платформе лежали вещи, сундуки, коробки и матрасы, зашитые в рогожи. Экономка Текла Павловна поддерживала слепую бабушку. Два мальчика держали за цепь большую собаку. Старшие совещались. Тоненькая Лили, в открытых туфельках, презрительно молчала, глядя в сторону. Она даже зонтика не раскрывала и высокие стебельки мака на ее шляпе печально колебались от дождевых капель. Своей презрительно покорной позой Лили точно хотела сказать: «По-своему хотели сделать, не спросили меня - и отлично. И еще не то будет. И я очень рада...»

В стороне, около вещей, стояла кухарка и две горничных. Все три были молодые девушки. Но одна, самая высокая и полная, отличалась резко своей одеждой и манерами из двух других. На ней была надета ватная деревенская кофта из черновато-рыжего люстрина и большие сапоги. Она молчала и смотрела глубоко равнодушно.

Наконец, дело разъяснилось. Дороги на Столбы точно не было. Дамы смотрели имение зимой и ездили на санях по замерзшим озерам и реке. В полтора часа можно было доехать. Теперь же единственное средство попасть на дачу - оказывался пароходик. Пароходик был так мал, что больше походил на кофейник. Пассажиры садились вокруг машины, иные на лавках, иные на дровах. В лицо жара, сзади ветер. Ехать так приходилось четыре часа.

Делать было нечего. Дачники отправились к пароходу по высокой насыпи. Точно сговорившись, никто не выражал недовольства, все угрюмо смотрели и молчали. Старшие дамы чувствовали, что они виноваты, забыли справиться о летнем сообщении. Студентам было все равно. Бабушка ничего не видела. А Лили думала: «И пусть, и пусть... Я очень рада».

Тащили вещи, Луша и Оля кричали, что тюки уронят в воду.

Ну, иди ты! Чего стоишь! Тебе говорят, Дунька! Иди скорее, пароход отъедет.

Невозмутимая девушка в деревенской кофте влезла, наконец, по доске и умостилась на дровах у самой машины. Пароход отчалил. Но в Столбы не доехали засветло, потому что на втором озере еще три четверти часа просидели на мели.

Назарова и Каминская были двоюродные сестры. Обе - дамы полные, средних лет, обе - вдовы и обе притом не богатые, хотя и не бедные. У Назаровой было два мальчика и слепая бабушка, а у Каминской взрослая дочь и три сына студента.

Кузины решили, что жить вместе на даче гораздо выгоднее. Даже прислуги можно не столько держать. Совершенно довольно двух горничных. Текла Павловна не в счет, она экономка - и кроме того водит слепую бабушку.

Не нужно только забираться далеко от Петербурга. Станция, ближайшая к Столбам, всего в двух часах езды от города. Никто же не мог предвидеть, что тут явится еще пароход. Конечно, злополучный пароход делает Столбы порядочной глушью.

Старый деревянный дом, выстроенный не для зимнего житья, был похож не то на дачу, не то на барак. Стоял он на пустой горе, а внизу текла река с зелеными мелями и лысинами. Кое-где из воды торчал ряд кольев для рыбной ловли, точно поломанные зубы какой-нибудь громадной твари. На другой стороне виднелся желтый пригорок и деревня; а правее деревни, вдалеке, над кущей деревьев, возвышалась остроконечная соломенная крыша с низкой трубой на самом верху: это была крыша стеклянного завода.

Оказалось, что провизии на Столбах доставать решительно неоткуда. Мясники не ездили, о булках и говорить нечего. Первая Текла Павловна начала вслух высказывать свое недовольство.

Что же это такое? - рассуждала она. - Ни мяса, ни хлеба, картофеля даже нет! А управляющий этот, Анкундим (тоже управляющий! Прямо себе мужик!) говорит, вы, говорит, ничего не достанете по деревням. Разве, говорит, на завод съездите. Там лавка есть. Может, и достанете чего.

А сам-то он как же? - робко замечает барыня.

А ему чего! Живет себе на мызе, там коровы, телята... Хорошо еще, молоко нам оттуда дают. А скоро, говорят, и молока не станут давать.

Так надо бы, Текла Павловна, на завод...

Главная черта характера Теклы Павловны - была полная безнадежность. Она никогда не верила, что какое-нибудь дело хорошо кончится, что-нибудь удастся. Стоило члену семьи запоздать на прогулке - она с полной уверенностью говорила, что он либо утонул, либо его задавили, ограбили... Сны она видела самые дурные, предвещавшие смерть и всякие несчастия.

Текла Павловна совершенно не верила в стеклянный завод и не видела возможности туда попасть.

Кто же это поедет через озеро? - возразила она с негодованием. - Да я первая не поеду. Пусть сам Анкундим и едет.

Мы перевезем, - отозвались студенты. - На берегу ялик есть, вверх дном лежит. Спросить надо управляющего, где весла.

Студенты отправились на мызу и вернулись в недоумении.

Анкундим объяснил им, что на ялике теперь ехать нельзя, вода спала и от берега нужно идти сажени три по колено в воде и ялик нести, пока дойдешь до глубокого места.

Там пристать можно, а отъехать на ялике никак нельзя. У нас берег низкий.

Как же вы на ту сторону ездите?

А на ботике. Лопатой гребем. Теперь вода очень спала.

Ботиком назывался выдолбленный ствол толстого дерева, мелкий и шаткий, как щепка. Ехать можно было в крайнем случае двум, причем один, стоя сзади, греб лопатой.

Студенты не решились отправиться на ботике. Требовался большой навык. В воскресенье Анкундим обещал дать работника.

Текла Павловна, вне себя, пришла на кухню. Надо было самой посмотреть пироги. Лукерья ничего не умела.

В воскресенье! - волновалась Текла Павловна. - Жди до воскресенья! А у нас ни картофеля, ни капусты, ни керосина! Да и не даст он в воскресенье никакого работника!

Что это, Текла Павловна? - спросила любопытная Оля.

Она была хорошенькая петербургская горничная, затянутая в корсет и скучавшая здесь не меньше своей барышни, Лили.

Текла Павловна принялась жаловаться.

А что вы думаете? - сказала вдруг Луша, доставая противень из духовой. - У нас Дунька ботиком править умеет. Около ихней деревни озеро есть.

Все посмотрели на Дуню.

Она сидела на пороге открытой двери и толкла сахар.

Правда, что ли, Дуня? Ездила на ботике?

Ездила. Я могу.

Дуня совсем не шевелила губами, когда говорила, а потому слова ее были невнятны. Полное лицо ее с тупым носом и светлыми глазами напоминало невыразительные лица некоторых статуй. Рот она никогда не закрывала, точно верхняя губы была слишком коротка. Одевалась в деревенские платья с лифчиком, но они не портили ее широкую фигуру. Когда Дуня шла босая мимо буфета, посуда звенела и дерево трещало.

Да врет она все, деревенщина, - проговорила Текла Павловна.

Дуня ничего не ответила и продолжала толочь сахар.

Не врет, - вступилась Луша. - Она умеет. Я хоть сама с ней поеду.

Поедете вы, как же! Вот попробуйте-ка, утоните-ка!

Зачем утопать. Я могу на ботике, - мерно проговорила Дуня, не шевеля губами.

Решено было попробовать и отправить Дуню с Лушей в заводскую лавку.

Ишь ты какая умелая, - сказала Оля. - Никто и не знал. Даром, что из лесу.

Дуню только два месяца тому назад привезла к Назаровой тетка ее из глухой деревни, которая была недалеко от ее собственного захолустного имения, в Тверской губернии. Назарова давно хотела нанять деревенскую девушку.

Дуня была ко всему равнодушна, говорила мало и непонятно, молча работала, сохраняя почти веселый вид.

Дуня, ты какой губернии? - приставала к ней Оля.

А я не знаю.

Эка ты! А как царя зовут?

Да не знаю.

А Троица святая где?

Какая Троица? На Троицу девки венки...

А звать тебя как?

Звать Авдотьей.

Слава Богу, это хоть знаешь. Что у вас все такие-то?

Да ничего не знают, ни царя, ни Бога?

А откуда что знать? Церква далеко. Школа далеко. Бабы все такие.

Ну а мужчины?

Мужики? Мужики похитрее.

Откуда ж мужики знают?

Они в волость ходят. Им подать. Ихнее дело не бабье.

Дуня устала от длинного разговора. Однако Оля и Луша не унимались.

А что, Дунька, у тебя жених есть?

Дуня удивленно взглянула.

Да я ж в услужении. Я замуж теперь не пойду.

Отчего так?

Воля. Девка - что хошь, то и делаешь. А баба - другое.

А парни у вас на деревне есть?

Что ж, тебе не нравились?

Ничего. Девке - воля. Вот баба - другое.

Чудная ты, Дунька. Никакого у вас понятия ни о чем нет. Люди тоже называются. Сторона-то глухая у вас.

Что ж, что глухая?

Оля не нашлась ответить.

Солнце стояло еще высоко, было душно, когда к пристани стеклянного завода причалил ботик. Им управляла Дуня, стоя с лопатой на одном конце. Внутри, держась обеими руками за борты, сидела Луша.

У пристани пыхтел грузовой пароходик «Альберт». Он только что притащил четыре пустые барки со станции. На берегу валялись рогожи, мусор и кучи битого стекла. Рабочие кричали и бранились.

Дяденька, куда нам в лавку пройти? - робко спросила Луша.

Прямо идите.

Луша и Дуня отправились по дороге в гору. Дорога была хорошая, с двумя канавками, с густыми деревьями по обеим сторонам.

Завод оказался целым небольшим поселком. Домики, домики, около даже доски положены, вроде тротуара. Приближаясь к главному зданию, Дуня и Луша услыхали пронзительный свисток. Было четыре часа, рабочим полагался отдых и чай.

Главное здание - большой черный деревянный сарай с соломенной крышей - смотрело неприветливо. Внутри было темно, жарко, только бегали красные отсветы от пылающих печей, на полу валялись осколки и брызги стекла, люди в высоких деревянных башмаках суетились и что-то кричали. Едва-едва Луша добилась, чтобы ей показали лавку.

В лавке были пуговицы, чай, сапоги, колбаса, замки, марки и капуста. Только все оказалось втридорога, и в самой лавке сильно пахло мышами. Толстая сердитая немка и говорить с Лушей не стала, когда та вздумала торговаться.

Пока отмеривали и отвешивали, в лавку вошел рабочий, одетый чисто, в синей рубахе с кушаком.

Копченой на пятачок, - сказал он, подавая книжку.

На пять нельзя, на десять можно, - сказала немка, записала что-то в книжку и отпустила товар.

Рабочий взял, но не уходил.

Чего ж ты, Филипп? - сказала немка.

Вот на красавиц еще погляжу.

Очень вам благодарны, - ответила бойкая Луша. - А только не стоит глядеть.

Нельзя ли по имени-отчеству узнать? Откуда, с какой стороны?

Меня Лукерья Афанасьевна, а это - Авдотья, - сказала Луша. - Мы не издалека. Мы на Столбах живем.

А, на Столбах! Ну, соседи, значит! Еще увидимся. Прощенья просим.

Он улыбнулся и вышел.

Что, каков, красивый? - сказала немка, которая стала добрее.

Очень хорошенький! - с убеждением проговорила Луша. - Кто такой?

Филипп, подмастерье, в шлифовной работает. Хорошо зарабатывает, только пьет. А такой недурной.

У Филиппа были - что не часто между крестьянами - совершенно черные волосы. Сзади они вились правильными, блестящими кудрями. Небольшая борода и усы, здоровый цвет лица и приятные светлые глаза - все было в нем привлекательно.

Дуня, тебе Филипп понравился? - говорила Луша, когда они ехали назад на ботике с мукой, крупой и другими припасами.

Ничего! Эка разиня! С медведями росла! Не видит - не слышит!

Нет, он ничего. Он мне понравился, - настойчиво произнесла Дуня.

Окна комнаты Лили выходили на маленький балкончик, совсем отдельный.

Какая скука, Господи, какая скука! Лили к тому же решила проучивать маму и тетю. Коли одиночество - так одиночество. Не гулять же с мальчишками и с их сенбернаром, не заниматься же физикой с братьями-студентами?

И целые дни Лили сидела на своем балконе, на низком плетеном стуле, положив ножки на табурет.

Лили смотрела на свои ажурные чулки, изящные красные туфельки и думала о том, что ей даже читать нечего, и единственное занятие - смотреть на красные туфельки. Впрочем, от времени до времени Лили взглядывает и в открытое окно своей спальни, где Дуня убирает. Дуня сердит Лили. И где это Оля? А Дуня вечно одеяло постелет наизнанку, а то еще уляжется на постель и спит. Ее несколько раз заставали спящую. Это была истинная правда. Дуне казалось, что в жизни есть две радости: сон и еда. Остальное время надо употреблять для достижения этих радостей.

Дуня часто улыбалась про себя при мысли, что придет вечер и она ляжет спать. Когда ей казалось, что никто не узнает и никто поэтому ее бранить не станет - она решалась ложиться днем на барские кровати. Она понимала, что худо, когда бранят, но не понимала, худо ли спать на кровати само по себе.

Сразу у Дуни никак не могло быть больше одной мысли, или много-много двух. Когда она видела постель - думала о сне; видела чьи-нибудь слезы - понимала, что его бранили или обидели; видела вкусное - хотелось съесть; но в последнее время стала думать, как бы никто ничего не знал и не видел. Тогда все можно.

Лили, услышав подозрительный звук бумаги, стремительно вскочила и вбежала в комнату. Дуня стояла перед коробкой шоколада от Крафта и преспокойно откусывала от каждой конфетки по маленькому кусочку.

Что ты делаешь? - закричала Лили. - Мой шоколад от Крафта! А, теперь я знаю! Вот куда девались две тягучки у меня со стола! Так ты еще и воровка! Вот это мило!

Дуня молчала как пень и смотрела в землю.

Ты не думай! Я маме расскажу и тебя выгонят! - кипятилась Лили. Потом, пристально взглянув на молчавшую Дуню, она подумала: «Может быть... ces gens là ... они не имеют и понятия о нравственности... Ей можно бы внушить...»

Дуня, - сказала она, сдерживаясь. - Ты понимаешь, что ты воровка, что это чужое, что воровать дурно? Большой грех брать чужое, понимаешь? И вообще нехорошо... и... (тут Лили запнулась) и Бог не велел воровать. Ты знаешь заповеди?

Не знаю, - промямлила Дуня.

Хочешь, я тебя буду учить? - в порыве великодушия воскликнула Лили. - Ты тогда узнаешь, как это дурно, и если б даже никто не видал, все-таки дурно...

Именно этого-то Дуня и не понимала. И на лице ее так ясно выразилось непонимание, что Лили невольно переменила тон и прибавила:

Теперь иди. Помни, что я тебе говорила. Если еще увижу - маме скажу и тебя прогонят. Слышишь?

Дуня пошла по балкону в кухню, тяжело ступая босыми ногами.

В кухне сидел сотский.

Текла Павловна не особенно любила его за балагурство. Однако чаем его поила.

Он был богатый мужик из соседней деревни. Пожилой, крепкий, сильно белокурые волосы в кольцах, глаза голубые - он еще казался молодцом. Месяца три тому назад овдовел и уж подумывал о новой женитьбе - детей больно много в дому, не справиться.

Оля и Луша до упаду хохотали его шуткам.

Сотский, правда, что тебя становой в уездном городе знает? - спрашивали девушки.

Меня-то? Со мной становой знаком лично. Он со мной за руку здоровается. Моя должность такая. А вы, вот, красавицы, из низкого сословия...

Да, как же! Почище тебя! И какая такая твоя должность?

А вы не знаете? Попросту сказать - фискал. Случится кража или убийство - я сейчас под дверями, под окнами должен подслушивать, что говорят. Ну и найду, кто виноват. А уж особенно я насчет младенцев люблю. И сколько я на своем веку этих младенцев доказал!

Это что же такое?

А вот девка ежели родит, положим, а младенца своего - тряпку в рот, да в подвал. Так мы эту девку непременно накроем. Там уж ей дорожка прямая.

Ужасы какие вы говорите! - жеманясь сказала Оля. - А воспитательный-то на что?

Ну, нынче в воспитательный не очень навозишь. Этим летом двоих детей возили и назад привезли. Двадцать пять рублей давай - тогда примут. По зиме хоть 10 было, а теперь 25. Ну, не у всякой тоже есть. Эх, дети, дети! Что мне с моими делать! Вот жениться хочу.

А взяли бы меня? - лукаво заметила Оля.

Тебя? Белоручку-то? Ну нет, и даром не надо. Вот кого возьму! - закричал он, увидав вошедшую Дуню. - Вот красавица-то, лучше всех вас, белее да румянее! Дунюшка-свет, пойдешь за меня?

Сотский даже со стула вскочил и подлетел к Дуне. В это время дверь отворилась и на пороге показался Филипп.

Здравствуйте, - сказал он. - Чай да сахар.

Милости просим, - отвечали ему девушки.

За кого это ты сватался, старик? - спросил Филипп.

А тебе-то что? Твоего не тронем. И получше твоего найдем, - произнес сотский, подмигивая. - Мы вот Дунюшку-красу за себя взять хотим.

Он попытался обнять Дуню, но она неожиданно вырвалась и оттолкнула сотского. Все захохотали.

Нечего, - сказала Дуня. - Только зубы скалить. Эдакого старого я и слушать не хочу. Я замуж не пойду.

Ай-да Дуня, молодец! - сказал Филипп. - Вот люблю!

Дуня посмотрела сердито и вышла на крыльцо.

Филипп тоже стал прощаться. Он был на мызе и зашел мимоходом. У него и ботик на берегу.

На крыльце он встретил Дуню.

Когда на завод к нам приедете? - спросил он немного изменившимся голосом, и светлые глаза его стали светлее и ласковее.

Не знаю... Может, приедем.

То-то... Или мне, что ль, в гости побывать? А, Дунюшка?

Побывай, ничего... Побывай, - сказала Дуня и вдруг улыбнулась.

Он, надвинув картуз, пошел к реке. Дуня не посмотрела ему вслед.

Филипп, когда не пил, очень много думал. Иногда он от мыслей и запивал. Мысли были его горе. Войдет что-нибудь в голову, он и сам не рад, а отвязаться не может. Он был убежден, что мысли его погубили. Жил с женой хорошо - да стал думать, зачем их повенчали, зачем они вместе живут, когда настоящей любви между ними нету. И зачем непременно жениться нужно, когда холостому лучше жить? Ушел на фабрику, жена умерла. На фабрике Филиппу хорошо, может, он и сам бы мастером в шлифовной сделался, от себя бы подмастерьев и девушек держал, да и тут мысли ему мешают. Иной раз просто пустяки в голову придут, а ничего не поделаешь. Филипп до сих пор помнит, как он два дня думал, отчего говорят стеклянный завод - и ситцевая фабрика , и бумажная фабрика , а сахарный опять завод - и уж тут не ошибешься, а отчего так - неизвестно. Филипп еще мальчишкой долго в школе учился, грамоту знал хорошо, бывал и в городе - однако нигде про это ему не говорили. Спрашивал он барина, дачника - тот помялся, помялся - однако не мог сказать. Филипп в село поехал, батюшке покаялся - тот велел Богу молиться. Может-де, Господь и откроет, если ему, Филиппу, знать это суждено. Филипп не выдержал - запил. Целую неделю после этого пил.

Наташку Филипп не любил, а она сама как-то ему навязалась. Вначале она ему нравилась. Высокая, худая, смуглая, нос тонкий, лицо строгое. Она в шлифовной рядом с ним работала.

Он ее не обижал, дарил ей много и денег давал.

Но с тех пор, как Филипп увидал Дуню и она вошла в его сердце, - Наташа ему совсем не мила стала.

«И ведь вот, неизъяснимо как! - думал Филипп, идя в шлифовную однажды ранним утром. - Чем она меня, Дуня эта, взяла? И слова-то путем сказать не умеет, из какой стороны глухой, к месту нашему не подходящая - а ведь взяла всего как есть, только о ней и думаю, только увидать бы... Эх!»

Шлифовная была большая четырехугольная зала с окнами кругом. Вдоль стен стояли ящики и сосуды с песком, вертелись круглые маленькие жернова, называемые здесь «шайбами». Были тут и станки - на них работали мастера и подмастерья, втачивали стеклянные пробки в горлышки графинов и банок, обрезали рюмки... Рюмки, сложенные в корзины, которые то и дело таскали мальчишки, еще не походили на рюмки: они были без отверстия наверху и кончались закруглением, точно яйцо.

Девушкам давали работу попроще, стояли они по три, потому что каждая вещь должна была пройти три шайбы. Новеньких ставили на чугунную шайбу. Шлифует девушка дно у стакана на чугунной шайбе, поливает ее водой с песком: и дно станет белое. Передаст другой, на каменную шайбу - и дно станет только мутное, последняя шайба - деревянная - донышко сделается чистое и светлое.

Наташа стояла на деревянной шайбе. Она была понятлива, но дело сегодня не спорилось. Филипп работал недалеко от нее. И он задумался. Испортил две пробки, пролил воду. Мастер на него стал косо поглядывать.

Никто не разговаривает. Лица, особенно у женщин, бледные и равнодушно-больные. Лужи воды текут и стоят на полу. Слышен звон разбиваемой посуды, визг стекла и шум вертящихся колес. Хлопают двери. Это мальчишки приносят корзины со стеклом и уносят готовое. И опять визг и бульканье воды, опять, без конца...

Слава Богу, свисток! Двенадцать часов. Все бросили работу, только мастер сердито кончает стакан. Ему платят поштучно.

В темных сенцах Наташа остановила Филиппа.

Чего тебе? - отозвался он сурово. - Проходи-ка, мне время нету. Штрафные две пробки после обеда втачивать буду.

Сейчас, сейчас, Филя, я только тебе сказать хотела... Давеча Мирошка Анкундимов опять прибегал на мызу, к управляющему в работницы зовут... Так как скажешь, идти али нет? Мать говорит: иди... От фабричной работы отдохну, а то здоровье-то мое какое... По осени, коли придется, можно опять в шлифовню поступить... А? Филипп? - она держалась за рукав его рубахи и смотрела робкими глазами.

Что ж? Иди, - сказал усмехаясь Филипп. Но усмешка у него вышла невеселая. - Иди, я в гости побываю, на этой же неделе, коли случится...

Наташа вдруг закрылась фартуком, прислонилась головой к стене и громко зарыдала.

Филипп совсем нахмурился.

Это еще что? Чего ты?

Знаю я... знаю... я ли тебя не любила... теперь уж не то пошло... не ко мне ты на ту сторону поедешь... Люди-то говорят тоже... а я на мызу пойду, пойду... сама увижу...

Филипп схватил Наташу и с силой повернул ее от стены. Наташа сразу умолкла.

Так вот как, - сказал он тихо, почти шепотом. - Ты за мной поглядывать идешь... Иди. Только мало ты Филиппа знаешь. Силком его не возьмешь.

Он оттолкнул девушку и вышел вон.

Уже целый час сидит Филипп в кухне, шутит с Олей и Лушей, а Дуни еще не видал. Филипп приоделся, у него клетчатый жилет и визитка открытая. В рубахе он ходит только на заводе.

Наконец стало смеркаться.

Пора веселой компании пожелать приятных снов, - сказал Филипп, вставая и беспокойно оглядываясь вокруг. - А нельзя ли узнать, где скрывалась Авдотья Лукинишна?

Знаем, знаем, по ком сердце болит! - засмеялась Оля. --И весьма вкусу вашему удивляемся. Конечно, кому нравится необразованность...

Мой вкус при мне и останется, Ольга Даниловна. Напрасно вы себя беспокоите, с нами, мужиками, разговариваете...

Скажите, пожалуйста!

Оля обиделась.

Луша была добрее и сказала Филиппу:

А ты пойди правой дорожкой к реке, там Дунька белье полоскает. Эка ленивая, до сей поры кончить не может!

Филипп встретил Дуню у самого берега, она возвращалась домой с кучей мокрого белья на плече. Из-под розового платья виднелись крепкие босые ноги. Голова была не покрыта.

Филипп сразу почувствовал, как у него дыханье захватило от радости - и удивился. Никогда с ним этого не было.

Дунюшка, сердце мое, - тихим голосом начал Филипп. - Я к тебе шел. Как ты мне мила, родная, и я рассказать не могу. Вот как перед Богом - ни жену, никого так не любил. И словечка еще с тобой не сказал, а уж душу тебе отдал... Дуня, а ты, скажи? Не противен я тебе? Полюби меня, радость!

Я ничего, - сказала Дуня и улыбнулась. - Я тебя не манила. Ты сам ко мне льнешь.

Дуня, хочешь гостинцев? Я тебе завтра из лавки всего навезу. А вот тебе пока рубль денег, может быть, пригодится на что-нибудь. Хоть брось да возьми, писаная моя красавица! Приходи завтра в это же время сюда, под липки. Придешь? А, Дуня?

Чего не прийти? Приду. Ты ласковый да пригожий. Ты меня не обидишь. Гостинцев-то привези.

Привезу, привезу!

Он, радостный, крепко обнял Дуню, но не поцеловал, и бегом спустился к реке, где стоял его ботик.

Дуня, как только вошла в кухню, первым долгом объявила, заговорив от волнения совсем по-деревенски:

А девоньки, послушь-ка, что я скажу: Филипп-то мне встретился, рубль денег дал!

Ну, что ты? Покажи!

Дуня показала.

Ишь ты, подцепила молодца! Смотри, однако, ухо востро держи. Вот дурам-то счастье! Господа бы только не узнали.

Не узнают, - равнодушно проговорила Дуня.

Дуня сказала это просто и даже удивленно: она не понимала, почему Оля так умоляет; коли нужно - так пусть себе и берет.

В середине августа, после дождей, наступили холодные, ясные дни. Особенно холодно бывало ночью. Ни ветерка, поредевшие деревья стоят, опустив листья, круглая луна равнодушно смотрит с морозного неба. Белые, мертвые пятна лежат на лугу и по стенам ветхого дома. Стекла окон тускло мерцают. И кажется, что эта не добрая, мертвая природа - не действительность, а сон, холодный кошмар. Надо уйти в комнаты, зажечь свечи и крепко закрыть занавеси, чтобы не проникнули злые очи луны. Бог с ней, с природой, в такое время! Не друг она человеку.

В кухне ужинали и собирались ложиться спать. Дунька дремала с ложкой в руках. Говорили о том, что скоро и в город ехать, что сначала отправят старую барыню с Теклой Павловной и мальчиков, а потом уж и все двинутся.

Кто-то постучал в окно.

Луша встала и подошла ближе.

Кто там? Что нужно?

Ну-ка, просыпайся, Дунька! - сказала Луша, смеясь. - Иди, Варвара, на расправу. Это ведь Филькина Наташка. Она в работницах на мызе. Разве ты ее не видала? Она сюда приходила.

Нет, я видала... - протянула Дуня.

Иди-ка теперь, что она тебе говорить будет. Иди, не бойся.

Да я не боюсь. Чего ей меня обижать? Она, чай, не барыня.

У Дуни было твердое убеждение, что «обидеть» могут только господа, а свой брат, простой человек, что бы ни сделал - ничего. Не страшно.

На крыльце, белом и тусклом от луны, сидела Наташа, закутанная в большой платок. Лицо ее казалось еще худее и чернее в тени этого платка, надвинутого на лоб.

Дуня вышла даже не покрывшись.

Здравствуй.

Здравствуй, - сказала Наташа.

И, помолчав, прибавила:

Ты присядь-ка, девушка, здесь. Послушай, что я тебе говорить стану.

Наташа хотела казаться спокойной.

Дуня присела на верхнюю ступеньку.

Ты Фильку знаешь? - проговорила Наташа шепотом, наклоняясь к ней.

И неожиданно для себя заплакала.

Дуня молчала.

Дуня, чем ты его приманила? - говорила Наташа, немного успокоившись. - Разве он тебе под стать? Рассуди ты сама. Брось ты это дело, Дуня. Место ваше глухое, народ вон какой серый. Разве ты это понимаешь, чтобы любить кого-нибудь? У вас этого и понятия нет. Оно - кто его знает - может быть, и лучше, только у нас-то не так. Сторона - сама видишь, заводская, город недалеко, у нас такой обычай, что коли я люблю кого - так уж и буду любить. Извела ты меня, Дуня. Самая я несчастная из-за тебя. Непонятный он, Филька, человек. Брось. Разве ты ему подходящая? Брось ты его, Дунюшка, родная.

Что тебе жалко? Кого жалко? Гостинцев, что ли, жалко?

Его самого жалко... Убиваться станет.

А меня не жалко? Я как щепка высохла. Ведь он, Филипп-то, как меня, бывало, наряжал! Отцу-матери одежду пошил, мне две подушки пуховые, перину, одеяло ватное справил... Да уж не надо бы и одеяла ватного, только бы он на меня хоть разок посмотрел. Он за тобой и в Питер потянется, коли ты его здесь не бросишь. Ты его не знаешь, Филиппа, какой он непонятный человек. А я его знаю. Он все конца ищет, во всем, во всяком деле, во всякой мысли добраться хочет до последнего. У нас резчики есть на заводе, от руки режут вензеля, да цветы, и он хорошим резчиком был - так нет, это ему мало: почему не могу всякую картину вырезать, и людей, и все... а только буквы да листья... Коли резать - так чтобы все уметь. А где же дойти? Это учиться надо. Ну и запечалился, да как! Пить стал. Пробки втачивает теперь через силу. Ну вот и с тобой так же: полюбил тебя - и все будет больше да больше любить, пока уж и любви в нем не останется... Такой он человек, Филипп этот! Дунюшка, Дуня! На тебя одну моя надежда. Больная я, вся теперь оборванная, ни чулок у меня, ни платчишка. Да и сердце все по нем болит. Может, он опять ко мне... ежели ты-то, Дуня... ежели скажешь...

Она опять заплакала, плакала долго, всхлипывая. Дуня словно что-то соображала.

Потом тронула Наташу за плечо и сказала:

Полно-ка. Не убивайся. Ничего. Я его не манила. Он сам. А мне что? Мне, пожалуй, как хочешь... Завтра у нас стирка. А потом поутру я к тебе на мызу буду. Ладно? Там уговоримся... Не плачь.

Дуня прибежала на мызу рано и вызвала Наташу к риге.

Вот тебе, - сказала она, подавая ей узелок.

Что это ты принесла?

А тебе. Тут пара чулок барышниных, да наволочка, да два полотенца. Не узнают. Я скажу - полоскала, так в реку упустила. У них чулок этих - страсть! В год не переносишь. А тебе надо.

Как же так? - нерешительно проговорила Наташа. - Ведь это не годится. Как же я возьму?

Да ведь не узнают же, - сказала Дуня убежденно. - Носи. Вот еще платок красный шелковый, от молодого барина. Ты Филиппу подари. Я сама хотела - да уж пусть лучше ты. Может, он к тебе.

Ладно, Дунюшка, - заговорила обрадованная Наташа, - я подарю, спасибо тебе. А только если Филипп к тебе нынче придет, то ты его неласково прими. Много вас, мол, таких-то шляется, скажи. - Не сиди с ним. Дуня, я тебя век не забуду.

Когда Филипп явился вечером, Дуня вошла на минуту с самоваром и не поглядела на него.

Мое почтение, - сказал Филипп.

Много вас таких-то шляется, - проговорила Дуня, как заученный урок, и поскорее вышла.

Это что же значит-с? - и Филипп большими глазами, с недоумением посмотрел на Ольгу и Лушу.

А должно быть, всему конец бывает, - злорадно отозвалась Ольга. - Нам, впрочем, ничего не известно.

Шум, сборы, суета.

Пьют чай, закусывают, несмотря на ранний час - слепую бабушку нарядили в мантилью и чепец, мальчики опять держат на цепи своего сенбернара, Текла Павловна вне себя и уверяет, что ничего из этого не будет, на пристань поспеть нельзя, да и пароход, чего доброго, не пойдет.

Но пароход свистит.

Пора идти.

Это же что такое? - вопит Текла Павловна. - Я должна и бабушку вести, и за мальчиками смотреть, и вещи сдавать? Я не могу. Я решительно отказываюсь. Это не в моих силах.

Что же вы раньше не говорили, Текла Павловна? - сердится барыня. - Ну, берите, Дуньку... кого хотите.

Давайте Дуньку! Давайте Дуньку! Да скорее чтоб собиралась! Пусть большой платок накинет, скарб ее после привезут.

Дуньку вмиг собрали. Она уехала совершенно неожиданно.

Что, кланяться Филиппу? - спросила ее Луша на крыльце.

Кланяйся... А то не, не надо... Наташке кланяйся, - прибавила Дунька, оживившись на минуту.

Филипп пришел в тот же вечер, принес с собой какой-то узелок.

А Дуня-то уехала, прости-прощай! - объявила Луша.

Куда уехала? - спросил Филипп, бледнея.

В Питер, нынче утром. И кланяться не велела. Так и сказала «не надо». Наташке, говорит, кланяйся, а Филиппу не надо.

Не надо - сказала? - машинально повторил Филипп. - Лицо его сразу осунулось, побледнело желтоватой бледностью. - Ну, не надо - так что ж... Так тому и быть.

Он повернулся и пошел.

Куда ты, парень? Вот узелок забыл.

Филипп приостановился, бессмысленно взглянул на Лушу, махнул рукой и пошел дальше.

В узелке оказались леденцы, полфунта пряников и три аршина голубого ситцу.

Пришла осень. Дни стояли чистые, желтые, прозрачные, небо казалось бледным и прохладным, пахло гарью и лесной паутиной, золотые листья падали тихо, без шума.

Даже потеплело.

Дачники оставались на Столбах последние дни. Лили была весела, вероятно, в ожидании скорого отъезда, гуляла и даже играла в крокет на площадке перед балконом.

Партии случались интересные. Играли студенты и даже «тетя», как называла Лили m-me Каминскую.

Но сегодня почему-то все играли дурно. Студенты не прошли среднего креста вперед; Лили обыкновенно первая приводила свой шар к палке и на правах «разбойника» крокировала все шары; но теперь и она запоздала - ей не давали пройти последних ворот.

Поредевшие кусты на берегу позволяли видеть далеко реку и озеро. Труба стеклянного завода слабо дымилась.

Вдруг зоркие глаза Лили заметили узенький бот, медленно подвигавшийся от завода вдоль по реке. На ботике стоял белый дощатый гроб.

Посмотрите, посмотрите, гробы возят! - взволновалась Лили. - Может, болезнь какая-нибудь на заводе! Узнать бы?

В самом деле, гроб, - согласились студенты.

Лили, увидав около кухни водовоза, принялась кричать.

Федор, Федор! Сходите, пожалуйста, к реке, узнайте, чей это гроб везут? Едут близко от берега. Пожалуйста, Федор, поскорее.

Водовоз побежал бегом. Видели, как бот остановился и мужик, который греб, что-то долго кричал Федору.

Федор без шапки, запыхавшись, вернулся к господам. Лили и студенты, с крокетными молотками в руках, обступили его.

А это, барышня, не болезнь какая, - объяснил Федор, - а это вчера на заре подмастерье заводской Филипп утонул. Его в село везут, к батюшке.

Да не может быть! - закричали все в один голос. - Филиппа знали. Лили даже слышала что-то о его ухаживании за Дуней.

Je comprends ... - протянула она. - Вы знаете, несчастная любовь, - прибавила она, обращаясь к своим. - Но как же это он? Нарочно?

Нет, зачем! - возразил Федор. - Выпивши они были, он, кузнец с заводу и еще один рабочий. И вздумали на другую сторону ехать. А как Филипп больше всех выпивши был и в нерассудительности мог бот перевернуть, то кузнец и рабочий его по рукам и ногам связали, да на дно и положили. Однако и они тоже не выдержали, стали песни петь, то да се - бот-то и действительно перевернулся. Те отрезвели и выплыли - а Филипп, связанный-то, как ключ ко дну пошел. Утром только нашли.

Ай, какой ужас! - заметила тетя довольно, впрочем, равнодушным голосом.

Лили почему-то была немного разочарована.

Вот что значит пьянство, - поучительно проговорила она, не обращаясь ни к кому.

Федор сказал:

Это точно.

Потом постоял, постоял и пошел в кухню.

Ну что же, господа? - раздался звонкий голос Лили. - Будем продолжать, надо же кончить партию! Тетя, пожалуйста! Господа, мой черед! Прохожу последние ворота! Я разбойник!

Примечания:

Печатается по изд.: Гиппиус З. Н. Новые люди. СПб.: изд. М. В. Пирожкова, 1907.

Каково отношение человека к природе и можно ли что-то изменить?

Наша природа.

Наша большая Родина.

Наша малая родина: наш город или деревня, наша улица, наш дом...

Только от нас, от каждого из нас, зависит окружающий нас мир и то, какова будет жизнь. И будет ли она вообще.

Ведь, природа и мы — это части одного целого.

Без природы мы не сможем жить. И, уничтожая природу, мы губим свою жизнь, жизнь своих детей.

А оберегая и сохраняя живую природу, мы даем шанс себе и будущим поколениям быть здоровыми и счастливыми.

Отношение человека к природе — главное правило: «Не навреди!»

Нельзя человеку брать на себя роль Господа Бога и решать, где вырубить лес, истребить животных, отравить природу выхлопными газами, почву — ядохимикатами, уничтожить жизнь, созданную Богом.

Нельзя, на разрушении живого, построить счастливую жизнь!

Хотя, весь вред, причиняемый человеком природе, совершается под предлогом создания лучшей жизни!

Природа и мы, отношение человека к природе — кто ответит?

Все возвращается: и добро, и зло. И вред, причиненный нами природе, возвращается бумерангом.

Отношение человека к природе принесло свои результаты.

Стоит ли удивляться, что природные катаклизмы, как снежный ком, обрастают вокруг человечества: тут и там — сплошные наводнения, землетрясения, пожары, ураганы и тайфуны...

Так природа возвращает нам то, что получила за многие годы от нас, не ведающих, что творим.

Сейчас все больше людей начинают не только понимать это, но и на деле стараются изменить что-то, чтобы остановить этот разрушительный процесс, чтобы словосочетание «природа и мы» не превратилось в другое — «природа или мы».

Многие решают изменить свою жизнь коренным образом: бросают обустроенное комфортное жилье в городе и переезжают куда-нибудь поближе к природе, чтобы создать свое родовое поместье, свое «пространство любви», в котором будут рождаться и расти их дети, готовые всегда беречь и защищать свою землю, свой дом, свою природу. И что немаловажно, учиться этому они будут с самого рождения на примере своих родителей.

Люди, желающие изменить свою жизнь, объединяются, создавая экопоселения. Таких сообществ уже довольно много во всем мире.

Но я не призываю вас к подобному шагу. У каждого свой путь, своя дорога.

Можно изменить свою жизнь, изменив отношение к ней (а, значит, в первую очередь, к природе), с разрушительного или даже созерцательного, на созидательное.

Начать можно с малого: не мусорить, не травить ядами и всякой химией свои участки, не ломать и не рубить деревья, не убивать животных. А садить деревья, цветы и кустарники, помогать животным, попавшим в беду, подкармливать птиц...

Просто оглянуться вокруг и понять, что природа и мы — одно целое, один большой организм.

Ведь, не станете Вы отрезать себе руку или ногу, чтобы утолить голод и стать после этого счастливым. Я, конечно, утрирую, но, если задуматься, то это так и есть.

К природе.

О, Мать, Великая Природа,
В любви приветствуем Тебя!
Ты милостью во Славу Рода,
Жизнь изливаешь из себя.

Твое величие прекрасно-
Вся мощь вселенская в тебе.
Становится легко и ясно-
Поняв любовь твою в себе.

Мы должники твои, Природа,
Не бережем тебя подчас.
Прошу от имени народа-
Прими раскаянье от нас.

Прости невежество ты наше,
Не ведаем мы, что творим.
Ты говоришь – возьмите, ваше,
А мы признать то не хотим.

Зато приняв самообеты,
Крушим с гордыней мир земной.
И стонет сердце у планеты,
Отравленное кутерьмой.

Но ты прости нас, Мать — Природа,
Одумаемся, подожди —
И Свет возьмем от Славы Рода,
И разум пустим впереди.

(Т. Лепина)

Природа и мы!

Все меньше шансов остается изменить варварское, потребительское отношение человека к природе. Но они есть.

Посмотрите, какая неповторимая природа вокруг нас! Так пусть эту красоту увидят дети, внуки, правнуки и все будущие поколения!

Пусть она живет вечно! Природа и мы!

Даже на самом маленьком клочке земли кипит удивительная жизнь.

Наверняка каждый слышал фразу, что всего одна песчинка в пустыне дает мудрость. Или что, наблюдая за бегом, муравья можно постичь всю Вселенную. Это именно одна из дверей в ту бесконечность, которая находится внутри нас.

Я обещала поговорить о том, чему нас учит природа и как в городе быть ближе к ней.

Чему нас учит природа?

Природа учит о том, что любая жизнь сменяется смертью, за которой опять приходит новая жизнь. Жизнь – смерть – жизнь.

Что есть естественные циклы: после зимы всегда приходит весна; есть время жить и есть время замирать, время сеять и собирать, а если что-то упустил, уже придется ждать следующего года.

Есть время веселья (солнца) и время печали (дождя). Нет «плохо» или «хорошо», все для чего-то необходимо.

Росток, который пробивается сквозь асфальт, учит, что всегда есть выход. И это не только «да» или «нет». Кроме того, чтобы согласится или отказаться, есть еще как минимум 17 вариантов, которые подходят для обеих сторон.

Как в городе быть ближе к природе

В любом городе можно перестроиться со стремительного общего ритма на свой, более медленный.

Это может казаться пустым провождением времени. Но оказывается, это один из способов соединиться с собой, понять себя, понять свои истинные желания, понять, куда ты идешь, что нужно взять с собой в жизнь, что откинуть. А также – это один из способов очищения души.

Для этого нужно больше прислушиваться к своим желаниям, к своим ощущениям и замечать, что происходит вокруг. Хоть на минуты, хоть на мгновения выходить из гонки и останавливаться.

Чтобы послушать, как шуршит листва на дереве, даже если оно одно единственное у вас за окном. Как чирикает воробей, потому что ворона сидит слишком близко около его гнезда.

Задержаться чуть больше у окна и посмотреть, как падает дождь в дорожку света от уличного фонаря.

Почувствовать, как обнимает теплый ветер и трогает солнце.

Понаблюдать, как копошится внизу сосед у машины или как играют дети.

Как переливаются блики на блестящей кожице вишни, отражая всю улицу.

В любом городе можно найти парк или сквер и заглядывать в него при случае. И наблюдать, в какие краски он одевается на рассвете, и как меняет он их на протяжении дня. Как преображается он с наступлением осени и пустеет зимой.

Везде можно найти кусочек Мира или просто грязь. Вопрос в том, что хотите видеть вы.