Последний король речи посполитой 1764 1795. Отречение от престола

Станислав Понятовский

В июне 1755 года на смену английскому послу Гюю Диккенсу в Петербург приехал Генбюри Вильямс, служивший прежде при польско-саксонском дворе. Англия рассчитывала в случае её разрыва с Францией на содействие русской армии, для чего надобно было обновить договор с Россией, подписанный ещё в 1742 году.

На этом периоде жизни Екатерины надо остановиться подробнее, потому что он сыграл очень важную роль в её судьбе. Великая княгиня выполнила свою главную задачу - дала России наследника. После этого она отошла на второй план, надзор за ней и великим князем был снят. Великая княгиня всё равно была стеснена в своих поступках, но это была уже дань этикету, а не полицейская слежка. Елизавета старела, болела, а Екатерина постепенно набирала силу. Так возник молодой двор, явление уникальное, он существовал параллельно двору императрицы шесть лет и был для Екатерины трамплином в будущее.

Английский посол ничего не добился от Елизаветы, политика её интересовала постольку-поскольку, у Бестужева были свои виды. Вот тогда-то Вильямс и обратил внимание на молодой двор и главную персону этого двора - Екатерину. Дипломат знал во всех подробностях увлечения Екатерины и Чернышёвым, и Сергеем Салтыковым и решил использовать эту слабость великой княгини в своих целях.

В свите Вильямса находился молодой польский граф Станислав Понятовский. Звание его - «кавалер посольства» - не предполагало какой-либо политической работы. Задача «кавалеров» была придать значимость и блеск английскому посольству. С последней задачей Понятовский справился отлично. Он был хорош собой, в свои 22 года успел попутешествовать и посмотреть мир, светскую выучку он проходил в Париже, он был хорошо по тому времени образован, при этом изящен, доброжелателен и скромен. Романтический герой, иными словами. Отец его начал карьеру в армии, примкнул к Карлу XII и воевал против Петра I. Но всё скоро кончилось с Полтавской битвой. Дальнейшая карьера отца Понятовского была успешной, он получил чин генерала, со временем стал старостой Кракова и очень выгодно женился. Взяв жену из рода Чарторыйских, он сразу попал в число наиболее уважаемых семей Польши. Михайла Чарторыйский был канцлером Речи Посполитой.

Ах, что бы делали многочисленные бытописатели Екатерины, не веди она дневников и не напиши в своё время «Записок»! Из них мы знаем, что впервые Екатерина увидела молодого человека на балу в Ораниенбауме, где праздновали Петров день. Туда же были приглашены иностранные послы. Как известно, многие политические вопросы у нас решаются в бане, так в XVIII веке для этих целей использовали балы и маскарады.

За ужином соседом Екатерины был Вильямс. Английский посланник был умён, остроумен и образован, в лице молодой великой княгини он нашёл великолепную собеседницу. Граф Понятовский не принимал участия в разговоре, он танцевал, и делал это отлично, чем и привлёк внимание Екатерины.

Глядя, как легко он скользит в менуэте, она посетовала: трудно-де представить, что отец такого милого молодого человека принёс столько зла России и Петру I. Вильямс деликатно заметил, что это было очень давно, а молодой человек заслуживает её внимания. Чарторыйские составляют в Польше русскую партию, и дядя Станислава Понятовского поручил ему своего племянника, чтобы он, Вильямс, воспитал его в лучших чувствах к России и сделал из него дипломата. Екатерина: «Я ответила ему, что вообще считаю Россию для иностранцев пробным камнем их достоинств и что тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Европе. Это замечание я всегда считала безошибочным, ибо нигде, как в России, нет таких мастеров подмечать слабости, смешные стороны или недостатки иностранца; можно быть уверенным, что ему ничего не спустят, потому что естественно всякий русский в глубине души не любит ни одного иностранца». Едкое замечание в устах будущей императрицы.

На балу в честь Петрова дня Понятовский заметил внимание великой княгини. Не знаю, влюбился ли он с первого взгляда, но очень скоро молодой человек сосредоточил на Екатерине все свои помыслы. Понятовский тоже оставил «Записки». В них он охарактеризовал Екатерину в очень пылких выражениях: «Ей было двадцать пять лет; она только что оправилась от своих первых родов и была в той поре красоты, которая называется расцветом каждой женщины, наделённой ею. Брюнетка, она была ослепительной белизны; брови у неё были чёрные и очень длинные; нос греческий, удивительной красоты руки и ноги, тонкая талия, рост скорей высокий, походка чрезвычайно лёгкая и в то же время благородная, приятный тембр голоса и смех такой же весёлый, как и характер, позволявший ей с одинаковой лёгкостью переходить от самых шаловливых игр к таблице цифр, не пугавших её своим содержанием».

Он ехал в Россию, приказав себе быть предельно осторожным. У всех ещё живы были в памяти ужасы времён императрицы Анны Иоанновны: любовников царской семьи примерно наказывали. В Петербурге слух о Салтыкове достиг его ушей. Как знать, может быть, Екатерина до конца дней будет верна своему возлюбленному. Трудно, господа, очень трудно решиться на первый шаг! Позднее он напишет: «Сперва строгое воспитание оградило меня от беспутного знакомства. Потом честолюбие побуждало меня проникнуться и держаться в так называемом высшем обществе в особенности в Париже; честолюбие ограждало меня в путешествиях и странное стечение обстоятельств всегда мешало мне в моих попытках вступить в связь за границей, у себя на родине и даже в самой России и, казалось, сохраняло меня умышленно цельным для той, которая с той поры располагала моей судьбой». Он был влюблён, но очень трусил. Но Вильямс слегка подтолкнул его, и первый шаг был сделан.

А Екатерина была открыта для новой любви. Салтыков всё ещё находился за границей. Тамошняя публика отзывалась о его поведении очень неодобрительно. Он вёл себя нескромно и в Стокгольме, и в Дрездене. Где бы он ни бывал, он не пропускал ни одной юбки. Салтыкова надо было вычеркнуть из жизни.

Помните две кандидатуры, цинично названные Чоглаковой: Сергей Салтыков и Лев Нарышкин? Теперь подле Екатерины находился второй. Он никогда не был её любовником, его назначение - быть шутом и развлекать великую княгиню. Екатерина пишет, что в это время очень сблизилась с Анной Никитичной Нарышкиной. Лев был её деверем, то есть мужниным братом, ещё были сёстры, беспечные и молодые. В компанию вовлекли Екатерину, в театре и на балах молодёжь весело проводила время. Случилось, что Лев Нарышкин заболел горячкой, болел он трудно и каждый день писал Екатерине письма. В них он дурачился, просил сочувствия, а ещё варенья и прочих лакомств. Потом вдруг стиль писем изменился, они стали более серьёзными и сдержанными. Екатерина поняла, что под именем Льва ей пишет кто-то другой. Впоследствии выяснилось, что тайным корреспондентом был Станислав Понятовский.

Наступила осень, пора очарования, и влюблённый кавалер решил написать великой княгине от своего имени. Посыльным был Нарышкин, он же принёс ответ. «Я забыл, что есть Сибирь», - сознаётся Понятовский в своих «Записках». Он жил, предвкушая встречу, и она состоялась, Лев Нарышкин этому поспособствовал. Екатерина очень подробно описывает эту встречу, вернее, подготовку к ней. Попасть в комнаты Екатерина во дворце можно было только пройдя покои великого князя. Это не составляло труда, но, чтобы встретиться с самой Екатериной, балагур Лев взял себе в привычку мяукать под её дверью: мол, впустите! Екатерина точно отметила это вечер в дневнике - 17 декабря. Нарышкин, как обычно, мяукал, его впустили. Озорно блеснув оком, он сказал, что сестра его прихворнула и её надо навестить.

«- Я охотно бы это сделала, но вы знаете, что я не могу выходить без позволения и что мне никогда не разрешат пойти к ней.

Я сведу вас туда.

Вы в своём уме? Как можно идти с вами? Вас посадят в крепость, а мне за это Бог знает какие будут истории.

Никто этого не узнает. Мы примем свои меры».

Нарышкин и предложил план, по которому Екатерина должна будет переодеться в мужское платье. Великий князь Пётр давно спал отдельно от жены, кроме того, после ужина он всегда пьян, а потому ничего не заметит.

«Это предприятия стало меня соблазнять. Я всегда была одна в своей комнате, со своими книгами, без всякого общества». Словом, она решилась. Как только Владиславова (наперсница и цербер) пошла спать, Екатерина оделась в мужской костюм. Они прошли через покои великого князя, через маленькую переднюю вышли на улицу и сели в карету, «смеясь, как сумасшедшие над нашей проделкой». В доме Нарышкиных они нашли весёлую компанию, с ними Понятовского. «Лев представил меня как своего друга, которого просил принять ласково. И вечер прошёл в самом сумасшедшем веселье, какое только можно себе вообразить».

На следующий день Лев предложил ответный визит. Тем же путём через маленькую переднюю он провёл всю компанию в покои великой княгини. Молодёжь получала огромное удовольствие от своих проделок, тем более что они ни разу не были пойманы. Один раз во время визита Нарышкина и Понятовского великому князю вздумалось навестить жену. Лев тут же увлёк своего приятеля в спальню Екатерины и поднёс палец к губам - молчи! Понятовский был вне себя от восторга - он проник в святую святых обожаемой. И на этот раз всё обошлось.

Молодая компания встречалась тайком два-три раза в неделю. Место встречи «обговаривалось» в театре. Женщины сидели в ложах, мужчины в креслах, но азбука взглядов и жестов действовала безотказно. Летом двор уезжал за город, но это не помешало влюблённым видеться. Однажды Понятовский признался Бестужеву, что пять раз был в Ораниенбауме, где жила Екатерина. Канцлер не преминул сообщить об этом Вильямсу, добавив: «Ваш кавалер чертовски смел!» Понятовскому было море по колено.

Но тесной дружбе и любви Екатерины и молодого поляка должен был прийти конец. В Европе назревала война: с одной стороны Россия и Австрия, с другой - Пруссия, к которой должна была примкнуть Англия. Кроме того, Понятовского ждали в Польше. Родители и родственники требовали, чтобы он выступил на предстоящем сейме. Молодому человеку пора было делать настоящую карьеру. Нельзя вечно ходить в посольских кавалерах! Его ждал отъезд.

Понятовский приехал в Ораниенбаум проститься с великокняжеской четой. Его сопровождал шведский граф Горн, которому тоже предстояло уехать на родину, а также вездесущий Лев Нарышкин с невесткой. Гостей приняли очень радушно и уговорили задержаться на два дня. Великому князю вскоре наскучила их компания, у него женился егерь, предстояло весёлое пиршество, и посему он целиком предоставил жене заниматься Понятовским и Горном.

Здесь приключилась забавная история. После обеда Екатерина повела их показать свой кабинет. Её маленькая болонка бросилась к Горну с отчаянным лаем, но, увидев Понятовского, запрыгала от радости. Граф Горн точно оценил обстановку и, улучив момент, сказал Понятовскому: «Друг мой, нет ничего более предательского, чем маленькая болонка; первая вещь, которую я делал с любимыми мной женщинами, заключалась в том, что дарил им болонку, а через неё-то я всегда узнавал, пользовался ли у неё кто-нибудь большим расположением, чем я сам. Вы видите, собака чуть не съела меня и обрадовалась вам. Нет сомнения, что она не первый раз вас тут видит». Понятовский смутился и стал уверять графа, что это просто случайность, на что Горн заметил: «Не бойтесь ничего. Вы имеете дело со скромным человеком».

По дороге в Польшу Понятовскому пришлось пережить несколько неприятных минут. На подъезде к Риге его догнал императорский курьер. В своих «Записках» граф горячо заверяет читателя, что ничуть не испугался, но именно эта его горячность говорит об обратном. Елизавета могла найти много способов наказать смелого любовника. Как тут не вспомнить о Сибири! Но, оказывается, курьер был вестником добра. Он вручил Понятовскому письма от М.И. Воронцова и И.И. Шувалова, а также драгоценную табакерку - дар самой императрицы.

Пребывая на родине, Понятовский вёл с Екатериной через Вильямса активную переписку. Эти письма не сохранились, но сохранились другие, те, которыми Екатерина обменивалась с самим Вильямсом. Об этих письмах позднее будет особой разговор. Из них мы знаем, что Екатерина заинтересовалась политикой, теперь она уже другими глазами смотрела на карту Европы. Польские дела её интересовали особо, у неё была своя цель - Понятовский должен вернуться в Петербург, но уже не в свите чужого посольства, а посланником польского короля Августа III.

Родители Понятовского был против его возвращения в Россию, особенно категорично была настроена мать. Она попросту боялась за сына, поскольку выведала, что именно заставляет его настойчиво стремиться в Петербург. «Я остался в самом отчаянном положении, в каком когда-либо бывал, - пишет Понятовский, - я всю ночь не сомкнул глаз, я бился головой о стену более с рёвом, чем со слезами». Но дядья оказались дальновиднее: «Не время заниматься пустяками - и он сам, и мы все сломаем себе шеи, если он не вернётся. Мы потеряем поддержку Коллеты и заслужим её ненависть, если не устроим его возвращение». Коллетой в семье в шутку прозвали Екатерину. Молодому человеку обеспечили «побег» из родного дома, а матери сказали, что сын якобы уехал в Литву по делам. Ну а дальше всё легко было объяснить, мало ли какие обстоятельства заставили его вернуться в Россию.

23 декабря 1756 года Понятовский в качестве польского посланника приехал в Петербург. Теперь значимость его при русском дворе была очевидна, да и настроение там было совсем другое. 29 августа 1756 года Фридрих II дал приказ своим войскам перейти границы Саксонии. Началась война, получившая в истории название Семилетней. Август III переехал в Варшаву, шла активная борьба партий, а Станислав Понятовский в качестве посланника далеко не всех удовлетворял. Ему было необходимо зарекомендовать себя в Петербурге самым лучшим образом, что он и сделал.

31 декабря он был официально принят у императрицы, где и произнёс речь, в которой не только расточал комплименты, но обвинил Фридриха II в развязывании войны. Более того, он обозвал прусского короля «гидрой». Елизавете речь понравилась, но ещё больше она понравилась самому Понятовскому. Позднее он написал: «Императрица слыхала лишь банальные приветствия, которые произносились людьми, совершенно непривычными говорить публично, произносились так, что иногда нелегко было разобрать слова; для неё было совершенной новостью слышать лестные речи от иностранца, который был проникнут своим сюжетом, и думал, как и она, что король прусский действительно поступил несправедливо».

Речь по приказанию императрицы напечатали. Родственники в Варшаве оценили красноречие их Станислава, но и перепугались: а вдруг Фридрих обидится на слово «гидра» и захочет отомстить Польше? Но вскоре стала известна реакция Фридриха: «Я бы очень желал, чтобы то, что он говорит, оказалось правдой, и у меня бы действительно отрастали новые головы, когда старые будут срублены». Понятовский ходил в героях.

Жизнь Вильямса в Петербурге была сложной. Ещё 16 января 1756 года Фридрих заключил тайный союз с Англией, Вильямс практически пребывал во враждебной державе. Понятовский жил теперь отдельно, виделись они редко, но Вильямс продолжал внимательно следить за поведением любовников. В письмах к Екатерине он писал: «Встречайтесь где угодно, но не у вас; если вас встретят на улице и узнают, это вызовет подозрения и только. Но если его схватят при входе к вам, - всё кончено: он погиб».

Но когда влюблённые слушают мудрые предостережения? Екатерина пишет: «В эту зиму образ жизни у нас был тот же, что и в прошедшую: те же концерты, те же балы, те же кружки», а значит, частые встречи весёлой компании. Необходимость в Нарышкине уже отпала. Теперь Понятовский часто приходил к Екатерине один. Он надевал белый парик, закутывался в плащ и по знакомой, хорошо изученной лестнице шёл в покои Екатерины. Стража его останавливала: «Кто идёт?» - «Музыкант великого князя», - отвечал Понятовский и проходил беспрепятственно. Потом гвардейцы и спрашивать перестали - привыкли.

В декабре 1757 года у Екатерины родилась дочь. Её нарекли Анной в честь покойной матери Петра - Анны Петровны, герцогини Голштинской. Рождение девочки праздновали очень широко. На одном из куртагов за ужином Пётр, в подпитии, конечно, позволил себе бестактность, сказав во всеуслышание: «Бог знает, откуда моя жена берёт свою беременность, я не слишком-то знаю, мой ли это ребёнок и должен ли я принимать его на свой счёт». Пётр был очень близок к истине, но Екатерина пишет об этом с обидой. Молва приписывала отцовство Анны Понятовскому. Бедная девочка умерла двух лет от роду.

Роды были трудными. Как и в первый раз, Екатерина страдала от одиночества и заброшенности. И всё-таки молодой компании удалось прорваться в её покои. Екатерина сказала Владиславовой, что рано уснёт, и та оставила её в покое. Здесь компания и просочилась - три дамы и Понятовский.

И надо же такому случиться, чтобы в этот поздний час с визитом пожаловал сам глава Тайной канцелярии, «оракул», как его называли, - Александр Иванович Шувалов. Екатерина приняла его лёжа в постели. По счастью, в спальне за занавесом и ширмами находился маленький кабинет. В нём и укрылась спешно весёлая компания. Шувалов исполнял при дворе должность генерал-фельдцейхмейстера, то есть отвечал за фейерверки. Готовилось новогоднее празднество, и он явился к великой княгине посоветоваться относительно его устройства. Шувалов показывал план, Екатерина зевала и тёрла глаза, якобы со сна, а за занавеской в тесной комнатёнке беззвучно давились от смеха весёлые гости.

Когда Шувалов ушёл, выяснилось, что от пережитого волнения все страшно проголодались. Были призваны слуги. Им велено было принести много разнообразных блюд. Как только кушания появились на столе, молодёжь вышла из-за занавески и набросилась на еду. «Признаюсь, этот вечер был одним из самых шальных и самых весёлых, какие я провела в своей жизни. Когда проглотили ужин, я велела унести остатки еды также, как её принесли. Я думаю только, моя прислуга была немного удивлена моим аппетитом».

Начало 1758 года ознаменовалось очень важным событием - 14 февраля великий канцлер Бестужев был отставлен от должности и арестован. Его отставка готовилась не менее двух лет, императрица давно не находила с канцлером общих слов как в делах политических, так и в личных. Одной из серьёзных претензий, если рассуждать очень начерно, было «преступное» потворство генералу Апраксину, главе русской армии. Апраксин, сам того не ожидая, выиграл у Фридриха битву при Гросс-Егерсдорфе, но не воспользовался победой, не взял Кёнигсберг, а позорно отступил. Апраксин тоже был арестован, и только внезапная смерть спасла его от суда.

И в Петербурге, и за границей пошли слухи о предательстве. Екатерина узнала об аресте канцлера из записки Понятовского и, по её словам, «так и остолбенела». Кроме Бестужева были арестованы: Елагин, бывший адъютант графа А.К. Разумовского, Ададуров, когда-то учивший Екатерину русскому языку, а теперь служивший у Бестужева, и ювелир Бернарди. Екатерине было из-за чего волноваться. Понятовский был дружен с Елагиным. Кроме того, у неё самой были личные отношения с Бестужевым. Их неприязнь друг к другу давно канула в Лету. Они тесно общались, более того - переписывались.

Письма - это всегда улика. Из-за них Екатерина места себе не находила. На следующий после ареста Бестужева день голштинский министр Штамбке, как обычно докладывая Екатерине о последних событиях в герцогстве, как бы между делом сообщил, что получил от Бестужева записку. В ней канцлер просил передать Екатерине, что успел сжечь все опасные бумаги. Екатерина перевела дух. В огонь пошли и её письма. Мы никогда не узнаем их содержания, но совершенно очевидно, что они могли серьёзно скомпрометировать великую княгиню. Новый удар - у Бестужева была найдена записка от Понятовского, записка совершенно невинного содержания, но при создавшейся ситуации - всё в копилку. Русский кабинет потребовал у Польши официальной отставки Понятовского. Штамбке, голштинский министр, за связь с Бестужевым уже был отставлен и выслан.

В апреле и мае этого года состоялись два очень важных разговора императрицы с Екатериной, решившие дальнейшую судьбу последней. К этому времени поведение и Петра, и Екатерины совершенно вывело Елизавету из себя. Великий князь пил и вообще вёл себя непотребно, великая княгиня излишне вольничала, кроме того, вмешивалась в политические дела, что было не по чину. Словом, у императрицы накопилось столько претензий к наследнику и его супруге, что она в запальчивости сказала - а не выслать ли эту парочку в Европу (так сказать, по месту жительства)? Екатерина знала об этом и восприняла слова Елизаветы как реальную угрозу.

Теперь о великолепной интриге, которую сплела Екатерина и которую с блеском выиграла. Всё началось вполне буднично. Екатерина хотела поехать в театр на русскую комедию. Там она собиралась встретиться с Понятовским. Встреча эта была крайне необходима. В театр по этикету ей полагалось ехать со своими фрейлинами. А Пётр не любил русской комедии. Он предпочёл в этот вечер провести с этими же фрейлинами дома. Одна из них, Елизавета Воронцова (сестра известной Дашковой), была его любовницей.

Екатерина подробно описывает этот вечер в своих «Записках». Супружеская сцена, «он был в ужасном гневе, кричал, как орёл, говоря, что я нахожу удовольствие в том, чтобы нарочно бесить его…» Слово за слово, наконец, Пётр запретил давать Екатерине карету. В дело как-то боком вмешался Александр Шувалов. Что-то он там блеял: мол, нельзя идти против воли великого князя, но Екатерина сказала ему, что напишет письмо императрице и расскажет об этом безобразии. В театр она всё-таки попала (без фрейлины Воронцовой), а ночью исполнила свою угрозу - по-русски написала письмо императрице. В нём она описывала свою трудную жизнь, невозможность общения с собственными детьми, ужасные отношения с мужем, добавила, что так больше жить не может, и умоляла отпустить её на родину: «…я проведу остаток дней у моих родных, молясь Богу за Вас, за великого князя, за детей и за всех тех, кто мне сделал добро или зло…» Письмо её передал императрице Шувалов, и вскоре сообщил, что «императрица вызовет вас для разговора - ждите».

Императрица не торопилась с разговором, а между тем дала отставку верной дуэнье Екатерины - Владиславовой. Когда-то дуэнья была врагом, теперь стала другом. Это была «последняя капля». Екатерина дала волю слезам. То есть она плакала и плакала, её утешали, но не могли утешить. Пришла утешать великую княгиню и её камер-юнгфер - Шарогородская. Искренне печалясь за Екатерину, Шарогородская предложила помощь: «Мы все боимся, как бы вы не изнемогли от того состояния, в каком мы вас видим; позвольте мне пойти сегодня к моему дяде, духовнику императрицы и вашему; я с ним поговорю и обещаю вам, что он сумеет так поговорить с императрицей, что вы этим будете довольны». Камер-юнгфер выполнила своё обещание. Дядя, он же духовник, посоветовал Екатерине сказаться больной и просить, чтобы её исповедовали.

Сказано - сделано. Екатерине не нужно было особо притворяться. От слёз и горя она уже не держалась на ногах. Играла болезнь она великолепно, приближённые уже опасались за её жизнь. Этой же ночью пришли доктора. Но Екатерина твердила, что не телу её нужна помощь, а душе. Духовник, наконец, был позван, и она исповедовалась. Исповедь длилась полтора часа. Екатерина пишет о духовнике: «Я нашла его исполненным доброжелательства по отношению ко мне и менее глупым, чем о нём говорили». Он дал дельный совет - в разговоре с их величеством настаивайте на том, чтобы вас отослали за границу. Их императорское величество никогда этого не сделает. Потому что «…нечем будет оправдать эту отставку в глазах общества».

Духовник дождался пробуждения императрицы и попросил о скорейшем свидании с Екатериной, потому что «горе и страдание могут её убить». Разговор с императрицей состоялся ночью (самое деловое время для Елизаветы) и прошёл по заранее оговорённому сценарию. При разговоре присутствовал и Пётр. Если читатель заинтересуется подробностями этой беседы, он найдёт их в «Записках» Екатерины на страницах 450–455. Главное, разговор был трудным, но кончился к обоюдному согласию. Все подозрения с Екатерины были сняты. О том, что она уедет в Европу, дабы жить в бедности и неустанно молиться, вопрос уже не стоял.

О втором разговоре императрицы с Екатериной известно только, что он был вполне доброжелательным. О высылке Понятовского в Польшу было как-то забыто.

Несколько слов от автора: хороша исповедь, если ты просчитаешь заранее, в чём надобно каяться, а о чём умолчать, мало того - ты точно знаешь, что содержание исповеди будет подробно пересказано нужному человеку. Главное, что сама Екатерина не видит в этом ничего зазорного и откровенно пишет об этом в своих «Записках». Впрочем, в вопросах веры Екатерина обладала, выражаясь в духе Достоевского, «большой широкостью», то есть никогда не была строга. Видно, из такого материала и делаются великие правители.

Когда арестовали Бестужева, она на глазах своего камердинера Шкурина сожгла все свои записки, документы, даже счетоводные книги, «всё, что имело вид бумаги». Шкурину она сказала: «Будут спрашивать мои счета, скажешь, что я всё сожгла». В огонь пошли и письма, которые могли её полностью скомпрометировать, - её переписка с английским посланником Вильямсом.

Переписка эта попала в Россию из Англии, и в 1864 году Александр II передал её в Государственный архив. Письма Вильямса подлинные, ответные письма Екатерины - в копиях. Кроме того, переписка выглядит словно она идёт между двумя мужчинами. Это даёт возможность некоторым исследователям сомневаться в материале - не подделка ли! Что об этом говорить? «Слово о полку Игореве» до сих пор предмет спора, а «Слово…» живёт, его и в школах проходят.

Тема «спорных» писем, их стиль, настроение, круг интересов выдают в них Екатерину. Легко объяснить, почему её письма остались в копиях. По просьбе великой княгини (о чём не раз упоминается в переписке) Вильямс возвращал Екатерине её письма, но, как истый дипломат, не забывал снимать с них копии. Екатерина об этом не подозревала. В своих «Записках» она ни словом не обмолвилась об активной переписке с английским посланником. Свои подлинные письма она успела сжечь на глазах у камердинера Шкурина.

Писем много, а срок их написания небольшой, четыре месяца осени 1758 года. Понятовский был тогда в Польше, Екатерина была предоставлена себе самой и очень задумывалась о своей будущей судьбе. Вильямс был опытный дипломат, он умел разговорить собеседника, направить его мысли по нужному ему курсу. И сама того не ведая (а может, ведая), великая княгиня выбалтывала сведения о намерениях правительства в отношении других государств, сообщала о своих беседах с главнокомандующим Апраксиным, о том, как и о чём обмолвился Бестужев. Ничего особенно важного она знать не могла, но излишняя откровенность с дипломатом враждебного государства, безусловно, заслуживает порицания.

В ту осень императрица очень болела, и вопрос о её смерти и смене правления висел в воздухе. С давних пор на Руси пересуды о здоровье царствующих особ и их семей караются очень жестоко. Хорошо, если ссылка в собственное имение, а не в монастырь или в Сибирь. В переписке с Вильямсом здоровье Елизаветы обсуждалось постоянно, причём часто Екатерина позволяла себе неуважительный тон по отношению к императрице. Чего стоит, например, такая фраза: «Ох, эта колода! Она просто выводит нас из терпения! Умерла бы поскорее!»

Кроме того, в письмах Екатерина подробно, детально, с пунктами намечает план своего поведения в случае смерти Елизаветы и смены власти. Если бы любое из этих писем попало в руки императрицы, Екатерина была бы не просто выслана из страны, но подвергнута серьёзному наказанию. Понятно, что она очень рисковала, ведя свой разговор с Елизаветой. Но выиграла, приобретя опыт большой политической игры.

Страсти при дворе утихли, и свидания Понятовского и Екатерины возобновились. Чувствуя себя на вершине успеха, влюблённые были не просто смелы, но беспечны. Иначе с Понятовским не случилась бы «эта неправдоподобная история», стоившая ему огромных, почти смертельных переживаний. По легкомыслию сам он считал, что всё кончилось хорошо. Однако эта истории сыграла существенную роль в его отъезде из Петербурга. О случае в Ораниенбауме (27 июня 1758 года) столько раз рассказывали в литературе! Перескажу её и я.

Екатерина в Ораниенбауме лечилась водами (очень популярное в XVIII веке занятие), Понятовский жил в Петергофе. «В эту роковую ночь» он поехал к обожаемой в обычной извозчичьей карете со слугой на запятках. Неожиданно в саду ему повстречалась весёлая компания во главе с великим князем и Воронцовой. «Кто это едет?» Слуга ответил как велено: «Портного к её высочеству». Воронцова засмеялась в ответ - а не поздновато ли для портного? Ух, обошлось! Но на обратном пути Понятовского окружили солдаты и потащили к великому князю. Пётр узнал Понятовского. Бедного графа потащили куда-то к морю, он уже приготовился к смерти, но его привели в какое-то помещение. Дальше пошёл такой разговор: «Какие у вас отношения с моей женой?» Понятовский описывает эту сцену по-французски. В вопросе великого князя присутствует многоточие. Видимо, во французском языке просто не было слова, знакомого русскому уху, то есть вопрос был задан в очень грубой форме. Как настоящий джентльмен, Понятовский ответит отрицательно: мол, любовных отношений нет. «Говорите правду, - настаивал Пётр, - если вы сознаетесь, всё устроится отлично, если станете запираться, вам будет плохо». «Я не могу сознаться в том, чего нет», - упорствовал Понятовский.

Ну-ну… Пётр вышел, оставив графа одного с караулом. Через два часа томительного ожидания появилась Тайная канцелярия в лице Шувалова. «Вы должны понимать, граф, - сказал Понятовский, - что в интересах двора важно, чтобы всё окончилось с наименьшим шумом. Мне нужно поскорей отсюда удалиться». Шувалов нашёл эти слова разумными. Через час карета умчала Понятовского в Петергоф.

Два дня полной неизвестности были мучительны, но на третий - в день именин великого князя - он получил от Екатерины записку: мол, всё благополучно, я переговорила с Воронцовой, встретимся на балу. Вечером на балу Понятовский решился пригласить Воронцову на танец.

Вы можете сделать кого-то счастливым, - шепнул он ей.

Это уже почти устроено, - улыбнулась фаворитка. - В полночь отправляйтесь с Нарышкиным в павильон Монплезир, где живут их высочества.

Понятовский воспользовался советом. С собой на всякий случай он взял сопровождающего - графа Браницкого, потом и Нарышкин подошёл. На пороге павильона их встретил великий князь с Воронцовой.

Ну не дурак ли ты? - сказал он, обращаясь к Понятовскому. - Почему сразу мне не доверился? Не было бы никакой ругани.

Понятовский рассыпался в комплиментах, шутил, подлизывался, как мог. Пётр был благосклонен, смеялся, а потом вдруг вышел и вскоре явился, ведя за руку заспанную жену, одетую кое-как и в туфлях на босу ногу. А дальше была весёлая пирушка. «И вот мы все шестеро, словно ничего не случилось, стали болтать, смеяться и выделывать тысячи шалостей с фонтаном, который был в салоне. Разошлись не ранее четырёх часов утра».

Подобные встречи вчетвером, Понятовский с Екатериной и Пётр с Воронцовой, происходили потом четыре раза: вначале ужинали, беседовали, смеялись, а потом расходились по своим комнатам. Уходя с Воронцовой, великий князь неизменно говорил: «Ну, дети мои, теперь мы, я думаю, вам больше не нужны». Вот такая история, такие вот нравы.

Вскоре Понятовский был отозван в Польшу. Ехал на время, уехал навсегда. Он увиделся с Екатериной только через тридцать лет, но об этом позднее. В Варшаве молодой граф был очень благосклонно принят и королём, и двором. Красавицы сходили по нему с ума. Матушка уже подыскала ему невесту - такая пригожая, прелестная, знатная и богатая, первая красавица Польши - девица Оссолинская. Но сын только отмахивался. Он строчил письма в Россию. Вильямса уже не было в Петербурге, он уехал ещё до ареста Бестужева. Роль почтового голубя взял на себя доброжелательный Иван Иванович Шувалов.

Эта переписка не сохранилась. Но в архивах содержались шесть писем Екатерины, написанные в это время опальному Елагину, сосланному по делу Бестужева, кажется, под Казань. В этих письмах Екатерина упоминает Понятовского, называя его «нетерпеливым человеком». Да, польский граф нетерпелив, он жаждет встречи, а Екатерина понимает, что встреча их сейчас не ко времени. «Нетерпеливый человек здоров, верен и мил по-прежнему, а обретается в отчестве своём. Поворот его хотя трудный, но не отчаянный».

Императрица Елизавета скончалась 25 декабря 1761 года на пятьдесят втором году жизни. Престол занял Пётр III. Ах, как переживала Екатерина это событие! Смена власти в России в XVIII веке была предприятием не только ответственным, но и опасным. Хорошо было в старой доброй Англии: «Король умер. Да здравствует король!» Да и у нас прежде всё шло своим чередом. Но после Петра I все занимали власть путём дворцового переворота. Екатерину I, Анну Иоанновну, Анну Леопольдовну, саму Елизавету на престол посадила гвардия, и было совершенно непонятно, как она поведёт себя на этот раз. Пётр Фёдорович был законным наследником, но при этом очень непопулярным в дворцовых сферах. А ведь ещё жив был Иван Антонович. Он сидел в Шлиссельбургской крепости, но при этом имел такие же права на престол, как и великий князь Пётр. Кроме того, могло обнаружиться завещание покойной императрицы. А она очень не жаловала своего племянника. Очень вероятно, что ей могла прийти в голову мысль отдать престол Павлу, лишив родителей права регенства. Ведь уже было такое у Анны Леопольдовны и её несчастного мужа.

Вот тут-то Екатерина наверняка вспомнила Вильямса и его четырёхлетней давности советы на случай смерти императрицы. «Нужно, чтобы великий князь и вы появились тотчас же, но не прежде, чем будет установлена и принесена вас обоим присяга министрами или министром, кого вы допустите до себя. В первые дни никого не принимайте худо, но своих сторонников отличайте. Старайтесь, чтоб на лице вашем не выражалось ничего, кроме полного спокойствия и хладнокровия. Если великий князь Павел здоров, надо бы вам вернуться с ним на руках. Нет вовсе необходимости заботиться о вашей безопасности или о защите вас. Права великого князя ясны как день - во всей Европе нет более несомненных…. Если окажется завещание и будет не вполне вам подходить, лучше его уничтожить. Не выставляйте никаких других прав кроме: от крови Петра Великого».

Но всё прошло без сучка, без задоринки. О правлении Петра III ещё будет место написать подробнее. Он правил шесть месяцев, после чего путём дворцового гвардейского переворота Екатерина получила трон.

Вернёмся в Понятовскому. Он тут же собрался ехать в Россию, но не тут-то было. Нет писем, которые он писал Екатерине, но сохранились её ответы. Переписка велась в строжайшей тайне через доверенных лиц. Вот письмо от 2 июля 1762 года, то есть через четыре дня после переворота: «Убедительно прошу вас не спешить приездом сюда, потому что ваше пребывание при настоящих обстоятельствах было бы опасно для вас и очень вредно для меня. Переворот, который только что совершился в мою пользу, похож на чудо. Прямо невероятно то единодушие, с которым это произошло. Я завалена делами и не могу сделать вам подробную реляцию. Я всю жизнь буду стараться быть вам полезной и уважать и вас и вашу семью, но в настоящий момент всё здесь полно опасности и чревато последствиями. Я не спала три ночи и ела только два раза в течение четырёх дней. Прощайте, будьте здоровы. Екатерина».

Понятовский не понял. Понятное дело, их свиданию грозит опасность, но эта опасность им всегда грозила. Любовь превыше всего! А вот письмо Екатерины от 2 августа: «Я отправляю немедленно графа Кейзерлинга послом в Польшу, чтобы сделать вас королём по кончине настоящего короля, и в случае, если ему не удастся это по отношению к вам, я желаю, чтобы королём был Адам». Под Адамом они понимала Чарторыйского. Екатерина всё предусмотрела, у неё далекоидущие планы. А дальше опять: «Я вас прошу воздержаться от поездки сюда». Затем следует на нескольких страницах подробное описанием происшедшего, а в конце: «Я сделаю всё для вашей семьи, будьте в этом твёрдо уверены». И наконец: «Прощайте, бывают на свете положения очень странные».

Какая семья, при чём здесь семья? Ему обещают польскую корону. Ладно. Спасибо. Но по размеру ли она ему? Он жаждал соединиться с обожаемой. Он уже дал обет в соборе перед своим духовником, что никогда никого не возьмёт в жёны, кроме неё - Екатерины. Она что, не понимает этого? Не хочет понять? Он опять строчит послание, за ним другое. И всё о любви, о любви… Ответ от 9 августа: «Пишите мне как можно меньше или лучше совсем не пишите без крайней необходимости, в особенности без иероглифов». (Имелся в виду шифр.)

От 27 апреля 1763 года: «Итак, раз нужно говорить вполне откровенно и раз вы решили не понимать того, что я повторяю вам уже шесть месяцев, это то, что если вы явитесь сюда, вы рискуете, что убьют обоих нас». Дальше идёт разговор исключительно о политике. Это была другая женщина, такой Понятовский никогда не знал.

5 октября 1763 года скончался король Август III. Саксония досталась его сыну, а с Польшей вопрос был поставлен особо. Речь Посполитая была республикой, и королевская власть в ней была выборной. При Августе III королевская власть совершенно обесценилась. Всё решал сейм, а в сейме правил старый закон «Liberumveto», то есть одного депутатского голоса было достаточно, чтобы решение большинства не прошло. Кроме того, шляхта имела право конфедерации - вооружённого союза для защиты своих прав.

В Варшаве шли активная борьба и перегруппировка партий. Большинство считало, что Станислав Понятовский мало того что выскочка, так ещё ни умом, ни талантом не подходит на роль короля. Существовала могучая политическая партия Чарторыйского. Адам сам не прочь был обрести корону, чтобы бороться с анахронизмом «вето» в сейме и правом конфедерации. Но Адам понимал, что он не пройдёт, и его партия выдвинула кандидатуру Понятовского. Гарантом в этом случае были русские войска, которые стояли в Литве и на границе с Польшей. Кроме того, здесь были свои «ящики из-под ксерокса», на подкуп выборной кампании Россия потратила 4 с лишком миллиона рублей, Екатерина умела быть щедрой.

Королём в августе 1764 года был выбран Понятовский, выбран на предложенных Екатериной условиях: «Во всё время своего правления государственные интересы нашей империи собственными почитать, их остерегать и им всеми силами по возможности поспешествовать».

Как уже говорилось, встретились они только в 1787 году в местечке Канев, куда король Станислав Август приехал приветствовать императрицу Екатерину, когда она ехала в Крым. Понятовский был принят на галере её величества, принят пышно, но императрица была очень сдержанна.

Что касается частной жизни польского короля, то смело можно сказать - он любил Екатерину всю жизнь. Семьи у него так и не было, но детьми он обзавёлся. Соблюдая обет безбрачия, он имел трёх сыновей - Михаила, Казимира и Станислава - и двух дочерей: Констанцию и Изабеллу. Матерью детей была Эльжабета Грабовская. Ходили слухи, что после смерти мужа Эльжабета тайно обвенчалась с королём, но за точность не ручаюсь.

Правление Понятовского было трагическим и привело к тому, что Польша как самостоятельное государство на 123 года исчезло с карты Европы. А началось всё на первый взгляд невинно. Польша - католическая страна, но значительную часть жителей составляли так называемые диссиденты: православные, протестанты, униаты. Религиозная проблема в Польше была очень тяжёлой, диссиденты угнетались и притеснялись. Екатерина хотела стать православной и стала ею. Она решила помочь угнетённым и потребовала у Понятовского уравнять в правах католиков и диссидентов, то есть ввести их в законодательные учреждения.

Понятовский попробовал возражать - виданное ли дело! Полякам это не понравится! Екатерина настаивала, в результате чего образовалась вооружённая конфедерация в Подолии и Баре для открытой войны с королём. Для усиления своей позиции Екатерина загодя заключила союз с Пруссией и Австрией - они всегда были начеку. Вслед за конфедератами выступили гайдамаки, началась отчаянная резня. Русские войска в Польше воевали и с конфедератами, и с гайдамаками. Подолия находилась на границе с Турцией. Турция придралась к нарушению Россией её границ и при поддержке Франции потребовала от России невмешательства в польские дела и объявила войну. Так и хочется воскликнуть: Господи, а нам это надо?

Война с Турцией ознаменовалась блестящей, как пишут историки, победой русского оружия. Последовал первый раздел Польши, при котором больше всех поживились Австрия и Пруссия. Потом последовал второй раздел Польши, за ним третий. Когда-то Польша была равновелика Руси. В Речь Посполитую, как гордо называли себя поляки, входили и Белая Русь, и Малая Русь, и Литва, но московские великие князья, одержимые идеей собирательства исконно русских земель под одной крышей, вели с Польшей неустанную борьбу, и военную, и дипломатическую, постепенно отбирая у Польши русские земли. При Екатерине эта война была выиграна окончательно.

Но тут есть такая тонкость. Помогая юной Фике занять место подле русского трона, Фридрих II рассчитывал, что со временем Екатерина отработает Пруссии эту услугу. Сама Екатерина этого и не подозревала, и никогда не думала об этом. Она искренне и верно служила России, но, протолкнув на польский трон своего любовника, человека порядочного, мягкого и верного ей во всём, Екатерина помогла Пруссии в результате войн и интриг вдвое увеличить свою территорию. Ключевский написал: «Разум народной жизни требовал спасти Западную Русь от ополячивания. И только кабинетная политика могла выдать Польшу на онемечивание».

Понятовский отрёкся от трона и жил в Гродно, отношение к нему было скверным, он был одинок и заброшен. В 1797 году Павел I позвал его в Петербург. Понятовский с готовностью откликнулся, наверное, ему хотелось увидеть места, где он был счастлив когда-то. Бывшему монарху был предоставлен для проживания Мраморный дворец, где он и скончался 12 февраля 1798 года. Он был похоронен в Петербурге. Польша отказалась принять его прах, и только в 1995 году он был с подобающими почестями перезахоронен в Варшаве.

Великая княгиня Екатерина Алексеевна, будущая императрица Екатерина II, и Станислав-Август Понятовский, будущий польский король, познакомились на балу в Ораниенбауме случайно. Впрочем, не совсем случайно. Судьба и политический расчет вели их к этой встрече в загородном дворце наследника престола, великого князя Петра Федоровича и его супруги Екатерины Алексеевны.

Сюда в Петров день, 29 июня 1756 года, на празднование именин наследника собрались придворные и дипломаты. Среди них выделялся новый английский посланник при русском дворе сэр Хенбери Уильямс, верный слуга своего короля. Больше всех из присутствующих ему была интересна хозяйка бала Екатерина Алексеевна, личность яркая, фигура очень перспективная в политическом отношении. Уильямс постарался оказаться за ужином соседом великой княгини и сделал несколько тонких комплиментов ее уму. Это был самый верный путь понравиться Екатерине - с юных лет она была падка на нетривиальную лесть, ее хлебом не корми - только вырази восхищение ее умом. А потом посланник представил великой княгине молодого человека, приехавшего с ним в свите…

Станислав-Август Понятовский был необычайно, по-иностранному красив, ловок, элегантен, умен и ироничен. Он был выходцем из не очень знатного польского рода. В его жилах текла не только польская, но и итальянская кровь прадеда - авантюриста Джузеппе Торелли, женившегося в 1650 году на дочери помещика из белорусского местечка Понятов. Отсюда и пошла фамилия Понятовских. Станислав-Август получил отличное образование. Он долго жил в Париже, посещал там знаменитый салон мадам Жоф френ, знался с королями и министрами, был истым англоманом, в общем, - столичная штучка, покоритель женских сердец.

В день знакомства с Понятовским Екатерина была тоже красива и свежа. Позже Понятовский писал: «Ей было двадцать пять лет. Оправляясь от первых родов, она расцвела так, как об этом только может мечтать женщина, наделенная от природы красотой. Черные волосы, восхитительная белизна кожи, большие синие глаза навыкате, многое говорившие, очень длинные черные ресницы, острый носик, рот, зовущий к поцелую, руки и плечи совершенной формы, средний рост - скорее высокий, чем низкий, походка на редкость легкая…»

Стоит ли говорить, что он не случайно оказался в свите Уильямса на балу в Ораниенбауме. Уильямс сразу определил его в друзья Екатерины. Это были, так сказать, происки английской разведки. Еще до знакомства с великой княгиней Понятовский быстро вошел в петербургский свет, сблизился с придворными, «втерся» в дом Нарышкиных, сдружился с приятелем Екатерины, Львом Нарышкиным. Через него Понятовский и вошел во дворец Екатерины, точнее - в ее спальню. Сделано это было остроумно и изящно. Как-то раз Лев Нарышкин заболел и, не имея возможности навестить свою госпожу, слал ей письма. Екатерина быстро поняла, что письма эти пишет не сам больной Нарышкин, а какой-то его секретарь. «Я отвечала, - вспоминала Екатерина. - Он просил у меня в этих письмах то варенья, то других подобных пустяков, а потом забавно благодарил меня за них. Эти письма были отлично написаны и очень остроумные… А вскоре я узнала, что роль секретаря играл Понятовский.» Так через письма они ближе узнали друг друга. Остальное было делом ловкости мужчины и женщины, страстно желавших встретиться без свидетелей, словом, как писал Понятовский в мемуарах, «я позабыл о том, что существует Сибирь»…

«Под предлогом, что у меня болит голова, я пошла спать пораньше… - вспоминала об упоительных ночах Екатерина. - В назначенный час Лев Нарышкин пришел через покои… и стал мяу кать у моей двери, которую я ему отворила, мы вышли через маленькую переднюю и сели в его карету никем не замеченные, смеясь как сумасшедшие над нашей проделкой. Мы приехали в дом [Нарышкина] и нашли там Понятовского…»

Это была яркая, пылкая любовь, они так подходили друг другу. Но внешне, со стороны, все выглядело весьма пристойно и церемонно. Иначе было нельзя, ведь на престоле сидела императрица Елизавета Петровна - строгая хранительница нравственности своих подданных. Впрочем, случались и проколы. Как-то раз во время приема Екатерина показывала свои покои во дворце шведскому посланнику графу Горну, которого сопровождал Понятовский. «Когда мы пришли в мой кабинет, - пишет Екатерина, - моя маленькая болонка прибежала к нам навстречу и стала сильно лаять на графа Горна, но когда она увидела графа Понятовского, то я подумала, что она сойдет с ума от радости… Потом Горн дернул графа Понятовского за рукав и сказал: "Друг мой, нет ничего более предательского, чем маленькая болонка. Первая вещь, которую я дарил своей любовнице, была собачка, и через нее-то я всегда узнавал, пользуется ли у нее кто-то большим расположением, чем я".»

В самый разгар любовного романа Понятовский по делам службы уехал в Польшу. Екатерина страдала без «нетерпеливого человека» - так она зашифровывала возлюбленного в своих письмах. Но вскоре он вернулся в Россию «на коне» - в качестве посланника Речи Посполитой при русском дворе. Успех в России и у Екатерины вскружил ему и его польским родственникам голову. Варшаве показалось, что можно использовать эту близость и получить для Польши что-то вещественное. Да и чем черт не шутит - ведь в начале XVII века чуть-чуть не стал русским царем польский королевич Владислав!

Роман развивался, но из-за высокого дипломатического статуса любовника он становился рискованным, а потому еще более сладким. Понятовский писал: «Она никак не могла постичь, каким образом я совершенно реально оказывался в ее комнате, да и я впоследствии неоднократно спрашивал себя, как удавалось мне, проходя мимо стольких часовых и разного рода распорядителей, беспрепятственно проникать в места, на которые я, находясь в толпе, и взглянуть-то толком не смел. Словно вуаль меня окутывала». Екатерина подтверл<дает: «Граф Понятовский для выхода от меня брал обыкновенно с собою белокурый парик и плащ, и, когда часовые спрашивали его, кто идет, он называл себя: музыкант великого князя!»

Но музыка эта была опасной, особенно если учесть, что вскоре императрица Елизавета Петровна заподозрила Екатерину и канцлера Бестужева-Рюмина в заговоре и за великой княгиней стали следить придворные шпионы. Но «нетерпеливый человек» не унимался… Кончилось все это плохо. Как-то раз ночью во дворце стража захватила чрезвычайного и полномочного посланника польского короля графа Понятовского в тот момент, когда он крался в покои супруги наследника. Его приволокли к Петру Федоровичу, который приказал вытолкать его взашей, да так, чтобы тот еще и скатился по лестнице… История получилась позорная, некрасивая, и вскоре Понятовский вынужден был покинуть Петербург, даже не получив отзывной грамоты у императрицы Елизаветы Петровны. Екатерина была в отчаянии…

Но душевная рана постепенно перестала ныть, жизнь побеждала. Пошли густой чередой важные исторические события: смерть Елизаветы Петровны на Рождество 1761 года, начало царствования Петра III, заговор, а потом и свержение императора. Екатерина стала самодержицей. Узнав в Варшаве о ее вступлении на престол, Станислав-Август начал складывать чемоданы. Ему казалось, что теперь перед ним открываются невиданные перспективы. Он будет другом, может, даже супругом русской императрицы, ведь как она его любила, как любила! Но Екатерина почему-то не горела желанием видеть Понятовского. Через пять дней после переворота государыня писала ему: «Убедительно прошу вас не спешить приездом сюда потому, что ваше пребывание при настоящих обстоятельствах было бы опасно для вас и очень вредно для меня. Переворот, который только что совершился в мою пользу, похож на чудо… Я всю жизнь буду стремиться быть вам полезной и уважать и вас, и вашу семью, но в настоящий момент все здесь полно опасности и чревато последствиями… Прощайте, будьте здоровы».

Позже, 2 августа 1762 года, новое ее письмо: «Правильная переписка была бы подвержена тысячам неудобств, а я должна соблюдать двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени писать опасные любовные записки… Я очень стеснена… Я не могу рассказать вам все, но это правда. Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей и вместе с тем чувствую все бремя правления… Знайте, что все проистекло из ненависти к иностранцам, что сам Петр III слывет за такового».

Намек более чем понятный: я на троне, у всех на виду, меня окружают враги, ко всем прочим проблемам мне еще недостает любовника-иностранца… И последнее: «Я сделаю все для вас и вашей семьи, будьте в этом твердо уверены… Пишите мне как можно меньше или лучше совсем не пишите без крайней необходимости». В сущности, это был конец, разрыв. Он в отчаянии, он хочет приехать во что бы то ни стало, он жаждет упасть к ногам возлюбленной. Самовлюбленный Понятовский был уверен, что их воссоединению мешают только внешние обстоятельства, что она его любит по-прежнему. Но он ошибался. Екатерина была уже далека от него, у нее начался новый упоительный роман, появился другой непревзойденный мужчина - Григорий Орлов, а главное, перед ней открывалось грандиозное поприще - так сладко и страшно быть государыней России.

Но все же она чувствовала некоторую вину перед Понятовским за невольное предательство их любви. Екатерина ждала момента, чтобы отблагодарить Понятовского, искупить свою вину. И этот подарок-отступное, который она вручила Понятовскому, оказался ослепительно великолепен, но и чрезвычайно опасен для обоих: отступным стал польский трон. Это произошло после смерти короля Августа III в октябре 1763 года. Через год русские дипломаты и генералы с помощью угроз, насилия и кровопролития посадили Станислава-Августа на престол Польши.

Все сановники Екатерины были против этого шага. Все считали, что государыня сошла с ума, предаваясь воспоминаниям старой любви. Но никто не знал истинных, весьма далеких от сентиментальности, политических целей начатой игры. Зато это сразу же понял Понятовский. Узнав о своем уделе пленника на троне, он впал в отчаяние: «Не делайте меня королем, призовите меня к себе». Тщетно. Екатерина уже все решила - Понятовский должен был помочь ей укротить Польшу…

Екатерина знала своего возлюбленного и сознательно сделала его марионеткой. Красивый, мужественный любовник, Понятовский по своей натуре был слабым, безвольным, легко управляемым человеком. 2 ноября 1763 года он писал Екатерине: «Вы часто мне повторяли, что человек без честолюбия не мог бы нравиться вам. Вы вскормили его во мне… Мои стремления, впрочем, всегда ограничивались обязанностями подданного… Я точно не знаю, что вы хотите сделать из меня при настоящих обстоятельствах, но вы достаточно знаете меня, чтобы понять - такой престол с теми пределами власти, которыми вы хотите его ограничить, с тою моею посредственностью (если не сказать хуже) не есть положение, в котором бы я приобрел славу».

Императрица знала, что он, в сущности, тряпка и не отважится на решительный поступок. А еще она знала, что, как человек честолюбивый и тщеславный, Понятовский никогда не откажется от престола, не вырвется из своего золотого капкана. Императрица думала и писала о нем цинично и расчетливо: «Из всех искателей престола он имел меньше всех прав и, следовательно, больше других должен был чувствовать благодарность к России».

Так Станислав-Август стал «своим» королем для России. Отныне защита короля от его внутренних и внешних врагов была объявлена долгом России. Все это открыло печальную страницу в истории Польши. Недаром Станислава-Августа называли «соломенным королем». Всеми делами в государстве заправлял русский посол Репнин. Потом в Польше началось восстание, шляхта объединилась в Барскую конфедерацию, которая свергла короля. Следом идет привычный для русско-польских отношений XVIII века сюжет: ультиматум Петербурга, подкуп членов сейма, русский карательный корпус, кровь, смерть или Сибирь для поляков-конфедератов. Понятовский во всем, что происходило в его стране, играл самую жалкую роль.

В ноябре 1771 года с ним произошло постыднейшее происшествие. На одной из варшавских улиц на его карету напали конфедераты и похитили короля. Но потом они, один за другим, разошлись по каким-то своим неотложным делам, и последний из них вообще бросил короля на произвол судьбы, как ненужную трость…

Прошли годы. Король царствовал, но не правил, настала эпоха разделов Польши. Они проходили на глазах короля, и он ничем не мог помочь ни родине, ни себе - словом, слабый, безвольный человек. «Государыня, сестра моя! - писал он Екатерине. - Невзирая на то, что меня огорчает молчание, которое Вашему императорскому величеству угодно хранить по поводу моих последних писем, невзирая также на то, как поражен я был, когда ваш посол во время нашего последнего с ним разговора заявил мне в резких выражениях, что судьба четверых моих министров, двое из которых являются моими близкими родственниками, может стать судьбой преступников… Но ведь не для того же, чтобы меня ненавидели, пожелали вы сделать меня королем? Не для того же, чтобы Польша была расчленена при моем правлении, угодно было вам, чтобы я носил корону?» Как раз для того, чтобы он не мешал делить Польшу, Понятовского и сделали королем, горячие же его слова ничего уже не значили для Екатерины…

К тому же она знала, что Понятовский, страдая от своего бессилия, унижения, тем не менее живет на широкую ногу, делает миллионные долги, которые приходится оплачивать ей, российской императрице. Скорбя о судьбе Польши, он не отказывал себе ни в безумной роскоши, ни в изысканных утехах, ни в любовницах и дорогостоящих развлечениях. Его знаменитые «четверги» собирали во дворце всех выдающихся интеллектуалов, и ярче всех на них блистал король. Знаменитый ловелас Казанова, посетивший двор Станислава-Августа, писал: «Король, пребывавший, как и всегда в присутствии гостей, в прекрасном настроении и знавший итальянских классиков лучше, чем какой-либо другой король, завел речь о римских поэтах и прозаиках. Я вытаращил глаза от восхищения, услышав, как его величество цитирует их… Мы болтали о чем угодно с ним, и каждый раз, как я вспоминаю поистине достойные уважения качества, коими обладал этот великолепный государь, я не могу понять, каким образом мог он совершить столь грандиозные промахи - суметь пережить свою родину не было единственным из них».

В 1787 году, воспользовавшись путешествием Екатерины на Юг, в Крым, Понятовский попытался поправить свои безнадежные дела. Встреча была назначена на Днепре, в Каневе. Прошло уже четверть века с того момента, как расстались горячие влюбленные. Все придворные и дипломаты с нетерпением ждали: как они увидятся и что из всего этого будет? А ничего и не произошло. Последние угли костра пылкой любви давно уже угасли, и оставался только пепел. «Мы, - пишет бывший при встрече французский дипломат Сегюр, - обманулись в наших ожиданиях, потому что после взаимного поклона, важного, гордого и холодного, Екатерина подала руку королю, и они вошли в кабинет, в котором пробыли с полчаса. Они вышли, черты императрицы выражали какое-то необычайное для нее беспокойство и принужденность, а в глазах короля виднелся отпечаток грусти, которую не могла скрыть его принужденная улыбка.» Потом были обед, иллюминация, король давал бал, но императрица не поехала на него…

Статс-секретарь Храповицкий вел дневник, куда записывал все высказывания государыни. Вот запись этого дня: «Была довольна, что избавились от вчерашнего беспокойства. Князь Потемкин ни слова не говорил, принуждена была говорить беспрестанно, язык высох… Король торговался на три, на два дня или хотя бы до обеда на другой день». Но Екатерина спешила дальше - государственные дела были важнее воспоминаний забытой любви… Сегюр писал: «Так минуло это свидание, которое при всей великолепной театральности займет место скорее в романе, нежели в истории»…

Встреча эта не принесла облегчения ни Станиславу, ни Польше. И тут слабый, изнеженный король, которого ненавидели многие на родине, все-таки показал, что и он поляк. В 1791 году он подписал конституцию, которая в корне меняла судьбу Польши. Страна становилась конституционной монархией, у нее впервые появлялась регулярная армия, был учрежден новый воинский орден. Словом, Польша как государство получила шанс возродиться к жизни. Но, увы, мужества королю хватило ненадолго. «Сестра» из Петербурга прикрикнула на него, велела отменить конституцию, уничтожить учрежденный орден и явиться в Гродно. И он все послушно и привычно исполнил.

В Гродно его арестовали, и он утвердил своей подписью Второй раздел Польши. Начавшееся вскоре восстание, которое возглавил Тадеуш Костюшко, утопил в крови Суворов, и Польша перестала существовать. 15 ноября 1795 года последний польский король отрекся от престола. Ему предписали жить в Гродно, русское правительство оплатило все его долги, три миллиона золотых, он был официально взят на содержание разделившими польские земли Россией, Пруссией и Австрией.

До самой смерти Екатерина не хотела видеть своего бывшего возлюбленного и короля. Павел I, вступив на трон в 1796 году, вызвал Понятовского в Петербург. Этого требовало тщеславие русского царя, окруженного блестящей свитой, в которой хорошо смотрелся и импозантный польский король. Так некогда, в годы Смуты, польский король Сигизмунд II увез в Варшаву свергнутого русского царя Василия Шуйского и показывал его иностранным посланникам и придворным, как экзотический трофей.

Нет, польский король не был, как Шуйский, пленником в цепях. Император предоставил ему великолепный Мраморный дворец. Здесь Понятовский устраивал балы и обеды, на них бывали видные сановники и ученые, ценившие компанию остроумного, образованного экс-короля. Он стал писать мемуары. Его родственник Адам Чарторижский как-то ранним утром 1797 года наве стил Понятовского в Мраморном дворце и застал лежебоку за письменным столом. Станислав-Август оторвался от бумаг - в его глазах стояли слезы. Бледный, растрепанный, он будто вернулся из прошлого, в котором, как в катакомбах, никак не мог найти выход, возвращаясь вновь и вновь на то же самое место - к первому свиданию в Ораниенбауме в Петров день 1756 года.

Мемуары эти дошли до нас. Конечно, Понятовский оправдывается, как может. Он считает себя жертвой вечной любви к необыкновенной женщине, ради которой он совершил массу неприглядных поступков. Но не будем иронизировать. Он действительно глубоко любил Екатерину и никогда не завел семьи. Вместе с тем он так же глубоко любил и родную Польшу. Совместить эта два чувства в те времена было невозможно. Ему не было суждено спасти ни свою любовь, ни свою родину. Да и пожертвовать собой ради одной из этих святынь Станислав-Август не смог. В этом состояла трагедия короля и Польши, но в этом же заключался триумф Екатерины II и Российской империи…

Он умер в феврале 1798 года в том самом Мраморном дворце на берегу Невы. Последнее, что видели его глаза, - белое ледяное поле Невы, каменные стены мрачной Петропавловской крепости. Станиславу-Августу устроили пышные королевские похороны. Согласно легенде, император Павел I возложил на голову покойного позолоченную серебряную корону. Его похоронили в церкви Святой Екатерины на Невском проспекте, в самом центре имперской столицы. Но праху изгнанника не было покоя. Гробницу вскрывали несколько раз, и в 1858 году произошло ужасное происшествие.

Тогда к праху Понятовского было решено подхоронить маленький гробик с останками другого польского короля-изгнанника - Станислава Лещинского. Его судьба так же трагична, как и судьба Понятовского. Дважды избранный королем (в 1704 и 1733 годах), он был дважды свергнут с трона русскими войсками - вначале Петра I, потом Анны Иоанновны. Укрывшись во Франции, он стал тестем Людовика XV, выдав за него свою дочь Марию. Станислав погиб в 1766 году от ожогов - он задремал в кресле у горящего камина, и огонь охватил его одежды. Его похоронили в Нанси. В 1793 году французские революционеры разграбили могилу и разбросали кости экс-короля. Часть из них удалось собрать в маленький гробик и вывезти в Польшу. Но в 1830 году этот гробик стал трофеем русских войск, подавивших польское восстание, и его привезли в Петербург. И только в 1858 году было решено в присутствии великого князя Константина Николаевича (брата Александра II) захоронить останки Станислава Лещинского в склепе Станислава-Августа.

Когда вскрыли склеп, то «для удовлетворения любопытства присутствующих» подняли гроб Понятовского и открыли его. В этот момент, как описывает свидетель, голова короля в позолоченной короне выпала из истлевшего гроба «и в тишине с грохотом покатилась по каменному полу. Под впечатлением этого ужасного происшествия все онемели. Тогда князь Константин упал на колени и начал читать "De profundis", и все последовали его примеру. Крышку положили на место, и оба гроба спустили вниз».

Незадолго до Второй мировой войны большевики закрыли храм Святой Екатерины, а прах польских королей в 1938 году передали полякам. Но Польша, похоронив патриота Лещинского в Кракове, не хотела знать короля-предателя Станислава-Августа. Его прах погребли в скромном костеле местечка Волчий, где когда-то родился красивый мальчик, в котором пенилась горячая итальянская кровь первого любовника самых прекрасных женщин Европы. Но и на этом не закончились злоключения несчастного Станислава-Августа. В 1939 году по пакту Молотова-Риббентропа Волчин отошел к СССР, могила была вновь вскрыта и ограблена. Исчезла позолоченная корона, гербы и большая часть костей. И только в 1995 году, почти двести лет спустя после смерти Понятовского, прах последнего польского короля был с почестями перезахоронен в Варшаве. Наконец он обрел покой - Родина-мать приняла и простила его…

Станислав Август Понятовский известен как последний король Польши. А также как фаворит российской императрицы Екатерины Великой, он стал для нее таковым еще за долго до того как получил польскую корону. Некоторые историки берутся утверждать, что у них с Екатериной Великой был общий ребенок.

Станислав Август Понятовский, появился на свет 17 января в 1732 году. В семье у Маковецкого воеводы, Станислав был четвертым сыном. У мальчика с детства были развиты способности, его отец сделал все, чтобы сын получил достойное образование, что в дальнейшем хорошо повлияло на его судьбу. Когда Станиславу Августу Понятовскому исполнилось двадцать лет, он уже занимал пост депутата в польском сейме. Эта должность дала Станиславу во всей мере развить его ораторские способности. Парень был красноречив и остроумен, чем заслужил большую популярность дипломатических кругах.

В возрасте двадцати пяти лет, Станислава назначили польским послом в России. Можно сказать, что эту должность он получил благодаря влиятельным семейным связям со стороны его матери. Все это планировалось использовать в качестве рычага, в заговоре против саксонского курфюрста Августа III, но все случилось немного иначе. Российский посланник Станислав Август, вместо того чтобы выполнять указанное ему свыше, влюбляется в девушку, Екатерину Алексеевну, которая в скорее стала императрицей России и закручивает с ней бурный роман.

Но вскоре их иска погасла, и Екатерина обращает свое внимание на нового избранника, в связи со сложившейся ситуацией Станиславу Понятовскому в 1762 году приходиться возвращаться на родину. А там спустя год после смерти Августа III, сейм назначает Станислава королем Речи Посполитой. Не смотря на разрыв отношений Екатерины Великой и Станислава, она все же продолжала оказывать ему вою поддержку. Российская императрица оказала влияние на мнение польской шляхты в пользу своего бывшего возлюбленного. 25 ноября в 1764 году, Станислава Августа Понятовского избирают королем Польши.

Сразу после назначение Станислав Понятовский с большим рвением принялся выполнять государственные дела. И тут все убедились, что король умеет не только красиво говорить, но и достаточно мудро управлять государством. Станислав был эстетом, поэтому проявил себя как благословенный покровитель культуры и искусства. Во время того как он находился у власти меценатство принимает образ государственной политики.

Для того, чтобы обучить местных мастеров, он оплачивает и приглашает в Польшу лучших художников из Германии, Франции и Италии. Станислав выдает лично финансовую помощь писателям, на издание их трудов.

Король не только уважал и помогал развитию литературной деятельности, но и сам достаточно хорошо владел пером. Как в поэзии, так и в прозе Станислав показал себя как настоящий мастер этого дела.

Станислав занимался не только духовным развитием государства, также он провел ряд государственных реформ. Он основал Рыцарскую школу кадетов, это было первое светское учебное заведение. В армии, Станислав ввел современный вид оружия, что дало возможность заменить громоздкую кавалерию легкой на подъем пехотой.

Также участвовал Станислав и в создании польской промышленности. В 1767 году начали производиться ткани из шерсти посредством организации компании мануфактур. Строились фарфоровые и литейные заводы.

Как только Екатерина стала российской императрицей, проявился ее честолюбивый характер. Она была так хладнокровна, что хотела использовать даже своего бывшего возлюбленного в политических интересах. Но Станиславу роль марионетки оказалась не по нраву, и если он и шел на какие либо уступки, то только если та уж сильно давила на польского короля.

Екатерина Великая требовала, чтобы у православных и протестантов были такие же права, как и у католиков. В 1766 году, это требование было удовлетворено. Польские патриоты были против такого пророссийского курса и в 1768 году, это противоречие переросло в гражданскую войну. Внутренняя вражда значительно ослабила Польское государство. А Россия и Пруссия в 1772 году тайком подписывают Конвенцию о разделении Речи Посполитой.

У Станислава не хватило мужества бороться за свободу, и своей молчаливой позицией обрек себя на политическую смерть. Он пустился в развлечения и получал по максимуму удовольствие от светской жизни, он пытался всеми силами не обращать внимание, на справедливые укоры тех людей, кто обвинял его в нежелании блюсти интересы своей родины.

Было поднято восстание за независимость Польши, которое возглавил Тадеуш Костюшко, но Екатерина Алексеевна быстро подавила его. Она даже вызвала Суворова, который на то время находился в ссылке. В 1795 году, осенью произошел последний раздел Речи Посполитой: Польско-Литовского государства с того времени не существовало.

После того как Станислав Понятовский не по собственной воле отрекся от престола, он прожил всего три года. Врачи утверждали, что он умер в результате отравления ядами. Российский император Павел I похоронил Станислава со всеми почестями.

Новый замок был построен в середине 18 века и стал резиденцией последнего короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского. Сюда в XVIII веке съезжались кареты королей, сенаторов, послов.

В ноябре 1793 года в Новом замке прошел знаменитый «молчальный », или «немой » сейм, на котором был утвержден второй передел Речи Посполитой – событие, окончательно определившее судьбу ее существования. А два года спустя здесь же отрекся от престола последний король польской державы – Станислав Август Понятовский.

Биография

Станислав II Август Понятовский (17 января 1732, Волчин, Польша - 12 февраля 1798, Петербург), последний король Речи Посполитой в 1764-1795.

Выходец из аристократического польского рода Понятовских, Станислав Август был шестым ребенком в семье мазовецкого воеводы Станислава Понятовского и Констанции Чарторыской. Уже в 1752 Станислав Август получил место депутата польского сейма, где снискал известность своим красноречием и остроумием. Ступив на стезю дипломатической службы, молодой Понятовский отправился в Париж, где охотно принял участие в веселой и роскошной жизни французского двора. В 1757 польский король и саксонский курфюрст Август III назначил Станислава Августа своим посланником в России. Это назначение было устроено влиятельными родственниками Станислава Августа по материнской линии. Через молодого Понятовского Чарторыские рассчитывали заручиться поддержкой русского двора в своей интриге против Августа III. В Петербурге Понятовский не слишком преуспел в защите семейных интересов, но сумел завязать любовные отношения с великой княгиней Екатериной Алексеевной, будущей русской императрицей Екатериной II. Даже после того, как любовная связь прекратилась и в 1762 Понятовский вернулся на родину, Екатерина сохранила благожелательное отношение к Станиславу Августу. В 1763 умер король Август III. 7 сентября 1764 сейм провозгласил Понятовского королем Речи Посполитой Станиславом II Августом.

Новый король отличался добродушным характером, был остроумным и приятным собеседником, любил блеск светской жизни. Станислав Август провел некоторые реформы, направленные на централизацию государственной власти и ограничение олигархического произвола. Барскую конфедерацию в 1768 начала боевые действия против русских и королевских войск. Станислав Август избегал решительных действий против конфедератов, предпочитая тайные переговоры и подкуп вождей конфедерации. Основная тяжесть войны легла на плечи русского экспедиционного корпуса, который подавил сопротивление конфедератов в 1772.

Барская конфедерация послужила поводом к требованию Пруссии и Австрии разделить польские земли, ввиду неспособности Речи Посполитой поддерживать должный порядок на своей территории. В 1772 значительная часть территории Речи Посполитой перешла под юрисдикцию соседних государств. Деятели польского просвещения Станислав Сташиц, Гуго Коллонтай выдвинули программу политических и социальных реформ, призванных укрепить польское государство. Эта программа определила деятельность Четырехлетнего сейма 1788-1792, который принял ряд реформ, направленных на укрепление армии, изменение государственно-правового строя, окончательно отменил либерум вето, принял «основной закон ». Станислав Август поддержал патриотов и присягнул на верность конституции. Реакционные магнаты выступили против ущемления своих привилегий и в 1792 образовали Тарговицкую конфедерацию, по призыву которой войска России и Пруссии оккупировали территорию Речи Посполитой. Король незамедлительно отрекся от конституции и присоединился к тарговичанам. В 1793 состоялся второй раздел части территории Польши между Пруссией и Россией, реформы Четырехлетнего сейма были отменены. В ответ в 1794 вспыхнуло восстание под руководством Тадеуша Костюшко. Восставшие казнили некоторых деятелей Тарговицкой конфедерации. Король старался не вмешиваться в ход событий, но опасался за свою жизнь, помня о судьбе Людовика XVI. Брат короля, примас Католической Церкви в Польше Михаил Юрий Понятовский, был противником восстания. Он вступил в тайную переписку с прусскими войсками, осаждавшими Варшаву. Письма Понятовского были перехвачены повстанцами, он был заключен в тюрьму и ему грозила смертная казнь через повешение. Виселицы Михаилу Юрию удалось избежать только приняв смертельную дозу яда, который ему принес в тюрьму сам Станислав Август. После подавления восстания и третьего, окончательного раздела Польши Станислав Август по требованию России уехал из Варшавы в Гродно, где 25 ноября 1795 отрекся от престола. Последние годы он провел в Петербурге, ведя роскошный образ жизни. После смерти Станислав Август оставил огромные долги и мемуары.

Деятельность

Французские энциклопедисты, просветители разных стран Европы называли Станислава Августа в череде тех крупнейших государственных деятелей XVIII века, которые в той или иной степени стремились претворить в жизнь созданное, по словам Вольтера, «республикой философов ». «Разве вы не видите , - писал Вольтер Гельвецию, - что весь Север - наш, а раньше или позже фанатики с Юга также будут посрамлены? Императрица России, польский король... король прусский, победитель находящейся в тисках суеверий Австрии и другие правители встают под знамена философии ». В отличие от мудрых деспотов типа Екатерины II или Фридриха II, Станислав Август не был монархом по крови и духу. По крови и духу он был интеллектуалом эпохи Просвещения, выбранным на трон волею судеб и стечением обстоятельств.

Годы правления Станислава Августа Понятовского вошли в историю Речи Посполитой как «станиславовские времена », может быть, не столько в силу важности его участия в общественно-политической жизни страны, сколько благодаря его исключительныым личным заслугам в развитии культуры, искусства и литературы. С его именем связано многое из того, что в Польше появилось впервые: первая - в духе идей Просвещения - целостная программа государственной, политической, хозяйственно-экономической и культурной реформ; первый общедоступный национальный театр (1765); первое государственное светское учебное заведение - Рыцарская Школа Кадетов (1765), откуда вышли Т. Костюшко, Я.Ясиньский, Ю.У.Немцевич и многие другие известные люди эпохи Просвещения; первый польский журнал нового типа «Монитор » (1765-1785), при подготовке которого учитывался опыт английского «Зрителя » Дж.Аддисона и Р.Стила; первое в Европе министерство народного образования - Эдукационная Комиссия (1773). По типу английских и французских научных обществ Станислав Август и его сподвижники создают Литературное Общество (1765-1770), призванное способствовать распространению воззрений и культуры Просвещения путем изданий и переводов, а также ввоза заграничных книг. Благодаря покровительству Станислава Августа и некоторых крупных магнатов стремительно развиваются сеть типографий, книгоиздательство и пресса. Предприниматели и специалисты из Германии, Франции и Англии знакомят Польшу с новейшей техникой книгопечатания, видами рекламы, методами распространения газет, журналов и книг. Читальни, книжные лавки, литературные кафе, библиотеки наряду с редакциями, салонами магнатов, шляхты, высокообразованных и состоятельных горожан, а также центрами политических группировок и реорганизуемыми государственными учреждениями стали средоточием интеллигенции, которая уже к концу 1780-х годов выступает как особая социальная среда, вырабатывающая общенациональные идейные программы. «В возникновении этой прослойки , - отмечает сегодня польский историк Е.Ковецкий, - необходимого элемента современной национальной общности, огромной была роль короля, его продуманной политики в области культуры и просвещения, его начинаний и покровительства научной, художественной и воспитательной деятельности ».

Последний польский король был и одним из основных авторов первой на континенте Конституции 3 Мая 1791 года, которая снискала общеевропейскую известность и вызвала восторг просветителей разных стран. Вообще, сочетание пессимистичного «последний » с оптимистичными «первый », «впервые » неизбежно возникает при каждой попытке осмыслить значение этого интеллектуала на троне.

Наделенный тонким художественным вкусом, Станислав Август, с именем которого также связано бурное развитие строительства, особенно в столице, сам принимал участие в подготовке архитектурных проектов и планировке интерьеров. При нем вырабатывается так называемый «стиль Станислава Августа », или «станиславовский классицизм » (своеобразное сочетание элементов барокко, органичного для Польши на протяжении почти двух предшествующих веков, с главенствующей классицистической направленностью). По его инициативе переделывается Королевский Замок, создается изумительный дворцово-парковый комплекс Лазенки в Варшаве. Преображаясь, столица становится подлинным центром новой политической и духовной жизни.

Развитию новых течений в польском изобразительном искусстве (классицизм, сентиментализм, рококо, неоготика) способствовали приглашенные Станиславом Августом художники, скульпторы и архитекторы из Франции, Италии и Германии, а также молодое поколение польских мастеров, многие из которых обучались на личные средства короля.

Литературный салон Станислава Августа стал крупнейшим очагом культурной жизни 1760-1770-х годов. Здесь бывали родоначальники литературы польского Просвещения - Ф.Богомолец, А.Нарушевич, С.Трембецкий, И. Красицкий, а также Ю.Шимановский, Ю.Выбицкий (впоследствии автор текста национального гимна) и другие. Здесь на знаменитых «четверговых обедах » в непринужденной атмосфере читались новые произведения, вспыхивали оживленные споры, обсуждались насущные вопросы жизни и искусства, звучали остроумные экспромты, возникали новые замыслы. Своего рода печатным органом этого кружка был первый польский литературный журнал «Развлечения приятные и полезные » (1770-1777), который отражал уже официальную культурную политику Королевского Замка.

А она предполагала не только новую организацию литературной жизни, но и новое отношение к писательскому труду, который ранее не считался профессиональным занятием. Многим литераторам Станислав Август оказывал материальную помощь, способствовал изданию их трудов. По его указанию в честь писателей чеканились особые медали, Нарушевич создавал их жизнеописания, а французский художник Л.Марто - портреты. Другая серия портретов, выполненных в характерной для эпохи технике пастели - цветными мелками, украшала одну из зал, по соседству с которой и проходили «четверговые обеды ». Новое отношение к литераторам и литературе как к действенному средству популяризации просветительских идей принесло свои плоды уже достаточно скоро: 1770-е годы - это «золотой период », расцвет творчества крупнейших писателей - ближайших сподвижников Станислава Августа. Да и сам он вошел в историю литературы как талантливый публицист (писал на польском и французском), ритор, поэт. Он переводил Шекспира с английского на французский, Горация - с латыни на польский, поэзию Нарушевича и Трембецкого - на французский. Он оставил десять рукописных томов мемуаров на французском языке (хоть и частично, но неоднократно переиздавались в оригинале и переводах на русский, польский, немецкий) и богатое эпистолярное наследие (среди адресатов - Вольтер, П.А.Метастазио, Г.Уолпол, Костюшко, Д. Вашингтон, Екатерина II).

Благодаря королевским начинаниям формируются материально-экономические основы для переориентации всей национальной жизни и системы духовных ценностей. Станислав Август выступает с идеей создания национальной промышленности, организует компанию мануфактур, производящих шерстяные ткани (1767), строит оружейный завод в г.Козенице. По его инициативе возникают литейный завод и монетный двор в Варшаве, фарфоровый завод в Бельведере, оживляется горная промышленность. Особая заслуга Станислава Августа состоит в том, что при нем складывается национальная художественная промышленность, продолжившая традиции народных промыслов и ремесел.

Меценатство Станислава Августа в силу занимаемого им положения обрело общенациональный характер. В осуществление своих замыслов он вкладывал личные и государственные средства, привлекал к работе не только друзей и приближенных, но и аппарат власти. Порой даже трудно установить, где кончается король-меценат и начинается король - автор культурной политики государства.

Конечно, были тогда и другие монархи-меценаты: Людовик XIV во Франции, королева Кристина в Швеции, Фридрих Август I Сильный в Саксонии, Фридрих II - в Пруссии, немало повлиявшие на судьбы национальной культуры. Однако последний польский государь имел в этом отношении одно существенное отличие, обусловленное в какой-то мере и идеями эпохи Просвещения, и традициями шляхетской демократии, и его личными качествами: Станислав Август своим меценатством отнюдь не стремился подчеркнуть величие и пышность королевского двора. Развитие национальной культуры до высочайшего западноевропейского уровня - вот его цель. Личное у него было зачастую неотделимо от общенационального, государственного: собственные богатейшие коллекции миниатюр, рисунков, древних гемм он рассматривал как начало национального музея, а собрание античных копий предлагал использовать как пособие для художественных учебных заведений.

Меценатство Станислава Августа было продиктовано не престижными соображениями и великосветской модой, а внутренними потребностями тонко чувствующего искусство благородного человека, активной, творческой личности. Причем абсолютно бескорыстной. Живое участие, сострадание и помощь окружающим буквально разорили его. Взойдя на трон достаточно состоятельным, он покинул его, имея громадные долги. Возможно, эти наклонности Станислава Августа коренятся в биографии короля - тех условиях, которые формировали его философско-этические интересы, общекультурные представления, художественные вкусы.

Отец монарха - тоже Станислав (1677-1762) - отличался если не знатностью рода, то выдающимися способностями военачальника, политика и публициста. Он сделал блестящую карьеру. Был сторонником С. Лещиньского, генералом у Карла XII (сражался под Полтавой, сопровождал его в Турцию), а благодаря женитьбе вошел в клан Чарторыских, партия которых стремилась реформировать страну в духе идей Просвещения. Образованный человек, он писал свои труды на французском и польском. Его сын вырос в атмосфере высокой культуры. Домашнее образование бы-ло восполнено учебой в Варшавском коллегиуме театинского ордена и путешествием в Бельгию и Голландию. Затем работа в канцелярии своего дяди М.Чарторыского - канцлера Великого княжества Литовского, посещение Берлина, Дрездена, Вены. Особое значение имела поездка в 1753-1754 годах через Австрию, Саксонию и Голландию во Францию и Англию, где молодой политик углубляет познания в современной философии, искусстве и литературе, а так-же теории государства и права, бывает в знаменитых салонах и королевском дворце. В Париже он знакомится с Монтескье, Дидро, Д"Аламбером, становится постоянным гостем салона мадам Жоффрен, с которой его впоследствии связывала многолетняя дружба. У нее собиралось блестящее общество просветительски мыслящих иинтеллектуалов. По возвращении на родину Понятовский получает должность стольника литовского и вскоре отправляется в Петербург секретарем английского посланника, одновременно представляя интересы "Фамилии" (так именовалась партия Чарторыских).

Блестящий эрудит и острослов, обладающий тонкими французскими манерами и привлекательной внешностью, он - известная фигура в Северной Пальмире. В том же 1755 году начинается его нашумевший роман с великой княгиней Екатериной, будущей русской императрицей. Отозванный в июле 1756-го, он уже в январе следующего года возвращается в Россию на этот раз как посланник курфрюста саксонского и короля польского Августа III (и одновременно представитель «Фамилии »). Однако через два года его дипломатическая карьера была прервана разразившимся скандалом: страстные любовники так долго и очевидно пренебрегали правилами света, что это едва не стоило жизни молодому польскому дворянину. (По некоторым сведениям Станислава Августа выслали также и потому, что он был причастен к политическим интригам Екатерины.)

Несколько лет затем Понятовский был депутатом сейма. Между тем последовали события, которые предрешили дальнейшую судьбу стольника литовского. В 1762 году на русский трон вступает Екатерина II, а год спустя умирает Август III. На опустевший польский престол 7 августа 1764 года по указке императрицы и под наблюдением русского посла Кейзерлинга, при поддержке «Фамилии » и под дулами русских войск, окруживших поле, где проходили выборы, возводится Станислав Понятовский.

В стремительных вихрях, героических всплесках и сокрушительных катаклизмах политической истории Польши XVIII века фигура последнего польского короля до сих пор по-разному видится историкам. Противоречивые оценки его деятельности обусловлены как комплексами национального менталитета, так и стереотипами исторического, политического и идеологического мышления. Объективную трудность в понимание свершившегося вносят дипломатические хитросплетения Австрии, Пруссии и России, уничтоживших на долгий срок в процессе трех разделов (1772, 1793, 1795) многовековую польскую государственность, а также действия внутренней оппозиции и весьма неоднородного по идейным течениям лагеря реформ в Речи Посполитой.

Екатерина II, выдвигая кандидатуру Понятовского на польский трон, руководствовалась отнюдь не сентиментальными и волнующими ее воображение воспоминаниями, а как и всегда - соображениями политики. Холодно-рассудочный, лицемерный и циничный государственный деятель, она рассчитывала, что стольник, ставший благодаря ей королем, будет таким же покладистым на польском престоле, как и в ее великокняжеской опочивальне. Эти надежды государыни не оправдались. Станислав Август никогда не был орудием в руках императрицы, а каждая его уступка становилась результатом постоянного и сильного политического нажима, постоянной и мощной угрозы насилия извне, умелого использования могучей внутренней оппозиции. И как по требованию Екатерины II Понятовский был возведен на польский престол, точно так же по ее требованию он принужден был отречься от него 25 ноября 1795 года.

Теперь, когда все его замыслы рухнули, Станислав Август намеревается уехать в Италию или Швейцарию, однако по указанию царицы еще год - вплоть до ее смерти - остается в Гродно под наблюдением генерал-губернатора Н.В.Репнина. Он пережил ее на два года. В феврале 1797 года бывший польский король по приглашению Павла I прибывает в Петербург. Как и многие другие противники «маменьки » (а в их числе - Костюшко и его адъютант - известный политик и писатель Немцевич, освобожденные из Петропавловской крепости), он пользуется уважением и даже почетом. Под резиденцию ему отводят Мраморный дворец. Здесь он внезапно умирает 12 февраля 1798 года.

Один из крупнейших представителей высокой культуры в Польше XVIII века, непосредственно связанный с видными фигурами эпохи Просвещения на Западе, член Петербургской (с 1778) и Берлинской (с 1791) академий наук, обладавший тонким вкусом, талантом организатора и искусством общения, Станислав Август имел все данные, чтобы содействовать развитию национальной культуры нового типа. Волею ли судеб, счастливым ли стечением обстоятельств, закономерностью ли истории - он получил максимальные возможности, чтобы реализовать эти способности. И реализовал их так полно, как только было возможно.

Станислав II Август Понятовский родился 17 января 1732 года в деревне Волчин, Республика Беларусь. Четвертый сын каштеляна краковского Станислава Понятовского и Констанции Понятовской, в девичестве княжны Чарторыйской. Получил хорошее образование и много путешествовал по Западной Европе. Долгое время провел в Англии, где детально изучил парламентский строй. В 1752 году обратил на себя внимание ораторскими способностями.

С 1755 по 1756 года жил в России в качестве личного секретаря английского посланника Вильямса. С 1757 по 1762 года Понятовского аккредитовали при дворе в качестве посла Курфюршества Саксонии. Определяющим для его судьбы стал роман, начавшийся в 1756 году, когда великая княгиня Екатерина Алексеевна влюбилась в Станислава. В 1758 году, после падения канцлера А.П. Бестужева, Понятовский покинул город Санкт-Петербург.

После смерти короля Августа III Августа выдвинула партия Чарторыйских кандидатом на трон Речи Посполитой. В 1764 году при немногочисленном участии шляхты и решительной поддержке Екатерины II избрали королем. В первые годы правления начал преобразования в казначействе, чеканке денег, в армии, введя новые виды оружия и заменив кавалерию пехотой, в государственной наградной и законодательной системах. Стремился отменить liberum veto, позволявший любому члену Сейма наложить запрет на любое решение.

В 1765 году учредил Орден Святого Станислава. Позднее, консервативная шляхта, недовольная постулатами и пророссийской ориентацией Понятовского, объединилась в вооруженный союз, Барскую конфедерацию. Начавшаяся гражданская война вызвала интервенцию соседних держав и повлекла первый раздел Речи Посполитой в 1772 году.

После принятия 3 мая 1791 года новой конституции с выступлением Тарговицкой конфедерации и интервенции, по просьбе конфедератов, российских войск, началась русско-польская война. С ее окончанием в 1793 году наступил второй раздел Речи Посполитой между Пруссией и Россией. В 1795 году Станислав Август Понятовский оставил польский город Варшава и под конвоем 120 российских драгун прибыл в город Гродно под опеку и надзор российского наместника, где и подписал акт отречения от престола Речи Посполитой 25 ноября 1795 года, в день именин российской императрицы.

Последние годы жизни провел в городе Санкт-Петербург. Внезапно скончался в своей резиденции в Мраморном дворце. Похоронен с королевскими почестями в храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте.

В 1938 году И.В. Сталин разрешил удовлетворить просьбу польского правительства и передать останки короля польской стороне. В июле 1938 года прах короля вывезли в Польшу. Останки хранились в Троицком костеле в поселке Волчин. Впоследствии захоронение Понятовского разграбили. Все немногое, что сохранилось, возвратили польской стороне в декабре 1988 года. Прах короля поместили в храм святого Иоанна в городе Варшава.