Костомаров николай. Костомаров, николай иванович

Николай Костомаров появился на свет до вступления в брак местного помещика Ивана Петровича Костомарова с крепостной Татьяной Петровной Мельниковой и по законам Российской империи стал крепостным своего собственного отца.

Николай Костомаров родился 5 (17) мая 1817 года в слободе Юрасовке Острогожского уезда Воронежской губернии (ныне село Юрасовка).

Отставной военный Иван Костомаров уже в возрасте выбрал себе в жены девушку Татьяну Петровну Мельникову и отправил ее в Москву для обучения в частном пансионе - с намерением потом на ней жениться. Обвенчались родители Николая Костомарова в сентябре 1817 года, уже после рождения сына. Отец собирался усыновить Николая, но не успел этого сделать.

Иван Костомаров, поклонник французской литературы XVIII века, идеи которой он пытался прививать и малолетнему сыну, и своей дворне. 14 июля 1828 года он был убит своими дворовыми людьми, похитившими при этом скопленный им капитал. Смерть отца поставила его семью в тяжелое юридическое положение. Рожденный вне брака, Николай Костомаров как крепостной отца в наследство переходил теперь его ближайшим родственникам - Ровневым, которые были не прочь отвести душу, издеваясь над ребёнком. Когда Ровневы предложили Татьяне Петровне за 14 тысяч десятин плодородной земли вдовью долю - 50 тыс. рублей ассигнациями, а также свободу сыну, она согласилась без проволочек.

Оставшись с очень скромным достатком, мать перевела Николая из московского пансиона (где он, только начав учиться, за блестящие способности получил прозвище фр. Enfant miraculeux - чудо-ребенок) в пансион в Воронеже, ближе к дому. Обучение в нем обходилось дешевле, но уровень преподавания был очень низким, и мальчик едва высиживал скучные уроки, которые практически ничего ему не давали. Пробыв там около двух лет, он был отчислен за "шалости" из этого пансиона и перешел в Воронежскую гимназию. Окончив здесь курс в 1833 году, Николай стал студентом Харьковского университета историко-филологического факультета.

Окончив курс в воронежской гимназии, Коля в 1833 году сделался студентом Харьковского университета. Уже в первые годы учения сказались блестящие способности Костомарова, доставившие ему от учителей московского пансиона, в котором он при жизни отца недолго учился, прозвище "enfant miraculeux". Природная живость его характера и низкий уровень учителей того времени мешали ему серьезно увлечься занятиями. Первые годы пребывания в Харьковском университете, историко-филологический факультет которого не блистал в ту пору профессорскими дарованиями, мало отличались в этом отношении для Костомарова от гимназического учения. Он увлекался то классической древностью, то новой французской литературой, но работал без надлежащего руководства и системы; позднее Костомаров называл свою студенческую жизнь "беспорядочной".

В 1835 году на кафедре всеобщей истории в Харькове явился историк Михаил Михайлович Лунин. Его лекции оказали на Костомарова сильное влияние; он с жаром отдался изучению истории, но все еще смутно сознавал свое настоящее призвание и по окончании университета поступил было в военную службу.

Неспособность его к последней скоро стала, однако, ясна и начальству его, и ему самому. Увлекшись изучением сохранившегося в городе Острогожске, где стоял его полк, архива местного уездного суда, Костомаров задумал писать историю слободских казачьих полков. По совету начальства, он оставил полк и осенью 1837 года вновь явился в Харьков с намерением пополнить свое историческое образование.

В это время усиленных занятий у Костомарова, отчасти под влиянием Лунина, стал складываться взгляд на историю, сильно отличавшийся от господствовавших тогда среди русских историков воззрений. По позднейшим словам самого учёного, он "читал много всякого рода исторических книг, вдумывался в науку и пришёл к такому вопросу: отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик-земледелец-труженик как будто не существует для истории; отчего история не говорит нам ничего о его быте, о его духовной жизни, о его чувствованиях, способе его радостей и печалей "?

Мысль об истории народа и его духовной жизни, в противоположность истории государства, стала с этой поры основной идеей в кругу исторических воззрений Костомарова.

Видоизменяя понятие о содержании истории, он раздвигал и круг её источников. "Скоро , - пишет он, - я пришёл к убеждению, что историю нужно изучать не только по мертвым летописям и запискам, а и в живом народе ". Главное содержание русской истории, и, следовательно, главный предмет изучения прошлого, по мнению Костомарова, состоит в исследовании развития народной духовной жизни, ибо здесь "основа и объяснение великого политического события, тут проверка и суд всякого учреждения и закона". Духовная жизнь народа проявляется в его понятиях, верованиях, чувствованиях, надеждах, страданиях. Но историки, возмущался он, не говорят ничего об этом. Костомаров одним из первых предпринял изучение общественного и домашнего быта народа.

Жизнь народная, утверждал Костомаров, является в своеобразных укладах: удельно-вечевом (федеративном) и единодержавном. Борьба этих двух начал составляет содержание его концепции русской истории. Федеративный строй древней Руси под влиянием внешних обстоятельств, татаро-монгольского ига заменяется единодержавием. С Ивана ІІІ "начинается бытие самостоятельного монархического русского государства. Свобода общины и лиц приносится в жертву. Петр завершил, по его мнению, то, что было подготовлено веками предшествующими и "повел единодержавную государственность к ее полному апогею". Это привело в обособлению государства от народа. Оно "составило свой круг, образовало особую народность, примкнувшую к власти" (верхние слои). Таким образом, в русской жизни возникло две народности: народность государственная и народность масс. костомаров историк народность украинофильский

Отличительной чертой работ Костомарова является то, что он начал изучение всех составляющих Россию народностей: украинскую народность и великорусскую, белорусскую, южнорусскую, новгородскую и другие. "Если мы говорим, -писал он, - история русского народа, то принимаем это слово в собирательном смысле как массу народов, связанных единством одной цивилизации и составляющих политическое тело".

Он научился малорусскому языку, перечитал изданные народные малорусские песни и печатную литературу на малорусском языке, тогда очень небольшую; предпринимал "этнографические экскурсии из Харькова по соседним селам по шинкам". "Любовь к малорусскому слову более и более увлекала меня , - вспоминал Костомаров, - мне было досадно, что такой прекрасный язык, остается без всякой литературной обработки и, сверх того, подвергается совершенно незаслуженному презрению ". Он начал писать по-малорусски, под псевдонимом Иеремии Галки, и в 1839 - 1841 годах выпустил в свет две драмы и несколько сборников стихотворений, оригинальных и переводных.

В 1840 году Николай Иванович выдержал магистерский экзамен и в 1842 году напечатал диссертацию "О значении унии в Западной России". Назначенный уже диспут не состоялся, вследствие сообщения архиепископа Харьковского Иннокентия Борисова о возмутительном содержании книги. Речь шла лишь о нескольких неудачных выражениях, но профессор Устрялов, по поручению министерства народного просвещения разбиравший труд Костомарова, дал о нем такой отзыв, что книгу велено было сжечь.

Николай Костомаров написал другую диссертацию: "Об историческом значении русской народной поэзии", которую и защитил в начале 1844 года. Немедленно по окончании своей второй диссертации Н.И. Костомаров предпринял новую работу по истории Богдана Хмельницкого и, желая побывать в местностях, где происходили описываемые им события, определился учителем гимназии сперва в Ровне, затем в 1845 году в Киеве.

В 1846 году совет Киевского университета избрал Костомарова преподавателем русской истории, и с осени этого года он начал свои лекции, вызвавшие сразу глубокий интерес слушателей. В Киеве, как и в Харькове, около него составился кружок лиц, преданных идее народности и намеревавшихся проводить эту идею в жизнь. В кружок этот входили Пантелеймон Александрович Кулиш, Аф. Маркевич, Николай Иванович Гулак, Василий Михайлович Белозерский, Тарас Григорьевич Шевченко.

Члены кружка, увлеченные романтическим пониманием народности, мечтали об общеславянской взаимности, соединяя с последней пожелания внутреннего прогресса в собственном отечестве. "Взаимность славянских народов, - писал позже Костомаров, - в нашем воображении не ограничивалась уже сферой науки и поэзии, но стала представляться в образах, в которых, как нам казалось, она должна была воплотиться для будущей истории. Помимо нашей воли стал нам представляться федеративный строй, как самое счастливое течение общественной жизни славянских наций" Во всех частях федерации предполагались одинаковые основные законы и права, равенство веса, мер и монеты, отсутствие таможен и свобода торговли, всеобщее уничтожение крепостного права и рабства в каком бы то ни было виде, единая центральная власть, заведующая сношениями вне союза, войском и флотом, но полная автономия каждой части по отношению к внутренним учреждениям, внутреннему управлению, судопроизводству и народному образованию. С целью распространения этих идей дружеский кружок преобразовался в общество, получившее название Кирилло-Мефодиевского. Студент Петров, подслушавший беседы членов кружка, донес на них; они были арестованы (весной 1847 года), обвинены в государственном преступлении и подвергнуты различным наказаниям.

Костомаров, просидев год в Петропавловской крепости, был "переведен на службу" в Саратов и отдан под надзор местной полиции, причем ему на будущее время воспрещалось как преподавание, так и печатание его произведений. Не теряя ни идеализма, ни энергии и способности к работе, Костомаров в Саратове продолжал писать своего "Богдана Хмельницкого", начал новую работу о внутреннем быте московского государства XVI - XVII веков, совершал этнографические экскурсии, собирал песни и предания, знакомился с раскольниками и сектантами. В 1855 году ему дозволен был отпуск в Петербург, которым он воспользовался для окончания своего труда о Хмельницком. В 1856 году отменено было запрещение печатать его сочинения и снят с него надзор.

Совершив поездку за границу, Николай Костомаров опять поселился в Саратове, где написал "Бунт Стеньки Разина" и принимал участие, в качестве делопроизводителя губернского комитета по улучшению быта крестьян, в подготовке крестьянской реформы.

Весной 1859 года он был приглашен Петербургским университетом занять кафедру русской истории. Это была пора наиболее интенсивной работы в жизни Костомарова и наибольшей его популярности. Известный уже русской публике как талантливый писатель, он выступил теперь в качестве профессора, обладающего могучим и оригинальным талантом изложения и проводящего самостоятельные и новые воззрения на задачи и сущность истории. Сам Костомаров так формулировал основную идею своих лекций: "Вступая на кафедру, я задался мыслью в своих лекциях выдвинуть на первый план народную жизнь во всех ее частных проявлениях... Русское государство складывалось из частей, которые прежде жили собственной независимой жизнью, и долго после того жизнь частей высказывалась отличными стремлениями в общем государственном строе. Найти и уловить эти особенности народной жизни частей русского государства составляло для меня задачу моих занятий историей".

В 1860 году он принял вызов Михаила Петровича Погодина на публичный диспут по вопросу о происхождении Руси, которую Костомаров выводил из Литвы. Состоявшийся в стенах университета 19 марта, этот диспут не дал никакого положительного результата: противники остались при своих мнениях. В эту же пору Костомаров был избран членом археографической комиссии и предпринял издание актов по истории Малороссии XVII века.

Подготовляя эти документы к изданию, он начал писать по ним ряд монографий, которые должны были в результате составить историю Малороссии со времени Хмельницкого; эту работу он продолжал до конца жизни. Он принимал участие и в журналах ("Русское Слово", "Современник"), печатая в них отрывки своих лекций и исторические статьи. Он стоял тогда довольно близко к прогрессивным кружкам Петербургского университета и журналистике, но полному слиянию его с ними мешало их увлечение экономическими вопросами, тогда как он сохранял романтическое отношение к народности и украинофильские идеи.

Наиболее близким для Николая Ивановича Костомарова органом явилась учрежденная собравшимися в Петербурге некоторыми из бывших членов Кирилло-Мефодиевского общества "Основа", где он поместил ряд статей, посвященных по преимуществу выяснению самостоятельного значения малорусского племени и полемике с отрицавшими такое значение польскими и великорусскими писателями.

Оказывается, что русская народность не едина; их две, а кто знает, может быть их откроется и более, и тем не менее оне - русския… Но разумея таким образом это различие, я думаю, что задачею вашей Основы будет: выразить в литературе то влияние, какое должны иметь на общее наше образование своеобразные признаки южнорусской народности. Это влияние должно не разрушать, а дополнять и умерять то коренное начало великорусское, которое ведет к сплочению, к слитию, к строгой государственной и общинной форме, поглощающей личность, и стремление к практической деятельности, впадающей в материальность, лишенную поэзии. Южнорусский элемент должен давать нашей общей жизни растворяющее, оживляющее, одухотворяющее начало.

После вызванного студенческими беспорядками 1861 года закрытия Петербургского университета несколько профессоров, и в числе их Костомаров, устроили (в городской думе) систематические публичные лекции, известные в тогдашней печати под именем Вольного или Подвижного университета; Костомаров читал лекции по древней русской истории. Когда профессор Павлов, после публичного чтения о тысячелетии России, был выслан из Санкт-Петербурга, комитет по устройству думских лекций решил, в виде протеста, прекратить их. Костомаров отказался подчиниться этому решению, но на следующей его лекции (8 марта 1862 года) поднятый публикой шум принудил его прекратить чтение, а дальнейшие чтения были воспрещены администрацией.

Выйдя в 1862 году из состава профессоров Петербургского университета, Костомаров уже не мог более вернуться на кафедру, так как его политическая благонадежность вновь была заподозрена, главным образом, вследствие усилий московской "охранительной" печати. В 1863 году его приглашал на кафедру Киевский университет, в 1864 году - Харьковский, в 1869 году - опять Киевский, но Николай Костомаров, по указаниям министерства народного просвещения, должен был отклонить все эти приглашения и ограничиться одной литературной деятельностью.

В 1863 году были напечатаны "Северорусские народоправства", представлявшие собой обработку одного из читанных Костомаровым в Петербургском университете курсов; в 1866 году в "Вестнике Европы" появилось "Смутное время московского государства", позднее там же печатались "Последние годы Речи Посполитой".

Вызванный ослаблением зрения перерыв архивных занятий в 1872 году был использован Костомаровым для составления "Русской истории в жизнеописаниях главнейших ее деятелей". В 1875 году он перенес тяжелую болезнь, сильно подорвавшую его здоровье. В этом же году он женился на Ал. Л. Кисель, урожденной Крагельской, которая в 1847 году была его невестой, но после его ссылки вышла замуж за другого.

Работы последних годов жизни Костомарова, при всех их крупных достоинствах, носили на себе некоторые следы пошатнувшейся силы таланта: в них меньше обобщений, менее живости в изложении, место блестящих характеристик заступает иногда сухой перечень фактов. В эти годы Костомаров высказывал даже взгляд, что вся историка сводится к передаче найденных им в источниках и проверенных фактов. С неутомимой энергией работал он до самой смерти.

Умер 7 (19) апреля 1885 года, после долгой и мучительной болезни. Николай Иванович похоронен в Санкт-Петербурге на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Костомаров, как историк, и при жизни, и по смерти неоднократно подвергался сильным нападкам. Его упрекали в поверхностном пользовании источниками и проистекавших отсюда ошибках, в односторонности взглядов, в партийности. В этих упреках заключается доля истины, весьма, впрочем, небольшая. Неизбежные у всякого ученого мелкие промахи и ошибки, быть может, несколько чаще встречаются в сочинениях Николая Ивановича, но это легко объясняется необыкновенным разнообразием его занятий и привычкой полагаться на свою богатую память.

В тех немногих случаях, когда партийность действительно проявлялась у Костомарова - а именно в некоторых трудах его по малорусской истории, - это было лишь естественной реакцией против еще более партийных взглядов, высказывавшихся в литературе с другой стороны. Не всегда, далее, самый материал, над которым работал Костомаров, давал ему возможность осуществить свои взгляды на задачу историка. Историк внутренней жизни народа по своим научным взглядам и симпатиям, он именно в своих работах, посвященных Малороссии, невольно являлся изобразителем внешней истории. Во всяком случае, общее значение Костомарова в развитии русской историографии можно, без всякого преувеличения, назвать громадным. Им была внесена и настойчиво проводилась во всех его трудах идея народной истории. Сам историк понимал и осуществлял ее, главным образом, в виде изучения духовной жизни народа.

Позднейшие исследования раздвинули содержание этой идеи, но заслуга Костомарова от этого не уменьшается. В связи с этой основной мыслью Костомарова стояла у него другая - о необходимости изучения племенных особенностей каждой части народа и создания областной истории. Если в современной науке установился несколько иной взгляд на народный характер, отрицающий ту неподвижность, какую приписывал ему Костомаров, то именно работы последнего послужили толчком, в зависимости от которого стало развиваться изучение истории областей. Внося новые и плодотворные идеи в разработку русской истории, исследуя самостоятельно целый ряд вопросов в ее области, Костомаров, благодаря особенностям своего таланта, пробуждал, вместе с тем, живой интерес к историческим знаниям в массе публики. Глубоко вдумываясь, почти вживаясь в изучаемую им старину, он воспроизвел ее в своих работах такими яркими красками, в таких выпуклых образах, что она привлекала читателя и неизгладимыми чертами врезывалась в его ум.

Семья и предки

Костомаров Николай Иванович родился 4 (16) мая 1817 года в имении Юрасовке (Острогожский уезд, Воронежская губерния), умер - 7(19) апреля 1885 года в Санкт-Петербурге.

Род Костомаровых — дворянский, великорусский. Сын боярский Самсон Мартынович Костомаров, служивший в опричнине Иоанна IV, бежал на Волынь, где получил поместье, перешедшее к его сыну, а затем к внуку Петру Костомарову. Пётр во второй половине ХVII века участвовал в казацких восстаниях, бежал в пределы Московского государства и поселился в так называемой Острогожчине. Один из потомков этого Костомарова в XVIII веке женился на дочери чиновника Юрия Блюма и в приданое получил слободку Юрасовку (Острогожского уезда Воронежской губернии), которая перешла по наследству к отцу историка, Ивану Петровичу Костомарову, состоятельному помещику.

Иван Костомаров родился в 1769 году, служил в военной службе и, выйдя в отставку, поселился в Юрасовке. Получив плохое образование, он старался развить себя чтением, читая «со словарём» исключительно французские книги ХVIII века. Дочитался до того, что стал убеждённым «вольтерянцем», т.е. сторонником просвещения и общественного равенства. Позднее Н.И.Костомаров в своей «Автобиографии» так писал о пристрастиях родителя:

«…Кстати и некстати он заводил философские разговоры и старался распространять вольтерианизм там, где, по-видимому, не представлялось для того никакой почвы. Был ли он в дороге - начинал философствовать с содержателями постоялых дворов, а у себя в имении собирал кружок своих крепостных и читал им филиппики против ханжества и суеверия…»

Всё, что мы сегодня знаем о детстве, семье и ранних годах Н.И.Костомарова, почёрпнуто исключительно из его «Автобиографий», написанных историком в разных вариантах уже на склоне лет. Эти замечательные, во многом художественные произведения, местами напоминают авантюрный роман XIX века: весьма оригинальные типажи героев, почти детективный сюжет с убийством, последующее, совершенно фантастическое раскаяние преступников и т.п. В силу отсутствия достоверных источников, отделить здесь правду от детских впечатлений, равно как и от позднейших фантазий автора, практически невозможно. Поэтому будем следовать тому, что счёл нужным сообщить о себе потомкам сам Н.И.Костомаров.

Согласно автобиографическим запискам историка, отец его был человек крутой, своенравный, крайне вспыльчивый. Под влиянием французских книг он ни во что не ставил дворянское достоинство и принципиально не хотел родниться с дворянскими фамилиями. Так, будучи уже в пожилых летах, Костомаров-старший задумал жениться и выбрал девочку из своих крепостных - Татьяну Петровну Мыльникову (в некоторых публикациях - Мельникову), которую отправил учиться в Москву, в частный пансион. Дело было в 1812 году, и наполеоновское нашествие помешало Татьяне Петровне получить образование. Среди юрасовских крестьян долгое время жило романтичекое предание о том, как «старый Костомар» загнал лучшую тройку лошадей, спасая свою бывшую горничную Танюшу из горящей Москвы. Татьяна Петровна была явно ему небезразлична. Однако вскоре дворовые люди настроили Костомарова против его крепостной. Обвенчаться с ней помещик не спешил, и сын Николай, будучи рождённым ещё до официального заключения брака между родителями, автоматически стал крепостным своего отца.

До десяти лет мальчик воспитывался дома, согласно принципам, развитым Руссо в его «Эмиле», на лоне природы, и с детства полюбил природу. Отец желал сделать из него вольнодумца, но влияние матери сохранило его религиозность. Читал он много и, благодаря выдающимся способностям, легко усваивал прочитанное, а пылкая фантазия заставляла его переживать то, с чем он знакомился по книгам.

В 1827 году Костомарова отдали в Москву, в пансион г-на Ге, лектора французского языка в Университете, но скоро по болезни взяли домой. Летом 1828 года юный Костомаров должен был возвратиться в пансион, однако 14 июля 1828 года его отец был убит и ограблен дворней. Усыновить Николая за 11 лет его жизни отец почему-то не успел, поэтому, рождённый вне брака, как крепостной отца, в наследство мальчик переходил теперь ближайшим родственникам — Ровневым. Когда Ровневы предложили Татьяне Петровне за 14 тысяч десятин плодородной земли вдовью долю — 50 тыс. рублей ассигнациями, а также свободу её сыну, она согласилась без проволочек.

Убийцы И.П. Костомарова представили всё дело так, словно произошёл несчастный случай: лошади понесли, помещик якобы вывалился из пролётки и погиб. О пропаже крупной суммы денег из его шкатулки стало известно позже, поэтому полицейского дознания не производилось. Истинные обстоятельства смерти Костомарова-старшего вскрылись только в 1833 году, когда один из убийц - барский кучер - внезапно покаялся и указал полиции на своих подельников-лакеев. Н.И.Костомаров в «Автобиографии» писал, что когда виновных стали допрашивать в суде, кучер говорил: «Сам барин виноват, что нас искусил; бывало начнет всем рассказывать, что бога нет, что на том свете ничего не будет, что только дураки боятся загробного наказания, — мы и забрали себе в голову, что коли на том свете ничего не будет, то значит все можно делать…»

Позднее, напичканные «вольтерьянскими проповедями» дворовые, навели разбойников на дом матери Н.И.Костомарова, который также был дочиста ограблен.

Оставшись с небольшими средствами, Т. П. Костомарова отдала сына в воронежский пансион, довольно плохой, где он за два с половиной года научился немногому. В 1831 году мать перевела Николая в воронежскую гимназию, но и тут, по воспоминаниям Костомарова, учителя были плохие и недобросовестные, знаний дали ему немного.

Окончив в 1833 году курс в гимназии, Костомаров поступил сперва в Московский, а потом в Харьковский университет на историко-филологический факультет. Профессора в то время в Харькове были неважные. Например, русскую историю читал Гулак-Артемовский, хотя и известный автор малорусских стихотворений, но отличавшийся, по словам Костомарова, в своих лекциях пустым риторством и напыщенностью. Однако Костомаров и при таких преподавателях усердно занимался, но, как это часто бывает с молодыми людьми, поддавался по своей натуре то одному, то другому увлечению. Так, поселившись у профессора латинского языка П.И. Сокальского, он стал заниматься классическими языками и особенно увлекся «Илиадой». Сочинения В. Гюго обратили его к французскому языку; потом он стал заниматься итальянским языком, музыкой, начал писать стихи, а жизнь вёл крайне беспорядочную. Каникулы он постоянно проводил у себя в деревне, увлекаясь верховой ездой, катаньем на лодке, охотой, хотя природная близорукость и сострадание к животным мешали последнему занятию. В 1835 году в Харькове появились молодые и талантливые профессора: по греческой литературе А. О. Валицкий и по всеобщей истории M. M. Лунин, читавший лекции весьма увлекательно. Под влиянием Лунина Костомаров стал заниматься историей, проводил дни и ночи за чтением всевозможных исторических книг. Поселился он у Артемовского-Гулака и теперь вёл образ жизни очень замкнутый. В числе немногих его друзей был тогда А. Л. Мешлинский, известный собиратель малорусских песен.

Начало пути

В 1836 году Костомаров окончил курс в университете действительным студентом, несколько времени прожил у Артемовского, преподавая его детям историю, затем выдержал экзамен на кандидата и тогда же поступил юнкером в Кинбурнский драгунский полк.

Служба в полку Костомарову не нравилась; с товарищами, вследствие иного склада их жизни, он не сближался. Увлекшись разбором дел богатого архива, находившегося в Острогожске, где стоял полк, Костомаров часто манкировал службой и, по совету полкового командира, оставил её. Проработав в архиве все лето 1837 года, он составил историческое описание острогожского слободского полка, приложил к нему много копий с интересных документов и приготовил к печати. Костомаров рассчитывал таким же путём составить историю всей Слободской Украины, но не успел. Его труд исчез при аресте Костомарова и неизвестно, где он находится и даже — сохранился ли вообще. Осенью того же года Костомаров вернулся в Харьков, снова стал слушать лекции Лунина и заниматься историей. Уже в это время он начал задумываться над вопросом: почему в истории так мало говорится о народных массах? Желая уяснить себе народную психологию, Костомаров стал изучать памятники народной словесности в изданиях Максимовича и Сахарова, особенно увлекся малорусской народной поэзией.

Интересно, что до 16 лет Костомаров не имел никакого понятия об Украине и, собственно, об украинском языке. О том, что существует украинский (малоросский) язык, он узнал только в Харьковском университете. Когда в 1820—30 годах в Малороссии стали интересоваться историей и бытом казаков, этот интерес наиболее ярко проявился среди представителей образованного общества Харькова, а особенно - в околоуниверситетской среде. Здесь одновременно сказалось влияние на молодого Костомарова Артемовского и Мешлинского, а частью и русскоязычных повестей Гоголя, в которых любовно представлен украинский колорит. «Любовь к малорусскому слову более и более увлекала меня, — писал Костомаров, — мне было досадно, что такой прекрасный язык, остается без всякой литературной обработки и, сверх того, подвергается совершенно незаслуженному презрению».

Важное значение в «украинизации» Костомарова принадлежит И. И. Срезневскому, тогда молодому преподавателю Харьковского университета. Срезневский, хотя и рязанец по рождению, юность тоже провел в Харькове. Он был знатоком и любителем украинской истории и литературы, особенно после того, как побывал на местах былого Запорожья и наслушался его преданий. Это дало ему возможность составить «Запорожскую Старину».

Сближение со Срезневским сильно подействовало на начинающего историка Костомарова, укрепив его стремление изучать народности Украины, как в памятниках прошлого, так и в настоящем быту. С этой целью он постоянно совершал этнографические экскурсии в окрестности Харькова, а потом и далее. Тогда же Костомаров начал писать на малорусском языке — сперва украинские баллады, потом драму «Сава Чалый». Драма была напечатана в 1838 году, а баллады годом позже (то и другое под псевдонимом «Иеремия Галка»). Драма вызвала лестный отзыв Белинского. В 1838 году Костомаров был в Москве и слушал там лекции Шевырева, думая держать экзамен на магистра русской словесности, но заболел и снова вернулся в Харьков, успев за это время изучить немецкий, польский и чешский языки и напечатать свои украиноязычные произведения.

Диссертация Н.И.Костомарова

В 1840 году Н.И. Костомаров выдержал экзамен на магистра русской истории, а в следующем году представил диссертацию «О значений унии в истории Западной России». В ожидании диспута он уехал на лето в Крым, который осмотрел обстоятельно. По возвращении в Харьков Костомаров сблизился с Квиткой и также с кружком малорусских поэтов, в числе коих был Корсун, издавший сборник «Снин». В сборнике Костомаров под прежним псевдонимом напечатал стихи и новую трагедию «Переяславска ничь».

Между тем, харьковский архиепископ Иннокентий обратил внимание высшего начальства на напечатанную уже Костомаровым в 1842 году диссертацию. По поручению министерства народного просвещения Устрялов сделал ее оценку и признал ее неблагонадежной: выводы Костомарова относительно появления унии и ее значения не соответствовали общепринятым, считавшимся обязательными для русской историографии данного вопроса. Дело получило такой оборот, что диссертация была сожжена и экземпляры ее теперь составляют большую библиографическую редкость. Впрочем, в переработанном виде диссертация эта потом два раза была напечатана, хотя под другими названиями.

История с диссертацией могла бы навсегда завершить карьеру Костомарова как историка. Но о Костомарове вообще были хорошие отзывы и, в том числе, от самого архиепископа Иннокентия, который считал его глубоко верующим и сведущим в духовных вопросах человеком. Костомарову разрешили написать вторую диссертацию. Историк избрал тему «Об историческом значении русской народной поэзии» и писал это сочинение в 1842—1843 годах, будучи помощником инспектора студентов Харьковского университета. Он часто посещал театр, особенно малороссийский, помещал в сборнике «Молодик» Бецкого малорусские стихи и первые свои статьи по истории Малороссии: «Первые войны малороссийских казаков с поляками» и др.

Оставив в 1843 году должность при университете, Костомаров стал преподавателем истории в мужском пансионе Зимницкого. Тогда уже он начал работать над историей Богдана Хмельницкого. 13 января 1844 года Костомаров, не без приключений, защитил диссертацию в Харьковском университете (она тоже впоследствии была издана в сильно переработанном виде). Он стал магистром русской истории и сперва жил в Харькове, работая над историей Хмельницкого, а затем, не получив здесь кафедры, попросился на службу в Киевский учебный округ, чтобы быть ближе к месту деятельности своего героя.

Н.И.Костомаров как педагог

Осенью 1844 года Костомаров был назначен учителем истории в гимназию в г. Ровно, Волынской губернии. Проездом он побывал в Киеве, где познакомился с реформатором украинского языка и публицистом П. Кулишом, с помощником попечителя учебного округа M. В. Юзефовичем и другими прогрессивно мыслящими людьми. В Ровно учительствовал Костомаров только до лета 1845 года, но приобрел общую любовь и учеников, и товарищей за гуманность и прекрасное изложение предмета. Как всегда, он пользовался всяким свободным временем, чтобы совершать экскурсии в многочисленные исторические местности Волыни, делать историко-этнографические наблюдения и собирать памятники народного творчества; доставлялись ему таковые и учениками его; напечатаны были все эти собранные им материалы гораздо позже — в 1859 году.

Знакомство с историческими местностями дало историку возможность впоследствии живо изобразить многие эпизоды из истории первого Самозванца и Богдана Хмельницкого. Летом 1845 года Костомаров побывал на Святых горах, осенью был переведен в Киев учителем истории в I гимназию, и тогда же преподавал в разных пансионах, в том числе в женских — де-Мельяна (брата Робеспьера) и Залесской (вдовы знаменитого поэта), а позднее в Институте благородных девиц. Ученики и ученицы его с восторгом вспоминали о его преподавании.

Вот что сообщает о нем, как об учителе, известный живописец Ге:

« Н.И.Костомаров был любимейший учитель всех; не было ни одного ученика, который бы не слушал его рассказов из русской истории; он заставил чуть не весь город полюбить русскую историю. Когда он вбегал в класс, все замирало, как в церкви, и лилась живая, богатая картинами старая жизни Киева, все превращалось в слух; но - звонок, и всем было жаль, и учителю, и ученикам, что время так быстро прошло. Самый страстный слушатель был наш товарищ поляк… . Николай Иванович никогда много не спрашивал, никогда не ставил баллов; бывало, учитель наш кидает нам какую-то бумагу и говорит скороговоркой: «Вот, надо поставить баллы. Так вы уже сами это сделайте», говорит он; и что же - никому не было поставлено более 3-х баллов. Нельзя, совестно, а ведь было тут до 60 человек. Уроки Костомарова были духовные праздники; его урока все ждали. Впечатление было таково, что учитель, поступивший на его место, у нас в последнем классе целый год не читал истории, а читал русских авторов, сказав, что после Костомарова он не будет читать нам историю. Такое же впечатление он производил и в женском пансионе, а потом в Университете».

Костомаров и Кирилло-Мефодиевское общество

В Киеве Костомаров сблизился с несколькими молодыми малороссами, составившими кружок частью панславистского, частью национального направления. Проникнутые идеями панславизма, нарождавшегося тогда под влиянием трудов Шафарика и иных знаменитых западных славистов, Костомаров и его товарищи мечтали об объединении всех славян в виде федерации, с самостоятельной автономией славянских земель, в которые должны были распределиться населяющие империю народы. Причем в проектируемой федерации должно было утвердиться либеральное государственное устройство, как его понимали в 1840-х годах, с обязательной отменой крепостного права. Очень мирный кружок умствующих интеллигентов, намеревавшийся действовать лишь корректными средствами, и притом в лице Костомарова глубоко религиозный, имел соответствующее название — Братство свв. Кирилла и Мефодия. Он как бы указывал этим, что деятельность святых Братьев, религиозная и просветительская, дорогая для всех славянских племен, может считаться единственно возможным знаменем для славянского объединения. Само существование подобного кружка в то время было уже явлением нелегальным. Кроме того, его члены, желая «поиграть» то ли в заговорщиков, то ли в масонов, намеренно придали своим встречам и мирным беседам характер тайного общества со специальными атрибутами: особой иконой и железными кольцами с надписью: «Кирилл и Мефодий». Имелась у братства и печать, на которой было вырезано: «Разумейте истину, и истина вас освободит». Членами организации стали Аф. В. Маркович, впоследствии известный южно-русский этнограф, писатель Н. И. Гулак, поэт А. А. Навроцкий, учителя В. M. Белозерский и Д. П. Пильчиков, несколько студентов, а позднее - Т. Г. Шевченко, на творчестве которого так отразились идеи панславистского братства. На заседаниях общества бывали и случайные «братчики», например, помещик Н. И. Савин, знакомый Костомарову еще по Харькову. Знал о братстве и скандально известный публицист П. А. Кулиш. Со свойственным ему своеобразным юмором он подписывал некоторые свои послания членам братства «гетман Панька Кулиш». Впоследствии в III-ем отделении эту шутку оценили в три года ссылки, хотя сам «гетман» Кулиш в братстве официально не состоял. Просто, чтобы не повадно было…

4 июня 1846 года Н.И. Костомаров был избран адъюнктом русской истории в Киевском университете; занятия в гимназии и иных пансионах он теперь покинул. С ним в Киеве поселилась и его мать, продавшая доставшуюся ей часть Юрасовки.

Профессором Киевского университета Костомаров был менее года, но студенты, с которыми он держал себя просто, очень его любили и увлекались его лекциями. Костомаров читал несколько курсов, в том числе славянскую мифологию, которую напечатал церковно-славянским шрифтом, что отчасти было поводом к ее запрещению. Только в 1870-х годах пущены были в продажу отпечатанные 30 лет назад ее экземпляры. Работал Костомаров и над Хмельницким, пользуясь материалами, имевшимися в Киеве и у известного археолога Гр. Свидзинского, а также был избран членом Киевской комиссии для разбора древних актов и готовил к печати летопись С. Величка.

В начале 1847 года Костомаров обручился с Анной Леонтьевной Крагельской, своей ученицей из пансиона де-Мельяна. Свадьба была назначена на 30 марта. Костомаров активно готовился к семейной жизни: присмотрел для себя и невесты домик на Большой Владимирской, поближе к университету, выписал для Алины рояль из самой Вены. Ведь невеста историка была прекрасной исполнительницей - её игрой восхищался сам Ференц Лист. Но… свадьба не состоялась.

По доносу студента А. Петрова, который подслушал разговор Костомарова с несколькими членами Кирилло-Мефодиевского общества, Костомаров был арестован, допрошен и отправлен под охраной жандармов в Подольскую часть. Затем, спустя два дня, его привезли для прощания на квартиру его матери, где ждала вся в слезах невеста Алина Крагельская.

«Сцена была раздирающая, — писал Костомаров в своей «Автобиографии». — Затем меня посадили на перекладную и повезли в Петербург… Состояние моего духа было до того убийственно, что у меня явилась мысль во время дороги заморить себя голодом. Я отказывался от всякой пищи и питья и имел твердость проехать таким образом 5 дней… Мой провожатый квартальный понял, что у меня на уме, и начал советовать оставить намерение. «Вы, — говорил он, — смерти себе не причините, я вас успею довезти, но вы себе повредите: вас начнут допрашивать, а с вами от истощения сделается бред и вы наговорите лишнего и на себя, и на других». Костомаров прислушался к совету.

В Петербурге с арестованным беседовали шеф жандармов граф Алексей Орлов и его помощник генерал-лейтенант Дубельт. Когда ученый попросил позволения читать книги и газеты, Дубельт сказал: «Нельзя, мой добрый друг, вы чересчур много читали».

Вскоре оба генерала выяснили, что имеют дело не с опасным заговорщиком, а с романтиком-мечтателем. Но следствие тянулось всю весну, поскольку дело тормозили своей «несговорчивостью» Тарас Шевченко (он получил самое суровое наказание) и Николай Гулак. Суда не было. Решение царя Костомаров узнал 30 мая от Дубельта: год заключения в крепости и бессрочная ссылка «в одну из отдаленных губерний». Костомаров провёл год в 7-ой камере Алексеевского равелина, где сильно пострадало его и без того не очень крепкое здоровье. Однако к заключённому допускали мать, давали книги и он, кстати, выучил там древнегреческий и испанский языки.

Свадьба историка с Алиной Леонтьевной окончательно расстроилась. Сама невеста, будучи натурой романтической, готова была, подобно жёнам декабристов, следовать за Костомаровым куда угодно. Но её родителям брак с «политическим преступником» казался немыслимым. По настоянию матери Алина Крагельская обвенчалась с давним другом их семьи - помещиком М.Киселем.

«За составление тайного общества, в котором обсуждаемо было соединение славян в одно государство», Костомаров был выслан на службу в Саратов, с запрещением печатать свои произведения. Здесь он был определен переводчиком Губернского правления, но переводить ему было нечего, и губернатор (Кожевников) поручил ему заведывание сперва уголовным, а потом секретным столом, где производились преимущественно раскольничьи дела. Это дало историку возможность основательно познакомиться с расколом и, хотя не без труда, сблизиться с его последователями. Результаты своих изучений местной этнографии Костомаров печатал в «Саратовских губернских ведомостях», которые временно редактировал. Изучал он также физику и астрономию, пытался сделать воздушный шар, занимался даже спиритизмом, но не прекращал занятий по истории Богдана Хмельницкого, получая книги от Гр. Свидзинского. В ссылке Костомаров стал собирать материалы и для изучения внутреннего быта допетровской Руси.

В Саратове около Костомарова сгруппировался кружок образованных людей, частью из ссыльных поляков, частью из русских. Кроме того, к нему близки были в Саратове архимандрит Никанор, впоследствии архиепископ херсонский, И. И. Палимпсестов, впоследствии профессор Новороссийского университета, Е. А. Белов, Варенцов и др.; позднее Н. Г. Чернышевский, А. Н. Пыпин и особенно Д. Л. Мордовцев.

Вообще, Костомарову жилось в Саратове совсем недурно. Вскоре сюда приехала его мать, сам историк давал частные уроки, совершал экскурсии, например, в Крым, где участвовал в раскопке одного из Керченских курганов. Позднее ссыльный совершенно спокойно выезжал в Дубовку, для знакомства с расколом; в Царицын и Сарепту - для собирания материалов о Пугачевщине и т. п.

В 1855 году Костомаров был назначен делопроизводителем саратовского Статистического комитета, и напечатал немало статей по саратовской статистике в местных изданиях. Историк собрал массу материалов по истории Разина и Пугачева, но не обработал их сам, а передал Д.Л. Мордовцеву, который потом с его разрешения ими и воспользовался. Мордовцев в это время сделался помощником Костомарова по статистическому Комитету.

В конце 1855 года Костомарову разрешено было съездить по делам в Петербург, где он четыре месяца работал в Публичной библиотеке над эпохой Хмельницкого, и над внутренним бытом древней Руси. В начале 1856 года, когда было снято запрещение печатать его произведения, историк напечатал в «Отечественных Записках» статью о борьбе украинских казаков с Польшей в первой половине XVII в., составляющую предисловие к его Хмельницкому. В 1857 году явился, наконец, и «Богдан Хмельницкий», хотя и в неполном варианте. Книга произвела на современников сильное впечатление, особенно художественностью изложения. Ведь до Костомарова серьёзно к истории Богдана Хмельницкого никто из русских историков не обращался. Несмотря на небывалый успех исследования и положительные отзывы о нём в столице, автор все-таки должен был вернуться в Саратов, где продолжил работу над изучением внутреннего быта древней Руси, особенно над историей торговли в ХVI—XVII веках.

Коронационный манифест освободил Костомарова от надзора, но распоряжение о воспрещении ему служить по ученой части осталось в силе. Весной 1857 года он приехал в Петербург, сдал в печать своё исследование об истории торговли и отправился за границу, где посетил Швецию, Германию, Австрию, Францию, Швейцарию и Италию. Летом 1858 года Костомаров снова работал в Петербургской Публичной библиотеке над историей бунта Стеньки Разина и параллельно писал, по совету Н. В. Калачова, с которым тогда сблизился, рассказ «Сын» (напечатан в 1859 году); виделся он и с Шевченко, вернувшимся из ссылки. Осенью Костомаров принял место делопроизводителя в Саратовском губернском комитете по крестьянскому делу и таким образом связал свое имя с освобождением крестьян.

Научная, преподавательская, издательская деятельность Н.И. Костомарова

В конце 1858 года была напечатана монография Н.И.Костомарова «Бунт Стеньки Разина», окончательно сделавшая его имя знаменитым. Произведения Костомарова имели в некотором смысле, то же значение, как, например, «Губернские очерки» Щедрина. Они были первыми по времени научными трудами по русской истории, в которых многие вопросы рассматривались не по обязательному до тех пор шаблону официального научного направления; вместе с тем они были написаны и изложены замечательно художественно. Весной 1859 года Петербургский университет избрал Костомарова в экстраординарные профессора по русской истории. Дождавшись закрытия Комитета по крестьянским делам, Костомаров после очень сердечных проводов в Саратове явился в Петербург. Но тут оказалось, что дело о его профессуре не устроилось, он не был утвержден, ибо Государю сообщили, что Костомаров написал неблагонадежное сочинение о Стеньке Разине. Однако Император сам прочел эту монографию и отозвался о ней очень одобрительно. По ходатайству братьев Д. А. и Н. А. Милютиных Александр II разрешил утвердить Н.И. Костомарова профессором, только не в Киевском университете, как планировалось раньше, а в Петербургском.

Вступительная лекция Костомарова состоялась 22 ноября 1859 года и вызвала бурную овацию со стороны студентов и слушавшей публики. Профессором Петербургского университета Костомаров пробыл недолго (по май 1862 года). Но и за это краткое время за ним утвердилась известность талантливейшего преподавателя и выдающегося лектора. Из учеников Костомарова вышло несколько весьма почтенных деятелей в области науки русской истории, например, профессор А. И. Никитский. О том, что Костомаров был великий художник-лектор, сохранилось много воспоминаний его учеников. Один из слушателей Костомарова так говорил о его чтении:

«Несмотря на довольно неподвижную наружность его, тихий голос и не совсем ясный, шепелявый выговор с сильно заметным произношением слов на малорусский лад, читал он замечательно. Изображал ли он Новгородское вече или суматоху Липецкой битвы, стоило закрыть глаза - и через несколько секунд сам как будто переносишься в центр изображаемых событий, видишь и слышишь все то, о чем говорит Костомаров, который между тем неподвижно стоит на кафедре; взоры его смотрят не на слушателей, а куда-то вдаль, будто именно что-то прозревая в этот момент в отдаленном прошлом; лектор кажется даже человеком не от мира сего, а выходцем с того света, явившимся нарочно для того, чтобы сообщить о прошлом, загадочном для других, но ему столь хорошо известном».

Вообще, лекции Костомарова очень действовали на воображение публики, и увлечение ими можно отчасти объяснить сильной эмоциональностью лектора, постоянно прорывавшейся, несмотря на внешнее его спокойствие. Она буквально «заражала» слушателей. После каждой лекции профессору делались овации, его выносили на руках, и т. п. В Петербургском университете Н.И. Костомаров читал следующие курсы: Историю древней Руси (из которой напечатана была статья о происхождении Руси со жмудской теорией этого происхождения); этнографию инородцев, живших в древности на Руси, начиная с литовцев; историю древнерусских областей (часть напечатана под названием «Севернорусские народоправства»), и историографию, из которой напечатано лишь начало, посвященное анализу летописей.

Кроме университетских лекций, Костомаров читал и публичные, тоже пользовавшиеся громадным успехом. Параллельно с профессорством у Костомарова шла работа с источниками, для чего он постоянно посещал как петербургские и московские, так и провинциальные библиотеки и архивы, осматривал древнерусские города Новгород и Псков, не раз ездил за границу. К этому времени относится и публичный диспут Н.И.Костомарова с М. П. Погодиным из-за вопроса о происхождении Руси.

В 1860 году Костомаров стал членом Археографической комиссии, с поручением редактировать акты южной и западной России, и избран действительным членом Русского географического общества. Комиссией издано под его редакцией 12 томов актов (с 1861 по 1885 г.), а географическим обществом — три тома «Трудов этнографической экспедиции в западнорусский край» (III, IV и V — в 1872—1878 гг.).

В Петербурге около Костомарова сложился кружок, к которому принадлежали: Шевченко, впрочем, вскоре умерший, Белозерские, книгопродавец Кожанчиков, А. А. Котляревский, этнограф С. В. Максимов, астроном А. Н. Савич, священник Опатович и многие другие. Кружок этот в 1860 году начал издавать журнал «Основа», в котором Костомаров был одним из важнейших сотрудников. Здесь напечатаны его статьи: «О федеративном начале древней Руси», «Две русские народности», «Черты южно-русской истории» и др., а также немало полемических статей по поводу нападок на него за «сепаратизм», «украинофильство», «антинорманизм» и т. п. Принимал он участие и в издании популярных книжек на малорусском языке («Метеликов»), причем для издания Св. Писания он собрал особый фонд употребленный впоследствии на издание малорусского словаря.

«Думский» инцидент

В конце 1861 года из-за студенческих волнений Петербургский университет был временно закрыт. Пятеро «зачинщиков» беспорядков были высланы из столицы, 32 студента исключены из университета с правом держать выпускные экзамены.

5 марта 1862 года общественный деятель, историк и профессор Петербургского университета П.В.Павлов был арестован и административным порядком выслан в Ветлугу. Он не прочёл в университете ни одной лекции, но на публичном чтении в пользу нуждающихся литераторов, закончил свою речь о тысячелетии России следующими словами:

«Россия стоит теперь над бездной, в которую мы и повергнемся, если не обратимся к последнему средству спасения, к сближению с народом. Имеющий уши слышать, да слышит».

В знак протеста против репрессий студенчества и высылки Павлова профессора Петербургского университета Кавелин, Стасюлевич, Пыпин, Спасович, Утин вышли в отставку.

Костомаров протеста по поводу высылки Павлова не поддержал. В данном случае, он пошёл «средним путём»: предложил продолжить занятия всем студентам, желающим учиться, а не митинговать. На смену закрывшемуся университету, по хлопотам профессоров, в том числе и Костомарова, открылся, как тогда говорили, «вольный университет» в зале Городской Думы. Костомаров, несмотря на все настойчивые «просьбы» и даже запугивания со стороны радикально настроенных студенческих комитетов, начал читать там свои лекции.

«Передовое» студенчество и некоторые пошедшие у него на поводу профессора, в знак протеста против высылки Павлова потребовали немедленного закрытия всех лекций в Городской Думе. Они решили объявить об этой акции 8 марта 1862 года, сразу после многолюдной лекции профессора Костомарова.

Участник студенческих волнений 1861-62 годов, а в будущем известный издатель Л.Ф.Пантелеев в своих воспоминаниях так описывает этот эпизод:

«Было 8 марта, большая думская зала была переполнена не только студентами, но и огромной массой публики, так как в нее уже успели проникнуть слухи о какой-то предстоящей демонстрации. Вот Костомаров кончил свою лекцию; раздались обычные аплодисменты.

Затем на кафедру сейчас же вошел студент Е.П.Печаткин и сделал заявление о закрытии лекций с той мотивировкой, какая была установлена на собрании у Спасовича, и с оговоркой о профессорах, которые будут продолжать лекции.

Костомаров, который не успел далеко отойти от кафедры, сейчас же вернулся и сказал: «Я буду продолжать чтение лекций», - и при этом прибавил несколько слов, что наука должна идти своей дорогой, не впутываясь в разные житейские обстоятельства. Разом раздались и рукоплескания и шиканье; но тут вод самым носом Костомарова Е.Утин выпалил: «Подлец! Второй Чичерин [Б.Н.Чичерин публиковал тогда, кажется в «Московских ведомостях» (1861, №№ 247, 250 и 260) ряд статей по университетскому вопросу, реакционных. Но еще ранее того его письмо к Герцену сделало имя Б.Н. крайне не популярным среди молодежи; защищал его Кавелин, видя в нем крупную научную величину, хотя и не разделял большинства его всзглядов. (Прим. Л.Ф.Пантелеева)], Станислава на шею!» Влияние, которым пользовался Н.Утин, видимо, не давало покоя Е.Утину, и он тогда из кожи лез, чтобы заявить свой крайний радикализм; его даже шутя прозвали Робеспьером. Выходка Е.Утина могла взорвать и не такого впечатлительного человека, каким был Костомаров; к сожалению, он потерял всякое самообладание и вернувшись на кафедру, сказал, между прочим: «…Я не понимаю тех гладиаторов, которые своими страданиями хотят доставлять удовольствие публике (кого он имел в виду, трудно сказать, но эти слова были понятны как намек на Павлова). Я вижу перед собой Репетиловых, из которых через несколько лет выйдут Расплюевы». Рукоплесканий уже не раздалось, а, казалось, вся зала шикала и свистала…».

Когда в широких общественных кругах стал известен этот вопиющий случай, он вызвал глубокое неодобрение, как среди университетской профессуры, так и среди студенчества. Большинство преподавателей решило непременно продолжать чтение лекций - теперь уже из солидарности с Костомаровым. В то же время возросло возмущение поведением историка среди радикально настроенной студенческой молодёжи. Приверженцы идей Чернышевского, будущие деятели «Земли и воли», однозначно исключили Костомарова из списков «радетелей за народ», навесив на профессора ярлык «реакционера».

Конечно, Костомаров вполне мог бы вернуться в университет и продолжить преподавание, но, скорее всего, он был глубоко обижен «думским» происшествием. Возможно, пожилой профессор просто не хотел ни с кем спорить и лишний раз доказывать свою правоту. В мае 1862 года Н.И. Костомаров подал в отставку и навсегда оставил стены Петербургского университета.

С этого момента происходит и его разрыв с Н.Г.Чернышевским и близкими ему кругами. Костомаров окончательно переходит на либерально-националистические позиции, не принимая идей радикально настроенного народничества. По словам знавших его в ту пору людей, после событий 1862 года Костомаров словно бы «охладел» к современности, всецело обратившись к сюжетам далекого прошлого.

В 1860-е годы Киевский, Харьковский и Новороссийский университеты пытались приглашать историка в число своих профессоров, но, согласно новому университетскому уставу 1863 года, Костомаров не имел формальных прав на профессуру: он был лишь магистром. Только в 1864 году, по напечатании им сочинения «Кто был первый самозванец?», Киевский университет дал ему степень доктора honoris causa (без защиты докторской диссертации). Позднее, в 1869 году, Петербургский университет избрал его почетным членом, но к преподавательской деятельности Костомаров более не вернулся. Чтобы материально обеспечить выдающегося ученого, ему было назначено соответствующее жалованье ординарного профессора за службу в Археографической комиссии. Кроме того, он был членом-корреспондентом по II отделению Императорской Академии Наук и членом многих русских и заграничных ученых обществ.

Оставив университет, Костомаров не оставил научной деятельности. В 1860-х годах им были напечатаны «Северно-русские народоправства», «История смутного времени», «Южная Русь в конце ХVI в.» (переделка уничтоженной диссертации). За исследование «Последние годы Речи Посполитой» («Вестник Европы», 1869. Кн. 2-12) Н.И. Костомаров был удостоен премии Академии наук (1872).

Последние годы жизни

В 1873 году, после путешествия по Запорожью, Н.И. Костомаров посетил Киев. Здесь он совершенно случайно узнал, что его бывшая невеста - Алина Леонтьевна Крагельская, к тому времени уже овдовевшая и носящая фамилию покойного мужа - Кисель, проживает в городе со своими тремя детьми. Это известие глубоко взволновало 56-летнего и так уже измотанного жизнью Костомарова. Получив адрес, он тотчас написал Алине Леонтьевне коротенькое письмо с просьбой о встрече. Ответ был положительным.

Они встретились через 26 лет, как старые друзья, но радость свидания омрачали мысли об утерянных годах.

«Вместо молодой девушки, как я ее оставлял, - писал Н.И.Костомаров, - я нашел пожилую даму и при том больную, мать троих полувзрослых детей. Наше свидание было столь же приятно, сколь и грустно: мы оба чувствовали, что безвозвратно прошло лучшее время жизни в разлуке».

Костомаров за эти годы тоже не помолодел: он уже перенёс инсульт, значительно ухудшилось его зрение. Но расставаться вновь после долгой разлуки бывшие жених и невеста не захотели. Костомаров принял приглашение Алины Леонтьевны погостить в её имении Дедовцы, а когда уезжал в Петербург, взял с собою старшую дочь Алины - Софью - с тем, чтобы устроить ее в Смольный институт.

Сблизиться окончательно старым друзьям помогли лишь тяжёлые житейские обстоятельства. В начале 1875 года Костомаров тяжело заболел. Считалось, что тифом, но некоторые врачи предполагали, помимо тифа, второй инсульт. Когда больной лежал в бреду, от тифа скончалась его мать Татьяна Петровна. Врачи долго скрывали от Костомарова её смерть - мать была единственным близким и родным человеком на протяжении всей жизни Николая Ивановича. Совершенно беспомощный в быту, историк не мог обойтись без матери даже в пустяках: найти носовой платок в комоде или закурить трубку…

И в этот момент пришла на помощь Алина Леонтьевна. Узнав о бедственном положении Костомарова, она бросила все свои дела и приехала в Петербург. Их свадьба состоялась уже 9 мая 1875 года в имении Алины Леонтьевны Дедовцы Прилукского уезда. Новобрачному было 58 лет, а его избраннице - 45. Костомаров усыновил всех детей А.Л. Кисель от первого брака. Семья супруги стала и его семьёй.

Алина Леонтьевна не просто заменила Костомарову мать, взяв на себя организацию быта известного историка. Она стала помощницей в работе, секретарём, чтицей и даже советчицей в учёных делах. Самые известные свои сочинения Костомаров написал и опубликовал, будучи уже женатым человеком. И в этом есть доля участия его супруги.

С тех пор лето историк проводил почти постоянно в селе Дедовцы, в 4-х верстах от г. Прилук (Полтавской губернии) и одно время был даже почетным попечителем Прилуцкой мужской гимназии. Зимой он жил в Петербурге, окруженный книгами и продолжая работать, несмотря на упадок сил и почти полную потерю зрения.

Из последних трудов его можно назвать «Начало единодержавия в древней Руси» и «Об историческом значении русского песенного народного творчества» (переработка магистерской диссертации). Начало второго было напечатано в журнале «Беседа» за 1872 год, а продолжение частью в «Русской Мысли» за 1880 и 1881 годы под названием «История казачества в памятниках южнорусского народного песнетворчества». Часть этого труда вошла в книгу «Литературное наследие» (СПб. 1890 г.) под названием «Семейный быт в произведениях южнорусского народного песенного творчества»; часть просто затерялась (см. «Киевская Старина», 1891 год, № 2, Документы и пр. ст. 316). Конец этой масштабной работы написан историком не был.

В то же время Костомаров писал «Русскую Историю в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», тоже не оконченную (заканчивается биографией Императрицы Елизаветы Петровны) и крупные труды по истории Малороссии, как продолжение прежних работ: «Руина», «Мазепа и Мазепинцы», «Павел Полуботок». Наконец, им был написан ряд автобиографий, имеющих не одно только личное значение.

Постоянно недомогавшему еще с 1875 года Костомарову особенно повредило то, что 25 января 1884 года он был сбит с ног экипажем под аркой Главного Штаба. Подобные случаи бывали с ним и раньше, ибо полуслепой, да к тому же увлечённый своими мыслями историк, часто не замечал того, что происходит вокруг. Но прежде Костомарову везло: он отделывался лёгкими травмами и быстро поправлялся. Случай же 25 января подкосил его совершенно. В начале 1885 года историк заболел и 7 апреля скончался. Похоронен он на Волковом кладбище на так называемых «литературных мостках», на могиле его поставлен памятник.

Елена Широкова

По материалам:

А.И.Маркевич, Русский биографический словарь

Таны и загадки истории.

В 50-е годы прошлого столетия проблемами истории саратовского края занимался известный русский и украинский историк Николай Иванович Костомаров (1817-1885), живший в Саратове с конца 40-х годов под надзором полиции.

Исторические труды Костомарова занимают видное место в русской исторической мысли прошлого столетия. Их отличает интерес к прошлому русского и украинского народов, стремление проникнуть в сущность и содержание народной жизни, большой интерес к народным движениям, тщательность и скрупулезность в работе над историческими источниками…

В Саратов Николай Иванович попадает уже сформировавшимся историком и общественным деятелем. В 1837 году он окончил историко-филологический факультет Харьковского университета. На рубеже 30-40-х годов XIX столетия им было выпущено несколько поэтических сборников. В 1841 году Костомаров представил запрещенную цензурой магистерскую диссертацию “О значении унии в истории Западной Руси”, а к весне 1843 года подготовил, а затем защитил новую диссертацию “Об истории и значении русской народной поэзии”.

Некоторое время Костомаров преподавал в средних учебных заведениях, а с осени 1845 года - в Киевском университете. Помимо преподавания, он много занимался этнографией, фольклором, литературной деятельностью. С конца 1845 года Костомаров становится членом тайного антиправительственного “Кирилло-Мефодиевского общества”, боровшегося за ликвидацию крепостничества, отмену сословий, объединение славянских народов, федеративную парламентскую республику с равными правами и политической автономией каждой народности. В 1847 году он был арестован, год провел в одиночной камере Петропавловской крепости, а затем выслан в Саратов по распоряжению царя, утвердившему приговор следственной комиссии по делу Кирилло-Мефодиевского братства. “...Бывший адъюнкт-профессор университета Св. Владимира коллежский асессор Николай Костомаров, вместе с другими лицами , - говорилось в документе, - составил в Киеве Украино-Славянское общество, в котором было рассуждаемо объединение славянских племен в одно государство, и сверх того, перевел с польского языка одну рукопись преступного содержания” . В Саратов он прибыл с предписанием “определить его на службу, но никак не по ученой части” . Определили переводчиком при губернском правлении с 29 января 1849 года.

Появление в провинциальном городе молодого университетского профессора было встречено местным обществом с крайним интересом. По словам очевидца, “это был мужчина среднего роста, лет тридцати, плотно сложенный, но несколько неуклюжий, каким он оставался всю жизнь. Гладко выбритое лицо его было очень подвижно; в нем заметны были нервные подергиванья, так что иногда казалось, что это были не самопроизвольные гримасы” . Причиной нервных движений лица были не столько испытания, перенесенные им в тюрьме, а следствие потрясения перенесенного в десятилетнем возрасте, когда ворами был убит его отец.

Жизнь и деятельность Костомарова в Саратове носила сложный и противоречивый характер. В разное время занимая должности секретаря губернского статистического комитета, переводчика губернского правления, редактора “Саратовских губернских ведомостей”, Костомаров довольно тесно сошелся с губернской администрацией, принимая, например, участие в наказании нескольких саратовских евреев за так называемые “ритуальные” убийства.

С другой стороны, Николай Иванович был так же тесно связан с передовой саратовской интеллигенцией, привлекая всеобщее внимание положением политического ссыльного. В 1851 году в доме писательницы М. Жуковой Костомаров познакомился с Николаем Гавриловичем Чернышевским , который явился к нему с поклоном от их общего знакомого, петербургского профессора-слависта И.И. Срезневского. “Я нашел в нем человека, к которому не мог не привязаться” , - сообщал Чернышевский профессору в ноябре 1851 года. Между ними установились довольно дружеские отношения, продолжавшиеся всю жизнь, хотя и не переросшие в идейную близость.

Существует довольно много свидетельств современников, проливающих свет на взаимоотношения Чернышевского и Костомарова. Так, А.Н. Пыпин в “Моих заметках” говорит, что Николай Гаврилович, ставший с января 1851 года учителем местной гимназии, "особенно сблизился с Костомаровым. Они виделись постоянно; это были люди достаточно высокого научного уровня, что в провинции встречалось нечасто. Чернышевский высоко оценивал труды Костомарова и сравнивал их с произведениями знаменитого Тьерри" . А.И. Розанов, однокашник Чернышевского по семинарии, наивно полагал, что с дружбы с Костомаровым началась слава Чернышевского как вольнодумца: “Так, как достоуважаемый всей Россией историк Н.И. Костомаров слыл в нашем Саратове, за человека крайних политических взглядов, то дружба с ним много повредила Н.Г. Чернышевскому в глазах гимназического начальства” . Сам Николай Гаврилович тоже высказался определенно: “Мы виделись очень часто, временами по целым месяцам каждый день, и почти каждый день просиживали вместе... Мой образ мыслей был в начале моего знакомства с ним уж довольно давно установившимся, И его образ мыслей я нашел тоже уж твердым... Обо многом судил он, по моему мнению, или совершенно правильно, или несравненно правильнее, чем большинство тогдашних русских ученых” . Даже через три с половиной десятилетия, когда их пути разошлись, Чернышевский по-прежнему высоко оценивал Костомарова. В 1889 году в предисловии к русскому переводу “Всеобщей истории” Вебера Николай Гаврилович скажет: “Костомаров был человек такой обширной учености, такого ума и так любил истину, что труды его имеют очень высокое научное достоинство. Его понятия о деятелях и событиях русской истории почти всегда или совпадают с истиной, или близки к ней” .

Чернышевский довольно трезво оценивал политические взгляды Костомарова. На вопрос Ольги Сократовны: будет ли Костомаров участвовать в революционном перевороте, Николай Гаврилович убежденно ответил: “Он слишком благороден, поэтичен; его испугает грязь, резня”.

“...У нас, - вспоминал саратовский историк Е.А. Белов, находившийся “в самых дружеских отношениях” и с Чернышевским и с Костомаровым, - бывали частые толки о событиях этого века и жаркие споры, особенно о событиях конца XVIII века. Процесс образования партий и их взаимные столкновения возбуждали жаркие споры. Н.И. Костомаров приписывал террор гибели жирондистов, Н.Г. Чернышевский и я доказывали, что террор в бессознательной самоуверенности приготовили сами жирондисты” .

От споров об эпохе французской революции незаметно переходили к обсуждению проблем отечественной истории. Чернышевский дорожил беседами с Костомаровым. “Знакомство с Николаем Ивановичем... - писал он И.И. Срезневскому, - отнимает у меня много времени, которого я, однако, не назову ни в коем случае потерянным” . Вместе с тем уже здесь обнаружились принципиальные различия либеральных и демократических воззрений двух друзей. “Это был человек крайностей, всегда стремившийся довести свое направление до последних пределов” , - скажет Костомаров в середине 80-х годов.

В Саратове Костомаров продолжил интенсивную научную деятельность. “Квартира Костомарова , - вспоминает один из его друзей той поры, - была завалена массой книг, из которых он черпал данные, дополняя их своими мыслями. Таким трудом Костомаров, будучи в Саратове, создал фолианты собственноручного писания, которые были взяты им с собою при отъезде в Петербург, и служили подспорьем в профессорской деятельности” . В Саратове, используя ранее собранные материалы, Костомаров создает монографию “Богдан Хмельницкий”, готовит материалы о “смутном времени”, о буржуазной революции во Франции, о Тадеуше Костюшке, пишет историко-беллетристические произведения: поэму “На руинах Пантикапея” и повесть “Сын”.

Написанная в период наибольшей близости с Чернышевским драматическая поэма “На руинах Пантикапея” содержит страстный, хотя и замаскированный историческими аллегориями, протест против режима Николая I. Опубликованная лишь в 1890 году, она получила высокую оценку Ивана Франко, говорившего, что поэма “принадлежит к значительным и глубоко продуманным поэтическим произведениям, которыми вправе гордиться русская литература XIX века” .

Живя в Саратове, Костомаров первое время продолжал переписку с невестой, надеясь добиться разрешения на брак. Как это видно из его воспоминаний, он написал матери невесты письмо с просьбой привезти дочь. Однако та решила, что сосланный профессор не пара Алине, и ответа он так и не получил. Выехать из Саратова ему как поднадзорному не позволялось, и только 25 января 1850 года он в рапорте на имя губернатора М.Л. Кожевникова попросил отпуск на четыре месяца, ссылаясь на нездоровье, которое намеревался поправить в водолечебных заведениях в Кочетке Харьковской губернии или Люстдорфе близ Одессы. С уведомлением "ведет себя хорошо" губернатор отослал прошение в Министерство внутренних дел. В марте пришел отказ. В конце этого же года Костомаров, адресуясь в III отделение, повторил попытку, но на этот раз, вероятно, по совету губернатора, причину выставил иную: отправиться в Киев для вступления в брак с дочерью умершего полковника Крагельского. Ответ из Петербурга за подписью шефа жандармов графа Орлова – "… объявить Костомарову, что он может предложить своей невесте прибыть для бракосочетания с ним в Саратов". В свою очередь губернатор лично 31 декабря 1850 года обратился к министру внутренних дел. Согласовав свое решение с начальником III отделения, министр в ответном документе от 4 мая 1851 года поездку в Киев разрешил, "но с тем, чтобы Костомаров находился там не более трех месяцев и чтобы во все время пребывания в Киеве продолжено было за ним полицейское наблюдение" .

Поездка состоялась. Сама А.Л. Крагельская впоследствии вспоминала, как однажды явился к ним в дом жандармский офицер, поведывавший о попытке Костомарова получить отпуск в Киев для бракосочетания. Необходимо было подписать документ, подтверждавший просьбу жениха. Мать подала какую-то бумагу – "ничего не видя перед собою, кроме указательного пальца матери, я машинально выполнила приказание и подписала" . Скорее всего, Алина подписала отказ. Мать нашла ей жениха, 11 ноября 1851 года она вышла замуж за М.Д. Киселя, с которым прожила до его смерти в 1870 году. О женихе Костомаров, вероятно, узнал во время своей поездки в Киев. По крайней мере, Н.Г. Чернышевский, познакомившийся с Костомаровым в Саратове, свидетельствовал: "Больше чем за полгода до замужества своей невесты он уже считал себя утратившим ее, это я знаю, потому что это он говорил мне с самого начала моего знакомства с ним" .

Один из знакомых Костомарова так передает подробности драматического момента, переживаемого Костомаровым в связи с потерей невесты: “Это был в полном смысле мученик: от тяжкого горя он хватал себя за свои длинные волосы; ломал пальцы, готов был биться головой о стену; глаза наливались кровью и приходили в какое-то исступление; влюбленный был живым мертвецом, близким к умопомешательству” .

Чувство к А.Л. Крагельской Костомаров сохранил на долгие годы. Узнав в 1875 году о смерти ее мужа, он сделал ей предложение. Их совместная жизнь продолжалась до смерти Костомарова в 1885 году.

Имена окружавших Костомарова в Саратове лиц известны нам почти с исчерпывающей полнотой. Это прежде всего А.Д. Горбунов, советник казенной палаты, увлекавшийся переводческой работой (известен его перевод поэмы А. Мицкевича “Конрад Валленрод”), и его брат П.Д. Горбунов. К А.Д. Горбунову Костомаров явился в 1848 году с рекомендательным письмом от одного из петербургских чиновников и был тепло им принят. Тогда же Николай Иванович познакомился близко с семейством стряпчего Д.Е. Ступина, младшая дочь которого Наталья едва не стала его женой. В 1850 году произошло знакомство с поэтессой А.Н. Пасхаловой, а в 1855 году состоялось знакомство с Д.Л. Мордовцевым , мужем А.Н. Пасхаловой. Они поддерживали отношения до конца жизни историка. Часто друзья собирались вблизи Саратова на даче двоюродного брата А.Н. Пасхаловой - И.Д. Эсмонта. Врач С.Ф. Стефани, князь В.А. Щербатов , чиновник И.А. Ган, А.Н. Бекетов (брат бывшего ректора Петербургского университета), ссыльные поляки Минкевич и Хмелевский, Д.Л. Мордовцев и его брат И.Л. Мордовцев - таков близкий Костомарову круг лиц, указываемых современником.

Пребывание Костомарова в Саратове заставило его обратиться к некоторым проблемам местной истории. Он жадно интересовался саратовским фольклором. Вместе с А.Н. Пасхаловой-Мордовцевой Костомаров организовал сбор и обработку народных песен, сказок, легенд. Значительная часть их была опубликована в местной прессе, а в 1862 году - в “Летописях русской литературы и древности”. Николай Иванович изучал развитие местных производительных сил, занимался обработкой местных статистических данных. Николай Иванович анализировал социально-экономические процессы, происходившие в Саратовском Поволжье в середине XIX столетия, стремился выявить общественные противоречия. Об интересе Костомарова к истории Саратовского края свидетельствует письмо о нем начальника губернии, направленное в духовное ведомство в октябре 1854 года: “...Прошу Духовную консисторию сообщать означенному чиновнику точные и удовлетворительные сведения и исполнять его законные требования относительно статистики, географии, этнографии и истории вверенной мне губернии” .

Костомаровым были написаны очерки о Петровске и Вольске, обследованы некоторые местные архивы. Значительную часть собранных документов (например, о Е. Пугачеве) Костомаров передал своему ученику и преемнику в деле изучения саратовского края Мордовцеву. “Я отдал материалы Д.Л. Мордовцеву, - рассказывал позднее сам Николай Иванович, - а сам не решился писать Пугачева, так как мне объявили, что не дадут в архиве нужных бумаг” . На основе данных по саратовскому краю Костомаров совместно с Мордовцевым пытался подготовить сборник о крестьянских восстаниях первой половины XIX века, но замысел остался незавершенным, так как губернатор запретил публикацию книги.

Особый интерес представляет написанная в Саратове историческая монография Костомарова “Бунт Стеньки Разина”, первый вариант которой под названием “Стенька Разин и удалые молодцы XVII века” публиковался в 1853 году на страницах “Саратовских губернских ведомостей”. Некоторые разделы этой работы посвящены событиям восстания Разина в Саратовском Поволжье. Работа Костомарова вызвала большой общественный резонанс, конспектировалась К. Марксом, узнавшим о ней от русского народника Даниэльсона. О силе ее художественного воздействия на читателей хорошо говорит А.М. Горький в рассказе “Коновалов”: “По мере того, как историк рисовал кистью художника фигуру Степана Тимофеевича и “князь волжской вольницы” вырастал со страниц книги, Коновалов перерождался. Ранее скучный и равнодушный, с глазами, затуманенными ленивой дремотой, - он, постепенно и незаметно для меня, предстал предо мной в поразительно новом виде... Нечто львиное, огневое было в его сжатой в ком мускулов фигуре” .

Литературоведы справедливо говорят, что исследование Костомарова, подробное обсуждение деталей этой работы уже тогда давало Чернышевскому историческую перспективу для осмысления образа Рахметова. Один из персонажей романа “Пролог” Волгин вспоминает песню “Мы не воры, мы не разбойнички”, записанную Костомаровым и опубликованную вначале в “Саратовских губернских ведомостях”, а затем в отдельной книге о Разине.

В 1858 году в “Памятной книжке Саратовской губернии” была опубликована работа Костомарова “Очерк истории Саратовского края от присоединения его к русской державе до вступления на престол Николая I”. Костомаров постарался нарисовать широкую, обобщающую картину процессов, происходивших в Поволжье в XVI-XVIII столетиях. Подчеркивая значимость для хозяйственного развития Русского государства Волжского торгового пути, он ставил вопрос о заселении Саратовского края как следствии государственной политики. Саратов, по мнению историка, был основан в царствование Федора Ивановича на левом берегу Волги. Однако от установления более точной даты Николай Иванович уклонился. В конце XVII столетия, полагал Костомаров, Саратов был перенесен на правый берег. Костомаров выясняет значение присоединения Нижнего Поволжья к Русскому государству, подчеркивая: “Волга сделалась единственным тогда путем этого новооткрытого знакомства запада с востоком” .

Он соглашался с утверждениями А.Ф. Леопольдова и Р.А. Фадеева, что необходимость развития волжской торговли поставила вопрос о строительстве по берегам Волги русских городов-крепостей, в числе которых оказался и Саратов. Костомаров выделяет в Саратовском Поволжье в XVI-XVII веках наличие двух противоборствующих сил: волжское казачество, являвшееся выражением “старой вечевой вольницы”, и самодержавное государство, стремившееся подчинить казачество “под сиятельным скипетром порядка и власти новому образу политического и бытового существования России”. Это столкновение, по мнению Костомарова, и определило дальнейшее развитие данного региона. Возникнув во второй половине XVI столетия, волжское казачество, в изображении Костомарова, представляло военную организацию, основанную на ярко выраженных демократических принципах управления. Вне поля зрения историка, таким образом, осталась проблема социальной дифференциации казачьего войска. Он оказался не в состоянии разобраться во внутренних процессах, происходящих в казачьих общинах.

С 1855 года, после смерти Николая I, жизнь Николая Ивановича начинает меняться. Ему разрешаются поездки в столицу для работы в центральных архивах. А в 1859 году он окончательно перебирается в Петербург, где становится профессором русской истории Петербургского университета.

По свидетельству современников, Костомаров в старости "любил рассказывать о своем прошлом", и эти рассказы, несомненно, касались Саратова. "Поэтическая натура", "крупный ученый и художественный талант" – это закрепившаяся за Костомаровым характеристика своим истоком имела и его подневольное, но наполненное молодой творческой энергией саратовское десятилетие.

Использованные материалы: - Деченко А. Десять лет под надзором. - Памятники Отечества: Сердце Поволжья. - М.: Памятники Отечества, 1998.
- Демченко А. Н.И. Костомаров в Саратове. - Саратовское Поволжье в панораме веков: история, традиции, проблемы. Материалы межрегиональных науч.краеведческих чтений 7-8 апреля 2000 года. – Саратов: Изд-во СГУ, 2000.

Осторожно - история!
К 200-летию Николая Ивановича Костомарова

Если бы Николай Иванович, уроженец Воронежской губернии, членкор Императорской академии, действительный статский советник, узнал, как распорядятся его наследием в ХХ и ХХI веках, он, пожалуй, мог и пересмотреть свои украинофильские взгляды. Если бы Костомаров мог предвидеть, что Харьков, университет которого он окончил, окажется на территории враждебного России государства, вполне вероятно, не организовал бы и тайное Кирилло-Мефодиевское братство - своеобразный штаб по «освобождению Украины». Ещё Костомаров и укрофилия

Николай Костомаров. Художник Николай Ге. 1870 год

Иллюстрации к "Н. И. Костомаров: биографическая справка"

Два начала
Андрей Тесля , историк

Судьба Николая Костомарова, в том числе и посмертная, сложилась одновременно причудливо и закономерно. Начнём с того, что определить, был ли он «русским» или «украинцем», затруднительно, даже если руководствоваться его собственными оценками.

Когда Костомаров являлся создателем и одним из ключевых действующих лиц Кирилло-Мефодиевского общества (1845-1847), первого модерного националистического украинского движения, он определял себя как «русского», «великоросса», а в 1870-е годы, когда его националистическая позиция стала гораздо более компромиссной, умеренной, он уже считал себя «украинцем».

Позднее, в первой половине XX века, историками будет интенсивно обсуждаться вопрос - следует ли включать его в курс русской историографии или же он принадлежит украинской, а если и той и другой, то как разделить его научное и просветительское наследие между двумя национальными историографиями.

Подобная ситуация типична для фигур «пограничья»: они одновременно принадлежат к разным сообществам. И в то же время каждое из сообществ (национальных, культурных и т.п.) вынуждено отбрасывать или «уводить в тень» те черты, которые препятствуют прямолинейной трактовке.

Костомаров был типичным - в смысле отнюдь не «усреднённости», но полноты проявления типа - историком-романтиком: целью исторического труда для него являлось воспроизведение прошлого, он стремился передать «дух» прошлого, понимая при этом под последним не «яркие события» и «великих личностей», но в первую очередь историю «народа». Именно народ выступал для него подлинным героем истории, о нём, о его прошлом должна была рассказывать наука - для того, чтобы явиться инструментом самосознания в настоящем.

Сказанному внешне противоречит перечень основных трудов Костомарова - начиная со сделавшего его знаменитым во всей читающей России «Богдана Хмельницкого» (1858) до создававшейся позднее «Русской истории в жизнеописаниях главнейших её деятелей». Костомаров всегда писал либо о больших личностях, по крайней мере лицах, заметных в истории, либо о масштабных событиях - таких, как «Смутное время» или «Последние годы Речи Посполитой». И тем не менее для него самого в этом не было противоречия - народ проявляется в своих выдающихся людях, он становится виден в великих событиях. И чтобы понять, осознать эти события, надлежит знать и понимать повседневность, обычный, рядовой уклад жизни - отсюда его обширные бытовые описания.

Русская история виделась ему как история противоборства двух последовательно сменявших друг друга начал - федералистского, вечевого и государственного, самодержавного. Первое дольше всего удержалось на юге, среди «южнорусской народности», второе обрело своего носителя в Московском государстве, созданном великорусами. Поздние проявления первого начала Костомаров видел в народных бунтах, в казатчине.

«Мы симпатизируем им, - утверждал Костомаров, - поскольку они являются выражением стремления к свободе, но успех их, доведись им одержать победу, стал бы лишь другим выражением того же начала, против которого они боролись». Начало Москвы, по Костомарову, чудовищно - и в то же время исторически неизбежно, государственные люди Москвы вызывают чувство нравственного негодования, но только такие могли достичь исторического успеха.

Книги Костомарова читались сочувственным взглядом - читатель нередко вычитывал даже больше, чем имел в виду автор, неслучайно его сочинения были столь популярны среди народников. Они видели в них не столько повествование о казацкой вольнице, сколько об истории прошлой русской свободы - на Украине, в Новгороде, в Пскове, а также о способности русских людей самим решать свою судьбу, что они доказали во времена Смуты.

Превратно понятый
Олег Неменский , историк, публицист

Есть по меньшей мере два Костомарова - в России его знают как русского историка, а на Украине как одного из отцов украинской нации. Но настоящего Костомарова сейчас мало кто слышит. Он политически неуместен и здесь, и там, а некоторые его тексты читаются ныне совсем не так, как при его жизни.

Его сочинения часто переиздаются, хотя это тексты человека, который великорусскую жизнь явно не понимал и не любил. Себя он чувствовал представителем малорусской народности, заботе о которой он отдавал много сил.

В 1846 году, основав в Киеве тайное Кирилло-Мефодиевское братство, Костомаров вместе с П. Кулишом написали небольшие сочинения, где впервые говорилось об особом украинском народе. Это дало начало движению украинофильства, которое принято считать своего рода ранней редакцией украинского национализма. Однако вся дальнейшая деятельность и Костомарова, и Кулиша скорее говорит об обратном.

Земли Юго-Западной Руси в начале XIX века заметно ощутили на себе действие имперского центра, который пришёл сюда со своими стандартами, в том числе в сфере культуры и исторической памяти. Важнейшим текстом по истории, ставшим каноном и литературного языка, и модели прошлого, стала издававшаяся всю первую четверть века «История государства Российского» Н. Карамзина. Это была не история народа, а история государственности, сводящаяся к истории правителей. Западная Русь, которая до недавнего времени жила в составе иных государств, просто выпадала из рассмотрения, а в итоге и из общественного внимания. Весь многолетний опыт её истории, культуры - всё это оказывалось как бы незначимым. И вот нашлись люди, пожелавшие защитить своеобразие малорусской жизни.

Костомаров поставил цель - выявить исторические особенности разных частей русского народа, независимо от их участия в государственном строительстве. Он писал: «Найти и уловить эти особенности народной жизни частей русского государства составляло для меня задачу моих занятий историей». Но очень важно подчеркнуть: Костомаров никогда не говорил о нерусскости описываемой им Украины. Наоборот, пытался придать представлениям о русском народе более сложносоставной характер, учитывающий «своеобразные признаки южнорусской народности»: «Оказывается, что русская народность не едина; их две, а кто знает, может быть, их откроется и более, и тем не менее они - русские», - писал он в программном тексте «Две русские народности».

В отличие от более поздних украинских националистов, Костомаров заявлял о необходимости «мыслить на общерусском языке» и подчёркивал своё русское самосознание. Он говорил о «принадлежности» украинцев «к общему русскому миру», об их «древней связи с общерусским миром», с «русским материком». Сейчас за такие взгляды на Украине можно легко попасть в список «врагов нации». В отличие от националистов, Костомаров выступал не за отделение от этого материка, а наоборот, против «московского партикуляризма», как он называл стремление великороссов считать только себя, свою историю и традицию по-настоящему русскими. Он хотел видеть Юго-Западную Русь равноправной частью единой русской общности: «Малорусы же никогда не были покорены и присоединены к России, а издревле составляли одну из стихий, из которых складывалось русское государственное тело».

Злой насмешкой и укором выглядят сейчас слова Костомарова об идеях обособления Украины от России: «Только при глубоком незнании смысла нашей прошедшей истории, при непонимании духа и понятий народных можно дойти до нелепых опасений расторжения связи двух русских народностей при их равноправности». «Мысль об отделении Малой России от империи, - отмечал он, - …в одинаковой степени нелепа, как мысль о самобытности всякого удельного княжения, на которые когда-то разбивалась Русская земля…»

Да, его желание обосновать равноправие и взаимозависимость «двух русских народностей» сыграло с ним злую шутку: описывая их исторические характеры как прямо противоположные (и потому взаимно дополняющие друг друга в общем государстве), он во многом задал тон другим сочинениям, авторы которых пытались описывать противоположность украинцев русским уже как аргумент в пользу размежевания. Но за этим кроется и гораздо большая проблема: трудно отказать местной традиции в праве отстаивать свою особость, но как предотвратить эволюцию этой защиты в открытое противостояние? Этот вопрос актуален и сегодня, однако труды Костомарова, а особенно их дальнейшая судьба, к сожалению, не дают нам ответа.

И всё же заданная им модель разных «русских народностей», которых он со временем нашёл аж шесть, заставляет о многом задумываться. Сейчас, когда на Украине идёт война идентичностей, решается вопрос, кому она достанется - тем, кто видит себя особыми русскими - да, не великорусами, а наследниками местной русской традиции, или тем, для кого всё русское видится злом, подлежащим уничтожению. В этом конфликте Костомаров явно не на стороне последних.