Семантический дифференциал Ч. Осгуда (СДО)

Термин «конгруэнтность», введенный Ч. Осгудом и П. Танненбаумом, является синонимом термина «баланс» Хайдера или «консонанс» Фестингера. Пожалуй, наиболее точным русским переводом слова было бы «совпадение», но сложилась традиция употреблять термин без перевода. Впервые концепция конгруэнтности была изложена в 1955 г., причем создана и разработана она была независимо от Хайдера и Фестингера. Главное отличие теории Осгуда и Танненбаума от других теорий соответствия заключается в том, что делается попытка предсказать изменение отношения (или аттитюда), которое произойдет у личности под влиянием стремления установить соответствие внутри ее когнитивной структуры, не к одному, а одновременно к двум объектам, если речь идет о триаде. Чаще всего областью практического применения теории является область массовых коммуникаций, поэтому все примеры приводятся обычно из этой сферы. Даны, как всегда в таких примерах: Р- реципиент, К- коммуникатор, О- информация о каком-либо объекте, предоставляемая коммуникатором реципиенту. Если реципиент позитивно оценивает коммуникатора, который вдруг дает позитивную оценку какому-то явлению, которое сам реципиент оценивает негативно, то в когнитивной структуре этого реципиента возникает ситуация неконгруэнтности; два рода оценок - моя собственная и позитивно мною воспринимаемого"коммуникатора - не совпадают.Согласно Осгуду и Танненбауму, в отличие, например, от Хайдера, выход из этой ситуации - одновременное изменение отношения реципиента и к коммуникатору, и к объекту. По терминологии Осгуда и Танненбаума, хайдеровским «позитивным отношениям» здесь соответствуют «ассоциативные утверждения», а «негативным отношениям» - «диссоциативные утверждения». Эти термины вводятся потому, что методика, которая применяется Осгудом для установления направления изменения отношения, связана именно с измерением этих двух типов утверждений. Это хорошо известная методика семантического дифференциала, примененная Осгудом (1942 г.) при изучении синестезии, социальных стереотипов (1946 г.) и проверенная позднее в эксперименте Танненбаумом применительно к теории конгруэнтности .

Создавая методику семантического дифференциала, Осгуд работал в специфической области психологии - в области исследования значений или, более точно, в его терминологии, в области «прагматических значений» [см. Петренко, 1997]. Любопытно отметить, что, хотя проблематика, которая интересовала Осгуда уже в то время, была довольно традиционной проблематикой когаитивизма, сам подход его во многих случаях несет явную печать бихевиоризма. Разрабатываемая Осгудом техника измерения значений прямо связывается самим автором с теориями научения, в частности само значение понимается как важнейшая переменная поведения . Вместе с тем сам же автор апеллирует и к «менталистской» точке зрения на значение, а в дальнейшем приходит к построению теории, прочно вписывающейся в чисто когнитивистскую традицию. Этот факт является еще одной иллюстрацией размывания границ между теоретическими подходами, которое происходит в реальной исследовательской практике.

Осгуд опирался на тот факт повседневной жизни, что человек постоянно сталкивается с такой ситуацией, что стимул как некоторый знак и стимул как некоторый объект никогда не совпадают. Поэтому перед человеком всегда встает проблема, при каких условиях стимул-знак вызывает те же самые реакции, что и стимул-объект. Осгуд предположил, что реакции на знак «предположительно зависят от предшествующего ассоциирования знака с означаемым» . Было важно разработать методику, которая была бы пригодна для выявления отношения испытуемого к объекту на основании его отношения к знаку. Методика семантического дифференциала обеспечивала количественное и качественное индексирование значений при помощи особых шкал. Было высказано предположение, что если индивид воспринимает знак «опасность», у него возникают такие же формы эмоциональных реакций, как и реакции, вызываемые объектом, представляющим опасность.

Методика предназначалась для исследования субъективного значения понятий. Испытуемому предъявляются в виде биполярных прилагательных-антонимов наборы альтернативных вербальных ответов, которые представляют собой концы континуума, разделенного на семь ступеней. Далее употребление методики известно: испытуемый отмечает позицию на шкале, которая наиболее полно соответствует направлению и интенсивности его суждений. При этом важно заметить, что методика позволяет фиксировать и направление, и интенсивность отношения. При помощи факторного анализа из 12 пар прилагательных были выделены три группы факторов: оценки (хороший-плохой), активности (активный-пассивный), силы (сильный-слабый). Легко видеть, что семантический дифференциал имеет дело не с денотативными значениями, а с коннотациями, или, как говорит Осгуд, «с эмотивными», «метафорическими» значениями . Так, например, слово «молоток» может быть коннотативно интерпретировано как «твердый», «тяжелый», «холодный» гораздо скорее, чем при помощи определения из словаря - «инструмент для забивания гвоздей». По существу здесь исследуется именно не семантика, а эмоциональная окраска значений, хотя метод, как ни парадоксально, называется «семантическим дифференциалом».

Хорошо известно, что методика семантического дифференциала удобна в том смысле, что помогает прямым замером измерить отношение испытуемого к социальным объектам. В отличие от традиционных методик шкалирования здесь от испытуемого не требуется выразить свое отношение к объекту через согласие или несогласие с предлагаемыми суждениями. Он производит эту оценку сам, при помощи биполярных определений. В практике американских исследований семантический дифференциал применялся многократно, например, в экспериментах при оценке политических ораторов и др. Важнейшим условием корректного применения методики является правильный подбор биполярных оценочных пар, для чего Осгудом разработана специальная теория «семантического пространства значений» (которое и образуется набором семантических шкал, состоящих из пар прилагательных).

Не вдаваясь сейчас в подробности содержания этой теории, отметим лишь, что она включает в себя следующие основные идеи:а) возможность определить место каждого значения в некотором семантическом пространстве: собственно, «семантическая дифференциация» и есть последовательное сведение понятия к точке в многомерном семантическом пространстве; б) возможность вычисления расстояний между значениями (различие в значении двух понятий и есть функция различий их соответствующих положений в одном и том же пространстве); в) возможность зафиксировать сдвиг значений слов при вхождении их в словосочетания. Именно эти принципы теории позволяют использовать методику семантического дифференциала в контексте теории конгруэнтности .

Обосновывая возможность перехода от идеи семантического пространства к измерению отношений, Осгуд писал: «Точка в пространстве, служащая нам операциональным определением значения, имеет два основных свойства - направление от начальной точки и расстояние от начальной точки. Мы можем рассматривать эти свойства как качество и интенсивность значения соответственно» . И хотя, по мнению автора, принцип конгруэнтности не зависит непосредственно от семантического дифференциала как вида измерительного инструмента, последний все же может быть применен и при исследовании конгруэнтности, поскольку «до той степени, до которой семантический дифференциал служит мерой познавательных событий, он является «естественным» средством проверки принципа» .

В отличие от теорий Хайдера и Ньюкома теория Осгуда и Танненбаума делает два предположения, которые позволяют прогнозировать исходы дисбалансных состояний.

1. Дисбаланс в когнитивной структуре Р (в частности, в его аттитюдах) зависит не только от общего знака отношения Рк К и К к О, но и от интенсивности этого отношения. Так, отношение может быть положительным, но различным по степени (можно что-то или кого-то «сильно любить», просто «любить» и т.д.). С точки зрения Осгуда, различная интенсивность отношения тоже может привести к возникновению «неконгруэнтных ситуаций». Логично в этом случае ввести процедуру измерения именно этой интенсивности отношений, для чего и можно использовать методику семантического дифференциала.

2. Восстановление баланса может быть достигнуто не только за счет изменения знака отношения Р к одному из членов триады, но и путем изменения и интенсивности, и знака, причем одновременно к обоим членам триады. При этом величина изменения в каждом случае будет обратно пропорциональна интенсивности отношения (более крайние оценки изменяются в меньшей степени, т.е. чем более интенсивно, например, отношение Р к О, тем меньше оно изменится при «возвращении» системы в конгруэнтное состояние). Наибольшему изменению в неконгруэнтных состояниях, следовательно, подлежат малополяризованные отношения.

В общем виде это может быть пояснено на следующем примере. Допустим, что Р не расположен к К, и оценим силу его негативного отношения в три единицы (его отношение в этом случае обозначим как -3). Вместе с тем Р достаточно хорошо относится к О (обозначим это позитивное отношение как +2). Если теперь Р (пусть это будет некий реципиент, воспринимающий сообщение коммуникатора) услышит, что К утверждает что-то положительное относительно О, то для Р возникает неконгруэнтная ситуация. По Осгуду, Р будет стремиться выйти из этой ситуации, одновременно изменяя свое отношение и к К, и к О. При этом несколько снизится степень «положительности» в отношении к О, но также снизится и степень «отрицательности» в отношении к К. Окончательный баланс будет достигнут лишь при условии одинакового («выравненного») отношения Р и к К, и к О как по знаку, так и по интенсивности. Поэтому величина изменения отношений Рк К и к О будет измеряться по формулам:

где ДКО- изменение отношения Рк О; ДКК- изменение отношения Р к К; О и К - абсолютные величины аффективных отношений Р к О и Р к К, р" - величина «давления в сторону конгруэнтности», т.е. величина суммарного изменения отношений, необходимого для выравнивания их значений. Эта величина получается измерением расстояний между значениями по оценочной шкале семантического дифференциала.Подставив теперь в эти формулы принятые нами значения, характеризующие отношения Р к К (-3) к Рк О (+2), получим.

Это означает, что изменение отношения Рк О должно «сдвинуться» на три единицы, а отношение Р к К- на две единицы, причем направление этих изменений будет таково, чтобы значения, выражающие эти отношения, сближались.

Значения формул хорошо поясняются графически:

На графике видно, что более поляризованное негативное отношение Рк К (оно было равно -3) изменилось в сторону «улучшения», но не слишком сильно (сдвинулось на две единицы), и достигло - 1. В то же самое время менее поляризованное позитивное отношение Рк О (оно было равно +2) также сдвинулось, но в сторону «ухудшения», причем в более сильной степени, чем отношение Рк К (сдвиг здесь равен трем единицам). В итоге значение отношения Р к О также достигло точки - 1. Таким образом, значения обоих отношений уравнялись и конгруэнтная ситуация восстановлена.

В теории Осгуда и Танненбаума разработаны и более сложные формулы, которые дают возможность подсчета величины и направления изменения отношения как для ассоциативных, так и для диссоциативных утверждений. Таким образом, в основу всех измерений здесь положена методика семантического дифференциала.

Экспериментальная проверка пригодности этой методики для таких нужд была осуществлена Танненбаумом в исследованиях 1953 и 1956 гг. Группе испытуемых было предложено три источника информации (К): профсоюзные лидеры, газета «Чикаго трибюн», сенатор Р. Тафт. Были измерены по шкалам семантического дифференциала отношения студентов к этим источникам. Далее испытуемым были предложены три темы для выражения своего отношения к ним: легализованные азартные игры, проект сокращения срока обучения в колледжах, абстрактное искусство. В первой серии эксперимента все испытуемые формулировали свое отношение к трем названным проблемам, и это отношение также замерялось по методике семантического дифференциала. Через месяц - во второй серии эксперимента - испытуемым были прочитаны вымышленные статьи, якобы исходящие от трех различных источников информации (т.е. от имени профсоюзных лидеров, газеты «Чикаго трибюн» и сенатора Р. Тафта) и содержащие в себе совершенно различную оценку трех названных явлений. После этого снова измерялось отношение испытуемых ко всем трем сюжетам и выявлялось, насколько и в какую сторону изменились оценки по сравнению с полученными в начале эксперимента, т.е. «независимо» от источников информации. Фактические данные эксперимента (т.е. «сдвиг» в отношениях как к проблемам, так и к источникам информации) и данные, полученные при подсчете по формуле, в основном совпали, что дало основание Танненбауму сделать вывод о пригодности модели Осгуда для прогноза .

Правда, при этом было сделано две оговорки. Во-первых, отношения к объекту (в эксперименте - к трем предложенным для оценки явлениям) в неконгруэнтных ситуациях оказались устойчивее, чем отношения к коммуникатору (в эксперименте - к трем источникам информации). Во-вторых, модель не работает при очень больших р («давлении в направлении конгруэнтности»), т.е. при очень высокой поляризации отношений к оцениваемой теме и к источнику информации (в эксперименте в этом случае испытуемые просто отказывались верить в подлинность текста, выдаваемого от имени одного из источников).

При учете этих двух поправок прогноз изменения отношений с реальными изменениями давал корреляцию +0,96 . Такой результат показывает, что теория конгруэнтности Осгуда и Танненбаума представляет собой известный прогресс по сравнению с другими теориями соответствия, поскольку в большей степени обеспечивает прогнозирование изменения отношений, происходящего под влиянием стремления достичь соответствия в когнитивной структуре реципиента. Однако легко заметить, что направление этого прогресса весьма односторонне: улучшается система измерения изменяющихся отношений (т.е. в определенном смысле совершенствуется описание природы когнитивного несоответствия), теория принимает более «респектабельный» вид, внутри принятой системы постулатов возникает большая логическая связанность между суждениями. Но все это относится к совершенствованию лишь формальной стороны теории и не касается обогащения ее содержания.

В теории Осгуда и Танненбаума не ставится ни один из принципиальных вопросов, выдвигаемых критиками теорий соответствия, а именно о допустимости исходных определений, об их обоснованности, о самом «спектре» факторов, детерминирующих возникновение несоответствия, о связи когнитивного несоответствия и мотивации, когнитивного несоответствия и поведения и т.д. Вместе с тем без ответа на эти вопросы теориям соответствия трудно претендовать на то, что найден действительно общий подход к объяснению социального поведения. Как видно, все они, без исключения, не могут вырваться из круга одинаковых для всех трудностей.

Суммируя, можно так определить эти трудности:

1. Все теории соответствия страдают достаточно неточными определениями своих основных понятий. Рассмотренные более подробно в связи с теорией когнитивного диссонанса возражения по поводу понимания «следования» и «неследования» как основы соответствия и несоответствия могут быть с тем же успехом приложимы и к теории сбалансированных структур, и к теории коммуникативных актов, и к теории конгруэнтности. Сколько бы далее ни формализовать характер этих «следований» и «неследований», без одновременной разработки содержательной стороны психологики эти теории не могут стать более строгими.

2. Рыхлость исходных понятий как важнейших элементов теории ведет к достаточно уязвимым моделям объяснения, при помощи которых интерпретируются факты. В сущности - и это несмотря на неявно существующую претензию - теории соответствия не могут предложить сколько-нибудь строгих моделей объяснения. Важно не то, что эти теории исходят из соображений здравого смысла (может быть, в социальной психологии в определенных ее разделах это и неизбежно), а то, что «на выходе», т.е. в интерпретациях, сплошь и рядом получаются объяснения, мало отличающиеся от суждений здравого смысла. Психологический механизм возникновения несоответствия остается не объясненным в терминах психологической науки, наличие его лишь констатируется при апелляциях к жизненному опыту. 3. Почти все случаи построения моделей, к которым прибегают авторы теорий соответствия, оказываются сверхупрощениями. Практически во всех них когнитивная структура индивида представлена не более чем тремя элементами, и переход от этой упрощенной схемы к более сложной нигде не проработан. Можно, конечно, сказать, что эти теории и не брали на себя обязанность анализировать сложную ситуацию изменения когнитивной структуры человека в группе (в любой, а не только в диаде или триаде). Но коль скоро они коснулись проблем межличностных отношений, коммуникативных актов и прочих характеристик групповой активности, они «обрекли» себя на постановку и этих вопросов, между тем ничего не дав для прогресса такого рода анализа.

Поэтому, хотя теории соответствия и дают определенную возможность для проведения исследований в области изменения аттитюдов, межличностной перцепции, аттракции и коммуникации в группах, они в лучшем случае ценны тем, что зафиксировали ряд любопытных феноменов и дали им «право на существование» внутри социальной психологии как науки. Решения этих проблем надо еще ожидать.

Одну из причин такого относительного неуспеха теорий соответствия называет МакГвайр, сам проявляющий большой интерес к этим теориям. Он считает, что принятый на вооружение теоретиками соответствия принцип, признающий потребность в соответствии когнитивной структуры важнейшей потребностью человека, превратился на протяжении пятнадцати лет их существования в самоцель, в то время как должен был быть лишь средством для объяснения целого ряда сложных проблем мышления. Прогресс в совершенствовании лишь формальной стороны теории МакГвайр склонен считать ответственным за «игнорирование концептуальных структур и их функционирование» . По его мнению, по мере развития теории соответствия вообще уходят в совсем другие области по сравнению с теми, которые были обозначены при их возникновении (а именно: соотношение рационального и нерационального в поведении человека, соотношение логичного и алогичного в его действиях): «Дело часто подменяется другими проблемами: образованием понятий, информационными процессами, воспроизведением когнитивных процессов на компьютерах и т.д.» .

Не менее острой является и критика теорий соответствия со стороны Д. Катца. Отмечая слабую связь теорий соответствия с проблемами мотивации, Катц делает и более общий упрек методологического плана. Он полагает, что теории когнитивного соответствия сузили фокус рассмотрения когнитивных проблем лишь до проблемы когнитивного конфликта, который при этом и сам оказался чрезвычайно обедненным: при характеристике конфликта лишь констатируется неконгруэнтность элементов и оставляется без анализа содержание этих элементов . Такое сужение проблемы далее сознательно используется для разработки определенной стратегии исследования, а именно лабораторного, экспериментального исследования.

Приверженность определенному методу исследования имеет некоторую внутреннюю связь с исходными теоретическими принципами когнитивизма. Тот факт, что объяснения мотивации, предлагаемые во всех теориях соответствия, остаются в пределах мотивации изменения когнитивных структур, т.е. адресованы преимущественно перестройке сознания, а не действительности, позволил сконцентрировать внимание на чисто психологическом механизме процесса, не соотнося его с проблемами реальной деятельности людей. Известным методологическим «оправданием» такого подхода и служит апелляция к лабораторному эксперименту: именно здесь можно достигнуть достаточно высокой точности в исследованиях такого механизма. Перспектива построить строгое лабораторное исследование способов перестройки когнитивных структур обладает, конечно, определенной заманчивостью, но вместе с тем оправдывает ряд изначально заданных ограничений, в том числе и прежде всего логическую неоднозначность основных понятий, типов связи между ними. По требованиям лабораторного эксперимента на определенном этапе исследования от этого можно абстрагироваться. Однако в дальнейшем абстрагирование такого рода исключает возможность экстраполяции полученных результатов на реальную жизнь. Исследования, таким образом, остаются достаточно «респектабельными», но и достаточно «стерильными».

Другое соображение принципиального порядка касается собственно теоретического постулата, принимаемого когнитивистской ориентацией. Все теории соответствия исходят из идеи, что потребность в связанности, интегрированности когнитивных структур есть фундаментальная потребность человеческой психики. Но, как справедливо отмечают Б. В. Фирсов и Ю. А. Асеев, «желание организовать когнитивный мир индивидуума в единое целое не является и не может быть основным и единственным мотивом познавательной деятельности человека» [Фирсов, Асеев, 1973, с. 38].

При абсолютизации принципа гомеостазиса исключается принятие таких решений, которые связаны с поиском нового, выходящего за рамки привычных схем. «Наряду со стремлением к стабильности устойчивых систем, - пишут Б. М. Фирсов и Ю. А. Асеев, - мы с тем же, если не с большим, правом можем постулировать существование в человеке стремления к новому, «ориентировочно-исследовательский» рефлекс, заставляющий его обращать внимание и активно искать как раз те элементы ситуации, которые не укладываются в рамки его пройонцептов» [там же]. Все эти проблемы могут и не встать, если исследование замкнуто лабораторией, когда, по существу, элиминированы содержательные моменты поведения, когда в условиях лабораторной инструкции снято, например, общественное значение передаваемой информации или оно присутствует, но дано испытуемому в незначимой для него (с точки зрения его социального статуса, реальной общественной позиции) ситуации. В значительной степени все названные здесь ограничения относятся не только к теориям соответствия, но и ко всему классу когнитивных теорий в социальной психологии вообще. Выше уже говорилось о том, что кроме теорий соответствия когнитивистская традиция включает в себя идеи еще целого ряда авторов, сохраняющие общую когнитивистскую окраску, но не опирающиеся на принцип соответствия.

Как феноменальный мир организован в восприятии? Когда мы смотрим вокруг, то видим не хаос ощущений, о котором писал Джемс, а окружение, четко разделенное осмысленные предметы. Вот это карандаш (желтый), лежащий на книге (зеленой), а не просто желтое продолговатое пятно на зеленом поле; это - лицо Самюэля Джонса, а хаотическое нагромождение красных, белых и коричневых ощущений. Очень может быть (как думают эмпиристы), что до перцептивного научения внутренний опыт хаотичен по своему характеру, но наверняка к тому времени, когда у молодых индивидуумов развиваются их моторные способности в мере, достаточной для проведения на них экспериментов, сенсорный хаос оказывается подчиненным перцептивному порядку. Какова же природа этого перцептивного порядка? Какие виды организации при этом имеют место? При каких стимулах и центральных условиях? И «почему» в терминах физиологической, гештальтистской и бихевиористской теорий перцептивная организация имеет свои специфические особенности?

ФЕНОМЕНАЛЬНЫЕ ЗАКОНЫ ОРГАНИЗАЦИИ

Посмотрите пристально в течение некоторого времени на фигуру из маленьких черных квадратов, изображенную на рис. 1, А: вы заметите постоянные изменения в ее организации - то горизонтальные, то вертикальные линии, то группы из четырех квадратов, то центральный крест. Мы здесь имеем двусмысленную ситуацию, в которой различные периферические (стимульные) и различные центральные (установка, значение и т. д.) факторы соревнуются в определении того, что будет воспринято. Впервые эта «шахматная доска» была описана Шуманном (1900), который приписал флуктуации перцептивной организации капризам внимания. На рис. 1, Б мы ввели доминирующий стимульный фактор - группу кружков, образующих знакомую фигуру,- и он полностью подавил процессы внимания. Попробуем, насколько это возможно, направить наше внимание на горизонтальные и вертикальные ряды; попробуем, насколько это возможно, воспринять Х-образную форму (необходимо составленную из черных и белых фигур разной формы) - эти организации сопротивляются нашим усилиям. Вертгаймер (1923) первый осуществил подробное исследование факторов, влияющих на перцептивную группировку элементов в зрительном поле. Последующее изложение исходит из его классификации этих факторов, хотя точно и не соответствует ей.

Рис. 1.А - расположение фигур, которое позволяет наблюдать меняюп юся организацию (по Шуманну, 1900). Б - расположение, при ко одна доминирующая организация сопротивляется изменениям.

1. Близость

Чем ближе (при прочих равных условиях) объекты друг к другу в зрительном поле, тем с большей вероятностью они организуются в единые, целостные образы. Пары линий на рис. 2, А по этой причине легко организуются так, что две соседние воспринимаются как целое, при этом почти невозможно воспринять как целое линии, разделенные большим промежутком, т.е. разрушить единицы, основанные на факторе пространственной близости. Кстати, здесь имеет место не просто пространственная близость, но близость процессов одинакового качества.

2. Сходство

Сходство процессов в зрительном поле: чем больше единые и целостные образы, тем с большей вероятностью они организуются. Тот факт, что крест на рис. 1, Б воспринимается Мгновенно и продолжает видеться неизменно, иллюстрирует Действие этого стимульного фактора - крест состоит из качественно одинаковых элементов.

3. Продолжение

Чем больше элементы в зрительном поле оказывается в местах, соответствующих продолжению закономерной последовательности, т. е. функционируют как части знакомых контуров, тем с большей вероятностью они организуются в единые целостные образы. На рис. 2, Б факторы близости и сходства остаются теми же, что и на рис. 2, А, однако здесь более отдаленные элементы обладают свойством прдолжеь выступая как части простого целого. Поэтому можно легко организовывать в связанные единицы относительно отдаленные ломаные линии, несмотря на фактор близости.

Рис. 2. А - фактор близости предрасполагает наблюдателя организовать линии в группы. Б - фактор продолжения работает в противовес близ ти, способствуя группировке менее близких линий. В - замкнутость включает возможность группировки близких частей раздельных фигур

4. Замкнутость

Чем в большей степени элементы зрительного образуют замкнутые целые, тем с большей готовностью они будут организовываться в отдельные образы. Это простое логическое развитие принципа продолжения. На рис. 2, В ломаные линии продолжены до соединения друг с другом и образования форм квадратов; такие замкнутые контуры обладают сильным приоритетом в зрительной организации.

Выше мы перечислили объективные, стимульные переменные. Существуют также центральные факторы (смысл, отношение), которые определяют организацию зрительного поля. Строчка букв которую мы приводим ниже, довольно легко распадается на единицы в соответствии со значениями отдельных слов.

Собакаестмясо

Если то же сделать на незнакомом языке, то, естественно, такой организации не произойдет. Очевидно, мы накладываем организацию на сенсорные данные, осмысливая их, и это является результатом научения, а не врожденной перцептивной организации. Смысловая организация не ограничивается словесным материалом. Изображения на рис. 3, по-видимому, имеют небольшой смысл для большинства читателей - просто некое скопление форм и линий. Но как только вам скажут, что рисунки изображают «Солдата с собакой, проходящих за воротами забора» и «Женщину, моющую пол», они сразу превращаются в понятную организацию. Примечательно, что после того, как эти рисунки ассоциируются с конкретными значениями (и поэтому воспримутся определенным образом), становится очень трудно реконструировать их и воспринять как что-то другое.

К настоящему времени физиологическая точка зрения может мало внести в наше понимание описанных законов группировки. Верно, конечно, что формирование контура есть необходимое предшествующее условие всех типов перцептивной организации, и статистические механизмы, описанные Маршаллом и Тальботом, безусловно, имеют к ней отношение. С другой стороны, точка зрения гештальтпсихологии предлагает объяснение почти всех фактов, что неудивительно, поскольку гештальттеория развивалась преимущественно в рамках экспериментальных исследований восприятия. Сходство и близость в перцептивной организации являются прямым выражением факторов, влияющих на величину связывающих сил.
Продолжение контуров и замкнутость могут рассматриваться как выражение закона прегнантности . Роль смысла как организующей силы не затрагивается классической гештальттеорией, которая делает большой акцент на врожденном характере перцептивных процессов.

Рис. 3. Две фигуры, иллюстрирующие влияние значения на перцептивную организацию (обсуждение см. в тексте).

Довольно удивительно, что бихевиористская точка зрения может сказать больше об этих характеристиках организации, чем о других перцептивных феноменах. В соответствии со схемой Халла организмы способны вырабатывать реакции различения на повторно предъявляемые комплексы стимулов, отличающиеся от реакции на компоненты стимулов в другой комбинации. Связь большинства объектов между собой является физическим фактом; из этого следует, что стимулы от объектов будут повторяющимся образом действовать на организм как взаимодействующие комплексы. Маленький ребенок выучивается отдельным реакциям на свою собственную руку, бутылочку, лицо матери как на различимые «целые», и последующее применение словесных обозначений облегчает организацию стимульного множества. Связывающие факторы сходства и близости, способствующие группировке стимульных элементов, становятся основой генерализованных перцептивных навыков . Поскольку связь объектов, с которыми производятся манипуляции, имеет физическую основу, стимулы, близкие в сенсорном пространстве, будут объединяться во взаимодействующие комплексы гораздо чаще, чем те, которые удалены друг от друга. Эта генерализованная тенденция отвечать на соседние части как на «принадлежащие друг другу» приводит к многочисленным ошибкам ребенка: он может схватить башню из кубиков за верхний кубик и очень удивиться, увидев, что только он один окажется поднятым. Подобным образом У многих объектов практического действия ребенка (ложки, застежки, прутья кровати) взаимодействующие части в высшей степени похожи по сенсорным качествам, и это приводит к генерализованной тенденции воспринимать сходные элементы как единые целые. Ребенок делает усердные попытки взять красивый красный цветок с платья матери; ему трудно воспринимать тонкую бечевку как связанную с яркой красной игрушкой, которую он старается притянуть к себе.

ТРАНСПОЗИЦИЯ (ПЕРЕНОС)

Перцептивные формы как интегрированные целые допускают перенос, несмотря на значительные изменения в сенсорных элементах, их составляющих. Известной иллюстрацией тому является мелодическая тема. Временная последовательность тонов, которая неизменно узнается нами как «Милая Аделина», может переходить от струнных к духовым или голосу, из одного ключа в другой и т.п.: даже измененная по ритму, она еще сохраняет свой «целостный характер». Однако этот характер теряется, когда мелодия проигрывается в обратном направлении,- факт, которому теоретики гештальта не уделили достаточного внимания. Подобно этому, квадрат или круг сохраняет свой «целостный характер» вопреки большим изменениям в величине, цвете, точке зрения и т. д. Этот феномен тесно связан как с константностью восприятия, так и с образованием понятий.

Сюда может быть привлечена нейрофизиологическая гипотеза Хебба, хотя, по общему признанию, она спекулятивна по своей природе. Вопреки изменению в характере стимуляции от треугольников разных размеров, вопреки изменению локализации возбудительного процесса в 17-е поле, в 18-м поле могут образовываться соответствующие клеточные объединения, например возбуждение в этом месте (18-го поля) представляет «форму» треугольности. Подобный же аргумент может быть применен к «формам» и в других модальностях, например мелодиям, меняющимся в ключе. Для гештальттеоретиков транспонируемость с легкостью следует из идеи изоморфизма: мозговые процессы, имеющие одну и ту же молярную физиологическую организацию или структуру, сопровождаются восприятием одинаковых форм в феноменальном поле.

Халл обсуждает феномены переноса, в особенности парадокс арпеджио Хамфри, в связи со своей гипотезой взаимодействия. Однако его аргументация не является ни достаточно подробной, ни достаточно убедительной.

ФЕНОМЕН «ОДИН» И «ДВА»

Центральным для гештальтистской точки зрения на перцептивную организацию является принцип прегнантности, в соответствии с которым наши восприятия стремятся быть настолько простыми и «хорошими», насколько позволяют условия стимуляции. Коффка (1935) в связи с этим ставит следующий вопрос: когда контурная фигура с линиями внутри будет выглядеть как «одно», а когда как «два»? Фигура на рис. 4, А воспринимается как «одно» - как прямоугольник, разделенный включенной в него линией. Фигура же 4, Б, напротив, воспринимается как «два» - как две раздельные единицы, приложенные друг к другу боковыми сторонами. Почему это так? Согласно Коффке, «причина ясна: в первом случае общая фигура лучше, чем каждая из двух ее частей, тогда как во втором имеет место обратное». Коффка отклоняет объяснение эмпиристов, что «лучшими» фигуры становятся благодаря практическим манипуляциям (знакомости), ссылаясь на эксперименты Готтшальдта (1926). В этих экспериментах испытуемые повторно знакомились с простыми фигурами типа той, которая приведена на рис. 5, А. Затем им предъявлялись фигуры, подобные той, которая изображена на рис. 5, Б, с просьбой сообщить, что они видят. Хотя знакомая фигура всегда была включена в новую, только в исключительных случаях испытуемые ее замечали. В самом деле, трудно обнаружить знакомую форму, даже если намеренно ее искать. Используя эти результаты как аргументы против обучения восприятию формы, Коффка считает, что эмпиризм есть также с необходимостью элементаризм. Почти любой сравнительный бихевиорист согласится с тем, что дополнение одной стимульной организации к другой представляет нечто большее, чем просто сложение,- взаимодействие приводит к изменению всей ситуации. В приведенном примере следует заметить, что наиболее успешно маскируют простую фигуру те дополнения, которые продолжают ее контуры в прежних направлениях и вызывают ошибочные движения глаз (что в соответствии с физиологической точкой зрения приводит к формированию несовместимых с прежней формой клеточных ансамблей). Дополнительные линии на рис. 5, В не интерферируют с видимой исходной формой, поскольку пересекают исходный контур почти под прямыми углами.

Рис. 4. Одно и два. А воспринимается как одна фигура, разделенная внутренней линией. Б воспринимается как две независимые фигуры, соединенные боковыми сторонами.

ВЫДЕЛЕНИЕ ФИГУРЫ ИЗ ФОНА

Почему, как образно выразился Коффка, мы видим вещи, но не дыры между ними? Когда я протягиваю руку с распростертыми пальцами и смотрю на нее, рука, конечно, выглядит фигурой , вещью, а различные другие объекты в поле зрения становятся бессмысленными слитными в невыразительную аморфную массу, которую мы и называем фоном . В исключительных обстоятельствах мы способны видеть «дыры» так, как если бы они вдруг стали фигурой, например, когда через темную массу скал видится пронзительно яркий кусок голубого неба; однако мы подозреваем, что в таких случаях многие факторы, нормально связанные с фигурами, переносятся на то, что обычно выступает как фон. В обычном видении нашего трехмерного мира имеется целый ряд чисто физиологических факторов, содействующих выделению того, что фиксируется. «Вещь», на которую мы смотрим, видится как единичная, тогда как объекты, расположенные ближе и дальше в поле зрения, выглядят как неясно двоящиеся; аккомодационный механизм настраивается на поверхность вещи, на которую мы смотрим, и это делает зрительно ясным один объект за счет других. Но существует много других сил, обеспечивающих различие фигуры и фона и большинство их наилучшим образом может быть проиллюстрировано на двухмерных формах (возможно, из-за этого передача научных идей в нашей культуре осуществляется большей частью через посредство плоских поверхностей книжных страниц).

Рис. 5. Простая форма А включена в Б и В. Ее очень трудно выделить в Б, время как в В она легко отделяется (эксперименты Готтшальдта, по Коффке, 1935, стр. 126).

В процессе образования фигуры прежде всего находят общее выражение уже изученные нами феноменальные законы группировки . Чем ближе друг к другу элементы, образующие фигуру, тем легче она может быть изолирована. Фактическим доказательством этого может быть то обстоятельство^ что системы звезд, получившие наименования, содержат звезды, расположенные близко друг к другу, и не содержат тех, которые не составляют часть общей конфигурации.

Аналогично чем больше сходство между элементами, образующими фигуру, тем легче она воспринимается как таковая. Другой параметр стимуляции, еще не обсуждавшийся нами как образующий «целостность»,- контраст : при прочих равных условиях чем сильнее контраст между элементами фигуры и фона (либо по яркости, либо по цвету или форме), тем легче образуется фигура. То же справедливо в отношении непрерывности и замкнутости : чем более легко элементы, образующие фигуру, следуют закономерным и зрительно предсказуемым направлениям, чем более они образуют замкнутые пространства, тем с большей легкостью возникают фигуры. Осмысленность является еще одним определяющим фактором. Если просвечивающие между скалами куски неба имеют характер знакомой формы: профиля, животного, привычной геометрической формы,- они с большей готовностью приобретают качество фигуры.

Как правило, большинство «хороших» фигур, подобно черному кругу на белом фоне, сочетает в себе все эти качества организации: части фигуры плотно скомпонованы (близки), в высокой степени сходны и отделены резким контрастом от частей фона; их контуры непрерывны и правильны по форме; кроме того, они представляют привычные формы как целые.
Каковы феноменальные характеристики, различающие фигуру и фон?

Рубин (1915, 1921), используя перевертывающиеся изображения фигуры и фона, подобные тем, которые приведены на рис. 6 и 7, выделил следующие различия.

1. Части фигуры имеют характер объекта или «вещи» , фон же относительно аморфен и имеет характер материала или субстрата.

2. Части фигуры кажутся лежащими феноменально ближе к наблюдателю, чем фон; хотя этот пространственный эффект не первый по значению, он вполне отчетлив, так что фигура кажется лежащей поверх фона. В самом деле, когда обратимые фигуры перевертываются, нередко возникает впечатление движения назад и вперед в третьем измерении.

3. В соответствии с этим пространственным эффектом фон кажется непрерывно простирающимся за фигуру , приводя к тому, что Коффка называл «двойственной репрезентацией». Так, часть географического поля, представляющаяся нам как фигура, в психологическом поле выступает дважды: один раз как поверхность фигуры и второй - как (подразумеваемая) поверхность фона.

4. Контуры воспринимаются принадлежащими фигуре, а не фону . Это еще одно отчетливое впечатление, которое возникает при восприятии перевертывающихся фигур (см. рис. 6). Хотя каждый контур является общим для обеих возможных фигур, он как бы «прилипает» к той части поля, которая выступает в данный момент как фигура.

Коффка (1935) приводит множество примеров этого эффекта, высказывая мнение о том, что эта «односторонность» контуров является важным аспектом формообразующих процессов в восприятии.

Рис. 6. Иллюстрация двойственного изображения меняющихся фигуры и фона

Выводы Рубина получили подтверждение и развитие в работах Уивера (1927). Используя черные фигуры на белом фоне и ограниченное время экспозиции (при помощи тахистоскопа Доджа), он дополнительно обнаружил, что

5. В то время как фигура имеет вполне определенную локализацию в пространстве и структуру поверхности , фон плохо локализован и обладает поверхностью «пленки». Уивер нашел также, что при постепенном увеличении длительности экспозиции различные характеристики фигуры (контур, форма, Уступы и т. д.) обнаруживаются с различным успехом. Становление контура является необходимым условием любого феноменологического опыта в отношении фигуры. Кроме того, как уже отмечалось, восприятие фигуры облегчается наличием «хорошей» формы, а также фактором осмысленности (Эренштейн, 1930). Особенно интересным в наблюдениях Рубина (1921) было то, что испытуемые с трудом узнавали конфигурации стимулов, если отношения фигуры и фона были перевернуты. Обычной иллюстрацией этого факта может служить вид знакомой карты, на которой массы воды и земли закрашены противоположным разом, а также рассматривание негативов.

ИЗМЕНЧИВОСТЬ ПЕРЦЕПТИВНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

Упорядоченность и стабильность, накладываемые перцептивными процессами на сенсорные данные, в лучшем случае являются делом времени. Любое сенсорное по; если оно пристально рассматривается достаточно длительное время, начинает изменяться на наших глазах, обнар5 живая свой действительно неоднозначный характер. Когда сенсорная информация нарочито делается двусмысленной, как, например, в случае обращающихся фигур, эта тенденция становится просто более отчетливой. Можно рассматривать любой сенсорный объект как потенциально способный вызывать множественную перцептивную организации В большинстве «нормальных» случаев восприятия один способов организации безраздельно доминирует над остальными благодаря либо врожденным, либо приобретенным механизмам, либо и тому и другому вместе. Когда я смотрю на портрет деда, висящий на стене, имеется крайне высокая вероятность того, что произойдет специфическая организация восприятия и в силу ее высокой вероятности она останется неизменной продолжительное время. Однако даже лицо деда через несколько минут начинает испытывать неожиданные трансформации.

Рис. 7. Изменение отношений фигура - фон. А - поле без дополнительных влияний: появление «вазы» и «лица» почти равновероятно. Б - «ваза» как фигура сделана более вероятной. В - более вероятной фигу, рой сделано «лицо».

Посмотрите пристально некоторое время на рис. 7, А: в отличие от лица деда этот объект с самого начала двусмыслен; первое, что вы видите,- это фигуру, напоминающую вазу, затем что-то похожее скорее на двух полных дам, поглощенных светским разговором, затем снова вазу и т.д. Как сенсорная информация этот зрительный объект почти в одинаковой степени ассоциируется с этими двумя альтернативными организациями. Мы можем специально изменить вероятностные отношения в этой ситуации. Если, как показано на рис. 7, Б, мы придадим вазоподобной области различные метки, что, кроме всего прочего, увеличит ее «вещный характер», то переход ко второму способу организации затруднится. Если же, как это показано на рис. 7, В, мы сделаем осмысленные лица из двух внешних областей, то близнецы возьмут верх над вазой. Эти манипуляции мы производили с самой сенсорной информацией. Но мы можем также изменить перцептивные вероятности, меняя значения, отношения, смысл для наблюдателя. Шафер и Марфи (1943), например, показали, что поощрение и наказание могут надежно определить, какая из двух обращающихся фигур будет восприниматься.

Неоднозначность не ограничивается только альтернативой между двумя конкурирующими организациями. Могут быть созданы такие зрительные ситуации, которые будут вызывать большое число различных перцептивных организаций примерно с одинаковой вероятностью. Майлс (1931) предложил установку, названную им кинефантоскопом: отчетливая тень вращающейся горизонтальной металлической полосы проецируется на экран, и зрительная последовательность, изображенная на рис. 8, повторяется неограниченное время. Наблюдатель может видеть «две руки, протягивающиеся к нему», затем вдруг «две руки, машущие от него», затем «нечто вращающееся по часовой стрелке», после чего «брусок» растягиваемый и сжимающийся», потом опять «машущие к нему руки», затем «дыру в белой простыне, открывающуюся, и вновь закрывающуюся» и т.д. Эти многочисленные возможности легко подвергаются влиянию подсказки: если наблюдатель монотонно повторяет: «машут к...к...к..., машут от...от...от... и т.п.», то характер вос-принимаемого движения обычно подстраивается к такому са-мовнушению. Харроувер (1939) показала, что люди с мозговыми поражениями обычно менее гибки и в меньшей степени подвержены влиянию осмысленной оценки стимульных вероятностей. Она использовала плоские обращающиеся фигуры, подобные тем, которые приведены на рис. 7. Выводы, полученные при этом для стойкости социального восприятия, заслуживают детального экспериментального исследования.

ЯВЛЯЕТСЯ ПЕРЦЕПТИВНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ВРОЖДЕННОЙ ИЛИ ПРИОБРЕТЕННОЙ?

Гештальтисты, постулирующие изоморфизм, склонны приписывать все характеристики восприятия врожденным «полевым» свойствам центральной нервной системы. Бихевиористы, следуя некоему принципу экономии, пытаются найти во всех этих формах поведения признаки научения. Это составляет часть непрерывной и, вероятно, необходимой полемики между нативизмом и эмпиризмом. Однако, как это обычно случается, ответ постепенно оказывается компромиссным - определенные аспекты перцептивной организации врожденно детерминированы, другие являются продуктом жизненного опыта. Как можно исследовать эту проблему? Поскольку перцептивная организация развивается вместе с инструментальным поведением - а в случае приматов, может быть, идет впереди него - и последнее приходится использовать в качестве показателя, возникает не-обходимость задержать перцептивное развитие в период, когда формируются другие способности. В случае животных это означает воспитание их от рождения в полной темноте (если мы желаем изучить зрительное восприятие); в отношении же людей мы должны положиться на случай - иногда с помощью операции возвращается зрение лицам, слепым от рождения.

Хебб (1949) дает наиболее полное описание фактов, имеющих отношение к этой проблеме, и читатель, желающий разрабатывать ее дальше, должен познакомиться с его книгой и цитируемыми в ней источниками (в особенности с обзором Зендена (1932) случаев возвращения зрения лицам, слепым от рождения, и исследованием Райзена (1947) на шимпанзе, выращенных в темноте). Хебб приходит к выводу, что, хотя некоторые свойства перцептивной организации врожденно детерминированы (особенно процессы выделения фигуры из фона), другие свойства, как это может быть показано, являются продуктом длительного периода научения. И как раз к этим последним формам организации он адресует свои нейрофизиологические гипотезы (образование клеточных ансамблей и пр.).

Литература

1. Ehrenstein W. Untersuchungen tiber Figur-Grund und Fragen. «Z. Psychol.», 1930, 117, 339-412.
2. Gottschaldt K. Uber den Einfluss der Erfahrung auf die Wahrnehmung von Figuren. «Psychol. Forsch.», 1926, 8, 261-317.
3. Hebb D. O. The organization of behavior. A neuropsychological theory. N. Y.: Wiley, 1949.
4. Miles W. R. Movement interpretations of the silhouette of a revolving. «Amer. J. Psiyichol.», 1931, 43, 392-405.
5. Richardson H. M. The growth of adaptive behavior in infants: an experimental study at seven age levels. «Genet. Psychol. Monogr.», 1932, 12, 195-359.
6. Riesen A, H. The development of visual perception in man and chimpanzee. Science, 1947, 106, 107-108.
7. Rubin E. Synsoplevede Figurer. Kobenhavn, 1915.
8. Schumann F. Beitrage zur Analyse der Gesichtswahrnehmungen. «Z. Psychol.», 1900, 23, 1-32. 24, 1-33.
9. Senden M. Von Raum-und Gestaltauffassung bei operierten Blindgeborenen vor und nach der Operation. Leipzig: Barth, 1932.
10. Wertheimer M. Untersuchungen zur Lehre von der Gestalt. П «Psychol. Forsch.», 1923, 4, 301-350.
11. Wever E. G. Figure and Ground in the visual perception of form. Amer. J. Psychol., 1927, 38, 194-226.

Термин «конгруэнтность », введенный Ч. Осгудом и П. Танненбаумом, является синонимом термина «баланс» Хайдера или «кон­сонанс» Фестингера.

Концепция конгруэнтности была изложена в 1955 г.

Главное отличие теории Осгуда и Танненбаума от других теорий соответствия :

попытка предсказать изменение отношения (аттитюда), которое произойдет у личности под влиянием стремле­ния установить соответствие внутри ее когнитивной структуры, не к одному, а одновременно к двум объектам, если речь идет о триа­де.

Область практического применения теории - область массовых коммуникаций.

Пример: Р- реципиент, К- коммуникатор, О- информация о каком-либо объекте, предоставляемая коммуникатором реципиенту.

Если реципиент позитивно оценивает коммуникатора, который дает позитивную оценку какому-то явлению, которое сам реци­пиент оценивает негативно, то в когнитивной структуре этого ре­ципиента возникает ситуация неконгруэнтности; два рода оценок - моя собственная и позитивно мною воспринимаемого коммуни­катора - не совпадают.

Согласно Осгуду и Танненбауму, выход из этой ситуации - одновременное изменение отношения реципиента и к коммуникатору, и к объекту.

По терминологии Осгуда и Танненбаума, хайдеровским

«позитивным отношениям» здесь соответствуют - «ассоциативные утверждения», а

«негативным отно­шениям» - «диссоциативные утверждения».

Термины вводятся потому, что методика, которая применяется Осгудом для установ­ления направления изменения отношения, связана именно с изме­рением этих двух типов утверждений.

Методи­ка семантического дифференциала при изучении синестезии, социальных стереотипов и про­веренная в эксперименте Танненбаумом применительно к теории конгруэнтности.

Осгуд опирался на тот факт повседневной жизни, что человек постоянно сталкивается с такой ситуацией, что стимул как некото­рый знак и стимул как некоторый объект никогда не совпадают. Поэтому перед человеком всегда встает проблема, при каких усло­виях стимул-знак вызывает те же самые реакции, что и стимул-объект.

Методика семантического дифференци­ала обеспечивала количественное и качественное индексирование значений при помощи особых шкал и предназначалась для исследования субъективного значения понятий.

Испытуемому предъявляются в виде биполяр­ных прилагательных-антонимов наборы альтернативных ответов, которые представляют собой концы континуума, разделенного на семь ступеней.

Далее при помощи факторного анализа из 12 пар прилагательных были выделены три группы факторов: оценки (хороший-плохой), активности (актив­ный-пассивный), силы (сильный-слабый). Се­мантический дифференциал имеет дело с коннотациями, «метафорическими» значениями.

Методика семантического дифференци­ала помогает измерить отношение испытуемого к социальным объектам. От испытуемого не тре­буется выразить свое отношение к объекту через согласие или не­согласие с предлагаемыми суждениями. Он производит эту оценку сам, при помощи биполярных определений.

Основные идеи:

а) возможность определить место каждого значения в некотором семантическом пространстве: «семантическая диффе­ренциация» и есть последовательное сведение понятия к точке в многомерном семантическом пространстве;

б) возможность вы­числения расстояний между значениями (различие в значении двух понятий и есть функция различий их соответствующих положений в одном и том же пространстве);

в) возможность зафиксировать сдвиг значений слов при вхождении их в словосочетания. Эти принципы теории позволяют использовать методику семанти­ческого дифференциала в контексте теории конгруэнтности.

Переход от идеи семантического пространства к измерению отношений: «Точка в про­странстве, служащая нам операциональным определением значе­ния, имеет два основных свойства - направление от начальной точки и расстояние от начальной точки (качество и интенсивность значения соответствен­но)».

В отличие от теорий Хайдера и Ньюкома теория Осгуда и Танненбаума делает два предположения, которые позволяют прогно­зировать исходы дисбалансных состояний.

1. Дисбаланс в когнитивной структуре Р (в его аттитюдах) зависит не только от общего знака отношения Рк К и К к О, но и от интенсивности этого отношения. Отношение м.б «+», но различным по степени (можно что-то или кого-то «сильно любить», про­сто «любить» и т.д.). Различная ин­тенсивность отношения может привести к возникно­вению «неконгруэнтных ситуаций». Логично в этом случае ввести процедуру измерения именно этой интенсивности отношений и использовать методику се­мантического дифференциала.

2. Восстановление баланса м.б достигнуто не только за счет изменения знака отношения Р к одному из членов триады, но и путем изменения и интенсивности, и знака, причем одновременно к обоим членам триады. При этом величина изменения в каждом случае будет обратно про­порциональна интенсивности отношения (чем более ин­тенсивно отношение Р к О, тем меньше оно изменится при «возвращении» системы в конгруэнтное со­стояние).

Пример : допустим, что Р не расположен к К, и оценим силу его негатив­ного отношения в 3 единицы (-3). Вместе с тем Р достаточно хорошо относится к О (+2). Если теперь Р (реципиент, воспринимающий сообщение комму­никатора) услышит, что К утверждает что-то положительное от­носительно О, то для Р возникает неконгруэнтная ситуация.

По Осгуду, Р будет стремиться выйти из этой ситуации, одновремен­но изменяя свое отношение и к К, и к О. При этом снизится степень «положительности» в отношении к О, но также снизится и степень «отрицательности» в отношении к К. Оконча­тельный баланс будет достигнут лишь при условии одинакового («выравненного») отношения Р к К, и к О как по знаку, так и по интенсивности.

Изменение отношения Р к О должно «сдви­нуться» на 3 единицы, а отношение Р к К- на 2 единицы, причем направление этих изменений будет таково, чтобы значе­ния, выражающие эти отношения, сближались. Таким образом, значения обоих отношений уравнялись и конгруэнтная ситуация восстановлена.

В теории Осгуда и Танненбаума разработаны и более сложные формулы, которые дают возможность подсчета величины и направ­ления изменения отношения как для ассоциативных, так и для дис­социативных утверждений. В основу всех измерений положена методика семантического дифференциала.

Экспериментальная проверка (Танненбаума):

Группе испытуемых было предложено 3 источника информации (К): профсоюзные лидеры, газета «Чикаго трибюн», сенатор Р. Тафт. Были измерены по шкалам семантического диф­ференциала отношения студентов к этим источникам. Далее были предложены 3 темы для выражения своего отно­шения к ним: легализованные азартные игры, проект сокращения срока обучения в колледжах, абстрактное искусство. В первой се­рии эксперимента все испытуемые формулировали свое отноше­ние к трем названным проблемам, и это отношение также замеря­лось по методике семантического дифференциала. Через месяц - во второй серии эксперимента - испытуемым были прочитаны вымышленные статьи, якобы исходящие от трех различных источ­ников информации и содержащие в себе со­вершенно различную оценку трех названных явлений. После этого снова измерялось отношение испытуемых ко всем трем сюжетам и выявлялось, насколько и в какую сторону изменились оценки по сравнению с полученными в начале эксперимента, т.е. «независи­мо» от источников информации. Фактические данные эксперимента (т.е. «сдвиг» в отношениях как к проблемам, так и к источникам информации) и данные, полученные при подсчете по формуле, в основном совпали, что дало основание Танненбауму сделать вы­вод о пригодности модели Осгуда для прогноза.

Трудности:

1. Все теории соответствия страдают неточными определениями своих основных понятий.

2. Рыхлость исходных понятий ведет к достаточно уязвимым моделям объяснения, при помощи которых интерпретируются факты. Те­ории соответствия не могут предложить сколько-нибудь строгих моделей объяснения. Психологический механизм воз­никновения несоответствия остается не объясненным в тер­минах психологической науки, наличие его лишь конста­тируется при апелляциях к жизненному опыту.

3. Случаи построения моделей, к которым прибега­ют авторы теорий соответствия, оказываются сверхупро­щениями. Когнитивная структура индивида представлена не более чем 3 элементами, и переход к более сложной нигде не проработан.

Критика Д. Катца: отмечал слабую связь теорий соответствия с про­блемами мотивации, сужение фокуса рассмотрения когнитивных проблем до проблемы когнитивного конфликта.