Окружение немцев под сталинградом.

Последние дни ноября (24–30) бои велись с главной целью: с одной стороны, сжать кольцо окружения противника и ускорить разгром окруженных, с другой стороны, создать для обеспечения этой операции внешний устойчивый фронт.

Внешний фронт, созданный нашими войсками, вначале проходил на расстоянии 30 километров от кольца окружения. В некоторых местах он прерывался. Поэтому очень важно было как можно скорее затянуть эти разрывы.

На внутреннем фронте по сжатию кольца окружения должны были действовать войска Сталинградского и Донского фронтов. Последнему были переданы из состава Юго-Западного фронта 21-я армия, 4-й и 26-й танковые корпуса, вышедшие на внутренний фронт. На внешнем фронте действовали войска Юго-Западного фронта и 51-й армии нашего фронта. Перед ними стояла задача создать устойчивый внешний фронт.

К исходу 23 ноября войска трех фронтов занимали следующее положение. Сталинградский фронт, овладев Советским, отбросил врага на линию Ракотино, Мариновка. Армии Юго-Западного фронта и 65-я армия Донского фронта подошли к рубежу Калач, Назмищенскин, Мостовский, Большенабатовский, Голубая, Ближняя Перекопка. На сковывающем фланге Донского фронта и в полосе 62-й армии шли напряженные бои на прежних рубежах.

С утра 24 ноября ударные группировки Сталинградского фронта продолжали наступление, охватывая противника с юго-запада. Однако успех был уже менее значительным, чем раньше; противник понял серьезность обстановки и начал предпринимать ожесточенные контратаки на фронте 57-й армии. В контратаку бросались группы по два — три пехотных полка, поддержанных 50–60 танками. Однако эти попытки успеха не имели. Напряженные бои разгорелись на рубеже рек Карповка, Червленная и у южной окраины поселка Купоросное.

Противник успел повернуть назад танковые дивизии, уже начавшие движение на север. Начни Сталинградский фронт наступление днем позже, он добился бы гораздо большего успеха. Тогда танковые соединения противника оказались бы вовлеченными в боевые действия на севере; вряд ли их можно было бы оторвать с направления Юго-Западного фронта, а если бы это немцам и удалось сделать, эти дивизии запоздали бы не менее чем на сутки. Это несомненно ускорило бы разгром всей сталинградской группировки врага.

62-я армия, также перешедшая 24 ноября в наступление, сумела до конца ноября отбить у врага ряд кварталов в северной части города.

Ожесточенные бои последнюю неделю (24–30) ноября шли и на фронте 64-й армии, которая за это время продвинулась своим левым флангом на 18 км, хотя перед ней была сильно укрепленная полоса обороны противника. Ударная группа армии левым флангом вышла в район Цыбенко и развернулась фронтом на север.

51-я армия, действовавшая на внешнем фронте, отодвинула его и продолжала вести бои на рубеже реки Аксай.

Одновременно на Донском фронте 21-я армия, взаимодействуя с частями Сталинградского фронта, овладела рубежом Платоновский, Илларионовский и начала бои по освобождению Сокаревки и Песковатки. 65-я армия продолжала выполнять задачу по окружению задонской группировки противника, а соседняя с ней (к востоку) 24-я армия направляла свой удар по противнику на участке Вертячий, Песковатка с тем, чтобы отрезать ему пути отхода из излучины Дона на юго-восток. Враг оказывал всем этим армиям ожесточенное сопротивление и вместе с тем отводил свои войска на левый берег Дона. 24-й армии не удалось захватить Вертячий и Песковатку, и в это время далее Нижне-Гниловского она не продвинулась. 65-я армия 27 ноября вышла на рубеж Лученский, Нижне-Герасимов. К 30 ноября, однако, обе эти армии заняли Песковатку и Вертячий и достигли рубежа Мариновка, Дмитриевка.

66-я армия Донского фронта (командующий с 14 октября 1942 г. генерал-лейтенант А. С. Жадов) в силу успешных контрмероприятии противника оказалась в затруднительном положении. Враг, поспешно отошедший, сократил свой фронт и сумел организовать прочную оборону на новом участке. В результате этого 66-й армии удалось соединиться лишь с группой Горохова в районе Рынок; к основным силам 62-й армии, как это предполагалось, она в этот момент прорваться не смогла.

Несмотря на все нарастающее сопротивление противника, территория, занимавшаяся им, уменьшилась уже более чем вдвое и на 30 ноября составляла 1500 квадратных километров. Эта площадь простреливалась из дальнобойных полевых орудий в любом направлении.

На 2 декабря было назначено наступление двух фронтов (Сталинградского и Донского) с целью расчленения окруженных. Однако к этому времени не удалось подтянуть отставшую тяжелую артиллерию и тылы. Наступление было начато 4 декабря. Пять дней шли напряженные бои на участках обоих фронтов. Однако сколько-нибудь значительных результатов на этот раз достигнуто не было. Противник уже успел организовать оборону на новых выгодных рубежах и, частично используя наши обводы, сумел создать надежную систему огня; но самое главное — враг разгадал направление нашего главного удара. Для предотвращения его успеха немецко-фашистское командование перебросило с других направлений наиболее полнокровные и надежные соединения: 113-ю пехотную, 3-ю и 29-ю моторизованные дивизии со значительным количеством танков. Следует при этом иметь в виду, что большая часть нашей артиллерии так и не была подтянута к началу наступления. Солдаты же наши были сильно утомлены предшествующими десятидневными непрерывными боями. Очень важно также, что в момент окружения командование наступающих фронтов не знало действительного количества окруженных вражеских войск. В данных нашей разведки оно было сильно преуменьшено. Как стало известно позже, действительная численность немецко-фашистских войск составляла 330 тысяч человек, входивших в 22 дивизии и в различные специальные части резерва главного командования.

Наше наступление было прервано. Стало ясно, что быстро решить задачу расчленения и уничтожения окруженных нельзя. Надо было усиливать наступающих свежими частями. Однако вскоре события развернулись так, что выполнение этой задачи пришлось передвинуть на более отдаленные сроки. Гитлеровская ставка предприняла попытки разорвать кольцо окружения извне.

В этот период у нас возникли большие затруднения в обеспечении войск боеприпасами, горючим и продовольствием: ледоход на Волге стал непреодолимым препятствием как для паромов, так и для катеров. Пришлось ввести строжайшую экономию во всех наших основных расходах.

Однако и у войск противника, окруженных под Сталинградом, положение со снабжением было не из легких: его запасы были ограниченны; примерно на третий или четвертый день после окружения началась доставка всех видов довольствия по воздуху. Первоначальные расчеты противника, видимо, строились на том, чтобы материалы, главным образом продовольствие, доставлять и днем и ночью. Ночью, как правило, грузы просто сбрасывались в определенных пунктах, а днем снабжение осуществлялось посредством посадочных десантов. В связи с дальними расстояниями и недостаточным оборудованием воздушной и наземной трасс грузы, которые сбрасывались окруженным, нередко попадали к нам, и вскоре противник ограничился лишь дневными операциями. Все полеты транспортных самолетов прикрывались истребителями, которые сопровождали их до зоны снижения на посадку. Трассы полетов проходили из Донбасса, Ростова и Сальска. Эти воздушные линии с юга и юго-запада тянулись через район Сталинградского фронта.

В первые дни этого способа снабжения, когда мы еще не имели опыта против подобного рода действий, довольно много самолетов противника безнаказанно проходило к окруженным. Наши истребители не успевали по времени, так как оповещение было построено на воздушном наблюдении и, пока сигналы поступали в соответствующие авиационные части, противник успевал подойти к цели и начать посадку. Это, конечно, не могло не беспокоить нас. Мы приняли решительные меры, направленные к тому, чтобы усилить противовоздушную блокаду. Была установлена тесная взаимосвязь нашей истребительной авиации и зенитной артиллерии.

Не помню точно числа, но знаю, что в первых числах декабря мне позвонил по ВЧ Верховный Главнокомандующий и спросил: В«Как вы организовали воздушную блокаду?В» Я доложил. Внимательно выслушав мой доклад, И. В. Сталин сказал, что необходимо пересмотреть еще раз всю организацию воздушной блокады и принять меры к тому, чтобы ни один самолет противника не мог пролететь к окруженным.

После этого еще раз был всесторонне продуман вопрос усиления воздушной блокады и намечены следующие мероприятия:

а) на направлении Котельниково, Цимлянская послали несколько разведчиков-наблюдателей с радиостанциями, которым поставили задачу — как только они услышат гул моторов транспортных самолетов, немедленно давать условный сигнал;

б) для того, чтобы не опаздывала наша авиация, мы перебазировали 235-ю истребительную дивизию (командир дивизии подполковник И. Д. Подгорный) на полевые аэродромы и площадки в район южнее Сталинграда. Здесь же был размешен передовой командный пункт фронта. Авиаполки между собой, а также с командным пунктом фронта были связаны телефоном и радиосвязью;

в) усилили зенитную артиллерию на направлениях основных маршрутов движения самолетов противника.

Такая система организации воздушной блокады дала сразу же положительные результаты.

11 декабря. Пасмурный день (помню его, как будто это было вчера). Над землей густая облачность высотою 300–400 метров. Накануне, поздно вечером, мне доложили, что соответствующий приказ выполнен, истребительные полки 235-й дивизии посажены на полевые аэродромы и площадки, связь с ними установлена, наблюдатели с радиостанциями на месте. Около 10 часов утра наблюдатель передал, что за облаками слышен сильный гул самолетов. Самолеты противника идут на Сталинград. Сразу же была дана команда поднять в воздух все три авиаполка. Не успели наши самолеты собраться в зоне ожидания, как вдруг, не доходя 20–30 км до Гумрак — аэродрома посадки, воздушная колонна противника начала пробивать облачность и, выйдя из нее, вся оказалась на виду. В колонне шли 16 самолетов Ю-52, которые прикрывались четырьмя истребителями. Наши истребительные полки, как только заметили колонну противника, пошли на перехват; сразу же завязался воздушный бой. Строй колонны противника нарушился. Один за другим сбитые самолеты Ю-52 падали на нашей территории. Со сбитых самолетов было взято в плен 16 летчиков. Я приказал доставить их на командный пункт фронта.

Об этом замечательном успехе воздушной блокады было немедленно доложено Верховному Главнокомандующему. Он поблагодарил нас и просил передать свою благодарность всем летчикам, участвовавшим в этом бою. В конце разговора приказал мне лично поговорить с пленными летчиками, предложить им вернуться к Паулюсу, изложить ему суть дела и передать, что командующий Сталинградским фронтом предлагает начать переговоры о сдаче в плен, так как с этого дня снабжение по воздуху будет полностью нарушено нами.

Как только привезли первую партию летчиков, я приказал накрыть стол и начал беседовать с ними. Были поставлены различные вопросы, летчики более или менее правдиво отвечали на них. В конце нашего разговора я сообщил пленным летчикам наши условия, сказав следующее:

В«Мы переправим вас в В«котелВ» к Паулюсу. По прибытии туда доложите, что все ваши самолеты сбиты, а вы сами попали в плен, где говорили с командующим Сталинградским фронтом Еременко, обещавшим всем находящимся в В«котлеВ» при условии капитуляции сохранение жизниВ». Летчики, выслушав это предложение, по-просили несколько минут, чтобы обдумать ответ. У них возникли бурные В«пренияВ». Часть высказалась за то, чтобы принять предложение, но большинство было другого мнения, а вскоре и остальные склонились на их сторону. В заключение один из пленных офицеров попросил разрешения задать вопрос. Я разрешил. Он сказал: В«Господин генерал, как бы вы отнеслись к такому предложению, если бы к вам явился русский офицер из немецкого плена и предложил вам, чтобы ваши войска капитулировали. Что бы вы ему на это ответили?В» Я ответил: В«Отдал бы его под судВ». — В«А нас, господин, генерал, за одно слово о капитуляции не под суд отдадут, а немедленно расстреляют. Поэтому, с вашего разрешения, мы не пойдем к Паулюсу, а останемся в плену, каким бы горьким для нас он ни былВ».

На этом наша беседа закончилась. Пленные летчики были отправлены в лагерь для военнопленных. О подробностях этой беседы я доложил в Ставку.

С этого дня мы систематически уничтожали почти все транспортные самолеты противника, которые посылались для доставки грузов окруженным. Наша воздушная блокада нанесла колоссальный ущерб врагу. Самолетами Сталинградского фронта было сбито более 400 транспортных самолетов противника.

Таким образом, под Сталинградом фашисты потеряли почти всю транспортную авиацию и все ее летные кадры.

Положение окруженных все более и более осложнялось. Всевозможными способами Гитлер пытался поддержать моральный дух своих солдат, попавших в В«котелВ»; об этом, в частности, свидетельствовала перехваченная нами радиограмма из фашистской ставки; она требовала немедленно представить списки достойных награждения и повышения в звании. А тем временем суточный рацион гитлеровцев снижался и снижался. Сначала он составлял 300 граммов хлеба, а затем уменьшился до 100 граммов (другие продукты солдатам вообще не выдавались).

Нелегко было правителям фашистской Германии расстаться с мечтой о захвате юга нашей страны, и прежде всего Кавказа, а без удержания района Сталинграда этот план рушился. Овладение Кавказом не было пределом в тщеславных стремлениях Гитлера и германских монополистов. Юг нашей страны, по их оптимальным планам, должен был послужить военно-стратегическим трамплином для вторжения на Средний Восток, а затем и в Индию, с целью нанесения смертельного удара Великобритании со стороны ее глубоких колониальных тылов. В свою очередь, овладение громадными экономическими ресурсами этой части Азии должно было содействовать осуществлению всего комплекса бредовых планов германского национал-социализма о завоевании мирового господства.

Поражение же под Сталинградом было сокрушительным ударом по всем этим заманчивым проектам; оно вместе с тем ставило под угрозу срыва и более ограниченные расчеты на скорую победу над нашей страной и делало самое возможность такой победы весьма проблематичной.

Гитлеровская армия вновь теряла стратегическую инициативу, причем в худших условиях по сравнению с зимой 1941/42 года. Важно, что на непосредственное проведение Сталинградской контрнаступательной операции были использованы сравнительно ограниченные силы, без создания общего превосходства над противником в районе, где она была осуществлена. В этом отношении правильный выбор участков прорыва обеспечил нам решающее превосходство за счет экономии сил на второстепенных направлениях (здесь мы придерживались суворовского завета В«побеждать не числом, а уменьемВ»).

Попутно скажем здесь об одной В«горе-теорииВ», выдвинутой битыми гитлеровскими генералами и поддержанной их покровителями в США. Отрицать теперь то, что немецкие генералы биты, нельзя: ведь этому никто не поверит. И вот они утверждают, что они, видите ли, биты лишь потому, что у русских было превосходство в силах, выворачивают знаменитый суворовский афоризм наизнанку и кричат, что их били-де не уменьем, а числом. Напрасные потуги, господа! Если кто воевал числом, и не только, конечно, числом обманутых геббельсовским враньем солдат, но также числом танков, самолетов, пушек и концлагерей, — то это ведь сами гитлеровцы. Стоило лишь незначительно упасть их превосходству в технике, как хваленые гитлеровские В«стратегиВ» начали топтаться на месте, либо отступать.

Прорыв вражеской обороны производился там, где она была наиболее слабой, где ее занимали части, не отличавшиеся особой стойкостью, где у противника не было достаточных резервов. Очень важное значение имело также и то, что прорыв осуществлялся тремя фронтами, каждым в нескольких направлениях (всего в семи направлениях). Это, естественно, не позволяло врагу производить сколько-нибудь широкое маневрирование, так как сами резервы оказывались изолированными друг от друга, а подчас и рассеченными. Была отчасти нарушена система управления войсками у врага.

Практически прорыв подготовленной обороны противника осуществлялся массированными ударами поддержанных артиллерией и танками стрелковых соединений, составлявших первый эшелон наступавших ударных групп; развитие же тактического прорыва в оперативный, завершение окружения и образование внутреннего фронта окружения возлагалось на танковые и механизированные соединения, действовавшие во втором оперативном эшелоне армий. Такое построение ударных групп на главном направлении наступления, правильно учитывавшее боевые свойства тех и других соединений, как известно, имело применение и в последующих операциях Великой Отечественной войны.

Высокий темп прорыва обороны противника, положенный в основу замысла Сталинградской наступательной операции, обеспечил не только разгром оборонявшихся на флангах войск противника до подхода резервов, но и окружение крупной группировки противника.

Темп нашего продвижения по двум фронтам (Сталинградскому и Юго-Западному) в среднем в сутки составил 30–35 километров. Подвижные соединения Сталинградского фронта, в частности 4-й механизированный корпус, за два дня с боями прошли более 100 километров.

Решающим в успехе контрнаступления была работа Коммунистической партии в массах. Эта работа обеспечила могучий политический подъем в войсках, высокий наступательный порыв советских воинов — участников незабываемых событий. Последние приготовления к контрнаступлению совпали с празднованием годовщины Октября, когда исполнилось четверть века пролетарской революции в нашей стране. Тысячи политработников неутомимо работали в войсках. Помню, с начала ноября и вплоть до наступления Никита Сергеевич перестал бывать на командном пункте: он все время проводил в соединениях и частях. Усилия воинов направлялись на выполнение задач контрнаступления. Надо было проверить расстановку коммунистов и комсомольцев, на наиболее ответственные участки поставить проверенных в деле, стойких товарищей. В частях проводились митинги, с каждым солдатом в отдельности командиры и политработники вели беседы, чтобы подготовить бойцов к выполнению предстоящей задачи.

Характерной особенностью работы Никиты Сергеевича всегда была забота о людях, живая связь с ними. Он всюду признавал решающую роль за простым человеком, как за частицей народа, творящего историю. Стоит поучиться у него тому уважению, с которым он относился к любому солдату и командиру. Он быстро раскрывал характер человека, находил его главные достоинства. И люди открывали ему всю душу, все свои сокровенные думы.

Первые дни нашего контрнаступления. Погода стояла морозная, температура ниже минус 10 градусов, первый еще неглубокий снег покрыл поля. Никита Сергеевич тогда постоянно находился в войсках. Припоминаю, как он прибыл в район 15-й гвардейской стрелковой дивизии. Наступление к ночи здесь несколько затихло. Один из полков дивизии сосредоточился в районе маленького хуторка с тем, чтобы привести себя в порядок и поужинать. Несколько полуразрушенных домов хуторка, конечно, не могли вместить всех. Вокруг домиков появились костры, где грелись и сушили обувь солдаты, как обычно делясь своими впечатлениями от минувшего дня тяжелых боев и маршей.

К одной из таких групп подошел Никита Сергеевич. Слушая разговор солдат, он понял, что хорошее боевое настроение их несколько нарушено. Вступив в беседу, он узнал, что полк сегодня получил только завтрак, а ужина не предвидится, сухой паек кончился. Видно, отстали тылы.

— Постараюсь помочь вам в этом деле, товарищи, — сказал Никита Сергеевич и сейчас же отправился искать дивизионное начальство. Ночью, в ходе ведущегося наступления, это дело, как известно, нелегкое, тем не менее Никита Сергеевич не уехал из этого района, пока не нашел командира дивизии и не убедился, что продовольствие будет еще до утра доставлено в полк.

Ко времени сталинградского наступления был обнародован Указ Президиума Верховного Совета СССР, предоставлявший право командующим фронтами, армиями, командирам корпусов, дивизий, бригад и полков награждать орденами и медалями отличившихся воинов. Это право было широко использовано всеми фронтами, в частности Сталинградским фронтом. В первые же дни наступления командующий фронтом вручил на поле боя несколько сотен орденов и медалей: героизм в те дни был поистине массовым.

Широко была развернута информация о подвигах награжденных. Велась и устная, и печатная пропаганда. Практиковались благодарственные письма и так называемые В«бюллетени передовой линииВ», сообщавшие о боевом опыте как целых подразделений, так и отдельных воинов.

Важное значение имело обнародование 22 декабря 1942 года решения правительства об учреждении медалей за оборону Ленинграда, Севастополя, Одессы и Сталинграда. В«ПравдаВ» тогда писала: В«Медаль на груди защитников этих городов будет памятью о героических днях, когда, затаив дыхание, вся страна следила за мужественной борьбой, когда весь мир выражал свое изумление и восхищение перед стойкостью, бесстрашием советских воинов, перед их беззаветной преданностью Родине.

Да будет вечная слава героям Ленинграда, Одессы, Севастополя, Сталинграда!В»

В«ПравдаВ» подчеркивала: В«Успех наступления Красной Армии обусловлен выдающейся стойкостью защитников Сталинграда и непоколебимым мужеством и отвагой, которую не могло сломить ни численное превосходство врага, ни его техника, ни бешенство его самолетов, тучей носившихся над СталинградомВ».

А какое огромное воспитательное значение в создании высокого наступательного порыва сыграла переписка между тылом и фронтом! Уже в один из первых дней наступления в адрес фронта поступило более 160 тысяч писем, а фронт отправил более 40 тысяч. Труженики тыла и труженики фронта (полагаю, что советские солдаты вполне заслужили это название) обменивались радостями своих побед, своими надеждами и взаимными пожеланиями успеха. Письма на фронт приходили не только от родных и близких (их в эти дни было особенно много), но и от незнакомых людей, а также от коллективов предприятий, правлений колхозов, деятелей науки и искусства.

Трудящиеся поселка Каменское Архангельской области писали:

В«Сообщение о ваших героических подвигах в районе Сталинграда наполнило наши сердца радостью и гордостью за свою любимую Красную Армию. Мы готовы перенести любые трудности, лишь бы дать вам все необходимое для победыВ».

По поручению рабочих и служащих Башкирской нефтеразведки товарищи Лесников, Куликов, Челогаев писали: В«Своими успехами на фронте вы, защитники Сталинграда, вселяете в нас новый прилив трудового энтузиазма. Обещаем вам работать еще лучше!В»

Горняки шахты имени Кирова Черемховского бассейна заверяли: В«Обязуемся ежедневно дополнительно давать на-гора 350 тонн угля. От всего сердца желаем вам, горячо любимые сталинградцы, боевых успеховВ».

Сталинградцам писал секретарь Хабаровского крайкома партии Борков:

В«Большевистскими делами, героическим трудом перекликаются трудящиеся нашего края с героями великой Сталинградской эпопеи.

Мы с вами, дорогие товарищи! Еще крепче удар по озверелым ордам немецко-фашистских захватчиков. Очистим нашу священную советскую землю от гитлеровской нечистиВ».

Поэт Максим Рыльский в письме, озаглавленном В«Слава вам и земной поклон!В», писал сталинградцам: В«Я вЂ” литератор, человек, главное оружие которого — перо. В эти дни хочется, чтобы перо превратилось в огненный меч, рассекающий фашистскую тьму, чтобы слово поэта было делом бойца. И я знаю, что мои собратья в эти дни славного наступления Красной Армии... утроят, удесятерят свои силы... Все для победы! — таков лозунг трудящихся Советского Союза, таков лозунг советских писателейВ».

Трудящиеся Грузии прислали письмо, подписанное академиками Н. Мусхелишвили, Кецховели, писателями Дадиани, Абашидзе и многими другими. Они писали: В«Доблестные герои Сталинграда! С вами весь советский народ. Беспощадно громите, отбрасывайте и уничтожайте вражеские орды! Идите вперед!В»

Девушки Московской обувной фабрики В«Парижская КоммунаВ» сообщали, что назвали свою комсомольско-молодежную бригаду именем защитников Сталинграда и что эта бригада с честью оправдывает свое название, давая ежедневно сверх плана 60 пар армейской обуви. Свое письмо девушки заканчивали так:

В«Наша самая горячая и задушевная мечта — после разгрома немецких захватчиков обнять вас и крепко, по-дружески, пожать ваши рукиВ».

Сталинградцам писал и президент Академии наук СССР Комаров:

В«Дорогие сыны наши! Всему миру показали вы умение сокрушать гитлеровские орды... Судьба Отечества, его честь и независимость в ваших руках!В»

Разведчик товарищ Злобин получил письмо в стихах от своей дочки-школьницы Нины, напечатанное потом во фронтовой газете. Бесхитростные, искренние детские стихи заканчивались такой строфой:

Разгромить фашистов, выгнать палачей
Родина позвала всех отцов и сыновей!
До счастливой встречи, папочка родной!
Ждем тебя с победой к нам скорей домой!

Письмо всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина В«Богатырям СталинградаВ» было одним из наиболее впечатляющих в этом потоке писем к воинам-сталинградцам.

М. И. Калинин писал: В«За операциями сталинградцев следит весь мир. Ваши успехи высоко подняли мнение всех мировых военных авторитетов о боеспособности Красной Армии, мужестве ее бойцов и искусстве командиров.

Но самое главное — это то, что наше наступление на Сталинградском фронте принесло величайшую радость народам Советского Союза. Каждое сообщение о победах на фронте с чувством огромного воодушевления переживается всеми нашими людьми от мала до велика. В порыве глубокой признательности они несут вам восторженные пожелания еще больших успехов в нанесении немецко-фашистским войскам новых сокрушительных ударовВ».

В ответных письмах, полных боевого энтузиазма, сталинградцы заверяли своих близких, своих сограждан, что они с честью выполнят свой высокий долг перед Родиной и народом.

Вот отрывок из письма одного из фронтовиков — бывшего сталинградского грузчика Медведева своей жене:

В«Дорогая жена, милые детки Саша, Валя и Алька!

В первых строках моего письма радуюсь я, что вы живы и здоровы, как передал мне Ваня Петров, который служит теперь в нашем полку и который видел, как вы... уходили в колхоз В«Красный ЗаволжецВ». Трудно описать, как началось наше горе, как загорелся наш причал, и как сквозь дым увидел я, что над Красной Слободой кружат стервятники. Прибежал я с переправы, а двор наш пустой... на глухой стене, что на Волгу выходит, я прочитал то, что ты написала там углем: В«Прощай, Николай. Ухожу с детьми, куда — не знаю...В» Прочитал я эти слова, посмотрел, как горит наш Сталинград, и, прости, родимая, не тебя разыскивать пошел, а командира ополчения... С тех пор и началась моя боевая жизнь...В»

Солдат Абдурахман Саматбатиев писал своей жене (Алма-Атинская область, Панфиловский район, колхоз В«АватВ»):

В«Дорогие мои, жена Хасият и сын Абайдалла! Шлю вам письмо с фронта. Мы наступаем. Горжусь тем, что иду в бой среди героических защитников Сталинграда. Мы идем вперед, мы гоним врага. Рядом со мной сражаются мои друзья: русский автоматчик Михаил Давыдов, казах стрелок Джафсарбай Шабинеров, латыш артиллерист Андрей Клава, киргиз пулеметчик Атаканов... Каждый вечер мы подсчитываем, сколько километров прошли за день... Каждый шаг, сделанный нами вперед, приближает день освобождения...

Дорогая Хасият, в последнем своем письме ты пишешь, что стала стахановкой. Очень хорошо. Надо, чтобы все в колхозе работали отлично, об этом просят написать мои друзья. Береги сына, Хасият, он будет жить в счастливое время после победы над врагомВ».

Сообщив семье самое важное о себе, поделившись с близкими своими успехами и фронтовыми радостями, воин с легким сердцем шел в бой.

Велики были чувства братской дружбы между воинами различных национальностей. Среди войск фронта были представители всех народов нашей необъятной страны. И воины всех национальностей показали себя здесь истинными патриотами своего социалистического Отечества. Так, в числе награжденных орденом Красного Знамени приказом в„– 60/Н командующего войсками фронта были: русский сержант Семен Филиппович Сазонов, украинец майор Григорий Петрович Савчук, грузин военный инженер 3 ранга Андрей Георгиевич Азадзамия.

В составе фронта сражались знаменитые Богунский и Тарашанский полки, созданные легендарным Щорсом. У стен Сталинграда эти полки преумножили свою былую славу. Подвиги богунцев и таращанцев вдохновляли на борьбу с врагами как воинов-украинцев, так и всех воинов фронта.

Украинский поэт Микола Бажан, обращаясь в своем призыве В«К сынам Украины, сражающимся за СталинградВ», писал:

В«Весь мир слышит гром советских орудий под Сталинградом. Весь мир видит блеск советских штыков в заснеженных степях Волги и Дона. Грохот и пламя величественной битвы встают над землей, оповещая все человечество, что близится час гибели его злейшего врага — гитлеризма.

Слышит этот грохот, видит это пламя и наша мать Украина, замученная немецкими палачами. Через линии фронтов... доходит до ваших отцов, жен, братьев и сестер радостная весть о подвигах красных воинов под Сталинградом...

Загораются вновь потускневшие от слез глаза ваших седых матерей, и руки ваших угнетенных братьев берутся за оружие и вырастают отряды орлов Украины — отважных партизан... В жестоком бою на берегах Волги куется освобождение УкраиныВ».

Свидетельством самой тесной связи воинов-сталинградцев со своей родной Коммунистической партией, доказательством сыновней любви к ней было стремление солдат и офицеров перед решающими боями стать коммунистами, о чем я уже говорил в разделе, посвященном оборонительному периоду. Теперь в дни наступления новые тысячи воинов потянулись к партии: они хотели победить или умереть, став членами великого содружества единомышленников-коммунистов, созданного и выпестованного бессмертным Лениным.

В первые дни наступления в одном из полков фронта было подано 200 заявлений с просьбой о приеме в партию. Их подали лучшие воины части. Среди них участник обороны Царицына сержант Поваляев, разведчик Багиров, командир взвода лейтенант Щербань, наводчик Корбанов, солдат Токарюк. Всё это воины, которые уже не однажды показали в боях свою доблесть и отвагу.

Партийные комиссии решали вопрос о приеме в партию тут же в блиндажах, в окопах стрелковых частей, на огневых позициях артиллерии. Заявления воинов с просьбой о приеме их в ряды Коммунистической партии, как правило, рассматривались немедленно.

Новые члены партии шли в бой, на штурм вражеских укреплений с партийными билетами, стремясь новым подвигом доказать, что они достойны высокого звания коммуниста.

Кандидат партии сержант товарищ Васильев, храбро сражавшийся в дни обороны Сталинграда, был награжден двумя орденами. В наступательных боях он также дрался доблестно. В ходе одного из боев товарищ Васильев обеспечил успех своего подразделения при отражении, вражеской контратаки. Он был принят в члены партии.

Снайпер Георгий Красицкий (за 18 дней боев истребивший более полусотни гитлеровцев), принятый кандидатом в члены партии, на следующий же день после приема совершил подвиг. Поздно вечером он подполз к вражескому блиндажу и залег около него. Вокруг блиндажа шагали часовые, их было двое. Меткими выстрелами из винтовки снайпер снял охрану и тут же бросился в блиндаж. У выхода он прикладом сразил гитлеровского офицера. Больше в блиндаже никого не оказалось. Забрав документы, воин вернулся в свое подразделение. Захваченные документы дали нам много ценных сведений.

Так отвечали воины-сталинградцы на доверие, оказанное им Коммунистической партией, принявшей их в свои ряды.

Подвиги молодых коммунистов вдохновляли на самоотверженную борьбу тысячи новых патриотов. Боевые дела наиболее отличившихся воинов быстро делались достоянием всего личного состава той или иной части и соединения. В свою очередь отличные действия тех или иных частей и соединений становились достоянием всего личного состава фронта. Так, к исходу одного из первых дней наступательных боев весь фронт знал о боевых делах одного из полков, уничтожившего за день 18 блиндажей и дзотов, 9 противотанковых орудий, 42 пулемета, 300 солдат и офицеров и захватившего около тысячи пленных. Вечером того же дня воины полка узнали, что их смелые, инициативные и умелые однополчане — 242 человека — награждены орденами и медалями.

Нет возможности перечислить, хотя бы бегло, все то, что было сделано сталинградскими коммунистами для надежного обеспечения успеха нашего наступления.

Необходимо тщательно изучить и обобщить методы и формы политической работы в войсках, которые были применены в условиях сталинградского наступления. Необходимо, чтобы этот ценнейший опыт был использован не только как историко-познавательный материал. Он во многом пригодится и для практической работы в войсках. Беда в том, что об этом опыте пока что ничего не написано. А жаль. Бывшие работники политуправления Сталинградского фронта (начальник товарищ П. И. Доронин и другие) могли бы в этом отношении многое сделать. Дела партийных организаций и политорганов Сталинградского фронта заслуживают того, чтобы советский народ, его армия знали о них.

Выступление школьника из Нового Уренгоя по поводу участи немецких пленных в Сталинграде воскресило совсем не новую тему. Из капитулировавших с Паулюсом немцев лишь очень немногие пережили войну. Вопрос о том, почему умерли пленные, действительно не праздный. И когда юноша заявил в бундестаге о смерти немецких солдат "от тяжёлых условий плена", он поднял куда более любопытный вопрос, чем может показаться на первый взгляд.

Судьба попавших в окружение немецких солдат действительно была печальной. 25 ноября, когда котёл только сформировался, внутри находилось, по данным штаба окружённой 6-й армии, 284 тысячи солдат и офицеров. 27 тысяч из них было эвакуировано самолётами. После сдачи основных сил армии во главе с Паулюсом советские похоронные команды подобрали в степи и захоронили 147 тысяч окоченевших трупов, а ещё примерно 91 тысяча человек отправилась в плен. Из них только шесть тысяч смогли дожить до конца войны. То есть умерло 14 из каждых 15 попавших в плен солдат. Это действительно необычная ситуация. В целом за войну лишь около 15% немецких военных не пережило плена - при том, что в немецком плену погибло, по разным данным, от половины до двух третей захваченных советских военнослужащих.

Коллапс

Чтобы понять причины случившегося, придётся вернуться немного назад. Хотя это несколько неожиданно, серьёзные проблемы со снабжением немецкие войска в Сталинграде начали испытывать ещё в октябре 1942 года, когда вовсю шли уличные бои. Жидкая цепь одноколеек в тылу Паулюса не справлялась с поставками продуктов. В результате ещё безо всякого окружения немцы почувствовали смрадное дыхание приближающегося голода. Ещё до окружения немцы начали забивать лошадей в некоторых дивизиях. Лошадь - это обычный для вермахта транспорт, но теперь это был не более чем передвигающийся своим ходом суповой набор. Запасы мяса, картофеля, консервов подходили к концу, поезда с провиантом стояли в бесконечных пробках на станциях. Ещё до всяких боёв на окружение немецкие военные получали лишь немногим более половины калорий, необходимых для тяжёлых физических работ на воздухе.

После того как в конце ноября 6-я армия Паулюса попала в окружение, ситуация стала для немцев катастрофической. Судьбу немецких войск решил лично Гитлер. 22 ноября, когда клещи сомкнулись, фюрер пригласил на совещание Ганса Ешонека, начальника штаба люфтваффе. Тот заявил, что снабжать окруженцев по воздуху - вполне реальное дело, если для этого получится привлечь дополнительные силы. Однако в любом случае речь шла о доставке грузов в "котёл" по нижней границе нормы. Вскоре выкладки Ешонека повторил Геринг. Удивительно, но одно из важнейших решений в ходе мировой войны принималось второпях: Геринг спешил на выставку антиквариата, а Ешонеку просто не дали времени сделать необходимые расчёты.

Неудивительно, что в реальности снабжать проморённых голодом и холодом окруженцев не удалось даже в скромном запланированном объёме. Окружённой армии требовалась как минимум тысяча тонн груза в день. Реально даже на пике усилий люфтваффе сбрасывали в "котёл" по 130–140 тонн грузов в сутки, а чаще всего - менее ста тонн. РККА позаботилась о горячей встрече авиаторов, летавших на снабжение Паулюса. Самолёты обстреливались зенитками, атаковались истребителями на всех этапах, а во время погрузки и разгрузки аэродромы обрабатывались штурмовиками и бомбардировщиками.

В результате 488 самолётов было сбито в воздухе или уничтожено на земле, погибло до тысячи членов экипажей, а оставшиеся регулярно не могли взлететь без основательного ремонта и замены раненых и убитых авиаторов. Апогеем этих усилий стало уничтожение авиабазы в Тацинской, откуда летали снабжать окружённых. Общий итог усилиям люфтваффе подвёл генерал Хубе, эвакуированный из "котла" самолётом. Встретившись с Гитлером, генерал задал ему вопрос: "Мой фюрер, почему вы не расстреляете кого-нибудь из генералов ВВС?"

Голод и холод

Всё это означало массовую голодовку и развал медицинской службы внутри "котла". Уже с 8 декабря нормы выдачи пищи сократились до чуть более чем 300 грамм, а с 9 января 1943 года солдат Паулюса получал всего 75 грамм хлеба и 200 грамм конины.

Разумеется, такие нормы питания могли привести только к постепенной смерти от голода. Поэтому командующий окружёнными войсками Фридрих Паулюс не мог не рассматривать вопрос об организованной капитуляции. Сдача в плен, конечно, стала бы грандиозным психологическим ударом для Германии, однако позволила бы спасти жизни. 8 января 1943 года К.К. Рокоссовский послал в "котёл" ультиматум. Константин Константинович без малейших иллюзий и вполне объективно обрисовал Паулюсу его положение. Положение безнадёжно, попытки пробить кольцо снаружи провалились, солдаты в окружении голодают. Условия сдачи выглядели вполне разумными и гуманными: жизнь и безопасность, медицинская помощь и корректное обращение в обмен на передачу людей, вооружения и техники победителям.

Получив этот ультиматум, Паулюс связался с командованием по радио, озвучил советское предложение - и получил отказ. Гитлер и командующий группой армий фон Манштейн намеревались пожертвовать армией, чтобы как можно дольше сдерживать русских, не позволяя им бросить крупные силы на другие участки фронта.

котле" обычным делом. Поток смертей от недоедания шёл по нарастающей. Если поначалу речь шла о гибели нескольких десятков человек в месяц, то в январе немцы умирали уже десятками в день, а в середине месяца смертельных случаев от голода фиксировалось более сотни ежедневно. Позднее уже в плену многие желали Герингу "посидеть на сталинградской диете".

Более того, на фоне бескормицы ослабленные люди быстрее заболевали. В "котле" со скоростью лесного пожара распространялись сначала туляремия, позднее гепатит и дизентерия, затем тиф. Ещё быстрее это происходило благодаря вшам, которыми окопы буквально кишели. Поначалу над насекомыми подхихикивали, называя их маленькими партизанами, но очень быстро всем стало не до смеха. "У всех вши, и с каждым днём их становится всё больше и больше. Они похожи на русских. Убиваешь одну тварь, а на её место приходит десять новых", - писал домой офицер из числа окружённых. Наконец, ходячим резервуаром инфекций были раненные, разносившие самые разные болезни по "котлу". Их судьба также не бывала лёгкой: на фоне голода и длительного переохлаждения даже лёгкие ранения быстро давали осложнения, вызывали гангрену, сепсис и смерть.

котле", которым пришлось значительно хуже, чем немцам. Это пленные советские солдаты. К моменту замыкания кольца окружения на территории "котла" находились лагеря, в которых содержалось несколько тысяч пленных. Им не доставалось вообще ничего, кроме давно сгнившего зерна из сталинградского элеватора. В лагерях быстро дошло до каннибализма. Отпустить или даже перестрелять этих несчастных никому из солдат и офицеров 6-й армии в голову не пришло. До освобождения практически никто из них не дожил. Кроме них некоторое количество жителей оставалось даже в самом Сталинграде, хотя речь шла буквально о десятках людей.

котле" оставались запасы пищи, но полностью рухнула система их распределения и доставки до войск. Транспорт стоял из-за отсутствия горючего, лошадей съели, а о сохранении какой-то части коней или выделении остатков бензина для этих целей генерал не сумел позаботиться. Поэтому, что особенно ошарашило красноармейцев, во время разгрома "котла" полумёртвые от голода немцы могли сдаваться буквально в паре десятков километров от набитого продовольствием склада.

В ожидании гостей

Урана" - битвы на окружение - попало в плен сразу более 60 тысяч немцев и румын. Ещё примерно столько же добавили тяжёлые бои на среднем Дону, а до капитуляции Паулюса сразу 86 тысяч немцев, венгров и итальянцев попали в плен под Россошью.

Озадаченные чекисты устроили специальное расследование и сделали ряд выводов. Приём пленных действительно был организован не лучшим образом. Тёплую одежду зачастую требовалось использовать свою: немцы и румыны могли её не иметь. Вагоны для перевозки захваченных не имели печек, провианта не хватало. В январе 43-го последовали уже конкретные указания - от необходимости сортировки пленных (отдельно здоровые, отдельно раненые, отдельно больные) до приказов по поводу выдачи медикаментов и оборудования. Однако, несмотря ни на какие меры, тыл РККА просто не был готов к тому, с чем ему предстояло столкнуться в ближайшие дни.

Чумной барак

В январе 1943 года солдаты 6-й армии стали стихийно толпами сдаваться в плен, затем капитулировал Паулюс, а 2 февраля сдались последние группы измождённых немецких военных. Их состояние было катастрофическим. Абсолютное большинство пленных имело тяжёлые осложнённые обморожения, также почти у всех констатировали дистрофию, наконец, всё это сопровождалось болезнями. Фактически, каждый пленный умирал по нескольким причинам сразу. Даже Паулюс был взят в плен больным: фельдмаршала мучил кровавый понос. И этот поток в 90 тысяч обмороженных дистрофиков обрушился на медицинские части РККА буквально в течение пары недель.

Очень мало кто из пленных пал жертвой мести победителей. У многих забрали важные для красноармейцев вещи вроде качественной тёплой одежды, но при этом ошеломлённые жалким видом захваченных солдаты часто делились с пленными едой. Виганд Вюстер, офицер-артиллерист, вспоминал, как советский танкист забрал у него перчатки, зато выдал пару промасленных рукавиц и мешочек сухарей. Сам Вюстер считал этот обмен выгодным: сухари важнее. Обед этими сухарями немец без всякой иронии назвал обжорством. Хуже всего было тем пленным, которые не могли идти. Их сначала пытались поднять, затем достреливали.

https://static..jpg" alt="

Фото: ©

В бараках возникла совершенно неожиданная проблема. Во-первых, румыны принялись тиранить немцев. "Румынской мафии" удалось устроиться на кухнях, и теперь они безжалостно резали пайки немцев в пользу соотечественников. Что особенно потрясло многих немцев, австрийцы "вспомнили" о своём происхождении, надеясь на послабления. Однако в большинстве своём пленные, даже перевезённые из Сталинграда, умерли довольно быстро. В апреле на том свете уже было больше половины солдат армии Паулюса.

Между опубликованием «Клятвы защитников Сталинграда» и началом большого контрнаступления, завершившегося два с половиной месяца спустя сталинградской победой, прошло всего 13 дней. Однако за эти 13 дней немцы успели предпринять новое отчаянное наступление. Положение обороняющихся стало еще более трудным из-за появления на Волге льда. Из-за этого все перевозки через реку практически прекратились, и даже эвакуация раненых стала почти невозможной. И все-таки, когда это последнее немецкое наступление было отбито, дух защитников Сталинграда поднялся выше, чем когда-либо раньше, тем более что они смутно чувствовали: вот-вот случится что-то очень важное.

Впоследствии сталинградские воины рассказывали мне, с какой безумной радостью, надеждой и волнением они прислушивались к грому далекой, но интенсивной артиллерийской канонады, раздавшейся 19 ноября между шестью и семью часами утра, в это самое тихое время суток на Сталинградском фронте. Они понимали, что означает этот гром пушек. Он означал, что им не придется оборонять Сталинград на протяжении всей зимы. Высунув головы из блиндажей, в почти непроницаемой темноте - тусклый, сырой и туманный рассвет только еще занимался - они прислушивались.

Никаких официальных сообщений не было опубликовано ни 19 ноября, когда войска Донского фронта под командованием Рокоссовского и войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина двинулись на юг в направлении на Калач, ни 20 ноября, когда войска Сталинградского фронта под командованием Еременко двинулись из района к югу от Сталинграда в северо-западном направлении на соединение с ними. Ничего не сообщалось об этом и в сводке от 21 ноября. «Правда» посвятила в тот день свою передовую статью «сессии Академии наук в Свердловске».

Лишь в ночь на 22 ноября в специальном сообщении была обнародована грандиозная новость о том, что несколько дней назад советские войска, сосредоточенные северо-западнее и южнее Сталинграда, перешли в наступление, захватили Калач и перерезали две железнодорожные линии, по которым доставлялись припасы для немецких войск в Сталинграде, в районе Кривомузгинской и Абганерова. В этом сообщении еще прямо не говорилось о том, что кольцо вокруг немцев в Сталинграде замкнулось, но приводились цифры громадных потерь противника: 14 тыс. немецких солдат было убито, 13 тыс. взято в плен и т.д.

Москва была охвачена сильнейшим волнением, у всех на устах было одно слово: «Началось!» Все инстинктивно чувствовали, что от этого наступления можно ожидать каких-то очень больших результатов .

Основное, что следует сказать об этом втором, решающем этапе Сталинградской битвы, сводится к следующему:

1. Войска трех советских фронтов располагали в общей сложности 1005 тыс. солдат, которым противостояло почти равное количество вражеских войск; они имели около 900 танков против 700 немецких , 13 тыс. артиллерийских орудий против 10 тыс. у немцев и 1100 самолетов против 1200 у противника.

С другой стороны, на направлениях главного удара Красная Армия обладала таким подавляющим превосходством, какого, согласно «Истории войны», им за всю войну еще никогда не удавалось достигнуть: троекратным превосходством в живой силе и четырехкратным в технике - особенно в артиллерии и минометах. Фактически все это вооружение было произведено советской промышленностью в течение лета и в первые осенние месяцы; советские войска использовали лишь незначительное число западных танков, грузовиков и джипов. К февралю 1943 г. Советскому Союзу было поставлено в общей сложности около 72 тыс. грузовиков западного производства, однако в момент, когда началось наступление под Сталинградом, русские имели лишь очень небольшую их часть.

2. Боевой дух войск был исключительно высок.

3. План контрнаступления разрабатывался еще с августа, главным образом Сталиным, Жуковым и Василевским в консультации с командующими фронтами - Ватутиным, Рокоссовским и Еременко. В октябре и ноябре Василевский и Жуков посетили район предстоящих операций.

4. Приготовления к наступлению потребовали огромных организационных усилий и были проведены с соблюдением величайшей секретности. Так, в течение нескольких недель перед наступлением всякая почтовая связь между солдатами тех фронтов и их семьями была прекращена. Хотя немцы бомбили железные дороги, ведущие к району севернее Дона, они не имели ясного представления о том, какое количество техники и войск доставлялось (главным образом по ночам) в район к северу от Дона и на два основных советских плацдарма в излучине Дона. Немцы никогда не предполагали, что советское контрнаступление (если оно вообще будет предпринято) может принять такие широкие масштабы. Еще более трудной была задача по переброске на Сталинградский фронт, на юг, массы войск и огромного количества техники. Для этого приходилось использовать железную дорогу, шедшую на востоке от Волги, которую немцы усиленно бомбили, а также наводить понтонные мосты и устраивать паромные переправы через Волгу, можно сказать, под самым носом у немцев. В отличие от местности к северу от Дона, где имелись кое-какие леса, в голой степи южнее Сталинграда было особенно трудно обеспечить маскировку.

И все же, несмотря на все это, немцы не имели представления о мощи готовящегося удара.

5. Немецкое командование, и в особенности сам Гитлер, были настолько одержимы мыслью о необходимости захватить Сталинград по соображениям престижа, что не уделили достаточного внимания укреплению обоих флангов расположения своих войск, которое мы можем назвать сталинградским выступом. Строго говоря, это не был выступ: на северной его стороне действительно был фронт, но на юге лежала своего рода ничейная земля, тянувшаяся через калмыцкие степи до самого Северного Кавказа; здесь было лишь несколько слабеньких рубежей, которые удерживали в основном румынские войска. На севере на некоторых участках фронта тоже стояли румыны. Румынские войска хорошо сражались под Одессой и в Крыму, однако в начале зимы, когда они оказались в донских степях, их боевой дух сильно упал. Здесь они уже явно воевали не за интересы королевской Румынии, а за интересы Гитлера, и их отношения с немцами были далеко не дружественными. Далее к западу, на Дону, действовали итальянские войска, моральное состояние которых также было не блестящим. Советское командование было хорошо об этом осведомлено и справедливо считало удерживаемые румынами и итальянцами участки фронта самыми слабыми.

Наступление началось в 6 час 30 мин утра 19 ноября артиллерийской подготовкой на широком фронте к северу от сталинградского выступа; через два часа двинулись пехота и танки. Из-за плохой погоды к помощи авиации прибегали мало. За три дня войска под командованием Ватутина продвинулись приблизительно на 125 км, разгромив в ходе наступления 3-ю румынскую армию и несколько немецких частей, спешно посланных для спасения союзников. Несмотря на сильное сопротивление немецких, а также некоторых румынских частей, войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина достигли 22 ноября Калача и там встретились с войсками Еременко, которые осуществили прорыв с юга, где сопротивление противника оказалось менее упорным.

В ходе боев четыре румынские дивизии были окружены и вскоре капитулировали во главе со своим командующим, генералом Ласкаром. Такая же участь постигла и другую окруженную румынскую группировку, которой командовал генерал Стэнеску. Разгром румынской 3-й армии, в результате которого Красная Армия захватила около 30 тыс. пленных, оказал немалое политическое влияние на отношения Гитлера с его союзниками. Прежде всего немцы установили после этого над румынскими войсками гораздо более строгий и более непосредственный контроль.

14 июля 1941 года войска 11-й советской армии нанесли контрудар и впервые за время войны окружили оперативно-тактическое соединение противника.

К 9 июля 1941 года 4-я танковая группа под командованием генерал-полковника Эриха Гёпнера, входившая в состав группы армий «Север», заняла Псков. Немецкое командование предполагало продолжить наступление на Ленинград двумя моторизованными корпусами по двум дорогам: 41-й моторизованный корпус Рейнхарда должен был наступать через Лугу, а 56-й моторизованный корпус Манштейна – через Новгород и Чудово.

Новое немецкое наступление началось 10 июля. Однако 41-й моторизованный корпус сразу же натолкнулся на упорное сопротивление советских войск под Лугой, а 6-я танковая дивизия понесла серьёзные потери, встретившись с танками КВ-1.

У Манштейна же события развивались поначалу несколько иначе. Ему противостояли две стрелковые дивизии (180-я и 182-я), входившие в состав 22-го эстонского территориального корпуса – бывшей эстонской армии. Эти дивизии в предшествующих боях уже понесли серьезные потери, поэтому отразить удар превосходящих сил немцев не смогли и с боями оставили город Порхов. О накале боев можно судить по тому, что 3-я моторизованная дивизия немцев в двух атаках на позиции 182-й стрелковой дивизии потеряла около 400 солдат и около 20 танков.

Уже 13 июля передовые части 8-й немецкой танковой дивизии подошли к Сольцам и завязали бои за город, пытаясь овладеть им сходу. Чтобы не допустить переправы на правый берег Шелони, подрывники 40-го саперного батальона под командованием капитана Савина подготовили мост через реку к взрыву, но во время очередной атаки осколками перебило запальные шнуры. Капитан приказал укоротить оставшиеся шнуры, и когда первые немецкие танки поползли на мост, грянул взрыв. Из-за малого времени горения бикфордовых шнуров советские подрывники не успели отойти в укрытие и погибли, но и враг здесь не прошел.

Немецкий танк Pz.IV из состава 8-й танковой дивизии форсирует реку Шелонь у развалин моста, взорванного сапёрами капитана Савина
Тем не менее, город пришлось оставить, и на следующий день, продолжая движение по левобережью Шелони, немцы вышли к реке Мшага в районе города Шимска. На левом фланге наступления 3-я моторизованная дивизия продвинулась до населенного пункта Болотско.

Обстановка на этом участке фронта для советских частей становилась угрожающей. Убедившись, что в направлении на город Дно наша оборона сильна, немцы оставили в Порхове части дивизии СС «Мертвая голова», а 3-ю моторизованную и 8-ю танковую дивизии бросили вдоль левого берега реки Шелонь в направлении на Сольцы и Шимск.

В этих условиях Главнокомандующий Северо-Западным направлением маршал Климент Ворошилов приказал нанести по прорвавшемуся противнику мощный контрудар. Нанести его должны были войска 11-й армии генерал-лейтенанта Морозова. Было сформировано две ударных группировки – основная северная в составе 21-й танковой, 237-й и 70-й стрелковых дивизий, и южная – вспомогательная – в составе 183-й стрелковой дивизии. Врага предполагалось взять в клещи, ударив по оголенным флангам 56-го корпуса, действовавшего в отрыве от главных сил.

К операции привлекались три артиллерийских полка, мотоциклетный полк, отряды народного ополчения и части НКВД. На правом берегу у Сольцов для отражения попыток немцев переправиться на другой берег оборону заняли остатки 202-й мотострелковой дивизии, в которой после отступления из Прибалтики насчитывалось всего около 600 бойцов.

Для проведения контрудара нашим войскам удалось собрать 160 танков против 150, которыми располагал Манштейн. Для ударов по узлам обороны противника и прикрытия своих войск на марше и поле боя советское командование сосредоточило 235 самолетов.

14 июля 1941 года после артиллерийской подготовки и налетов бомбардировщиков, во второй половине дня советские войска перешли в контрнаступление. Удачно отбомбились наши самолеты – по донесениям экипажей им удалось накрыть скопления техники и позиции врага в районе Сольцов, Ситни и Порхова, уничтожив более 30 танков, множество другой техники и живой силы противника.

Внезапное контрнаступление советских войск оказался полной неожиданностью для немецкого командования. Основные силы немецкой 8-й танковой дивизии генерал-майора Эриха Бранденбергера оказались в окружении. Одновременно в затруднительном положении оказалась немецкая 3-я моторизованная дивизия. Отступая, подразделения этой дивизии оголили левый фланг своих соседей и позволили советским войскам замкнуть кольцо вокруг 8-й танковой дивизии.

Командир 8-я танковой дивизии генерал-майор Эрих Бранденбергер (слева в очках с погонами генерал-майора Вермахта) докладывает Манштейну обстановку на участке его дивизии незадолго до того, как она попадёт в окружение
Удара в спину немецкие танкисты выдержать уже не смогли, и командир дивизии отдал приказ на выход из окружения. Но путь немцам перекрыл 68-й стрелковый полк Героя Советского Союза Анатолия Андреевича Краснова. Артиллеристы полка устроили отходящим немецким танкам классический «огненный мешок». Две пехотные роты, расположенные в глубине оборонительных позиций полка открыли огонь по танкам, провоцируя их на атаку, которая не замедлила последовать. В этот самый момент по бортам немецких танков открыли огонь наши «сорокопятки». В результате противник потерял 20 танков, а из окружения немецкой дивизии выйти не удалось. Уже 15 числа немцам впервые пришлось организовывать авиационной снабжение окружённых подразделений.

От полного разгрома части 56-го корпуса Манштейна спасла дивизия СС «Мертвая голова» и две пехотные дивизии 16-й полевой армии, которым с большим трудом удалось восстановить положение на реке Шелонь.

19 июля 1941 года командование немецкой группы армий «Север» приостановило наступление 56-го мотокорпуса на Ленинград. Понёсшая серьёзные потери 8-я танковая дивизия была отведена в тыл.

Ещё 16 июля в состав 4-й танковой группы был передан 1-й армейский корпус. 18 июля он занял Дно, при этом командный пункт 22-го стрелкового корпуса был взят штурмом. Здесь упорное сопротивление смог оказать лишь 415-й батальон связи под командованием Арнольда Мери.

19 июля немецкие войска захватили узловую железнодорожную станцию Дно, 22 июля – Сольцы. Однако советские контратаки вынудили немцев оставить плацдарм на реке Шелонь. 22 июля атака немецкой 21-й пехотной дивизии на Шимск была отбита.

Лишь 27 июля положение на всем фронте между Нарвой и озером Ильмень стабилизировалось, так что группа армий «Север» смогла думать о продолжении наступления на Ленинград.

Ларионов А. Э.

Военная повседневность – явление необычайно ёмкое и многогранное. Тем более это справедливо в отношении Великой Отечественной войны, вместившей в себя десятки миллионов человеческих судеб на огромном географическом пространстве в самых разных обстоятельствах. Красная Армия начинала войну в обстоятельствах, казавшихся многим гибельно-безальтернативными, а закончила её в Берлине, когда столь же безальтернативной представлялась её всепобеждающая мощь. Когда мы говорим о повседневной жизни солдат и офицеров (для 1941 – 1942 гг. – бойцов и командиров) Красной Армии, то должны учитывать радикальные перемены исторической обстановки, произошедшие за четыре военных года. Подобно всякому историческому феномену, военная повседневность не статична, а динамична, изменчива, подчиняясь внешним обстоятельствам и сама воздействуя на них. В этом кроются также и диалектика её существования и закономерности развития.

Без знания о предшествующем невозможно адекватно понять последующее. Картина повседневной жизни Красной Армии во втором и третьем периодах войны будет во многом непонятной и неполной без соответствующих реалий первого, самого тяжёлого периода военных действий. Одной из самых ярких и трагичных страниц первого периода войны стали различные по масштабам окружения или «котлы», ставшие настоящим кошмаром для рядовых и командиров всех рангов. За период 1941 – 1942 гг. РККА пришлось пережить несколько крупных окружений фронтового и армейского масштаба.

В «котлах» различного масштаба оказалось несколько миллионов военнослужащих. Большинство из них погибло в процессе ликвидации окружений германскими войсками и их союзниками, либо впоследствии – уже находясь в немецком плену. Выжить удалось немногим. Вот красноречивая цифра: согласно архивным данным, в немецком плену оказалось от 3,5 до 5 млн. чел. (Следует указать на различную методику подсчёта военнопленных в СССР и в Германии в период войны: в то время как германское командование в разряд пленных включало всех мужчин призывного возраста, оказавшихся в плену на данной территории, советское командование к военнопленным относило тех, кто на момент пленения пребывал на действительной военной службе). Из этого количества было освобождено в конце войны порядка 900 тыс. чел. Какая-то их часть, будучи снова включена в состав действующей армии, неизбежно погибла, следовательно, выжить и дожить до нашего времени удалось очень немногим.

Наиболее крупными «котлами» фронтового масштаба в 1941 г. явились следующие: окружение главных сил Западного фронта 22 – 28 июня 1941 г. под Белостоком и Минском; окружение сил 6-й и 12-й армий в районе Умани в августе 1941 г.; окружение главных сил Юго-Западного фронта в конце августа – первой половине сентября 1941 г. (печально знаменитый Киевский котёл); окружение войск Брянского и Западного фронтов в начале немецкой операции «Тайфун» 2 – 8 октября 1941 г. В 1942 г. такого количества катастроф стратегического масштаба уже не было. Тем не менее, в результате ряда причин во 2-й половине мая 1942 г. в окружении под Харьковом оказались соединения Юго-Западного фронта; кроме того, на протяжении нескольких месяцев 1942 г. (с января) вели бои в окружении части 33-й армии, 4-го воздушно-десантного корпуса и 1-го гв. кавалерийского корпуса; наиболее трагическим окружением армейского масштаба стало окружение 2-й ударной армии в лесах под Любанью и Мгой летом 1942г. при попытке деблокировать Ленинград .

Столь подробное перечисление окружений потребовалось для того, чтобы ясней стала основная мысль данной статьи: жизнь в окружениях различного масштаба стала одной из констант повседневной жизни РККА в первом периоде войны, в которую оказались вовлечены несколько миллионов человек военнослужащих. Следовательно, правомерно проанализировать эту страницу военной повседневности в качестве самостоятельной грани в истории военной повседневности в годы Великой Отечественной войны. Этот анализ обладает определённой спецификой. Число выживших в окружениях невелико. Архивные документы отрывочны и не могут отражать фактов с той же полнотой, когда дело касалось устойчивой обороны или успешного наступления. Основным источником информации о повседневной жизни в окружениях могут служить именно воспоминания бывших «окруженцев», частично публицистические произведения военных журналистов, таких, как Евгений Долматовский, Сергей Смирнов, основывавших, однако, свои произведения также на воспоминаниях непосредственных очевидцев и участников событий.

Само понятие «повседневная жизнь в окружении» является определённым эвфемизмом, поскольку окружение – по определению ситуация экстремальная. Нормальный уклад жизни армии в нём неизбежно нарушался. Однако в своей совокупности эти нарушения и экстремальные условия складывались в определённую картину, устойчиво повторявшуюся от «котла» к «котлу». Важнейшим, рубежным моментом являлось, в данном случае, осознание самого факта попадания в окружение солдатским и командным составом. Это осознание определяло взаимоотношения людей, их поведенческие реакции, моральный дух и конкретные поступки. Понимание того, что воинская часть, подразделение или соединение оказались в окружении, приходило по-разному, зависело от конкретных условий. Для старшего и высшего командного состава на уровне от дивизионного до фронтового звена включительно и по своему положению владеющего полнотой информации знание об окружении приходило достаточно быстро, иногда в момент его возникновения, а предчувствие его – иногда и раньше, как только ощущался выход ситуации на том или ином участке фронта из-под контроля.

Например, штаб и военный совет Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. получил информацию о наметившемся немецком окружении за два дня до соединения в районе Лохвицы (около 100 км южнее Конотопа) частей 1-й и 2-й немецких танковых групп 12 сентября 1941 г. (командующий 1-й тгр – генерал-полковник Эвальд фон Клейст, 2-й тгр – генерал-полковник Гейнц Гудериан).

Вот как рассказывает об этом в своих мемуарах бывший начальник оперативного отдела штаба ЮЗФ И. Х. Баграмян: «Во второй половине 12 сентября позвонил генерал Фекленко [Фекленко Н. В., генерал-лейтенант, в первые дни войны командовал 19-м механизированным корпусом, во время сражения за Киев – 38-й армией] и попросил меня срочно вернуться на его командный пункт. Здесь я услышал неприятную весть. Пока мы пытались очистить плацдарм у Дуриевки, генерал Клейст скрытно переправил в район Кременчуга свои танковые и моторизованные дивизии. Утром 12 сентября они…рассекли фронт 297сд и устремились на север…Нетрудно было догадаться – Клейст устремился навстречу Гудериану» .

Для рядового и младшего комсостава, чей оперативный кругозор ограничивался разграничительной линией с ближайшими подразделениями, информация поступала с более или менее значительным опозданием, когда было уже поздно что-либо менять и окружение становилось печальной реальностью, в условиях которой приходилось приспосабливаться и выживать. Характерным в этом смысле является рассказ о своём попадании в окружение московского ополченца Вадима Шимкевича, ветерана 2-й дивизии народного ополчения: «30 сентября батальон был поднят на ноги под гром орудий и бомбовых ударов. Откуда я мог предполагать, да и никто из нас не знал, что несколько часов назад к югу и северу от Ельни немецкие танковые корпуса прорвали Западный фронт и, давя наши армейские тылы, разворачивают наступление, пройдя десятки километров в глубину нашей обороны… Наконец мы дождались (7-8 октября), когда командиры объявили нам главное: батальон, сосредоточенный в районе Вязьмы, в окружении» . Как известно, к 7-8 октября 1941 г. немецкие подвижные соединения, реализуя план ОКВ (Oberkommandowermacht – Верховное командование сухопутных войск) «Тайфун», прочно замкнули кольцо окружения восточнее Вязьмы, в которое попали части 6 армий. Большинству красноармейцев не было суждено вырваться к своим. Они были «винтиками» большой войны, так что в сложившихся обстоятельствах их судьба была предрешена.

Важнейшей чертой пребывания в окружении, которая и определяла специфику повседневной жизни, была изолированность от главных сил своих войск и, как неизбежное следствие – отсутствие устойчивого снабжения, связи с высшим командованием, достоверной информации об оперативной обстановке. Как можно убедиться из мемуаров солдат и офицеров, переживших окружение, сам факт его осознания далеко не сразу отражался на процессе повседневной жизни отрезанных частей и подразделений. Армия – очень инерционная система, многие механизмы которой поддерживаются почти автоматически. Взаимоотношения людей определяются иерархией и субординацией, каковые сохранялись и в окружении. Однако чем дольше находились люди в окружении, тем большим трансформациям могли подвергнуться определяемые военными уставами взаимоотношения между ними. Да и само поведение окруженцев начинало испытывать существенные девиации от, казалось бы, незыблемых армейских эталонов и стереотипов. В условиях массовой гибели сослуживцев, в том числе командиров и политработников, ощущения безнадёжности своего положения или, как минимум, бессмысленности дальнейшего сопротивления, могли проявляться признаки паники, трусости, дезертирства и даже прямого предательства. Это не было господствующей тенденцией, но нередко становилось достаточно типичным. Ветеран войны С. Г. Дробязко приводит характерный случай подспудного падения морального духа некоторых своих сослуживцев тяжёлым летом 1942 г. в Кубанских степях, где его батальон прикрывал отход главных сил и оказался в окружении: «На одной из остановок, прислушиваясь к…разговорам, я понял, что у одного из них (солдат) имеется тетрадка с переписанной немецкой листовкой-пропуском. Были такие листовки, в которых предлагалось бросать оружие и переходить на сторону немцев. Предъявившим листовку обещали жизнь и пищу…».

«Вот идёт группа человек в шесть… Видя впереди разрывы, один из них кричит с надрывом:

— Я не могу, я этого не вынесу! – и лихорадочно срывает петлицы. Второй ему спокойно говорит:

— Ты знаешь, что за это расстреливают?

— Всё равно конец, кругом немцы!» .

Таким образом, панические или пораженческие настроения в условиях окружения могли охватывать большие или меньшие группы военнослужащих, особенно, если рядом не было командиров и политработников, способных распространение подобных настроений пресечь. То есть раньше или позже утрата командования и связи способствовали постепенному дрейфу армейских подразделений в сторону неуправляемой толпы, охваченной паническим стремлением выжить. Тем не менее, поддавались этой тенденции далеко не всякие. Немало имеется примеров безукоризненного исполнения воинского долга, готовности претерпеть любые трудности, но выйти к своим либо оказать захватчикам всё возможное сопротивление.

Помимо морального состояния, в повседневной жизни попавших в окружение красноармейцев имелись и иные специфические стороны, касавшиеся также и материальных вопросов. Отсутствие постоянного снабжения выводило на первый план проблему обеспечения продовольствием. Чем продолжительнее было пребывание в окружении, тем острее она становилась. Нередко именно отсутствие еды служило побудительным мотивом для добровольной сдачи в плен. В определённый момент единственным источником добычи пропитания для окруженцев становились контакты с местными жителями, что неизбежно повышало риск нарваться на немецких солдат, грозило пленением или смертью.

Николай Иноземцев в своём фронтовом дневнике описывает питание во время выхода из «Киевского котла» осенью 1941 г.: «На ходу едим хлеб и помидоры, вынесенные какой-то старушкой. Прошло ровно сутки с тех пор, как ели последний раз. Отмахали километров 12 – 15, больше идти нет сил. Какое-то село. Заходим в хату. Хозяева начинают разогревать борщ, картошку. Пьём спирт из противоипритовых пакетов, обедаем. Глаза буквально слипаются. Замертво падаем на солому…» .

«Вскоре, откинув брезент, заменяющий дверь, в блиндаж вошёл боец.

— Здравствуйте! Покушать вам принёс, командир роты приказал. Вот вам ваша каша. – Он с трудом снял с плеча вещмешок, где было тушёное мясо в банках, хлеб и махорка.

Большаков благодарит бойца за продукты и за внимание.

— Да чего там, пустое!» .

Однако иногда в окружении и в отступлении, которые часто сливались воедино, происходили случаи, которые невозможно объяснить с позиций здравого смысла – перед приходом немцев происходило уничтожение военного имущества, причём даже тогда, когда имелась возможность спасти хотя бы часть его, раздав сражающимся в непосредственной близости красноармейцам: «Епифанов кивает в ту сторону, откуда он пришёл, спрашивает:

— Там всё что-то горит и дымит?

— Это продовольственные склады подожгли. Жгут их и охраняют какие-то спецчасти. Бойцы просили их не сжигать, а раздать нам, голодным.

— Нет, не подходи, стрелять будем, ответили нам. Вы б знали, как там вкусно пахнет жареной колбаской, да ещё и духовитой тушёнкой, да поджаренным хлебом. Понюхаешь, но сыт не будешь» .

Аналогичные эпизоды можно неоднократно встретить на страницах «солдатских мемуаров». Как уже сказано, рационально объяснить доведённое до абсурда выполнение приказа о тактике выжженной земли едва ли возможно – не одна солдатская жизнь могла быть спасена благодаря раздаче имущества и продовольствия, которое в любом случае обрекалось на уничтожение.

Порой ситуация с питанием становилась катастрофической, когда не только оказывались перерезанными линии снабжения, но не было и возможности получить помощь от местных жителей. Именно так сложились обстоятельства при окружении под Мгой и Любанью частей 2-й Ударной армии. Поскольку боевые действия велись в болотисто-лесистой местности, очень редконаселённой, постольку надеяться на сколько-нибудь серьёзное подспорье в обеспечении едой со стороны местных жителей не приходилось. После того, как германские войска стали перерезать коридор, соединяющий части армии с «большой землёй», прежде всего это отразилось на положении с продовольствием. Вот одно из характерных и типичных для того периода свидетельств: «С апреля (1942 г.) мы ни разу не получали нормального питания, да ещё половину марта провели в окружении, голодая. Вот обычный суточный рацион нашего питания – 150-200г концентрата пшённой каши на 10 человек, каждому столовая ложка сухарных крошек и иногда чайная ложка сахарного песку, а соли совсем не было. Если в полку убивало лошадь, то её делили на все батареи. На каждого доставалось не более 100г мяса, его варили, макали в сахарный песок и ели. Немало дней было и без сухарных крошек, и без сахара» . Подобными рассказами изобилуют мемуары окруженцев. Здесь обращают на себя внимание два момента: сохранение людьми боеспособности и готовности к борьбе до конца вопреки нечеловеческим условиям, когда ни наесться досыта, ни обогреться в условиях сплошных болот было невозможно месяцами; во-вторых, высокий уровень человеческой солидарности, готовности прийти на выручку товарищу. Бесспорно, что именно последнее обстоятельство служило важнейшим залогом поддержания частями 2-й УдА боеспособности в совершенно безнадёжных условиях.

Можно строить различные предположения о причинах такой солидарности. Можно предположить, что в данном случае мы имеем дело с ярким примером проявления механизмов традиционного общества по поддержанию коллективной жизнеспособности, что вполне соответствует базовому коду Русской цивилизации, пусть и подвергшейся существенной трансформации после 1917 г.

Не менее проблематичной, нежели питание, была организация медицинского обслуживания раненых бойцов и командиров в условиях окружений различного масштаба и длительности. Основной трудностью во всех случаях была острая нехватка медикаментов, а зачастую полное их отсутствие, так что медицинская помощь часто оказывалась чисто символической, что вело к неизбежному росту смертности, в том числе и тех раненых, которые при более благоприятных обстоятельствах были спасены. В этом случае также исчезало понятие военной иерархии – помощь оказывалась тем, кто в ней прежде всего нуждался, вне зависимости от звания и должности. Такова была специфика жизни в окружении.

В качестве примера медобслуживания в окружении можно привести фрагмент рассказа одного из тех солдат, кто почти чудом остался жив в «Вяземском котле» осенью 1941 г., сумев впоследствии пробиться на восток: «Пуля попала мне в ногу – в правую стопу навылет. Сразу полсапога крови… Пришёл я в лазарет, говорю врачу:

— Помоги чем-нибудь.

— А чем я тебе помогу? Видишь, ничего нет. Ни бинтов, ни медикаментов, — отвечает.

— Да хоть отрежь мне пальцы. Болтаются…

— У меня, — говорит, — нечем тебе пальцы резать, даже топора нет. Потом нагнулся, посмотрел:

— Ничего тебе отрезать не надо. Заживёт. Тогда я стал перевязывать себя сам. И остался в лазарете» .

В ряде мемуаров сообщается, что нередко вся медицинская помощь сводилась к промыванию раны проточной водой, перевязке из подручных средств, в случае тяжёлого ранения – безнаркозного извлечения пули или осколка, либо ампутации конечности – также без наркоза, в лучшем случае наркозом служил стакан водки или спирта.

Анализ повседневной жизни частей РККА в окружениях 1941 – 1942 гг. будет заведомо неполным, если не остановиться на таком моменте, как соотношение жизни и смерти, а также их восприятие самими участниками боёв в окружении. Гибель на войне, тем более, такого масштаба, как Великая Отечественная, была часто закономерным явлением. Однако в окружении её вероятность повышалась ещё в большей степени. Это объясняется тем, что нигде больше, кроме как в окружении, повседневность не переплетается столь тесно с собственно боевыми действиями, а жизнь со смертью почти до полного исчезновения границ между ними. Смерть боевых товарищей окончательно превращалась в абсолютно обыденную деталь действительности, становилась, как ни дико это звучит, полноправным элементом повседневности. Удивление часто вызывала не смерть, а случайное её избежание, выражавшееся примерно такой мыслью: «Неужели я всё ещё жив?!»

Смерть угрожала бойцам и командирам в бою и на отдыхе, во время еды или сна, при попытке вырваться из окружения или просто укрыться от авианалёта и артогня. Описания гибели товарищей занимают значительную часть воспоминаний бывших окруженцев. Бойцы постепенно свыкались с мыслями о неизбежности собственной гибели. В качестве характерных примеров можно привести несколько отрывков из мемуаров:

«Обстановка сложилась очень тяжёлая. Площадь – 2 на 2км, занятая нашими войсками, насквозь простреливалась. Всюду лежал убитые и раненые. Кто бредил, кто лежал в воде и просил пить, кто просил перевязать, а кто просил пристрелить, потому что самому это сделать уже не было сил… Застрелился комиссар нашего дивизиона старший политрук Долинский…» .

«Ветер толкал нас в спину, мы шли в 5 метрах друг от друга. Но и ста метров не прошли, как навстречу нам полоснула пулемётная очередь… Хомутов остановился, пошёл боком-боком от меня и упал.., лежал вниз и дёргался в конвульсиях…» .

Подобных случаев одиночной или массовой гибели красноармейцев, оказавшихся в окружении можно привести множество. Те же, кто уцелели, продолжали свой трудный и часто почти безнадёжный путь на восток. Голодные дни, холодные ночи под открытым небом, в лесах и болотах, без надежды обсушиться и обогреться, постоянный страх нарваться на немцев или быть схваченным полицаями, почти полная неизвестность о нахождении линии фронта, очередные смерти товарищей или случайных попутчиков – всё это сливалось в сплошную пелену, где уже не различалось времени суток, притуплялось чувство голода, явь мешалась с голодными галлюцинациями – таковы были во множестве картины повседневной жизни в окружениях 1941 – 1942 гг. Исход мог быть разным: безвестная гибель, плен и концлагерь, нахождение убежища у местных жителей и последующий уход в партизанские отряды, как самый счастливый вариант – прорыв к своим. Однако те, кто побывали в окружении, единодушно вспоминали о нём как о самом тяжёлом факте своей военной биографии, в котором события спрессовывались настолько плотно, что каждый прожитый день можно было смело приравнивать к году обычной жизни.

Завершая настоящую небольшую статью, хотелось бы сказать о невозможности изложить все факты повседневной жизни солдат и офицеров Красной Армии в окружениях начального периода войны. По необходимости приходилось выбирать наиболее яркие и характерные примеры для иллюстрации важнейших тенденций и тезисов.

В заключение следует отметить также следующее. При всём драматическом накале, даже трагизме картин повседневной жизни советских окруженцев следует помнить, что своим героизмом и жертвенностью, страданиями за гранью возможного и мученической кончиной они внесли свой вклад в остановку ранее не знавшей сбоев машины германского блицкрига, а значит – и в конечную победу над ним, хоть большинству из них не было суждено дожить до неё. Тем более благодарной и прочной должна быть наша о них память.

Литература

1.​ Баграмян И. Х. Так шли мы к Победе. М., 1988.

2.​ Долина смерти: трагедия 2-й ударной армии/ Автор-составитель Изольда Иванова. М., 2009.

3.​ Долматовский Е. А. Зелёная брама. М., 1989.

4.​ Дробязко С. Г. Путь солдата. М., 2008.

5.​ Иноземцев Н. Н. Фронтовой дневник. М., 2005.

6.​ Исаев А. И. «Котлы» 1941г.: пять кругов ада Красной Армии. М., 2005.

7.​ Исаев А. И. Когда внезапности уже не было. М., 2006.

8.​ Исаев А. И. Краткий курс истории ВОв: наступление маршала Шапошникова. М., 2005.

9.​ Михеенков С. Е. В донесениях не сообщалось: жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. М., 2009.

10.​ Советская военная энциклопедия. Тт.1 – 8. М., 1976.

11.​ Шимкевич В. Н. Судьба московского ополченца. М., 2008.

12.​ Иллюстрации: http://pretich2005.narod.ru.