Максим горький - тоска. Анализ рассказа «Симплонский туннель

I

Человек в цилиндре орет что-то рыдающим голосом, офицер смотрит на него и пожимает плечами, - он должен заместить вагоновожатых своими солдатами, но у него нет приказа бороться с забастовавшими.

Тогда цилиндр, окруженный какими-то угодливыми людьми, бросается в сторону карабинеров, - вот они тронулись, подходят, наклоняются к лежащим на рельсах, хотят поднять их.

Началась борьба, возня, но - вдруг вся серая, пыльная толпа зрителей покачнулась, взревела, взвыла, хлынула на рельсы, - человек в панаме сорвал с головы свою шляпу, подбросил ее в воздух и первый лег на землю рядом с забастовщиком, хлопнув его по плечу и крича в лицо его ободряющим голосом.

А за ним на рельсы стали падать точно им ноги подрезали - какие-то веселые шумные люди, люди, которых не было здесь за две минуты до этого момента. Они бросались на землю, смеясь, строили друг другу гримасы и кричали офицеру, который, потрясая перчатками под носом человека в цилиндре, что-то говорил ему, усмехаясь, встряхивая красивой головой.

А на рельсы всё сыпались люди, женщины бросали свои корзины и какие-то узлы, со смехом ложились мальчишки, свертываясь калачиком, точно озябшие собаки, перекатывались с боку на бок, пачкаясь в пыли, какие-то прилично одетые люди.

Пятеро солдат с площадки первого вагона смотрели вниз на груду тел под колесами и - хохотали, качаясь на ногах, держась за стойки, закидывая головы вверх и выгибаясь, теперь - они не похожи на жестяные заводные игрушки.

Через полчаса по всему Неаполю с визгом и скрипом мчались вагоны трамвая, на площадках стояли, весело ухмыляясь, победители, и вдоль вагонов ходили они же, вежливо спрашивая:

Бильетти?!

Люди, протягивая им красные и желтые бумажки, подмигивают, улыбаются, добродушно ворчат.

II

Над нею, на высоком пьедестале - фигура Колумба, мечтателя, который много пострадал за то, что верил, и - победил, потому что верил. Он и теперь смотрит вниз на людей, как бы говоря мраморными устами:

«Побеждают только верующие».

У ног его, вокруг пьедестала, музыканты разложили медные трубы, медь на солнце сверкает, точно золото.

Вогнутым полукругом стоит тяжелое мраморное здание вокзала, раскинув свои крылья, точно желая обнять людей. Из порта доносится тяжкое дыхание пароходов, глухая работа винта в воде, звон цепей, свистки и крики - на площади тихо, душно и всё облито жарким солнцем. На балконах и в окнах домов - женщины, с цветами в руках, празднично одетые фигурки детей, точно цветы.

Свистит, подбегая к станции, локомотив - толпа дрогнула, точно черные птицы, взлетело над головами несколько измятых шляп, музыканты берут трубы, какие-то серьезные, пожилые люди, охорашиваясь, выступают вперед, обращаются лицом к толпе и говорят что-то, размахивая руками вправо и влево.

Тяжело и не торопясь толпа расступилась, очистив широкий проход в улицу.

Там забастовка, в Парме. Хозяева не уступают, рабочим стало трудно, и вот они, собрав своих детей, уже начавших хворать от голода, отправили их товарищам в Геную.

Из-за колонн вокзала идет стройная процессия маленьких людей, они полуодеты и кажутся мохнатыми в своих лохмотьях, мохнатыми, точно какие-то странные зверьки. Идут, держась за руки, по пяти в ряд - очень маленькие, пыльные, видимо, усталые. Их лица серьезны, но глаза блестят живо и ясно, и когда музыка играет встречу им гимн Гарибальди, - по этим худеньким, острым и голодным личикам пробегает, веселою рябью, улыбка удовольствия.

Толпа приветствует людей будущего оглушительным криком, пред ними склоняются знамена, ревет медь труб, оглушая и ослепляя детей, - они несколько ошеломлены этим приемом, на секунду подаются назад и вдруг - как-то сразу вытянулись, выросли, сгрудились в одно тело и сотнями голосов, но звуком одной груди, крикнули:

Да здравствует молодая Парма! - гремит толпа, опрокидываясь на них.

Evviva Italia!

Почти все дети расхватаны по рукам, они сидят на плечах взрослых, прижаты к широким грудям каких-то суровых усатых людей; музыка едва слышна в шуме, смехе и криках.

В толпе ныряют женщины, разбирая оставшихся приезжих, и кричат друг другу:

Вы берете двоих, Аннита?

Да. Вы тоже?

И для безногой Маргариты одного...

Всюду веселое возбуждение, праздничные лица, влажные добрые глаза, и уже кое-где дети забастовщиков жуют хлеб.

В наше время об этом не думали! - говорит старик с птичьим носом и черной сигарой в зубах.

А - так просто...

Да! Это просто и умно.

Старик вынул сигару изо рта, посмотрел на ее конец и, вздохнув, стряхнул пепел. А потом, увидав около себя двух ребят из Пармы, видимо, братьев, сделал грозное лицо, ощетинился, - они смотрели на него серьезно, - нахлобучил шляпу на глаза, развел руки, дети, прижавшись друг ко другу, нахмурились, отступая, старик вдруг присел на корточки и громко, очень похоже, пропел петухом. Дети захохотали, топая голыми пятками по камням, а он - встал, поправил шляпу и, решив, что сделал всё, что надо, покачиваясь на неверных ногах, отошел прочь.

Горбатая и седая женщина с лицом бабы-яги и жесткими серыми волосами на костлявом подбородке стоит у подножия статуи Колумба и - плачет, отирая красные глаза концом выцветшей шали. Темная и уродливая, она так странно одинока среди возбужденной толпы людей...

Приплясывая, идет черноволосая генуэзка, ведя за руку человека лет семи от роду, в деревянных башмаках и серой шляпе до плеч. Он встряхивает головенкой, чтобы сбросить шляпу на затылок, а она всё падает ему на лицо, женщина срывает ее с маленькой головы и, высоко взмахнув ею, что-то поет и смеется, мальчуган смотрит на нее, закинув голову, - весь улыбка, потом подпрыгивает, желая достать шляпу, и оба она исчезают.

Высокий человек в кожаном переднике, с голыми огромными руками, держит на плече девочку лет шести, серенькую, точно мышь, и говорит женщине, идущей рядом с ним, ведя за руку мальчугана, рыжего, как огонь:

Понимаешь, - если это привьется... Нас трудно будет одолеть, а?

И густо, громко, торжествующе хохочет и, подбрасывая свою маленькую ношу в синий воздух, кричит:

Душный полдень, где-то только что бухнула пушка - мягкий, странный звук, точно лопнуло огромное гнилое яйцо. В воздухе, потрясенном взрывом, едкие запахи города стали ощутимее, острей пахнет оливковым маслом, чесноком, вином и нагретою пылью.

Жаркий шум южного дня, покрытый тяжелым вздохом пушки, на секунду прижался к нагретым камням мостовых и, снова вскинувшись над улицами, потек в море широкой мутной рекой.

Город - празднично ярок и пестр, как богато расшитая риза священника; в его страстных криках, трепете и стонах богослужебно звучит пение жизни. Каждый город - храм, возведенный трудами людей, всякая работа - молитва Будущему.

Солнце - в зените, раскаленное синее небо ослепляет, как будто из каждой его точки на землю, на море падает огненно-синий луч, глубоко вонзаясь в камень города и воду. Море блестит, словно шелк, густо расшитый серебром, и, чуть касаясь набережной сонными движениями зеленоватых теплых волн, тихо поет мудрую песню об источнике жизни и счастья - солнце.

Пыльные, потные люди, весело и шумно перекликаясь, бегут обедать, многие спешат на берег и, быстро сбросив серые одежды, прыгают в море, - смуглые тела, падая в воду, тотчас становятся до смешного маленькими, точно темные крупинки пыли в большой чаше вина.

Шелковые всплески воды, радостные крики освеженного тела, громкий смех и визг ребятишек - всё это и радужные брызги моря, разбитого прыжками людей, - вздымается к солнцу, как веселая жертва ему.

На тротуаре в тени большого дома сидят, готовясь обедать, четверо мостовщиков - серые, сухие и крепкие камни. Седой старик, покрытый пылью, точно пеплом осыпан, прищурив хищный, зоркий глаз, режет ножом длинный хлеб, следя, чтобы каждый кусок был не меньше другого. На голове у него красный вязаный колпак с кистью, она падает ему на лицо, старик встряхивает большой, апостольской головою, и его длинный нос попугая сопит, раздуваются ноздри.

Рядом с ним на теплых камнях лежит, вверх грудью, бронзовый и черный, точно жук, молодец; на лицо ему прыгают крошки хлеба, он лениво щурит глаза и поет что-то вполголоса, - точно сквозь сон. А еще двое сидят, прислонясь спинами к белым стенам дома, и дремлют.

К ним идет мальчик с фьяской вина в руке и небольшим узлом в другой, идет, вскинув голову, и кричит звонко, точно птица, не видя, что сквозь солому, которой обернута бутылка, падают на землю, кроваво сверкая, точно рубины, тяжелые капли густого вина.

Старик заметил это, положил хлеб и нож на грудь юноши, тревожно махая рукою, зовет мальчика:

Скорее, слепой! Смотри - вино!

Мальчик приподнял фьяску в уровень с лицом, ахнул и быстро подбежал к мостовщикам - они все зашевелились, взволнованно закричали, ощупывая фьяску, а мальчишка стрелою умчался куда-то во двор и столь же быстро выскочил оттуда с большим желтым блюдом в руках. Блюдо поставили на землю, и старик внимательно льет в него красную живую струю, - четыре пары глаз любуются игрою вина на солнце, сухие губы людей жадно вздрагивают.

Идет женщина в бледно-голубом платье, на ее черных волосах золотистый кружевной шарф, четко стучат высокие каблуки коричневых ботинок. Она ведет за руку маленькую кудрявую девочку; размахивая правой рукой с двумя цветками алой гвоздики в ней, девочка качается на ходу, распевая:

Остановясь за спиною старого мостовщика, замолчала, приподнялась на носки и через плечо старика серьезно смотрит, как течет вино в желтую чашу, течет и звучит, точно продолжая ее песню.

Девочка освободила руку из руки женщины, оборвала лепестки цветов и, высоко подняв ручонку, темную, точно крыло воробья, бросила алые цветы в чашу вина.

Четверо людей вздрогнули, сердито вскинули пыльные головы - девочка била в ладоши и смеялась, притопывая маленькими ногами, сконфуженная мать ловила ее руку, что-то говоря высоким голосом, мальчишка - хохотал, перегибаясь, а в чаше, по темному вину, точно розовые лодочки, плавали лепестки цветов.

Старик достал откуда-то стакан, зачерпнул вина вместе с цветами, тяжело поднялся на колени и, поднося стакан ко рту, успокоительно, серьезно сказал:

Ничего, синьора! Дар ребенка - дар бога... Ваше здоровье, красивая синьора, и твое тоже, дитя! Будь красивой, как мать, и вдвое счастлива...

Сунул седые усы в стакан, прищурил глаза и медленными глотками, почмокивая, шевеля кривым носом, высосал темную влагу.

Мать, улыбаясь и кланяясь, пошла прочь, ведя девочку за руку, а та качалась, шаркая ножонками по камню, и кричала, щурясь:

О, ма-а... о, миа, миа-а...

Мостовщики, устало поворачивая головы, смотрят на вино и вслед девочке, смотрят и, улыбаясь, быстрыми языками южан что-то говорят друг другу.

А в чаше, на поверхности темно-красного вина, качаются алые лепестки цветов.

Поет море, гудит город, ярко сверкает солнце, творя сказки.

Синее спокойное озеро в глубокой раме гор, окрыленных вечным снегом, темное кружево садов пышными складками опускается к воде, с берега смотрят в воду белые дома, кажется, что они построены из сахара, и всё вокруг похоже на тихий сон ребенка.

Утро. С гор ласково течет запах цветов, только что взошло солнце; на листьях деревьев, на стеблях трав еще блестит роса. Серая лента дороги брошена в тихое ущелье гор, дорога мощена камнем, но кажется мягкой, как бархат, хочется погладить ее рукою.

Около груды щебня сидит черный, как жук, рабочий, на груди у него медаль, лицо смелое и ласковое.

Положив бронзовые кисти рук на колена свои, приподняв голову, он смотрит в лицо прохожего, стоящего под каштаном, говоря ему:

Это, синьор, медаль за работу в Симплонском туннеле.

И, опустив глаза на грудь, ласково усмехается красивому куску металла.

Э, всякая работа трудна, до времени, пока ее не полюбишь, а потом - она возбуждает и становится легче. Все-таки - да, было трудно!

Он тихонько покачал головой, улыбаясь солнцу, внезапно оживился, взмахнул рукою, черные глаза заблестели.

Было даже страшно, иногда. Ведь и земля должна что-нибудь чувствовать - не так ли? Когда мы вошли в нее глубоко, прорезав в горе эту рану, - земля там, внутри, встретила нас сурово. Она дышала на нас жарким дыханием, от него замирало сердце, голова становилась тяжелой и болели кости, - это испытано многими! Потом она сбрасывала на людей камни и обливала нас горячей водой; это было очень страшно! Порою, при огне, вода становилась красной, и отец мой говорил мне: «Ранили мы землю, потопит, сожжет она всех нас своею кровью, увидишь!» Конечно, это фантазия, но когда такие слова слышишь глубоко в земле, среди душной тьмы, плачевного хлюпанья воды и скрежета железа о камень, - забываешь о фантазиях. Там всё было фантастично, дорогой синьор; мы, люди, - такие маленькие, и она, эта гора, - до небес, гора, которой мы сверлили чрево... это надо видеть, чтоб понять! Надо видеть черный зев, прорезанный нами, маленьких людей, входящих в него утром, на восходе солнца, а солнце смотрит печально вслед уходящим в недра земли, - надо видеть машины, угрюмое лицо горы, слышать темный гул глубоко в ней и эхо взрывов, точно хохот безумного.

Он осмотрел свои руки, поправил на синей куртке жетон, тихонько вздохнул.

Человек - умеет работать! - продолжал он с гордостью. - О, синьор, маленький человек, когда он хочет работать, - непобедимая сила! И поверьте: в конце концов этот маленький человек сделает все, чего хочет. Мой отец сначала не верил в это.

- «Прорезать гору насквозь из страны в страну, - говорил он, - это против бога, разделившего землю стенами гор, - вы увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся, мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал думать почти так же, как вот я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим:

- «Дети бога», - это любимая его поговорка, потому что он был добрый и религиозный человек, - «дети бога, так нельзя бороться с землей, она отомстит за свои раны и останется непобежденной! Вот вы увидите: просверлим мы гору до сердца, и когда коснемся его, - оно сожжет нас, бросит в нас огонь, потому что сердце земли - огненное, это знают все! Возделывать землю - это так, помогать ее родам - нам заповедано, а мы искажаем ее лицо, ее формы. Смотрите: чем дальше врываемся мы в гору, тем горячее воздух и труднее дышать»...

Человек тихонько засмеялся, подкручивая усы пальцами обеих рук.

Не один он думал так, и это верно было: чем дальше - тем горячее в туннеле, тем больше хворало и падало в землю людей. И всё сильнее текли горячие ключи, осыпалась порода, а двое наших, из Лугано, сошли с ума. Ночами в казарме у нас многие бредили, стонали и вскакивали с постелей в некоем ужасе...

- «Разве я не прав?» - говорил отец, со страхом в глазах и кашляя всё чаще, глуше... - «Разве я не прав? - говорил он. - Это непобедимо, земля!»

И наконец - лег, чтобы уже не встать никогда. Он был крепок, мой старик, он больше трех недель спорил со смертью, упорно, без жалоб, как человек, который знает себе цену.

- «Моя работа - кончена, Паоло, - сказал он мне однажды ночью. - Береги себя и возвращайся домой, да сопутствует тебе мадонна!» Потом долго молчал, закрыв глаза, задыхаясь.

Человек встал на ноги, оглядел горы и потянулся с такой силою, что затрещали сухожилия.

Взял за руку меня, привлек к себе и говорит - святая правда, синьор! - «Знаешь, Паоло, сын мой, я все-таки думаю, что это совершится: мы и те, что идут с другой стороны, найдем друг друга в горе, мы встретимся - ты веришь в это?»

Я - верил.

- «Хорошо, сын мой! Так и надо: всё надо делать с верой в благостный исход и в бога, который помогает, молитвами мадонны, добрым делам. Я прошу тебя, сын, если это случится, если сойдутся люди - приди ко мне на могилу и скажи: отец - сделано! Чтобы я знал!»

Это было хорошо, дорогой синьор, и я обещал ему. Он умер через пять дней после этих слов, а за два дня до смерти просил меня и других, чтоб его зарыли там, на месте, где он работал в туннеле, очень просил, но это уже бред, я думаю...

Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти отца - это был безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там, под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам под землею - вы поймите, синьор, - под огромною тяжестью земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!

Много дней слышали мы эти звуки, такие гулкие, с каждым днем они становились всё понятнее, яснее, и нами овладевало радостное бешенство победителей - мы работали, как злые духи, как бесплотные, не ощущая усталости, не требуя указаний, - это было хорошо, как танец в солнечный день, честное слово! И все мы стали так милы и добры, как дети. Ах, если бы вы знали, как сильно, как нестерпимо страстно желание встретить человека во тьме, под землей, куда ты, точно крот, врывался долгие месяцы!

Он весь вспыхнул, подошел вплоть к слушателю и, заглядывая в глаза ему своими глубокими человечьими глазами, тихо и радостно продолжал:

А когда наконец рушился пласт породы, и в отверстии засверкал красный огонь факела, и чье-то черное, облитое слезами радости лицо, и еще факелы и лица, и загремели крики победы, крики радости, - о, это лучший день моей жизни, и, вспоминая его, я чувствую - нет, я не даром жил! Была работа, моя работа, святая работа, синьор, говорю я вам! И когда мы вышли из-под земли на солнце, то многие, ложась на землю грудью, целовали ее, плакали - и это было так хорошо, как сказка! Да, целовали побежденную гору, целовали землю - в тот день особенно близка и понятна стала она мне, синьор, и полюбил я ее, как женщину!

Конечно, я пошел к отцу, о да! Конечно, - хотя я знаю, что мертвые не могут ничего слышать, но я пошел: надо уважать желания тех, кто трудился для нас и не менее нас страдал, - не так ли?

Да, да, я пошел к нему на могилу, постучал о землю ногой и сказал, - как он желал этого:

- «Отец - сделано! - сказал я. - Люди - победили. Сделано, отец!»

Молодой музыкант, пристально глядя в даль черными глазами, тихонько говорил:

Музыка, которую я хотел бы написать, такова:

«По дороге к большому городу не спеша идет мальчик.

Город лег на землю тяжелыми грудами зданий, прижался к ней и стонет и глухо ворчит. Издали кажется, как будто он - только что разрушен пожаром, ибо над ним еще не угасло кровавое пламя заката и кресты его церквей, вершины башен, флюгера - раскалены докрасна.

Края черных туч тоже в огне, на красных пятнах зловеще рисуются угловатые куски огромных строений; там и тут, точно раны, сверкают стекла; разрушенный, измученный город - место неутомимого боя за счастье - истекает кровью, и она дымится, горячая, желтоватым удушливым дымом.
Мальчик идет в сумраке поля по широкой серой ленте дороги; прямая, точно шпага, она вонзается в бок города, неуклонно направленная могучей незримой рукою. Деревья по сторонам ее, точно незажженные факелы, их черные большие кисти неподвижны над молчаливою, чего-то ожидающей землей.

Небо покрыто облаками, звезд не видно, теней нет; поздний вечер печален и тих, только медленные и легкие шаги мальчика едва слышны в сумеречном, утомленном молчании засыпающих полей.

А вслед мальчику бесшумно идет ночь, закрывая черною мантией забвения даль, откуда он вышел.

Сгущаясь, сумрак прячет в теплом объятии своем покорно приникшие к земле белые и красные дома, сиротливо разбросанные по холмам. Сады, деревья, трубы - всё вокруг чернеет, исчезает, раздавленное тьмою ночи, - точно пугаясь маленькой фигурки с палкой в руке, прячась от нее или играя с нею.

Он же идет молча и спокойно смотрит на город, не ускоряя шага, одинокий, маленький, словно несущий что-то необходимое, давно ожидаемое всеми там, в городе, где уже тревожно загораются встречу ему голубые, желтые и красные огни.

Закат - погас. Расплавились, исчезли кресты, флюгера и железные вершины башен, город стал ниже, меньше и плотнее прижался к немой земле.

Над ним вспыхнуло и растет опаловое облако, фосфорический, желтоватый туман неравномерно лег на серую сеть тесно сомкнутых зданий. Теперь город не кажется разрушенным огнем и облитым кровью, - неровные линии крыш и стен напоминают что-то волшебное, но - недостроенное, неоконченное, как будто тот, кто затеял этот великий город для людей, устал и спит, разочаровался и, бросив всё, - ушел или потерял веру и - умер.

А город - живет и охвачен томительным желанием видеть себя красиво и гордо поднятым к солнцу. Он стонет в бреду многогранных желаний счастья, его волнует страстная воля к жизни, и в темное молчание полей, окруживших его, текут тихие ручьи приглушенных звуков, а черная чаша неба всё полнее и полней наливается мутным, тоскующим светом.

Мальчик остановился, взмахнул головой, высоко подняв брови, спокойно, смелыми глазами смотрит вперед и, покачнувшись, пошел быстрее.

Пора, мальчик, иди! Они - ждут...»

Это, конечно, невозможно написать! - задумчиво улыбаясь, сказал молодой музыкант.

Потом, помолчав, сложил руки ладонями и воскликнул, негромко, тревожно и любовно:

Пречистая дева Мария! Что его встретит?

В синем небе полудня тает солнце, обливая воду и землю жаркими лучами разных красок. Море дремлет и дышит опаловым туманом, синеватая вода блестит сталью, крепкий запах морской соли густо льется на берег.

Звенят волны, лениво оплескивая груду серых камней, перекатываются через их ребра, шуршат мелкою галькой; гребни волн невысоки, прозрачны, как стекло, и пены нет на них.

Гора окутана лиловой дымкой зноя, седые листья олив на солнце - как старое серебро, на террасах садов, одевших гору, в темном бархате зелени сверкает золото лимонов, апельсин, ярко улыбаются алые цветы гранат, и всюду цветы, цветы.

Любит солнце эту землю...

В камнях два рыбака: один - старик, в соломенной шляпе, с толстым лицом в седой щетине на щеках, губах и подбородке, глаза у него заплыли жиром, нос красный, руки бронзовые от загара. Высунув далеко в море гибкое удилище, он сидит на камне, свесив волосатые ноги в зеленую воду, волна, подпрыгнув, касается их, с темных пальцев падают в море тяжелые светлые капли.

За спиной старика стоит, опираясь локтем о камень, черноглазый смугляк, стройный и тонкий, в красном колпаке на голове, в белой фуфайке на выпуклой груди и в синих штанах, засученных по колени. Он щиплет пальцами правой руки усы и задумчиво смотрит в даль моря, где качаются черные полоски рыбацких лодок, а далеко за ними чуть виден белый парус, неподвижно тающий в зное, точно облако.

Юноша тихо ответил:

Мне кажется - да! Такая брошь, с большим синим камнем, серьги, и много колец, и часы... Думаю - американка...

И красива?

О да! Очень тонкая - правда, но такие глаза, как цветы, и - знаешь - маленький, немного открытый рот...

Это - рот честной женщины и такой, что любит однажды в жизни.

Так и мне кажется...

Старик взмахнул удилищем, посмотрел, прищурив глаз, на пустой крючок и заворчал, усмехаясь:

Рыба не глупее нас, нет...

Кто же ловит в полдень? - спросил юноша, опускаясь на корточки.

Я, - сказал старик, насаживая наживу.

И, закинув лесу далеко в море, спросил:

Катались до утра, ты сказал?

Уже всходило солнце, когда мы вышли на берег, - охотно ответил молодой, глубоко вздохнув.

Двадцать лир?

Она могла дать больше.

Она много могла дать...

О чем же говорил ты с нею?

Юноша печально и с досадой опустил голову.

Она знает не более десяти слов, и мы молчали...

Истинная любовь, - сказал старик, оборотясь и обнажая широкой улыбкой белые зубы, - бьет в сердце, как молния, и нема, как молния, - знаешь?

Подняв большой камень, юноша хотел бросить его в море, размахнулся и - бросил назад, через плечо, говоря:

Иногда совсем не понимаешь - зачем нужны людям разные языки?

Говорят - этого не будет когда-то! - подумав, заметил старик.

На синей скатерти моря, в молочном тумане дали, скользит бесшумно, точно тень облака, белый пароход.

В Сицилию! - сказал старик, кивая головой.

Достал откуда-то длинную и неровную черную сигару, разломил ее и, подавая через плечо одну половинку юноше, спросил:

Что же ты думал, сидя с нею?

Человек всегда думает о счастье...

Оттого он и глуп всегда! - спокойно вставил старик.

Закурили. Синие струйки дыма потянулись над камнями в безветренном воздухе, полном сытного запаха плодородной земли и ласковой воды.

Я ей пел, а она улыбалась...

Но ты знаешь - я плохо пою.

Потом я опустил весла и смотрел на нее.

Смотрел, говоря про себя: «Вот я, молодой и сильный, а тебе - скучно, полюби меня и дай мне жить хорошей жизнью!..»

Ей - скучно?

Кто ж поедет в чужую страну, если он не беден и ему весело?

- «Обещаю именем девы Марии, - думал я, - что буду добр с тобою и всем людям будет хорошо около нас...»

Экко! - воскликнул старик, вскинув большую голову, и засмеялся басовитым смехом.

- «Буду верен тебе всегда...»

Или - думал: «Поживем немного, я буду тебя любить, сколько ты захочешь, а потом ты дашь мне денег на лодку, снасти и на кусок земли, я ворочусь тогда в свой добрый край и всегда, всю жизнь буду хорошо помнить о тебе...»

Это - не глупо...

Потом, к утру - думал уже - что, пожалуй, ничего не надобно мне, не нужно денег, а только ее, хотя бы на одну эту ночь...

Так - проще...

На одну только ночь!..

Экко! - сказал старик.

Мне кажется, дядя Пьетро, что маленькое счастье - всегда честнее...

Старик молчал, поджав толстые бритые губы и пристально глядя в зеленую воду, а юноша тихонько и печально запел:

О, солнце мое...

Да, да, - вдруг сказал старик, покачивая головой, - маленькое счастье - честнее, а большое - лучше... Бедные люди - красивее, а богатые - сильнее... И так всё... всё так!

Шуршат и плещут волны. Синие струйки дыма плавают над головами людей, как нимбы. Юноша встал на ноги и тихо поет, держа сигару в углу рта. Он прислонился плечом к серому боку камня, скрестил руки на груди и смотрит в даль моря большими глазами мечтателя. А старик - неподвижен, он опустил голову и, кажется, дремлет.

Лиловые тени в горах становятся гуще и ласковее.

О, солнце мое! - поет юноша...

Родилось солнце
Еще прекрасней,
Еще прекраснее, чем ты!
О, солнце, солнце!
Свети на грудь мою!..

Звенят веселые зеленые волны.

На маленькой станции между Римом и Генуей кондуктор открыл дверь купе и, при помощи чумазого смазчика, почти внес к нам маленького кривого старика.

Но старик оказался бодрым; поблагодарив помогавших ему жестом сморщенной руки, он вежливо и весело приподнял с седой головы изломанную шляпу и, оглянув диваны зорким глазом, спросил:

Позволите?

Ему дали место, он сел, вздохнул облегченно и, положив руки на острые колени, добродушно улыбнулся беззубым ртом.

Далеко, дед? - спросил мой товарищ.

О, только три станции! - охотно ответил кривой. - На свадьбу внука еду...

И через несколько минут словоохотливо рассказывал под шум колес поезда, качаясь, точно надломленная ветвь в ненастный день:

VIII

Весна, ярко блестит солнце, люди веселы, и даже стекла в окнах старых каменных домов улыбаются тепло.

По улице маленького городка пестрым потоком льется празднично одетая толпа - тут весь город, рабочие, солдаты, буржуа, священники, администраторы, рыбаки, - все возбуждены весенним хмелем, говорят громко, много смеются, поют, и все - как одно здоровое тело - насыщены радостью жить.

Разноцветные зонтики, шляпы женщин, красные и голубые шары в руках детей, точно причудливые цветы, и всюду, как самоцветные камни на пышной мантии сказочного короля, сверкают, смеясь и ликуя, дети, веселые владыки земли.

Бледно-зеленая листва деревьев еще не распустилась, свернута в пышные комки и жадно пьет теплые лучи солнца. Вдали играет музыка, манит к себе.

Впечатление такое, точно люди пережили свои несчастия, вчерашний день был последним днем тяжелой, всем надоевшей жизни, а сегодня все проснулись ясными, как дети, с твердой, веселой верою в себя - в непобедимость своей воли, пред которой всё должно склониться, и вот теперь дружно и уверенно идут к будущему.

И было странно, обидно и печально - заметить в этой живой толпе грустное лицо: под руку с молодой женщиной прошел высокий, крепкий человек; наверное - не старше тридцати лет, но - седоволосый. Он держал шляпу в руке, его круглая голова была вся серебряная, худое здоровое лицо спокойно и - печально. Большие, темные, прикрытые ресницами глаза смотрели так, как смотрят только глаза человека, который не может забыть тяжкой боли, испытанной им.

Обрати внимание на эту пару людей, - сказал мне мой товарищ, - особенно на него: он пережил одну из тех драм, которые всё чаще разыгрываются в среде рабочих северной Италии.

И товарищ рассказал мне:

- «Синьорина - мой постоянный оппонент, - сказал он, - не находит ли она, что в интересах дела будет лучше, если мы познакомимся ближе?»

Она охотно согласилась с ним, и почти с первых слов они вступили в бой друг с другом: девушка яростно защищала церковь как место, где замученный человек может отдохнуть душою, где, пред лицом доброй мадонны, - все равны и все равно жалки, несмотря на разность одежды; он возражал, что не отдых нужен людям, а борьба, что невозможно гражданское равенство без равенства материальных благ и что за спиной мадонны прячется человек, которому выгодно, чтобы люди были несчастны и глупы.

С того времени эти споры наполнили всю их жизнь, каждая встреча была продолжением одной и той же страстной беседы, и с каждым днем всё более ясно обнаруживалась роковая непримиримость их верований.

Для него жизнь - борьба за расширение знаний, борьба за подчинение таинственных энергий природы человеческой воле, все люди должны быть равносильно вооружены для этой борьбы, в конце которой нас ожидает свобода и торжество разума - самой могучей из всех сил и единственной силы мира, сознательно действующей. А для нее жизнь была мучительным приношением человека в жертву неведомому, подчинением разума той воле, законы и цели которой знает только священник.

Пораженный, он спрашивал:

- «Но зачем же вы ходите на мои лекции, чего вы ждете от социализма?»

- «Да, я знаю, что грешу и противоречу себе! - грустно сознавалась она. - Но так хорошо слушать вас и мечтать о возможности счастья для всех людей!»

Она была не очень красива - тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала на фабрике шёлка, жила со старухой матерью, безногим отцом и младшей сестрой, которая училась в ремесленной школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила музеи и старые церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и, глядя на них, говорила:

- «Как странно думать, что эти прекрасные вещи когда-то были заперты в домах частных людей и кто-то один имел право пользоваться ими! Красивое должны видеть все, только тогда оно живет!»

Она часто говорила так странно, и ему казалось, что эти слова исходят из какой-то непонятной ему боли в душе ее, они напоминали стон раненого. Он чувствовал, что эта девушка любит жизнь и людей глубокой, полной тревоги и сострадания любовью матери; он терпеливо ждал, когда его вера зажжет ей сердце и тихая любовь преобразится в страсть, ему казалось, что девушка слушает его речи всё внимательнее, что в сердце она уже согласна с ним. И всё пламеннее он говорил ей о необходимости неустанной борьбы за освобождение человека, - народа, человечества - из старых цепей, ржавчина которых въелась в души и отемняет, отравляет их.

Однажды, провожая ее домой, он сказал ей, что любит ее, хочет, чтобы она была его женой, и - был испуган тем впечатлением, которое вызвали в ней его слова: пошатнувшись, точно он ударил ее, широко раскрыв глаза, бледная, она прислонилась спиною к стене, спрятав руки, и, глядя в лицо его, почти с ужасом сказала:

- «Я догадывалась, что это так, я почти чувствовала это, потому что сама давно люблю вас, но - боже мой, - что же будет теперь?»

- «Начнутся дни счастья твоего и моего, дни нашей общей работы!» - воскликнул он.

- «Нет, - сказала девушка, опустив голову. - Нет! Нам не надо говорить о любви».

- «Почему?»

- «Ты станешь венчаться в церкви?» - тихо спросила она.

- «Тогда - прощай!»

И она быстро пошла прочь от него.

Он догнал ее, стал уговаривать, она выслушала его молча, не возражая, потом сказала:

- «Я, моя мать и отец - все верующие и так умрем. Брак в мэрии - не брак для меня: если от такого брака родятся дети, - я знаю, - они будут несчастны. Только церковный брак освящает любовь, только он дает счастье и покой».

Ему стало ясно, что она не скоро уступит, он же, конечно, не мог уступить. Они разошлись, прощаясь, девушка сказала:

- «Не станем мучить друг друга, не ищи встреч со мною! Ах, если бы ты уехал отсюда! Я - не могу, я так бедна...»

- «Я не дам никаких обещаний», - ответил он.

И началась борьба сильных людей: они встречались, конечно, и даже более часто, чем прежде, встречались, потому что искали встреч, надеясь, что один из двух не вытерпит мучений неудовлетворенного и всё разгоравшегося чувства. Их встречи были полны отчаяния и тоски, после каждого свидания с нею он чувствовал себя разбитым и бессильным, она - в слезах шла исповедоваться, а он знал это, и ему казалось, что черная стена людей в тонзурах становится всё выше, несокрушимее с каждым днем, растет и разъединяет их насмерть.

Однажды в праздник, гуляя с нею в поле за городом, он сказал ей - не угрожая, а просто думая вслух:

- «Знаешь, мне кажется иногда, что я могу убить тебя...»

Она промолчала.

- «Ты слышала, что я сказал?»

Ласково взглянув в лицо ему, она ответила:

И он понял, что она умрет, но не уступит ему. До этого «да» он порою обнимал и целовал ее, она боролась с ним, но сопротивление ее слабело, и он мечтал уже, что однажды она уступит, и тогда ее инстинкт женщины поможет ему победить ее. Но теперь он понял, что это была бы не победа, а порабощение, и с той поры перестал будить в ней женщину.

Так ходил он с нею в темном круге ее представлений о жизни, зажигал пред нею все огни, какие мог зажечь, но - как слепая - она слушала его с мечтательной улыбкой и не верила ему.

Однажды она сказала:

- «Я понимаю иногда, что всё, что ты говоришь, - возможно, но я думаю, это потому, что я люблю тебя! Я понимаю, но - не верю, не могу! И когда ты уходишь, всё твое уходит с тобой».

Это продолжалось почти два года, и вот девушка заболела; он бросил работу, перестал заниматься делами организации, наделал долгов и, избегая встреч с товарищами, ходил около ее квартиры или сидел у постели ее, наблюдая, как она сгорает, становясь с каждым днем всё прозрачнее, и как всё ярче пылает в глазах ее огонь болезни.

- «Говори мне о будущем», - просила она его.

Он говорил о настоящем, мстительно перечисляя всё, что губит нас, против чего он будет всегда бороться, что надо вышвырнуть вон из жизни людей, как темные, грязные, изношенные лохмотья.

Она слушала и, когда ей было нестерпимо больно, останавливала речь, касаясь его руки и умоляюще глядя в глаза ему.

- «Я - умираю?» - спросила она его однажды, много дней спустя после того, как доктор сказал ему, что у нее скоротечная чахотка и положение ее безнадежно.

Он не ответил ей, опустив глаза.

- «Я знаю, что скоро умру, - сказала она. - Дай мне руку».

И, когда он протянул руку ей, она, поцеловав ее горячими губами, сказала:

- «Прости меня, я виновата перед тобою, я ошиблась и измучила тебя. Я вижу теперь, когда убита, что моя вера - только страх пред тем, чего я не могла понять, несмотря на свои желания и твои усилия. Это был страх, но он в крови моей, я с ним рождена. У меня свой - или твой - ум, но чужое сердце, ты прав, я это поняла, но сердце не могло согласиться с тобой...»

Через несколько дней она умерла, а он поседел за время агонии ее, - поседел в двадцать семь лет.

Недавно он женился на единственной подруге той девушки, его ученице; это они идут на кладбище, к той, - они каждое воскресенье ходят туда, положить цветы на могилу ее.

Он не верит в свою победу, убежден, что, говоря ему - «ты прав!» - она лгала, чтобы утешить его. Его жена думает так же, оба они любовно чтят память о ней, и эта тяжелая история гибели хорошего человека, возбуждая их силы желанием отомстить за него, придает их совместной работе неутомимость и особенный, широкий, красивый характер.

Льется под солнцем живая, празднично пестрая река людей, веселый шум сопровождает ее течение, дети кричат и смеются; не всем, конечно, легко и радостно, наверное, много сердец туго сжаты темной скорбью, много умов истерзаны противоречиями, но - все мы идем к свободе, к свободе! И чем дружнее - всё быстрей пойдем!26 ], где она поборола его, - тридцать лет Тимур ни разу не улыбнулся - так жил он, сомкнув губы, ни пред кем не склоняя головы, и сердце его было закрыто для сострадания тридцать лет!

Прославим в мире женщину - Мать, единую силу, пред которой покорно склоняется Смерть! Здесь будет сказана правда о Матери, о том, как преклонился пред нею слуга и раб Смерти, железный Тамерлан, кровавый бич земли.

Вот как это было: пировал Тимур-бек в прекрасной долине Канигула, покрытой облаками роз и жасмина, в долине, которую поэты Самарканда назвали «Любовь цветов» и откуда видны голубые минареты великого города, голубые купола мечетей.

Пятнадцать тысяч круглых палаток раскинуто в долине широким веером, все они - как тюльпаны, и над каждой - сотни шелковых флагов трепещут, как живые цветы.

А в средине их - палатка Гуругана-Тимура - как царица среди своих подруг. Она о четырех углах, сто шагов по сторонам, три копья в высоту, ее средина - на двенадцати золотых колоннах в толщину человека, на вершине ее голубой купол, вся она из черных, желтых, голубых полос шелка, пятьсот красных шнуров прикрепили ее к земле, чтобы она не поднялась в небо, четыре серебряных орла по углам ее, а под куполом, в середине палатки, на возвышении, - пятый, сам непобедимый Тимур-Гуруган, царь царей.

На нем широкая одежда из шелка небесного цвета, ее осыпают зерна жемчуга - не больше пяти тысяч крупных зерен, да! На его страшной седой голове белая шапка с рубином на острой верхушке, и качается, качается - сверкает этот кровавый глаз, озирая мир.

Лицо Хромого, как широкий нож, покрытый ржавчиной от крови, в которую он погружался тысячи раз; его глаза узки, но они видят всё, и блеск их подобен холодному блеску царамута, любимого камня арабов, который неверные зовут изумрудом и который убивает падучую болезнь. А в ушах царя - серьги из рубинов Цейлона, из камней цвета губ красивой девушки.

На земле, на коврах, каких больше нет, - триста золотых кувшинов с вином и всё, что надо для пира царей, сзади Тимура сидят музыканты, рядом с ним - никого, у ног его - его кровные, цари и князья, и начальники войск, а ближе всех к нему - пьяный Кермани-поэт, тот, который однажды, на вопрос разрушителя мира:

Кермани! Сколько б ты дал за меня, если б меня продавали? - ответил сеятелю смерти и ужаса:

Двадцать пять аскеров.

Но это цена только моего пояса! - вскричал удивленный Тимур.

Я ведь и думаю только о поясе, - ответил Кермани, - только о поясе, потому что сам ты не стоишь ни гроша!

Вот как говорил поэт Кермани с царем царей, человеком зла и ужаса, и да будет для нас слава поэта, друга правды, навсегда выше славы Тимура.

Прославим поэтов, у которых один бог - красиво сказанное, бесстрашное слово правды, вот кто бог для них - навсегда!

И вот, в час веселья, разгула, гордых воспоминаний о битвах и победах, в шуме музыки и народных игр пред палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя думать, что в их телах нет костей, состязаясь в ловкости убивать, фехтовали воины и шло представление со слонами, которых окрасили в красный и зеленый цвета, сделав этим одних - ужасными и смешными - других, - в этот час радости людей Тимура, пьяных от страха пред ним, от гордости славой его, от усталости побед, и вина, и кумыса, - в этот безумный час, вдруг, сквозь шум, как молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана долетел крик женщины, гордый крик орлицы, звук, знакомый и родственный его оскорбленной душе, - оскорбленной Смертью и потому жестокой к людям и жизни.

Приведите ее! - сказал царь.

И вот пред ним женщина - босая, в лоскутках выцветших на солнце одежд, черные волосы ее были распущены, чтобы прикрыть голую грудь, лицо ее, как бронза, а глаза повелительны, и темная рука, протянутая Хромому, не дрожала.

Это ты победил султана Баязета? - спросила она.

Да, я. Я победил многих и его и еще не устал от побед. А что ты скажешь о себе, женщина?

Слушай! - сказала она. - Что бы ты ни сделал, ты - только человек, а я - Мать! Ты служишь смерти, я - жизни. Ты виноват предо мной, и вот я пришла требовать, чтоб ты искупил свою вину, - мне говорили, что девиз твой «Сила - в справедливости», - я не верю этому, но ты должен быть справедлив ко мне, потому что я - Мать!

Царь был достаточно мудр для того, чтобы почувствовать за дерзостью слов силу их, - он сказал:

Сядь и говори, я хочу слушать тебя!

Она села - как нашла удобным - в тесный круг царей, на ковер, и вот что рассказала она:

Я - из-под Салерно, это далеко, в Италии, ты не знаешь где! Мой отец - рыбак, мой муж - тоже, он был красив, как счастливый человек, - это я поила его счастьем! И еще был у меня сын - самый прекрасный мальчик на земле...

Как мой Джигангир, - тихо сказал старый воин.

Самый красивый и умный мальчик - это мой сын! Ему было шесть лет уже, когда к нам на берег явились сарацины-пираты, они убили отца моего, мужа и еще многих, а мальчика похитили, и вот четыре года, как я его ищу на земле. Теперь он у тебя, я это знаю, потому что воины Баязета схватили пиратов, а ты - победил Баязета и отнял у него всё, ты должен знать, где мой сын, должен отдать мне его!

Все засмеялись, и сказали тогда цари - они всегда считают себя мудрыми!

Она - безумна! - сказали цари и друзья Тимура, князья и военачальники его, и все смеялись.

Только Кермани смотрел на женщину серьезно, и с великим удивлением Тамерлан.

Она безумна как Мать! - тихо молвил пьяный поэт Кермани; а царь - враг мира - сказал:

Женщина! Как же ты пришла из этой страны, неведомой мне, через моря, реки и горы, через леса? Почему звери и люди - которые часто злее злейших зверей - не тронули тебя, ведь ты шла, даже не имея оружия, единственного друга беззащитных, который не изменяет им, доколе у них есть сила в руках? Мне надо знать всё это, чтобы поверить тебе и чтобы удивление пред тобою не мешало мне понять тебя!

Восславим женщину - Мать, чья любовь не знает преград, чьей грудью вскормлен весь мир! Всё прекрасное в человеке - от лучей солнца и от молока Матери, - вот что насыщает нас любовью к жизни!

Сказала она Тимур-ленгу:

Море я встретила только одно, на нем было много островов и рыбацких лодок, а ведь если ищешь любимое - дует попутный ветер. Реки легко переплыть тому, кто рожден и вырос на берегу моря. Горы? - я не заметила гор.

Пьяный Кермани весело сказал:

Гора становится долиной, когда любишь!

Были леса по дороге, да, это - было! Встречались вепри, медведи, рыси и страшные быки, с головой, опущенной к земле, и дважды смотрели на меня барсы, глазами, как твои. Но ведь каждый зверь имеет сердце, я говорила с ними, как с тобой, они верили, что я - Мать, и уходили, вздыхая, - им было жалко меня! Разве ты не знаешь, что звери тоже любят детей и умеют бороться за жизнь и свободу их не хуже, чем люди?

Так, женщина! - сказал Тимур. - И часто - я знаю - они любят сильнее, борются упорнее, чем люди!

Люди, - продолжала она, как дитя, ибо каждая Мать - сто раз дитя в душе своей, - люди - это всегда дети своих матерей, - сказала она, - ведь у каждого есть Мать, каждый чей-то сын, даже и тебя, старик, ты знаешь это, - родила женщина, ты можешь отказаться от бога, но от этого не откажешься и ты, старик!

Так, женщина! - воскликнул Кермани, бесстрашный поэт. - Так, - от сборища быков - телят не будет, без солнца не цветут цветы, без любви нет счастья, без женщины нет любви, без Матери - нет ни поэта, ни героя!

И сказала женщина:

Отдай мне моего ребенка, потому что я - Мать и люблю его!

Поклонимся женщине - она родила Моисея, Магомета и великого пророка Иисуса, который был умерщвлен злыми, но - как сказал Шерифэддин - он еще воскреснет и придет судить живых и мертвых, в Дамаске это будет, в Дамаске!

Поклонимся Той, которая неутомимо родит нам великих! Аристотель сын Ее, и Фирдуси, и сладкий, как мед, Саади, и Омар Хайям, подобный вину, смешанному с ядом, Искандер и слепой Гомер - это всё Ее дети, все они пили Ее молоко, и каждого Она ввела в мир за руку, когда они были ростом не выше тюльпана, - вся гордость мира - от Матерей!

И вот задумался седой разрушитель городов, хромой тигр Тимур-Гуруган, и долго молчал, а потом сказал ко всем:

Мен тангри кули Тимур! Я, раб божий Тимур, говорю что следует! Вот - жил я, уже много лет, земля стонет подо мною, и тридцать лет, как я уничтожаю жатву смерти вот этою рукой, - для того уничтожаю, чтобы отмстить ей за сына моего Джигангира, за то, что она погасила солнце сердца моего! Боролись со мною за царства и города, но - никто, никогда - за человека, и не имел человек цены в глазах моих, и не знал я - кто он и зачем на пути моем? Это я, Тимур, сказал Баязету, победив его: «О Баязет, как видно - пред богом ничто государства и люди, смотри - он отдает их во власть таких людей, каковы мы: ты - кривой, я - хром!» Так сказал я ему, когда его привели ко мне в цепях и он не мог стоять под тяжестью их, так сказал я, глядя на него в несчастии, и почувствовал жизнь горькою, как полынь, трава развалин!

Я, раб божий Тимур, говорю что следует! Вот - сидит предо мною женщина, каких тьмы, и она возбудила в душе моей чувства, неведомые мне. Говорит она мне, как равному, и она не просит, а требует. И я вижу, понял я, почему так сильна эта женщина, - она любит, и любовь помогла ей узнать, что ребенок ее - искра жизни, от которой может вспыхнуть пламя на многие века. Разве все пророки не были детьми и герои - слабыми? О, Джигангир, огонь моих очей, может быть, тебе суждено было согреть землю, засеять ее счастьем - я хорошо полил ее кровью, и она стала тучной!

Снова долго думал бич народов и сказал наконец:

Я, раб божий Тимур, говорю что следует! Триста всадников отправятся сейчас же во все концы земли моей, и пусть найдут они сына этой женщины, а она будет ждать здесь, и я буду ждать вместе с нею, тот же, кто воротится с ребенком на седле своего коня, он будет счастлив - говорит Тимур! Так, женщина?

Она откинула с лица черные волосы, улыбнулась ему и ответила, кивнув головой:

Так, царь!

Тогда встал этот страшный старик и молча поклонился ей, а веселый поэт Кермани говорил, как дитя, с большой радостью:

Что прекрасней песен о цветах и звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о любви!
Что прекрасней солнца в ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!
Ах, прекрасны звезды в небе полуночи - знаю!
И прекрасно солнце в ясный полдень лета - знаю!
Очи моей милой всех цветов прекрасней - знаю!
И ее улыбка ласковее солнца - знаю!
Но еще не спета песня всех прекрасней,
Песня о начале всех начал на свете,
Песнь о сердце мира, о волшебном сердце
Той, кого мы, люди, Матерью зовем!

И сказал Тимур-ленг своему поэту:

Так, Кермани! Не ошибся бог, избрав твои уста для того, чтоб возвещать его мудрость!

Э! Бог сам - хороший поэт! - молвил пьяный Кермани.

А женщина улыбалась, и улыбались все цари и князья, военачальники и все другие дети, глядя на нее - Мать!

Всё это - правда; все слова здесь - истина, об этом знают наши матери, спросите их, и они скажут:

Да, всё это вечная правда, мы - сильнее смерти, мы, которые непрерывно дарим миру мудрецов, поэтов и героев, мы, кто сеет в нем всё, чем он славен!

Действующие лица:

Михаил Иванов Костылев, 54 года — содержатель ночлежки.

Василиса Карповна, 26 лет — его жена.

Наташа, 20 лет — ее сестра.

Медведев Абрам Иваныч, полицейский, 50 лет — их дядя.

Васька Пепел, 28 лет.

Клещ Андрей Митрич, 40 лет — слесарь.

Анна, 30 лет — его жена.

Настя, 24 года — девица.

Квашня, под 40 лет — торговка пельменями.

Бубнов, 45 лет — картузник.

Барон, 33 года.

Сатин и Актер — приблизительно одного возраста, лет под 40.

Лука, 60 лет — странник.

Алешка, 20 лет — сапожник.

Кривой Зоб и Татарин — крючники.

Несколько босяков без имен и речей.

Действие первое

Подвал, похожий на пещеру. В правом углу отгорожена комната Пепла, около двери в эту комнату находятся нары Бубнова. В левом углу — большая русская печь. На кухне живут Квашня, Барон, Настя. У левой стены сидит Клещ, примеривая ключи к старым замкам. Посередине находится большой стол, две скамьи, табурет. За столом хозяйничает Квашня, Барон жует хлеб, Настя читает книгу. На постели, за пологом, кашляет Анна. Бубнов на нарах примеряет на болванке для шапок старые брюки. Сатин только что проснулся и рычит. На печке кашляет Актер.

Квашня говорит, что она свободная женщина, сама себе хозяйка и никогда не выйдет больше замуж. Клещ уверен, что она врет и обвенчается с Абрамкой. Барон выхватывает у Насти книжку и читает название — «Роковая любовь». Он хохочет. Квашня начинает препираться с Клещом, упрекает, что он заездил свою жену. Клещ огрызается. Анна просит не ругаться и не кричать, дать ей спокойно умереть. Бубнов иронично замечает, что шум — смерти не помеха. Квашня жалеет Анну. Барон говорит Квашне, что пора на базар. Квашня предлагает Анне горяченьких пельменей. Анна отказывается, говорит, что ей незачем есть. Квашня уговаривает ее немного поесть и обещает оставить пельменей на кухне. Барон толкает Настю, чтобы она бросила читать. Она отмахивается от него. Сатин приподнимается и спрашивает, кто бил его вчера. Бубнов и Сатин предполагают, что его избили после игры в карты. Актер говорит, что однажды его забьют до смерти. Сатин отвечает, что два раза убить нельзя. Клещ предлагает Актеру слезть с нар и убрать в ночлежке. Актер считает, что сегодня очередь Барона убирать. Тот с кухни отвечает, что ему убирать некогда, потому что он уходит на базар с Квашней. Барон просит Настю подмести в ночлежке вместо него. Настя не собирается этого делать. Квашня из кухни зовет Барона и просит Актера заняться уборкой. Актер замечает, что ему вредно дышать пылью, потому что его организм отравлен алкоголем. Квашня и Барон уходят на базар. Барон несет сумки. Анна предлагает мужу поесть пельменей, которые оставила ей Квашня. Анна говорит, что ей, видно, скоро умереть и поэтому есть незачем, а муж — работник. Клещ уходит на кухню.

Сатин произносит бессмысленно слова: органон, организм, макробиотика. Смысл их Сатин забыл, но он вообще любит непонятные слова, которых начитался в книгах, когда был телеграфистом. Он считает себя образованным человеком. Бубнов рассказывает, что он тоже был когда-то скорняком, имел мастерскую. Актер считает, что главное — талант, а образование — чепуха. Пока Актер рассуждает о таланте, Сатин просит у Бубнова денег. У Бубнова денег нет, и Сатин просит у Клеща. Тот посылает его к черту. Анна жалуется мужу, что ей душно, просит открыть дверь. Тот не делает этого, потому что тогда он оказался бы на сквозняке. Бубнов уходит купить ниток. Актер подходит к Анне и отводит ее в сени. В дверях они сталкиваются с Кос- тылевым. Он подозрительно осматривает ночлежку, прислушиваясь к звукам из комнаты Пепла. Он тихо спрашивает, не была ли здесь его жена. Костылев упрекает Клеща в том, что тот занимает слишком много места. Он хочет повысить ему плату из-за этого. Клещ говорит, что тогда его проще удавить веревкой. Костылев отвечает, что от этого никому не будет пользы. Живой Клещ ему нужнее, на его деньги он сможет купить масла в лампаду, и этим искупятся грехи как Костылева, так и Клеща, который сам не подумает о своих грехах. Клещ кричит на Костылева, упрекая его в том, что он пришел его травить. Возвращается Актер, который усадил Анну в сенях. Костылев говорит Актеру, что ему зачтется на том свете его доброта. Актер предлагает Костылеву на этом свете за его доброту скостить ему половину долга за ночлежку. Костылев отвечает, что доброту сердца нельзя равнять с деньгами. Долг нужно отдавать. Клещ уходит в сени.

Костылев стучит в дверь Пепла. Сатин шутит, что Пепел откроет — а там жена Костылева. Тот советует ему шутить в меру и сильно стучит в дверь. Все знают, что у Пепла роман с женой хозяина ночлежки. Пепел открывает, и Костылев заглядывает в комнату. Пепел требует от Костылева денег за часы, которые он

вчера ему отдал. Костылев невинно интересуется: «Какие часы?» Сатин ехидно замечает: «Краденые». Пепел грубо требует от Костылева денег, и тот уходит, жалуясь на грубость. Сатин смеется. Он интересуется у Пепла, почему тот не убьет Костылева и не станет хозяином ночлежки. Пепел не видит в этом никакой радости, потому что обитатели ночлежки пропьют в кабаке не только все хозяйство, но и его самого из-за его доброты. Возвращается Клещ. Анну Наташа отвела на кухню. Актер просит у Пепла денег. Тот дает ему двугривенный. Сатин говорит, что воры — лучшие люди на свете. Клещ угрюмо замечает, что им легко достаются деньги. Сатин рассуждает, что деньги легко достаются многим, но немногие легко с ними расстаются. Он убежден, что, когда работа в удовольствие, жизнь — хороша, когда труд — обязанность, жизнь — рабство. Сатин и Актер уходят пить.

Пепел говорит Клещу, что тот зря работает. Клещ не видит другого способа заработать на пропитание. Пепел приводит в пример обитателей ночлежки, но Клещ считает их рванью, отребьем. Он уверен, что, когда умрет его жена, он вырвется отсюда. Для Пепла остальные обитателя ничем не хуже Клеща. Тот считает, что у них нет совести. Пепел к этому относится равнодушно, потому что совесть и честь нужны только тем, у кого сила да власть. С ним согласен пришедший Бубнов.

Входит Наташа, а за нею появляется Лука. У него в руках палка, за плечами котомка, а у пояса висит котелок и чайник. Наташа представляет нового постояльца. Речь Луки ласковая, гладкая. Наташа просит Клеща быть поласковее с женой. Пепел заигрывает с Наташей, говорит, что от ее чистой руки даже смерть примет с радостью. Наташа не поддерживает игривый тон Пепла. Наташа уходит, напомнив Клещу о жене. Бубнов напоминает Пеплу, что Василиса своего даром не отдаст, ему лучше прекратить такие разговоры с Наташей. Пепел жалуется на скуку. Он просит Луку не петь его жалобную песню. Пепел предлагает Барону полбутылки за то, чтобы тот лаял на четвереньках. Барон объясняет, что сейчас в этом нет никакого интереса, потому что он стал таким же, как и другие обитатели ночлежки. Попробовал бы Пепел заставить его делать это, когда он был неровня им. Барон вспоминает, как ему подавали кофе в постель. Лука замечает, что как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь. Барон удивляется, откуда появился такой Лука, спрашивает, есть ли у него паспорт. Потом признается, что у него самого нет бумаг. Пепел зовет Барона в трактир, они уходят. Лука интересуется, действительно ли Барон был бароном. Бубнов не уверен в этом, но то, что тот был барином, это точно. Он и теперь может вдруг барина из себя показать.

Появляется подвыпивший Алешка с гармошкой в руках. Алешка утверждает, что ничего не хочет, денег — не хочет, чтобы им командовал пьяница — тоже не хочет. Настя жалеет его, потому что он еще молодой. Появляется Василиса. Алешка предлагает сыграть ей похоронный марш. Василиса отвечает, что молод он еще лаять на нее. Алешка убегает. Василиса грозит Бубнову, что выгонит его, если Алешка снова появится. Она напоминает ему, что он живет из милости, потому что не рассчитался с долгом. Василиса резко разговаривает с Лукой, требует у него паспорт. Он обещает принести его к ней на квартиру. Бубнов замечает, что Василиса кого-то высматривает, и сообщает ей, что Пепел ушел. Василиса ругает жильцов за то, что в ночлежке грязно. Она не собирается платить штраф санитарам. Ее интересует, разговаривал ли Пепел с Наташей. Отругав жильцов, Василиса уходит. Лука идет за метлой, чтобы подмести пол, потому что никто не собирается этого делать. Настя объясняет Бубнову, что Василиса накинулась на Алешку потому, что он рассказывал, как она надоела Ваське и что тот собрался бросить ее и взять себе Наташу. Настя чувствует себя здесь лишней, хочет уйти на другую квартиру. Бубнов говорит, что она везде будет лишней. Настя уходит.

Входит Медведев, а за ним Лука с метлой. Медведев пытается узнать, какие отношения у Василисы и Пепла. Бубнов притворяется, что не понимает его намеков. Медведев говорит, что он Василисе не отец, а дядя, поэтому нечего над ним смеяться. Приходит Квашня и рассказывает, что Медведев опять предлагал ей венчаться. Бубнов советует ей соглашаться. Медведев посмеивается. Квашня: «…замуж бабе выйти — все равно как зимой в прорубь прыгнуть: один раз сделала, — на всю жизнь памятно.«» Медведев замечает, что мужья разные бывают. На что Квашня отвечает, что она-то одинакова. Когда умер ее муж, она целый день одна просидела, не могла поверить своему счастью. Лука приводит Анну. Квашня кивает на Анну: «Вот она — замужняя…» Из сеней слышится шум и крики. Медведев и Квашня идут посмотреть. Косты лев зовет Медведева, кричит, что Василиса Наташку убивает. Квашня, Медведев, Бубнов бросаются в сени. Анна остается с Лукой. Она говорит ему, что он напоминает ей отца, такой же ласковый, мягкий. Лука: «Мяли много, оттого и мягок…»

Действие второе

Там же. Вечер. Сатин, Барон, Кривой Зоб и Татарин играют в карты. Бубнов играет в шашки с Медведевым. Лука сидит у постели Анны. Слышны отрывочные фразы играющих и из разговора Анны с Лукой. Анна рассказывает, что не помнит, когда сыта была. Всю жизнь ходила в отрепьях. Она боится, что и на том свете ее ждет мука. Лука успокаивает ее, что осталось только немного потерпеть. Татарин ловит Барона на жульничестве. Сатин спокойно замечает, что ему было известно, что они жулики, поэтому нечего шум поднимать. Татарин кричит, что играть нужно честно. Кривой Зоб благодушно объясняет ему, что если они начнут играть честно, то в три дня помрут с голоду. Тот все равно стоит на своем. Кривой Зоб зовет его пить чай. Татарин грозит Барону кулаком и уходит с Кривым Зобом. Сатин смеется над Бароном, который опять сел в лужу. Входит Лука, и они зовут его пить водку. Актер пытается продекламировать Луке стихотворение и не может вспомнить ни слова. Он сетует, что пропил душу, погиб. Лука рассказывает ему, что сейчас лечат от пьянства. Актер заинтересованно спрашивает, где это. Лука не называет точно место, говорит, что город он потом назовет. А сейчас Актеру нужно просто взять себя в руки и потерпеть. Актер согласен. Ему хочется начать жизнь снова. Лука убеждает его, что человек все может. Актер задумывается, потом, будто очнувшись, уходит. Клещ подходит к жене и молча делает какие-то жесты руками. Клещ уходит. Анна рассказывает Луке, что муж ее сильно бил, поэтому она и зачахла. Анна просит Луку поговорить с ней. Лука рассказывает, что для нее смерть будет облегчением: «…будет спокойно… ничего больше не надо будет, и бояться — нечего!.. Помрешь — отдохнешь… где здесь отдохнуть человеку?»

Входит мрачный и растрепанный Пепел. Садится молча на нары. Лука убеждает Анну, что Господь поместит ее в рай. Анна с надеждой спрашивает его: может быть, она еще выздоровеет? Лука: «На что? На муку опять?» Лука просит Пепла говорить потише — похоже, что Анна помирает. Бубнов спокойно замечает, что это хорошо, кашлять перестанет. Пепел пытается узнать у Медведева, сильно ли Василиса избила Наташу. Медведев замечает, что это их семейное дело. Пепел говорит, что если он захочет, то им не видать больше Наташи. Медведев обзывает его вором и грозится его скоро поймать. Пепла это не пугает. Он грозится рассказать следователю, что на воровство его подбили Костылев с женой и краденое у него они скупали. Медведев считает, что ему не поверят, но Пепел говорит, что это правда, поэтому ему поверят. Разозлившись, Медведев уходит. Бубнов упрекает Василия в горячности, предупреждает, что эти люди ему живо голову свернут. Пепел настроен воинственно. Лука предлагает Пеплу уехать в Сибирь.

Пепел иронизирует, что в Сибирь он поедет только за казенный счет. Он рассказывает, что его с детства звали вором, сыном вора. Лука опять говорит, что таким, как Пепел, в Сибири приволье. Пепел упрекает его в том, что он всем врет: «Там у тебя хорошо, здесь хорошо». Лука: «…чего тебе правда больно нужна… Она, правда-то, может, обух для тебя…» Бубнов тоже не понимает, какой правды нужно Пеплу. Он считает, что ее и так все знают. На вопрос Пепла о Боге Лука уклончиво говорит, что если веришь, то Бог есть, а если не веришь, то нет. Бубнов зовет Пепла пить чай.

Входит Василиса. Она выгоняет Луку. Тот делает вид, что уходит, а сам ложится на печь. Пепел говорит Василисе, что ему все надоело и она тоже. Василиса благодарит его за правду. Василиса пытается приласкать Пепла, но тот признается, что никогда ее не любил, потому что в ней нет души. Василиса делает вид, что смирилась с его решением. Она рассказывает, что надеялась на его помощь. Василиса просит Пепла избавить ее от старика мужа. За это она обещает ему отдать сестру и деньги. Пепел: «Это ты ловко придумала… мужа, значит, в гроб, любовника — на каторгу, а сама…» Василиса убеждает Пепла убить ее мужа руками товарищей. Она признается, что ей трудно видеть Наташу, поэтому она мучает ее. Осторожно входит Костылев. Василиса замечает его. Костылев начинает обзывать жену. Она уходит, оглядываясь на Пепла. Пепел кидается на Костылева с кулаками. Тут Лука начинает возиться и зевать на печи. Пепел выпускает Костылева, тот убегает. Лука признается, что специально стал шуметь, чтобы Пепел не придушил старичка. Лука советует ему не связываться с Василисой, потому что мужа своего она лучше его сживет со свету. Он советует ему с Наташей уходить отсюда. Пепел пытается понять, для чего Луке нужно заботиться о нем.

Лука идет посмотреть на Анну. Анна умерла. Лука уходит за Клещом, который, наверное, в трактире. Пепел уходит вместе с ним. Появляется Актер, который вспомнил стихотворение. Он становится в позу и декламирует. Входит Наташа и смеется над пьяным Актером. Он рассказывает ей, что собрался идти искать город, где лечат пьяниц. Он говорит ей, что по сцене его звали Сверчков-Заволжский: «Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже собаки имеют клички…» Наташа подходит к Анне и видит, что та умерла. Входит Бубнов и садится на свое место. Актер идет рассказать все Клещу. Наташа с ужасом смотрит на Анну и думает, что и ее ждет такая же смерть в ночлежке. Приходят Лука, Татарин, Кривой Зоб и Клещ. Клещ идет последним, он весь съежился. Никто не жалеет Анну. Деловито обсуждают, как ее вытащить в сени. Лука: «Куда нам мертвых жалеть? Живых — не жалеем… сами себя пожалеть не можем…» Клеща заботит только то, что на похороны у него нет денег. Наташа боится, что ей теперь Анна будет сниться — ей всегда снятся покойники. Лука советует ей опасаться живых. Лука идет проводить Натащу. Клещ стоит посреди ночлежки и не знает, что ему теперь делать. Кривой Зоб советует ему лечь спать. Входят пьяные Сатин и Актер. Сатин убеждает Актера, что про город старик ему наврал: «Нет городов, нет людей… ничего нет!» Появляется Лука.

Действие третье

Кусок двора за ночлежкой, засоренный разным хламом и называемый пустырем. Сюда выходят два окна ночлежки. Вечер, заходит солнце. Весна. Наташа и Настя сидят на бревнах. Лука и Барон сидят на дровнях. Клещ лежит у правой стены. В окне у самой земли виден Бубнов.

Настя рассказывает о своем романе со студентом. Все это она явно вычитала из своих дешевых романов. Барон и Бубнов замечают, что в прошлый раз ее возлюбленного звали Гастон, а теперь — Рауль. Барон смеется. От негодования Настя вскакивает и начинает горячо доказывать, что это было на самом деле. Лука просит их не мешать рассказу. Наташа считает, что они из зависти мешают Насте. Настя продолжает свой рассказ. Барон продолжает утверждать, что это все из книжки. Настя настаивает на том, что ее действительно любил студент в лаковых сапогах. Лука ласково утешает плачущую Настю и уводит ее. Бубнов удивляется, что же заставляет человека врать. Наташа думает, что это оттого, что вранье приятнее правды. Она сама любит сидеть и выдумывать. Иногда она придумывает, что завтра придет кто-то особенный или случится что-то необыкновенное. Вот она сидит и ждет… А на самом деле — чего же можно ждать? Барон уже ничего не ждет. Для него все кончено. Иногда Наташа воображает, что завтра она неожиданно умрет. Барон говорит, что такие мысли приходят к ней из-за ее сестры с ее дьявольским характером. Наташа говорит, что всем плохо живется. Клещ не выдерживает и кричит, что, если бы плохо жилось всем, тогда не было бы так обидно. Он снова ложится. Бубнову понятно, почему Настя врет. Это она так же украшает свою душу, как привыкла украшать лицо румянами. А вот для чего врет Лука без всякой пользы для себя? Приходит Лука и упрекает Барона за то, что тот смеялся над Настей: никому она своими выдумками не мешает. Барон готов идти мириться с Настей. Лука: «…приласкай! Человека приласкать — никогда не вредно…»

Наташу удивляет доброта Луки. Тот считает, что кому-то нужно быть добрым. Он рассказывает историю. Служил он у инженера сторожем на даче. Место было глухое, в лесу. Залезли к нему воры. У него в руках ружье, а они — с топором. Он приказал одному из них наломать веток и выпороть друг друга. Закончив это, они стали его благодарить. Воры рассказали, что полезли на дачу от голода. Он спросил их, почему они по-хорошему у него не попросили еды. Те ответили, что уже устали просить. Никто им не подавал. Эти мужики прожили у него всю зиму. Ушли только весной. Это были беглые с поселения. «…Не пожалей я их, — говорит Лука, — они бы, может, убили меня… А потом суд, да тюрьма, да Сибирь… что толку? Тюрьма — добру не научит, и Сибирь не научит… а человек — научит …Человек — может добру научить… очень просто!» Все молчат. Бубнов замечает, что лучше говорить всю правду, как есть. Клещ опять вскакивает как ошпаренный и кричит: «Работы нет«, силы нет! Вот — правда! Пристанища нету! Издыхать надо… вот она, правда!., на что мне она — правда? Дай вздохнуть… Чем я виноват? За что мне — правду?., жить нельзя… вот она — правда!» Он кричит, что всех ненавидит, и убегает. Приходит Пепел. Клеща он не любит за его рабочую гордость. Если людей ценить по работе, то тогда лошадь — самый лучший человек: работает и молчит. Лука говорит Бубнову, что не всякая правда способна помочь человеку. Он рассказывает про одного человека, который верил в праведную землю. Он считал, что есть земля, где живут только хорошие люди, ее он называл праведной. В эти места приехал образованный ссыльный. Человек попросил его показать, где находится праведная земля. Тот сказал, что такой земли нет. Человек не вынес такого разочарования, пошел домой — и повесился. Лука говорит, что скоро уйдет из ночлежки. Он слыхал, что открыли новую веру, и хочет пойти посмотреть, что это такое. Наташа сомневается в том, что люди найдут лучшую жизнь. Лука уверен, что кто ищет — найдет, кто крепко хочет — найдет!

Пепел решительно просит Наташу уйти с ним в Сибирь. Он обещает бросить воровать, начать работать. Пепел хочет жить так, чтобы самому себя можно было уважать. Он — вор, потому что другим именем никто никогда не догадался назвать его. Наташа грустно признается, что никому не верит. Она не очень сильно любит Пепла. Он обещает быть таким, что Наташа полюбит его. В окне появляется Василиса. Пепел просит Наташу пожалеть его и помочь выбраться из этой жизни. Василиса ему в этом помочь не может. Той воля нужна для разврата. Лука уговаривает Наташу уйти с Пеплом: «Сестра у тебя — зверь злой… про мужа про ее — и сказать нечего: хуже всяких слов старик». Пепел — парень крепкий. Наташа соглашается, только предупреждает Пепла, что, если он ее хоть раз обидит, она себя не пожалеет: или себя убьет, или его. Василиса из окна: «Вот и сосватались! Совет да любовь!» Наташа пугается. Пепел успокаивает, что никто больше бить ее не посмеет. Василиса замечает, что Пепел ни бить, ни любить не умеет, он больше на словах удал. Косты л ев отсылает Наташу поставить самовар. Пепел начинает препираться с Костылевым из-за Наташи. Василиса его подзадоривает. Лука успокаивает Пепла, говоря, что Василиса подстрекает его на то, что ей нужно. Пепел говорит Василисе, что не будет того, что ей хочется. Василиса: «И того не будет, чего я не захочу, Вася!» Пепел грозит ей кулаком и уходит.

Костылев заговаривает с Лукой. Узнав, что тот собирается уходить от них, называет его жизнь бродяжничеством. Он считает, что человек должен работать, приносить пользу. Лука отвечает, что люди бывают разные. Вот, например, земля. Есть земля урожайная, что ни посеешь на ней — родит, а есть… Он говорит, что Костылева уже ничто не изменит, сколько ни говори ему: «Михайло! Будь человеком!» Костылев обижается и напоминает Луке, что у его жены дядя — полицейский. Костылев и Василиса требуют от Луки, чтобы он ушел. Лука обещает сегодня же ночью уйти. Бубнов соглашается, что иногда очень важно вовремя уйти. Он рассказывает о себе. Его жена завела себе любовника. Бубнов увидел, что они слишком крепко сошлись, и стал бояться за свою жизнь. Он стал бить жену. Ее любовник вступился за нее. Завязалась драка. Бубнов разозлился и хотел уже убить жену. Но опомнился и ушел. Мастерская была записана на жену, и Бубнов остался ни с чем. Он признается, что если бы мастерская досталась ему, то он пропил бы ее.

Входят Сатин и Актер. Актер сегодня работал, заработал денег и не напился. Он копит деньги на поездку. Сатин уверен, что он никуда не поедет, и предлагает ему лучше пропить деньги или отдать ему для игры в карты. Лука заговаривает с Сатином. Ему нравится легкость, с которой тот переносит жизнь в ночлежке. Сатин оказался в ночлежке, потому что сидел в тюрьме. До этого он играл на сцене, умел смешить людей. Убив в запальчивости подлеца, он оказался в тюрьме. Приходит Клещ. Он жалуется, он не знает, как быть. Для похорон ему пришлось продать инструменты, и теперь он не может работать. Сатин предлагает ему ничего не делать. Клещу стыдно бездельничать. Из окна Костылевых доносятся крики Наташи. Актер убегает за Пеплом. Шум в квартире стихает. Громко хлопает дверь. Становится тихо. Клещ будто ничего не слышит, все повторяет, что у него ничего нет. Несколько секунд зловещей тишины. Потом раздается шум. Квашня и Настя ведут Наташу, которой Костылевы ошпарили кипятком ноги. Сатин отталкивает от Наташи Василису. Она готова растерзать Наташу. Прибегает Пепел и расталкивает всех. Он хочет видеть Наташу. Костылев кричит Медведеву, чтобы он держал Пепла. Пепел сильно бьет старика. Все стоят около Наташи, которая от боли почти в обмороке. Василиса подходит к лежащему Костылеву и кричит, что того убили. Она торжествующе кричит, что Васька убил ее мужа. Пепел видит, что старик действительно мертв. Он говорит Василисе, что вышло по ее. «Не прихлопнуть ли и тебя?» — он кидается на Василису. Сатин и Кривой Зоб держат Пепла. Василиса убегает. Сатин успокаивает Пепла, что за убийство в драке много не дадут. Пепел говорит, что расскажет, как Василиса предлагала ему убить мужа. Наташа решает, что Василиса и Пепел специально все подстроили, чтобы избавиться от нее и Костылева. Она проклинает Пепла и Василису. Сатин пытается все объяснить Наташе. В это время Василиса приводит полицейского. Она говорит ему, что Васька на ее глазах убил мужа. Наташа кричит, что сестра и Васька убили старика.

Действие четвертое

Обстановка первого акта. Теперь нет комнаты Пепла, нет и наковальни Клеща. Слесарь чинит за столом гармонию. На другом конце стола Сатин, Барон и Настя пьют водку. На печи кашляет Актер. Все обсуждают исчезновение Луки.

Сатин иронизирует над мягкостью Луки. Татарин говорит, что у Луки в душе закон был, таких людей он считает хорошими. Клещ согласен с Татарином, что жить нужно по закону. Настя хочет уйти от этой опостылевшей жизни. Сатин советует ей захватить с собой Актера. «Ему известно стало, что в полуверсте от края света стоит лечебница для органов…» Актер называет всех людьми без сердца, он уверен, что уйдет из этой ночлежки. Барон с Актером вступают в препирательства. Сатин говорит, что старик, «старая дрожжа, проквасил… сожителей…» Клещ: «Поманил их куда-то… а сам — дорогу не сказал… правды он… не любил, старик-то… так и надо! Верно — какая тут правда? И без нее — дышать нечем…» Сатин ударяет кулаком по столу и говорит, что старик врал из жалости к ним: «Есть ложь утешительная, ложь примиряющая… ложь оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего… и обвиняет умирающих с голода… Я — знаю ложь! Кто слаб душой… и кто живет чужими соками, — тем ложь нужна… А кто — сам себе хозяин… кто независим и не жрет чужого — зачем тому ложь? Ложь — религия рабов и хозяев… правда — Бог свободного человека!» Лука подействовал на Сатина как кислота на старую и грязную монету. Сатин вспомнил слова Луки: «…всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для лучшего! По сту лет… а может, и больше — для лучшего человека живут! Потому-то всякого человека и уважать надо… может, он родился на счастье нам… для большой нам пользы?» Все очень внимательно слушали его. Пауза. Барон начинает вспоминать историю своей семьи, сотни крепостных, дома в Петербурге и Москве. Настя отказывается ему поверить. Барон злится. «Понял, каково человеку, когда ему не верят?» — злорадствует Настя. Сатин советует Барону забыть обо всем этом, потому что в карете прошлого далеко не уедешь. Он спрашивает Настю о Наташе. Оказывается, она давно вышла из больницы и исчезла. Ее нигде нет. Все начинают обсуждать, кто кого крепче засадит — Василиса Пепла или он Василису? Настя считает, что Василиса вывернется, потому что она — хитрая. Сатин замечает, что за убийство в драке — только тюрьма. Настя опять препирается с Бароном. Она называет всех обитателей ночлежки сором, который нужно смести куда-нибудь в яму. Сатин сегодня в хорошем настроении и всех примиряет: «Когда я пьян, мне все нравится». Он опять начинает рассуждать: «Человек — свободен… он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум — человек за все платит сам, и потому он — свободен!.. Человек — вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! — это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понимаешь? Это — огромно! В этом — все начала и концы… Всё — в человеке, всё для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Чело-век! Это — великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо! Выпьем за человека, Барон! (Встает.) Хорошо это… чувствовать себя человеком!.. Я — арестант, убийца, шулер… ну, да! Когда я иду по улице, люди смотрят на меня как на жулика… и сторонятся и оглядываются… и часто говорят мне — «Мерзавец! Шарлатан! Работай!» Работать? Для чего? Чтобы быть сытым? (Хохочет.) Я всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми… Не в этом дело, Барон! Не в этом дело! Человек — выше! Человек — выше сытости!»

Барон признается, что ему всю жизнь как-то неловко, в голове какой-то туман. Всю его жизнь можно свести к переодеваниям. Учился — носил мундир института, женился — надел фрак, потом халат. Не заметил, как разорился. Растратил казенные деньги — на него надели арестантский халат. Все как во сне, глупо… Барон спохватывается, что Настя куда-то убежала и идет ее искать. Актер просит Татарина, совершающего намаз, помолиться за него и уходит. Входят Медведев в женской ватной кофте и Бубнов. Они немного выпили. Они принесли с собой бутылку водки и кренделей. Приглашают всех выпить. Приходит Алешка, поет частушку. Приходит Зоб, еще несколько фигур. Они укладываются на нары и ворчат. Приходит Квашня, жалуется на слякоть на дворе. Она строго отправляет Медведева спать, потому что взяла его себе в сожители: «Подобного мужчину надо в строгости держать». Сатин и Алешка подтрунивают над Квашней. Бубнов уговаривает Татарина, который собрался спать, присоединиться к ним. Алешка берется подыграть им в песне. Кривой Зоб запевает. Бубнов подхватывает. Барон с порога кричит, что на пустыре повесился Актер. Молчание. Все смотрят на Барона. Настя медленно идет к столу. Сатин негромко говорит: «Эх… испортил песню… дур-рак!»

Хороший краткий пересказ – залог успешного освоения программы по литературе. Она, в свою очередь, пригодится на сдаче важнейших выпускных экзаменов. Поэтому авторы из команды «Литерагуру» особое внимание уделяют написанию произведений в сокращении, где лаконично и точно описаны основные события и сюжет из книги.

В предисловии описывается море, порт, его звуки и запахи. А в мы объясняем, почему это все описывается в предисловии. И не только.

Челкаш – вор и пьяница, внешне и внутренне он выделялся среди людей на рынке, по которому идет. Герой заговаривает с грузчиком, узнает, что его ищут, а некоего Мишку давно не видали. Челкаш идет дальше, он отрывисто отвечает многочисленным встречным знакомым. Его остановил сторож, с ним герой обращается фамильярно. Наконец, становится известна судьба Мишки (вора-подельника): он попал в больницу. Челкаш уличает сторожа в воровстве. Герой проследовал к кабаку и задумался, кем бы заменить Мишку.

Тут он увидел парня-крестьянина. Тот заговаривает с Челкашом. Парень рассказывает о невыгодной косьбе, ему нужны деньги и свобода. В Челкаше крестьянин разбудил какие-то родственные чувства своими рассказами о деревне, и он предлагает парню подработку: грести ночью при «ловле рыбы». Зовут крестьянина Гаврилой. Они пошли в кабак, где Челкашу охотно дают в долг. Вор куда-то вышел, а Гаврила испугался гнетущей атмосферы трактира. После возвращения Челкаша они стали пить. Крестьянин опьянел, допился почти до потери сознания. Вор смотрел на него и понимал, что может управлять этой молодой жизнью.

Глава 2

Ночью Челкаш и Гаврило тихо выплыли на дело. У крестьянина похмелье, вор его облегчает, когда дает выпить. Гавриле «боязно» на море, а Челкаш любит его за свободу и бескрайность. Созерцание водной глади прервал крестьянин закономерным вопросом, где же снасти. Вор советует случайному подельнику выполнять свою работу и не спрашивать лишнего. Тут еще их лодку окликнули, Гаврило еле смог выгрести к гавани, потратив все силы. Он понял, что дело темное и стал умолять Челкаша отпустить его. Тот отказывается и заставляет подельника перестать «ныть». Но руки у крестьянина в буквальном смысле опускаются, он не может грести. Для мотивации к действиям Челкаш отбирает у Гаврилы паспорт перед тем, как залезть на какую-то стену, куда они пригребли. Крестьянину стало страшно, он хотел, но не мог бежать. Гаврило стал с нетерпением ждать вора.

Вскоре тот пришел с чем-то «кубическим и тяжелым». Полдела сделано. Гавриле хотелось скорее разделаться с этим темным делом, если все будет благополучно – он отслужит молебен Николаю Чудотворцу. Осталось миновать лишь один кордон, и тогда все закончится. Когда к нему подъехали поближе, крестьянин хотел уже донести на подельника, но его охватил ужас. После еще одного стресса – таможенного крейсера – опасность миновала. Из-за всех волнений этой ночи Гаврило был полумертвый. Челкаш обещает четверной билет за работу. Он хвалится своим ремеслом: не надо всю жизнь «из кожи лезть», за ночь – 500 рублей, с деньгами бы крестьянин сделал бы свое хозяйство первым на селе.

Вор тоже был крестьянином, этими воспоминаниями он воодушевился. Гаврило высказывает мысль, что без земли никуда (то есть, ставит себя выше Челкаша). Тот разозлился, а потом стал вспоминать свою жизнь: мать, отца, себя молодого, красавицу-жену, потом службу, после которой все поменялось. Вскоре подельники приплыли к барке, куда залезли для получения денег и ночлега.

Глава 3

Челкаш разбудил Гаврилу, вор был уже одет прилично, а не в лохмотья. Он смеется над страхами крестьянина. Им пора плыть обратно. Челкаш получил 540 рублей, эти деньги поражают Гаврилу. Его трясет от жадности, когда вор дает ему 40 рублей. Крестьянин страстно рассказывает, что можно сделать с деньгами. После их прибытия возбуждение Гаврилы приняло такие формы, что даже Челкашу стало не по себе. Крестьянин бросается на колени, униженно вымаливая деньги. Вору становится противно, что его подельник теряет человеческое достоинство ради «пятака». Но деньги дает. Гаврило радуется и униженно благодарит, признаваясь, что хотел убить подельника из-за них же.

Челкаш разозлился, схватил его за горло и отобрал деньги, а потом отбросил на песок. Крестьянин бросил ему в голову камень. Вор упал. Гаврило убежал, но позже вернулся и стал просить прощенье и отдавать обратно деньги. Челкаш берет 10 рублей, остальное отдает назад и, шатаясь, уходит. А дождь смывает все следы пребывание людей на песке.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Это короткий рассказ о работниках пекарни, которые сначала придумали себе кумира, а потом страшно в нем разочаровались. И хотя параллели тут могут быть только условные, давайте попробуем на примере этого рассказа подумать о феномене Стрелкова.

Вкратце напомню основные содержательные моменты. Как герои произведения рассказывают о себе и своей нелегкой жизни:

Нас было двадцать шесть человек — двадцать шесть живых машин, запертых в сыром подвале, где мы с утра до вечера месили тесто, делая крендели и сушки.
Наш хозяин забил окна железом для того, чтобы мы не могли дать кусок его хлеба нищим и тем из наших товарищей, которые, живя без работы, голодали, — наш хозяин называл нас жуликами и давал нам на обед вместо мяса — тухлую требушину.
Нам было душно и тесно жить в каменной коробке под низким и тяжелым потолком, покрытым копотью и паутиной. Нам было тяжело и тошно в толстых стенах, разрисованных пятнами грязи и плесени.
Мы вставали в пять часов утра, не успев выспаться, и — тупые, равнодушные — в шесть уже садились за стол делать крендели из теста, приготовленного для нас товарищами в то время, когда мы еще спали. И целый день с утра до десяти часов вечера одни из нас сидели за столом, рассучивая руками упругое тесто и покачиваясь, чтоб не одеревенеть, а другие в это время месили муку с водой.
Сидя за длинным столом друг против друга, — девять против девяти, — мы в продолжение длинных часов механически двигали руками и пальцами и так привыкли к своей работе, что никогда уже и не следили за движениями своими.
Изо дня в день в мучной пыли, в грязи, натасканной нашими ногами со двора, в густой пахучей духоте мы рассучивали тесто и делали крендели, смачивая их нашим потом, и мы ненавидели нашу работу острой ненавистью, мы никогда не ели того, что выходило из-под наших рук, предпочитая кренделям черный хлеб.

Но, кроме песен, у нас было еще нечто хорошее, нечто любимое нами и, может быть, заменявшее нам солнце. Во втором этаже нашего дома помещалась золотошвейня, и в ней, среди многих девушек-мастериц, жила шестнадцатилетняя горничная Таня. Каждое утро к стеклу окошечка, прорезанного в двери из сеней к нам в мастерскую, — прислонялось маленькое, розовое личико с голубыми, веселыми глазами и звонкий, ласковый голос кричал нам:
— Арестантики! дайте кренделечков!
Мы, грязные, темные, уродливые люди, смотрим на нее снизу вверх, — порог двери выше пола на четыре ступеньки, — мы смотрим на нее, подняв головы кверху, и поздравляем ее с добрым утром, говорим ей какие-то особые слова, — они находятся у нас только для нее. У нас в разговоре с ней и голоса мягче и шутки легче. У нас для нее — все особое.

Мы должны были любить Таню, ибо больше было некого нам любить.

Порой кто-нибудь из нас вдруг почему-то начинал рассуждать так:
— И что это мы балуем девчонку? Что в ней такого? а? Очень мы с ней что-то возимся!
Человека, который решался говорить такие речи, мы скоро и грубо укрощали — нам нужно было что-нибудь любить: мы нашли себе это и любили, а то, что любим мы, двадцать шесть, должно быть незыблемо для каждого, как наша святыня, и всякий, кто идет против нас в этом, — враг наш.

Нам страшно хотелось испробовать крепость нашего божка; мы напряженно доказывали друг другу, что наш божок — крепкий божок и выйдет победителем из этого столкновения. Нам, наконец, стало казаться, что мы мало раззадорили солдата, что он забудет о споре и что нам нужно хорошенько разбередить его самолюбие. Мы с этого дня начали жить какой-то особенной, напряженно нервной жизнью, — так еще не жили мы. Мы целые дни спорили друг с другом, как-то поумнели все, стали больше и лучше говорить. Нам казалось, что мы играем в какую-то игру с чертом и ставка с нашей стороны — Таня.

Мы не могли перенести этого спокойно. Все сразу мы бросились к двери, выскочили на двор и засвистали, заорали на нее злобно, громко, дико.
Она вздрогнула, увидав нас, и встала как вкопанная в грязь под ее ногами. Мы окружили ее и злорадно, без удержу, ругали ее похабными словами, говорили ей бесстыдные вещи.
...
Потом и мы молча ушли в свою сырую каменную яму. Как раньше — солнце никогда не заглядывало к нам в окна, и Таня не приходила больше никогда!

Горький описывает тяжелый монотонный труд работников пекарни. Когда человек живет в таком ритме жизни, у него нет ни времени, ни возможности читать книги или ходить в театр. Каждый следующий день похож на предыдущий.
Эту мысль я особо выделил в рассказе Горького: это очень тяжело и мучительно, когда человек живет, а вокруг него ничто не изменяется, и если это не убьет насмерть души его, то чем дольше он живет, тем мучительнее ему неподвижность окружающего.

Но душа умирать не хочет. Душа ищет смыслы. За неимением лучшего, душа начинает цепляться за ложные смыслы. Чем сильнее собственная духовная нищета, тем крепче душа цепляется за ложные смыслы. Работники пекарни нашли своего кумира - Таню, и этот кумир сделал осмысленным работу, которую они ненавидели. А когда есть смысл, то и горестную жизнь свою переносить легче.

Можно ли здесь провести параллели с днем сегодняшним? Я думаю, что можно. Ведь дефицит смыслов может быть следствием не только тяжелого монотонного труда, но общим культурным провалом. Например, я не раз сталкивался с тем, что людям молодым людям сложно назвать своего героя, особенно современного героя. И это не потому, что современных героев нет, а потому, что говорят о них мало. На гламурные передачи время найдется всегда, а о герое скажут немного, да и то, что-нибудь несущественное.

Я вот думаю, не поэтому ли так уцепились за Стрелкова, когда хоть что-то героическое появилось в медиа-пространстве? И не поэтому ли так упорно держатся за него так называемые стрелковцы, агрессивно реагируя на любые попытки указать им на «пятна на солнце»? Если это так, то это очень тревожный симптом для нашего общества.

Ну, хорошо, сейчас, когда Стрелков открыто заявил о создании собственной оппозиционной партии, у кого-то наступило прозрение. Но я бы не сказал, что Стрелков сделал нечто, идущее в разрез с линией, которую он проводил до этого. Почему одни заметили это только сейчас, а другие видели несоответствие «кумира» представлениям о нем еще год тому назад? Нет различения, размыты представления о добре и зле, о чести и бесчестии. Потому и героем может оказаться всякое барахло. И не потому, что нет более достойных.

Вопрос в том, как вернуть людям различение. Ведь не Стрелков виноват в том, что люди повелись.

Все эти рассказы пропитаны восхищением к окружающей земле и любовью к честным, трудолюбивым людям, какими должны быть и все мы. «Обо всем можно сказать красиво, но лучше всего – слово о хорошем человеке...».

1

Весь Неаполь был охвачен забастовкой служащих трамвая. За ними безразлично приглядывали агенты полиции. Если забастовка перерастет в волнения – вдоль домов уже собралась приличная группа карабинеров, готовых пустить свое оружие в ход.

Одно слово вмиг облетело всю толпу. Солдаты. Их прислали заменить вагоновожатых. Забастовщики уныло соскакивали с вагонов, на которые тут же влезали военные.

А потом на рельсы внезапно лег старый работник. Вслед за ним потянулись остальные люди, даже не имевшие отношения к забастовке. Рабочие победили, и в этот день все пассажиры как-то по-особенному радостно платили за проезд.

2

На привокзальной площади Генуи скопилась толпа народа. Все они встречали поезд, на котором приезжали дети из Пармы, города, охваченного забастовками.

Прибывшие дети были плохо одеты, в лохмотьях и усталые, но они обрадовались приветственному реву толпы и оркестру, игравшему в их честь.

Взрослые стали совать хлеб ребятам, забирали их к себе в дом погостить. За короткое время все дети были разобраны, и по мостовой застучали сотни каблуков дорогой или дешевой обуви, уводящие ребятишек. На площади остались лишь смятые цветы, конфетные бумажки и несколько человек.

3

Душный, жаркий полдень. Солнце прогрело яркий нарядный город, вонзаясь в его каменную мостовую. Пушка возвестила время обеда и в воздухе после выстрела отчетливее стали слышны запахи масла, чеснока и вина.

Пыльные люди бегут обедать, некоторые их них бросаются в теплые воды ласкового моря. Четверо мостовщиков сидят на дороге, и их оделяет хлебом старик, отрезая ровные куски от буханки. Мальчик принес бутыль вина и большое блюдо для них. В блюдо тотчас же налили вина. Проходящая мимо девочка с мамой бросила в вино горсть цветочных лепестков, но мостовщики черпали вино с лепестками, сказав, что «дар ребенка – дар бога».

4

Рядом с грудой щебня сидел черный рабочий с медалью на груди. Он рассказал, что получил ее за работу по постройке туннеля. Тяжкая это была задача – пробурить туннель в глубине горы, соединяющий две страны. Но он верил, что «человек, когда он хочет работать, – непобедимая сила». Сотни людей врезались в горы, дыша горячим воздухом, сталкиваясь с бьющими горячими ключами. Некоторые сходили с ума, некоторые умирали.

Заболел и отец рабочего, говоря, что это так наказывает гора за вмешательство. Но если все же туннель будет пробит и произойдет встреча с группой рабочих, идущих с другой стороны, то пусть сын придет на его могилу и скажет об этом.

Когда встреча произошла, люди плакали и целовали землю. А рабочий пришел на могилу отца и выполнил обещание.

5

Молодой музыкант рассказал, какую музыку он мечтает написать. Эта музыка про мальчика, идущего к большому городу, раскаленному, разрушенному. Это «место неутомимого боя за счастье», истекающего кровью. Мальчик идет к нему по дороге, словно ведомый чьей-то рукою. Небо утонуло в темных облаках, нет ни звезд, ни теней. В тишине наступающего вечера едва слышны легкие шаги путника.

А следом за мальчиком идет ночь, закрывая тьмой забвения даль, из которой он пришел. Сумрак уничтожает дома, деревья и трубы, но мальчик не торопится, словно знает, что он обязательно донесет в город что-то необходимое. А ночь ласково подталкивает его в спину, потому что пришла пора и его появления все ждут.

6

Был полдень. В камнях возле моря сидели два рыбака, старик и юноша. Юноша рассказывал, как встретил богатую американку, красивую, но не знающую местного языка. Они прокатались на лодке до утра. Вначале юноша мечтал, как девушка его полюбит, увезет в свою страну, где он будет любить ее столько, сколько та захочет. А потом она даст ему денег на лодку, снасти и землю и он вернется жить в достатке в свой край.

Юноша был задумчив, а старик поддевал его замечанием, что истинная любовь внезапна и ей совсем не нужно знать язык. А потом юноша признался, что уже под утро оставил мысли о деньгах, а стал мечтать получить эту девушку хотя бы на одну ночь.

7

На станции в купе ввели древнего одноглазого старика. Тот сказал, что у него 13 сыновей и к одному из них он едет на свадьбу. И рассказал, как повстречал свою жену.

Когда умер отец, все забрали за долги и семья осталась нищей. Старик тяжко работал и встретил девушку, у которой тоже не было ничего. Они собрались жениться, все их осуждали. В первую ночь пара решила ночевать в поле.

Но старик сосед отдал им старый овечий хлев, столяр – кровать, лавочница подарила белье и подушки. Люди несли вино и еду. Свадьба в итоге вышла веселой и достойной.

8

В ярких красках воскресного города выделялся седой человек с молодой женщиной. Он тоже не был стар, и его грустное лицо контрастировало с радостным обликом жителей.

Это был социалист, редактор газеты и простой рабочий. Будучи пропагандистом, вел в кружках разъяснительные работы против церкви. Однажды он повстречал девушку, которая оказалась достойным оппонентом и их споры длились почти год. Но он заметил, как в ней вызывают отклик рассказы о «позорной современности» и тяжелой участи людей.

Это послужило поводом сблизиться, и вскоре они полюбили друг друга. Но девушка соглашалась выйти замуж, только если они будут венчаться в церкви. Так возникло их новое противостояние.

Как-то она заболела и, умирая, призналась, что ее вера была страх перед непонятным.

9

Пятьдесят лет Тамерлан покорял землю, убивая и разоряя, преисполненный зла и тоски об умершем сыне. Не знал он жалости и не склонялся ни перед чем.

Только перед Матерью он склонился. Преодолев море, горы и реки, она явилась к вождю с требованием отдать ее сына, которого украли пираты несколько лет назад. И вот сейчас Тамерлан победил Баязета, предводителя пиратов.

Тогда приказал вождь лучшим всадникам отыскать и привести сына женщины. Встав, он поклонился ей, отринувшей страх во имя великой любви.

10

Ребенок – счастье матери. Овдовев практически сразу после свадьбы, одна женщина очень ждала появление сына. Но когда он родился, то стеснялась выходить на улицу и показывать его соседкам. Ребенок родился уродом.

Из жалости ему сколотили ящик, мягко устелили его дно, и посадили туда мальчика. Урод рос и знал только одно чувство – голода. Как в бездонную пропасть летело в его рот все, что зарабатывала мать. Когда не было еды, то он начинал мычать.

Через забор люди видели урода, и, ужасаясь, отводили взгляд. Как-то увидали его иностранцы. Женщина услыхала и запомнила их слова и попросила знакомого перевести. Иностранцы сказали, что Италия вымирает.

На следующий день урод объелся чем-то и умер.

11

Город был в осаде уже давно. Люди были обречены перед превосходящей силой противника.

В ночи иногда мелькала фигура женщины, которую обходили как прокаженную. Это была мать воина, возглавлявшего осаду, мать предателя. Как-то она увидела женщину, плачущую над телом сына и проклинавшую врагов и ту, которая родила их вождя. До того времени чувство долга перед родным городом не позволяло ей уйти. Теперь же она решилась.

Сын обрадовался, что мать переменила мнение, и решил завтра же разрушить город.

Когда он уснул, мать его зарезала. Сказав, что это было плата ее как человека, она зарезала и себя, назвав это платой за имя матери.

12

На берегу моря сидел старый рыбак и вспоминал прошлое. Когда ему было 16, поплыли они с отцом в море. Легкий береговой ветер превратился в настоящий буран, хлипкая лодка шаталась и пристать к берегу не было никакой возможности. Отец сказал, что он не вернется на землю и стал учить сына премудростям рыбаков и тому, как нужно жить. Главное, относиться ко всем как к равным и не думать о людях хуже, чем они есть. А еще верить, что все хорошее происходит от человека.

Барку опрокинуло и понесло на рифы. Сын спасся, но отец разбился о прибрежные камни. Он пронес его слова через жизнь.

13

Извозчик Джузеппе оскорбил своего коллегу Луиджи, заявив, что соблазнил его жену. Доказать обратное никто не мог, и Луиджи уехал, оставив жену и ребенка.

Женщины не верили словам скандалиста и решили помочь. Подступив к извозчику, принялись они выспрашивать, как все произошло. Джузеппе рассказал, что был ранний вечер. Тогда спросили его, какое на вид тело жены Луиджи, но он не нашел ответа.

Все поняли обман Джузеппе и хотели выгнать его из комунны, лишив земли. Но потом сменили наказание на ежемесячную денежную выплату в виде половины заработка Луиджи для его семьи.

Но в этом не было необходимости – узнавший о честности жены Луиджи забрал ее, предупредив Джузеппе, что он будет зарезан, если когда-либо покинет остров.

14

За графином вина беседовали маляр Винченцо и слесарь Джиованни. Маляр рассказал, как он, будучи солдатом, был послан в Болонью для подавления бунта. Требования крестьян казались ему неуместными, ведь они вводили в траты землевладельцев.

Людям солдаты тоже не нравились, и часто на воинов падала черепица, ветки, камни. В госпитале постоянно были раненые. Попал туда и Винченцо.

Однажды он услыхал как дама обсуждала с доктором солдат, называя их полузверями, годными лишь на усмирение таких же животных с дурной кровью.

Винченцо рассказал услышанное товарищу, а к вечеру все солдаты знали эти слова. И солдаты стали глухи и слепы к действиям крестьян, позволив тем выиграть.

Когда отряд уходил, его забрасывали уже цветами.

15

На террасу отеля вышла богатая старуха, вслед за ней безобразный горбун в дорогих украшениях.

Это были брат и сестра. С малых лет девочка заявляла, что в их роду должны быть либо умные, либо красивые. Брата интересовало только строительство. Тогда сестра решила, что он станет архитектором. Но поскольку мальчик был уродлив, то обычного образования он не должен получить, чтоб не позорить семью. Так он и учился дома.

Когда погибли родители, брат решил на свою долю построить дом за городом и свезти туда всех уродов, и жить с ними. Сестра считала это глупой тратой денег. Когда дом был почти окончен, она объявила брат сумасшедшим. Он стал первым постояльцем нового дома, из которого сестра сделала психиатрическую лечебницу. За семь лет он превратился там в идиота.

16

На пароходе сидела компания русских аристократов. Они возмущались всем окружающим, грязью и схожестью местных жителей с евреями. Даже веселые дельфины казались им свиньями.

На палубу вышел седой итальянец. На его поклон ответил только один из русских. Итальянец стал беседовать с двумя знакомыми. Русские подслушивали, один из них переводил. Аристократия считала, что местный язык беден, потому его дополняют жестами. Но их «знаток» языка не смог перевести правильно и третьей части, додумывая все остальное.

17

За столиком кафе встретились инженер и социалист Трама. Инженер считал, что Трама должен учиться, ведь у него прекрасно работает мозг. Но он также и был идеалистом, веря в странные идеи всеобщего равенства.

На предложение стать социалистом инженер отказался, поскольку предпочитал собственную мастерскую с умными рабочими, такими как Трама. А в обещания светлого будущего он не верил.

Так и разошлись два упрямца. Один не хотел стать идеалистом, другой хотел учиться не тому, предпочитая пропагандистскую работу.

18

Иногда тяжелая жизнь разъединяет семьи, и люди уезжают в поисках заработка. У прекрасной Эмилии муж уехал в Америку. Красота женщина влекла к ней многих, но она не переходила границ приличия. Свекровь же следила за каждым шагом невестки, придумывая всякие мерзости и рассказывая всем подряд.

Как-то она пообещала написать сыну о бесстыдстве супруги. Но та не была виновата, потому зарубила старуху в лесу, предпочитая быть убийцей, чем оговоренной бесстыдницей. Женщину оправдали.

Другой житель узнал, что жену соблазнил его ж отец. Несмотря на то, что отец взял женщину силой, мужчина убил их обоих. И тоже был оправдан.

Двое убийц стали встречаться и собрались бежать вместе. Их поступок шел вразрез с прошлыми деяниями, поэтому мать Эмилии ударила топором любовника дочери. Он не погиб, но женщину осудили.

19

Старый Туба был с детства влюблен в море. Добывал кораллы, забрасывая сеть на самое дно и с интересом рассматривая пеструю жизнь, выловленную вместе с драгоценными розовыми ветвями. О виденном он мог говорить часами.

Шло время, годы таяли в переменчивой воде. Восемьдесят лет стало Тубе, и вот он, больной, не мог более ловить рыбу для своей многочисленной семьи. Тогда вошел он в дом, но бедные родственники будто следили за каждым куском хлеба, который он съедал.

Как-то утром старик смог сползти с горы до морского берега. Сбросив лохмотья, он поплыл на спине в даль и больше не вернулся.

20

Старик Чекко в очередной раз разглядывал письмо с открыткой. На картоне были изображены его сыновья и непонятная надпись по-английски. Предчувствуя неладное, он пошел к людям. Жена художника сказала, что парни арестованы по политическим соображениям. Они были социалистами. Тогда старик прошел к попу, и тот негативно высказался о социалистах.

А потом он попал к умирающему русскому, и тот сказал, что старик может спокойно умирать: когда мадонна спросит его о детях, он может сказать, что они «хорошо поняли главную заповедь ее сына: они любят ближних живой любовью». Сыновей арестовали как борцов за интересы рабочих, добившихся для них поднятия зарплаты.

21

Рождество начинают праздновать в полночь. Кругом бегают ребятишки, запуская фейерверки, и ночное небо освещается огнями. Иногда какой-нибудь шутник запускает шутиху по площади, и тогда она гонится за степенными мужчинами, а те убегают, смешно приплясывая и растеряв свою важность. Этот день – единственный, когда детей никто не будет ругать из-за проделок.

Рождение Христа приветствует гул органа, сопровождаемый рокотом набегающих на берег волн. Дети несут маленькую куколку мадонны в старую заброшенную церквушку. Здесь уже все готово к празднику – ясли, фигурки, зажжены свечи и вокруг стоят взрослые. Все вокруг наполняется песнями, детским смехом, огнями. Праздник продлится до зари.

22

У квартала было две гордости – фонтан и Нунча, красивая веселая торговка овощами. В 23 года она осталась вдовой с дочкой на руках. Но и тогда женщина не упала духом, и ее смех и доброе сердце притягивали многих мужчин. Она могла бы заработать много денег, но слишком уважала свое тело, чтобы его продавать, потому делала все, руководствуясь симпатиями. Дочь расцвела, красотой затмевая мать. Ей тоже стало нравиться внимание мужчин. Как-то из соперничества она зацепила мать, заявив, что той вредно столько танцевать из-за возраста. Та обиделась и предложила на спор пробежать трижды до фонтана и обратно. Дочь смогла пробежать дважды.

Нунча засмеялась, и стала танцевать до полуночи. А во время последнего танца умерла от разрыва сердца.

23

Ночью на берегу моря сидели старик рыбак и солдат. Старик рассказал, как много лет назад на горе жило семейство греков, а самыми богатыми людьми были Гальярди. Как-то Карлоне Гальярди полюбил Джулию, дочь кузнеца. Но и выбор сына грека пал на нее. Соперничая, он оговорил девушку, обещав при всех жениться на ней. Карлоне стал этому свидетелем. Одной рукой он ударил невесту, другой стал душить грека.

Но правда становится известной. На Рождество семья Джулии получила в дар корзину сосновых шишек, в которых лежала рука Карлоне, та, которой он ударил невесту. Он убил обманщика и, отбыв наказание в тюрьме, женился на избраннице.

24

В ночной город входили трое – юноша с девушкой и их мать. Парень провожал родных к брату. Они оба были социалистами и сейчас их дороги должны были разойтись по разным городам. Они не боялись расставания, ведь «когда человек несет в сердце своем слово, объединяющее мир, он везде найдет людей, способных оценить его...». Мать радовалась встрече и видела, как десятки людей уважаю и любят и второго ее сына. И она верила, что с такими людьми лучшая жизнь скоро наступит.

25

Бригада каменоломов расположилась на обед, и один из них рассказал про Андреа Грассо. Он пришел к ним в деревню нищим, но за короткое время разбогател. Грассо ценил людей меньше животных, это показалось обидным рассказчику и его другу Лукино. Они как-то встретили Андреа на пустыре и попросили вести себя вежливее. Но Лукино были должники этого богача, и с тех пор им стало хуже жить.

Рассказчик был одинок, потому не побоялся выступить против Грассо. Но тот ударил его ножом, а потом был свален и рассказчик ударил его ногой. Почти два года он за это провел в тюрьме. Вернувшись, снова пошел к Андреа. Тот выстрелил дробью, и в схватке поломал руку. Мужчину снова посадили, уже на 4 года.

Но он опять вернулся в деревню Завидев врага, Грассо начал кричать, и тут же его разбил паралич. Вскоре он умер.

26

Маленький Пепе любил разглядывать все вокруг. Как-то синьора посулила ему монетку за то, чтобы он отнес корзину яблок. Мальчик вернулся вечером и рассказал, как мальчишки хотели отнять яблоки, но он принялся их ими обкидывать. Те яблоки, что не разбились, они съели когда помирились. Он недоумевал, отчего хозяйка не дает ему обещанную монетку.

А еще он упросил сестру, бывшую горничной у богатого американца, взять у того брюки для него. Обрезав ножницами, он подогнал их под себя и не понимал, почему американец сердится – ведь будь у него столько вещей, он подарил бы ему трое брюк.

Взрослые качали головами и говорили, что Пепе вырастит или анархистом, или поэтом.

27

В ночь перед Пасхой люди стягиваются на площадь. Особенно выделяются фигуры, изображающие воскресшего Христа и его ученика Иоанна. Странная темная фигура в плаще также притягивает всеобщие взгляды.

Сопровождаемая оркестром, она подходит к Христу и сбрасывает плащ. Теперь все видят, что это мадонна, а из-под плаща ее летят десятки белых голубей. Эта картина настолько волнительна, что люди запевают песни, некоторые молятся. И все верят и в собственное воскресение.

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Брэдбери Земляничное окошко

  Сюжет перекликается с действиями романа Брэдбери «Марсианские хроники». Семья американцев живет на Марсе, планете заселенной людьми. Это неприветливое место, больше похожее на пустыню, и воспоминания о родной Земле будоражат мистера и миссис Прэнтис.

• Краткое содержание Короли и капуста О. Генри

  События произведения разворачиваются в маленькой латиноамериканском государстве Анчурии. Экономика страны держится только на продажах выращенных тропических фруктов, которые в большом количестве вывозят по морю американцы.

• Краткое содержание Твардовский По праву памяти

  Произведение А.Т. Твардовского «По праву памяти» является автобиографией, в которой поэт описывает не только свою трагичную жизнь, но и жизнь всех людей, пострадавших от репрессий жестокого тирана.

• Краткое содержание Молодая гвардия Фадеева

  Война. Идет 1942 год. Красная армия в тот момент отступала. Беженцы пытались переправиться через Донец, ехали грузовики, даже шли стада. И все же переправиться не смогли. Тогда, поняв, что выхода нет