Хрестоматия по социологии. Общая социология

Учебное пособие. Северо-Казахстанский государственный университет им. М. Козыбаева. Кафедра всемирной истории и политологии. Петропавловск, 2008 - 241 с.В пособии представлены творческие портреты известных мыслителей, чьи теории существенно обогатили социологическую науку.
Оно включает в себя сведения о наиболее известных теориях классиков социологии. В нем содержатся тексты первоисточников таких ученых-социологов как, О. Конт, Г.Спенсер, Э.Дюркгейм, М.Вебер и др.
Пособие предназначается студентам высших учебных заведений.Портреты социологовЧто такое социология и что она изучает
Конт О. Дух позитивной философии
Спенсер Г. Основания социологии
Спенсер Г. Социология как предмет изучения
Дюркгейм Э. Метод социологии
Зиммель Г. Проблема социологии
Гиддингс Ф.Г. Основания социологии
Знанецкий Ф. Исходные данные социологииОб обществе
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда
Дюркгейм Э. Самоубийство
Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии
Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения
Мертон Р.К. Явные и латентные функции
Мертон Р.К. Социальная структура и аномия

The file will be sent to your email address. It may take up to 1-5 minutes before you receive it.

The file will be sent to your Kindle account. It may takes up to 1-5 minutes before you received it.
Please note you"ve to add our email [email protected] to approved e-mail addresses. Read more .

You can write a book review and share your experiences. Other readers will always be interested in your opinion of the books you"ve read. Whether you"ve loved the book or not, if you give your honest and detailed thoughts then people will find new books that are right for them.

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН СЕВЕРО-КАЗАХСТАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. М. КОЗЫБАЕВА КАФЕДРА ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ И ПОЛИТОЛОГИИ ИППОЛИТОВА Т.В. ХРЕСТОМАТИЯ ПО СОЦИОЛОГИИ (учебное пособие) Петропавловск 2008 Учебно-методическое пособие подготовлено к.соц.н. Ипполитовой Т.В. В пособии представлены творческие портреты известных мыслителей, чьи теории существенно обогатили социологическую науку. Оно включает в себя сведения о наиболее известных теориях классиков социологии. В нем содержатся тексты первоисточников таких ученых-социологов как, О. Конт, Г.Спенсер, Э.Дюркгейм, М.Вебер и др. Пособие предназначается студентам высших учебных заведений Содержание Введение Раздел 1 Портреты социологов Раздел 2 Что такое социология и что она изучает Конт О. Дух позитивной философии Спенсер Г. Основания социологии Спенсер Г. Социология как предмет изучения Дюркгейм Э. Метод социологии Зиммель Г. Проблема социологии Гиддингс Ф.Г. Основания социологии Знанецкий Ф. Исходные данные социологии Раздел 3 Об обществе Дюркгейм Э. О разделении общественного труда Дюркгейм Э. Самоубийство Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения Мертон Р.К. Явные и латентные функции Мертон Р.К. Социальная структура и аномия Введение Пособие составляет собой сборник текстов и фрагментов из трудов классиков социологии. Тексты подобраны так, чтобы были освещены основные проблемы фундаментальной социологии: теории социологического знания, теории развития и функционирования общества. Определенную роль в освоении социологической проблематики оказывают учебники и учебные пособия в виде курсов лекций, методических указаний. Однако все это дает представление о социологии в интерпретации авторов этих пособий и учебников. Чтобы глубоко и разносторонне изучить дисциплину, учащемуся необходимо самому ощутить мир научной мысли, непосредственно познакомиться с многочисленными идеями и концепциями ученых-социологов. Главную роль при этом имеют именно первоисточники – работы классиков социологической мысли. Хрестоматия позволяет читателю познакомиться с текстами или отрывками из оригинальных текстов. Представленные в хрестоматии тексты и фрагменты отображают разнообразные подходы к предмету социологии, к фундаментальным проблемам социологии, к функционированию и развитию общества и доступны для понимания студентов, изучающих социологию. В первом разделе пособия представлены краткие биографические данные известных социологов и сведения о теориях и концепциях, которые они разрабатывали. Это поможет студентам легче освоить хрестоматийный материал. Второй раздел включает тексты, посвященные методам социологии, структуре социологического знания, социологии как предмета изучения. Третий раздел включает тексты, в которых авторы раскрывают содержание своих теорий по проблемам развития общества, структуре общества, вопросам понимания общества через выполнение определенных функций. Цель данного пособия передать словами основателей социологии основной смысл, главное содержание их учений, увидеть значение социологии как науки. Представленный материал может быть использован при устном изучении тем, а также для написания рефератов и докладов. РАЗДЕЛ 1 Портреты социологов Конт Огюст (Comte) (1798-1857) - известный французский философ и социолог, основатель позитивистской традиции в обществознании. Родился во французском городе Монпелье. С 16 лет и до последних дней жил в столице Франции. Учился в Высшей Политехнической школе в Париже, где получил систематическое образование в области естественных наук, которые расширял и углублял в ходе самостоятельных занятий. Постепенно у него сформировался интерес к литературным, философским и социальным вопросам. В течение 7 лет (с 1817 по 1824 гг.) Конт был секретарем и учеником Сен-Симона, который помог ему расширить и углубить познания в области общественных наук. Еще в период сотрудничества с Сен-Симоном Конт напечатал ряд небольших статей, содержание которых свидетельствует о том, что он серьезно работал над социальными проблемами. В качестве примера можно привести его статью под названием "План необходимых научных работ, чтобы реорганизовать общество" (1822). Эта статья была перепечатана в 1824 г. под названием "Система позитивной политики" в серии Сен-Симона "Катехизис промышленников". Главный труд своей жизни "Курс положительной философии" Конт создавал 13 лет (с 1829 по 1842 гг.). Эта большая работа, первый том которой вышел в 1830 г., представляет ряд философий отдельных наук, которые следуют одна за другой в определенной последовательности: философию математики сменяет философия астрономии и физики, химии и биологии... Три последних тома "Курса" Конт посвящает изложению "социальной физики", или "социологии". В первом из этих трех томов доказывается необходимость изучения социологических законов и даются теоретические обоснования социальной теории. В 5-м и 6-м томах "Курса" он подробно характеризует основной закон своей науки об обществе - закон трех стадий. В заключение Конт высказывает идеи, которые стали основополагающими при создании им "Системы позитивной политики". Закончив "Курс положительной философии", Конт работает над "Системой позитивной политики", четыре тома которой были написаны и опубликованы им за период с 1851 по 1854 гг. Здесь Конт излагает свои соображения о политических и нравственных началах будущего общественного устройства. В 1849 г: выходит "Позитивистский календарь". В 1852 г. Конт публикует "Позитивистский катехизис", а в 1854 г. - "Позитивистскую библиотеку". В последние годы жизни Конт начал писать еще одно произведение под названием "Субъективный синтез". В эту работу он планировал включить систему "позитивной логики", систему "позитивной морали" и систему "позитивной промышленности". Но осуществить задуманное ему не удалось. Конт полагал, что с помощью науки можно познать скрытые законы, управляющие всеми обществами. Такой подход он назвал сначала социальной физикой, а затем социологией (т.е. наукой об обществе). Конт стремился выработать рациональный подход к изучению общества, основу которого составили бы наблюдение и эксперимент. По Конту, такой подход; часто называемый позитивизмом, обеспечит практическую основу для нового, более устойчивого общественного порядка. Позитивистскую социологию Конта составляют две основные концепции. Одна из них – социальная статика – раскрывает взаимоотношения между социальными институтами. Согласно Конту, в обществе, как и в живом организме, части гармонично согласованы между собой. Но, будучи уверенным, что обществам в большей мере присуща стабильность, Конт проявлял также интерес к социальной динамике, к процессам социальных изменений. Изучение социальной динамики важно, так как она способствует реформам и помогает исследовать естественные изменения, происходящие в результате распада или переустройства социальных структур. Две идеи, берущие начало в работах Конта, просматриваются в ходе развития социологии: первая – применение научных методов для изучения общества; вторая – практическое использование науки для осуществления социальных реформ Спенсер Герберт (Spencer) (1820-1903) - выдающийся английский фило​соф и социолог, сторонник позитивизма и эволюционизма в естествознании, родился в Дерби, умер в Брайтоне. Спенсер не получил сколько-нибудь систематического гуманитарного образо​вания и вплоть до 1846 г. работал железнодорожным инженером. Параллельно стремительно расширял свои познания в различных областях, что и позволило ему в 1848 г. стать главным редактором знаменитого журнала "Экономист". Именно в это время Спенсер стал проявлять интерес к социальным вопросам и их обобщению в рамках собственной теории. В 1850 г. вышел научный труд Спенсера - "Социальная статистика". Как один из основоположников органической школы, Спенсер вслед за О. Контом ввел в социологию идею изменчивости и "плавного" эволюционизма. Понятия эволюционистской социологии Спенсера - "возрастающая связан​ность", "переход от гомогенности к гетерогенности", "определенность", - описывающие морфологическую структуру общества, позволяли английскому социологу-позитивисту проводить аналогию между биологической и социальной эволюцией, между живыми организмами и обществом. В свою очередь, это рас​крывало возможность применения в социологии естественнонаучных методов, что и составляло одну из целей позитивистского подхода к обществознанию. В главном социологическом произведении - трехтомных "Основаниях социо​логии" (1876-1896) - Спенсер уподоблял сословно-классовое строение общества и присущие ему различные функции разделению функций между органами живого тела. Однако отдельные личности обладают, по мысли Спенсера, гораздо большей самостоятельностью, чем биологические клетки. Подчеркивая свойство саморегуляции в живой материи, Спенсер на этом основании ставил под сомнение значимость государственных форм, рассматривая их в качестве инструментов насилия в большей мере, чем агентов регуляции. Двумя полюсами эволюции общества английский социолог признавал военный и промышленный типы устройства общества. Эволюция идет по направлению от первого ко второму. В той мере, в какой закон выживания наиболее приспо​собленного реализует себя в общественной динамике, общество приближается к промышленному типу, характеризующемуся прежде всего дифференциацией, основанной на личной свободе. Социальные революции рассматривались Спенсе​ром как болезнь общества, а социалистическое переустройство - как противное органическому единству социальной системы и эволюционному прогрессу, основанному на выживаемости наиболее приспособленных и одаренных. К числу важнейших его работ также относятся "Начала социологии", "Грядущее рабство". Герберт Спенсер - социолог-позитивист, основоположник органической школы в социологии. На Спенсера оказала глубокое влияние теория эволюции Ч. Дарвина. Он полагал, что ее можно применить ко всем аспектам развития Вселенной, включая историю человеческого общества. Спенсер сравнивал общества с биологическими организмами, а отдельные части общества (образование, государство и т.д.) – с частями организма (сердцем, нервной системой и др.), каждая из которых влияет на функционирование целого. Спенсер считал, что общества, подобно биологическим организмам, развиваются от простейших форм к более сложным. «Естественный отбор» происходит и в человеческом обществе, способствуя выживанию самых приспособленных. Процесс адаптации, по Спенсеру, способствует усложнению общественного устройства, так как его части становятся более специализированными. Таким образом, общества развиваются от сравнительно простого состояния, когда все части взаимозаменяемы, в направлении сложной структуры с совершенно несхожими между собой элементами. В сложном обществе одну часть (т.е. институт) нельзя заменить другой. Все части должны функционировать на благо целого; в противном случае общество развалится. Согласно Спенсеру, такая взаимосвязь является основой социальной интеграции. Спенсер считал, что для человечества полезно избавляться от неприспособленных индивидов с помощью естественного отбора и правительство не должно вмешиваться в этот процесс – такая философия получила название «социальный дарвинизм». Он считал эту философию приемлемой также для коммерческих предприятий и экономических институтов. Спенсер полагал, что при невмешательстве права в социальный процесс, на основе свободного взаимодействия между индивидами и организациями будет достигнуто естественное и устойчивое равновесие интересов. Дюркгейм Эмиль (Durkheim) (1858-1917) - французский философ и социолог. Родился во французском городе Эпинале. После окончания местного лицея поступил в Высшую Нормальную школу в Париже. Получив образование философа, Дюркгейм занялся преподавательской деятельностью в провинциаль​ных лицеях. Именно в этот период (1882-1887 гг.) у него формируется стойкий интерес к общественно-политической жизни и ее теоретическому осмыслению. В 1885-1886 гг. он изучает в Париже, а затем в Германии философию, социальные науки и этику. С 1887 по 1902 гг. Дюркгейм преподает социальные науки в университете Бордо. Здесь же в 1896 г. он начинает издавать социологический ежегодник, который завоевывает широкое признание в самых различных общественных кругах. С 1902 по 1917 г. читает лекции в Сорбонне. Главные работы были написаны и опубликованы Дюркгеймом во время его пребывания в Бордо. "О разделении общественного труда" (1893) - докторская диссертация, в которой Дюркгейм раскрывает теоретические и социально-по​литические принципы своей теории. Одно из главных произведений Дюркгейма -"Правила социологического метода" (1895). В нем он излагает свою знаменитую концепцию "социологизма". Третья работа Дюркгейма - "Самоубийство: Социологический этюд" (1897) - считается классическим примером приложения теоретических установок к анализу практики социальной действительности. Уже в Париже в 1912 г. выходит еще один большой труд Дюркгейма под названием "Элементарные формы религиозной жизни", который явился результатом изучения религии как общественного феномена. Подобно тому, как Конт первым ввел в научный обиход термин "социология", Дюркгейм первым среди западных социологов применил понятие "прикладная социология", считая, что последняя должна дать набор правил социального поведения. Дюркгеймовская социологическая традиция нашла продолжение в так называемой французской социологической школе, представители которой (Бугле, Мосс, Хальбвакс и др.) развивали и конкретизировали идеи своего великого учителя. Умер в Париже. Эмиль Дюркгейм – продолжатель контовской и спенсеровской позитивистской и эволюционистской линии в социологии, основатель французской социологической школы, автор классических трудов по социологии: "О разделении общественного труда"; "Правила социологического метода", "Самоубийство"; "Элементарные формы религиозной жизни". Особенно велика его заслуга в углубленной разработке проблем предмета и особенно метода социологии, структуры общества и функциональной роли ее элементов, сущности и путей достижения социального порядка, социологии религии. Взгляды Дюркгейма нередко характеризуют одним словом – социологизм, т.к. предложенный им теоретико-методологический способ изучения общества отличался сугубо социологическим характером, когда на первый план выдвигалась задача исследования законов социальной реальности, позволяющих понять сущность всех общественных явлений и процессов, включая и индивида. Именно этим и призвана заниматься, по Дюркгейму, социология и только социология. В этом и состоит своеобразие предмета и метода социологии. Наиболее наглядно социологизм Дюркгейма проявился в его концепции особой и автономной социальной реальности как системы социальных фактов, в его стремлении объяснить социальное социальным, в определении специфичности предмета и метода социологии, в признании социальной реальности высшим типом реальности и необходимости использования другими общественными науками социологического метода. Дюркгейм писал, что основное правило его социологического метода состоит в том, что социальные факты нужно рассматривать как вещи, где вещь - всякий объект познания. Их наиболее характерные черты – объективность, независимое от индивидов существование и способность оказывать на поведение индивидов принудительное воздействие. Поведение людей определяются не столько свойствами и особенностями личности, не индивидуальными причинами и факторами, а сложившейся совокупностью социальных фактов. При этом один социальный факт следует выводить из другого, из самого общества, а не их аналогий с физическими или биологическими явлениями. Общество, социальная реальность рассматриваются Дюркгеймом, с одной стороны, как часть природы, подчиняющаяся действию определенных законов, с другой – как реальность особого рода, несводимая к другим ее видам. “Общество есть система, образованная ассоциацией индивидов и представляющая собой реальность, наделенную своими особыми свойствами”. При этом провозглашается приоритет социальной реальности над индивидуальной, ее решающая роль в детерминации сознания и поведения индивида. Социальные факты Дюркгейм подразделял на: 1. морфологические (плотность населения); 2. образующие материальный субстрат общественной жизни; 3. духовные (общественное сознание), за которыми признавалась решающая роль. Рассматривая общество как ценностно-нормативную систему, Дюркгейм серьезное внимание уделил исследованию и ненормальных, патологических ее состояний, связанных с потерей социальной солидарности. Например, изучению аномии, под которой он понимал кризисное, болезненное состояние общества, характерное для переходных и кризисных периодов общественной жизни, когда старые ценности и нормы перестают действовать, а новые еще не утвердились. С аномией он связал и такое явление как самоубийство, выявив его связь с принадлежностью индивидов к определенным социальным группам, зависимость числа самоубийств от степени ценностно-нормативной интеграции общества, группы. Три типа самоубийства в зависимости от степени воздействия социальных норм на индивида: 1. эгоистическое, 2. альтруистическое 3. аномическое. Религию Дюркгейм рассматривал, как связанную систему верований и обрядов в священное, а не как веру в Бога; он считал, что религия упрочивает социальную солидарность и формирует социальные идеалы, ведет к поклонению обществу, реальному обществу – объекту всех религиозных культов. Дюркгейму удалось одним из первых органически соединить эмпирическое и теоретическое, фундаментальное и прикладное в социологическом исследовании, в чем его большая заслуга перед социологической наукой. Он разработал не только общую теорию и методологию социологического исследования, но и его конкретные методы, правила. Велик его вклад и в разработку специальных отраслей социологии: социологии права, морали, религии, отклоняющегося поведения. Все это делает Дюркгейма классиком социологии рубежа прошлого и нынешнего столетий. Основное значение в своей научной деятельности Дюркгейм придавал изучению причин порядка и беспорядка в обществе. Он разработал концепцию коллективного сознания (совокупности убеждений и мнений), разделяемых всеми членами данного общества. Социальная интеграция существует, когда члены общества (или другие группы) придают важное значение его нормам и руководствуются ими в своей жизни. Когда индивид не желает следовать общим нормам, возникает аномия. Эта ситуация может быть результатом любого резкого изменения социальной структуры (например, при внезапных экономических подъемах или спадах). Многие идеи Дюркгейма сформировались на основе его знаменитого исследования проблемы самоубийства. Он установил связь между самоубийством и такими факторами, как национальность, религия, пол, возраст и даже время года. Он доказал, что количество самоубийств изменяется обратно пропорционально социальной интеграции, т.е. самоубийство характерно для представителей определенных групп и поэтому становится социальным явлением или, по Дюркгейму, «социальным фактом». «Чтобы объяснить социальный факт, – писал Дюркгейм, – мы должны выяснить его функцию в создании социального порядка». Дюркгейм обосновал принципы объективизма и эмпиризма в исследовании социальных фактов. Главное правило: «Социальные факты нужно рассматривать как вещи», т.е. признавать их независимое от субъекта существование и исследовать их объективно, как исследуют свой предмет естественные («позитивные») науки. Вебер Макс (Weber) (I864-I920) - немецкий ученый, один из наиболее крупных теоретиков общества, основоположник понимающей социологии и теории социального действия; юрист по образованию (Гейдельбергский, Берлинский и Геттингенский университеты), историк, экономист, социальный философ, родился в Эрфурте. Вебер преподавал во Фрайбургском, Гейдельбергском и Мюнхенском университетах. Он активно содействовал институционалиации социологии в Германии, оставил богатое теоретическое наследие, оказавшее большое влияние на развитие методологии социального познания. Основные труды Вебера можно условно сгруппировать тематически: 1. труды по социально-экономической истории ("К истории торговых обществ в средние века", 1889; "Римская аграрная история и ее значение для государственного и частного права", 1891; "Социальные причины упадка античной культуры", 1896; "Аграрные отношения в древности", 1897; "Экономическая история", 1919-1920; "Город", 1920-1921); 2. труды по социально-экономическим проблемам Германии (серии публикаций с 1892 по 1912 гг. о положении немецких сельскохозяйственных рабочих, о бирже, о положении немецких рабочих в промышленности); 3. труды по социологии религии ("Протестантская этика и дух капитализма", 1904-1905, 1920; "Протестантские секты и дух капитализма", 1906, 1920; "Хозяйственная этика мировых религий", 1915-1916, 1916-1917, 1918-1919, 1920; "Предваритель​ное замечание", 1920; "Социология религии", 1922); 4. труды по теории хозяйства и общества (предисловие к первому тому "Очерка социальной экономики", 1914; "Хозяйство и общество", 1922; "Рациональные и социологические основы музыки", 1921); 5. труды по методологии науки (серия статей с 1903 по 1905 гг.: "Рошер и Книс и логические проблемы исторической политэкономии", "Объективность социально-научного и социально-политического познания", 1904; 6. "Критические исследования в области логики наук о культуре", 1906; "О некоторых категориях понимающей социологии", 1913; «Смысл "свободы от оценки" в социологической и экономической науке», 1917). Социологический аспект можно выделить во всех исследованиях Вебера, но собственно социологическая проблематика наиболее полно представлена в по​смертно изданных: фундаментальном труде "Хозяйство и общество" и сборниках статей по методологии науки. Здесь подводятся итоги его исследо​ваний в области индустриальной социологии, этносоциологии, социологии религии, права, политики, музыки, власти, излагаются основы общей социологии, обретают относительно законченный вид основные методологические концепции: понимания, идеальных типов и свободы от ценностей. В 1910 г. Вебер принимал участие в создании Германского социологического общества. Научный авторитет Вебера необычайно возвысившийся еще при его жизни, позднее превратил Вебера в общепризнанного классика современной социологии, влияние которого испытали все современные социологи. Умер в Мюнхене. Макс Вебер – создатель понимающей социологии и теории социального действия, один из основателей социологии 20 века. Наименование “понимающая социология” и “теория социального действия” учение Вебера получило в связи с тем, что в его основе лежало сосредоточение внимания социолога на выявлении смысла действия людей, их поведения, который (смысл) они сами в эти действия и поведение вкладывают. Социология по Веберу – наука об осмысленном социальном действии. Идя таким путем, можно понять, считал он, действительную сущность и общества в целом и его структуры. Не всякое действие человека является социальным. Вне связи друг с другом действия выступают не как социальные, а как личностные. Действие становится социальным лишь тогда, когда: · действующий субъект вкладывает в него свой определенный смысл, действие субъекта мотивировано; · действие, поведение людей соотнесено с поведением других, соориентировано. М.Вебер выделяет два признака социального действия: 1. субъективно подразумеваемый смысл 2. ориентация на поведение других людей. Сами социальные действия подразделяются на 4 категории по степени рациональности: · целерациональные, · ценностно-рациональные, · аффективные · традиционные. Положив в основу своей теории соц. действия рациональность, Вебер почти все внимание обращает на два первых типа действий, т.к. только они являются по-настоящему осознанными, социальными. Целерациональное действие – идеальный, абсолютно рациональный тип соц. действия. Действующий субъект однозначно осознает его цели, рационально соотнесенные с осмысленными средствами, подходящими с точки зрения субъекта для достижения данной цели. Ценностно-рациональное действие – действие, смысл которого не в достижении внешней цели, а в собственной вере действующего субъекта в самоценность этого действия как такового. Совершаются, не считаясь с предвидимыми последствиями, на основе убеждений долга, достоинства, религии, красоты. В аффективных и традиционных типах действия рациональность представлена очень слабо, субъективно они иррациональны. Первое крайне эмоционально, второе основано на подражании, соблюдении обычаев и традиций по привычке. Совместно с Г. Риккертом и В. Дильтеем М.Вебер разрабатывал концепцию идеальных типов – определения образов-схем, рассматриваемых как наиболее удобный способ упорядочения эмпирического материала. Концепция идеальных типов противостоит идее универсальной закономерности исторического развития и служит методологическим обоснованием плюрализма. Во всех исследованиях Вебер проводил мысль о рациональности как определяющей черте современной европейской культуры. Рациональность противостоит традиционному и харизматическому способам организации общественных отношений. Центральная проблема Вебера – связь хозяйственной жизни общества, материальных и идеологических интересов различных социальных групп и религиозного сознания. Вебер рассматривал личность как основу социологического анализа. Он считал, что такие сложные понятия, как капитализм, религия и государство, могут быть осмыслены только на основе анализа поведения индивидов. Получая достоверные знания о поведении личности в социальном контексте, исследователь может лучше понять социальное поведение различных человеческих общностей. Занимаясь изучением религии, Вебер выявил взаимосвязи между социальной организацией и религиозными ценностями. По Веберу, религиозные ценности могут быть мощной силой, влияющей на социальные изменения. Так, в работе «Протестантская этика и дух капитализма» Вебер описал, как вера побуждала кальвинистов к жизни, исполненной труда и бережливости; оба эти качества способствовали развитию современного капитализма (капитализм, по Веберу, – наиболее рациональный тип хозяйствования). В политической социологии Вебер уделял внимание конфликту интересов различных группировок правящего класса; главный конфликт политической жизни современного государства, согласно Веберу, – в борьбе между политическими партиями и бюрократическим аппаратом. Зиммель Георг (Simmel) (родился 1 марта 1858 г. в Берлине) - немецкий философ и социолог, основоположник формальной социологии. С 1901 г. -экстраординарный профессор Берлинского, а с 1914 г. - профессор Страсбургского университета. Написал более 30 книг. Его духовная эволюция шла от натурализма, связанного с воздействием на него прагматизма, социал-дарвинизма и эволюционизма. Далее следовал неокантианский этап с отнесением ценностей культуры к сфере, лежащей по ту сторону природной каузальности и пониманием деятельности гуманитария как "трансцендентального формотворчества" в соответствии с различными формами, видения которого возникают различные "миры" культуры. И, наконец, последний этап характеризуется разработкой идеи жизни, реализуемой в самоограничении посредством ею же самой созидаемых форм. На "трансвитальном уровне" философия жизни превращается в философию культуры. В движении бесконечно зарождающихся новых культурных форм воплощается ряд конфликтов: содержания и формы, "души" и "духа", "субъективной" и "объективной" культур. "Формальная" социология - интегральная часть культурфилософской и общефилософской концепции Зиммеля. Ее основные понятия - "содержание" (цели, мотивы, побуждения человеческих взаимодействий) и "форма" (универ​сальный способ воплощения и реализации исторически изменчивых содержаний), которые, взаимодействуя, реализуют общество. Задача "чистой" социологии - изучение форм, задача "философской" социологии - анализ исторических судеб этих форм в их связи с культурно обусловленным содержанием. Основные работы: "Philosophie des Geldes" (Lpz., 1900), "Soziologie" (Lpz., 1908). "Schriften zur Soziologie" (Fr/M., 1983). В русском переводе публиковались работы "Социальная дифференциация: Социологическое и психологическое исследование." (М. 1909); "Проблема социоло​гии" (СПб., 1913). Умер 26 сентября 1918 г. в Страсбурге, Франция. Предметом социологии Зиммель считал формы социального взаимодействия людей, сохраняющиеся при всех изменениях конкретного исторического содержания. При этом социальное односторонне понимается как совокупность межиндивидуальных отношений. В русле такого подхода Зиммель анализировал социальную дифференциацию, социальные формы (договор, конфликт, конкуренция, авторитет, подчинение и т.д.), отношения, возникающие в малых группах. В «Философии денег» Зиммель дал социально-психологический анализ роли денег в развитии различных отношений между людьми как предпосылки развития личности и индивидуальной свободы. Социология конституировалась у Зиммеля как метод вычленения во всей совокупности социальных явлений особенного ряда факторов, так называемых форм обобществления. За выявлением этих форм следуют их упорядочение, систематизация, психологическое обоснование и описание в историческом измерении и развитии. Маркс Карл (1818–1883) – немецкий философ, социальный мыслитель, экономист. Главный вклад Маркса в социологическую мысль – анализ социальной структуры общества, непосредственно основанной на убеждении, что, суть исторического процесса – борьба за контроль над собственностью и богатством. Эта борьба обусловлена разделением труда, в результате которого образуются классы, имеющие противоположные интересы. Сущностная природа классов изменяется в различные периоды истории в зависимости от господствующего способа экономического производства. Таким образом, в условиях капитализма существует конфликт между теми, чей труд используется для создания богатства, и владельцами средств производства. Согласно Марксу, в любой исторический период напряженность между антагонистическими группами – источник социальных изменений. Этим объясняется, почему капитализм сформировался в недрах феодализма. По Марксу, в конечном итоге социализм одержит победу над капитализмом. Борьба как причина социальных перемен – в этом сущность конфликтологической теории Маркса. Вклад Маркса в развитие социологической мысли, особенно в области анализа социальных классов и социальных изменений, сохраняет значение и в настоящее временя. Дильтей Вильгельм (1833–1911) – немецкий историк культуры и социальной философии. Представитель философии жизни, создатель так называемой понимающей психологии, послужившей толчком к созданию понимающей соции и школы «истории духа» (истории идей) в немецкой истории культуры конца XIX – начала XX в. Центральным у Дильтея является понятие жизни как способа бытия человека, культурно-исторической реальности. Человек, по Дильтего, не имеет истории, но сам есть история, которая только и раскрывает, что он такое. От человеческого мира истории Дильтей резко отделяет мир природы. Задача философии (как «науки о духе»), по Дильтею, – понять «жизнь» исходя из нее самой. В связи с этим Дильтей выдвигает метод «понимания» как непосредственного постижения некоторой духовной целостности. Понимание, родственное интуитивному проникновению в жизнь, Дильтей противопоставляет методу «объяснения», применимому в «науках о природе». Понимание собственного внутреннего мира достигается с помощью интроспекции (самонаблюдения), понимание чужого мира – путем «вживания», «вчувствования»; по отношению к культуре прошлого понимание выступает как метод интерпретации, названный Дильтеем герменевтикой. (В более поздних работах Дильтей отказывается от интроспекции как психологического способа «понимания».) Дильтей совместно с Риккертом (а позднее М. Вебером) разрабатывал концепцию идеальных типов. Он оказал значительное влияние на развитие философии и социологии XX в. – на философскую герменевтику, историческую социологию, особенно на М. Вебера и отчасти Г. Зиммеля. Вундт Вильгельм (Wundt) - родился 16 августа 1832 г. в г. Неккарау, Баден - немецкий психолог, физиолог, философ, языковед. Ему принадлежит разработка физиологической психологии как особой науки, использующей метод лабораторного эксперимента для расчленения сознания на элементы и выясне​ния закономерной связи между ними. Созданная им в 1879 г. первая в мире психологическая лаборатория стала международным центром эксперименталь​ной психологии. В ней изучались ощущения, время реакции, ассоциации, внимание, чувства. Предметом психологии Вундт считал непосредственный опыт - доступные самонаблюдению явления или факты сознания; однако высшие психи​ческие процессы (речь, мышление, воля), по Вундту, недоступны эксперименту, и он предложил изучать их культурно-историческим методом. Он стоял на позициях психофизического параллелизма. В области сознания действует особая психическая причинность, а поведение определяется апперцепцией. Опыт психологического истолкования мифа, религии, искусства и других явлений культуры Вундт предпринял в 10-томной "Психологии народов" ("Volkerpsychologie", 1900-1920 гг.). Вундт определял язык как одну из форм проявления "коллективной воли", или "народного духа". С этим пониманием языка как динамического процесса связано выделение в качестве главного объекта языкове​дения языковой деятельности, а не языковой системы. В число основных его работ в русском переводе входят также: "Основные черты психологической истории развития человечества", "Основания физиоло​гической психологии" (1880-1881), "Лекции о душе человека и животных" (1894), "Система философии" (1902), "Очерки психологии" (1912), "Введение в психоло​гию" (1912), "Естествознание и психология" (1914). Умер 31 августа 1920 г. в г.Гросботене, близ Лейпцига. Гумплович Людвиг (Gumplowicz) (1838-1909) – польско-австрийский, социолог и правовед. Родился в Кракове. С 1882 г. - профессор государственного административного права в университете г. Грац (Австрия). Автор научных трудов по теории и истории социологии, правоведению, вопросам австрийского права и истории образования Австро-Венгрии. Представитель монизма социологии. Разделял позиции социал-дарвинизма, рассматривал социальные законы как форму проявления законов природы. Важнейшие положения социологии Гумпловича: предмет социологии социальные группы и их взаимоотношения; основные понятия социологии "раса" и "этноцентризм"; исходный пункт социологии - теория полигенизма (множественности происхождения человеческого рода); универсальный фактор социального развития - постоянная межгрупповая борьба. В результате борьбы между первобытными ордами, считает Гумплович, возникло государство, и с этого момента борьба принимает две формы: межгосударственную и внутригосударственную (т.е. между группами, классами, сословиями, политическими партиями). Государство - организация господства большинства над меньшинством. Семья, собственность, право - продукты государства. Всякое право есть порядок неравенства. В понимании исторического процесса первостепенную роль отводит политическому фактору, считает, что общество в своем развитии проходит cтадии становления, расцвета и гибели. Взгляд Гумпловича на альтернативу человечества: организация господств основанного на неравенстве (в лице государства), или анархия, которая для культурного человечества невыносима. Умер в Граце. Важнейшие труды Гумпловича: «Race и Staat» (1875); «Das Recht des Nationalitat и Sprachen in Osterreich-Ungarn» (1879); «Rechtsstaat u. Socialismus» (1881); «Der Rasenkampf» (1883) (рус. перевод.: «Борьба рас.» 1883); «Griindniss der Sozilogie» (1885) (рус. пер.: «Основания социологии.» 1899); «Die soziologische Staatsidee (1892)». Л.Гумплович предметом социологии считал социальные группы, а непрерывную и беспощадную борьбу между ними – главным фактором социальной жизни. Основа социальных процессов в целом, по Гумпловичу, – в стремлении человека к удовлетворению материальных потребностей. На заре истории вражда характеризует отношения между ордами, разделенными расово-этническими признаками. В результате порабощения одних орд другими возникает государство, при котором борьба между ордами уступает место борьбе между сословиями, классами и т.д., а также между государствами. Гумплович рассматривал общество как сверхиндивидуальную реальность. Натурализм в понимании общества тесно связан у него с фаталистической трактовкой социальных законов, фетишизацией исторической необходимости. Гумплович отрицал существование общественного прогресса, интерпретируя общественное развитие как круговорот, в котором каждое общество проходит этапы становления, расцвета и гибели. В работе «Расовая борьба» Гумплович ввел понятие «этноцентризм», впоследствии разрабатывавшееся Самнером и вошедшее в понятийный аппарат социологии. Натурализм и вульгарный материализм, присущие концепциям Гумпловича, отвергаются в большинстве современных социологических теорий. Лебон Гюстав (Le Bon) (1841-1931) - французский социолог, социальный психолог, публицист, автор ряда работ по физике и химии, доктор медицины, родился в Ножан-ле-Ротру. Путешествовал по Европе, Северной Африке и Азии, где написал более половины своих трудов, в основном по антропологии и архео​логии. Последний из них - "Монументы Индии" (Les monuments de I"lnde) - опуб​ликовал в 1893 г. в возрасте 52 лет. Лишь после этого увлекся социальной психо​логией, сделавшей его впоследствии знаменитым. Наиболее известные работы -"Психология народов" (1894) и "Толпа" (1895). Кроме того, создал натурфи​лософскую концепцию, близкую к энергетизму "L"evolution de la materie" (1909). Лебон отстаивал идею расового детерминизма в развитии цивилизации. В ка​честве фундамента социальной эволюции он рассматривал не разум, а ирра​ционально-волевую, эмоциональную сферу психической жизни - чувства и веро​вания. Сего точки зрения, психология- основа познания истории. Лебон является автором одного из первых вариантов доктрины "массового общества". Рассматривая массу (толпу) как иррациональную разрушительную силу, Лебон полагал, что цивилизация всеми своими достижениями обязана деятельности элиты, и выступал против идеи социального равенства и социализма. Согласно его концепции, поведение индивида в толпе носит бессознательный и иррацио​нальный характер, ему присущи нетерпимость, догматизм, утрата чувства ответственности, повышенная эмоциональность и умственный примитивизм. В основе всех социальных изменений лежит изменение идей, внушаемых массам немногими лидерами посредством утверждения, повторения и заражения. Революции он считал проявлениями массовой истерии. Конец XIX - начала XX в. Лебон характеризовал как наступление "эры масс" и предсказывал неизбежный в этой связи упадок цивилизации. Идеи Лебона оказали влияние на развитие социальной психологии, а также доктрин "массового общества", получивших распространение в западной социо​логии. Умер в Париже. Лебон занимался также вопросами антропологии, археологии, естествознания. Он выдвинул один из первых вариантов теории массового общества. С позиций аристократического элитизма выступал против идеи социального равенства, стремился доказать неравенство различных рас. Отождествляя массу с толпой, он предвещал наступление «эры масс» и связанный с этим упадок цивилизации. Лебон делил толпу на «разнородную» (уличные, парламентские собрания и т.д.) и «однородную» (секты, классы, касты). Рассматривая массу (толпу) как иррациональную разрушительную силу, он подчеркивал бессознательный и эмоциональный характер поведения индивидов в толпе, которыми в данном случае управляет закон «духовного единства толпы». По Лебону, поведение индивида в толпе радикально меняется: им овладевают ощущение непреодолимой силы, нетерпимость, утрачивается чувство ответственности. Ведущую роль в общественном развитии он отводил изменениям в идеях, внушаемым массам немногими «вожаками» посредством утверждения, повторения и заражения. Революции Лебон считал проявлением массовой истерии. Тард Габриель (Tarde) (1843-1904) - французский социолог, представи​тель психологического направления в социологии, один из основоположников социальной психологии, автор ряда работ по философии права. Родился в Сарли, получил юридическое образование, в 1869-1894 гг. находился на юридической службе в Сарли. С 1894 г. жил в Париже, где возглавлял отдел криминальной статистики в Министерстве юстиции, преподавал новейшую философию в учебных заведениях. В 1900 г. был избран членом академии нравственных и политических наук. Главные произведения: "Социальные законы", "Законы подражания", "Всемирное противопоставление", Социальная логика". Исходным пунктом социологической теории Тарда является трактовка социальности как подражательности, являющейся проявлением основного закона всего сущего - всемирного повторения. Общество в конечном счете есть подражание. Возможность социальной эволюции Тард связывает с отклонени​ями от строгого повторения, инновациями, т.е. актами индивидуального твор​чества, изобретениями. Подражание подхватывает то, что первоначально было лишь отклонением, и таким образом осуществляется эволюция общества. Позже Тард разработал теорию социального конфликта индивидов с разными идеями и изобретениями. В противоположность Дюркгейму Тард поставил во главу угла изучение индивида, а не групп или организаций, и рассматривал общество как продукт взаимодействия индивидуальных созданий через передачу и усвоение ими верова​ний и желаний. Исходя из этого, он полагал, что необходимо создать науку - социальную психологию, которая должна исследовать взаимодействие индивиду​альных сознаний и стать фундаментом социологии. Тард внес значительный вклад в изучение механизмов межличностных отношений, разрабатывал проблемы общественного мнения, психологии толпы, изучал механизмы психологического заражения и внушения; способствовал включению в арсенал социологии эмпирических методов - анализа исторических документов и статистических данных. Социологические идеи Тарда оказали влияние на Э. Росса, Ч. Эллвуда, Д. Болдуина, Ч. Кули, Д. Дьюи. Его концепции повлияли на теории "массового общества", исследования массовых коммуника​ций и распространения инноваций. Умер в Париже. Тард сравнивал общество с мозгом, клеткой которого является мозг индивидуума. Коллективное сознание он считал функцией индивидуальных сознаний, видел в психологии ключ к пониманию социальных явлений и пытался заложить фундамент социальной или коллективной психологии (интерпсихологии), которая занимается исключительно отношениями нашего Я к другим Я их взаимными влияниями. Тард объяснял общественную жизнь и ее процессы действием простых психических механизмов. Элементарным общественным фактом Тард считал психическое состояние индивида, вызванное влиянием другого индивида. Это состояние исследует интерментальная психология, которую Тард назвал социологией. По Тарду, первым условием общественных фактов являются изобретения – акты творчества, создающие язык, правительство, религию и т.д. Другая тенденция – стремление к подражанию (новые изобретения – новые волны подражания). Особое значение Тард придавал воздействию таких средств коммуникации, как телефон, телеграф и особенно газеты. Различая психологию индивида и психологию толпы, Тард выделял промежуточное звено – публику, которая формируется при помощи средств массовой коммуникации и обладает общим самосознанием. Концепции Тарда повлияли на теории «массового общества», исследования массовой коммуникации и распространения инноваций. Парето Вильфредо (Pareto) (родился 15 июля 1848 г. в Париже) - итальянский экономист и социолог. Сущность его методологии состоит в критике априорных метафизических суждений и понятий в социологии, в сведении ее к эмпирически обоснованному знанию об обществе, базирующемуся на описании фактов и формулированию законов, выражающих функциональные зависимости между фактами. Он постулировал математическое выражение этих зависи​мостей. Исходным пунктом социологической теории Парето является концеп​ция нелогического действия, согласно которой человеческое поведение имеет иррациональный и алогичный характер, что отчетливо проявляется в ходе истории. Любые теории и идеологии являются оправданием действия и имеют целью придать последнему внешне логичный характер, скрыв его истинные мотивы. Парето использует свой термин "дериваты", что есть расчеты и объяснения, которые люди делают постфактум для доказательства естествен​ности, логичности, справедливости и разумности своих поступков. Он назвал идеологические системы, обладающие ложным содержанием, "деривациями", т.е. производными от чувств (названных им "остатками"), коренящихся в иррацио​нальных пластах человеческой психики. Они являются внутренними биологичес​кими импульсами, определяющими социальное поведение человека. Используя шесть главных классов "остатков", подразделенных на множество подгрупп, Парето пытался объяснить многочисленные варианты человеческого поведения. Исходя из основополагающей роли сфер человеческой психики, он выводил из них теории идеологии, социальной стратификации и смены правящих элит. Парето, хотя и противопоставлял "деривации" истине, подчеркивал их социальное значе​ние, ценность для общества в целом и для отдельных действующих личностей. Он рассматривал общество как систему, находящуюся в состоянии динамичес​кого равновесия, придавал детерминирующее значение "остаткам", лежащим в основе как "дериваций", так и деления общества на элиту и неэлиту. Социальная гетерогенность обосновывалась биологически наличием у индивидов определен​ных биопсихологических качеств. Деление на способную к управлению элиту и неэлиту он считал существенной чертой всех человеческих обществ, а "кругово​рот" элит, т.е. их стабилизацию и деградацию, - движущей силой общест​венного развития, лежащей в основе исторических событий. Процесс циркуляции элит отражает глубинные основные общественные процессы и прежде всего социально-экономические. Политические же изменения отражают неспособность правящих группировок разрешить социально-экономические проблемы. Основополагающими работами Парето являются: "Курс политической экономии" (1896-1897), "Учебник политической экономии" (1906), Трактат по общей социологии" (1916), "Трансформация демократии" (1921). Умер Парето 20 августа 1923 г. в Селиньи, Швейцария. На русском языке его работы не издавались. Главным элементом социологической теории Парето является теория нелогического действия. В своей теории Парето сделал упор на иррациональном и алогичном характере человеческого поведения. Согласно Парето, большинство человеческих действий, из которых слагается история, принадлежит к числу нелогических действий. Индивид поступает определенным образом, так как обладает психическими предиспозициями и испытывает чувства, толкающие его к поведению определенного рода. Эти чувства маскируются при помощи псевдоаргументов, составляющих содержание всех общественных теорий. Парето доказывал, что общественные функции идеологии основаны на создании образцов логического (псевдологического) обоснования нелогических действий, в которых средства не соответствуют целям (таковы политические доктрины, религиозные концепции и т.д.). Парето создал биологически обоснованную теорию элит, по которой все человеческие общества делятся на элиту (лучших, обладающих способностями к управлению обществом) и неэлиту. Стабилизация и последующая деградация элит, их «круговорот» – движущая сила общественного развития и первооснова всех исторических событий. Согласно Парето, индивиды, обладающие врожденными особыми «остатками», способны к манипулированию массами при помощи хитрости, обмана или насилия. Если элита не кооптирует в свои ряды новых членов из низших классов, обладающих соответствующими «остатками», то наступает революция (смысл революции, по Парето, заключается в обновлении персонального состава правящей элиты). Гиддингс Франклин Генри (Giddings) (родился 23 марта 1855 г. в Коннектикуте, США) - американский социолог, был президентом Американского социологического общества (1908 г.). В 1894 г. первым в США получил должность "полного профессора" социологии в Колумбийском университете. В начале научной карьеры он примыкал по своим взглядам к психологическому эволю​ционизму, являвшемуся одним из направлений психологической социологии Общество, по мнению Гиддингса, есть физико-психический организм, особого рода организация, представляющая отчасти продукт бессознательной эволю​ции, отчасти результат сознательного плана. Анализируя общество, социология должна сочетать изучение субъективно-психологических и объективно-природных факторов. Считая основополагающим элементом общественной жизни "сознание рода" (коллективное сознание), Гиддингс использует это поня​тие наряду с термином "социальный разум". В своей концепции существования "социальной структуры" он называет три класса: "жизненные классы", "классы личностей", "социальные классы", а для объяснения эволюции общественной организации использует тезис о развитии социума от "зоогенической ассоци​ации" к современной "демогенической ассоциации". В поздний период своей дея​тельности, начиная с 20-х годов, Гиддингс становится одним из самых активных пропагандистов новых концепций позитивизма и статистического метода исследования и оказывает заметное влияние на формирование эмпирической социологии США. При этом изменилась и его трактовка предмета социологии, изучающей "плюралистическое поведение", истолковываемое в бихевиористском смысле - как совокупность реакций индивидов на стимулы среды. Главными произведениями Гиддингса являются: "Основания социологии (Анализ явлений ассоциации и социальной организации)", изданные в русском переводе (Киев-Харьков, 1898), а также "Studies in the theory of human society" (N.Y.. 1924). Умер Гиддингс 11 июня 1931 г. в Нью-Йорке. Теннис Фердинанд (Tunnies) - родился 26.07.1855, город Pun, Шлезвиг-немецкий, социолог и историк философии. Один из основоположников социологии в Германии и основателей Немецкого социологического общества, его президент (1909-1933), основатель и президент Гоббсовского общества. С 1909 г. - экстраординарный профессор, с 1913 г. - ординарный профессор Кильского университета. Социология Тенниса - один из первых опытов построения системы формальных, "чистых" категорий социологии, позволяющих анализиро​вать любые социальные явления в прошлом и настоящем, а также тенденции социальных изменений. Он подразделяет социологию на "общую" и "специаль​ную". Первая им подробно не рассматривается, она должна изучать все нормы сосуществования людей, общие с формами социальной жизни животных. Вторая, подразделяемая на "чистую" (теоретическую), "прикладную" и "эмпирическую" (социографию), изучает собственно социальную жизнь. Собственно социальное возникает, когда сосуществующие люди находятся в состоянии "взаимоут​верждения". В основу социальной связи Теннис кладет волю (им же впервые введен термин "волюнтаризм"). Тип воли определяет тип связи. Типология взаимоутверждающей воли подробно разработана в его главном труде "Община и общество" (1897). Он различает волю, поскольку в ней содержится мышление, и мышление, поскольку в нем содержится воля. Теннис добавляет понятия "статус социальной концепции" и "контракта" (договора). Эти оппозиции дают возможность не только построить разветвленную систему "чистых" социологических категорий, но и рассмотреть под этим углом зрения процесс и смысл исторических изменений, что стало задачей 2-й части его "специальной социологии" - прикладной социологии. Основная идея заключается в том, что социальность преимущественно "общинная" в ходе истории все более вытесня​ется социальностью "общественной". Отсюда открывался путь для анализа права, семьи, нравов, хозяйствования, деревенской и городской жизни, религии, политики, общественного мнения, государства. Со временем он усложнил схему, предложенную в названном труде, включив в ее характеристики: плотность социальной связи, количество участников, товарищеский характер в противо​положность отношениям господства и подчинения. В полном виде эта схема представлена в одной из последних работ: "Введение в социологию" (1931). Теннис был широко известен и как социолог-эмпирик, организатор крупных статистических и социографических обследований. Умер 11.04.1936 в Киле, Гер​мания. Фрейд Зигмунд (Freud) (1856-1939) - австрийский невропатолог, психиатр, психолог, родился в моравском городе Фрайбурге. В семнадцать лет закончил гимназию с отличием и поступил в Венский университет. Особый интерес у него вызвали естественные науки, достижения которых заложили фундамент современного знания об организме и о живой природе. Ранние работы Фрейда посвящены физиологии и анатомии головного мозга - его учителем был физиолог Эрнст Брюкке, имевший европейскую известность. Под влиянием представителей "французской школы", таких как Шарко и Бернхейм, с конца 80-х г. Фрейд занимался проблемами неврозов, а с середины 90-х - начал разработ​ку психоанализа - психотерапевтического метода лечения неврозов, основанного на технике свободных ассоциаций и анализе "ошибочных действий" и сновидений как способе проникновения в бессознательное. В своих работах Фрейд опирался на практический опыт, полученный в клинике, куда он пришел после нескольких лет работы в физиологической лаборатории, овладев теоретическими идеями передовой физиологии. Фрейд одним из первых начал изучать психические аспекты сексуальности. В 1900-х г. он выдвинул общепсихологическую теорию строения психического ап​парата как энергетической системы, в основе динамики которой лежит конфликт между сознанием и бессознательными влечениями. Фрейд попытался применить психоанализ к изучению важнейших проблем религии, морали, истории общества, человеческой культуры. Этому посвящены его работы "Тотем и табу" (1913), "Психология масс и анализ человеческого Я" (1921), "Будущность одной иллюзии" (1927), "Неудовлетворенность культурой" (1930). В двадцатых годах - учение о психологических особенностях личности - работа "Я и Оно" (1923). Фрейд применял понятие "сублимация" как центральное в психоло​гической трактовке культуры, которая является неизбежным компромиссом между реальностью и стихийными влечениями. Идейная эволюция взглядов Фрейда шла от "физиологического материализма" к автономии психического и антропологическим построениям, близким натуралистическим разновидностям "философии жизни". Идеи Фрейда оказали влияние на самые различные направления западной философии, социологии, социальной психологии, литературы и искусства. Зигмунд Фрейд умер в Хэмпстеде, близ Лондона. Фромм Эрих (1900–1980) – немецко-американский социолог, психолог и социальный философ, представитель Франкфуртской школы. По Фромму, история – это развитие человеческой сущности в условиях враждебной ей социальной структуры. Исходя из этого Фромм разработал учение о социальных характерах как форме связи между психикой индивида и социальной структурой общества. Каждой ступени развития самоотчуждения человека под влиянием социальной структуры у Фромма соответствует определенный социальный характер – накопительский, эксплуататорский, рецептивный (пассивный), рыночный. Современное общество рассматривалось Фроммом как ступень отчуждения человеческой сущности путем «машинизации», «компьютеризации» и «роботизации» человека в ходе НТР. Это обусловливает ярко выраженный антитехницизм Фромма. Особенность взглядов Фромма – критическое отношение к капиталистическому обществу как обществу, доводящему до предела процесс самоотчуждения личности. Кули Чарлз Хортон (Cooley) (1864-1929)-один из основателей американской классической социологии, психолог. Кули известен как основатель теории "зеркального Я" и теории малых групп. Ч. Кули окончил Мичиганский университет, в котором в дальнейшем препо​давал в течение всей своей жизни. К числу главных теоретических произведений Кули относятся его основополагающие книги "Человеческая природа и социальный порядок" (1902), "Социальная организация" (1909), "Социальный процесс" (1918). Рассматривая общество, Кули исходил из двух главных предпосылок. Во-пер​вых, общество есть прежде всего процесс постоянных изменений. Во-вторых, со​циальные изменения коренятся в изменениях индивидуального и общественного сознания и отражаются в коллективном поведении. Причем все компоненты общественного "организма" (группы, индивиды, организации) тесно взаимодейст​вуют друг с другом по определенным принципам. Индивидуальное и коллективное (общественное), по мысли Кули, принадле​жат единой целостности - "большому сознанию". Именно оно и служит гара​нтом взаимосвязанности всех процессов, происходящих в обществе. Для обозна​чения этой целостности Кули предлагал использовать термин "человеческая жизнь", введение которого ставило американского социолога в определенную генетическую зависимость от "философии жизни", а также американского прагматизма. Приобщение индивидуального к общему начинается в первичной группе, которая открывает путь процессу социализации. Кули подробно рассматривал различные стадии социализации: selffeeling, felling states, imaginations. Причем социализация "измеряется" социологом посредством рассмотрения возникнове​ния "образов" в сознании. Позднее "образы" переходят в "социальные чувства", то есть социально подкрепляемые образцы и нормы поведения, базирующиеся на символике общих смыслов. Следуя общеметодологической интеракционистской традиции американской социальной мысли, Кули утверждал, что собственно "общественное" возникает только в общении, коммуникации, взаимодействии субъектов действия. Развивая эти известны принципы, Кули разработал концепцию социального "отражения в отражении", которая имеет ряд версий и терминологических оформлений. Так Кули говорил о "представлении представлений" (imagination of imaginations), то есть в том, что само восприятие субъекта полностью зависимо от того, каким образом его воспринимают другие. Иначе говоря, социальная сущ​ность человека определяется его "функционированием" в социальном окружении, которое формирует его. Эта теория Кули вошла в историю социологии под названием теории "зер​кального Я" (looking-glass self). Речь шла о том, что в обществе человек постоян​но смотрится в "зеркало", в качестве которого выступают другие люди - их мнения, их поведение, их реакции. Субъект бессознательно начинает ориентиро​ваться на эти зеркальные отражения и выстраивать свое собственное Я согласно этим отражениям. Подобная ориентация на "отражения" проходит, по мнению Кули, три стадии своего формирования. 1. Конструирование в воображении своей собственной внешности. Человек планирует свой внешний образ; он представляет себе, как он выглядит со стороны, он формирует свой облик. В особенности это касается так называемых "значимых других" (significant others), то есть тех, чье мнение имеет значение для субъекта. 2. Интерпретация реакций других. Человек анализирует то, как "другие" реагируют на него и совпадает ли субъективное самовосприятие с восприятием его другими. 3. Конструирование собственного образа. Соединяя изначальную мотивацию с реакциями "других", человек формирует собственный образ, который детерми​нирует социальное поведение индивида. Взгляды Кули оказали большое влияние на Чикагскую школу и на социологию Дж.Г. Мида. Кули ввел различение первичных групп (ему принадлежит и сам термин) и вторичных общественных институтов. Первичные группы (семья, соседство, детские группы, местные общины) являются, по Кули, основными общественными ячейками и характеризуются интимными, личностными связями, непосредственным общением, устойчивостью и малочисленностью. Здесь происходят социализация, формирование личности, усваивающей в ходе взаимодействия основные общественные ценности и нормы, способы деятельности. Кули характеризовал личность как сумму психических реакций человека на мнение о нем окружающих людей (теория «зеркального Я»). Правильно отмечая некоторые существенные черты социализации и формирования самосознания личности, Кули вместе с тем неправомерно сводил их к непосредственному взаимодействию индивидов. Вторичные общественные институты (партии, классы, нации), согласно Кули, образуют социальную структуру, где складываются безличные отношения (в эти безличные отношения сформировавшийся индивид вовлечен лишь частично как носитель определенной функции). Социология Кули повлияла на развитие интеракционистских концепций, социально-психологических теорий, а также теорий, соединяющих элементы организма и интеракционизма (Чикагская школа социальной экологии). Сорокин Питирим Александрович (1889–1968) – русско-американский социолог. Лидер правого крыла партии эсеров. В 1922 г. выслан из СССР. С 1923 г. проживал в США. В основе идеалистической концепции Сорокина – идея о приоритете сверхорганической системы ценностей, значений, «чистых культурных систем», носителями которых являются индивиды и институты. Исторический процесс, по Сорокину, есть цикличная флуктуация типов культуры, каждый из которых – специфическая целостность и имеет в основе несколько главных посылок (представление о природе реальности, методах ее познания). Сорокин выделяет три основных типа культуры: чувственный (sensate) – в нем преобладает непосредственно чувственное восприятие действительности; идеациональный (ideational), в котором преобладает рациональное мышление; идеалистический (idealistic) – здесь господствует интуитивный вид познания. Каждая система «истин» воплощается в праве, искусстве, философии, науке, религии и структуре общественных отношений, радикальное преобразование и смены которых происходят в результате войн, революций, кризисов. Кризис современной «чувственной» культуры Сорокин связывал с развитием материализма и науки и выход из него видел в будущей победе религиозной «идеалистической» культуры. Сорокин один из основателей (родоначальников) теорий социальной мобильности и социальной стратификации. Развитое Сорокиным учение об «интегральной» социологии (охватывающей все социологические аспекты культуры) оказало значительное влияние на современную социологию. Моска Гаэтано (1858–1941) – итальянский социолог и политолог, один из основоположников современной концепции элиты. Моска развивал идею необходимости и вечности разделения всякого общества независимо от форм государства, социальных групп и «политических формул» на два класса: «политический класс», т.е. правящая элита, и неорганизованное большинство, управляемый класс. Исследуя анатомию и динамику элит, Моска пришел к выводу, что без их обновления невозможна социальная стабильность, являющаяся основой общества. При этом всякая правящая элита имеет тенденцию к превращению в «закрытую», наследственную, что неизбежно ведет к ее вырождению. Подобные процессы может предотвращать только наличие свободы, в частности свободных дискуссий, которые вынуждают «политический класс» обновляться, позволяют держать его в определенных рамках и устранять, когда он более не соответствует интересам страны. Морено Якоб (Джекоб) Леви (1892–1974) – американский социальный психолог, психиатр, основатель социометрии. С 1940 г. – руководитель основанного им же института социометрии и психодрамы (институт Морено). Морено исходил из того, что, кроме макроструктуры общества, изучаемой социологией, существует внутренняя неформальная макроструктура, образуемая переплетением индивидуальных влечений, притяжений и отталкиваний. Опираясь на психоанализ и гештальт-психологию, Морено считал, что психическое здоровье человека обусловлено его положением в малой группе, в системе межиндивидуальных влечений, симпатий и антипатий. Процедуры социометрии (социометрический тест и др.) позволяют выявлять невидимые эмоциональные связи между людьми, измерять их и фиксировать результаты в специальных матрицах, индексах и графиках (например, в социограмме). Парсонс Толкотт (1902-1979) – американский социолог, создатель структурно-функционального направления в социальной теории. Учился в Лондонской школе экономики в Гейдельбергском университете. Преподавал социологию в Гарварде. Был президентом Американской социологической ассоциации и Американской академии искусств и наук. Основные сочинения: «Структура социального действия» (1937), «Социальная система» (1951), «Экономика и общество» (1957), «Общества: эволюционные и сравнительные перспективы» (1966), «Система современных обществ» (1971), «Социальное действие и условия человеческого существования» (1978). Парсонс предпринял попытку создать всеобъемлющую теорию социального действия, которая охватывала бы все социальную реальность и все виды социальной деятельности людей. Опирался на идеи Дюркгейма, Парето, теорию действия Вебера. Считал самой существенной особенностью социального действия его нормативную ориентированность. РАЗДЕЛ 2 Что такое социология и что она изучает О. Конт ДУХ ПОЗИТИВНОЙ ФИЛОСОФИИ* * Конт О. Дух позитивной философии. СПб., 1910. СЛОВО О ПОЛОЖИТЕЛЬНОМ МЫШЛЕНИИ ПРЕДМЕТ ЭТОГО "СЛОВА" 1. Совокупность астрономических знаний, рассматриваемых до настоящего вре​мени слишком изолированно, должна отныне оставлять только один из необхо​димых элементов новой нераздельной системы общей философии, постепенно подготовленной в течение последних трех веков само собой получившимся схождением результатов всех великих научных трудов и достигшей, наконец, по своей отвлеченности истинной зрелости. В силу этого еще чрезвычайно мало понятого теперь тесного соотношения сущность и назначение этого трактата не могли бы быть достаточно оценены, если бы это необходимое предварительное слово не было преимущественно посвящено надлежащему определению истинного основного духа этой философии, всемирное установление которой должно стать основной целью позитивного обучения. Так как она отличается, главным образом, постоянным преобладанием, одновременно логическим и научным, исторической или социальной точки зрения, то я должен сначала для того, чтобы ее лучше охарактеризовать, напомнить вкратце великий закон, который в моей Системе положительной философии я установил, о полной интеллектуальной эволюции человечества, закон, который, сверх того, будет впоследствии часто применяться в наших астрономических исследованиях. Часть I ПРЕВОСХОДСТВО ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ Глава первая ЗАКОН ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, ИЛИ ЗАКОН ТРЕХ СТАДИЙ 2. Согласно моей основной доктрине, все наши умозрения, как индивидуальные, так и родовые, должны неизбежно пройти последовательно через три различные теоретические стадии, которые смогут быть здесь достаточно определены обыкно​венными наименованиями: теологическая, метафизическая и научная, по крайней мере для тех, которые хорошо поймут их истинный общий смысл. Первая стадия, хотя сначала необходимая во всех отношениях, должна отныне всегда рассматриваться как чисто предварительная; вторая представляет собой в действительности только видоизменение разрушительного характера, имеющее лишь временное назначение - постепенно привести к третьей; именно на этой последней, единственно вполне нормальной стадии, строй человеческого мышле​ния является в полном смысле окончательным. 1. ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ ИЛИ ФИКТИВНАЯ СТАДИЯ 3. В их первоначальном проявлении, неминуемо теологическом, все наши умозрения сами собой выражают характерное предпочтение наиболее неразре​шимым вопросам, наиболее недоступным всякому исчерпывающему исследованию предметом. В силу контраста, который в наше время должен с первого взгляда казаться необъяснимым, но который в действительности был тогда в полной гармонии с истинно младенческим состоянием нашего ума, человеческий разум в то время, когда он еще был неспособен разрешать простейшие научные проблемы, жадно и почти исключительно ищет начала всех вещей, стремится найти либо начальные, либо конечные, основные причины различных поражающих его явлений и основной способ их возникновения, словом, стремится к абсолютному знанию. Эта примитивная способность естественно удовлетворяется, насколько этого требует такое состояние, и даже насколько она действительно могла бы когда-либо удовлетворяться, благодаря нашему извечному стремлению облекать все в человеческие образы, уподобляемые всякие наблюдаемые нами явления тем, которые мы сами производим и которые в силу этого начинают нам казаться вследствие сопровождающей их непосредственной интуиции достаточно извест​ными. Для того, чтобы лучше понять чисто теологический дух, являющийся ре​зультатом все более и более систематического развития этого первобытного состояния, не нужно ограничиваться рассмотрением его в последнем фазисе, заканчивающемся на наших глазах у наиболее передовых народов, но представля​ющемся далеко не наиболее характерным - необходимо бросить истинно философ​ский взгляд на весь его естественный ход, дабы оценить его основное тождество во всех последовательно свойственных ему трех главных формах. 4. Наиболее непосредственным и наиболее резко выраженным фазисом является собственно фетишизм, заключающийся преимущественно в том, что всем внешним телам приписывается жизнь, существенно аналогичная нашей, но почти всегда более энергичная вследствие их обыкновенно более сильного действия. Покло​нение небесным светилам характеризует наиболее возвышенную ступень этой первой теологической стадии, вначале едва отличающейся от умственного состояния, на котором останавливаются высшие породы животных. Хотя эта первая форма теологической философии постоянно с очередностью выступает в интеллектуальной истории всех наших обществ, она господствует теперь непосред​ственно только среди самой немногочисленной из трех великих рас, составляющих человеческий род. 5. В своем втором основном фазисе теологическое мышление, отливаясь в настоящий политеизм, очень часто смешиваемый современными народами с пре​дыдущей стадией, ясно представляет свободное умозрительное преобладание вооб​ражения, между тем как раньше инстинкт и чувства имели перевес в человеческих теориях. Первоначальная философия в этом состоянии подвергается наиболее глубокому преобразованию, какому доступна совокупность ее реального назна​чения - преобразованию, выражающемуся в том, что материальные предметы, наконец, лишаются навязанной им жизни, мистически переносимой на различные вымышленные, обыкновенно невидимые существа, беспрерывно активное вмеша​тельство которых становится отныне прямым источником всех внешних, а затем даже и человеческих явлений. Изучение теологического духа в этот период, который здесь развивается столь полно и однородно как никогда после, является во всех отношениях временем его наибольшего расцвета, одновременно умственного и социального. Большинство нашего рода не вышло еще из этой стадии, на которой упорно продолжает оставаться теперь, кроме выдающейся части черной расы и наиболее передовой части белой, наиболее многочисленной из трех человеческих рас. 6. В третьем, теологическом, фазисе монотеизм в собственном смысле слова начинает собой неизбежный упадок первоначальной философии, которая, вполне сохраняя за собой в течение долгого времени большое социальное влияние, хотя более кажущееся, чем действительное, претерпевает отныне быстрое уменьшение ее интеллектуального значения в силу естественного следствия, само собою вытекающего из характерного упрощения, благодаря которому разум начинает все более и более сокращать прежнее господство воображения, давая постепенно раз​виваться до тех пор почти незаметному всеобщему чувству, говорящему о необхо​димом подчинении всех явлений неизменным законам. Эта крайняя форма предва​рительного порядка вещей в ее чрезвычайно различных и даже совершенно несо-гласимых видах продолжает еще оставаться более или менее прочной у громадного большинства белой расы. Но, хотя наблюдение ее должно было быть таким образом более легким, тем не менее личные предубеждения, мешающие достаточ​но разумному и достаточно беспристрастному ее сравнению с двумя предыдущими формами, слишком часто препятствуют и теперь ее справедливой оценке. 7. Каким бы несовершенным не должен казаться теперь такой философский метод, весьма важно неразрывно связать нынешнее состояние человеческого разума со всем рядом его предшествовавших состояний, признавая, что теоло​гический метод должен быть долгое время столь же необходимым, как и неиз​бежным. Ограничиваясь здесь простой умственной оценкой, было бы прежде всего излишне долго останавливаться на невольной тенденции, которая даже теперь совершенно очевидно увлекает нас к тому, чтобы давать объяснения по существу теологические, коль скоро мы хотим непосредственно коснуться недоступной тайны основного способа образования явлений и, в особенности, образования тех, реальные законы которых мы еще не знаем. Наиболее выдающиеся мыслители могут констатировать в тех случаях, когда это незнание мгновенно сочетается у них с какой-либо ярко выраженной страстью, их собственное естественное распо​ложение к наиболее наивному фетишизму. Если же все теологические объяснения подверглись у новых западноевропейских народов возрастающей и разрушитель​ной критике, то это единственно потому, что таинственные исследования, которые имеют ввиду объяснения, были все более отвергаемы как совершенно недоступные нашему уму, постепенно привыкшему непреложно заменять их знаниями более действительными и более соответствующими нашим истинным способностям. Даже в эпоху, когда истинный философский дух одержал верх в вопросах, касаю​щихся наиболее простых явлений и столь легкого предмета, как элементарная теория столкновения тел, - памятный пример Мальбранша напомнит всегда о необходимости прибегать к непосредственному и постоянному вмешательству сверхъественной силы всякий раз, когда пытаются восходить к первопричине какого-либо события. Но с другой стороны, такие попытки, насколько бы ребя​ческими они теперь справедливо не казались, составляют поистине единственное первоначальное средство определять беспрерывный подъем человеческих умозре​ний и само собой выводят наш ум из глубокого порочного круга, в котором они по необходимости были заключены сначала вследствие коренного противодействия двух одинаково настоятельных условий, ибо, если современные народы должны были провозгласить невозможность основать какую-либо прочную теорию иначе, как на достаточном фундаменте соответственных наблюдений, то не менее бес​спорно, что человеческий разум не мог бы никогда ни сочетать, ни даже собрать эти необходимые материалы, если бы он не руководствовался всегда некоторыми предварительно установленными спекулятивными взглядами. Эти первобытные концепции могли, очевидно, явиться продуктом только философии, по своей природе чуждой всякой сколько-нибудь продолжительной подготовки и способной, так сказать, самопроизвольно возникать под единствен​ным давлением непосредственного инстинкта, как бы нелепы ни были умозрения, лишенные таким образом всякого реального основания. Таково счастливое преи​мущество теологических принципов, без которых, необходимо это признать, наш ум не мог бы никогда выйти из своего первоначального оцепенения и которые одни только могли позволить, руководя его спекулятивной деятельностью, посте​пенно подготовить лучший строй мысли. Этой основной способности, впрочем, сильно благоприятствовала врожденная склонность человеческого разума к нераз​решимым вопросам, которыми преимущественно занималась эта первобытная философия. Мы могли познать объем наших умственных сил и, следовательно, разумно ограничить их назначение лишь после достаточного их упражнения. А это необходимое упражнение не могло сначала иметь места в особенности относитель​но наиболее слабых способностей нашей природы, без страстности, которая прису​ща таким исследованиям, где столько плохо просвещенных голов упорно продол​жают еще искать наиболее быстрое и наиболее полное решение самых обычных вопросов. Дабы победить нашу врожденную косность, нужно было даже долгое время прибегать к заманчивым иллюзиям, самопорождаемых такой философией, о почти бесконечной власти человека видоизменять по своему желанию мир, рассматриваемый тогда как устроенный главным образом в интересах человека и о том, что никакой великий закон не мог еще избавиться от верховного произвола сверхъестественных влияний. Едва прошло три века, как у избранной части человечества астрологические и алхимические надежды - последний научный след этого первобытного мышления - действительно перестали служить мотивом для повседневного накопления соответствующих наблюдений, как это показали Кеплер и Бертоле. 8. Решающее значение этих различных интеллектуальных мотивов могло бы быть сверх того сильно подкреплено, если бы характер этого трактата позволил мне в достаточной мере указать на непреодолимое влияние важных социальных потребностей, которые я надлежащим образом рассмотрел в моем упомянутом выше сочинении. Можно таким образом сначала вполне доказать, насколько теологический дух должен был долгое время быть необходимым в особенности для постоянного сочетания моральных и политических идей еще в более сильной степени, чем для всяких других сочетаний идей как в силу их большей сложности, так и потому, что соответственные явления, первоначально очень слабо выраженные, смогли приобрести заметное развитие лишь после чрезвычайно продолжительного роста цивилизации. Странной непоследовательностью, едва объяснимой бессознательной критической тенденцией нашего времени, является стремление признавать, что древние не могли рассуждать о простейших предметах иначе, как в теологическом духе, и в то же время отрицать в особености у политиков наличие настоятельной потребности в аналогичном образе мышления в области социальных вопросов. Но нужно, кроме того, понять, хотя я не могу установить это здесь, что эта первоначальная философия была не менее необхо​димой как для предварительного развития нашей общественности, так и для подъе​ма наших умственных сил, либо с целью примитивного построения известных общих доктрин, без которых социальная связь не могла бы приобрести ни обшир​ности, ни постоянства, либо для само собой осуществляемого единственно мыс​лимого тогда духовного авторитета. 2. МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ИЛИ АБСТРАКТНАЯ СТАДИЯ 9. Как ни кратки должны быть здесь общие объяснения о временном характере и подготовительном назначении единственной философии, действительно соответствующей младенческому состоянию человечества, они могут легко дать понять, что этот первоначальный образ мышления резко отличается во всех отношениях от того направления ума, которое, как мы увидим, отвечает зрелому состоянию человеческой мысли, и что это различие слишком глубоко, для того чтобы постепенный переход от одного метода к другому мог впервые совершиться как у индивида, так и у целого рода без возрастающей помощи посредствующей философии, по существу ограниченной этой временной функцией. Такое специаль​ное участие собственно метафизической стадии в основной эволюции нашего ума, который, не терпя резких изменений, может таким образом подниматься почти незаметно от чисто теологического до открыто позитивного состояния, хотя это двусмысленное положение по существу приближается гораздо более к первому, чем ко второму. Господствующие умозрения сохранили на этой стадии сущест​венный характер направления, свойственного абсолютным знаниям: только выводы подвергаются здесь значительному преобразованию, способному более облегчить развитие положительных понятий. В самом деле, метафизика пытается, как и теология, объяснить внутреннюю природу существ, начало и назначение всех вещей, основной способ образования всех явлений, но вместо того, чтобы прибегать к помощи сверхъестественных факторов, она их все более и более заменяет сущностями (entiles) или олицетворенными абстракциями, истинно характерное для нее употребление которых позволяло часто называть ее именем онтологии. Теперь очень легко наблюдать этот способ философствования, который, оставаясь еще преобладающим в об​ласти наиболее сложных явлений, дает ежедневно, даже в наиболее простых и наименее отсталых теориях, столько заметных следов его долгого господства. Историческое значение этих сущностей прямо вытекает из их двусмысленного характера: ибо в каждом из этих метафизических существ, присущих соответст​вующему телу и в то же время не смешивающихся с ними, ум может по желанию и в зависимости от того, находится ли он ближе к теологическому или к позитивному состоянию, видеть либо действительную эманацию сверхъестественной силы, либо просто отвлеченное наименование рассматриваемого явления. Господствующее вложение чистой фантазии тогда прекращается, но и истинное наблюдение не является еще преобладающим, только мысль приобретает большую остроту и незаметно подготовляется к метафизической стадии; умозрительная часть оказы​вается сначала чрезвычайно преувеличенной вследствие упорного стремления аргументировать вместо того, чтобы наблюдать, стремления, которое во всех областях обыкновенно характеризует метафизический образ мышления даже у его наиболее знаменитых выразителей. Гибкий порядок концепций, который никоим образом не терпит постоянства, столь долго свойственного теологической системе, должен (к тому же, очень скоро) достигнуть соответственного единства путем постепенного подчинения различных частных сущностей единой общей сущности -природе, предназначение которой заключается в том, чтобы представлять собою слабый метафизический эквивалент смутной универсальной связи, вытекающей из монотеизма. 10. Чтобы лучше понять, в особенности в наше время, историческую силу такого философского орудия, важно признать, что по своей природе оно само по себе способно лишь проявлять критическую или разрушительную деятельность даже в области теории и в еще большей степени в области социальных вопросов, не будучи никогда в состоянии создать что-либо положительное, исключительно свойственное ему. Глубоко непоследовательная, эта двусмысленная философия сохраняет все основные принципы теологической системы, лишая их, однако, все более и более силы и постоянства, необходимых для их действительного авторитета, и именно в подобном искажении заключается ее главная временная полезность для того момента, когда старый образ мышления, долгое время прогрессивный для совокуп​ности человеческой эволюции, неизбежно достигает той ступени, на которой дальнейшее его существование оказывается вредным, так как он стремится упрочить на неопределенное время младенческое состояние, которым он вначале так счастливо руководил. Метафизика, таким образом, является в сущности не чем иным, как видом теологии, ослабленной разрушительными упрощениями, самоп​роизвольно лишающими ее непосредственной власти помешать развитию специ​ально позитивных концепций. Но, с другой стороны, благодаря этим же разру​шительным упрощениям, она приобретает временную способность поддерживать деятельность обобщающего ума, пока он, наконец, не получит возможность питаться лучшей пищей. В силу своего противоречивого характера метафи​зический или онтологический образ мышления оказывается всегда перед неиз​бежной альтернативой: либо стремиться в интересах порядка к тщетному восста​новлению теологического состояния, либо, дабы избежать угнетающей власти теологии, толкать общество к чисто отрицательному положению. Это неизбежное колебание, которое наблюдается теперь только относительно наиболее трудных теорий, некогда существовало равным образом по отношению даже к наиболее простым, пока они не перешагнули метафизической стадии, и обусловлено это органическим бессилием, всегда свойственным этому философскому методу. Если бы общественный рассудок издавна не изгнал его из некоторых основных понятий, то можно было бы безошибочно утверждать, что порожденные им 20 ве​ков тому назад бессмысленные сомнения в существовании внешних тел повто​рялись бы еще и теперь, ибо он их никогда никакой решительной аргументацией не рассеивал. Метафизическое состояние нужно, таким образом, рассматривать как своего рода хроническую болезнь, естественно присущую эволюции нашей мысли - индивидуальной или коллективной - на границе между младенчеством и возмужалостью. 11. Так как исторические умозрения у новых народов почти никогда не восходят дальше времен политеизма, то метафизическое мышление должно казаться почти столь же древним, как теологическое. В самом деле, оно неизбежно руководило, хотя скрытно, первоначальным преобразованием фетишизма в политеизм, дабы устранить исключительное господство чисто сверхъестественных сил, которые, будучи таким образом непосредственно удалены из каждого отдельного тела, должны были тем самым оставлять в каждом некоторую соответственную сущность. Но так как при этом первом теологическом перевороте никакое истинное обсуждение не могло иметь места, то беспрерывное вмешательство онтологического духа стало вполне характерным лишь в последующей революции при превращении политеизма в монотеизм, естественным орудием которого он должен был явиться. Его возрастающее влияние должно было сначала, пока он оставался подчиненным теологическому давлению, казаться органическим, но его природа, в основе разрушительная, должна была затем все более и более прояв​ляться, когда он постепенно делал попытки доводить упрощение теологии даже далее обыкновенного монотеизма, составлявшего по необходимости крайний и действительно возможный фазис первоначальной философии. Так, в течение пос​ледних пяти веков метафизический дух, действуя отрицательно, благоприятствовал основному подъему нашей современной цивилизации, разлагая мало-помалу теологическую систему, ставшую окончательно ретроградной к концу средних веков, когда социальная сила монотеистического режима оказалась существенно исчерпанной. К несчастью, выполнив с возможной полнотой эту необходимую, но временную функцию, онтологические концепции, действуя слишком продолжи​тельно, должны были также стремиться противодействовать всякой другой реаль​ной организации спекулятивной системы; так что наиболее опасное препятствие для окончательного установления истинной философии действительно вытекает теперь из того же самого образа мышления, который часто еще теперь присваи​вает себе почти исключительную привилегию в области философии. 3. ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ ИЛИ РЕАЛЬНАЯ СТАДИЯ 1. Основной признак: Закон постоянного подчинения воображения наблюдению 12. Эта длинная цепь необходимых фазисов приводит, наконец, наш постепенно освобождающийся ум к его окончательному состоянию рациональной положи​тельности. Это состояние мы должны охарактеризовать здесь более подробно, чем две предыдущие стадии. Установив самопроизвольно, на основании стольких подготовительных опытов совершенную бесплодность смутных и произвольных объяснений, свойственных первоначальной философии как теологической, так и метафизической, наш ум отныне отказывается от абсолютных исследований, уместных только в его младенческом состоянии, и сосредоточивает свои усилия в области действительного наблюдения, принимающей с этого момента все более и более широкие размеры и являющейся единственно возможным основанием доступных нам знаний, разумно приспособленных к нашим реальным потреб​ностям. Умозрительная логика до сих пор представляла собой искусство более или менее ловко рассуждать согласно смутным принципам, которые, будучи недоступными сколько-нибудь удовлетворительному доказательству, возбуждали постоянно бесконечные споры. Отныне она признает как основное правило, что всякое предложение, которое недоступно точному превращению в простое изъяснение частного или общего факта, не может представлять никакого реального и понятного смысла. Принципы, которыми она пользуется, являются сами не чем иным, как действительными фактами, но более общими и более отвлеченными, чем те, связь которых они должны образовать. Каков бы ни был сверх того рациональный или экспериментальный метод их открытия, их научная сила постоянно вытекает исключительно из их прямого или косвенного соответствия наблюдаемым явлениям. Чистое воображение теряет тогда безвозвратно свое былое первенство в области мысли и неизбежно подчиняется наблюдению (таким путем создается вполне нормальное логическое состояние), не переставая тем не менее выполнять в положительных умозрениях столь же важную, как и неисчерпаемую функцию в смысле создания или совершенствования средств как окончательной, так и предварительной связи идей. Одним словом, основной переворот, характеризующий состояние возмужалости нашего ума, по существу, заключается в повсеместной замене недоступного определения причин в собст​венном смысле слова простым исследованием законов, т.е. постоянных отношений, существующих между наблюдаемыми явлениями. О чем бы ни шла речь, о малейших или важнейших следствиях, о столкновении и тяготении, или о мышлении и нравственности, мы можем действительно знать только различные взаимные связи, свойственные их проявлению, не будучи никогда в состоянии проникнуть в тайну их образования. 2. Относительный характер положительной философии 13. Не только наши положительные исследования во всех областях должны по существу ограничиваться систематической оценкой того, что есть, отказываясь открывать первопричину и конечное назначение, но кроме того, важно понять, что это изучение явлений вместо того, чтобы стать когда-либо абсолютным, должно всегда оставаться относительным в зависимости от нашей организации и нашего положения. Признавая с этой двоякой точки зрения неизбежное несовершенство наших различных умозрительных средств, мы видим, что далекие от возможности изучить со всей полнотой какое-либо действительное существование, мы не можем быть уверенными в возможности констатировать даже чрезвычайно поверхностно все реальные существования, большая часть которых должна, быть может, всецело оставаться для нас сокрытой. Если потеря одного важного чувства достаточна, чтобы совсем скрыть от нас целый круг естественных явлений, то вполне уместно полагать, что, наоборот, приобретение нового чувства открыло бы нам класс фактов, о которых, мы теперь не имеем никакого представления; по крайней мере, думать, что разнообразие чувств, столь различное у главных видов животных, доведено в нашем организме до наивысшей степени, которой могло бы требовать полное познавание внешнего мира - предложение, очевидно, неосновательное и почти бессмысленное. Никакая наука не может лучше астрономии подтвердить этот неизбежно относительный характер всех наших реальных знаний; так как исследование явлений может здесь производиться только посредством одного чувства, то очень легко оценить умозрительные последствия, обусловленные его отсутствием или его ненормальностью. Никакая астрономия не могла бы существовать у слепого вида, каким бы разумным его не предполагали; точно также мы не могли бы иметь суждение ни относительно темных небесных тел, которые, быть может, являются наиболее многочисленными, ни даже относительно светил, если бы только атмосфера, через которую мы наблюдаем небесные тела, оставалась всегда и всюду туманной. На протяжении всего этого трактата мы часто будем иметь случай без всякого усилия оценивать с достаточной ясностью эту тесную зависи​мость, где совокупность как внутренних, так и внешних условий нашего собствен​ного существования неизбежно задерживает наши положительные исследования. 14. Чтобы достаточно охарактеризовать эту по необходимости относительную природу всех наших реальных знаний, важно, сверх того, заметить с наиболее философской точки зрения, что, если какие-либо наши концепции должны сами рассматриваться как человеческие феномены, и в особенности, социальные, то они, на самом деле, обусловлены коллективной и беспрерывной эволюцией, все элементы и фазисы которой по существу своему примыкают друг к другу. Если же, с одной стороны, признается, что наши умозрения должны всегда находиться в зависимости от различных основных условий нашего личного существования, то нужно равным образом допустить, с другой - что они не менее подчинены совокупности беспрерывного хода социальных идей, так что никогда не могут оставаться в предложенном метафизиками состоянии совершенной неподвижности. Но так как общий закон основного движения человечества в данном отношении заключается в том, что наши теории стремятся представить все более и более точно внешние предметы наших постоянных исследований, будучи, однако, лишены возможности вполне оценить истинное строение каждого из них, научное усовершенствование должно поэтому ограничиваться стремлением приблизиться к этому идеальному пределу постольку, поскольку этого требуют наши различные реальные потребности. Этот второй вид зависимости, присущий положительным умозрениям, обнаруживается так же ясно, как и первый, во всем ходе астрономи​ческих исследований, что, например, показывает ряд все более и более удовлетво​рительных понятий, полученных с момента зарождения небесной геометрии о фигуре земли, о планетных орбитах и т.д. Таким образом, хотя, с одной стороны, научные доктрины имеют по необходимости достаточно непостоянный характер, для того, чтобы устранить всякие притязания на абсолютное знание, их постепен​ные изменения не представляют, с другой, никакого произвола, который мог бы вызвать еще более опасный скептицизм; каждое последовательное изменение сверх того само по себе обеспечивает за соответственными теориями бесконечную способность предоставлять феномены, легшие в их основание, по крайней мере, постольку, поскольку первоначальная степень действительной точности не должна быть перейдена. 3. Назначение положительных законов: рациональное предвидение 15. После того, как постоянное подчинение воображения наблюдению было единодушно признано как первое основное условие всякого здорового научного умозрения, неправильное толкование часто приводило к тому, что стали слишком злоупотреблять этим великим логическим принципом, превращая реальную науку в своего рода бесплодное накопление несогласованных фактов, присущее ко​торому достоинство могло бы состоять только в его частичной точности. Важно, таким образом, хорошо понять, что истинный положительный дух в основе не менее далек от эмпиризма, чем от мистицизма; именно между двумя одинаково гибельными ложными путями он должен всегда прокладывать себе дорогу; потребность в такой постоянной осторожности, столько же трудной, сколько важной, сверх того, достаточна для подтверждения сообразно с нашими перво​начальными объяснениями того, насколько истинная положительность должна быть зрело подготовлена, так, чтобы она не имела никакого сходства с перво​бытным состоянием человечества. Именно в законах явлений действительно заключается наука, для которой факты в собственном смысле слова, как бы точны и многочисленны они ни были, являются всегда только необходимым сырым материалом. Рассматривая же постоянное назначение этих законов, можно сказать без всякого преувеличения, что истинная наука, далеко не способная образоваться из простых наблюдений, стремится всегда избегать по возможности непосредствен​ного исследования, заменяя последнее рациональным предвидением, составляю​щим во всех отношениях главную характерную черту положительной философии. Совокупность астрономических знаний дает нам ясно понять это. Такое пред​видение, необходимо вытекающее из постоянных отношений, открытых между яв​лениями, не позволит никогда смешивать реальную науку с той бесполезной эруди​цией, которая механически накопляет факты, не стремясь выводить одни из других. Это важное свойство всех наших ясных умозрений не менее касается их Действительной полезности, чем их собственного достоинства; ибо прямое исследо​вание совершившихся явлений, не давая нам возможности их предвидеть, не могло бы нам позволить изменять их ход. Таким образом, истинное положительное мышление заключается преимущественно в способности видеть, чтобы предви​деть, изучать то, что есть, и отсюда заключать о том, что должно произойти согласно общему положению о неизменности естественных законов. 4. Всеобщее распространение основного учения о неизменности естественных законов 16. Этот основной принцип всей положительной философии, будучи еще далеко недостаточно распространен на совокупность явлений, начинает, к счастью, за последние три века становиться столь обычным, что до сих пор вследствие привитых раньше привычек к абсолютам почти всегда игнорировали его истинный источник, стараясь на основании пустой и сбивчивой метафизической аргумента​ции, представить как своего рода врожденное или по меньшей мере примитивное понятие то, что могло ясно вытекать из медленной и постепенной индукции, одновременно коллективной и индивидуальной. Не только никакой рациональный мотив, независимый от всякого внешнего исследования, не показывает нам сначала неизменность физических отношений, но, напротив, не подлежит сомнению, что человеческий разум испытывает в течение своего долгого младенческого состояния чрезвычайно сильную склонность игнорировать эту неизменность даже там, где беспристрастное наблюдение ее само собою обнаружило бы, если бы он не увлекался своим необходимым стремлением приписывать все какие бы то ни было события, а в особенности наиболее важные, произвольным хотениям. В каждом круге явлений существуют, без сомнения, некоторые явления, достаточно простые и достаточно обычные для того, чтобы их самопроизвольное наблюдение внушало всегда смутное и несвязное чувство некоторой второстепенной регулярности; так что чисто теологическая точка зрения не могла никогда быть строго всеобщей. Но это частичное и случайное убеждение распространяется долгое время на явления, весьма малочисленные и наиболее подчиненные, которые оно тогда не может даже предохранять от частых нарушений, приписываемых преобладающему вмеша​тельству сверхъестественных факторов. Принцип неизменности естественных законов начинает действительно приобретать некоторое философское основание только тогда, когда первые истинно научные работы смогли обнаружить полную точность этого принципа для целого класса важных явлений; обстоятельство это могло в полной мере иметь место лишь с момента создания математической астрономии, в течение последних веков политеизма. Вслед за этим систематическим введением это основное правило стремилось, без сомнения, распространиться по аналогии на более сложные явления даже прежде, чем их собственные законы могли быть сколько-нибудь известны. Но помимо своей действительной бесплодности это смутное логическое предварение обладало тогда слишком незначительной энерги​ей для того, чтобы надлежащим образом сопротивляться активному преоблада​нию, которое сохраняли в области мысли теолого-метафизические иллюзии. Первый специальный опыт установления естественных законов для каждого главного класса явлений был затем необходим, чтобы сообщить этому понятию ту непоколебимую силу, которую оно начинает представлять в наиболее передовых науках. Это убеждение не могло даже стать достаточно прочным, пока все основные умозрения не были действительно подвергнуты подобной обработке, так как сомнение, оставшееся еще относительно наиболее сложных, должно было тогда более или менее заражать каждое из них. Невозможно игнорировать эту бессознательную реакцию даже теперь, когда вследствие еще обычного неве​жества в области социологических законов, принцип постоянства физических отношений подвергается иногда грубым искажениям даже в чисто математических исследованиях, где мы видим, например, как неизменно превозносят мнимое исчис​ление шансов, скрыто предполагающее отсутствие всякого реального закона по отношению к известным событиям, в особенности, когда здесь имеет место вмеша​тельство человека. Но когда это всеобщее распространение, наконец, достаточно подготовлено - условие, уже выполненное теперь среди наиболее передовых умов, - этот великий философский принцип тотчас приобретает полную законченность, хотя действительные законы большинства частных случаев должны долгое время оставаться неизвестными; ибо не могущая быть отвергнутой аналогия применяет тогда наперед ко всем явлениям каждого класса то, что было установлено для некоторых из них, лишь бы только они имели надлежащую важность. Глава вторая НАЗНАЧЕНИЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ 17. Рассмотрев отношение положительного мышления к внешним предметам наших умозрений, нужно закончить его характеристику оценкой и его внутреннего назначения - беспрерывно удовлетворять наши собственные потребности, касаю​щиеся созерцательной или активной жизни. 1. ПОЛНОЕ И ПРОЧНОЕ УСТРОЙСТВО ИНДИВИДУАЛЬНОЙ И КОЛЛЕКТИВНОЙ ГАРМОНИИ В ОБЛАСТИ МЫСЛИ В ОТНОШЕНИИ К ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ 18. Хотя чисто умственные запросы суть, без сомнения, наименее энергичные из всех потребностей, присущих нашей природе, их прямое и постоянное сущест​вование у всех мыслящих людей тем не менее не подлежит сомнению: они дают первый необходимый толчок нашим различным философским усилиям, слишком часто приписываемым преимущественно практическим импульсам; последние, правда, способствуют их развитию, но не могли бы их порождать. Эти умственные нужды, относящиеся, как все другие, к регулярному вы​полнению соответственных функций, требуют всегда счастливого сочетания проч​ности и активности, откуда одновременно вытекают потребности в порядке и прог​рессе, или в связи и расширении. В продолжение долгого младенческого состояния человечества теолого-метафизические концепции единственно могли, согласно нашим предыдущим объяснениям, предварительно удовлетворять, хотя крайне несовершенным образом, этому двоякому основному условию. Но когда челове​ческий ум, наконец, достаточно созрел, чтобы открыто отказаться от недоступных ему исследований и мудро сосредоточить свою деятельность в области, оценка которой действительно доступна нашим способностям, тогда положительная фило​софия поистине доставляет ему во всех отношениях гораздо более полное реальное удовлетворение этих двух элементарных потребностей. Таково, очевидно, с этой новой точки зрения, прямое назначение открываемых ею законов различных яв​лений и нераздельного с ними рационального предвидения. Относительно каждого рода событий в этих законах должно в этом отношении различать два класса, смотря по тому, связывают ли они по подобию события сосуществующие или по преемственности следующие друг за другом. Это необходимое различие в основе своей соответствует во внешнем мире тому, что само собой представляется нам всегда между соотносительными состояниями существования и движения; отсюда во всякой реальной науке вытекает основное различие между статистической и динамической оценками какого-либо предмета. Оба вида отношений одинаково способствуют объяснению явлений и равным образом приводят к возможности их предвидеть, хотя законы гармонии кажутся сначала назначенными преимуществен​но для объяснения, а законы последовательности - для предвидения. В самом деле, о чем бы ни шла речь - об объяснен

РОС МГИМО

1. Структурный функционализм

1.2. Парсонс.

1.3. Мертон (разное).

1. Конликтологическая парадигма.

2.2. Энгельс.

2.3. Дарендорф.

3. Парадигма социального действия.

3.1. Вебер (разное).

4. Символический интеракционизм.

4.1. Мид (разное).

4.2. Кули.

4.3. Блумер.

5. Феноменология.

5.1. Шютц.

5.2. Бергер и Лукман.

6. Интегрализм.

6.1. Сорокин.

6.2. Бурдье.

6.3. Гидденс.

Э. Дюркгейм

О РАЗДЕЛЕНИИ ОБЩЕСТВЕННОГО ТРУДА

Какие причины вызывают прогресс разделения труда?

Дело, конечно, не в том, чтобы найти единую формулу, которая объяснила бы все возможные разновидности разделения груда. Такой формулы не существует. Каждый частный случай зависит от частных причин, которые могут быть определены только специальным исследованием. Задача, поставленная нами, менее масштабна. Если пренебречь разнообразными формами, которые принимает разделение труда в соответствии с обстоятельствами места и времени, то остается тот общий факт, что оно постоянно развивается вместе с историческим развитием. Этот факт зависит, несомненно, от столь же постоянных причин, к исследованию которых мы и приступим.

Конечно, дело не может заключаться в том, что заранее представляют себе следствия, которые производит разделение труда, способствуя поддержанию равновесия обществ. Эти следствия слишком отдаленны, что бы быть понятыми всеми; большинство не имеет о них никакого представления. Во всяком случае, они могли стать заметными только тогда, когда разделение труда продвинулось уже очень далеко.

Согласно наиболее распространенной теории, причина разделения труда коренится исключительно в непрерывно растущем стремлении к счастью, присущем человеку. Известно, в самом деле, что чем больше разделяется труд, тем выше его производительность. Представляемые им в наше распоряжение ресурсы становятся изобильнее и лучшею качества. Наука развивается лучше и быстрее, произведения искусства - многочисленнее и утонченнее, промышленность производит больше и продукты ее совершеннее. Но человек испытывает потребность во всех этих вещах; он, по-видимому, должен быть тем счастливее, чем больше он их имеет, и, естественно, он старается их приобрести.

Предположив это, легко объяснить постоянство, с которым прогрессирует разделение труда. Достаточно, говорят, чтобы стечение обстоятельств, которое легко себе вообразить, дало людям знать о некоторых его преимуществах; тогда они сами будут стремиться постоянно развивать его как можно шире с целью извлечь из него всю возможную пользу. Оно, стало быть, прогрессирует под влиянием исключительно индивидуальных, психологических причин. Чтобы создать теорию разделения труда, не обязательно наблюдать общества и их структуру: достаточно простейшего и основного инстинкта человеческой природы, чтобы объяснить это разделение. Именно потребность в счастье заставляет индивида все более специализироваться. Конечно, посколькувсякаяспециализацияпредполагает одновременное присутствие многих индивидов н их сотрудничество, она невозможна без общества. Но общество, вместо того чтобы быть определяющей причиной ее, является только средством, благодаря которому она осуществляется; только материалом, необходимым для организации разделенного труда. Оно скорее даже следствие этого явления, нежели причина его. Разве не повторяют беспрестанно, что именно потребность в кооперации дала начало обществам? Значит, последние образовались для того, чтобы труд мог разделиться, а не труд разделился благодаря социальным основаниям?

Это классическое объяснение в политической экономии. Оно, кроме того, кажется столь простым и очевидным, что допускается бессознательно массой мыслителей, подрывая их концепцию. Вот почему прежде всего необходимо его исследовать.

Нет ничего более бездоказательною, чем мнимая аксиома, на которой основывается это объяснение.

Невозможно указать никакой рациональной границы производительной силе труда. Несомненно, она зависит от состояния техники, капиталов и т. д. Но, как доказывает опыт, эти препятствия всегда носят временный характер, и каждое поколение отодвигает границу, на которой остановилось предыдущее. Даже если бы она когда-нибудь дотла до максимума, которого не могла бы превзойти (а это совершенно необоснованное предположение), то по крайней мере за собой она имеет необъятное поле развития. Если, стало быть, счастье, как это полагают, постоянно увеличивается вместе с ней, то нужно допустить, что оно также способно увеличиваться безгранично или по крайней мере что прирост, на который оно способно, пропорционален приросту производительной силы труда. Если оно увеличивается по мере тою, как приятные возбуждения становятся все многочисленней и интенсивней, то вполне естественно, что человек старается производить больше, чтобы больше наслаждаться. Но в действительности наша способность к счастью весьма ограниченна.

В самом деле, теперь общепринята истина, что удовольствие не сопровождает ни слишком интенсивные, ни слишком слабые состояния сознания. Если функциональная деятельность недостаточна, то возникает страдание; но чрезмерная деятельность производит то же действие. Некоторые физиологи думают даже, что страдание связано со слишком сильной вибрацией нервов. Удовольствие, стало быть, лежит между этими двумя крайностями. Это положение, впрочем, следует из закона Вебера и Фехнера. Если точность математической формулы,в которойпредставилиего экспериментаторы, сомнительна, то, во всяком случае, они поставили вне сомнения, что изменения интенсивности, которые может проходить ощущение, заключены между двумя пределами. Если раздражение слишком слабо, оно не чувствуется, но если оно переходит известную границу, то получаемый им прирост производит все меньшее воздействие, пока совсем не перестает ощущаться. Но этот закон верен также относительно того рода ощущений, который называется удовольствием. Он даже был сформулирован применительно к удовольствию и страданию задолго до того, как был применен к другим элементам ощущения. Бернулли применил его к сложным ощущениям, а Лаплас, толкуя его в том же смысле, придал ему форму отношения между физическим счастьем и моральным. Значит, поле изменений, которые может проходить интенсивность удовольствия, ограниченно.

Но это не все. Если состояния сознания, интенсивность которых умеренна, обычно приятны, то не все они представляют одинаково благоприятные условия для создания удовольствия. Около низшего порога те изменения, через которые проходит приятная деятельность, слишком малы по абсолютной величине, чтобы вызвать ощущения удовольствия большой энергии. Наоборот, когда она приближается к пункту безразличия, т. е. к своему максимуму, то величины, на которые она прирастает, относительно слишком малы. Человек, имеющий небольшой капитал, не может легко увеличить его в размерах, которые могут заметно изменить его положение. Вот почему первые сбережения приносят с собой так мало радости: они слишком малы, чтобы улучшить положение. Незначительные доставляемые ими преимущества не вознаграждают лишений, которых они стоили. Точно так же человек, богатство которого громадно, находит удовольствие только в исключительно крупных барышах, ибо он измеряет их значение по тому, чем уже обладает. Не то мы видим в случае среднего богатства. Здесь и абсолютная, и относительная величина изменений находятся в лучших для возникновенияудовольствияусловиях,ибоонилегко приобретают важное значение, и при этом для того, чтобы высоко оцениваться, они не должны быть огромными. Начальная точка, служащая для их измерения, еще недостаточно высока, чтобы сильно обесценивать их. Интенсивность приятного возбуждения может, таким образом, с пользой увеличиваться только в пределах, еще более тесных, чем мы это вначале сказали, так как свое действие оно производит только в промежутке, соответствующем средней области приятной деятельности. По ту и по эту сторону удовольствие также существует, но оно не связано с порождающей ею причиной, между тем как в этой умеренной зоне малейшие колебания оцениваются и ощущаются. Ничто не теряется из энергии раздражения, которая и превращается целиком в удовольствие.

То, что мы сказали об интенсивности каждого возбуждения, можно повторить об их числе. Они перестают быть приятными, когда их слишком много или слишком мало, точно так, как и тогда, когда они переходят или не достигают известной степени интенсивности. Не без основания человеческий опыт в aurea mediocrilаs видит условие счастья.

Итак, если бы разделение труда прогрессировало только для приращения нашего счастья, то оно бы давно уже пришло к своему крайнему пределу имеете с основанной на нем цивилизацией и оба остановились бы. Чтобы человек оказался в состоянии вести то скромное существование, которое наиболее благоприятно для удовольствия, не было нужды в бесконечном накоплении всяческих возбуждений. Достаточно было бы умеренного развития, чтобы обеспечить индивидам всю сумму наслаждений, на которую они способны. Человечество быстро пришло бы к неподвижному состоянию, из которого оно бы уже не вышло. Это и случилось с животными: большая часть их не изменяется уже веками, потому что они пришли к этому состоянию равновесия.

Другие соображения также приводят к тому же заключению.

Нельзя утверждать абсолютно дocтoвернo, что всякое приятное состояние полезно, что удовольствие и польза всегда изменяются в одном и том же направлении и отношении. Однако организм, который вообще находил бы удовольствие во вредных для себя вещах, не мог бы, очевидно, существовать. Значит, можно принять как весьма общую истину, что удовольствие не связано с вредными состояниями, т. е. что в общих чертах счастье совпадает с состоянием здоровья. Только существа, пораженные каким-нибудь физиологическимили психологическим извращением, находят удовольствие в болезненных состояниях. Но здоровье состоит в усредненной деятельности. Оно предполагает гармоническое развитие всех функций, а функции могут развиваться гармонически только при условии взаимного умеряющего действия, т. е. взаимного удерживания в известных границах, за которыми начинается болезнь и прекращается удовольствие. Что касается одновременного приращения всех способностей, то оно возможно для данного существа только в ограниченной мере, обозначенной природой индивида.

Понятно, таким образом, что ограничивает человеческое счастье: это само устройство человека в определенный исторический момент. Его темперамент, степень достигнутого им физического и морального развития определяют тот факт, что существует максимум счастья, как и максимум деятельности, которые он не может переступить. Положение это не оспаривается, пока речь идет об организме: всякий знает, что телесные потребности ограниченны и что, следовательно, физическое удовольствие не может безгранично увеличиваться. Но утверждают, что духовные функции составляют исключение. "Нет такого страдания, которое могло бы покарать и подавить... самые энергичные порывы самопожертвования и милосердия, страстноеивосторженноеисследованиеистинногои прекрасного. Голод удовлетворяют определенным количеством пищи;разумневозможноудовлетворить определенным количеством знания".

Это значит забывать, что сознание, как и организм, представляет собой систему уравновешенных функций и что, кроме того, оно связано с органическим субстратом, от состояния которого оно зависит. Говорят, что если есть известная степень света, которую глаз не в состоянии переносить, то для разума не бывает никогда слишком сильного света. Однако излишнее количество знания может быть приобретено только благодаря чрезмерному развитию высших нервных центров, которое, в свою очередь, не может происходить без болезненных потрясений. Значит, есть максимальная граница, которую невозможно перейти безнаказанно, и поскольку она изменяется со средней величиной мозга, то она была особенно низка в начале человеческой истории; следовательно, она должна была бы быть скоро достигнута. Кроме того, ум - только одна из наших способностей. Значит, за известными пределами он может развиваться только в ущерб практическим способностям, нарушая чувства, верования, привычки, которыми мы живем, а такое нарушение равновесия не может быть безболезненным. Последователи даже грубейшей религии находят в своих зачаточных космогонических и философских представлениях удовольствие, которое мы отняли бы у них без достаточного вознаграждения, если бы нам удалось внезапно пропитать их нашими научными теориями, как бы неоспоримо ни было превосходство последних. В каждый исторический момент в сознании каждого индивида для ясных идей, для обдуманных мнений - словом, для знания - существует определенное место, вне которого оно не может распространяться в нормальном состоянии.

Так же и с нравственностью. Каждый народ имеет свою нравственность, определяемую условиями, в которых он живет. Невозможно поэтому навязывать ему другую нравственность -как бы высока она ни была, - не дезорганизуя его; а такие потрясения не могут не ощущаться болезненно отдельными людьми. Но разве нравственность каждого общества, взятая сама по себе, не допускает безграничного развития предписываемых ею добродетелей? Никоим образом. Поступать морально - значит исполнять свой долг, а всякий долг конечен. Он ограничен другими обязанностями, невозможно жертвовать собой ради других, не забывая самого себя; невозможно безгранично развивать свою личность, не впадая в эгоизм. С другой стороны, совокупность наших обязанностей сама по себе ограничена другими потребностями нашей природы. Если необходимо, чтобы известные формы поведения были подчинены действенной регламентации, характеризующейнравственность, то существуют, наоборот, другие, которые естественно противятся этому и которые, однако, имеют существенное значение. Нравственность не может повелевать сверх меры промышленными, торговыми и тому подобными функциями, не парализуя их, а они, между тем, имеют жизненное значение. Так, считать богатство безнравственным - не менее гибельная ошибка, чем видеть в нем благо по преимуществу. Итак, могут быть нравственные излишества, от которых, впрочем, нравственность первая же и страдает, ибо, имея непосредственной целью регулирование нашей здешней жизни, она не может отвратить нас от нее, не истощая того предмета, к которому она применяется.

Правда, эстетико-моральная деятельность, поскольку она не регулируется, кажется свободной от всякой узды и всякого ограничения. Но в действительности она тесно ограничена деятельностью собственно моральной, ибо она не может преступать известной меры, не вредя нравственности. Если мы тратим много сил на излишнее, то их не остается для необходимого. Когда в нравственности отводят слишком много места воображению, то неизбежно пренебрегают обязательными задачами. Всякая дисциплина кажется нестерпимой,когда привыкли действовать исключительно по тем правилам, которые себе создают сами. Избыток идеализма и моральной возвышенности часто приводит к тому, что человек не имеет склонности исполнять свои повседневные обязанности.

То же можно сказать о всякой эстетической деятельности вообще; она здорова, пока умеренна. Потребность играть, действовать без цели, просто из удовольствия, не может быть развита далее известных границ без забвения серьезной стороны жизни. Слишком сильная художественная чувствительность представляет собой болезненное явление, которое не может стать всеобщим, не угрожая обществу. Впрочем, граница, за которой начинается излишество, изменяется в зависимости от народа или социальной среды; она начинается тем раньше, чем менее продвинулось вперед общество или чем менее культурна среда. Земледелец, если он находится в гармонии с условиями своего существования, недоступен (и должен быть таковым) дня эстетических удовольствий, которые естественны для образованного человека. Точно в таком же отношении стоит дикарь к цивилизованному человеку.

Если так обстоит дело с духовной роскошью, то тем более верно это относительно материальной роскоши. Существует, следовательно, нормальнаяинтенсивность всех наших потребностей - интеллектуальных, моральных, физических, пределы которой невозможно преступить. В любой исторический момент наша жажда знания, искусства, благосостояния ограничена так же, как и наш аппетит, и все, что переходит эту границу, оставляет нас равнодушными или заставляет страдать. Вот что часто забывают, когда сравнивают счастье наших отцов с нашим. Рассуждают так, как будто все наши удовольствия могли быть их удовольствиями; тогда, размышляя о всех тех утонченностях цивилизации, которыми мы пользуемся и которых они не знали, испытывают склонность сожалеть об их участи. Забывают только, что они не были способны наслаждаться ими. Значит, если они так маялись ради увеличения производительной силы труда, то не для того, чтобы овладеть благами, которые не имели для них ценности. Чтобы оценивать их, им нужно было бы сначала усвоить вкусы и привычки, которых у них не было, т. е. изменить свою природу.

Это они действительно сделали, как показывает история преобразований, через которые прошло человечество. Чтобы потребность в большем счастье могла объяснить развитие разделения труда, нужно было бы, чтобы она была также причинойизменений, поступательно происходившихв человеческой природе, нужно было бы, чтобы люди изменились с целью стать более счастливыми.

Но, предполагая даже, что эти преобразования имели в конечном счете такой результат, невозможно предположить, чтобы они производились с таким именно намерением. Следовательно, они зависят от другой причины.

Действительно, изменение существования, и внезапное, и подготовленное, всегда составляет болезненный кризис, ибо оно насилует устойчивые инстинкты и вызывает их сопротивление. Все прошлое тянет нас назад даже тогда, когда прекраснейшие перспективы влекут вперед. Всегда трудно вырвать с корнем привычки, которые укрепило и организовало в нас время. Возможно, что оседлая жизнь предоставляет больше шансов на счастье, чем кочевая; но когда в течение веков ведут только последнюю, то нелегко от нее избавиться. К тому же, как бы незначительны ни были такие преобразования, для их исполнения недостаточно индивидуальной жизни. Недостаточно одного поколения, чтобы разрушить дело ряда поколений, чтобы на место прежнего человека поставить нового. При теперешнем состоянии наших обществ труд не только полезен - он необходим; все это хорошо знают, и необходимость эта давно уже чувствуется. Однако еще относительно малочисленны те, кто находит удовольствие в упорном и постоянном труде. Для большинства людей это все еще невыносимая повинность; праздность первобытных времен не потеряла еще для нас всей прежней прелести. Значит, эти метаморфозы очень долго обходятся дорого, ничего не давая. Поколения, вводящие их, не пожинают плодов (если только они имеются), потому что они появляются слишком поздно. Этим поколениям остается только труд, потраченный на них. Следовательно, не ожидание большего счастья вовлекает их в такие предприятия.

Но правда ли, что счастье индивида возрастает по мере того, как он прогрессирует? Нет ничего более сомнительного.

Конечно, есть много удовольствий, которые теперь нам доступны и которых не знают более простые существа. Но зато мы подвержены многим страданиям, от которых они избавлены, и нельзя быть уверенным, что баланс складывается в нашу пользу. Мысль, без сомнения, является источником радостей, которые могут быть весьма сильными; но в то же время сколько радостей нарушает она! На одну решенную задачу сколько поднятых и оставшихся без ответов вопросов! На одно разрешенное сомнение сколько смущающих нас тайн! Точно так же, если дикарь не знает удовольствий, доставляемых активной жизнью, то зато он не подвержен скуке, этому мучению культурных людей. Он предоставляет спокойно течь своей жизни, не испытывая постоянной потребности торопливо наполнять ее слишком короткие мгновения многочисленными и неотложными делами. Не будем забывать, кроме того, что для большинства людей труд является до сих пор наказанием и бременем.

Нам возразят, что у цивилизованных народов жизнь разнообразнее и что разнообразие необходимо для удовольствия. Но цивилизация вместе с большей подвижностью вносит и большее однообразие, ибо она навязала человеку монотонный, непрерывный труд. Дикарь переходит от одного занятия к другому сообразно побуждающим его потребностями обстоятельствам; цивилизованный человек целиком отдается всегда одному и тому же занятию, которое предоставляет тем менее разнообразия, чем оно ограниченнее. Организация необходимо предполагает абсолютную регулярность в привычках, ибо изменение в способе функционирования органа не может иметь места, не затрагивая всего организма. С этой сторонынаша жизньоставляетменьшеместа для непредвиденного и в то же время благодаря своей большей неустойчивости она отнимает у наслаждения часть безопасности, в которой оно нуждается.

Правда, наша нервная система, став более тонкой, доступна слабым возбуждениям, не затрагивавшим наших предков, у которых она была весьма груба. Но в то же время многие возбуждения, бывшие прежде приятными, стали слишком сильными и, следовательно, болезненными для нас. Если мы чувствительны к большему количеству удовольствий, то так же обстоит дело и со страданиями. С другой стороны, если верно, что, как правило, страдание производит в организме большее потрясение, чем удовольствие7, что неприятное возбуждение доставляет нам больше страдания, чем приятное - наслаждения, тоэтабольшаячувствительностьмогла быскорее препятствовать счастью, чем благоприятствовать ему. Действительно, весьма утонченные нервные системы живут в страдании и в конце концов даже привязываются к нему. Не примечательно ли, что основной культ самых цивилизованных религий - это культ человеческого страдания? Несомненно, для продолжения жизни теперь, как и прежде, необходимо, чтобы в среднем удовольствия преобладали над страданиями. Но нельзя утверждать, что это преобладание стало значительней.

Наконец, и это особенно важно, не доказано, чтобы этот излишек вообще служил когда-нибудь мерой счастья. Конечно, в этих темных и еще плохо изученных вопросах ничего нельзя утверждать наверняка; представляется, однако, что счастье и сумма удовольствий - не одно и то же. Это - общее и постоянное состояние, сопровождающее регулярную деятельность всех наших органических и психических функций. Такие непрерывные виды деятельности, как дыханиеили циркуляция крови, не доставляют положительных наслаждений; однако от них главным образом зависит наше хорошее расположение духа и настроение. Всякое удовольствие - своего рода кризис: оно рождается, длится какой-то момент и умирает; жизнь же, наоборот, непрерывна. То, что составляет ее основную прелесть, должно быть непрерывно, как и она. Удовольствие локально: это - аффект, ограниченный какой-нибудь точкой организмаили сознания; жизнь не находится ни здесь, ни там: она повсюду. Наша привязанность к ней должна, значит, зависеть от столь же общей причины. Словом, счастье выражает не мгновенное состояние какой-нибудь частной функции, но здоровье физической и моральной жизни в целом. Посколькуудовольствиесопровождаетнормальное осуществление перемежающихся функций, то оно, конечно, элемент счастья, тем более важный, чем более места в жизни занимают эти функции. Но оно не счастье; даже уровень его оно может изменять только в ограниченных пределах, ибо оно зависит от мимолетных причин, счастье же - нечто постоянное. Для того чтобы локальные ощущения могли глубоко затронуть это основание нашей чувственной сферы, нужно, чтобы они повторялись с исключительной частотой и постоянством. Чаще всего, наоборот, удовольствие зависит от счастья: сообразно с тем, счастливы мы или нет, все улыбается нам или печалит нас. Не зря было сказано, что мы носим наше счастье в самих себе.

Но если это так, то незачем задаваться вопросом, возрастает ли счастье с цивилизацией. Счастье - указатель состояния здоровья. Но здоровье какого-нибудь вида не полнее оттого, что вид этот высшего типа. Здоровое млекопитающее не чувствует себя лучше, чем столь же здоровое одноклеточное. Так же должно быть и со счастьем. Оно не становится больше там, где деятельность богаче; оно одинаково повсюду, где она здорова. Самое простое и самое сложное существа наслаждаются одинаковым счастьем, если они одинаково реализуют свою природу. Нормальный дикарь может быть так же счастлив, как и нормальный цивилизованный человек.

Поэтому дикари столь же довольны своей судьбой, как мы - своей. Это полное довольство является даже одной из отличительных черт их характера. Они не желают более того, что имеют, и не имеют никакого желания изменить свое положение. "Житель Севера, - говорит Вайц, - не стремится к Югу для улучшения своего положения, а житель теплой и нездоровой страны не думает покинуть ее ради благоприятного климата. Несмотря на многочисленные болезни и всяческие бедствия, которым подвержен обитатель Дарфура, он любит свое отечество и не хочет эмигрировать из него, но рвется домой, если он на чужбине... Вообще, какова бы ни была материальная нищета, в которой живет народ, он не перестает считать свою страну лучшей в мире, свой образ жизни - самым богатым наслаждениям, а на себя он смотрит как на первый народ на свете. Это убеждение, по-видимому, господствует у всех негрских народов. Точно так же в странах, которые, подобно многим областям Америки, эксплуатировались европейцами, туземцы твердо уверены, что белые оставили свою страну только для того, чтобы искать счастья в Америке. Приводят примеры молодых дикарей, которых болезненное беспокойство погнало из дому в поисках счастья; но это весьма редкие исключения".

Правда, наблюдатели иногда рисовали нам жизнь низших обществ в совсем другом виде, но только потому, что они приняли свои собственные впечатления за впечатления дикарей. Однако существование, кажущееся нам невыносимым, может быть приятным для людей другого физического и морального склада. Что такое, например, смерть, когда с детства привык рисковать жизнью на каждом шагу и, следовательно, ставить ее ни во что? Чтобы заставить нас сожалеть об участи первобытных народов, недостаточно указать, что там скверно соблюдается гигиена, что не обеспечена безопасность. Только индивид компетентен в оценке своего счастья: он счастлив, если чувствует себя таким. Но "от обитателя Огненной Земли до готтентота человек в естественном состоянии живет довольный собой и своей участью". Как редко это довольство в Европе! Эти факты объясняют, почему один опытный человек мог сказать: "Бывают положения, когда мыслящий человек чувствует себя ниже того, кого воспитала одна природа, когда он себя спрашивает, стоят ли его самые твердые убеждения больше, чем узкие, но милые сердцу предрассудки".

Но вот более объективное доказательство. Единственный опытный факт, доказывающий, что жизнь вообще хороша, - это то, что громадное большинство людей предпочитает ее смерти. Для этого необходимо, чтобы в среднем счастье брало верх над несчастьем. Если бы отношение было обратным, то непонятно было бы, откуда появляется привязанность людей к жизни, а особенно как она может продолжаться, постоянно разрушаемая фактами. Правда, пессимисты объясняют это явление иллюзиями надежды. По их мнению, если мы, несмотря на разочарования опыта, еще держимся за жизнь, то потому, что мы ошибочно надеемся, будто будущее выкупит прошедшее. Но даже если допустить, что надежда достаточно объясняет любовь к жизни, она не объясняется сама собой. Она не свалилась чудом с неба, но, как и всякое чувство, должна была образоваться под действием фактов. Значит, если люди научились надеяться, если под ударами несчастья они привыкли обращать свои взоры к будущему и ожидать от него вознаграждения за их теперешние страдания, то потому, что они заметили, что эти вознаграждения часты, что человеческий организм слишком гибок и вынослив, чтобы быть легко сраженным, что моменты, когда одолевало несчастье, были редкиичтовообщевконцеконцов равновесие восстанавливалось. Следовательно, какова бы ни была роль надежды в генезисе инстинкта самосохранения, этот последний представляет убедительное свидетельство относительной ценности жизни. На этом же основании там, где он утрачивает свою энергию или свою распространенность, можно быть уверенным, что жизнь сама теряет свою прелесть, что зло увеличивается, потому ли, что умножаются причины страдания, или потому, что уменьшается сила сопротивления индивидов. Если бы, таким образом, мы обладали объективным и доступным измерению фактом, выражающим изменения интенсивности этого чувства в различных обществах, то мы могли бы вместе с тем измерять изменения среднего несчастья в тех же обществах. Этот факт - число самоубийств. Подобно тому как редкость добровольных смертей в первобытных обществах - лучшее доказательство могущества и универсальности инстинкта самосохранения, факт увеличения их количества доказывает, что он теряет почву.

Самоубийство появляется только с цивилизацией. Оно очень редко в низших обществах; по крайней мере единственный вид его, который в них постоянно наблюдают, содержит особые черты, делающие из него специфический тип, имеющий другое значение. Это акт не отчаяния, а самоотречения. Если у древних датчан, кельтов, фракийцев старик, доживший до престарелого возраста, кончал с собой, то потому, что его долг - освободить своих сотоварищей от бесполезного рта. Если вдова индуса не переживает своего мужа, а галл - вождя клана, если буддист бросается под колеса колесницы, везущей его идола, то потому, что моральные или религиозные предписания принуждают их к этому. Во всех этих случаях человек убивает себя не потому, что он считает жизнь дурной, но потому, что идеал его требует этой жертвы. Эти случаи добровольной смерти в такой же мере могут считаться самоубийствами в обычном смысле слова, как смерть солдата или медика, которые сознательно подвергают себя гибели, чтобы исполнить свой долг.

Наоборот, настоящее самоубийство,самоубийство печальное, находится в эндемическом состоянии у цивилизованных народов. Оно распределяется даже географически, как и цивилизация. На картах самоубийств видно, что вся центральная область Европы занята обширным мрачным пятном, которое расположено между 47 и 57 градусами широты и между 20 и 40 градусами долготы. Это излюбленное место самоубийства; по выражению Морзелли, это суицидогенная зона Европы. Именно здесь находятся страны, где научная, художественная, экономическая деятельность достигли максимума; это Германия и Франция. Наоборот, Испания, Португалия, Россия, южнославянские народы относительно не затронуты. Италия, возникшая недавно, еще несколько защищена, но она теряет свой иммунитет по мере того, как прогрессирует. Одна Англия составляет исключение; но мы еще мало знаем о точной степени ее готовности к самоубийству. Внутри каждой страны мы констатируем ту же связь. Повсюду самоубийство свирепствует в городах сильнее, чем в деревнях. Цивилизация концентрируется в больших городах; самоубийство тоже. В нем даже видели иногда своего рода заразную болезнь, имеющую очагом распространения столицы и крупные города, откуда они распространяются по всей стране. Наконец, во всей Европе, исключая Норвегию, число самоубийств постоянно возрастает в течение целого века. По одному вычислению оно увеличилось втрое с 1821 по 1880 г. Ход цивилизации не может быть измерен с той же точностью, но известно, каким быстрым он был за это время.

Можно было бы увеличить число доказательств. Различные классы населения доставляют для самоубийства контингент пропорционально степени их цивилизованности. Повсюду свободные профессии поражены более других, а земледелие наиболее пощажено. То же самое и с полами. Женщина менее, чем мужчина, втянута в движение цивилизации; она меньше участвует в нем и извлекает из него меньше выгоды. Она более напоминает некоторые черты первобытных натур, поэтому она убивает себя вчетверо реже мужчины.

Но, возразят нам, если восходящее движение самоубийств указывает, что несчастье прогрессирует в некоторых пунктах, то не возможно ли, что в то же время счастье увеличивается в других? В этом случае положительное приращение, может быть, могло бы возместить нехватки в другом месте. Так, в некоторых обществах число бедняков увеличивается. Оно концентрируется только в меньшем числе рук.

Но эта гипотеза мало применима к нашей цивилизации. Ибо, предполагая, что существует подобное возмещение, из этого можно было бы вывести только то, что среднее счастье осталось почти неизменным, или же если оно увеличилось, то на весьма незначительную величину, которая, не будучи пропорциональна величине усилия, затраченного на прогресс, не могла бы объяснить его. Но и сама гипотеза не имеет основания.

Действительно, когда говорят об обществе, что оно более или менее счастливо по сравнению с другим, то говорят о среднем счастье, т. е. о том, которым наслаждаются члены этого общества в среднем. Так как они находятся в одинаковых условиях существования, поскольку подвержены действию одной и той же социальной и физической среды, то непременно существует известныйобщий для нихспособсуществованияи, следовательно, общий способ быть счастливым. Если из индивидуального счастья вычесть все то, что происходит от индивидуальных и местных причин, и оставить только продукт общих причин, то полученный таким образом остаток составляет именно то, что мы называем средним счастьем. Это, следовательно, величина абстрактная, но абсолютно единственная, не могущая изменяться в двух противоположных направлениях одновременно. Она может возрастать или уменьшаться, но невозможно, чтобы она одновременно и возрастала и уменьшалась. Она имеет то же единство и ту же реальность, что средний тип общества, средний человек Кетле, ибо она представляет счастье, которым, как считается, пользуется это идеальное существо. Следовательно, подобно тому как он не может одновременно стать большим и меньшим, более нравственным и менее нравственным, он не может также в одно время стать и счастливее и несчастнее.

Но причины, от которых зависит увеличение числа самоубийств у цивилизованных народов, имеют некоторые общие черты. Действительно, самоубийства не происходят в отдельных местах, в некоторых частях общества, обходя другие; их наблюдают повсюду. В одних странах восходящее их движение быстрее, в других - медленнее, но оно существует повсюду без исключения. Земледельческие области менее подвержены самоубийству, чем промышленные, но доставляемый ими контингент все возрастает. Мы, стало быть, имеем дело с явлением, связанным не с какими-то местными и особыми обстоятельствами, но с общим состоянием социальной среды. Это состояниепо-разномуотражаетсяотдельнымисредами (провинции, профессии, религиозные исповедания и т. д.); поэтому его действие не везде даст себя знать с одинаковой интенсивностью; но природа его от этого не изменяется.

Это значит, что счастье,орегрессе которого свидетельствует развитие самоубийств, есть среднее счастье. Возрастающее число добровольных смертейне только доказывает, что имеется большое число индивидов, слишком несчастных, чтобы выносить жизнь, - это ничего бы не говорило о других, составляющих, однако, большинство, - но что общее счастье общества уменьшается. Следовательно, так как это счастье не может увеличиваться и уменьшаться одновременно, то увеличение его невозможно, раз увеличиваются самоубийства; другими словами, дефицит, существование которого они обнаруживают, не возмещается ничем. Причины, от которых они зависят, только часть своей энергии расходуют в форме самоубийств; оказываемое ими влияние гораздо обширнее. Там, где они не приводят человека к самоубийству, подавляя окончательно счастье, там они по меньшей мере сокращают в различных пропорциях нормальный избыток удовольствий над страданиями. Конечно, благодаря особой комбинации обстоятельств, может случиться, что в известных случаях их действие нейтрализуется, делая даже возможным приращение счастья; но эти случайные и частные изменения не влияют на социальное счастье. Какой статистик, впрочем, не увидит в росте общей смертности в определенном обществе признаки ослабления общественного здоровья?

Значит ли это, что нужно приписать самому прогрессу и составляющему его условие разделению труда эти грустные результаты? Это обескураживающее заключение не вытекает с необходимостью из предыдущих фактов. Наоборот, весьма вероятно, что оба эти разряда фактов просто сопутствуют друг другу. Но это сопутствие достаточно доказывает, что прогресс не особенно увеличивает наше счастье, так как последнее уменьшается - и даже в весьма серьезных размерах - в то самое время, когда разделение труда развивается с неведомой до сих пор энергией и быстротой. Если нет основания допускать, что оно уменьшило нашу способность к наслаждению, то тем более невозможно думать, что оно увеличило ее.

В конечном счете все, что мы сказали, есть только частное применение той общей истины, что удовольствие, как и страдание, явление главным образом относительное. Нет абсолютного, определяемого объективно счастья, к которому люди приближаются по мере того, как прогрессируют. Но, подобно тому как, по словам Паскаля, счастье мужчины не то же, что счастье женщины, счастье низших обществ не может быть нашим, и наоборот. Однако одно не больше другого. Относительную интенсивность его можно измерять только той силой, с которой оно привязывает нас к жизни вообще и нашему образу жизни в частности. Но самые первобытные народы столь же привязаны к существованию, и в частности к своему, как мы к своему. Они даже менее легко отказываются от него. Итак, но никакого пропорционального отношения между изменением счастья и прогрессом разделения труда.

Это положение весьма важно. Из него следует, что для объяснения превращений, испытанных обществами, не нужно выяснять, какое влияние они оказывают на счастье людей, так как не это влияние вызвало их. Социальная наука должна решительно отказаться от тех утилитарных сравнений, которыми она слишком часто пользовалась. Кроме того, такие соображения по необходимости субъективны, ибо всякий раз, когда сравнивают удовольствия или интересы, то за неимением объективного критерия невозможно не бросить на весы свои собственные мнения и вкусы и не выдавать за научную истину то, что является только личным чувством. Это принцип, который уже Конт сформулировал весьма ясно. "По существу, относительный дух, - говорит он, - в котором необходимо трактовать любые понятия положительной политики, должен сначала заставить нас удалить, как тщетное и пустое, метафизическое рассуждение о приращении человеческого счастья в различные эпохи цивилизации... Так как счастье каждого требует достаточной гармонии между совокупностью развития различных его способностей и особой системой обстоятельств, управляющих его жизнью, и так как, с другой стороны, такое равновесие постоянно и самопроизвольно стремится к некоторой степени, то невозможно, говоря об индивидуальном счастье, сравнить положительно каким-нибудь непосредственным чувством или рациональным путем социальные ситуации, полное приближение к которым абсолютно невозможно".

Ножеланиестатьсчастливее-единственный индивидуальный двигатель, могущий объяснить прогресс; по удалении его не остается другого. На каком основании индивид сам по себе станет вызывать изменения, постоянно требующие от него усилий, если он не извлекает из них большего счастья? Следовательно, определяющие причины социальной эволюции находятся вне его, т. е. в окружающей его среде. Если и он и общества изменяются, то потому, что изменяется эта среда. С другой стороны, так как физическая среда относительно постоянна, то она не может объяснить этот непрерывный ряд изменений. Поэтому исходные условия надо искать в социальной среде. Происходящие в ней изменения вызывают те, через проходят общества и индивиды. Таково методологическое правило, которое мы будем иметь случай применить и подтвердить в дальнейшем.

Однако можно было бы спросить, не вызывают ли некоторыеизменения, которым подвергается удовольствие (всилу уже самого факта длительности его существования), и самопроизвольные изменения в человеке и нельзя ли объяснить таким образом прогресс разделения труда? Вот как можно было бы представить это объяснение.

Если удовольствие не есть счастье, то, во всяком случае, оно элемент его. Но оно теряет свою интенсивность от повторения; если же оно становится непрерывным, то совершенно исчезает. Время может нарушить равновесие, которое стремится установиться, и создать новые условия существования, к которым человек может приспособиться, только изменяясь. По мере того как мы привыкаем к известному счастью, оно убегает от нас, и мы вынуждены пуститься в новые поиски, чтобы его обнаружить. Нам нужно оживить это потухающее удовольствие более энергичными возбуждениями, т. е. умножить или сделать интенсивнее те, которыми мы располагаем. Но это возможно только тогда, когда труд становится более производительным и, следовательно, более разделенным. Таким образом, всякий прогресс, осуществленный в науке, в искусстве, в промышленности, вынуждает нас к новому прогрессу для того только, чтобы не потерять плоды предыдущего. Значит, можнообъяснить развитие разделения труда игрою чистоиндивидуальных факторов, не вводя никакой социальной причины. Словом, если мы специализируемся, то не для приобретения новых удовольствий, но чтобы возместить разрушающее влияние, оказываемое временем на приобретенные удовольствия.

Но как бы реальны ни были эти изменения удовольствия, они не могут играть той роли, которую им приписывают. Действительно, они происходят повсюду, где есть удовольствие, т.е. повсюду, где имеются люди. Нет общества, к которому не приложимэтот психологический закон, но есть такие общества, в которыхразделение труда не прогрессирует. Мы видели действительно, что весьма большое число первобытных народов живет внеподвижном состоянии, из которого они даже недумают выйти. Они не стремятся ни к чему новому. Однако их счастье подчинено общему закону. Точно так же обстоит дело с деревней у цивилизованных народов. Разделение труда прогрессирует тут очень медленно и склонность к изменениям весьма слаба. Наконец, внутри одного и того же общества разделение труда развивается более или менее быстро в разные эпохи; влияние же времени на удовольствие всегда одно и то же. Значит, не оно вызывает развитие.

Действительно, непонятно, как бы оно могло иметь такой результат. Невозможно восстановить равновесие, уничтоженное временем, и удержать счастье на постоянном уровне без усилий, тем более тягостных, чем более мы приближаемся к высшему пределу удовольствия; ибо в области, близкой к максимальному пункту, приращения, получаемые удовольствием, все ниже и ниже приращений соответствующего раздражения. Нужно больше работать за то же вознаграждение. Что выигрывают с одной стороны, то теряют - с другой, и избегают потери только путем новых издержек. Следовательно, чтобы эта операция была выгодна, нужно по крайней мере, чтобы потеря эта. была важна, а потребность возместить ее - очень сильна.

Но в действительности она имеет только весьма посредственную энергию, так как повторение не отнимает ничего существенного у удовольствия. Не надо, в самом деле, смешивать прелесть разнообразия с прелестью новизны. Первое -необходимое условие удовольствия, так как непрерывное наслаждение исчезает или превращается в страдание. Но время само по себе ire уничтожает разнообразия; необходима к этому еще непрерывность. Состояние, повторяющееся часто, но с перерывами, может оставаться приятным, ибо если непрерывность разрушает удовольствие, то или потому, что она делает его бессознательным, или потому, что выполнение всякой функции требует издержек, которые, продолжаясь непрерывно, истощают организм и становятся болезненными. Значит, если действие, будучи привычным, повторяется только через достаточно большие промежутки времени, оно все-таки будет ощущаться, и произведенные расходы смогут быть возмещены за это время. Вот почему здоровый взрослый человек всегда испытывает одинаковое удовольствие, когда пьет, ест, спит, хотя он это делает каждый день. То же происходит и с духовными потребностями, которые так же периодичны, как и психические функции, которым они соответствуют. Удовольствия, доставляемые нам музыкой, искусством, наукой, сохраняются в целостности, лишь бы они чередовались.

Если непрерывность и может нечто, чего не может повторение, то она все же не внушает нам потребности в новых и непредвиденных возбуждениях. Ибо если онацеликом уничтожает сознание приятного состояния, то мы не можем заметить, что удовольствие, которое было связано с последним, также одновременно исчезло; оно, кроме того, заменяется тем общим ощущением благополучия, которое сопровождает регулярное выполнение функций, непрерывных в нормальном состоянии, и которое имеет не меньшую цену. Поэтому мы ни о чем не сожалеем. Кто из нас имел когда-либо желание чувствовать биение своего сердца или функционирование легких? Если же, наоборот, имеется страдание, то мы просто стремимся к состоянию, которое отличается от причиняющего нам боль. Но, чтобы прекратить это страдание, нет необходимости в особых ухищрениях. Известный предмет, к которому мы обыкновенно равнодушны, может в этом случае причинить нам большое удовольствие, если он составляет контраст с тем, что вызывает в нас страдание. Следовательно, в способе, каким время затрагивает основной элемент удовольствия, нет ничего, что могло бы побудить нас к какому-нибудь прогрессу. Правда, не так обстоит дело с новизной, привлекательность которой непродолжительна. Но если она и доставляет больше свежести удовольствию, то она не создает его. Это только второстепенное и преходящее качество, без которого оно может отлично существовать, хотя рискует быть тогда менее приятным. Поэтому, когда новизна исчезает, происходящая от этого пустота не слишком чувствительна, а потребность ее заполнить не очень интенсивна.

Интенсивность ее уменьшает еще то, что она нейтрализуется противоположным, более сильным и более укоренившимся в нас чувством, а именно - потребностью устойчивости в наших наслаждениях и регулярности в наших удовольствиях. Мы любим перемену, но и то же время привязываемся к тому, что любим, и не можем без боли расстаться с ним. Кроме того, это необходимо для поддержания жизни, ибо если она невозможна без перемены, если гибкость ее увеличивается вместе со сложностью, то прежде всего, однако, она представляет собой целую систему устойчивых и регулярных функций. Есть, правда, индивиды, у которых потребность новизны достигает исключительной интенсивности. Ничто из существующего не удовлетворяет их; они жаждут невозможных вещей; они хотели бы установить новую действительность на месте имеющейся. Но эти неисправимые недовольные - больные, и патологический характер этого случая только подтверждает сказанное нами.

Наконец, не нужно терять из виду, что эта потребность по природе своей весьма неопределенна. Она нас не привязывает ни к чему определенному, так как это потребность в чем-то, чего нет. Она, стало быть, только наполовину сформирована; ибо полная потребность включает два элемента: напряжение воли и определенный объект. Поскольку объект не дан извне, то он не может иметь другой действительности, кроме приданной ему воображением. Этот процесс - наполовину из области представлений. Он состоит, скорее, в комбинациях образов, в своего рода внутренней поэзии, чем в действительном движении воли. Он нас не заставляет выйти из самих себя; он только внутреннее возбуждение, которое ищет путь наружу, но еще не нашло его. Мы мечтаем о новых ощущениях, но это -неопределенное стремление, исчезающее, не найдя воплощения. Следовательно, даже там, где оно наиболее энергично, оно не может иметь силы твердых и определенных потребностей, которые, постоянно устремляя волю в одном и том же направлении и по проложенным путям, стимулируют ее тем повелительнее, чем менее оставляют места колебаниям, обсуждениям.

Невозможно допустить, что прогресс - это только следствие скуки. Эта периодическая и в чем-то непрерывная переплавка человеческой природы была делом трудным, осуществлявшимся в муках. Невозможно, чтобы человечество вынесло столько страданий единственно с целью иметь возможность несколько разнообразить свои удовольствия и сохранить их первоначальную свежесть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Теперь мы можем разрешить практическую задачу, которую мы перед собой поставили в начале этого труда.

Если есть правило поведения, моральный характер которого неоспорим, так это то, которое повелевает нам осуществить в себе существенные черты коллективного типа. Оно достигает максимальной строгости в низших обществах. Там первая обязанность - это походить на всех, не иметь ничего личного ни в верованиях, ни в обычаях. В более развитых обществах требуемые сходства менее многочисленны; однако, как мы видели, и здесь есть такие сходства, отсутствие которых представляет собой моральный проступок. Преступление здесь имеет, без сомнения, меньшее число различных категорий; но теперь, как и прежде, если преступник - предмет осуждения, то потому, что он не подобен нам. Точно так же на низшей ступени просто безнравственные и запрещенные поступки суть те, которые свидетельствуют о несходствах менее глубоких, хотя и также серьезных. Впрочем, разве - не то же самое правило выражает общепринятая нравственность, хотя и несколько иным языком, когда она повелевает человеку быть человеком в полном смысле слова, т. е. иметь все идеи и чувства, составляющие человеческое сознание? Конечно, если понимать эту формулу буквально, то человек, которым она нам предписывает быть, это человек вообще, а не человек такого-то и такого-то социального типа. Но в действительности это человеческое сознание, которое мы должны полностью осуществить в себе, есть не что иное, как коллективное сознание группы, к которой мы принадлежим. Из чего, в самом деле, может оно состоять, как не из идей и чувств, к которым мы более всего привязаны? Где будем мы искать черты нашей модели, как не в нас и вокруг нас? Если мы думаем, что этот коллективный идеал есть идеал всего человечества, то это потому, что он стал довольно общим и абстрактным, чтобы оказаться подходящим ко всем людям без различия. Но на деле каждый народ создает себе из этого так называемою человеческою типа частное представление, зависящее от его собственного темперамента. Каждый представляет его себе по своему образу. Даже моралист, воображающий, что он в состоянии силой мысли избавиться от влияния окружающих идей, не сможет достигнуть этого, ибо он проникнут ими насквозь, и, что бы он ни делал,: именно их он найдет в результате своих дедукций. Вот почему всякий народ имеет свою школу моральной философии, зависящую от его характера.

С другой стороны, мы показали, что это правило имеет функцией предупредить всякое потрясение общего сознания и, следовательно, социальной солидарности и что оно может исполнить эту роль только тогда, когда оно обладает- моральным характером. Если оскорбления наиболее фундаментальных коллективных чувств будут терпимы, то общество неизбежно подвергнется дезинтеграции; необходимо, чтобы с ними боролись посредством той особенно энергичной реакции, которая связана с моральными правилами.

Нообратноеправило,повелевающеенам специализироваться, имеет ту же самую функцию. Оно также необходимо для сплоченности обществ, по крайней мере начиная с известного момента их эволюции. Без сомнения, обусловленная им солидарность отличается от предыдущей; но если она и иная, то все же не менее необходимая. Высшие общества могут удерживаться в состоянии равновесия, только если труд в них разделен; притяжения подобною подобным все менее достаточно для достижения этого результата. Если, стало быть, моральный характер для первою из этих правил необходим, чтобы оно могло играть свою роль, то он не менее необходим и для второго. Оба они отвечают одной и той же социальной потребности и различаются только способом удовлетворения ее, потому что самые условия существования обществ тоже различны. Следовательно, не вдаваясь в спекулятивные соображения о первооснове этики, мы можем заключить о моральной ценности одного по ценности другого. Если с некоторых точек зрения между ними существует настоящий антагонизм, то не потому, что они служат различным целям, но потому, наоборот, что они ведут к одной цели, но противоположнымипутями. Следовательно, нет необходимости ни выбирать между ними раз навсегда, ни осуждать одно во имя другого; нужно в каждый исторический момент уделять каждому подобающее ему место.

Вероятно, можно позволить себе дальнейшее обобщение.

Предмет нашего исследования заставил нас классифицировать моральные правила и обозреть главные их виды. Благодаря этому мы теперь в состоянии составить себе представление или, по крайней мере, строить предположение не только о внешнем признаке моральных правил, но и о внутренней черте, общей всем им и могущей служить для их определения. Мы разделили их на два рода: правила с репрессивной санкцией - как диффузивной, так и организованной - и правила с реститутивной санкцией. Мы видели, что первые выражают условия той солидарности sui generis, которая вытекает из сходств и которой мы дали название механической; вторые выражают условия отрицательной и органической солидарности. Мы можем, таким образом, сказать вообще, что характерная черта моральных правил заключается в том, что они выражают основные условия социальной солидарности. Право и нравственность - это совокупность уз, привязывающих нас друг к другу и к обществу, создающих из массы индивидов единый связный агрегат. Морально, можно сказать, все то, что служит источником солидарности, все, что заставляет человека считаться сдругими,регулироватьсвоидвижениянетолько эгоистическими побуждениями. И нравственность тем прочнее, чем сильнее и многочисленнее эти узы. Неточно, очевидно, определять се (как это часто делали) через свободу; она состоит скорее в состоянии зависимости. Она не только не служит освобождению индивида, выделению его из окружающей среды, но, наоборот, имеет существенной функцией сделать из него неотъемлемую часть целого и, следовательно, отнять у него кое-что из свободы его действий.

Иногда встречаются, правда,умы, не лишенные благородства, которые, однако, находят нестерпимой мысль об этой зависимости. Но они не замечают источников, откуда вытекает их собственная нравственность, так как эти источники слишком глубоки. Сознание - плохой судья того, что происходит в глубине бытия, потому что оно туда не проникает.

Общество, стало быть, не чуждый, как часто думали, нравственности или же имеющий на нее только второстепенное влияние фактор. Наоборот, оно - необходимое условие ее. Ононепростая сумма индивидов, которые приносят, вступая в него, какую-то внутреннюю нравственность; человек моральное существо только потому, что он живет в обществе, ибо нравственность состоит в том, чтобы быть солидарным с группой, и она изменяется вместе с этой солидарностью. Пусть исчезнет социальная жизнь, и тотчас же, не имея точки опоры, исчезнет жизнь моральная. Естественное состояние у философов XVIII в. если не безнравственно, то, по меньшей мере, не нравственно; это признавал еще сам Руссо. Впрочем, мы вследствие этого не возвращаемся к формуле, которая выражает нравственность как функцию общественной пользы. Общество, без сомнения, не может существовать, если части его несолидарны; но солидарность - только одно из условий его существования. Есть много других, которые не менее необходимы и неморальны. Кроме того, может случиться, что в этой сети уз, составляющих нравственность, есть такие, которые неполезны или имеют силу, непропорциональную степени их полезности. Таким образом, понятие полезного не входит в качестве существенного элемента в наше определение.

Что касается того, что называется индивидуальной нравственностью, то, если под этим понимать совокупность обязанностей, одновременно субъектом и объектом которых был бы индивид, обязанностей, которые связывали бы его только с самим собой и которые, следовательно, существовали бы даже тогда, когда он был бы, один, - это абстрактная концепция, не соответствующая ничему в действительности. Нравственность во всех своих степенях встречается только в общественном состоянии и изменяется только как функция социальных условий. Спрашивать себя, чем бы она могла быть, если бы общество не существовало, значило бы выйти из области фактов и вступить в область неосновательных гипотез и фантазий, которые невозможно проверить. Обязанности индивида по отношению к самому себе суть в действительности обязанности по отношению к обществу; они соответствуют известным коллективным чувствам, которые не позволено более оскорблять, составляют ли оскорбитель и оскорбленный одно или два различных лица. Теперь; например, во всех здоровых сознаниях существует очень живое чувство уважения человеческому достоинству, чувство, с которым мы должны сообразовывать наше поведение как в наших отношениях с самим собой, так и в отношениях с другими; и этом и заключается вся сущность так называемой индивидуальной нравственности. Всякий нарушающий ее поступок порицается даже тогда, когда преступник и его жертва составляют одно лицо. Вот почему, согласно кантовской формуле, мы должны уважать человеческую личность повсюду, где она встречается, т. е. как у себя, так и у себе подобных. Чувство, объектом которого она является, в одном случае оскорбленоне менее, чем в другом.

Разделение труда не только содержит в себе черту, по которой мы определяем нравственность; оно стремится вес более и более стать существенным условием социальной солидарности. По мере продолжения в процессе эволюции ослабляются узы, связывающие индивида с его семьей, с родной землей, с завещанными прошлым традициями, с коллективными обычаями группы. Становясь более подвижным, он легче меняет среду, покидает родных, с тем чтобы жить в другом месте более автономной жизнью, более самостоятельно формирует свои идеи и чувства. Без сомнения, от этого не исчезает всякое общее сознание; всегда остается, по крайней мере, тот культ личности, индивидуального достоинства, о котором мы сейчас говорили и который теперь является единственным объединяющим центром стольких умов. Но как мало этого, особенно когда думаешь о все возрастающем объеме социальной жизни и вследствие этого - индивидуальных сознании! Ибо так как они становятся объемистее, так как интеллект становится богаче, деятельность разнообразнее, то, чтобы нравственность стала постоянной, т. е. чтобы индивид остался прикрепленным к группе с силой, хотя бы равной прежней, необходимо, чтобы связывающие его с ней узы стали сильнее и многочисленнее. Значит, если бы не образовалось других уз, помимо тех, которые происходят от сходств, то исчезновение сегментарного типа сопровождалось бы регулярным понижением уровня нравственности. Человек бы не испытывал достаточного умеряющего воздействия; он не чувствовал бы более вокруг себя и над собой того здорового давления общества, которое умеряет его эгоизм и делает из него нравственное существо. Вот что создает моральную ценность разделения труда. Благодаря ему индивид начинает сознавать свое состояние зависимости по отношению к обществу; именно от него происходят сдерживающие и ограничивающие его силы. Словом, так как разделение труда становится важным источником социальной солидарности, то оно вместе с тем становится основанием морального порядка.

Можно, стало быть, в буквальном смысле сказать, что в высших обществах обязанность состоит не в том, чтоб расширять нашу деятельность, но в том, чтобы концентрировать и специализировать ее. Мы должны ограничить свой горизонт, выбрать определенное занятие и отдаться ему целиком, вместо того чтобы делать из своего существа какое-то законченное, совершенное произведение искусства, которое извлекает всю свою ценность из самого себя, а не из оказываемых им услуг. Наконец, эта специализация должна быть продвинута тем далее, чем к более высокому виду принадлежит общество. И другого предела ей поставить нельзя. Без сомнения, мы должны также работать для того, чтобы осуществить в себе коллективный тип, поскольку он существует. Есть общие чувства, идеи, без которых, как говорится, человек не человек. Правило, повелевающее нам специализироваться, остается ограниченным противоположным правилом. Наше заключение состоит не в том, что хорошо продвигать специализацию, насколько только это возможно, но насколько это необходимо. Что касается относительной доли каждой из этих противоположных обязанностей, то они определяются опытом и не могут быть вычислены a priori. Для нас было достаточно показать, что вторая не отличается по природе от первой, что она так же моральна и что, кроме того, эта обязанность становится все важней и настоятельней, потому что общие качества, о которых шла речь; все менее способны социализировать индивида.

Не без основания, значит,общественное мнение испытывает все более явную антипатию к дилетанту и даже к тем людям, которые, увлекаясь исключительно общим культурным развитием, не хотят отдаваться целиком какому-нибудь профессиональному занятию. Действительно, они слабо связаны с обществом, или, если угодно, общество мало привязывает их; они ускользают от него, и именно потому, что они не чувствуют его ни с должной живостью, и с должным постоянством. Они не сознают всех обязанностей, которые возлагает на них их положение социальных существ. Так как общий идеал, к которому они привязаны, по вышеизложенным основаниям носит формальный и неопределенный характер, то он не может далеко вывести их из них самих. Когда не имеешь определенной цели, не многим дорожишь и, следовательно, не намного можешь подняться над более или менее утонченным эгоизмом. Наоборот, тот, кто отдался определенному занятию, каждое мгновение слышит зов общей солидарности, исходящий от тысячи обязанностей профессиональной морали.

Но разве разделение труда, делая из каждого из нас неполное существо, не влечет за собою умаления индивидуальной личности? Вот упрек, часто ему адресуемый.

Заметим прежде всего, что трудно понять, почему сообразнее с логикой человеческой природы развиваться вширь, а не вглубь. Почему более обширная, но более разбросанная деятельность выше деятельности более концентрированной, но ограниченной? Почему достойнее быть полным и посредственным, чем жить более специальной, но более интенсивной жизнью, особенно если у нас есть возможность найти то, что мы таким образом теряем благодаря ассоциации с другими существами, обладающими тем, чего нам недостает, и дополняющими нас? Исходя из принципа, что человек должен осуществить свое, как говорит Аристотель. Но эта природа не остается постоянной в различные моменты истории; она изменяется вместе с обществами. У низших народов собственно человеческое действие - это походить на своих товарищей, осуществлять в себе все черты коллективного типа, который тогда еще более, чем теперь, смешивают с человеческим типом. Но в более развитых обществах его природа в значительной мере - это быть органом общества и его подлинное действие, следовательно, это играть свою роль органа.

Более того: индивидуальная личность не только не уменьшается благодаря прогрессу специализации, но развивается вместе с разделением труда.

Действительно, быть личностью - это значит быть самостоятельным источником действия. Человек приобретает это качество только постольку, поскольку в нем есть нечто, принадлежащее лично ему и индивидуализирующее его, поскольку он - более чем простое воплощение родового типа его расы и группы. Скажут, что во всяком случае он одарен свободной волей и что этого достаточно для основания его личности. Но, как бы дело ни обстояло с этой свободой, предметом стольких споров, не этот метафизический, безличный, неизменный атрибут может служить единственной основой конкретной; эмпирической и изменчивой личности индивида.

Последняя не может быть установлена абстрактной властью выбирать между двумя противоположностями; нужно еще, чтоб эта способность проявлялась в целях и мотивах, свойственных именно действующему лицу. Другими словами, необходимо, чтобы сами материалы сознания имели личностный характер. Но мы видели во второй книге этого сочинения, что такой результат происходит прогрессивно, по мере того как прогрессирует само разделение труда. Исчезновение сегментарного типа, обусловливал большую специализацию, выделяет в то же время отчасти индивидуальное сознание из поддерживающей его органической среды и облекающей его социальной среды, и вследствие этого двойного освобождения индивид все более становится независимымфакторомсвоегособственного поведения.Разделение трудасамоспособствует этому освобождению, ибо индивидуальные натуры, специализируясь, становятся сложнее и в силу этого отчасти избавлены от коллективного воздействия и от наследственных влияний, которые могут действовать только на простые и общие вещи.

Только благодаря какой-то иллюзии можно было думать, что личность была более цельной до проникновения в нее разделения труда. Без.сомнения, рассматривая с внешней стороны разнообразие охватываемых тогда индивидом занятий, можно подумать, что он развивается более свободным и полным образом. Но в действительности эта демонстрируемая им деятельность - не его деятельность. Это общество, раса, действующая в нем и через него; он только посредник, через которого они осуществляются. Его свобода только кажущаяся, а его личность заимствована. Так как жизнь этих обществ в некоторых отношениях менее регулярна, то думают, что оригинальные таланты могут проявляться там легче, что всякому легче следовать собственным вкусам, что более широкое место оставлено для свободной фантазии. Но это значит забывать, что личные чувства тогда весьма редки. Если движущие силы, управляющие поведением, не возвращаются с той же периодичностью, как теперь, то тем не менее они коллективны, следовательно, безличны, и то же самое с внушаемыми ими действиями. С другой стороны, мы выше показали, как деятельность становится богаче и интенсивнее, по мере того как она специализируется.

Таким образом, прогресс индивидуальной личности и прогресс разделения труда зависят от одной и той же причины. Невозможно хотеть одного, не желая другого. Но никто теперь не оспаривает повелительного характераправила, приказывающего нам быть - быть все более и более - личностью.

Еще одно последнее соображение покажет, насколько разделение труда связано со всей нашейморальной жизнью.

Давно уже люди лелеют мечту об осуществлении наконец на деле идеала человеческого братства. Народы взывают к состоянию, когда война не будет законом международных отношений, когда отношения между обществами будут мирно регулироваться, как регулируются уже отношения индивидов между собой, когда все люди будут сотрудничать в одном деле и житьоднойжизнью.Хотяэтистремленияотчасти нейтрализуются другими, направленными на то отдельное общество, часть которого мы составляем, тем не менее они весьма живы и все более и более усиливаются. Но они могут быть удовлетворены только тогда, когда все люди образуют одно общество, подчиненное одним законам. Точно так, как частные конфликты могут сдерживаться только регулирующим действием общества, заключающеговсебеиндивидов,так и интерсоциальные конфликты могут сдерживаться только регулирующим действием одного общества, заключающего внутри себя все другие. Единственная сила, способная умерить индивидуальный эгоизм, - это сила группы; единственная сила, способная умерять эгоизм групп, - это сила другой охватывающей их группы.

Если поставить задачу в таком виде, то нужно признаться, что этот идеал еще далек от своего полного осуществления, ибо имеется слишком много интеллектуальных и моральных различий между социальными типами, сосуществующими на земле, чтоб они могли жить по-братски внутри одного общества. Но зато возможно соединение обществ одного и того же вида, и в этом направлении, по-видимому, движется наша эволюция. Мы уже видели, что над европейскими народами стремится образоваться самопроизвольным движением европейское общество, обладающее отныне некоторым самосознанием и первоначальной организацией. Если образование единого человеческого общества вообще невозможно (что, однако, не доказано), то, по крайней мере, образование все более обширных обществ бесконечно приближает нас к цели. Этот факт, впрочем, ни в чем не противоречит данному нами определению нравственности, так как, если мы связаны с человечеством и должны быть с ним связаны, то потому, что оно - общество, которое находится в процессе самореализации и с которым мы солидарны.

Но мы знаем, что более обширные общества не могут формироваться без развития разделения труда, ибо они не могут удерживаться в равновесии без большей специализации функций; но и одного увеличения числа конкурентов было бы достаточно; чтобы произвести механически этот результат; и это тем более, что приращение объема обычно не совершается без приращения плотности. Можно, стало быть, сформулировать следующее положение: идеал человеческого братства может осуществляться только в той мере, в какой прогрессирует разделение труда. Нужно сделать выбор: или отказаться от своей мечты, или мы откажемся далее сужать свою деятельность, или же продолжать ее осуществление, но при указанном нами условии.

Но если разделение труда производит солидарность, то не потому только, что оно делает из каждого индивида обменщика (echangiste), как говорят экономисты, а потому, что создает между людьми целую систему прав и обязанностей, надолго связывающих их друг с другом. Точно так же, как социальные сходства дают начало праву и нравственности, защищающим их, разделение труда дает начало правилам, обеспечивающим мирное и регулярное сотрудничество разделенных функций. Если экономисты думали,чтоонопорождаетдостаточную солидарность, каким бы образом она ни совершалась, и если, следовательно, они утверждали, что человеческие общества могут и должны распадаться на чисто экономические ассоциации, то это потому, что они считали, будто оно затрагивает только индивидуальные и временные интересы. По этой теории, следовательно, только индивиды правомочны судить о конфликтующих интересах и о способе, каким они должны уравновешиваться, т. е. именно они правомочны определять условия, при которых должен происходить обмен. А так как эти интересы находятся в беспрерывном становлении, то, ни для какой постоянной регламентации нет места. Но такая концепция во всех отношениях не соответствует фактам. Разделение труда ставит друг против друга не индивидов, а социальные функции. Но общество заинтересовано в деятельности последних: сообразно тому, сотрудничают они правильно или нет, оно будет здоровым или больным. Его существование, таким образом, зависит от них, и тем теснее, чем они более разделены. Вот почему оно не может оставить их в состоянии неопределенности; да, впрочем, они определяются сами собой. Так образуются эти правила, число которых возрастает по мере того, как труд разделяется, и отсутствие которых делает органическую солидарность или невозможной, или несовершенной.

Но недостаточно, чтоб были правила, необходимо еще, чтоб они были справедливы, а для этого необходимо, чтобы внешние условия конкуренции были равны. Если, с другой стороны, вспомнить, что коллективное сознание все более и более сводится к культу индивида, то мы увидим, что нравственность организованных обществ сравнительно с нравственностью сегментарных обществ характеризуется тем, что она имеет нечто более человеческое, следовательно, более рациональное. Она не связывает нашу деятельность с целями, которые прямо не затрагивают нас; она не делает из нас служителей идеальных сил, по природе совершенно отличных от нашей силы и следующих собственным путем, не занимаясь человеческими интересами. Она требует от нас только быть гуманными и справедливыми к нам подобным, хорошо делать свое дело, работать над тем, чтобы каждый был призван к функции, которую он может лучше всего исполнять, и получал настоящую цену за свои усилия. Составляющие ее правила не имеют принудительной силы, подавляющей всякое исследование; так как они сделаны для нас и, в известном случае, нами, то мы более свободны по отношению к ним. Мы хотим понять их и меньше боимся их изменять. Нужно, впрочем, остерегаться считать такой идеал недостаточно основательным под предлогом, что он слишком земной и слишком достижимый. Идеал бывает выше не оттого, что он трансцендентное, но оттого, что раскрывает перед нами более обширные перспективы. Важно, чтобы он не парил над нами высоко, рискуя стать для нас чуждым, но открывал для нашей деятельности достаточно обширное поприще, а пока до осуществления нашего идеала еще далеко: Мы слишком хорошо чувствуем, какое это трудное дело - создать общество, где каждый индивид будет занимать то место, которого он заслуживает, и будет вознаграждаться так, как он заслуживает; где, следовательно, все будут сотрудничать для блага всех и каждого. Точно так же одна нравственная система не выше другой оттого, что она повелевает более жестко и авторитарно, оттого, что она избавлена от рефлексии. Несомненно, требуется, чтобы она привязывала нас к чему-то иному, нежели мы сами, но она не обязательно должна привязывать нас до такой степени, чтобы делать нас неподвижными.

Справедливо было сказано, что мораль, а под ней следует понимать не только учения, но и нравы, испытывает опасный кризис. Предшествующее изложение может помочь нам понять природу и причины этого болезненного состояния. За небольшой промежуток времени в структуре наших обществ произошли глубокие изменения; они освободились от сегментарного типа со скоростью и в масштабах, подобных которым нельзя найти в истории. Поэтому нравственность, соответствующая этому типу, испытала регресс, но другая не развилась достаточно быстро, чтобызаполнить пустоту, оставленную прежней нравственностью в наших сознаниях. Наша вера поколеблена; традиция потеряла свою власть; индивидуальное суждение освободилось от коллективного. Но, с другой стороны, у функций, разъединившихся в ходе переворота, еще не было времени для взаимного приспособления, новая жизнь, как бы сразу вырвавшаяся наружу, еще не смогла полностью организоваться, причем организоваться прежде всего так, чтобы удовлетворить потребность в справедливости, овладевшую нашими сердцами. Если это так, то лекарство от зла состоит не в том, чтобы стараться во что бы то ни стало воскресить традиции и обычаи, которые, не отвечая более теперешним социальным условиям, смогут жить лишь искусственной и кажущейся жизнью. Что необходимо - так это прекратить аномию, найти средства заставить гармонически сотрудничать органы, которые еще сталкиваются в беспорядочных движениях, внести в их отношения больше справедливости, все более ослабляя источник зла - разного рода внешнее неравенство. Наше болезненное состояние не носит интеллектуального характера, как иногда думают; оно зависит от более глубоких причин. Мы страдаем не потому, что уже не знаем, на каком теоретическом понятии основывать нравственность, практиковавшуюся до сих пор, но потому, что в некоторых своих элементах эта нравственность необратимо потрясена, а та, которая нам необходима, находится еще в процессе формирования. Наше беспокойство происходит не оттого, что критика ученых разрушила традиционное объяснение наших обязанностей; следовательно, никакая новая система не сможет его рассеять. Но из того, что некоторые из этих обязанностей не основаны на действительном положении вещей, следует ослабление связи, которое будет исчезать только вместе с установлением и упрочением новой дисциплины. Словом, наш первейший долг в настоящее время - создать себе нравственность. Такое дело невозможно осуществить посредством импровизации в тиши кабинета; оно может возникнуть только самопроизвольно, постепенно, под давлением внутренних причин, благодаря которым оно становится необходимым. Рефлексия же может и должна послужить тому, чтобы наметить цель, которую надо достигнуть. Именно это мы и попытались сделать.

Настоящая Хрестоматия представляет собой часть учебного комплекса по курсу «Общая социология», подготовленного в рамках проекта (руководитель – Н.И.Лапин), получившего поддержку по результатам совместного конкурса РГНФ и Министерства образования РФ. Этот комплекс включает Учебник, Практикум и Хрестоматию * . Последняя обеспечивает необходимую базу источников по данному курсу.

За последние годы в России издано несколько хрестоматий по социологии - общих и специализированных. И все же преподаватели и студенты испытывают затруднения с источниками по многим разделам общей социологии. Настоящая Хрестоматия содержит систематизированную подборку более 100 важнейших текстов, их авторами являются 70 зарубежных и отечественных социологов. Это компактные тексты из классических и современных, зарубежных и отечественных источников; в совокупности они обосновывают понятия и термины, подходы и точки зрения по тематике курса, в том числе альтернативные. Где возможно, прослеживается их эволюция. О каждом авторе текстов дана биографическая справка. В отдельных случаях составители дали свои названия текстам, поясняющие их связь с задачами Хрестоматии; такие названия заключены в квадратные скобки. Источники, из которых заимствованы тексты, приведены в качестве примечаний к названию каждого текста.

Содержание Хрестоматии выражает общую логику курса, который строится в соответствии с принципами антропосоциетального подхода, обоснованного в Учебнике. Она включает вводный, методологический раздел и три основные части: «Личность versusобщество», «Структура общества» и «Динамика общества»; каждая из частей делится на разделы – всего, вместе с вводным, 6 разделов. В свою очередь, тексты каждого раздела сгруппированы в небольшие проблемно-тематические подразделы. Все это побуждает студентов к самостоятельному осмыслению тематики курса. Дополнительная помощь такому осмыслению содержится в Практикуме.

Отбирая тексты, составители руководствовались несколькими соображениями. Прежде всего, в Хрестоматии представлены авторы, которые предлагают собственную точку зрения на общество в целом , или общество как целое. Это и есть социетальный, точнее - антропосоциетальный уровень рассмотрения социологических проблем. Точки зрения различных авторов по этим проблемам существенно отличаются одна от другой; взятые в совокупности, они предоставляют читателю возможность ознакомиться с реальным многообразием теоретических позиций в классической и современной социологии, которые и составляют основу плюралистического мировоззрения. Разумеется, эти точки зрения следует рассматривать в качестве взаимодополнительных, а не взаимоисключающих.

Предпочтение отдано тем авторам, которые рассматривают общество в качестве совокупности взаимосвязей, системы социальных отношений между людьми. Система эта, однако, не статическая, а динамическая. В ней есть собственная внутренняя пружина саморазвития. Современная социология рассматривает мир социальных отношений в качестве такой реальности, в которой объективные обстоятельства и субъективные намерения переплетены и реализуются в совокупности действий индивидов и социальных групп, мотивированных их потребностями, интересами, ценностными предпочтениями

Классика социологической мысли представлена в выдержках из трудов К.Маркса и Ф.Энгельса, М.Вебера и Г.Зиммеля, Э.Дюркгейма и З.Фрейда, Т.Парсонса и Р.Мертона, П.Сорокина и других. Вниманию читателя предложены извлечения из работ таких крупных социологов второй половины XX столетия как Р.Арон и А.Турен, Э.Гидденс и З.Бауман, Б.Малиновский и Р.Инглехарт, К.Поппер и Н.Луман, С.Сигеле и С.Московичи, Дж.Мэрдок и К.Поланьи, Д.Белл и М.Кастельс.

Составители стремились сделать достоянием читателей работы известных западных социологов, до сих пор не переведенные на русский язык. Рады сообщить, что такие работы представлены достаточно полно и составили около 40% объема Хрестоматии.

Так, приведен отрывок из "Очерков политической экономии" Д.С.Милля - современника и корреспондента О.Конта. Милль является одним из основоположников либеральной доктрины в вопросах соотношения личности и государства. В российском общественном мнении получила распространение известная формула "чем меньше государственное вмешательство в частные интересы, тем лучше". Текст Милля показывает несостоятельность подобной трактовки даже для классических представителей либеральной доктрины. Он указывает на достаточно большой диапазон функций, которые в этих взаимоотношениях относятся к государству и реализуются во имя общественного блага.

Имя другого английского мыслителя - А.Маршалла - почти неизвестно российскому читателю. Однако работы этого автора связаны с обоснованием поворота экономической науки от макропроцессов к изучению "человечества в повседневной деловой жизни". Благодаря этому повороту Т.Парсонс в "Структуре социального действия" (1937) включил А.Маршалла в число основоположников современной социологии. А также и итальянского мыслителя В.Парето, взгляды которого известны у нас только в пересказе. Поэтому мы включили в Хрестоматию текст, в котором сформулирована его идея циркуляции элит как наиболее признанная в современной социологии.

Совершенно неизвестна в отечественной литературе и работа французского автора Э.Гобло "Уровень и преграда. Социологический этюд о современной французской буржуазии». В ней как бы зафиксирован результат революционных преобразований Франции, свершившихся на протяжении ХIХ столетия. Представленный в 1925 году анализ классовой структуры французского общества имеет огромное значение для оценки перспектив российского развития, которое приводит к новому соотношению правящих классов, трудящихся масс и представителей свободных профессий. Особенность представленной работы - характеристика образа жизни основных социальных групп французского общества через их отношение к физическому труду как средству добывания средств существования.

Имя Роберта Моррисона МакИвера также, по сути дела, впервые вводится в научный оборот. Этот известный американский социолог допарсоновского периода интересует нас как представитель эволюционизма, еще не подверженный воздействию постмодернистких концепций. В публикуемом отрывке привлекает ясность теоретической позиции, основанная на вере в прогресс человечества.

Не менее четырех из представленных в Хрестоматии текстов имеют отношение к быстро развивающемуся в России направлению экономической социологии. Это уже упомянутый А.Маршалл, который рассматривает кардинальную проблему взаимоотношения потребностей и родов человеческой деятельности, подчеркивая приоритет последних. Второй - Йозеф Шумпетер - более известен как выдающий экономист, представитель так называемой австрийской школы в экономической науке. В отрывке, который мы избрали, представлен свободный от упрощений социологический анализ мотивов предпринимательской деятельности, особенно важный для понимания современной российской ситуации, где стержнем развития экономики становится борьба между крупным и средним (мелким) бизнесом. Франк Найт, предлагает своего рода системный анализ основных функций всякой экономической организации. Наконец, в Хрестоматию включен материал из книги Ф.Ротлисбергера и У.Диксона, дающий адекватное представление о широко известном Хоторнском эксперименте.

Важной новацией Хрестоматии является подборка материалов известной Чикагской школы в социологии и ряд текстов, обстоятельно представляющих направление символического интеракционизма. Стоит заметить, что это направление американской социологии в известной степени противостояло классике структурно-функционального анализа. В социальном плане символический интеракционизм вырос на основе синтеза социологического и психологического знания, он был обращен к изучению ресурсов личностного поведения и личностной мотивации в условиях реально развертывающихся конфликтов в американском обществе. Представленные здесь тексты В. Томаса, Ф. Знанецкого, Д. Мида, М.Блумера, Э.Гоффмана достаточно красноречиво свидетельствуют об этом. Кризис общества характеризуется тем, что для большинства людей разрушается привычная парадигма взаимодействия личности и среды. И именно социология предлагает новый взгляд на эту проблему. Американское общество начала ХХ века оказывается во многом сходным с российским обществом, прошедшим через множество кризисных ситуаций. Потеря социальных ориентиров, разгул преступности, наплыв иммигрантов, поиск новых форм организации труда и необходимость формирования чувства социальной ответственности не только перед обществом в целом, но и перед своими близкими - перед семьей, перед родителями и детьми, перед кругом друзей.

В обществе возникает проблема консолидации вокруг некоей системы ценностей. Это - основание стабильности на макроуровне и одновременно залог личностного благосостояния. Собственно, это та проблема, над разрешением которой работает американская социология с начала ХХ века. И эта проблема интуитивно осознается прежде всего представителями так называемой Чикагской школы. В.Томас - один из основоположников этой школы, предложивший переход от рассмотрения общества как некоей абстракции к социальным проблемам, переживаемым личностью в качестве своих собственных проблем. Его интересуют такие сюжеты как судьба незамужней девушки, положение и страдания детей в Америке, судьбы огромного числа иммигрантов. На этой почве возникает его сотрудничество с польским социологом Ф.Знанецким.

Другой основоположник Чикагской школы Джордж Герберт Мид - автор изданной посмертно книги "Mind, Self and Society", в которой на первый план выдвигается идея социальной обусловленности индивидуального сознания. Но это обусловленность не пресловутыми условиями среды, а символическим содержанием самого сознания, совокупностью воспринимаемых символов, которые используются людьми в процессе их общения и совместной деятельности. Заслуга Мида состояла в том, что на первый план была выдвинута проблема личностного самосознания: восприятие собственного "Я" через "Другого" и открытие "внутреннего диалога" как самостоятельного источника мотивации. Мид показывает значение символического (культурного) пространства личности, в котором осуществляется взаимодействие людей. Всякая вещь и всякое действие - слово, поступок, жест - акт символической коммуникации, обращенный к "Другому". Но и "Другой", пользуясь тем же самым языком символов, сообщает "Мне", кто он - друг, враг, готовый придти на помощь или готовый подтолкнуть падающего.

Дальнейшее развитие эта мысль получит у Герберта Блумера и Эрвина Гоффмана - автора драматургической социологии. Они также представлены в Хрестоматии.

В рамках Чикагской школы разрабатывается и теория исследования зависимости индивидуального сознания и поведения от сознания группы общения. Из всего многообразия текстов по этой проблематике мы приводим здесь отрывки из работы Ф.Трашера, изучавшего группы делинквентных подростков в Чикаго, и статью Э. Хьюза, предпринявшего серьезную попытку разобраться в механизмах преступлений против человечности, совершенных нацистами во время второй мировой войны. Хьюз показал, что мотивы этих преступных действий лежат не только в области античеловеческой расистской идеологии, но и во внутригрупповых отношениях.

Рэндалл Коллинз представляет собою новое поколение теоретиков в социологии, ставящее перед собой задачу преодоления теоретической конфронтации сквозь призму социологии конфликта. Конфликт для него – неустранимый факт социальной реальности. Маркс и Вебер, Дюркгейм и Гоффман, с его точки зрения, раскрывают разные грани конфликтных отношений в обществе.

Один из распространенных недостатков переводных учебников и пособий по социологии (Э.Гидденс, Н.Смелзер, Д.Ритцер и др.) состоит в игнорировании самого факта существования российской социологической мысли. В настоящем издании этот недостаток преодолен. В Хрестоматии более 20 авторов из 70 являются российскими. В их отборе мы исходили не только из соображений национального престижа, но и из содержательной стороны дела, из значимости работ того или иного автора для понимания современной ситуации в целом.

В годы радикальных преобразований особая роль принадлежит "субъективному фактору", ибо каждый должен сам определиться в той совокупности новых ситуаций, которые предлагает жизнь. Поэтому для нас особенно важна позиция А.Н. Герцена, который еще в 1861 г. в первой публикации одной из глав "Былого и дум" обратил внимание на значение личностного выбора, на то обстоятельство, что будущее общества, в котором человек живет, зависит, прежде всего, от индивидуальных усилий тех, кто живет сейчас. Не нужды искать виновных в нынешнем состоянии, нет нужды возлагать надежды на судьбу, на власть или на высшие силы. Действовать нужно сейчас и здесь, и именно в этой действенности, в своем собственном выборе человек обретает смысл своего бытия.

А.И.Герцен и П.Л.Лавров - социальные мыслители, впервые осмыслившие целостность российского общества, равно как и его внутреннюю противоречивость, руководствуясь светским мировоззрением. В.О.Ключевский - выдающийся русский историк, работы которого пронизаны пониманием того, что изменения социальных отношений осуществляется в результате взаимодействия основных слоев соответствующего общества. М.М.Ковалевский, П.А.Сорокин - первые профессиональные социологи России, получившие международное признание именно в этом качестве. К ним примыкает и С.А.Булгаков - один из немногих философов, уделивший внимание проблемам организации хозяйственной жизни.

В Хрестоматию включентексты группы российских авторов, которые представляют социологов-шестидесятников (Л.А.Гордон, Б.А.Грушин, Л.М.Дробижева, Т.И.Заславская, Э.В.Клопов, И.С.Кон, Ю.А.Левада, Н.Ф.Наумова, Г.В.Осипов, О.И.Шкаратан, В.Н.Шубкин, В.А.Ядов (к этой группе принадлежат и составители Хрестоматии); более молодое поколение представлено работами Н.Н.Козловой и М.С.Мацковского.Идеи этих авторов, взятые в совокупности, раскрывают сложнейшие трансформационные процессы, ныне совершающиеся в российском обществе. В центре их внимания - проблематика системного кризиса, обсуждение его причин и вариантов политики, содействующей выходу из кризисного состояния, стабилизации общества. Их работы демонстрируют многообразие теоретико-методологических позиций авторов, характерное для современной российской социологии. Надо также учитывать, что эти позиции выражают не только особенности научных подходов авторов, но и различия конкретных этапов эволюции духовной атмосферы российского общества, в которой создавались те или иные тексты. Одно дело – атмосфера накануне распада СССР, другое – в условиях нараставшего кризиса российского общества первой половины 90-х годов, а существенно иное – в контексте наметившейся стабилизации на рубеже столетий.

Замысел Хрестоматии и ее структура предложены Н.И.Лапиным. Он отобрал и сопроводил биографическими справками более 70 текстов, преимущественно уже публиковавшихся на русском языке. А.Г.Здравомыслов отобрал, отредактировал и сопроводил биографическими справками свыше 25 текстов, большинство из которых не переводились на русский язык; они составили около 40% объема Хрестоматии. Он же сопроводил их вступительными статьями. Перевод большей части этих текстов на русский язык выполнен В.Г.Кузьминовым. Отметим, что некоторые из этих текстов характеризуются самой высокой степенью сложности. Составители выражают глубокую благодарность Владиславу Геннадьевичу.

Мы благодарим за помощь в подготовке отдельных материалов преподавателей социологического факультета МГУ А.Б.Алиеву, Е.В.Масленникова, Т.В.Селезневу, а также социологов Л.А.Беляеву и В.Г.Николаева. Составители также благодарят научного сотрудника Института философии РАН И.Е.Ахваткину за научно-организационное обеспечение подготовки Хрестоматии.

Завершая свой труд, авторы выражают надежду на то, что представленные в Хрестоматии материалы будут использоваться новым поколением социологов как в преподавании, так и в исследовательской работе, направленной на изучение актуальных социальных проблем современного общества. Всем читателям мы будем благодарны за замечания и предложения.

Мы приносим свою благодарность Российскому гуманитарному научному фонду за поддержку, оказанную в подготовке Хрестоматии.

Профессор А.Г.Здравомыслов.

Член-корреспондент РАН,

профессор Н.И.Лапин.

n1.doc

ХРЕСТОМАТИЯ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Магнитогорск 1999
Социология: предмет, структура,

методы.

Э.ГИДДЕНС

Социология

Социология: вопросы и проблемы

Социология - дисциплина с удивительно неоднозначной репу­тацией. У многих она ассоциируется с подстрекательством к вос­станию, со стимулом к бунту. Даже если у них весьма смутное представление о предмете социологии, они тем не менее связы­вают ее с какими-то подрывными действиями, с назойливыми тре­бованиями обросших волосами, воинствующе настроенных студен-тов.| Существует и противоположная, возможно, более распростра­ненная точка зрения в среде тех, кто непосредственно сталкивался с социологией как предметом в школе или университете. Согласно этой точке зрения, социология - скучная и бесполезная дисципли­на. Изучающие ее, скорее, умрут от тоски, чем побегут на баррика­ды. Такая социология отдает академической сухостью, хотя она и не столь точна, как естественные науки, которым пытаются упо­доблять социологию представители некоторых ее направлений. С моей точки зрения, те, у кого возникает такая реакция на социо­логию, во многом, правы. Это связано с тем, что многие социологи - можно даже сказать большинство из них, - облекают самые обычные понятия в псевдонаучную терминологию. Представление о том, что социология относится к естественным наукам и, как следствие, должна неуклонно копировать их процедуры и цели, несомненно ошибочно. Поэтому даже ее незадачливые критики в немалой степени правы, когда скептически относятся к социоло­гическим «достижениям», выражаемым в такой форме.

Я тяготею, скорее, к первой точке зрения, чем ко второй. При этом я совершенно не отождествляю социологию с бездумны­ми нападками на общепринятые нормы поведения, хотя и считаю, что социология с необходимостью носит подрывной характер. С моей точки зрения, подрывной или критический характер социо-

Гидденс Энтони (1938), английский социолог и политолог, сторонник интегрального макро-микроподхода к социальным явлениям.

Логии не подразумевает (или не должен подразумевать), что в ин­теллектуальном отношении она является чем-то предосудитель­ным. Ведь критический характер социологии определяется как раз тем, что она занимается (во всяком случае должна заниматься) наиболее насущными для нас проблемами, проблемами, лежащи­ми в основе коренных противоречий и конфликтов всего общества.

Независимо от того, нравятся нам или нет протестующие сту­денты или какие-либо другие радикальные группы, между потреб­ностями, толкающими их на действия, и социологическим понима­нием ими проблем общества прослеживаются определенные свя­зи. Социальные потрясения не являются (или являются крайне редко) результатом подстрекательства социологов. Именно социо­логическое сознание в подлинном смысле слова неизбежно высве­чивает те острейшие социальные проблемы, с которыми сталкива­ется современное общество. Каждый из нас в определенной мере осознает их, однако изучение социологии придает им большую от­четливость в нашем сознании. Таким образом, социология не должна оставаться чисто академической дисциплиной, если под «академичностью» понимаются беспристрастность и безучастность научных знаний, проходящих исключительно в стенах университе­тов.

Социология не является одной из дисциплин, предлагаемых в подарочной упаковке, открыв которую сразу же доберешься до сущности предмета. Подобно всем общественным наукам, а к ним можно также отнести, в первую очередь, антропологию, экономику и историю, содержание социологии носит внутренне противоречи­вый характер. Иными словами, социология характеризуется посто­янными разногласиями относительно самой ее природы. Однако это не слабость социологии, хотя многие из тех, кто считают себя профессиональными «социологами» именно так и думают. Точно так же, как многие несоциологи обескуражены тем, что существует множество конкурирующих концепций относительно того, как сле­дует подходить к предмету социологии и трактовать его. Многие из тех, кто расстроены постоянными разногласиями между социоло­гами и частым отсутствием единства мнений относительно спосо­бов разрешения этих разногласий, обычно считают, что таков при­знак незрелости науки. Им хотелось бы, чтобы социология была аналогична одной из естественных наук, чтобы она выработала аппарат универсальных законов, подобных тем, которые открыва­ются и подтверждаются естественными науками. Я выдвигаю точку зрения, согласно которой социология не должна точно копировать естественные науки. Более того, «естественная наука» об общест-

Ве практически невозможна. Под этим я не подразумеваю, что ме­тоды и задачи естественных наук совершенно неприменимы для изучения социального поведения людей. Предметом социологии являются объективно наблюдаемые факты, социология опирается на эмпирические исследования и имеет целью формулировать теории и делать обобщения на основе эмпирически полученных фактов. Вместе с тем люди и материальные объекты в природе -не одно и то же. Изучение людьми своего собственного социально­го поведения радикально отличается от изучения природных явле­ний.

Контекст социологии

Развитие и актуальные проблемы социологии необходимо рас­сматривать в контексте тех изменений, которые сформировали и продолжают формировать современный мир. Мы живем в мире обширных социальных преобразований.

Последние два столетия отличались особой стремительностью социальных изменений В современном мире их темпы продолжа­ют нарастать. Первоначальным источником изменений была За­падная Европа. Впоследствии влияние социальных изменений приобрело глобальный характер. Результатом данного процесса стало то, что в современном мире привычные на протяжении предшествующих тысячелетий формы социальной организации во многом прекратили свое существование. Суть и истоки происшед­ших преобразований заключаются в двух так называемых «великих революциях»» XVIII - XIX столетий в Евррпе. Первая - Француз­ская революция 1789 г. - представляла "собой ряд исторически специфических событий и стала символом политических преобра­зований нашей эпохи. Дело в том, что революция эта существенно отличалась от восстаний предшествующих времен. И до нее кре­стьяне восставали против помещиков-феодалов, однако их высту­пления, как правило, представляли собой попытки устранить кон­кретных лиц от власти или же добиться снижения цен и налогов. В период Французской революции (с некоторыми оговорками здесь можно провести аналогию и с антиколониальной революцией 1776 г. в Северной Америке) впервые в истории произошло полное разрушение общественного строя под воздействием социального движения, руководствовавшегося исключительно политическими идеалами всеобщей свободы и равенствa. Несмотря на то что эти идеалы не реализованы до сих пор, они тем не менее создали оп­ределенные условия для политических изменений, ставших одним из наиболее динамических процессов современной эпохи. Так,

В мире вряд ли найдется государство (независимо от его фактиче­ского устройства), руководители которого не говорили бы о его де­мократической сущности. В истории человечества потребность в демократических свободах - явление совершенно новое. Конеч­но, история знала и другие республики, главным образом в Древ­ней Греции и Риме, однако то были редкие случаи. Во всех случаях «свободные граждане» составляли меньшинство населения, в то время как большинством являлись либо рабы, либо другие соци­альные группы, не обладавшие привилегиями избранных «граждан».

Второй великой революцией стала так называемая «промышленная революция». Началась она во второй половине XVIII века в Англии, распространившись в XIX. веке по всей Запад­ной Европе и в Америке. Промышленную революцию иногда пред­ставляют просто как ряд технических достижений, особенно что касается использования энергии пара в промышленности и тех но­вых машин, которые приводились ею в действие. Однако техниче­ские изобретения периода промышленной революции составляли лишь часть гораздо более широкого спектра социально-экономических изменений. Наиболее важным из них стала массо­вая миграция рабочей силы из сельской местности в расширяю­щийся сектор промышленного производства. В конечном итоге од­ним из результатов процесса стала широкая механизация сельско­хозяйственного производства.Подсчитано, что до XIX века даже в наиболее высокоурбанизированных обществах в городах прожи­вало не более 10% населения. В других же аграрных государствах и империях процент был гораздо ниже. По современным стандар­там даже самые крупные города в доиндустриальиых обществах были относительно малы. Так, подсчитано, что до XIV века насе­ление Лондона составляло около 30 000 человек. Население Фло­ренции в тот же период составляло приблизительно 90 000 чело­век. К началу XIX века численность населения Лондона уже намно­го превышала численность населения любого другого известного истории города и составляла около 900 000 человек. Тем не менее в 1800 г. даже при наличии такой густонаселенной метрополии как Лондон, лишь незначительная часть всего населения Англии и Уэльса проживала в городах. 100 лет спустя около 40% жителей Англии и Уэльса проживали в городах с населением 100 и более тысяч человек и около 60% жили в городах с населением 20 000 человек и больше...

Наряду с индустриализацией и урбанизацией, основательно преобразовавшими большинство традиционных форм общества,

Необходимо также отметить и третий, связанный с ними глобаль­ный процесс. Речь идет о невероятно быстром, по сравнению с прошлыми эпохами, росте населения земного шара. Подсчитано, что ко дню Рождества Христова население земного шара должно было составлять без малого 300 миллионов. Это население, хотя и медленно, но постоянно увеличивалось и к началу XVIII века, по всей видимости, удвоилось. С тех пор происходит так называемый «демографический взрыв», о котором слышали практически все.

В то время как последствия такого роста населения для чело­вечества являются предметом многочисленных споров и вполне могут оказаться драматичными, причины, вызвавшие демографи­ческий взрыв, более понятны по сравнению с движущими силами развития процессов индустриализации и урбанизации. Они сводят­ся к тому, что на протяжении большей части человеческой истории сохранялось приблизительное равновесие между уровнями рож­даемости и смертности. Несколько упрощая вопрос, можно выде­лить два основных фактора, лежащие в основе беспрецедентного роста населения. Во-первых, еще 200 лет назад средняя продол­жительность жизни равнялась 35 и менее годам. Во-вторых, резко снизился уровень детской смертности. В средневековой Европе и других частях света почти половина детей умирали, не достигнув совершеннолетия. Именно увеличение средней продолжительно­сти жизни и резкое снижение уровня детской смертности, вызван­ные улучшившимися санитарными условиями, общей гигиеной жизни и полученными средствами борьбы с массовыми инфекци­онными заболеваниями, и послужили основными причинами бес­прецедентного роста населениям

Социология. Определение и некоторые предварительные соображения

Социология возникла в период, когда европейское общество, охваченное изменениями, последовавшими в результате «двух ве­ликих революций», стало пытаться осмыслить причины и возмож­ные последствия этих двух революций. Несмотря на то что возник­новение любой науки нельзя точно зафиксировать во времени, можно тем не менее проследить прямую связь между идеями со­циальных философов XVIII века и социальной мыслью последую­щих периодов. Следует также отметить, что сам идеологический климат в период становления социологии способствовал зарожде­нию двух параллельных революционных процессов.

Какое определение можно дать понятию «социология»? Можно
начать с очевидного. Социология изучает человеческое общество.

Однако понятие общества можно сформулировать только в самом общем смысле. Дело в том, что понятие «обществе» - очень широ­кая категория, включающая в себя не только промышленно разви­тые страны, но и такие крупные аграрные империи, как Римская империя и Древний Китай. Под обществом также могут подразуме­ваться малочисленные племенные группы, состоящие всего из не­скольких индивидов.

Общество - совокупность или система институализирован-

ных форм поведения. Под «институализированными» формами социального поведения подразумеваются формы сознания, и дей­ ствий, которые повторяются или, выражаясь языком современной социальной теории, воспроизводятся обществом в длительной пространственно-временной перспеетиве. Язык - хороший пример одной из таких форм институализированной деятельности или ин­ститута, поскольку он лежит в основе всей социальной жизни Мы все говорим на том или ином языке. Хотя языком мы и пользу­ емся творчески, сами мы его не создавали. Существуют и другие аспекты социальной жизни, которые могут быть институализирова-ны, т.е. становятся общепринятой практикой, сохраняющейся в ос­новном в неизменной форме на протяжении ряда поколений. Так, мы говорим об экономических институтах, политических институ­ тах. При этом употребление понятия «институт» отличается от его обыденного употребления в английском языке в качестве синонима понятия «учреждение» типа тюрьмы или больницы. Все вышеска­занное помогает лучше понять смысл слова «общество», хотя пол­ностью и не исчерпывает его содержания.

Общество является предметом изучения не только социоло­
гии, но и других общественных наук. Отличительная черта социо­
логии в том, что ее в первую очередь интересуют те формы обще­
ственного устройства, которые возникли в результате «двух вели­
ких революций». Такие формы общественного устройства включа­
ют в себя как промышленно развитые страны Запада, Японию и
страны Восточной Европы, так и ряд видоизменившихся в XX веке
общественно-экономических формаций в других частях земного
шара. Социальные системы всех этих стран в той или иной мере
ощутили на себе последствия «двух великих революций».
Что "касается так называемых «развитых» обществ, то их нельзя
рассматривать в изоляции от форм социального устройства других
стран мира или же от обществ, им предшествовавших.
К сожалению, подобный «изоляционизм» до сих пор характерен
для современных социологов.

B свете вышесказанного можно предложить следующее определение социологии. Социология - общественная наука, предметом изучения которой являются социальные институ­ты, возникшие в результате промышленных преобразований за последние 200 - 300 лет.

Между социологией и другими общественными науками не су­ществуют и не могут существовать жестко установленные барьеры. Ряд вопросов социальной теории, касающихся проблем концептуа­лизации человеческого поведения в обществе и социальных инсти­тутов, являются общим предметом изучения для всех обществен­ных наук. Различные «сферы» человеческого поведения, изучае­мые отдельными общественными науками, представляют собой «интеллектуальное» разделение труда, существование которого весьма условно. Так, антропология, к примеру, изучает в основном ««более примитивные формы общества», а именно: племенные, клановые, аграрные. Однако под воздействием глубочайших соци­альных изменений, которые претерпело человечество, такие фор­мы социальной организации либо полностью исчезли, либо нахо­дятся в процессе адаптации к условиям современных промышлен­ных государств. Предметом экономики является производство и распределение материальных благ. Однако экономические ин­ституты всегда тесно связаны с другими социальными институтами. Последние оказывают на экономические институты определенное влияние и сами подвержены влиянию экономических институтов. Наконец, история как наука, изучающая события постоянно уда­ляющегося прошлого, является источником данных для всего ком­плекса общественных наук...

Социологическое воображение: социология как критика

Одна из мыслей, которую я привожу в данной книге, заключа­ется в том, что социолог - по меткому выражению Чарлза Райта Миллса - должен обладать «социологическим воображением». Этот термин настолько часто цитируется, что рискует стать общим местом, к тому же сам Миллс употреблял его в весьма расплывча­том смысле. Что касается меня, то я вкладываю в него совершенно определенное содержание. Под «социологическим воображением» я подразумеваю определенные взаимосвязанные формы воспри­ятия действительности как неотъемлемые составляющие социоло­гического анализа в том виде, в каком я его себе представляю. По­нимание социального мира, возникшего как следствие формирова­ния современного промышленного общества западных стран, мо­жет быть достигнуто лишь при наличии у индивида «трехмерного»

воображения. Три аспекта такого социологического воображения представляют собой историческое, антропологическое и крити­ческое восприятие социальной действительности.

Человеческие существа, в генетическом отношении идентич­ные нам, по всей видимости существуют около 100 000 лет. Архео­логические данные свидетельствуют о том, что «цивилизации», основывающиеся на оседлом сельском хозяйстве, существуют не более 8 000 лет. Это очень длительный период по сравнению с очень коротким отрезком современной истории развития про­мышленного капитализма. Среди историков нет единого мнения относительно точного времени возникновения западного капита­лизма как ведущего способа экономической деятельности. Однако трудно найти убедительные аргументы в пользу того, что капитали­стический способ производства возник в Европе ранее XV или XVI веков. Промышленный капитализм - как результат соединения ка­питалистической предприимчивости с машинным производством в рамках отдельных предприятий - возник не раньше второй поло­вины XVIII века в некоторых районах Великобритании. За послед­ние 100 лет промышленный капитализм распространился по всему миру и привел к социальным изменениям, по своему масштабу и радикальности неизвестным всей предыдущей истории человече­ства. Западные страны приняли на себя первый удар. Современ­ные поколения считают вполне естественным, что окружающее их общество ориентировано на постоянные технологические иннова­ции, что большинство населения проживает в городах, работает в производственной сфере и является «гражданами» националь­ных государств. Однако столь привычный нам социальный мир, возникший столь стремительно и драматично в очень короткий пе­риод, на самом деле является уникальным событием во всей исто­рии человечества.

Первое усилие социологического воображения аналитика со-временных типов индустриального общества должно быть направ­лено на осмысление нашего совсем недавнего прошлого - «мира, который мы потеряли». Лишь благодаря сознательному интеллек­туальному усилию, основывающемуся на исторических фактах, мы можем понять, насколько образ жизни людей современных индуст­риальных обществ отличается от образа жизни людей в обществе относительно недавнего прошлого. Такое понимание, естественно, должно опираться на объективные факты, подобные тем, которые я приводил выше, обсуждая процесс урбанизации. Однако этого мало. Необходимо также пытаться восстановить в сознании со­держание тех форм социальной жизни, которые в настоящее время

Практически не существуют. При этом между ремеслом социолога и искусством историка не будет никакого различия. В английском об­ществе XVII века, начавшем испытывать на себе первые воздейст­вия промышленной революции, продолжали сохранять влияние обычаи местных общин, чья жизнь регулировалась канонами рели­гии. Это было общество, остаточные явления которого можно на­блюдать и в Англии XX века, однако его отличия от общества со­временной Англии поистине разительны. Организации, столь при­вычные в настоящее время, существовали не более, чем в своих рудиментарных формах. Достаточно сказать, что не только фабри­ки и учреждения, но и школы, колледжи, больницы и тюрьмы полу­чили широкое распространение лишь в XIX веке...

Изменения в формах социальной жизни в значительной степе­ни носили материальный характер... Современная технология соз­дала вещи, которые в доиндустриальную эру человек не мог себе даже представить. Это, к примеру, фотоаппарат, автомобиль, са­молет, всевозможные электронные изделия, начиная с радио и кончая быстродействующим компьютером, атомная электростан­ция и многое другое... Изменения в образе жизни человека, вы­званные резко увеличившимся количеством и ассортиментом из­делий и услуг, можно сравнить разве что с изменениями, последо­вавшими за открытием огня. Можно сказать, что по своему матери­альному окружению англичанин, живший в 1750 г., был ближе к ле­гионерам Юлия Цезаря, чем к собственным правнукам.

Беспрецедентный масштаб и повсеместность технических новшеств несомненно являются одной из отличительных черт со­временного индустриального общества. С процессом технологиче­ских инноваций тесно связан процесс вырождения традиций, яв­лявшихся основой повседневной жизни сельской общины и сохра­нявших свое влияние в докапиталистическую эпоху даже в городах. Традиции прошлого воплощались в настоящем, отражая воспри­ятие времени, отличное от восприятия времени в современных за­падных обществах. В сознании человека день не подразделялся на «рабочее время» и «свободное время» так жестко, как это про­исходит сегодня. Ни в пространственном, ни во временном отно­шениях «работа» так жестко не отграничивалась от других занятий.

Ранее речь шла о том, что в основе преобразований обществ Западной Европы лежали две великие революции. Второй из них была политическая революция, результатом которой стало возник­новение национальных государств. В формировании современного мира этот феномен играет такую же важную роль, как и процесс

Индустриализации обществ. Жители западных стран восприни­мают как нечто само собой разумеющееся то, что они являются «гражданами» отдельных государств. При этом все прекрасно по­нимают, какую важную роль в их жизни играет государство (централизованное правительство и местная администрация). Ме­жду тем, утверждение гражданских прав и, в частности, всеобщего избирательного права - явление относительно, недавнего прошло­го. То же самое, можно сказать и о национализме как чувстве при­надлежности к определенной национальной общности, отличной от

Других. Гражданские права и национальное сознание стали харак- терными чертами «внутренней» организации национальных госу­дарств, однако в равной степени важны и отношения между нацио-

Нальными государствами. Эти отношения являются фундамен­тальной отличительной чертой современной эпохи.

Современная мировая система не имеет аналогов в истории человечества. Каждая из «двух великих революций» приобрела глобальные масштабы. Промышленный капитализм основывается на чрезвычайно сложной специализации производства, на разде­лении труда, при котором отношения обмена охватили весь мир...

если первое измерение социологического воображения пред­полагает развитое историческое сознание, то второе подразумева­ет глубокую антропологическую проницательность. Говорить об этом опять-таки означает подчеркивать условность общепризнан­ных границ между различными общественными науками. Культиви­рование исторического понимания того, насколько новы и драма­тичны социальные преобразования последних двух столетий, -дело непростое. Однако, по всей видимости, еще сложнее изба­виться от явного или подспудного убеждения в том, что образ жиз­ни, получивший распространение на Западе, в чем-то превосходит образ жизни других культур. Такое убеждение обусловлено распро­странением западного капитализма, повлекшим за собой притес­нение и уничтожение большинства других культур, с которыми ка­питализм вступал во взаимодействие. Идеи социального превос­ходства получили свое дальнейшее конкретное воплощение и в работах многих социальных мыслителей, пытавшихся втиснуть

Историю человеческого общества в схемы социальной эволюции, где в качестве критерия «эволюции» имеется в виду способность различных типов общества контролировать или подчинять себе окружающий их материальный мир. В таких схемах западный инду­стриализм неизменно занимает главенствующее положение, по-

Скольку несомненно обеспечивает уровень материального произ-

13


12

Социологическое воображение призвано развенчать этноцен-тризм подобных эволюционных схем. Этноцентризм представляет со­бой концепцию, в которой в качестве критерия оценки всех других об­ществ и культур используется точка зрения данного конкретного обще­ства. Нет никаких сомнений в том, что подобное отношение глубоко укоренено в западной культуре. Характерно оно и для других обществ. Однако на Западе убеждение в собственном превосходстве является выражением и оправданием жадного поглощения индустриальным капитализмом других форм жизни. Следует четко понимать, что было бы ошибкой отождествлять экономическую и военную мощь западных стран, позволившую им занять ведущие позиции в мире, с вершиной эволюционного развития общества. Столь ярко проявляющаяся на Западе оценка уровня развития общества исключительно на основе критерия материального производства сама по себе представляет со­бой аномальное явление, если сравнивать ее с установками других культур.

Антропологическое измерение социологического воображения по­зволяет осознать то многообразие форм организации человеческой жизни, которые имели место на нашей планете. Ирония современной эпохи проявляется в том, что систематическое изучение разнообразия человеческой культуры - «полевая работа антропологии» - впервые стало проводиться как раз в то время, когда всепоглощающее расши­рение промышленного капитализма и усиление военной мощи запад­ных государств активно способствовали уничтожению этого разнооб-

Соединение первого и второго аспектов социологического вооб­ражения освобождает нас из прокрустова ложа мышления исключи­тельно с точки зрения того типа общества, которое мы непосредствен­но знаем. Каждый из этих двух аспектов тесно связан с третьей сторо-

а ной социологического воображения, на которой я вкратце останов­люсь. Она касается возможностей развития. Критикуя представления о том, что социология подобна естественным наукам, я подчеркнул, что социальные процессы не управляются неизменными законами. Как индивиды, мы не обречены на пассивное подчинение силам, дейст­вующим с непреложностью законов природы. Это означает, что мы должны быть готовы рассматривать альтернативные варианты бу­дущего, потенциально открытые для нас. В своем третьем смысле социологическое воображение тождественно задаче социологии спо­ собствовать критике существующих форм общества.

Гидденс Э. Социология//Социс. - 1994.-Ма 2.-С. 129-138.
П.А. СОРОКИН

ГРАНИЦЫ И ПРЕДМЕТ СОЦИОЛОГИИ.

[Определить область социологии как и любой науки - это зна­чит выделить тот разряд фактов, который является объектом её изучения или, иными словами, установить особую точку зрения на ряд явлений, отличную от точек зрения других наук.

Как бы разнообразны ни были те определения, посредством которых социологи характеризуют сущность социального или на-дорганического явления, - все они имеют нечто общее, а именно, что социальное, явление - объект социологии -есть прежде всего взаимодействие тех или иных центров или взаимодействие, обла­дающее специфическими признаками. Принцип взаимодействия лежит в основе всех этих определений, все они в этом пункте со­гласны и различия наступают уже в дальнейшем - в определении характера и форм этого взаимодействия.

Наиболее популярное и распространённое определение со­циологии, как науки об организации и эволюции общества по само­му своему характеру уже предполагает категорию взаимодействия, ибо общество немыслимо вне взаимодействия составляющих его

Вне взаимодействия нет и не может быть никакого агрегата, ассоциации и общества и, вообще, социального явления, так как там не было бы никаких отношений...

Раз утверждаемся, что взаимодействие тех или иных единиц составляет сущность социального явления, а тем самым объект социологии, то для полного уяснения, этого понятия требуется ещё ответ, по меньшей мере, на следующие вопросы:

1 Для того чтобы процесс взаимодействия можно было счи­тать социальным явлением, между кем или чем должно происхо­дить это взаимодействие? Каковы единицы или центры этого взаи­модействия? Иначе говоря, каковы специфические свойства соци­ального взаимодействия, позволяющие считать его особым разря­дом явлений?

Сорокин Питирим Александрович (1889-1968) русско-американский социолог, разработчик концепции «интегральной» социологии.

2) Если так или иначе решен этот вопрос, то спрашивается дальше, безразлична или нет длительность этого взаимодействия для понятия социального явления? Предполагается ли, что только в длительном и постоянном взаимодействии можно видеть соци­альное явление, или же оно возникает при всяком взаимодействии, как бы кратковременно и случайно оно ни было?

Без точных ответов на эти вопросы, в особенности же на пер­вую категорию их, понятие «взаимодействия» (а тем самым и соци­ального явления) становится пустым звуком и вот почему Как из­вестно, процесс взаимодействия не есть процесс, специфически свойственный какому-либо определённому разряду явлений, а процесс общемировой, свойственный всем видам энергии и об­наруживающийся хотя бы в виде «закона тяготения» или закона «равенства действия противодействию». Поэтому понятно, что(раз взаимодействие хотят сделать специальным объектом социальной науки, то необходимо указать такие специфические признаки (differentia specifica) этого общемирового и, в этом смысле, родово­го процесса, которые отделяли бы этот вид взаимодействия от ос­тальных его видов и тем самым конституировали бы социальное явление как особый вид мирового бытия, а поэтому и как объект особой науки..

Социология есть наука, изучающая наиболее общие свойства психического взаимодействия тех или иных единиц, в их структур­ной организации и в их временной эволюции.

1) Это положение основывается прежде всего на том принци­пе, что там, где дано несколько видов одного и того же рода, там должна быть дана и наука, изучающая общеродовые свойства дан­ного разряда явлений. Здесь вполне применима теорема Л.И. Петражицкого, гласящая: «Если есть п видов сродных предме­тов, то теоретических наук, вообще теорий, должно быть п+1». Растения и животные - это два вида, принадлежащие к общему роду организмов; наряду с их специфическими свойствами они имеют общие свойства. Изучение этих общих свойств и составляет задачу общей биологии. То же приложимо и к социальным явлени­ям.

Различные явления социальной жизни, будучи правильно под­разделены и классифицированы, образуют собою виды общеродо­вого психического взаимодействия и, как таковые, должны обла-

Дать и известными общими свойствами, изучение которых и явля­ется первой задачей общей социологии,

2) Далее нет надобности доказывать, что социология как наука индуктивная неразрывна от частных наук, анализирующих мель­чайшие факты социального взаимодействия, и только от них и че­рез них она получает данные для формулировки своих обобщений и в этом смысле она может быть названа соrpus"ом социальных наук.

Что такая наука действительно необходима, это вытекает из следующего. Различные разряды социальных явлений, изучае-мые отдельными науками, например, экономика, религия, этика, эстетика и т.д., в действительной жизни не отделены друг от друга, а неразрывно связаны и постоянно влияют одни на других «Заработная плата рабочих, например, зависит не только от отно­шений между спросом и предложением, но и от известных мораль­ных идей. Она падает и подымается в зависимости от наших пред­ставлений о минимуме благополучия, которое может требовать для себя человеческое существо, т.е. в конце концов от наших пред­ставлений о человеческой личности»...

Поэтому, если экономист ограничился бы только экономиче-О скими явлениями, игнорируя не экономические, то вместо законов, формулирующих действительные отношения экономических явле- ний, он дал бы лишь воображаемые законы, не способные совер- шенно объяснить подлинные экономические процессы. А раз это так, то ему волей-неволей приходится быть уже не только специа- листом-экономистом, но и социологом, координирующим отноше- ния основных форм социальной жизни. То же mutatis mutandis при­менимо и ко всякой специальности. Сознательное и планомерное установление и формулировка этих отношений между различными разрядами социальных явлений составляют вторую задачу социо­логии.

3) Мало того, уже само выделение определённой стороны со- циального бытия, например, религиозной, в качестве особого объ- екта, из общего комплекса социальных явлений предполагает на- личность общего понятия социальных явлений, их основную клас­сификацию, черты сходства и различия между членами этой клас­сификации с выделяемым членом (например, религией) и т.д. Без этих логических предпосылок невозможно само выделение, определение и изучение отдельного вида психологического взаи­модействия. Ибо в противном случае получится не научная разра­ботка определённого разряда фактов, а бессистемное изучение

17


16

Циалист есть всегда и социолог и должен им быть. И если социологии

Бросают упрёк в дилентантизме ввиду того, что невозможно-де охва-

Тить все стороны социального психологического бытия, то тот же упрёк

С тем же правом можно бросить и каждому специалисту, ибо и специа-

Лист явно или тайно неизбежно должен быть социологом Различие

Здесь будет лишь в том, что в первом случае, т.е. когда специалист не

Учитывает этого факта, его «социология» в большинстве случаев бу-

Дет плохой социологией ввиду некритического отношения его к общей сфере социальных явлений, а потому неизбежно будут или «хромым»

Или «прыгающим» и само определение объекта его науки и все по­строения, касающиеся этого объекта...

4) Вообще же говоря, положение социологии по отношению к частным дисциплинам буквально то же самое, что положение общей биологии по отношению к анатомии, физиологии, морфологии, эм- бриологии, патологии растений и животных; положение физики - к аку­стике, электрологии, учению о тяжести, теплоте и т.д.; положение хи- мии по отношению к неорганической, органической химии и т.д. По-

Этому тот, кто вздумал бы говорить, что социологии как единой науки
нет и не может быть, а есть только социальные науки, тот должен был
бы доказать, что нет физики - как единой науки, нет химии и биологии,
так же как единых наук, а есть только акустика, электрология, учение
о тяжести, учение о свете, теплоте и т.д. !

5) Наконец, вместо того чтобы спорить «быть или не быть социо- логии», следует обратиться к фактам и спросить себя: сделала ли со- циология хоть что-нибудь научно-продуктивно^ за своё недолгое су- ществование, что фактически давало бы ей право на самобытие? Стоит так поставить вопрос и ответ получится довольно определён- ный:принципы социальной дифференциации и её основные законы, закон постепенного роста солидарных кругов и расширения идеи «ближнего», закон ускоряющегося темпа социального прогресса, закон социальной инерции Die Treue («закон запаздывания»), законы «социальной непрерывности и социальной наследственности», зако­ны, определяющие влияние числа на характер группы и т.д. и т.п. - все " эти, как и множество других более или менее точных теорем, были выдвинуты и разрешены социологами. В настоящее время они стали основами почти любого сколько-нибудь значительного социального исследования. Стоит далее вспомнить ту весьма продуктивную транс- формацию, которую испытали и испытывают отдельные дисциплины при социологической трактовке вопроса.

Социология в России Х1Х-начала XX веков. Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. - М., 1997. -С. 55-57; 77*80.

Р. пэнто, м. гравитц

РАЗЛИЧНЫЕ ОТРАСЛИ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

Хрестоматия по социологии физической культуры и спорта. Часть 1

© Столяров В. И., 2005 г.

© Издательство «Физическая культура», 2005 г.

От составителей

В последние десятилетия в системе социологических дисциплин и наук о физической культуре и спорте (в дальнейшем тексте вместо словосочетания «физическая культура и спорт » используется сокращение – «ФКС ») интенсивно развивается социология ФКС. Она дает научно обоснованные знания о социальной сущности ФКС, их возникновении и развитии, роли, значении и функциях в современном обществе, взаимосвязях с культурой, политикой, экономикой и другими социальными явлениями, а также об отношении разных групп населения к физкультурно-спортивной деятельности. Вся эта информация, получаемая социологией ФКС, позволяет принимать действенные конкретные управленческие решения, связанные с определением путей повышения физкультурно-спортивной активности населения и социокультурного эффекта этой активности, пропаганды занятий физкультурой и спортом, уточнением направлений и средств гуманизации современного спорта, его интеграции с искусством и т. д.

Повышение значимости социологии ФКС определяет ряд факторов: превращение физкультурно-спортивной деятельности в важное социальное явление; противоречивый характер функций современного спорта, возможность его использования для различных социальных целей; необходимость воздействовать на интересы и потребности различных групп населения для формирования у них здорового образа жизни, включения в активные занятия физкультурой и спортом и др.

Именно поэтому в настоящее время студенты многих учебных заведений, прежде всего институтов (академий и университетов) физической культуры, изучают курс социологии ФКС.

Цель курса – помочь студентам усвоить и осмыслить основы социологии ФКС: характер, содержание, особенности и значение этой науки, а также тех проблем, которые она изучает, пути их решения.

Основные задачи курса:

– помочь студентам выработать правильное представление о социальной сущности ФКС, их возникновении и развитии как общественных явлений, их месте в общем «механизме» функционирования и развития социальной системы, их роли, значении и функциях в современном обществе, взаимосвязях с культурой, политикой, экономикой и другими социальными явлениями;

– научить студентов применять эти знания для осмысления современных социальных явлений и процессов в сфере ФКС;

– дать студентам такую социологическую информацию об отношении разных групп населения к ФКС, которая поможет будущим специалистам лучше понимать и объяснять поведение людей в этой сфере социальной жизни;

– сформировать у студентов навыки подготовки и проведения конкретно-социологических исследований в сфере ФКС, научить использовать результаты этих исследований в своей профессиональной деятельности.

Хрестоматия подготовлена в соответствии с программой курса «Социология физической культуры и спорта» (Москва, 2003), которая предназначена для студентов физкультурных вузов.

Основная цель хрестоматии – ориентируясь на ранее изданный учебник и не дублируя его содержание, дать важную дополнительную информацию студентам, изучающим социологию ФКС.

Исходя из этого, в хрестоматию включены такие работы (разделы, материалы работ) отечественных и зарубежных авторов по различным проблемам социологии ФКС, которые расширяют и углубляют содержащуюся в учебнике информацию по этим проблемам. Кроме того, составители хрестоматии стремились включить в нее такие материалы (например, работы зарубежных авторов), которые малодоступны для большинства читателей нашей страны. Чтобы не увеличивать объем хрестоматии, большинство работ публикуется с сокращениями. Структура хрестоматии адекватна структуре учебника по социологии физической ФКС. После каждого раздела указывается список тех публикаций, на которые имеются ссылки в материалах данного раздела как хрестоматии, так и учебника. Хрестоматия публикуется в двух частях.

Раздел первый. Социология ФКС как наука

Дискуссии о предмете и структуре социологии ФКС

Раздел (с. 126–142) работы: Столяров В. И. Социология физической культуры и спорта (введение в проблематику и новая концепция): Науч. – методич. пос. – М.: Гуманит. центр «СпАрт» РГАФК, 2002. Печатается с сокращениями и изменениями, внесенными автором.

(…) Проблематика, основные направления, задачи, уровни социологического исследования ФКС и связанный с этим вопрос о предмете социологии ФКС обсуждаются во многих отечественных и зарубежных научных публикациях, в том числе в индивидуальных и коллективных монографиях, сборниках, учебных пособиях, диссертациях. Их авторами являются отечественные ученые: П. А. Виноградов, В. Д. Гончаров, В. И. Жолдак, Н. В. Коротаева, Л. И. Лубышева, Н. А. Пономарев, Н. И. Пономарев, П. С. Степовой, В. И. Столяров, Е. В. Утишева, В. И. Чеботкевич и др., а также зарубежные: A. Младенов A. Стойчев, V. Cechak, E. Dunning, H. Edwards, D. S. Eitzen, G. H. Sage, A. Frank, K. Heinemann, G. Kenyon, Z. Krawczyk, J. Loy, G. Lüschen, G. Magnane, B. McPherson, A. Wohl и др. В ходе дискуссий даются существенно отличающиеся друг от друга подходы к пониманию социологических проблем ФКС, а, значит, и предмета науки, которая изучает эти проблемы.

Одну из первых (в нашей стране) характеристик предмета этой науки дал П. С. Степовой : «Марксистская социология спорта – это область общественных знаний о ФКС, физическом воспитании, их значении в жизни общества, социальной роли и общественных функциях» [Степовой, 1972, с. 67].

М. А. Якобсон выделяет четыре основных направления социологического исследования физической культуры. 1. «Интраспективное» направление в социологической проблематике физической культуры, «которое исследует структурные элементы или подсистемы объекта в их взаимодействии, обеспечивающие функционирование всей системы объекта». В качестве таких подсистем, образующих социальную систему физической культуры, автор статьи рассматривает спорт, физическое воспитание и физическую рекреацию. 2. «Интерспективное» направление, которое «исследует функции и связи физической культуры или ее подсистем с другими явлениями социума, не входящими в систему физической культуры (например, физическая культура и культура, физическая культура и искусство, физическая культура и научно-технический прогресс и т. д.)». 3. «Ретроспективное» направление, в которое «входит вся социологическая проблематика физической культуры, относящаяся к различным периодам ее истории». 4. «Перспективное» направление, которое ориентировано на выявление тенденций и перспектив изменения физической культуры в будущем, различной степени отдаленности, т. е. «принимает на себя задачи обоснования перспективного социального планирования» [Якобсон, 1971, с. 128–129].

О. А. Мильштейн так характеризует предмет социологии ФКС: «Социология ФКС, как относительно самостоятельная научная дисциплина, представляет собой отрасль социологической науки, изучающей развитие и функционирование ФКС в обществе. Она является, следовательно, наукой, призванной выявлять социальный генезис, социальную роль и социальные функции ФКС. В ее задачи входит, с одной стороны, выявление взаимосвязей физической культуры с обществом вообще, а с другой стороны – со всеми элементами социальной структуры, со всеми социальными институтами» [см.: Мильштейн, 1972б, C. 1; 1973, C. 27; 1974, C. 10].

На основе этого дается такое подразделение проблематики социологии ФКС: «общетеоретические и методологические вопросы; роль ФКС в формировании всесторонне и гармонически развитой личности; физическая культура, спорт и труд; физическая культура, спорт и образование; физическая культура, спорт и свободное время; ФКС как часть культуры общества; ФКС как фактор формирования национальных отношений; место ФКС в системе средств массовой информации; социально-экономические вопросы ФКС; социологические аспекты управления, планирования и прогнозирования ФКС; большой спорт и факторы, обусловливающие его функционирование и развитие; социально-психологические вопросы ФКС; социальное значение международных спортивных связей, спорт как фактор укрепления мира и дружбы между народами; спорт и политика; физическая культура, спорт и религия; спорт в капиталистическом обществе, критика буржуазной социологии спорта; методика и техника социологических исследований». Он указывает также, что начинают выделяться в относительно самостоятельные направления такие актуальные проблемы, как «Физическая культура, спорт и идеология», «Образ жизни и физическая культура», «Спорт и общественное настроение», «Социальная сущность спорта как зрелища», «Социальная структура физической культуры и спорта», «Научно-техническая революция и физическая культура» и др. [Мильштейн, 1974, C.45, 46. Ср. также 1972 б, C. 3–4].