Размышления в народ и интеллигенции в поэзии блока. Урок по литературе на тему "блок"

Дмитрий Шурмин

Поэму «Двенадцать» Блок писал после революции, которую он принял. Но звучит поэма неоднозначно. Особенно заключительная ее часть, в которой появляется Христос – диссонансом шествию революции.

…Так идут державным шагом -
Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.

Читатель, для которого советская эпоха стала историей, оглядываясь назад, начинает постепенно различать то, что скрывалось под личиной атеизма. И слова Блока воспринимаются им очень противоречиво, на грани смыслового оксюморона (казалось бы, «что общего у света с тьмою?»). Этим обусловлено появление множества неоднозначных толкований. Для одних Христос с красным флагом стал символом пришествия антихриста, который в благовидном образе несет неверие и насилие. Другие видели в поэме Христа, идущего на казнь, а знамя рассматривали как символ Его крестных страданий. Маяковский, по свидетельству Л. Ю. Брик, не упускал случая поиронизировать над последними строками поэмы, переиначивая либо «в белом венчике из роз Луначарский наркомпрос», либо «в белом венчике из роз впереди Абрам Эфрос». Однако для Блока, поэта-символиста, воспринимавшего жизнь обостренно и всерьез, эти строки были, по всей видимости, принципиальны.

К. И. Чуковский в статье «Александр Блок как человек и поэт» вспоминает: «Гумилев сказал, что конец поэмы “Двенадцать” (то место, где появляется Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании… сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь:

Mне тоже не нравится конец “Двенадцати”. Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос».

Aвторский голос Блока в «Двенадцати» почти неощутим. Это и давало простор для всевозможных интерпретаций. Видимо, поэтому «Двенадцатью» зачитывались как белые диссиденты, воспринимая поэму как сатиру на революцию, так и красные патриоты, различая в ней сентенции пролетарского марша.

В творчестве Блока нет категоричных оценок, а потому и ошибок. Ощущения поэта и его воображение улавливают полутона, сквозь явления - контуры символов. И именно в них он ищет свою поэтическую истину, интуитивную и далекую от всякой однозначности.

Маяковский писал: «Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: “Нравится?” “Хорошо, - сказал Блок, а потом прибавил: - У меня в деревне библиотеку сожгли”».

Вот эти «хорошо» и «библиотеку сожгли» были теми двумя ощущениями революции, которые фантастически переплелись в поэме «Двенадцать».

Поэма очень символична. А христианское наполнение символов делает ее столь же содержательной, сколь и непонятной. Можно предположить, что для Блока появление христианства и его многовековое шествие были содержательным символом того, чего он ожидал от современных ему событий. Оттого в поэме столько аллюзий: двенадцать большевиков - апостолы новой эпохи; Петруха - камень, на котором воздвигается диктатура угнетенных, сегодня их время приводить аргументы. Российская монархия пала, как некогда пала империя Римская. А общество ожидает провозвестника, который наполнит новую эпоху позитивным смыслом и придаст ей направленность и цель. Блок этот ориентир и стремится распознать. Для самих же «апостолов» нового режима он так и остается невидим. Похоже, именно эта раздвоенность и тревожит поэта: «Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!»

Появление Христа в последней строке поэмы слишком уж неожиданно. Но это заставляет нас прокрутить ее сюжет еще раз, теперь уже в новом, контрастном противопоставлении правды абсолютной и правды гнева народного. Видимо, Блоку хотелось видеть их совпадающими, поэтому он и принял эту революцию. С другой стороны, сам поэт не до конца был уверен в своем восприятии происходящего, оттого у него такая размытость, неясность, интуитивность и неосознанное предчувствие… Он вглядывается, оценивает, предполагает. Видно, как долго он ищет, стремится распознать финальный образ. Кого же преследует эта банда? В кого стреляют эти люди? Блок увидел там Христа. От такого финала действительно как-то неловко и за что-то стыдно. При этом, как бы ни интерпретировали финал поэмы, трудно представить, чтобы Христос банду возглавлял. Его появление вряд ли случайно, это подтверждают другие произведения Блока. Христос идет впереди, потому что Он есть смысл любых преобразований. Революция для поэта - это прежде всего подвиг духа; не борьба со старым миром, а его преображение. И безусловно, никак не демонстрация грубой силы. Это более «нежная поступь» искреннего обновления и менее - «державный шаг». Христос становится как бы нравственным фоном, на котором ретроспективно проясняется, что не революция шествует, а происходит откровенный разбой – девку пристрелили, кого-то ножичком «почикали», ограбили, словом: «Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!» - хамство да и только!.. И пес голодный, что сзади ковыляет, пожалуй, вовсе не символ старого мира, а знак грядущих жертв. Тех жертв, что эти двенадцать принесут в последующие семь десятилетий на алтарь своей идеи. Идеи красивой, но бездушной, если не сказать безумной. Вот вам и поэтическая прозорливость.

Финал поэмы - своего рода вершина, на которую Блок стремится взойти, чтобы с нее увидеть перспективу происходящего. По крайней мере, то, какой эта перспектива должна быть. И чем более ясной эта перспектива становится, тем все более случайным и неуместным видится присутствие двенадцати.

Mне как читателю постсоветскому вообще в поэме видится больше грустной иронии, чем патетики революционного марша. Извечная интеллигентская растерянность (или стесненность?): оказался, мол, на одном пути с вчерашними бродягами, получившими возможность мстить. Вот и стоит поэт в извиняющейся позе, оглядывается: дело-то достойное и цели благие, но что ж вы, мужики, руки-то кровью братской мараете?! Очевидно ведь, что, принуждая, арестовывая и запирая человека, светлой совести в нем не пробудишь, как не вызовешь и согласия, основанного на убежденности. И поступать не приохотишь по добровольной преданности. Нельзя чужую волю заменить своей, и навязать ее нельзя. А человек, кем-то понуждаемый, всегда имел лишь два избавляющих исхода - лицемерие либо смерть. Большевики избирают второе для всех, кто плохо играет, кому плохо удается первое: «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!»

При всем этом нельзя сказать, что Блок себя от революции отделял. Он чувствовал между собой и революцией дистанцию, хотел преодолеть ее и по мере сил преодолевал. Но органически не мог быть с революцией заодно, так, как это удавалось Маяковскому - рупору и застрельщику революционных рифм. Блок понимал, что не может быть смысла в этом самом «мировом пожаре», что бессмысленно радоваться разрушению. Состояние эйфории не может продолжаться бесконечно. И поэтому возражал Маяковскому в ответ на его стихотворение «Радоваться рано»: «…Одни будут строить, другие разрушать, ибо “всему свое место под солнцем”, но все будут оставаться рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение (курс. мой. - Д. Ш.)».

«Свобода без креста», когда сердце жаждет мести, - это иллюзия, кажущаяся свободой, если смотреть на нее издалека. А приглядишься - все по-старому, только персонажи сменились. Принцип «Убирайся, а я - на твое место» изобрели давно, и тем, кто живет по нему, никакие пути не кажутся слишком дурными. Разделить между нищими хлеб насущный и прибрать к рукам власть, усыпив людскую совесть, - это план Великого Инквизитора из «Братьев Карамазовых». Велик соблазн начать трудиться над созданием счастливого общества утопии. Только утопия, эта радостная гимнастика для ума, интеллектуальная забава, обернется к нам иным своим лицом, обезображенным насилием над свободой и совестью людей. Достоевский сравнивал этот соблазн со строительством Вавилонской башни, только вот прерваться такому строительству предстоит не из-за смешения языков, а по причине людоедства.

Для Достоевского, как и для Блока, свободная человеческая личность и ее свободное развитие невозможны, если отвергнуты нравственные основы. Без них социальное единство неосуществимо. «Чем соедините вы людей, - спрашивает Достоевский в одной из своих статей, - для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной идее нравственной?» Очень подходящий эпилог для блоковской поэмы. Не муравьиный инстинкт должен мотивировать социальное счастье, а искренний подвиг богопознания.

Христос знал, что хлебом насущным душу человеческую не оживить, если нет жизни духовной, питаемой красотой Слова. Без этого неосуществимы ни равенство, ни братство, так как они предполагают жертву, но не насилие. Христос с флагом, пожалуй, идеальное выражение этой жертвы, образ больше содержательный, чем противоречивый. Потому осмысливается он скорее как нравственный упрек равенству, основанному на насилии, и одновременно как призыв к духовному преображению.

Этот образ в некотором смысле иконографический. В раннем христианском искусстве Христос изображался как Агнец Божий с крестом, книгой или флагом. Если первые два атрибута символизировали крестную смерть и эсхатологическую миссию Спасителя, то флаг выражал идею воскресения, победы, одержанной Христом над смертью и силами тьмы. Христос, принеся Себя в жертву за грехи человечества, победил обреченность существования и принес людям освобождение. Агнец с флагом - символ победного шествия христианства, вести об освобождении и преображении человеческой души. Но это триумф уже другого Царства. Не мирского государства, которое основано на принуждении и «ничего не знает о любви, о духе, о прощении» (К. Барт), а Царства духовного, которое находится внутри человека, в его душе и сердце.

Христос и красноармейцы - два антагонистических образа, они друг другу противоречат и противопоставляются один другому. Красноармейцы стремятся преобразовать мир при помощи оружия, насилия и диктата. А Христос ничего не навязывает. Он приглашает, зовет, привлекает… нежной поступью, Он невидим за вьюгой человеческой мятежности.

В таком противопоставлении прошел весь ХХ век. Для многих из нас он сопровождался атеистическими лозунгами. Параллельно в мире рождались политические, религиозные и интеллектуальные движения, цель и конечные устремления которых выражались в словах «освобождение» и «надежда». Стремясь к свободе, эти движения искали утерянное некогда человеческим духом. Именно библейское богословие стало основой борьбы американского пастора Мартина Лютера Кинга за социальные права и равенство. А в годы фашистского режима в нем черпало силы христианское сопротивление национал-социализму. В середине 60-х выходит книга Юргена Мольтмана «Теология надежды», появляется «богословие черных», впервые оформляется феминистическое богословие и многое другое, указывающее, что источник надежды и освобождения человечества в целом и каждого человека в отдельности находится в области веры и богопознания.

Со временем, все более приобретая политические черты и все более отдаляясь от внутренней силы христианства, эти движения стали терять свой созидательный импульс и общественный резонанс. Феминизм, права человека, свобода совести - эти понятия, увы, сегодня все чаще звучат как довески политического маскарада, а не как искренний порыв к поиску новозаветных истин. Это говорит, пожалуй, о том, что свобода, которую мы искали, ищем и о которой тоскует человеческая душа, - это не социальная конструкция и не явление исключительно политическое, а область некоторого внутреннего духовного раскрепощения. Такую свободу невозможно сформулировать как формальный политический принцип или оформить в виде юридической нормы. И приобретается она не политическими авантюрами и не крестовыми походами.

Поэма А. Блока "Двенадцать" - известное произведение, перечитанное не раз и изученное до последней самой маленькой детальки. Но удивительно, процессы, происходящие в обществе, пробуждают наши умы и сердца, что порождает ж лание взглянуть на многие явления с самой неожиданной стороны. Вот так и с поэмой "Двенадцать", которую захотелось прочитать в контексте нового времени.

Поэму "Двенадцать" Блок начал писать 8 января 1918 г., а поставил завершающую точку 29 января, сделав в дневнике волнующую запись: "Сегодня я - гений".

Время рождения поэмы было наполнено чрезвычайными событиями: в эти дни решалась судьба России, судьба Октябрьского переворота.

На страну, измученную войной, разрухой, голодом, изменой, надвинулась новая страшная угроза. Газетные листы дышали раскаленной атмосферой тех дней. Поэма "Двенадцать" была опубликована 18 февраля в газете "Знамя труда".

Для поэмы наступило бессмертие. Блок сказал, что "Двенадцать" останутся лучшим из всего, что он написал, потому что, создавая поэму, он всецело жил современностью. Никогда еще душа поэта не была столь восприимчива к бурям и грозам истории. Недаром в статье "Революция и интеллигенция" Блок призывал: "Слушайте революцию!".

Снежная вьюга в поэме "Двенадцать" - это образ "исторической погоды". Мотивы ночной метели, порывистого ветра проходят в поэме подобно основной теме в симфонии. При этом они приобретают различный смысл применительно к разным персонажам поэмы. Разбушевавшаяся стихия всегда играла в поэзии Блока громадную роль. Ветер, буря, метель, гроза...

Для старого мира злой и веселый ветер - сила враждебная. Он безжалостно валит с ног, загоняет в сугробы, выметает как ненужный сор.

Ветер хлесткий!

Не отстает и мороз!

И буржуй на перекрестке

В воротник упрятал нос.

Но вот заходит речь о двенадцати героях, и разительно меняется интонация стиха.

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

Двенадцать (символ двенадцати апостолов, впереди которых идет Христос) - это те, кто должен нести миру свободу, счастье и справедливость. А что несут двенадцать красногвардейцев Блока, идущие "без креста", "мерно... державным шагом", "держа винтовки", стреляя "в Святую Русь", раздувая "мировой пожар в крови", все вперед, вперед, за кровавым флагом?

Как стыкуются их идеалы с реальной, непридуманной действительностью? Жизнь, несмотря на революцию, продолжается: кто-то кого-то любит, кто-то кому-то изменяет. Человек даже в периоды глобальных социальных изменений остается человеком со всеми своими достоинствами и недостатками. Только двенадцати героям нет никакого дела до тех, кто путается у них под ногами, не понимая величия и ответственности исторического момента! Трагедия Катьки разыгрывается у них на глазах и вызывает только досаду: ведь еще "потяжеле будет бремя", так стоит ли Петрухе вести себя как "баба" из-за какой-то падшей женщины? Конечно, нет! Раз уж зпереди "мировой пожар", то Петруха головку вскидывает, он опять повеселел!.. "Открывайте погреба - гуляет нынче голытьба!"

Вам не страшно? Рушится старый мир, но что идет ему на смену? Мир еще большего насилия, бездушия, безнрав-ствия. Не в этом ли предостережение Блока, его провидение. Идут двенадцать человек, у них не прогулка, они идут бить, бить, бить. Но кого?

Я заметил, в поэме практически нет врагов. Подумайте, так ли уж опасен "пес голодный"? Да его не то что винтовкой - палкой оттолкнуть можно. А если попробовать накормить, приласкать, и он превратится в верную дворнягу. А может быть, враг - Катька, позволяющая себе в столь важный исторический момент сиюминутное развлечение? Я думаю, что нет. Да Блок и не настаивает на этом. Он просто призывает к бдительности. Притом призывает всех: и Катьку, и Петруху, и двенадцать.

Ветер гуляет, снег порхает, а этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Они в ней, как в родной стихии, - и не скользят и не падают, а твердо идут к своей цели.

Стихия, в понимании Блока, есть начало и разрушительное, и созидательное. Цель революции Блок видел в том, чтобы "все стало новым". Революция - это лаборатория новых форм жизни, ее делают парни из городских низов, вступившие в Красную гвардию.

Как пошли наши ребята

В Красной гвардии служить -

В Красной гвардии служить -

Буйну голову сложить.

На протяжении всей поэмы прослеживается противоречие, свойственное мировоззрению самого Блока. Это и неприятие старого, и неприятие нового, потому что оно антигуманно. Ведь бесчеловечность проявляется не только по отношению к Катьке, но и в оправдании красногвардейцами бессмысленного жестокого преступления. В их душах все смешалось - и забубённая удаль, и чувство просыпающегося долга.

Блок вместе с тем идеализировал своих героев революции, доказывая, что у каждого красногвардейца он видит ангельские крылья за плечами.

И по-прежнему возникает вопрос: какое отношение к содержанию поэмы имеет Иисус Христос? Этот вопрос вызвал много споров. Я пересмотрел Евангелие, известные произведения живописи и убедился, что Иисус Христос везде предстает перед нами в терновом венце, а у Блока Христос "в белом венчике из роз". Что это - игра слов? Не думаю. Поэт бережно обращался с каждым словом. Мне кажется, что блоковский образ Христа, хоть и "за вьюгой невидим", все же грядет, потому что он является не чем иным, как олицетворением мечты о действительно справедливом обществе. Вот почему Христос Блока и "от пули невредим" - мечту нельзя убить, и "в белом венчике из роз".

Еще десятилетия будут спорить о роли Октября в истории России, о роли революции в истории человечества вообще. Александр Блок, "человек бесстрашной искренности" (М. Горький), дает нам ключ к пониманию этой сложнейшей проблемы.

Поэма «Двенадцать» не входила в последнее прижизненное издание собрания стихотворений Блока, но неоднократно издавалась в Советской России, была известна в Европе и США по переводам. Существует много мнений, гипотез, ранних и более поздних, о толковании поэмы. Если в более наивных и ранних рецензиях на поэму критики решали, «большевистская» ли она, или «антиреволюционная», то со временем идеологический подход уступил место более глубокому анализу образной системы поэмы. Лирико-метафизический образ Христа во все времена побуждал критиков и читателей искать в ней вселенский этический смысл.

Сюжет поэмы не является особо сложным. Снежные улицы революционного города. Кратко написаны портреты главных героев - священник, богатая женщина в каракуле, старуха. По улицам Петрограда идет патрульный отряд революционеров из двенадцати человек, которые говорят о своем товарище Ваньке, который сошелся с «уличной девкой» Катькой. Когда патрульные видят повозку, на которой едет Ванька и Катька, они нападают на сани, от выстрела Петрухи, одного из двенадцати красноармейцев, Катька погибает. Патруль идёт дальше. За ними увязывается пёс, которого отгоняют штыками. В какой-то момент перед красноармейцами появляется неясный женственный образ - Иисуса Христа.

Поэма была напечатана, вышла отдельной книгой, и ее читала вслух по большей части Любовь Дмитриевна, а изредка и сам Александр Блок. Нина Берберова, впрочем, отмечает, что в какой-то момент декламация поэмы стала главным источником заработка поэта . Сразу же после публикации и первых концертов произведение была принято буквально в штыки большинством представителей русской интеллигенции. Иван Бунин , присутствуя на собрании, которое московские писатели устроили для чтения «Двенадцати», выступил со словами «…Блок перешел к большевикам, стал личным секретарем Луначарского, после чего написал брошюру «Интеллигенция и Революция», стал требовать: «Слушайте, слушайте музыку революции!» и сочинил «Двенадцать», написав в своем дневнике для потомства очень жалкую выдумку: будто он сочинял «Двенадцать» как бы в трансе, «все время слыша какие-то шумы — шумы падения старого мира» . Читая «Двенадцать» Блока, даже его близкие и искренне сочувствующие старые друзья одновременно испытывали удивление и испуг, даже полное неприятие неожиданной и новой позиции поэта. Особо известна критика Зинаиды Гиппиус, высказанных в стихах, в которых она обращалась к поэту весьма - безапелляционно: «Я не прощу, Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда». Потом они встретятся в опустевшем вагоне случайно, и Зинаида Гиппиус подаст ему руку, по ее собственному выражению — «лично», но не «общественно». . Близкой друг Александра Блока поэт Андрей Белый был также шокирован, написав Блоку в письме от 17 марта 1918 года: «Читаю с трепетом Тебя. «Скифы» (стихи) — огромны и эпохальны, как Куликово поле" … По-моему, Ты слишком неосторожно берёшь иные ноты. Помни — Тебе не «простят» «никогда»… Кое-чему из Твоих фельетонов в «Знамени труда» и не сочувствую: но поражаюсь отвагой и мужеством Твоим… Будь мудр: соединяй с отвагой и осторожность». Николай Гумилёв утверждал, что Блок, написав «Двенадцать», послужил «делу Антихриста » — «вторично распял Христа и ещё раз расстрелял государя » . Всеволод Ива́нов в своих воспоминаниях пишет о своей якобы-встрече с адмиралом Колчаком и передает его слова, которые тоже свидетельствуют не в пользу Блока: «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы… И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить…» . Поэма «Двенадцать» не получила одобрения и со стороны властей. Л.Троцкий, например, пишет: "Конечно, Блок не наш. Но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался" . Яркой иллюстрацией является и стихотворение А.В.Луначарского, написанное в ответ на "Двенадцать": "Так идут державным шагом, А поодаль ты, поэт, За кроваво-красным стягом, Подпевая их куплет. Их жестокого романса Подкупил тебя трагизм. На победу мало шанса, Чужд тебе социализм, — Но объят ты ихней дрожью Их тревогой заражен, И идешь по бездорожью, Тронут, слаб, заворожен" . Подобная реакция, на наш взгляд, как нельзя лучше подтверждает не столько глубину философии Блока или даже его ум, сколько чистоту сердца, определенную наивность, которая явственно свидетельствует в пользу «духотворящей» трактовки поэмы, наглядно иллюстрирует ее сильную, мощную образную доминанту, не признать которую невозможно, даже вопреки мудрым и порой циничным критикам.

Обращают на себя внимание два образа, связанных воедино, которые и придают поэме силу, ставят ее на особое место в истории, делают невероятно актуальной во все времена, особенно для русского читателя. Образ России, который выписан на фоне образных мотивов «мировой катастрофы», «мировой музыки», «гула», «ветра» и образа Христа, — собранных воедино. По мнению критиков, один из возможных ключей к пониманию поэмы можно найти в творчестве известного шансонье и поэта М. Н. Савоярова , концерты которого Блок посещал в 1915—1920 годах. Не только сам текст и образный ряд стихов, но и особенности представления поэмы самим Блоком и Любовью Дмитриевной были связан с «пониженным», «народным» савояровским стилем. Одним из первых это почувствовал и затем определил Виктор Шкловский: «Двенадцать» — ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских [ . Этот мотив «народности» соотносится с тем, что сам Блок неоднократно пишет в своих статьях, обсуждая, проживая проблему взаимосвязи интеллигенции и народа. Например, в статье «Народ и интеллигенция» Александр Блок дает развернутую картину собственного представления о неоднозначности их «точек соприкосновения»: «С екатерининских времен проснулось в русском интеллигенте народолюбие, и с той поры не оскудевало. Собирали и собирают материалы для изучения "фольклора"; загромождают книжные шкафы сборниками русских песен, былин, легенд, заговоров, причитаний; исследуют русскую мифологию, обрядности, свадьбы и похороны; печалуются о народе; ходят в народ, исполняются надеждами и отчаиваются; наконец, погибают, идут на казнь и на голодную смерть за народное дело. Может быть, наконец, поняли даже душу народную; но как поняли? Не значит ли понять все и полюбить все — даже враждебное, даже то, что требует отречения от самого дорогого для себя, — не значит ли это ничего не понять и ничего не полюбить? Это — со стороны "интеллигенции". Нельзя сказать, чтобы она всегда сидела сложа руки. Волю, сердце и ум положила она на изучение народа. А с другой стороны — та же все легкая усмешка, то же молчание "себе на уме", та благодарность за "учение" и извинение за свою "темноту", в которых чувствуется "до поры, до времени" <…> Есть между двумя станами - между народом и интеллигенцией — некая черта, на которой сходятся и сговариваются те и другие. Такой соединительной черты не было между русскими и татарами, между двумя станами, явно враждебными; но как тонка эта нынешняя черта - между станами, враждебными тайно» .

В статьях Блока тема народности развернута, продумана, а главное - прочувствована и прожита. В поэме «Двенадцать» мотив «народности» реализуется несколько иным образом, более емко, точно. Актуализируется, прежде всего, посредством включения образа Катьки, ярким образом самой России, которая стала «уличной девкой», которую - убили, но зато - любили. Лицо Катьки впервые возникает еще в историческом прологе — портрете «старой Руси», который, как считает И.А. Новиков, «необходим, чтобы видеть, откуда налетела эта метель и из какой национальной стихии поэт принимает и это (т. е. двенадцать)» . Катька — вариант русского национального женского типа, который во многих образах отражала литература. Ее лицо — «это лицо и,Хозяйки" Достоевского, и Грушеньки, и Катерины из,Грозы", и „рыжей бабы" из „Серебряного голубя". Да и Катюши Масловой. <. . .> Это инообличья одного и того же образа» . Портрет русской девушки настолько четко и остро-воздейственно очерчивает образ России того, да и любого, к примеру, сегодняшнего времени, что можно, на наш взгляд, заявлять о том, что страдания, стенания и вопросы самого Блока были не столько реализованы в ироничной манере, сколько были подчеркнуто серьезно воплощены в поэме, что, собственно, и вызвало ярые нападки и критику.

Анализируя статью Блока «Народ и интеллигенция» В. Ходасевич пишет: ""Еще в промежуток между 1907 и 1913 годами Блок написал цикл статей: "Религиозные искания и народ", "Народ и интеллигенция", "Стихия и культура", "Ирония", "Дитя Гоголя", "Пламень", "Интеллигенция и революция". Они замечательны тем, что в них Блок не просто предсказывает будущую революцию, но говорит о ней как о событии уже происходящем, звук которого ему уже внятен: "Гоголь и другие русские писатели любили представлять себе Россию как воплощение тишины и сна; но этот сон кончается; тишина сменяется отдаленным и возрастающим гулом, непохожим на смешанный городской гул... Тот же Гоголь представлял себе Россию летящей тройкой... Тот гул, который возрастает так быстро... и есть чудный звон колокольчика тройки... Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке на верную гибель. " Отдаленный гул", о котором здесь говорится, должно, разумеется, отнести к категории снов, постепенно становящихся явью. Но Блок последователен: эту явь он, в свою очередь, как нечто уже являющееся сном по отношению к тому, чему предстоит совершиться в более отдаленном будущем, может "уже представить себе, как бывает в страшных снах и кошмарах, что тьма происходит оттого, что над нами повисла косматая грудь коренника и готовы опуститься тяжелые копыта". Таким образом, прошлое для Блока есть сон о настоящем, но само настоящее - сон о будущем. Явь каждой предшествующей минуты - есть сон о последующей. Живем во сне и в действительности одновременно" .

Высказывание В. Ходасевича позволяет отметить еще один важный момент. Для Блока именно имя Гоголя (существует подробный анализ помет Блока на «Письме» Белинского к Гоголю, сделанный исследователями Пушкинского дома) неразрывно связано с понятием Россия. Гоголь в сознании поэта объединен с Россией будущей, той, что виделась, по словам Гоголя, только "духовными очами". Параллельно формированию концепции кризиса гуманистической культуры имена Гоголя и Белинского обрели в критическом творчестве Блока значения противоборствующих тенденций в искусстве и оказались соединены друг с другом "напряженными антитетическими отношениями" . Соотнесение России (видения ее будущего) и Иисуса Христа воедино - это творческая позиция, которая в поэме Блока все же не подкрепляется новыми эстетическими средствами, как будет позднее, в эпоху пост-авангарда, для которого «отрицание художественности» будет более очевидным приемом. В литературном творчестве жест или жизнь юродивого, например, станет сознательным отрицанием красоты, опровержением общепринятого идеала прекрасного, перестановкой этого идеала с ног на голову и возведением безобразного в степень эстетически положительного . На данном этапе для Блока важнее даже не новые эстетические средства реализации образа, а его размытость и многоликость, сходная, возможно, с личной позицией поэта и художника.

Смыслообразующим для поэмы становится образ ветра, то есть стихии, который наиболее точно передает ощущение духа, святого ли, который в религиозной литературе часто сравнивается с ветром, по причине того, что он гуляет, когда и где хочет (сравните высказывание Блока в 1909 году: «Те, кто исполнен музыкой, услышат вздох всеобщей души, если не сегодня, то завтра»), или разрушительного, смертельного? Гул в поэме Александра Блока - отголосок стихии, звуковое воплощение мировой музыки. Интересно, что непосредственно перед созданием поэмы «Двенадцать» Блок 3 и 6 января 1918 г. Делает такие пометы в своей записной книжке: «К вечеру — ураган (непосредственный спутник переворотов)»; «К вечеру — циклон» . Уместным будет упомянуть, что, одной из особенностей мировосприятия Блока состоит в том, что его сознание было открыто самым различным культурно-историческим, философским и поэтическим концепциям. Так было с философскими взглядами Р. Вагнера и Ф. Ницше, поэзией В. Брюсова, английским философом и критиком Т. Карлейлем. По мнению критиков, образ антонимичного, двойственного Логе — огня у Вагнера («Кольцо Нибелунгов»), как и почти все мифологические образы, используемые Карлейлем, так или иначе отмечены Блоком. Например, подчеркивание в рассуждении Блока о подъеме «общественного духа» в начале революции, который Карлейль частичпо объясняет «плутоно-нептуническим» мифом: «По плутоно-нептунической геологии, мир сгнил изнутри, дал остатки и теперь со взрывом разрушится и создастся заново». . Сходным образом, в 1902 году Блок в форме, близкой мистическим построениям Карлейля, записывает мысль об антиномии светлого (божеского) и темного (дьявольского) начал . Подобный двойственный характер стихии особо созвучен «музыке революции» в поэме «Двенадцать».

Категория музыки в последние годы у Блока также связана с темой народа. В это время для него особенно важен вопрос об отношении народа к культуре и идея культуры как «музыкального ритма». Носитель музыкального начала мира, народ играет определяющую роль в историческом и культурном процессе: «Варварские массы оказываются хранителем культуры, не владея ничем, кроме духа музыки, в те эпохи, когда обескрылевшая и отзвучавшая цивилизация становится врагом культуры, несмотря на то, что в ее распоряжении находятся все факторы прогресса» .

Об образе Христа Блок пишет: «Что Христос перед нами - это несомненно. Дело не в том, «достойны ли они его», страшно то, что опять Он с ними, и другого пока нет; а надо - Другого?» . Варианты «Другого» здесь, пожалуй, - Ленин и сатана (первое, что приходит в голову, в качестве интерпретации). Первая трактовка могла бы сделать из поэмы наивное, наглядно-реалистичное повествование, чуждое поэзии символизма по определению. Вторая была бы банальна. Подписать элементарный приговор происходящему было бы слишком пошлым эстетическим средством. Блок создает образ Христа - образ света, спасения, прощения, будущего. Блок, в данном случае, как и многие поэты серебряного века, видят в любой человеческой душе то зерно божественного, которое в ней, по определению, неминуемо присутствует при любых обстоятельствах. Впрочем, критиковали Блока, в основном, за то, что его поэзия была слишком направлена вглубь самого себя, что, по всей вероятности, и приводило к языческой трактовке христианства. «Верховная значимость трансценденции в мире Блока не подвергается сомнению", однако "подвергается вопрошанию ее статус и подвергается сомнению должная угаданность пути распятия поэта. Такого рода сомнения в опыте самопознания, ставящего на первое место "знание", а не "веру", давали основания упрекать Блока в "демонизме" как православным священникам о. Павлу Флоренскому, прот. Георгию Флоровскому, так и членам "соловьевского братства». Все они предупреждали об опасностях, таящихся в безбожественной мистике и ведущих к утрате критерия для "испытания духов", к смешению сфер "духовного" и "плотского" и невозможности их "примирения" все духовного опыта христианской традиции» ,

Возвращаясь к раннему творчеству Александра Блока, следует отметить, что, несмотря на то, что поэма «Двенадцать» по большей части считается новым этапом в творчестве поэта, определенные идеи, свойственные Блоку в стихотворениях, написанные под влиянием идей Платона и античной философии, отчетливо выражены и в рассматриваемом нами произведении. Одним из проявлений блоковской метафизики было то, что он на своем языке называл "числением". Понятие это не однозначное. В самом общем виде, "числить", согласно Блоку, — значит активно созерцать, мыслить, постигать внутренним взором глубинные сущности мира и бытия, погружаться в особое мистическое состояние. Но нередко Блок вкладывал в это понятие и сугубо числовую конкретику (уже непосредственно в духе пифагорейцев), когда размышлял именно над сочетаниями цифр. Для юного Блока все вокруг было не только "полно богов", но и полно каких-то знаков, намеков, символов. Он ожидал свершения неких событий вселенского масштаба и в то же время томился неотступной думой о перипетиях своей страстной "неземной" любви к Л.Д. Менделеевой . В отношении поэмы «Двенадцать» эти идеи весьма актуальны по причине того, что декларируя тему христианства в образе Христа, Блок, тем не менее, одновременно оставляет за читателем возможность выбора и в пользу античной трактовки, тем более, что на Христе в поэме вовсе не терновый венец, а «венчик из роз». Образ, в некотором смысле, весьма похож на привычный мистическую ауру, которой пронизана поэзия Блока, как и сама цифра 12, которая может трактоваться не как соотнесение красноармейцев и апостолов, а, возможно, как сочетание цифр (например, сумма пары цифр — один и два - дают нечетное число, что, согласно пифагорейской мудрости, — символ конечности, завершения, итога») . Еще одним важным моментом, который отмечают критики, становится тот факт, что «Двенадцать» и Христос в поэме - разделены, то есть находятся в оппозиции. «Необходимо указать еще на один исключительно важный факт. <.. .> Двенадцать стреляют в Христа. Об этом свидетельствует логическая связь строк-угроз: «— Эй, товарищ, будет худо, Выходи, стрелять начнем! —и стиха «И от пули невредим». Зачем бы поэт упоминал, что Христа не берет пуля, если бы они не стреляли в него? Явление Христа не неожиданно и не неестественно только в том случае, если он вновь поднимается на Голгофу» .

Не менее важным для трактовки поэмы «Двенадцать» представляется опыт А. Блока в отношении создания символистской драмы, которая в то время «стала тяготеть к монодраматическому построению» . В символистской монодраме «маской» было каждое из действующих лиц, внутренне объединенных драмой авторского сознания. Посредством «масок» — лирических персонажей автор выражал свое переживание сопричастности к таинству вселенского бытия. Такая монодрама учила читателей (зрителей) видеть все в ней происходящее глазами автора и должна была объединять их с всечеловеческим «я» и с высшей мировой волей. В ней не было этических координат, присущих трагедии . Для поэмы «Двенадцать», на наш взгляд, особо важна не этическая сторона вопроса, а объединение, сопряжении разных персонажей и мотивов, которые раскрывают переживания, поиски самого автора.

По мнению исследователей Пушкинского дома, можно говорить о том, как менялось отношение Блока к революции после января 1918 года, то есть после поэмы "Двенадцать". Сведения о настроениях Блока этого времени можно почерпнуть из записи в записной книжке от 4 апреля 1918 года: "После январских восторгов — у меня подлая склеротическая вялость и тупость". В последующие годы в записях поэта будет повторяться мысль о завершении, конце революции. В мае 1919 года в записной книжке он задается вопросом: "Кто погубил революцию" и в скобках уточняет "дух музыки". А в лекции 1920 года прозвучит: "... В России два года назад закончилась революция". Итак, после января 1918 года в сознании поэта укореняется мысль о том, что "дух музыки", которым был насыщен октябрьский переворот, дух, который должен был преобразить цивилизацию в культуру, — постепенно исчезает. Немаловажно, что Блок, анализируя развитие революции, различает несколько этапов: когда бурное движение сменяется замедлением и становится заметной "убыль творческого хмеля, той музыки, которая звучала в конце 1917-го и в первой половине 1918 года" (VI, 390) .

Таким образом, для Блока его собственная позиция поэта и художника превалирует над политическими, как, впрочем, и над религиозными идеями. Поэма «Двенадцать» — это не глубинная философия ума, а скорее манифестация воспитания собственной души, воплощенной в творчестве. В этом смысле образ Иисуса Христа во много созвучен автору по причине нарочитой устремленности на критику и поиски «собственного я», а не болезненной склонности трактовать и осуждать окружающие политический, религиозный, поэтический миры. Фокус лирического «я» в поэме лучше всего демонстрирует этические и эстетические нормы самого поэта. Женственный образ Христа сменяет, вырастает из образа Прекрасной Дамы. Здесь мало наивности, как нет ее и в попытке принять силу христианства, идущему на смену античному миропониманию.

В январе 1918-го года Блок пишет: «Я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе девятьсот седьмого или в марте девятьсот четырнадцатого. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией (с тем звуком органическим, которого он был выразителем всю жизнь), например, во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом , большой шум вокруг — шум слитный (вероятно шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в Двенадцати политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой,— будь они враги или друзья моей поэмы» . Возможно, и те, и другие забывают, что путь лирического героя Блока «по кругам ада» к «вочеловечению» также включает период искушений.

Литература :

Берберова, Н. Александр Блок и его время. Биография. М.: Издательство Независимая газета, 1991

Бунин И.А. Окаянные дни (сборник) . М.: «Молодая гвардия», 1991.

Гиппиус, З. Живые лица. Т. 1. Прага, 1925. С. 5--70

Орлов В. Н. Жизнь Блока. М.: «Центрполиграф», 2001. 618 с.

Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 102.

Луначарский А.В. Два стихотворения А.В.Луначарского // Вопросы литературы. 1961. № 1. С.202.

Шкловский В. Б. Письменный стол . // Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: Статьи — воспоминания — эссе (1914—1933). М.: Советский писатель, 1990. С. 175.

Блок, А. Народ и интеллигенция. Впервые опубликована в "Золотом руне", 1909, № 1, под заглавием "Россия и интеллигенция".

Новиков И. А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 362; Новиков И. А. Под родным небом. М., 1956. С. 160.

Ходасевич В.Ф. Ни сны, ни явь (Памяти Блока)// Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922--1939. М.: Согласие, 1996.

Обатина Е.Р. Пометы А. Блока на «Письме» Белинского к Гоголю // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Эпштейн, М. Поставангард. Сопоставление взглядов. Искусство авангарда и религиозное сознание. Новый Мир.1989, № 12. С.222-250.

Аверин Б.В., Дождикова Н.А. Блок Т.Карлейль. Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Грякалова Н.Ю. Травестия и трагедия. Метафизическая проблематика символизма в романах Бориса Поплавского // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Быстров В.Н. Раннее творчество А.Блока и античная философия // Александр Блок. Исследования и материалы. С.-Петербург: Издательство «Дмитрий Буланин», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук, 1998.

Станишич, Й. Блок в Югославии (о переводах «Двенадцати»)// Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Герасимов Ю.К. Жанровые особенности ранней драматургии Блока // Александр Блок. Исследования и материалы. Ленинград. Институт русской литературы (Пушкинский дом): Изд-во «Наука», 1987

Фокин П, Полякова, С. Блок без глянца. СПб.: «Амфора», 2008. 432 с. С. 357-358

В тексте использованы иллюстрации к поэме "Двенадцать" Александра Блока художника Юрия Анненкова, сделанные им в 1918 году.

Назад Вперёд

Внимание! Предварительный просмотр слайдов используется исключительно в ознакомительных целях и может не давать представления о всех возможностях презентации. Если вас заинтересовала данная работа, пожалуйста, загрузите полную версию.

Назад Вперёд

Цели:

• Показать полемический характер поэмы, ее художественные особенности.
• Совершенствовать умение учеников делать самостоятельные выводы после знакомства с произведением поэта.
• Повторение понятий: стиль, жанр, композиция, символ.
• Совершенствовать выразительное чтение и умение анализировать поэтический текст.
• Воспитывать внимание к слову, определить отношение автора к событиям революции 1917 года.

Приемы и методы: анализ поэтического текста (поисковый и частично исследовательский методы работы), самостоятельная работа уч-ся по заданной программе (интерпретация художественного текста, создание конечного продукта деятельности - компьютерной презентации), групповая работа учащихся.

Оборудование:

1. Мультимедийный проектор

2. Компьютеры.

3. Экран для воспроизведения результатов работы - презентации.

ХОД УРОКА

I. Слово учителя. Объявление темы урока. (Слайд 1)

II. Постановка целей и задач урока. (Слайд 2).

Обращение к слайд-фильму проекта “Кирилл и Мефодий” - 2 слайда мультимедийного урока “А. Л. Блок. Поэма “Двенадцать”; прослушивание записи фрагмента поэмы.

III. Обращение к эпиграфу.

Учитель: Написав поэму “Двенадцать”. Блок воскликнул: “Сегодня я - гений!”. “Двенадцать” - какие бы они ни были - это лучшее, что я написал. Потому что тогда я жил современностью ”, - утверждал поэт. (Слайд 3).

Учитель: В январе 1918 года с Блоком произошло нечто такое, что он сумел воплотить весь хаос, который окружал его – хаос революции, из которого, он полагал, должна родиться гармония будущего, и потому он благословил этот хаос и запечатлел его не только в словесном, но и в музыкальных образах своей поэмы. (Слайд 4).

О. Парамонов (автор проекта “ХХ век глазами русских поэтов”) – заслуженный учитель России - вспоминает: “Когда я прочитал эту поэму монгольскому студенту, с котором мы встретились во время моей учебы в Ленинграде, он, плохо знавший русский язык, сказал: “Это буран в степи ”. Блоку действительно удалось воплотить то состояние, в котором находилась Россия, и в котором находился поэт в эти дни. (Слайд 5).

Что подвигло поэта па создание такого неоднозначно трактуемого произведения. Об этом нам расскажет первая 1 группа уч-ся, которая го готовила презентацию на заданную тему.

IV. Выступление групп (не более 5 минут каждая).

1 группа

Предварительное задание: рассказать о замысле поэмы “Двенадцать” (период создания, отношение автора к произведению, идея произведения). Обратить внимание на отношение автора к своему произведению, отзывы в критике, трактовку образов, политический аспект (если таковой присутствовал). Создать опорный слайд.

(Слайд 7). Блок в своих стихах предчувствовал пробуждение России, приветствовал его очистительный приход, потому что жизнь настоящая была для него невозможна. Когда он завершил эту поэму в январе 1918 года, то достаточно строгий к себе записал в своём дневнике: “Сегодня я гений”

Вообще “Двенадцать” - парадоксальное произведение. Оно написано в январе 1918 года, то есть по горячим следам, через два месяца после Октябрьской революции. Осознать значение события современнику очень сложно - “большое видится на расстоянье”. Поэма удивляла еще современников Блока. По утверждению В. Маяковского, “одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие - славу ей”. Но если поэма о революции, почему в поэме не изображены революционные действия, вожди революции? Почему в центре эпического повествования - погоня за “изменницей” Катькой (проституткой вообще-то) и ее убийство?

По мнению литературоведа Л. Дологополова: “Блок создал новую форму эпической поэмы, и новизна формы находилась в прямой зависимости с новизной содержания. Философия революционной эпохи, как ее понимал Блок, была воплощена в “Двенадцати” в совершенно повой поэтической системе, которая нашла свое отражение в новых ритмах, в новой стилистике, в лексике” .

Герои обрисованы лаконично и выразительно. Это образное сравнение: “старушка, как курица, / кой-как перемотнулась через сугроб”; речевая характеристика: “Предатели! Погибла Россия! / Должно быть, писатель - / Вития… ”, хлесткий эпитет и оксюморон: “А вон и долгополый - / Сторонкой за сугроб... / Что нынче невеселый, / Товарищ поп?”. Двенадцать героев составляют один отряд: “В зубах - цигарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!” - коротко и ясно - “тюрьма по ним плачет” (ромб нашивали на одежду каторжан). Среди них - Петька, “бедный убийца”, повеселевший от напоминаний товарищей: “Над собой держи контроль!”

Подробнее показана Катька. Здесь и внешность: “зубки блещут жемчугом”, “больно ножки хороши”, “толстоморденькая”, и образ жизни: “у ей керенки есть в чулке”, “с офицерами блудила”, и притягательное обаяние: “из-за удали бедовой / В огневых ее очах, / Из-за родинки пунцовой / Возле правого плеча... ”).

Учитель: Как взаимосвязаны название поэмы и ее построение, расскажет 2 группа уч-ся.

2 группа

Предварительное задание: рассказать о композиции поэмы (по какому принципу выстроена, сколько глав, чему посвящены, как расположены, какие приемы используются автором). Создать опорный слайд.

Во-первых, поэма содержит двенадцать глав. Во-вторых, героями поэмы являются двенадцать красноармейцев. В-третьих, образ Христа, идущего впереди этих красноармейцев (в конце поэмы), вызывает ассоциации с двенадцатью апостолами. Возникает следующий вопрос. Почему Христос? Что значит этот образ в поэме?

(Слайд 10). Одни воспринимают образ Христа как попытку освятить дело революции, другие - как кощунство. Появление Христа, может быть, залог будущего света, символ лучшего, справедливости, любви, знак веры. Он “и от пули невредим”, и он мертвый - “в белом венчике из роз”. “Двенадцать стреляют в него, пусть “невидимого”.

“Христос в поэме - антитеза “псу” как воплощению зла, центральному “знаку” старого мира, - самая светлая нота поэмы, традиционный образ добра и справедливости” (Л. Долгополов).

(Слайд 11). “Двенадцать” - эпическая поэма, как будто составленная из отдельных зарисовок, картинок с натуры, быстро сменяющих одна другую. Динамичность и хаотичность сюжета, выразительность эпизодов, из которых складывается поэма, передают неразбериху, которая царила и на улицах, и в умах.

Л. Горелов: “Поэма Блока состоит из массы мелких деталей-зарисовок, картин быта, реплик, разговоров, частушек, угроз, восклицаний, жалоб. Но все они слиты воедино, прочно спаяны единым ритмом, тем мощным и грозным смысловым подтекстом, который и есть главное в “Двенадцати”.

Учитель: Зная о том, что Блок является поэтом-символистом, нельзя не обратить внимания на использование поэтом образов-символов и своей поэме. Об этом аспекте произведения расскажет 3 группа уч-ся.

3 группа

Предварительное задание: рассказать о стиле и жанре поэмы (использование символов-образов: н-р, ветер, цветовая гамма, образ Христа, 12 красногвардейцев - 12 апостолов и т.п). Перечислить жанры, которые автор использует при создании тех или иных образов. Создать опорный слайд.

(Слайд 12). Композиция, отражающая стихию революции, определяет стилевое разнообразие поэмы. “Слушайте музыку революции”, - призывал Блок.

В поэме и звучит эта музыка.

Прежде всего, “музыка” у Блока - метафора, выражение “духа”, звучание стихии жизни. Музыка эта отражена в ритмическом, лексическом, жанровом разнообразии поэмы. Традиционные ямб и хорей сочетаются с разностопными размерами, иногда с нерифмованным стихом.

(Слайд 13) . В поэме звучат интонации марша:

В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот - проснется
Лютый враг. (гл.ll)

Слышен городской романс. Он интересно обыгрывается: начало знакомое а дальше - пошел разгул:

Нe слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового
Гуляй, ребята, без вина!

Часто встречается частушечный мотив:

Запирайте етажи!
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба -
Гуляет нынче голытьба!

Прямо процитирована революционная песня:

Вперед, вперед,
Рабочий народ!

Кроме того, в поэме бросаются в глаза лозунги: “Вся власть Учредительному Собранию!”, доносятся обрывки разговоров:

…И у нас было собрание...
... Вот в этом здании...

(Слайд 14). Ветер, вьюга, снег - постоянные блоковские мотивы; символика цвета “Черный вечер. / Белый снег”, кровавый флаг; число “двенадцать”, “пес безродный”, Христос.

(Слайд 15) “Блок ввел Христа не как образ церковной традиции, а народного, незамутненного церковью и государством представления о бесхитростной божьей правде. Блок вовсе не “благословлял” революцию этим заимствованным атрибутом народной веры, а лишь утверждал историческую преемственность. Революция принимала в наследство этическую веру народа!” (А. Горелов).

“Когда я кончил, Я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее видел Христа. И тогда же я записал у себя: “К сожалению, Христос”. Что Христос идет перед ними - несомненно. Дело не в том, достойны ли они его, а страшно то, что опять он с ними и другого пока нет, а надо другого?” - писал сам Блок.

V. Контроль знаний. (Слайд 16).

Вопросы по теме (3-4 минуты):

1. Как вы считаете, почему поэт так высоко оцепил свое собственное сочинение (обращение к эпиграфу)?

2. Подберите в тексте поэмы доказательства тезиса исследователя творчества А. А. Блока Л. Дологополова: “Блок создал новую форму эпической поэмы, и новизна формы находилась в прямой зависимости с новизной содержания. Философия революционной эпохи, как ее понимал Блок, была воплощена в “Двенадцати” в совершенно повой поэтической системе, которая нашла свое отражение в новых ритмах, в новой стилистике, в лексике” .

Тест (3 минуты).

На рабочем столе компьютеров найдите ярлык виртуальной школы Кирилла и Мефодия, откройте папку, найдите оглавление, в нем выберите “Литература”. “Уроки. 11 класс”. “А. Л. Блок. Поэма “Двенадцать”, откройте слайд № 8 и выполните тест (бланки предварительно распечатаны индивидуально) (Слайд 17) , (Приложение 1) .

Проверка ответов (Слайд 18).

VII. Домашнее задание: выучить наизусть зачин поэмы “Двенадцать” (1 гл. до слов “...И буржуй на перекрестке в воротник упрятал нос”) (Слайд 19).

Источники (Слайд 20).

1. Н. Егорова. Поурочные разработки по русской литературе. 11 класс. – М.: “ВАКО”, 2005 год, стр.: 232-237.
2. С. В. Ломтев, А. В. Терновский. А. А. Блок. Стихотворения. Поэма. – М.: Издательский дом “Дрофа”, 2001 год, стр.: 56-61.
3. “Русская литература ХХ века. 11 класс” под редакцией В. В. Агеносова. – М.: Издательский дом “Дрофа”, 1998 год, стр.: 90-94.
4. Энциклопедия для детей. (То м 27). Великие люди мира./ под ред. М. Аксёнова и др. – М.: Мир энциклопедий Аванта +. Астрель, 2006, стр.:261, 263
5. www.Shahatovo.ru.
6. http://solsand.by.ru./blok ? 12. html.

Революция семнадцатого года сегодня тихо ушла в тень: о ней почти не говорят, а если говорят, то больше в черном свете, но в истории России - это одна из самых значительных и одновременно самых трагических страниц. Она расколола нацию на два непримиримых лагеря, один из которых беспощадно уничтожался, другой - строил новую жизнь, но по лекалам, прямо противоположным первым.

Седьмого ноября 1917 года, почти столетие назад, в некогда красный день календаря, случилось событие Вселенского масштаба, как его ни называй: Октябрьским ли переворотом, Великой ли народно-освободительной революцией, величайшей трагедией или революцией грядущего хама.

Как называть событие почти столетней давности, каждый выберет в соответствии со своими политическими пристрастиями и отношением к прошлому. Но я начала писать этот текст вовсе не для того, чтобы оценивать то событие, а чтобы вспомнить Александра Блока, которому в ноябре 2015 исполняется ровно сто тридцать пять (1880).

Гениальный поэт, определивший наравне с Иннокентием Анненским и Велимиром Хлебниковым развитие всей русской поэзии не только XX, но и XXI века, в три январских дня 1918 года сотворил нечто невероятно-потрясающее - гениальную мистическую поэму «Двенадцать», равной которой ни тогда не было, ни сейчас нет.

«Двенадцать» - поэма-Апокалипсис, поэма-Чудо, поэма-Пророчество, надиктованная Блоку свыше, как когда-то диктовались озарения библейским пророкам. Это пророчество не только о судьбах России начала XX века, но и о ее судьбе начала века XXI.

Александр Блок фактически оставил свое завещание на все времена: надо принимать все, что исходит от народа, только от лица народа и для народа можно написать нечто гениальное. И свою поэму он воспринимал именно такой - народной: гений не может быть не народным.

Поэт до конца жизни не мог понять, почему и как у него это получилось: почему Христос, а не Антихрист, почему разбойники превратились в апостолов и почему ураган, ветер и снежная буря первых глав в конце поэмы преображаются в ритмически мерный марш, усмиривший бурю.

Поэма «Двенадцать» для самого поэта стала не меньшим потрясением, чем для ее читателей, что тогда, что сейчас. Блок, когда писал, физически ощущал дрожь Земли и шум, идущий изнутри него и обступающий его извне. Читая поэму, невозможно это не почувствовать: она насквозь пронизана этой дрожью.

Но Блок не только услышал шум грядущего землетрясения, он сумел обратить его в музыку стиха: поэт был уверен, что поэтического слова достойно только то, что музыкально. Почувствовав необычность свершившегося, Блок пишет:

«Сегодня я - гений!»

Гениальность поэмы Александр Блок ощущал скорее подсознательно, шестым чувством, потому что понимал, что поэма не принадлежала ему, она была ему надиктована и отказаться от надиктованного Свыше он не мог.

Поэма "Двенадцать" стала точкой невозврата, как для самого поэта, так и для всей русской поэзии. На «Двенадцати» все кончилось и все началось с них. В этот момент Блок перестал быть лирическим поэтом, морщившись каждый раз, когда его просили напечатать или почитать что-нибудь из старого.

А поэму он вообще никогда не читал, даже если его очень об этом просили. Поэт не мог голосом передать то, что фактически ему не принадлежало. Поэма стала завершением и последним аккордом всей творческой жизни Блока, куполом построенного им поэтического храма и одновременно мученическим Крестом, от которого он никогда не отрекался, разве что в горячечном бреду перед самой смертью, когда просил жену сжечь поэму.

"Двенадцать" - не только вершина его поэзии, она - его личный подвиг и поступок. Травля, начавшаяся после публикации «Двенадцати» превратила поэта в глазах буржуазной интеллигенции в изгоя, предателя свободы, демократии и прогресса. От него отвернулись даже те, кто считал Блока своим кумиром, другом и близким знакомым.

Его поняли единицы: Есенин, Белый, Мейерхольд, Чуковский, Мандельштам. И всё. Зато в стане врагов оказались Гиппиус, Мережковский, Философов, Волошин, Бунин, Сологуб и вся буржуазия, которую Блок ненавидел всеми фибрами своей души и мечтал о ее смерти. В этом смысле наша революция девяностых стала предательством не только Блока, но и всего, что тогда олицетворяла революция семнадцатого, прежде всего, предательством народа.

Правда, травля поэта началась еще раньше, с пролога к поэме - статьи Александра Блока «Интеллигенция и Революция», которая уже была автокомментарием к еще только писавшейся поэме. После печати «Двенадцати» с ним перестали здороваться и подавать руку, но это уже было неважно: потому что для поэмы наступило бессмертие.

Для Блока же наступила тишина, для русской поэзии - новая жизнь. Выброс энергии, который произошел в те два-три дня января был такой силы, что после него Александр Александрович уже не мог писать так, как прежде, и по-новому - тоже не мог, хотя от него ждали продолжения.

Но, как высказался кто-то из литературоведов, поэма «Двенадцать» - это нулевой километр, которым все закончилось и с которого все началось. Переоценить поэму невозможно. Ее сотни раз разгадывали, комментировали, раскладывали на отдельные элементы, слова и предложения, высвечивали контрасты, на которых поэма построена, переливы ритмов и фольклоризмы.

Но поэма так и осталась неразгаданной и такой останется всегда, порождая у читателя новые смыслы и интерпретации. Поэма "Двенадцать" не потеряла своей актуальности, хотя с момента ее написания прошло почти столетие.

Еще ничего не случилось: ни сталинизма, ни лагерей, ни философского парохода, ничего из того, что произошло потом, а он уже все знал, в том числе и свою судьбу. И слезы наворачивались сами собой

Блок - поэт пророчески-трагический, он сумел передать этот трагизм в какофонии двенадцати небольших стихотворений. Я не помню, проходили ли мы Блока в школе, сегодня, кажется, проходят, судя по бесчисленным сочинениям и презентациям, выкладываемым школьными учителями и учениками.

Но разве то, что в школе проходят, сравнится с тем, что начинаешь чувствовать только спустя годы. Впрочем поэма каждый раз разворачивается по-новому и под разными углами зрения. Меня в этот раз поразили ритмы, их многообразие, изобилие народных песен, цветовая контрастность (белый, черный, красный), вихри, буря и ветер, присутствующие не только в слове, но и в самой композиции поэмы.

Блок сумел соединить символизм с авангардом, Анненского с Хлебниковым, не перепрыгнуть через свой век, а стать мостом между девятнадцатым веком и двадцать первым. Не зря говорят, что современные поэты Блока не жалуют, а блокоблудие, начавшееся тогда, не закончилось и поныне.

Современные поэты так и не научились слушать музыку революции, к чему призывал Александр Блок, когда все только начиналось. А именно это - умение по едва различимым толчкам услышать будущее - и есть самая суть гениальности. Кто-то сказал: талант и ум - из разных групп, тем более - гениальность, которая - ни с тем, ни с другим, она сама по себе.

Все иллюстрации в тексте к Поэме "Двенадцать" - Юрия Анненкова, взяты