Слово о полку игореве - Ярославна — продолжение фольклорных традиций в образе. "слово о полку игореве" и древнерусская литературная традиция
Библиография
"Золотое слово русской литературы"
"Слово о полку Игореве" представляет собой вечно цветущий ствол, протягивающий тяжелые от плодов ветви в будущее…
Из памятника старины оно превращается в живое достояние созидательной культуры.
П. Антокольский
Около восьми веков назад, в 1187 году, было создано " Слово о полку Игореве" - гениальное произведение древнерусской литературы. Протёкшие столетия не приглушили его поэтического звучания и не стёрли красок. Интерес к " Слову о полку Игореве" не только не уменьшился, но и становится всё более и более широким, всё более и более глубоким.
Почему же так долговечно это произведение, столь небольшое по своим размерам? Почему идеи " Слова" продолжают волновать нас?
"Слово о полку Игореве" проникнуто большим человеческим чувством - тёплым, нежным и сильным чувством любви к родине." Слово" буквально напоено им. Это чувство сказывается и в том душевном волнении, с которым автор " Слова" говорит о поражении войск Игоря, и в том, как он передаёт слова плача русских жен по убитым воинам, и в широкой картине русской природы, и радости по поводу возвращения Игоря.
Вот почему значение " Слова" так велико было всегда. Призыв его к защите родины, к охране мирного труда её народа звучит и в наши дни с неослабеваемой силой.
слово князь игорь литература
Значение "Слова" особенно велико для нас ещё и потому, что оно является живым и непререкаемым свидетельством высоты древнерусской культуры, её самобытности и её народности.
Я выбрал эту тему, потому что, по моему мнению, она актуальна в наши дни и интересна в историческом отношении." Слово о полку Игореве" давно тревожит умы и сердца людей разных профессий не только во всех уголках нашей страны, но и за рубежом. Создано множество профессиональных и любительских переводов "Слова", немало исследовательских работ на эту тему.
Но в то же время это величайшее произведение древнерусской литературы до сих пор остаётся не до конца изученным, - так как нами отнюдь не хорошо исследована та историческая почва, на которой вырос этот, по выражению исследователя "Слова" П. Антокольского, " вечноцветущий ствол".
"Слово о полку Игореве" интересно ещё и тем, что является первым в своём роде достижением мысли народной, гражданской, патриотической. Оно не только голос неизвестного автора, но и глас народный - голос народа, уставшего от бесконечных распрей и междоусобиц князей." Слово" - призыв к единению. Уже этим оно заслуживает детального, подробного изучения.
И, наконец, меня всегда интересовала древнерусская литература, и в частности " Слово о полку Игореве" - ярчайшее и интереснейшее произведение.
Русь времени "Слова о полку Игореве"
"Слово о полку Игореве" с гениальной силой и проникновенностью отразило главное бедствие своего времени - отсутствие политического единства Руси, вражду князей между собой и, как следствие, слабость её обороны от всё усиливавшегося нажима южных кочевых народов и восточных соседей Руси.
Причиной разъединения Руси были развивающиеся феодальные отношения. Образуется множество феодальных "полугосударств" - княжеств, враждовавших между собой, оспаривавших друг у друга владения. Единое в Х - начале ХIвеков древнерусское государство в ХIIвеке распадается окончательно.
Первой обособилась Полоцкая земля, оставшаяся во владении Изяслава. Это впоследствии привело к нескончаемым междоусобным войнам между полоцкими князьями и остальными русскими князьями - потомками Ярослава Мудрого.
После смерти Ярослава Мудрого началось дальнейшее разделение русской земли. По завещанию Ярослава его старший сын Изяслав получил Киев, следующий, Святослав, - Чернигов, Всеволод - Переяславль, Игорь - Владимир Волынский, Вячеслав - Смоленск. В конце ХIвека Черниговское княжество окончательно закрепляется за сыном Святослава Ярославича - Олегом и его потомством.
Это обособление Черниговской земли и закрепление её за потомством Олега Святославовича явилось таким же трагичным, как и закрепление Полоцкой земли за потомством Всеслава Полоцкого. Олег Святославович всю жизнь враждовал с Владимиром Мономахом, а впоследствии раздоры Ольговичей и Мономаховичей наполняют своим шумом весь ХIIи первую половину ХIIIвека. Автор " Слова" прозвал Олега Святославича Олегом Гориславичем, правильно указав в нём одного из тех князей, от которых " сьяшется и растяшеть усобицами" Русская земля.
Обособление отдельных земель как наследственных княжеских владений было признано при Владимире Мономахе на Любечском съезде князей (1097 год): " Каждо да держит отчину свою" (пусть каждый владеет землёй отца).
Но решение Любичского съезда, признавшего разделение Русской земли, не привело даже к временному соглашению князей, и тотчас же было нарушено. Один из князей, Василько Теребовльский, был вероломно схвачен двумя другими и ослеплен. Вновь начались княжеские раздоры. Призывая к единению, киевский народ обратился к Владимиру Мономаху со словами: " Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозете погубити Русьскые земли. Аще бо взмете рать межю собою, погании имуть радоватися, и возьмуть землю нашю, иже веша стяжали отци ваши и деди ваши трудом великим и храбрьством, побарающе по Русьскей земли, ины земли приискываху, а вы хочете погубити землю Русьскую". Призыв народа к единению звучал на устах у каждого поколения русских людей, в каждом княжестве, в каждом городе.
Галичина, Рязань, Смоленск, Владимир волынский, Владимир Залесский, Ростов, Новгород - все эти областные центры решительно стремятся к политической самостоятельности, уходят из орбиты влияния слабеющего киевского "золотого стола", замыкаются в своих местных интересах, вступают в борьбу друг с другом. Князья забывают про "сё великое" и погрязают в бесконечных братоубийственных войнах. Отходят в прошлое времена политического единства и внешнего могущества Руси.
Междоусобная борьба князей была осложнена нависшей над Русью половецкой опасностью. Половцы, народ тюркского происхождения, заняли степи между Волгой и Днепром ещё в середине XI века. Они представляли собой настолько мощную военную силу, что не раз угрожали самому существованию Византийской империи, которой приходилось обращаться за помощью к русским князьям.
Русским князьям удавалось одержать крупные победы над половцами. Но их внезапные набеги уничтожали сельское хозяйство, разоряли мирное население русских сёл и городов. Бескрайнее "дикое поле", "страна незнаема" была готова поглотить в приливах и отливах многочисленные очаги русской культуры. Волны степных набегов разбивались о стойкое сопротивление отдельных княжеств. Часть половцев оседала на пограничных землях под именами "ковуев", "своих поганых". Но раздоры русских князей были удобны для новых вторжений. Князья призывали половцев себе в помощь, расшатывая тем самым веками слагавшиеся здания русской независимости.
Так эпоха феодальной раздробленности, естественная в историческом развитии всех народов, неожиданно приобрела острый, трагический характер из-за страшной половецкой опасности.
Во времена создания "Слова" не было недостатка в энергичных и способных князьях. Беда Руси заключалась в том, что деятельность их не была согласована, князья по-разному понимали свои задачи, стремясь в первую очередь к укреплению своего княжества. Вместе с тем на каждого из князей, стремившихся к единству Руси, находилось до десятка тех, что забывали всё и вся ради достижения эгоистических целей, головой пробивших дорогу к "золотому столу".
Выразителем идеи объединения Роной земли явился автор "Слова о полку Игореве".
Русь в XII веке
События русской истории, предшествование походу князя Игоря Святославича Новгород-Северского
Большинство феодальных усобиц было связано с враждой Мономаховичей и Ольговичей. И те и другие постоянно пользовались помощью половцев в походах на соседние русские княжества. Особенно часто к помощи половцев обращались черниговские Ольговичи, искавшие союза и мира с беспокойным населением смежных им степей. И эта половецкая "помощь", как и самостоятельные походы половцев, стала с конца XI века жестоким народным бедствием. Особенно усиливаются набеги в 70х годах XII века, когда по выражению летописца, начинается "рать без перерыва".
Русские князья имели к тому времени опытных и закаленных в боях воинов, составляющих основное ядро их войска - дружину. Кроме дружин князья в случае необходимости могли собрать многочисленное войско из крестьян и горожан. На границах со степью стояли заставы; в самой степи находились русские "сторожа" - разведчики, следившие за передвижениями кочевников.
Русское войско в XII в., было в основном конным; оно было очень быстрым в движениях, выработало искусную тактику борьбы с кочевниками. Русские походы в степь предпринимались по преимуществу весной, когда истощенные на скудном зимнем подножном корму кони половцев оказывались гораздо слабее коней русского войска. В бою русские войска умели действовать сложными построениями, были стойки и бесстрашны. Вооружение дружинников составляли мечи, сабли, луки, иногда шестоперы. Кроме того, они имели копья - оружие хотя и легко ломавшееся, но незаменимое в первой стычке с врагом. Дружинники имели прочные булатные шлемы и кольчуги, появившиеся на Руси раньше, чем Западной Европе. Вооружение простых воинов было проще - копья, топоры. Тяжёлые, накалявшиеся на солнце шлемы и брони обычно надевались перед самым сражением.
Начавшийся в 70х годах XII столетия особенно сильный натиск половцев разбивается об ответные походы русских. После ряда поражений половцы объединяются под властью хана Кончака. Половские войска получают единую организацию и хорошее вооружение. Разъединенная раздором Русь лицом к лицу столкнулась с сильным и, главное единым войском кочевников.
Под влиянием половецкой опасности, как впоследствии под влиянием опасности монголо-татарской, зреет идея единения. В 80х годах XII века делается попытка примирения Ольговичей и Мономаховичей. Ольговичи рвут со своей традиционной политикой союза со степью. Очень важную роль в этом играет Игорь Святославич, князь Новгород-Северский.
Вначале Игорь - типичный Ольгович. Ещё 1180 году половцы деятельно помогали ему. Наголову разбитый Рюриком Киевским у Долобска вместе со своими союзниками-половцами, он вскочил в ладью со своим будущим врагом Кончакос и успел скрыться от погони киевского князя.
Одержав победу, Рюрик своеобразно воспользовался её плодами. Не оставил на великом княжении Святослава Всеволодовича, а себе взял все остальные города киевской области. Неизвестно, на каких условиях уступил Рюрик "золотой стол". Но скорее всего, одним из этих условий был отказ от союза с половцами Ольговичей и их согласие на действие против половцев вместе с другими русскими князьями. В ближайшие годы Рюрику и Святославу удается широко организовать союзные походы русских князей на степь.
Обязательства феодального главы всех Ольговичей - Святослава Киевского - распространились и на Игоря, его двоюродного брата, находящегося у него в феодальном подчинении. Он решительно рвёт со своей старой политикой и становится ярым противником половцев.
Несмотря на то, что политика Ольговичей претерпела резкие изменения ещё с самого начала 80х годов, Игорю не сразу удалось участвовать в походе против Кончака, своего бывшего союзника. В 1183 году объединёнными усилиями русских князей под предводительством Святослава Всеволодовича половцы были разбиты. Было взято 700 пленников, захвачены военные машины, отбиты русские пленные, попал в плен хан Кобяк Карыевич. В этом походе Игорь не участвовал. Он ходил самостоятельно и разбил половецкого хана Обовла Костуковича. В 1184 году Святослав с русскими князьями вновь разбивает половцев. Захвачен в плен был "басурман", стрелявший "живым огнём". Половцы были устрашены, и опасность, казалось бы надолго отведена от Русской земли. Однако Игорь Святославич не смог участвовать и в этом походе, он начался весной и гололедица не дала конному войску подоспеть вовремя. Когда Игорь, несмотря ни на что, хотел всё же идти на соединение со Святославом Всеволодовичем, дружина сказала ему: "Княже! Потьскы (по-птичьи) не можем перелетети; се к тебе приехал муж от Святослава, а сам идеть в неделю (в воскресенье) ис Кыева, то како можеши, постигнути?"
По-видимому, князь тяжело переживал неудачу: ему не удалось участвовать в победе и доказать своей преданности союзу русских князей против половцев. Вот почему в следующем, 1185 году, "не сдержав уности" он бросается в поход против половцев.
Окрылённый победами Святослава, Игорь ставит себе безумную смелую задачу - с немногими собственными силами "поискать" старую черниговскую Тмуторокань, когда-то подвластную его деду Олегу Святославичу ("Гориславичу"), дойти до берегов Чёрного моря, уже почти сто лет закрытого для Руси половцами.
Но последствия этого похода оказались плачевными: они свели на нет все усилия Святослава Всеволодовича и надолго "открыли ворота" на Русскую землю половцам.
Поход князя Игоря Святославича Новгород-Северского
Поход князя Игоря Святославича 1185 года рассказан в двух летописях. Более обширный рассказ сохранился в Ипальевской летописи (составлен южным летописцем), другой, более сжатый, - в Лаврентьевской (он составлен во Владимире Суздальском). Вот как на основании рассказов летописей можно представить себе поход Игоря.
Не уведомив своего феодального главу Святослава Всеволодовича 23 апреля 1185 года, во вторник, Игорь Святославич Новгород-Северский, его сын Владимир Путивльский, племянник - князь Святослав Ольгович Рыльский вместе с присланными от Ярослава Всеволодовича Черниговского во главе с Ольстином Олексичем дружинами ковуев выступили в далёкий степной поход на половцев. Откормленные за зиму тучные кони шли тихо. Игорь ехал, собирая свою дружину.
В походе у берегов Донца 1 мая, когда день клонился к вечеру. Их застигло затмение, на Руси считавшееся предзнаменованием несчастья. Но Игорь не поворотил коней. Он сказал своим боярам и дружине: "Братья и дружино! Тайны божия никто не весть, а затмению творець бог и всему миру своему. А нам что створить бог, - или на добро, или на зло, - а то же нам видити." Сказав тат Игорь переправился через Донец. У Оскола Игорь два дня поджидал своего брата Всеволода, шедшегоиным путем от Курска. От Оскола пошли дальше, к реке Сальнице.
Застигнуть половцев врасплох не удалось: русские "сторожа", которых послали ловить "языка", донесли что половцы вооружены и готовы к бою. Но Игорь сказал: "Оже ны будет не бившися возвратиться, то соромъ ны будеть пущи смерти, но как оны бог дасть". Согласившись, русские не стали на ночлег, а скакали всю ночь. На следующий день в обеденное время (тогда обедали рано) русские встретили половецкие полки. Половцы отправили назад свои вежи (крытые телеги), а сами, собравшись "от мала до велика", выстроились на той стороне реки Сюурлия. Войска Игоря выстроились в шесть полков. По обычаю того времени князь сказал краткое ободряющее слово: "Братья, сего мы искали, а потягнем". Посередине встал полк Игоря, справа - полк Всеволода, слева - полк Святослава Рыльского, впереди - полк сына Игоря, Владимира, и полк черниговских ковуев. Отборные стрелки из всех полков стали впереди строя. Половцы выстроили своих стрельцов. Дав залп из луков, они бежали. Бежали и те половецкие полки, что стояли вдалеке от реки. Передовые полки черниговских ковуев и Владимира Игоревича погнались за ними. Игорь и Всеволод шли медленно, сохраняя построение. Русские овладели вежами половцев и захватили пленных.
На следующий день, с рассветом, половецкие полки, "ак борове", то есть подобно лесу, стали неожиданно наступать на русских. Игорь не поворотил полки.
Трое суток медленно пробивался Игорь к Донцу со своим войском. В бою он был ранен в правую руку. Оттеснённые от воды воины и кони изнемогали от жажды. В русских полках было много раненых и мёртвых. Первыми дрогнули ковуи.
Игорь поскакал к ним, сняв шлем, чтобы быть узнанным, но не смог их задержать. На обратном пути, изнемогая от раны, он был схвачен половцами на расстоянии полёта стрелы от своего войска. Он видел, как жестоко бьется его брат Всеволод во главе своего войска и. по словам летописи, просил у бога смерти, чтобы не видеть его гибели.
Всеволод, несмотря на мужественное сопротивление, также был взят в плен. Пленных князей разобрали по рукам половецкие ханы. Игоря взял на поруки его бывший союзник Кончак. Из всего русского войска спаслось лишь 15 человек. А ковуев и того меньше. Прочие же утонули в море (морем в летописи могло быть названо и озеро, большое пространство воды).
В то время Святослав Всеволодович Киевский, решив идти на половцев к Дону на всё лето, собирал воинов на севере своих владений. На обратном пути он услышал, что его двоюродные братья пошли на врага, утаясь от него, и "не любо бысть ему". Подходя на ладьях к Чернигову, он узнал о поражении Игоря; узнав об этом, он "глубоко вздохнул", "утер слёзы" и сказал: "о люба мои братья и сынове и мужи земле Русское! Дал ми бог притомити поганыя, но не воздержавшее уноси (юности) отвориша ворота на Русскую землю. Воля господня да будеть о всём. Да како жаль ми бяшеть на Игоря (как мне раньше было досадно), тако ныне жалую больше (так теперь больше жалею) по игоре брате моемь" Это и есть "злато слово со слезами смьшано" Святослава. "Слово" передаёт его несколько иначе, но самый смысл и тон его скорбного упрёка в летописи и "Слове" одинаковы.
В этих словах Святослава точно определены последствия поражения Игоря. Святослав "припомнил поганых" в своём походе 1184 года, а Игорь свёл на нет все усилия "отворив ворота" половцам на русскую землю.
А "поганые" половцы, "взяша гордость велику" и собрав весь свой народ, ринулись на Русь. Между половецкими ханами возникла распря: Кончак хотел идти на Киев отомстить за своего деда Шарукана и Боняка, потерпевших там поражение в1106 году, а Гза предлагал пойти на Семь, "где ся остале жены и дети: готов полон нам собран; емлем же городы без опаса" И так разделились надвое. Кончак пошёл к Переяславлю Южному, осадил город и бился там весь день.
В Переяславле тогда княжил Владимир Глебович. Он был "дерзк и крепок к рати", выехал из города и бросился на врага. Но из дружины выехать за ним дерзнуло немного. В битве князь был ранен тремя копьями. Тогда из города подоспели прочие и отбили его. Владимир Глебович послал сказать Святославу Киевскому, Рюрику и Давыду Ростиславичам: "се половьци у ми, а помозити ми".
Но между войсками Рюрика и Давыда произошли разногласия, смоленские дружины "стали вечем" и отказались идти в поход. Давыд со своими "смольянами" отправился назад, а Святослав и Рюрик поплыли по Днепру против половцев. Половцы, услышав об их приближении, отступили от Переславля и на обратном пути осадили город Римов. Во время осады рухнула часть стены (две городни) вместе с людьми. Часть осажденных вышла на вылазку и избегла плена.
Остальных взяли в плен либо убили. Между тем хан Гза опустошил землю вокруг
Гравюра В.А. Фаворского.
Гравюра В.А. Фаворского.
Путивля, сжёг много сёл и острог. Но самого города, который был укреплён деревянными стенами на высоких земляных валах, он взять не смог. Там, как мы знаем из "Слова", спасались в отсутствие Игоря его жена, Ефросинья Ярославна.
В плену Игорь Святославич пользовался относительным почётом и свободой. К нему было приставлено 20 сторожей, которые не мешали ему ездить и слушались его, когда он куда-либо их посылал. Он ездил со своими слугами на соколиную охоту и даже вызвал к себе из Руси священника для отправления церковной службы.
Половец Лавр, судя по имени крещёный, предложил князю бежать. Тот отказался идти не "неславным путем", но обстоятельства вынудили его к бегству: сын тысяцкого и конюший, находившиеся с ним в плену, сообщили, что возвращающиеся от Переяславля половцы намерены перебить всех русских пленных.
Время для побега было выбрано вечернее - при заходе солнца. Игорь послал к лавру своего конюшего, веля перебираться на ту сторону реки с поводным конём. Половцы, стерегшие князя, "напились бяхуть кумыса", играли и веселились, думая, что князь спит. Помолясь и взяв с собой крест и икону, Игорь ушёл из своей вежи. Он перебрался через реку, сел там на коня и тайно переехал через половецкие вежи. Одиннадцать дней добирался Игорь до пограничного города Донца, убегая от погони. Приехав в Новгород Северский, князь вскоре пустился в объезд - в киев и Чернигов, и всюду был встречен с радостью. По-видимому, это случилось в сентябре 1185 года.
В 1187 году из плена вернулся сын Игоря - Владимир. Он был с женой и "с дитятем" и здесь, на Руси, был венчан по церковному обряду. Когда из плена вернулись остальные князья - не ясно.
Последствия поражения Игоря ещё долго давали себя чувствовать Руси. Половцы беспрерывно тревожили Русь своими набегами. Русские князья довольно часто организовывали походы против них.
В 1196 году умер брат Игоря - Всеволод Буй Тур. Летописец отметил его смерть некрологической характеристикой, в которой восхвалял его удаль, доброту и "мужественную доблесть".
Вскоре, в 1198 году, умер и Ярослав Всеволодович Черниговский - брат Святослава Киевского, скончавшегося за четыре года перед тем - в 1194 году. На место Ярослава в Чернигове стал князем Игорь Святославич. Он княжил недолго: через четыре года (в 1202 году он умер, и о его княжении мы ничего не знаем.
От Игоря осталось шесть сыновей. Со смертью Романа Мстиславича Владимиру удаётся сесть на княжение в Галиче. Своему брату Святославу он добывает Владимир Волынский, а Роману Игоревичу даёт Звенигород.
Игоревичам не удалось удержать Владимир волынский. В Галиче они вступают в борьбу с боярством. Боярству в1211 году удалось одержать верх, и трое Игоревичей были повешены, в том числе и один из участников похода 1185 года - Святослав Игоревич. Вскоре умер и старший сын Игоря - Владимир (в 1212 году). Когда умер Олег, третий из сыновей Игоря, участвовавший в походе, не известно. Такова была судьба участников похода Игоря Святославича Новгород-Северского.
Время создания "Слова о полку Игореве"
"Слово о полку игореве" было создано вскоре после событий похода. Оно написано под свежим впечатлением от этих событий. Это не историческое повествование о далёком прошлом, а отклик события своего времени, полный ещё не притупившегося горя.
Автор "Слова" обращается в своём произведении к современникам, которым эти события были хорошо известны. Поэтому "Слово" соткано из намёков, напоминаний, из глухих указаний на то, что было ещё живо в памяти каждого читателя - его современника.
Есть и более точные указания на то, что "Слово" о полку Игореве " было создано вскоре после описываемых в нём событий. В 1196 году умер Всеволод Святославич, в 1198 году Игорь сел на княжение в Чернигове, перед тем не раз ходил на половцев вновь, но всё оставалось без упоминаний о "Слове". Не упомянуты и другие события русской истории, случившиеся после 1187 года. В частности, автор в числе живых князей называет Ярослава Осмомысла Галицкого; к нему автор обращается с призывом "стрелять" в Кончака "за землю Руськую, за раны Игоревы, буего Святьславича". Отсюда ясно, что "Слово" было написано не позднее 1187 года, не могло быть написано и ранее, так как заканчивается "славой" молодым князьям, в том числе и Владимиру Игоревичу, вернувшемуся из плена только в том же, 1187 году. Поэтому считается, что "Слово" о полку Игореве" написано в 1187 году.
Вопрос об авторстве "Слова о полку Игореве"
Безусловно, автор "Слова" - современник этих событий. Он знает, Что во время битву ветер дул со стороны половцев, и южные ветры действительно характерны для местности проведения боя весной и летом, знает о расположении дворца Галицкого князя, о русских поселения на Дунае. Он разбился в политическом положении отдельных русских княжеств. Язык "Слова" - язык, несомненно второй половины 12-го века. Археологически точны описания оружия и одежды.
Так, в XIX веке была высказана гипотеза об авторстве премудрого книжника Тимофея. Но книжники толковали священные писания, а в "Слове" несколько раз упоминаются языческие боги. Летописи Тимофея характеризуются одной стороной: "рождение - смерть", в них нет образности и языкового богатства "Слова". Эта гипотеза почвы под собой не имеет.
По гипотезе Югова и Фёдорова считается, что автор - очевидец, участник событий (например, Игорь, Всеволод, Владимир, половец Лавр, тысячник Рагуил).
Исследователь "Слова" И. Шкляревский выдвинул версию о том, что автор был ловчим либо сокольничим при княжеском дворе (в то время должность весьма почётная).
Б. Рыбаков открыл имя Петра Бориславича. Он был летописцем Рюрика, выполнял дипломатические миссии и, что немаловажно, создал летопись, где с народной точки зрения рассматривал княжеские распри и раздоры.
Кто бы он ни был, на основе анализа текста "Слова" мы можем составить его приблизительную характеристику.
Автор поимённо называет всех князей, все имена - реальны. В обращениях чувствуется, что многих из них он знает лично: "А ты, Романе, и ты, Мстиславе…". В упрёках князьям - голос достойного и знающего себе цену человека.
В "Слове" можно увидеть странный симбиоз христианства и язычества. Так, Ярославна обращается к Днепру, Ветру, Солнцу с языческой мольбой. Игорю дорогу к отчему "золотому столу" показывает Бог, и вместе с тем помогает природа: Донец, птицы (сороки, дятлы). Автор упоминает языческих богов (например, Желю и Карну - Богинь загробной жизни).
Скорее всего, когда автор писал "Слово", он был уже "в летах". Этика того времени не позволила бы юноше так обращаться к старшим по возрасту и положению. Кроме того, Бориса он называет "молодым", а утонувшего в Стугне Ростислава, брата Мономаха - "юным". Так о ровесниках не говорили.
Автор создал природу "Слова" полузрячей: с одной стороны, безымянную, тревожно-безликую, а с другой, конкретную и поименную. Травы и деревья у него безымянные: "Древо в тоске приклонилося", "древо лист не к добруобронило", "никнет трава от жалости", "на кровавой траве", "зашумела трава". Лишь однажды упоминается тростник, да в плаче Ярославны - ковыль. А монахи были травниками, не говоря уже о ведунах, волхвах, колдунах - травниках и "аптекарях". Конкретные названия трав прорвались бы в "Слово", как это случилось с птицами и животными.
Птицы в "Слове" упоминаются 54 раза: орлы, лебеди, вороны, вороны, галки, ястребы, кукушки, чайки, дятлы, соловьи… То же и с животными. Они вполне реальны и конкретны. Но в то же время не упоминаются северные животные, например, медведи, кабаны. А вот рыбы, не смотря на всю любовь автора к воде не упомянуты. Хотя названия рек - Днепр, Дон, Дунай, Стунга, Каяла, Двина, Донец… - употребляются 23 (!) раза.
Гравюра В.А. Фаворского.
1. "Слово о полку Игореве" - призыв к единению.
"Слово" было непосредственным откликом на события похода Игоря. Оно было призывом к единению перед лицом страшной внешней опасности. На примере поражения Игоря автор показывает печальные последствия политического разъединения Руси.
"Слово о полку Игореве" не только повествует о событиях похода Игоря Святославича - оно даёт им оценку и представляет собой страстную и взволнованную речь патриота, то обращающегося к событиям живой современности, то вспоминающего дела седой старины. Эта речь - то гневная, то печальная и скорбная, но всегда полная веры в родину, полная гордости ею, уверенности в её будущем.
Автор постоянно обращается к читателям, называет их "братия", точно видит перед собой. Он знакомит их с личностями настоящего и прошлого, вводит читателя в тревожную обстановку похода прерывает самого себя восклицаниями скорби. Всё это создаёт впечатление его близости к слушателям.
Жанр "Слова" трудно определить. Оно, без сомнения, написано автором, но автор чувствует свою связь с устным словом, с устной поэзией. Трудно сказать, предназначалось ли оно для произнесения вслух как речь или для пения. Если это речь, то она имеет всё же сходство с песней; если песнь, то она близка к речи. Ближе определить жанр "Слова" не удаётся. Написанное, оно сохраняет всё обаяние живого, устного слова - горячего, убеждающего, полного самой искренней, задушевной и сердечной любви к родине.
Подлинный смысл "Слова" заключается, конечно, не только в попытке организовать тот или иной поход, но и в том, чтобы объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить вредные феодальные представления, настроить общество против поисков князьями личных "славы" и "чести", отмщения ими личных "обид". Задачей "Слова" было не только военное, но и идейное сплочение всех лучших русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли.
2. Образ русской земли в "Слове о полку Игореве"
"Слово о полку Игореве" посвящено всей Русской земле в целом. Героем является не какой-нибудь из князей, а русский народ, Русская земля. Образ Руси в произведении - центральный. Автор рисует обширные пространства Русской земли и ощущает родину как единое целое.
Едва ли существует в мировой литературе другое произведение, в котором были бы одновременно втянуты в действие такие огромные географические пространства. Вся Русь находится в поле зрения автора, введена в круг его повествования.
Обширные пространства родины объединяются гиперболической быстротой передвижения в нем действующих лиц и одновременностью действия в разных её частях: "девицы поють на Дунаи - вьються голоси до Киева".
Грандиозностью отличается пейзаж "Слова", всегда взятый как бы в движении и конкретный: перед битвой с половцами кровавые зори свет поведают, чёрные тучи с моря идут. быть грому великому, идти дождю стрелами к Дону великого… Земля гудит, реки мутно текут, прах над полями несётся… После поражения войска Игоря широкая печаль идёт по Руси.
В радости и печали русского народа принимает участие вся русская природа. Она - живая и сочувствует русским. Солнце тьмою заслоняет князю путь - предупреждает его об опасности. Донец помогает Игорю бежать, одевает его тёплыми туманами, сторожит птицами.
Образ родины, полной городов, рек и многочисленных обитателей, словно противопоставляется пустынной "стране незнаемой", половецкой степи, её "яругам" (оврагам), болотам и "грязивым" местам.
Русь для автора - не только "земля", но и русский народ. Автор говорит о мирном труде пахарей, нарушенном усобицами князей, о жёнах русских воинов, оплакивающих своих "лад; он говорит о горе своего народа после поражения Игоря о гибели достоянии русского народа, о радости жителей городов и сельских местностей при возвращении князя.
Войско Игоря Святославича - прежде всего "русичи", русские сыны. Они идут на врага за родину, и прощаются с ней, а не с Новгород-Северским княжеством, Курском или Путивлем. "О Русская земле! Уже за шеломянемъ еси!".
Вместе с тем понятие родины - Русской земли - для автора включает в себя ещё и её историю. В зачине к "Слову" автор говорит, что собирается вести повествование "отъ старага Владимера до нынешнего Игоря.
Автор рисует удивительно живой образ Русской земли. Создавая "Слово", он сумел окинуть взором всю Русь, целиком, объединил в своём описании и русскую природу, и русских людей, и русскую историю. Образ страдающей родины очень важен в художественном и идейном замысле "Слова": он вызывает сочувствие к ней читателя, ненависть к её врагам, зовёт русских людей на её защиту. Образ Русской земли - существенная часть "Слова" как призыва к её защите от внешних врагов.
"Слово о полку Игореве" - произведение поразительно цельное. Художественная форма "Слова" очень точно соответствует его идейному замыслу. Все образы "Слова" способствуют выявлению его основных идей - идеи единства Руси.
3. Образы русских князей в "Слове о полку Игореве".
Автор "Слова" говорит о 44 князьях и княгинях XI-XII веков. Из них 16 относятся к историческому разделу, а 28 - к современникам автора. Судьбы этих героев, или, может быть, точнее, действующих лиц поэмы и должны нас интересовать, так как во многом ради них и создавалось "Слово".
Отношение автора к русским князьям двойственное: он видит в них представителей Руси, сочувствует им, гордясь их успехами и скорбя об их неудачах. Но он осуждает их эгоистическую, узко местную политику и их раздоры, их нежелание совместно защищать Русь.
На примере похода Игоря автор показывает, к чему может привести отсутствие единения. Игорь терпит поражение лишь потому, что пошёл в поход один. Он действует по феодальной формуле: "мы собе, а ты собе". В "золотом слове" Святослава автор выражает и свое отношение к походу.
В тех же чертах выдержан весь рассказ о походе Игоря: храбрый, но недальновидный князь идет в поход, несмотря на то, что поход этот с самого начала обречен на неуспех; идет, несмотря на все неблагоприятные "затмения". Игорь любит родину, Русь, но основным его побуждением является стремление к личной славе: "Хощу бо, - рече, - копие приломити конець поля Половецкаго; съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону". Желание личной славы "заступает ему знамение".
Однако автор подчеркивае, что поступки Игоря Святославича обусловлены в больше мере понятиями его среды, чем его личными свойствами. Сам по себе Игорь Святославич скорее даже хорош, чем плох, но деяния его плохи, потому что над ними господствуют предрассудки феодального общества, идеология господствующего класса. Поэтому в образе Игоря на первый план выступает общее, а не индивидуальное. Игорь Святославич - "средний" князь своего времени; храбрый, мужественный, в известной мере любящий родину, но безрассудный и недальновидный, заботящийся о своей чести больше, чем о чести родины.
С гораздо большим осуждением говорит автор " Слова о полку Игореве" о родоночальнике князей Ольговичей и деде Игоря Святославича - Огее Гориславиче, внуке Ярослава Мудрого и постоянном противнике Владимира Мономаха. Вспоминая этого Олега (Олег жил во второй половине XI - начале XII века; умер в 1115 году), автор "Слова" говорит, что он мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял, при нем сеялась и прорастала усобицами Русская земля. Автор "Слова" отмесает гибельность крамол Олега, прежде всего для трудового народа, для крестьянства: "Тогда по Русской земли рътко ратаевь кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себь дъляче, а галици свою ръчь говоряхуть, хотять полетъти на уедие". Автор наделяет Олега ироническим отчеством "Гориславич", имея в виду, конечно, не его личное горе, а народное горе, вызванное усобицами Олега.
Зачинателем усобиц изображён и родоначальник полоцких князе Всеслав Полоцкий. Весь текст о Всеславе представляет собой размышление о его злосчастной судьбе. Всеслав изображён в "Слове" с отчуждением, но и с некоторой, правда, очень незначительной, долей сочувствия. Это неприкаянный князь, мечущийся, как затравленный зверь, хитрый, "вещий" неудачник. Перед нами исключительно яркий образ князя периода феодальной раздробленности Руси.
В остальных русских князьях автор "Слова о полку Игореве" в большей мере отмечает их положительные черты, чем отрицательные. Автор подчёркивает подвиги русских князей, рисует их могущество и славу. В образах русских князей отражены его мечты о сильной власти на Руси, о военном могуществе русских князей. Владимир I Святославич так часто ходил в походы на врагов, что его "нельзя было пригвоздить к горам киевским". Всеволод Суздальский может Волгу вёслами расплескать, а Дон шлемами выпить, и автор скорбит, что этого князя нет сейчас на юге. Ярослав Осмомысл подпёр горы венгерские своими железными полками, загородил дорогу венгерскому королю, отворял Киеву ворота, стрелял в Салтанов за землями.
Понятие гиперболы может быть применено к "Слову" лишь с большими ограничениями. Впечатление гиперболы достигается в "Слове" тем, что на того или иного князя переносятся подвиги его дружины. Так, например, Всеволод Буй Тур прыщет на враговстрелами, гремит о шлемы мечами харалужными, шлемы оварские "поскрёпаны" его калёными саблями. Конечно, шлемы, мечи и сабли - не личные Всеволода. Автор "Слова" говорит здесь о том, что Всеволод прыщет на врагов стрелами дружины, сражается её саблями и мечами. То же перенесение подвигов дружины на князя мы видим и в других случаях. Святослав Киевский "притрепал" коварство половцев"своими сильными плъки и харалужными мечи"; Всеволод суздальский может "Донъ шлемомы выльяти" - конечно, не одним своим шлемом, а многими шлемами своего войска.
Совсем особую группу составляют женские образы "Слова": все они овеяны мыслью о мире, доме, семье, проникнуты нежностью и лаской, ярко народным началом; в них воплощена печаль и забота родины о своих воинах. В идейном замысле автора эти женские образы занимают очень важное место.
Жёны русских воинов после поражения Игорева войска плачут о своих павших мужьях. Их палач, полный нежности и беспредельной грусти, носит глубоко народный характер: "уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думаю сдумати, ни очима съглядати". Тот же народный-песенный характер носит и плач Ярославны - жены Игоря. Замечательно, что Ярославна оплакивает не только пленение своего мужа - она скорбит о всех павших русских воинах: "О вътрь, вътрило! Чему, господине, насильно вьеши? Чему мычеши хиновскыя стрълкы на своею нетрудною крильцу на моея лады вои?. Свътлое и трисвътлое сълнце! Всъмъ темло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладь вои?"
Противопоставление войны миру, воплощённому в образе русских женщин, особенно ярко в лирическом обращении автора "Слова" к Всеволоду Буй Туру. В разгар боя Всеволод не чувствует на себе ран, он забыл честь и жизнь своей милой, любимой "красныя Гльбовны свычая и обычая". Характерно, что ни один переводчик "Слова" не смог удовлетворительно перевести превосходное и, в сущности, хорошо понятное выражение: свычая и обычая"
Итак, образы русских князей, женские образы "Слова о полку Игореве" даны не сами по себе - они служат идеями автора, служат целям все того же призыва к единению. "Слово" выступает как произведение исключительно целеустремлённое. Рукой художника - автора "Слова" - водила политическая мысль, мысль старая, полная горячей любви к родине.
"Слово о полку Игореве" в древнерусской литературе
Знакомство со "Словом о полку Игореве" отчётливо обнаруживается во всём последующем развитии древнерусской литературы. Так, например, в одной богослужебной книге - так называемом псковском "Апостоле" 1307 года, хранящемся в Государственном Историческом музее в Москве, - имеется следующая приписка, сделанная переписчиком на последнем листе рукописи: "Сего же лета бысть бой на Руськой земли Михаил с Юрьем о княжье новгородьское. При сих князех сеяшеться и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша в князех, которы и веци скоротишася человеком" Переписка эта в своей половине представляет собой переделку следующего места из "Слова": "Тогда, при Олзь Гориславичи, сьяшется и растяшеть усобицами, погибаешь жизнь Даждьбога внука; въ княжихъ крамолахъ вьци человьком скратишась".
В самом начале XV века "Слово о полку Игореве" послужило литературным одразцом для создания "Задонщины". "Задонщина" - это небольшое поэтическое произведение, посвящённое прославлению победы Дмитрия Донского на Куликовом поле, "за Доном". "задонщина" пользкется образами "Слова", противопоставляя печальное прошлое радости победы. Но автор "Задонщины" не всюду понял "Слово о полку Игореве", исказил и оставил многие его художественные образы.
Через "Задонщину", а может быть, и непосредственно "Слово о полку Игореве" оказало влияние и на другое произведение о Куликовой битве - на так называемое "Сказание о Мамаевом побоище".
В XVI веке "Слово", без сомнения переписывалось в Пскове или Новгороде, так как сгоревшая во временя пожара 1812 года рукопись была именно этого происхождения.
Таким образом, "Слово о полку Игореве" время от времени давало о себе знать в различных областях Руси. Его читали и переписывали, в нём искали вдохновение для собственных произведений. Создание на юге Руси, "Слово" "не затерялось, - по выражению академика А.С. Орлова, - на границе "дикого поля"; оно обошло весь горизонт русской территории, не раз пересекло его окружность".
Открытие "Слова о полку Игореве", его издание и изучение
Рукописный список "Слова" был найден в начале 90х годов XVIII века известным любителем и собирателем русских древностей А.И. Мусиным-Пушкиным.
Текст "Слова" находился в сборнике древнерусских повестей светского содержания. Его Мусин-Пушкин приобрёл через своего комиссионера у бывшего архимандрита упразднённого в 1788 году Спасо-Ярославского монастыря Иоиля.
Первое упоминание о "Слове" было сделано известным поэтом того времени Херасковым в 1797 году во втором издании его поэмы "Владимир". Затем о "Слове" несколько более подробно сообщил Н.М. Карамзин об октябрьской книжке за 1797 год журнала "SpectateurduNord", издававшегося французскими эмигрантами в Гамбурге.
С рукописи "Слова" были сняты копии, одна из них, предназначавшаяся для Екатерины II, до нас дошла.
В 1800 году Мусин-Пушкин издал "Слово в сотрудничестве со своими друзиями - учеными: А.Ф. Малиновским, Н.Н. Бантышевским-Каменским и Н.М. Карамзиным - тремя лучшими знатоками древнерусских рукописей того времени.
В 1812 году сборник, включавший "Слово о полку Игореве", сгорел в московском пожаре в доме Мусина-Пушкина на Разгуляе. Тамма погибли и другие рукописи первостепенного значения, как, например, знаменитая пергаментная Троицкая летопись самого начала XV века, которой широко пользовался Карамзин при создании "Истории Государства Российского". Сгорела и большая часть первого издания слова.
В 1813 году, уже после того как рукопись "Слова" вместе со всем богатым собранием древностей А.И. Мусина-Пушкина погибла в пожаре, известный археограф К.Ф. Кайдакович писал Мусину-Пушкину: "Я желал бы знать о всех подробностях несравненной песни Игоревой. На чём, как и когда она написана? Где найдена? Кто был участником в издании? Сколько экземпляров напечатано? Также и о первых ее переводах, о коих я слышал от А.Ф. Малиновского".
Ответ Мусина-Пушкина на это обращение является и до сих пор наиболее важным документом для истории открытия и издания "Слова о полку Игореве", но, к сожалению, далеко не полным и не ясным.
Кайдалович в своих записках в 1824 году писал, что Мусин-Пушкин в беседе, состоявшейся 31 декабря 1813 года, сообщил ему, что "Слово" было написано "на лощеной бумаге, в конце летописи довольно чистым письмом", и скорее всего в конце XIV - начале XV века. Текст был без разделения и строчных знаков. Также Кайдалович узнал о том, как "Слово" было найдено.
Но, неудовлетворённый результатами беседы, К.Ф. Кайдалович вновь обратился к Мусину-Пушкину с просьбой точнее определить характер письма рукописи назначить лиц, видевших её. Однако он не получил ответа: к этому времени уже возникли подозрения скептиков, начались разговоры о подделке рукописи, и Мусин-Пушкин, не понимающий научного значения вопросов Кайдаловича, увидел в них, очевидно, всё то же недоверчивое отношение к нему лично и, возможно, задетый этим, предпочел молчать.
Сличение екатерининской копии и издания 1800 года наглядно показывает, как много не понимали изначально в "Слове" из-за естественной для того времени неосведомленности в истории русского языка или отсутствия палеографических изданий. То, что сейчас кажется нам простым и ясным в "слове", не было узнано его первыми издателями.
Титульный лист первого издания "Слова о полку Игореве".
Явное непонимание текста видно в тех местах, где неправильно разделены или слиты слова текста (в подлиннике, по словам Мусина-Пушкина, слова были слиты в единую строку).
Так, например, в первом издании напечатано раздельно "къ мети", "по скочи", "затвори въ Дунаю", "по морию, по сулию" вместо "къмети", "поскочи", "затворивъ Дунаю", "поморию, посулию". Непонятные им слова первые издатели "Слова" писали с большой буквы, считая, что ето собственные имена. Так появились "Кощей" - якобы собственное имя половца, "Урим" (вместо "У Рим") - якобы один из воевод или соратников Игоря, "Чага", отождествленная с Кончаком. Наконец, некоторые места издатели оставили вовсе без перевода.
Не только детали, но и само содержание не было понято ни издателями, ни их современниками. Литературная среда конца XVIII - начала XIX века стремилась по преимуществу обнаружить в "Слове" соответствия своим предромантическим вкусам. В нём искали оссианизм, сведения о древних народных "бардах" и т.п. Вместе с тем нравственно-патриотическое содержание "Слова", его тёплое чувство родину не находило ещё отзвуков; не были понятны и все типично русские особенности формы "Слова" - её соответствие русскоё народной поэзии, летописи, произведениям русской народной литературы.
Во многом не поняли "Слово о полку Игореве" его ближайшие издатели Н.Н. Бантыш-Каменский и А.Ф. Малиновский - скрупулёзные, педантично честные и аккуратные архивисты.
А.С. Пушкин, занимавшийся переводом "Слова", но не успевший закончить своей работы, верно почувствовал связь "Слова о полку Игореве" с устной народной поэзией. Вслед за Пушкиным эти народные основы "Слова" были тщательно изучены М.А. Максимовичем.
Постепенно "Слово" оказалось окружено широкой исторической перспективой. Получили верное истолкование политические идеи "Слова", его смысл. Объяснились многие явления языка "Слова", до этого казавшиеся непонятными.
"Слово о полку Игореве" изучалось литературоведами, поэтами, лингвистами и историками, его переводили В. Жуковский, А. Майков, Л. Мейи многие другие русские поэты. Не было ни одного крупного филолога, что не писал бы о "Слове".
"Слово" стало фактором русской науки и литературы XIX - XX веков: интерес к этому стимулировал занятия русской литературой XI - XIII веков, историей русского языка и палеографией.
Поэтические элементы "Слова" отразились в русской поэзии и прозе на протяжении полутора лет.
Всего в исследовательской литературе насчитывается более 700 работ о "Слове". Оно было переведено на большинство западноевропейских языков (французский, английский, голландский, датский, немецкий, венгерский, Итальянский) и на все славянские (чешский, словенский, сербский, болгарский). Всё это говорит о неослабевающем интересе к "Слову".
В нашей стране в изучение "Слова о полку Игореве" вклад внесли такие учёные, как А.Д. Греков, М.Д. Присеков, С.П. Обнорский, Л.А. Бухаловский, Н.М. Дылевский, В.Л. Виноградова, А.Н. Котляренко, И.И. Шкеляревский, Б.А. Рыбаков и конечно, Д.С. Лихачёв.
О бессмертии "Слова о полку Игореве"
Умирая, человек продолжает жить, - он живёт в своих делах. И важно при этом то, что в человеке жило, живёт и будет жить только самое лучшее. Худшее не наследуется в широком смысле этого слова, оно не имеет длительных национальных традиций, оно непрочно, оно легко возникает, но ещё быстрее исчезает. Лучшее же в человеке бессмертно. Ещё более это относится к жизни памятников искусства. Произведения искусства воплощают в себе длительные традиции. Они продолжают жить и за пределами своей эпохи. В лучших своих произведениях - произведениях гуманистических, человечных в высшем смысле слова - искусство не знает старения. Наиболее высокие произведения продолжают быть современными столетия и тысячелетия. Современность искусства - это всё то, что читает, смотрит и слушает народ в данный момент, независимо от того, в какое время были созданы эти произведения искусства.
История искусства и в частности, литературы, резко отличается от общей истории. Её процесс - не процесс просто, прямолинейного изменения, а процесс накопления и отбора лучшего, действенного. Наиболее совершенные произведения искусства и литературы в частности продолжают участвовать в жизни народа и его литературы.
Вот почему "Слово о полку Игореве", продолжающее жить в сотнях произведений русской литературы XIX - XX веков, мы вправе считать произведением не только древней, но в известной мере и современной литературы. Оно живо и действенно, заражает своей поэтической энергией и воспитывает идейно, учит литературному мастерству и любви к родине.
Более чем семь с половиной веков живёт "Слово о полку Игореве" полнокровной жизнью, и сила его воздействия не только не ослабевает, но всё возрастает и расширяется. Такова власть над временем "Слова" его живой связи с мировоззрением и творчеством всего народа.
Библиография
1. "Злато слово. Век XII". - М.: Молодая гвардия, 1986. - 461с.
2. "Литература.9 класс". Часть 1. Учебник-хрестоматия для общеобразовательных учреждений. - М.: Просвещение, 2006. - 369с.
3. "Слово о полку Игореве". Издание седьмое. - М.: Детская литература, 1978 - 221с.
4. Лихачёв Д.С. "слово о полку Игореве". Историко-литературный очерк. Пособие для учителей.2 издание, исправленное и дополненное. - М.: Просвещение, 1982. - 176с.
5. Рыбаков Б.А. "Слово о полку Игореве" и его современники". - М.: "Наука", 1971. - 293с.
6. Шкляревский И.И. "Читаю "Слово о полку": Книга для учащихся. - М.: Просвещение, 1991. - 79с.
«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» остается уникальным произ-ведением в древней русской литературе. Это единственное в своем роде произведение чисто светского содержания, созна-тельно облеченное в художественную форму. Это поэма, и она вполне заслуживает этого наименования, но лишь благодаря внешней форме, которая звучит скорее как ритмическая про-за, нежели как стихи. с точки зрения художественной ценно-сти оно возвышается как гора среди плоской равнины совре-менной ему литературы. Неизвестный автор 39 , живший в кон-це XII века, несомненно гениальный поэт. Прошло семь "сто-летий, пока в XIX веке не появился Пушкин - поэт, равный ему. В западной поэзии «Слово» можно сравнить лишь с «Пес-ней о Роланде» и «Песней о Нибелунгах», а с точки зрения русского оно, быть может, даже превосходит их по своей по-этической мощи.
Древняя Россия, однако, была незаслуженно сурова к луч-шим литературным творениям. «Слово о полку Игореве», хотя оно читалось и цитировалось несколькими авторами вплоть до XV века, дошло до нас лишь в одном списке, к несчастию сгоревшем во время пожара Москвы в 1812 году. Очевидное пренебрежение этим шедевром средневековыми читателями, возможно, объясняется его чисто светскими - в чем-то даже языческими - содержанием и формой. Оно, видимо, шокиро-вало благочестивых москвичей.
Было ли «Слово о полку Игореве» всегда столь неповтори-мым в русской литературе или скорее принадлежало к тем ли-тературным явлениям, которые гремели в свое время, но по-том полностью исчезли из монастырских библиотек, единст-венных хранилищ древних документов? Сам автор обращается к старой поэтической традиции, согласно которой он сравни-
282
Вает себя с Бояном - поэтом, творившим в конце XI века. Во всяком случае, согласно тому, что говорится о Бояне в «Слове о полку Игореве» - единственном источнике, рассказываю-щем об этой личности, - Боян был и поэтом и певцом, испол-нявшим свои песни, сопровождая их игрой на музыкальном инструменте. Автор «Слова о полку Игореве» - поэт, человек литературный, сочетавший эпические традиции Бояна с ис-торическим стилем византийских хроник. Он прекрасно зна-ком и с русскими летописями. Благодаря этому соединению русской устной поэтической традиции с греческой письмен-ной «Слово» и тогда, видимо, оставалось уникальным произ-ведением. Сплав этих двух разнородных форм был осуществ-лен автором «Слова» с поразительным совершенством: чита-тель не только не замечал этого, но даже и не догадывался о стилевой двойственности поэмы.
Содержание «Слова» - лишь один эпизод вековой борьбы русских князей с половцами, кочевавшими в южных степях. Точно следуя историческим событиям, поэма описывает не-значительный и в то же время бесславный эпизод. Князь Игорь, правивший в небольшом южном городке Новгороде- Северском, предпринял поход со своим братом Всеволодом, а также с сыном и племянником. Они потерпели поражение и были взяты в плен кочевниками. Через некоторое время Иго-рю удалось бежать. Это суть исторического содержания «Сло-ва». Автор мог принадлежать к избранному кругу дружинников или к свите князя Игоря и придать этому бесславному собы-тию традиционное эпическое звучание. Основной лирический мотив - оплакивание и горестные стенания о павших русских воинах и всей Русской земле, раздираемой набегами кочевни-ков и распрями между князьями. К русским князьям обращен призыв прийти на помощь и спасти Игоря от поругания. В конце поэмы трагическое напряжение сменяется радостью и ликованием.
Анализируя религиозное содержание «Слова о полку Игоре-ве», следует учитывать стилистическую форму произведения. «Слово» описывает то же феодальное общество, что и совре-менные ему летописи, однако оно принадлежит совсем иной литературной школе. Переход от церковной атмосферы лето-писей того времени - не говоря уже об остальной современ--
283
ной им литературе - в светский или даже слегка языческий мир «Слова о полку Игореве» не вызывает большого удивле-ния. Не будь чудесного спасения этой поэмы - у нас было бы совершенно иное представление о силе воздействия христи-анства и Византии на домонгольскую Русь.
Исходя из религиозного и нравственного мировидения «Слова о полку Игореве», в его художественной ткани можно выделить три слоя: христианский, языческий и чисто свет-ский. Если руководствоваться доподлинными критериями, то христианские мотивы представлены наиболее слабо. Всего в поэме четыре строки, которые явно свидетельствуют о том, что автор ее христианин. И все же ни эти четыре предложе-ния, ни каждое из них, не являются достаточно весомыми и не дают нам полной уверенности в этом. Одна из этих строк - афористическое высказывание Бояна: «Ни хитрому, ни уме-лому, ни птице умелой суда Божьего не миновать!» Говоря о бегстве Игоря из плена, автор замечает: «Игорю-князю Бог путь указывает». Достигнув Киева, счастливый князь «едет по Боричеву ко храму святой „Богородицы Пирогощей"», на-званному в честь почитаемой иконы, привезенной из Кон-стантинополя. Слово «христианин» появляется в предпослед-нем предложении: «Здравы будьте, князья и дружина, борясь за христиан против нашествий поганых». Все это свидетельст-вует о причастности автора к христианству.
Можно добавить еще два выражения: оскорбительное обо-значение половцев, как «поганых», которое проходит через всю поэму, а в данном случае они названы «дети бесовы». С другой стороны, трудно быть полностью уверенным в религи-озном значении русского слова «поганый», заимствованного из латинского «ра§апш» и встречающегося в «Слове о полку Игореве». В русском языке это иностранное слово изменило свое первоначальное значение «языческий» и стало употреб-ляться как «нечистый», «грязный» в физическом или физио-логическом смысле. При изучении смысла этого слова в «Сло-ве о полку Игореве» возникает вопрос - употреблялось ли оно с самого начала этого превращения в канонических вопросах Кирика, поколением раньше. В большинстве случаев это сло-во, похоже, носило характер прямого оскорбления в таких фразах, как «поганый раб», «поганый предводитель половцев»
284
или «ты, черный ворон, поганый половец». Если бы религи-озный смысл слова «поганый» всегда памятовался автором, было бы удивительно, но еще более удивительно, что русские воины не обозначаются как «христиане», за исключением по-следнего предложения; они называются просто русские или «русичи», что означает «сыновья Руси».
Христианский словарь не только скуден, но в поэме отсутствуют действия, жесты и мысли, которые обязательно присущи христианскому социуму. Молитвы не упоминаются. Русские воины, отправляясь в рискованные походы, не творят молитв; не молятся перед битвами и даже в смертельной схватке. Смерть не сопровождается размышлениями о судьбе души, по-кинувшей воина. Среди столь большого числа предзнаменова-ний природы полностью отсутствуют видения или откровения христианского небесного мира: ни ангелы, ни святые не бла-гословляют христианскую дружину, идущую в поход на чужие земли.
Средневековый французский эпос «Песнь о Роланде» также содержит немного христианских элементов. В большом коли-честве наличествуют внешние признаки и символы; автор вос-торженно противопоставляет «закон Христов» «закону Маго-мета», который находится под угрозой в этой священной вой-не. Достаточно вспомнить сцену смерти героя, когда сам ар-хангел Михаил спускается из рая, чтобы принять душу Ролан-да. Умирающие воины Игоря остаются среди скорбящей при-роды, в одиночестве, лицом к лицу встречаясь с беспощадным роком.
Различие между христианским провидением и языческим роком не всегда четко выражено. Многие христиане и в наши дни продолжают верить в слепую судьбу. Новообращенные язычники легко сохраняют глубоко укоренившуюся веру в судьбу, прикрывая ее именем Бога. Упомянутые речения Боя- на слишком отрывочны, чтобы уяснить, в каком значении по-эт использует фразу «Божий суд». Но следует заметить, что русское слово «суд» означает и суд, и судьбу. Современные рус-ские слова «судьба», «суждено» включают содержание этого понятия, а слово «суженый» означает также - «предопределен-ный супруг». Но, с другой стороны, «суды Божьи» - это пере-вод библейского «Советы Божьи».
285
Столь же скудные сведения извлекли мы, рассматривая ис-пользование автором слова «суд» в описании боя и смерти на поле битвы. «Бориса же Вячеславича похвальба до суда дове-ла» (или к своей судьбе). Мы видели, что в русских летописях князья часто отправляются на битву, чтобы восторжествовал Божий суд. В некоторых христианских славянских рукописях, таких как «Житие святого Константина-Кирила», слово «суд» употребляется как синоним слова «смерть». Но в тех случаях, когда опускается имя Бога, слово «суд» звучит достаточно не-определенно, особенно в «Слове о полку Игореве». Это поня-тие или просто лингвистический рудимент, или все же заклю-чает некую религиозную идею - христианскую или языческую. Позже мы вернемся к христианским выражениям в «Слове о полку Игореве», чтобы более внимательно рассмотреть влия-ние христианства на этические взгляды и чувства автора. Но мы справедливо отмечаем, что влияние христианства, и это более чем очевидно, проявляется в поэме весьма слабо.
Несравнимо богаче в противовес христианству звучит язы-ческое начало, понимание которого вместе с тем связано с не-малыми трудностями. Скептицизм современных ученых, вы-сказываемый по отношению к славянской мифологии, про-слеживается в оценках языческого мира в «Слове о полку Иго-реве», который часто расценивается как некая поэтическая условность. Один солидный ученый сопоставлял употребление языческих образов в «Слове» с мифологическими символами классической поэзии XVIII века. Преувеличение, конечно, очевидно. Средневековый поэт жил в те времена, когда хри-стианство на Руси вело ожесточенную борьбу с пережитками язычества, когда, согласно признаниям церковных проповед-ников, народ все еще оставался «двоеверным». Подобная ис-торическая ситуация, возникшая на стыке двух религиозных миров, требует более тщательного исследования религиозной основы творчества поэта. Языческие элементы в «Слове» зву-чат в именах великих богов русского Олимпа, в упоминаниях ряда менее значимых духов или личностей, а также в общем взгляде поэта на природу и жизнь.
Среди великих языческих богов, известных по другим ис-точникам, поэт называет четырех, причем три из них упоми-наются как предки или как повелители людей и стихий. Упо-
286
Минания стереотипны: внуки Стрибога, внуки Даждьбога, вну-ки Велеса. Рисуя отношения между поколениями, поэт чаще использует выражение «внук», нежели «сын». Внуками Стри-бога выступают ветры, внуком Велеса является сам Боян, что же касается автора, то мы не знаем, с кем он состоит в родстве. Велес (или Волос) вместе с Перуном - один из величайших русских богов. Часто он упоминается как покровитель скота и богатства, но в данном случае он - покровитель поэта, «вол-шебного» поэта. Возможно, для кудесника покровительство языческого бога или родство с ним не совсем подходяще. Мы не знаем, кто является внуками Даждьбога, бога солнца; со-держание «Слова» позволяет предположить, что это или рус-ские князья, или русский народ в целом, а может быть, даже все человечество. Поэт говорит, что из-за вражды князей «по-гибало достояние Даждьбога внука».
Бог Хорс, который тоже, согласно языческой мифологии, является сыном солнца, по всей вероятности, иранского про-исхождения; назван прямо, но, видимо, синонимичен самому солнцу. Князь Всеслав «великому Хорсу волком путь перерыскивал». Слово «великий» вновь напоминает нам, что божественное призвание Хорса не умалено: он намного превосходит само светило. Какой же смысл вкладывает в эти имена христи-анский автор, используя их столь эмоционально?
Как поэт и ученик Бояна, он является наследником поэтиче-ских традиций, уходящих в глубь языческих времен. Эти тра-диции, по-видимому, диктовали необходимость употребления имен богов, которые в свое время были полны жизни и почи-тания и свет которых померк под натиском новой веры, для того, чтобы передать их новым поколениям. Но и для офици-ального глашатая христианства древние боги еще не утратили своей значимости и не канули в небытие. В отличие от совре-менного богословия древняя Церковь не отрицала существо-вания богов. Средневековое богословие рассматривало их как демонов либо как обожествленных людей. Вторая теория, из-вестная как эвгемеризм, была весьма популярна на Руси. Так, в Ипатьевской летописи (1114), которая частично пересказыва-ет греческую хронику Малалы, можно обнаружить повество-вание о том, как египетские фараоны становились богами. Фараона Феоста «называли богом Сварогом... После чего цар-
287
Ствовал его сын, именовавшийся Солнцем, которого называли Даждьбог...». Важно отметить, что поэт, воспевший князя Игоря, вполне мог верить в историческое существование бо-гов. Но в то время, как у христианских проповедников их име-на вызывали отвращение, он упоминает их почтительно, как сын или внук. Возможно, он вообще не был привержен ни к одной из богословских версий о происхождении богов: были ли они духами стихий, как солнце или ветер, или же являлись предками людей. Основные идеи христианского богословия воспринимались русским народом весьма своеобразно, даже в XIX веке. Для нас важно то обстоятельство, что эти имена вы-зывали у поэта глубокие и магические ассоциации. Он пользо-вался ими как символами, но символами вполне реальными, весьма значимыми в системе его мифологического мировоз-зрения 40 .
Это мировоззрение действительно можно назвать мифоло-гическим. Для религиоведа интересно наблюдать совершаю-щийся в творчестве поэта живой процесс мифотворчества. В мировоззрении большинства великих поэтов укоренены ми-фологические элементы, но в первобытной поэзии подчас почти невозможно провести границу между религиозной ми-фологией и образами, созданными поэтом. Певца князя Игоря нельзя причислить к творцам первобытной поэзии, однако он укоренен в первобытном мире язычества. Он сплавляет на-родные мифологические традиции со своим собственным бо-лее или менее пантеистическим символизмом. Нет ни одной абстрактной идеи, которая не была бы им одушевлена или превращена в живой символ. Например, «обида» - поругание, один из его излюбленных символов. Это символ, столь необ-ходимый для певца скорби, поэта горя. Согласно недавним ис-следованиям профессора Р. Якобсона, образ «обиды» заимст-вован русским поэтом из перевода греческого труда Мефодия Патарского (поругание, обида, абиксия). Обида рисуется по-этом в образе девицы: «Встала обида в войсках Даждьбога вну-ка, вступила девою на землю Трояню, восплескала лебедины-ми крылами на синем море у Дона; плеща прогнала времена изобилия». Но русский фольклор всегда персонифицировал «горе», рисуя его как существо, которое преследует проклято-го человека, следует за ним по пятам, сопровождает его до мо-
288
Гилы. Лихорадка или даже Лихорадки воспринимались всяким русским в образе демонических женщин, воздействия которых он пытался избежать с помощью заклинаний и колдовства.
Персонифицированная Обида не остается в одиночестве в поэме. Ее окружают олицетворения горя и лжи - два женских существа, Карна и Желя, имена, которые можно истолковать как воплощение горестного плача и скорби: «По нем кликнула Карна, и Желя поскакала по Русской земле, огонь мыкая в пламенном роге». Среди этих демонических существ, олице-творений судьбы и рока, мы находим существо совершенно иного происхождения и неясного значения. Это Див 41 , при-рода которого до сих пор полностью не разъяснена. «Див - кличет на вершине дерева», предвещая неудачу. Тот же Див бросается на землю, когда происходит катастрофа. Большин-ство комментаторов трактует его как демоническое птицепо-добное существо, созданное славянской или иранской мифо-логией, олицетворение зловещих, приносящих несчастье сил. Следовательно, этот образ близок символическому изображе-нию горя и беды.
Все эти божественные или демонические существа обитают и действуют в лоне природы, которая таит в себе более глубо-кий смысл. В поэме она не просто пейзаж, на фоне которого разворачиваются события. Природа живет своей жизнью и всецело одухотворена. Без преувеличения можно сказать, что природа и природные явления занимают в «Слове о полку Игореве» такое же важное место, как и человек. Природа, ес-тественно, не совсем свободна от человека: она с любовью принимает его в свои объятия, но порой бросает вызов, угро-жая ему. Она предупреждает его знамениями, она разделяет человеческое горе и радость. Так, вступление, которое пове-ствует о походе князя Игоря, открывается сценой затмения солнца - дьявольским предзнаменованием, и в этом нет ниче-го необычного. Русские летописи, в отличие от западных средневековых хроник, всегда наполнены описаниями астро-номических явлений, которые истолковываются в пророче-ском смысле. Но в «Слове о полку Игореве» природа не изо-бражается как орудие Божественного откровения. Она несет в себе самостоятельное жизненное начало. Когда князь Игорь ведет своих воинов на битву, «Солнце ему тьмою путь заступа-
289
ло; ночь стонами грозы птиц пробудило; свист звериный встал, встрепенулся див, кличет на вершине дерева, велит прислушаться - земле незнаемой...» Предвещая кровавую сечу, «волки грозу накликают по оврагам, орлы клекотом на кости зверей зовут, лисицы брешут на червленые щиты». После по-ражения русских «никнет трава от жалости, а дерево с горем к земле приклонилось».
В созвучии с общим трагическим характером «Слова» при-рода являет себя в поэме главным образом как носитель скор-би. Но вместе с тем она может и ликовать, сочувствуя челове-ческому счастью. В момент бегства князя Игоря из плена «дят-лы стуком путь кажут к реке, да соловьи веселыми песнями рассвет возвещают». Природа не только свидетель человече-ских судеб. Она может быть не только мощным защитником, но и врагом человека. Во время бегства князя Игоря река До-нец помогает, «лелея князя на волнах, постилая ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевая его теплыми тума-нами под сенью зеленого дерева». Игорь благодарит Донец, своего спасителя, поэтически беседуя с рекой. Но река пред-стает злобной и зловещей, как Стугна, чье коварство противо-стоит кроткому Донцу. «Не такова, - говорит он, - река Стуг-на: скудную струю имея, поглотив чужие ручьи и потоки, рас-ширенная к устью, юношу князя Ростислава заключила» (он утонул в Стугне в 1083 году).
Князь Игорь вступает в беседу с рекой. Его жена, дочь Яро-слава, стоя на стене города Путивля, горестно плача по своему плененному супругу, обращается к ветру, реке Днепру и к солнцу с жалобами и заклинаниями, которые звучат как язы-ческие молитвы. Следует отметить, что в обращении к этим стихиям звучит слово «владыко», которое свидетельствует не столько о сопереживании природы, сколько о благоговейном трепете перед нею и почитании:
«О ветер, ветрило! Зачем, господин, веешь ты навстречу? Зачем мчишь хиновские стрелочки на своих легких крыльицах на воинов моего милого? Разве мало тебе было высоко под об-лаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?.. О Днепр Словутич!.. Ты ле-леял на себе Святославовы насады... Прилелей же, господин, моего милого ко мне, чтобы не слала я к нему слезы на море
290
рано... Светлое и трижды светлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно; зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи на воинов моего лады?»
До сих пор, как мы видим, природа персонифицирована и активна в «Слове о полку Игореве». Но в поэме бесчисленное количество раз природа включена в состав метафор и поэти-ческих символов. Князь Всеволод постоянно упоминается в сочетании с эпитетом «тур». Воины сравниваются с волками, князья - с соколами, пальцы певца на струнах - с десятью со-колами, «пущенными на стаю лебедей». В человеческом, даже политическом мире поэт не покидает мира природы. Он жи-вет воспоминаниями о природе, пользуется ее образами, ее возвышенным духом. По всей видимости, нет ни одной такой поэмы или другого произведения в европейской культуре, в котором бы единение с природой было столь совершенным и религиозно значимым.
Большинство русских историков литературы рассматривают «Слово о полку Игореве» как чисто поэтическое произведе-ние. Глубокое пантеистическое чувство пронизывает насквозь русскую поэзию, как письменную, так и устную, как художест-венную, так и народную. Выросшие в таких поэтических тра-дициях русские не придают этому никакого значения и не за-думываются над их истоками. В устном народном творчестве русских крестьян поэтический пантеизм сосуществует бок о бок с остатками древнего язычества. Русская поэзия XIX века подверглась сильному влиянию устного народного творчества, хотя слишком часто игнорировались его языческие истоки. В XII веке, когда в деревнях еще приносились жертвы богам, воздействие богатого образами и чувствами языческого мира на народное творчество наверняка было более значительным и глубоким, нежели в наши дни.
Мы не считаем, что поэт, создавший «Слово о полку Игоре-ве», не говоря уже о самом князе Игоре и его жене, поклоня-лись древним богам. В душе они наверняка были добрыми христианами. Однако поэт, по крайней мере в глубинах под-сознания, созвучно с душой народа жил в другом, вряд ли хри-стианском мире. Вероятно, большинство созданных им обра-зов природы рождено поэтическим вымыслом. Но, говоря о природе, он не может не начертать образ живого существа, и
291
его воображение сразу же вступает в область мифологического мироздания. В этом природно-сверхприродном мире имена древних богов, сохранившихся, быть может, лишь благодаря поэтической традиции, обретают то место, в котором на ран-нем этапе развития русской поэзии отказывают святым и ан-гелам христианского неба. Поэт тонко чувствует, что имена архангела Михаила или святого Георгия могут разрушить по-этическую ткань, в которую вплетены имена Велеса и Даждь-бога. Это - торжество язычества, которое преобладает в «Сло-ве о полку Игореве».
Если мы только можем предполагать, насколько глубоко пе-вец князя Игоря разделяет языческую веру и суеверия русско-го народа, то, по крайней мере, мы твердо можем говорить о его вере в волшебство. Более того, он относится к волшебству без какого-либо подозрения и даже с почтением. Несколько раз он называет Бояна, своего учителя, «вещим» поэтом. Это слово, которое позже обрело в русском языке значение «муд-рый» и даже - «ясновидящий», «пророческий», означало, со-гласно древним документам, «волшебный». Эпитет «вещий» поэт прилагает к древнему полоцкому князю Всеславу, о кото-ром говорит: «Всеслав - князь людям суд правил, князьям го-рода рядил, а сам в ночи волком рыскал: из Киева дорыскивал до петухов Тмутороканя, великому Хорсу волком путь перерыскивал». В образе Всеслава-оборотня рационалисты-критики усматривали лишь метафору. Но древний монастырский летописец, современник князя Всеслава, который умер за сто лет до написания «Слова», упоминал о том, что мать Всеслава зачала его с помощью волшебства (1044). Такое же поверие существовало в Болгарии по отношению к одному князю, жившему в X веке. Вряд ли кто в Средние века сомневался в существовании оборотней. Удивительно то, с каким глубоким уважением относится поэт к одному из них - князю Всеславу.
Если природа в «Слове о полку Игореве» пронизана языче-скими символами, которым трудно подыскать параллели в русских летописях, то во взглядах на общественную жизнь, социальную или политическую этику «Слово» и летописи весьма близки друг другу. Однако нельзя говорить и о полной идентичности взглядов. Основное различие заключается в том, что социальная этика поэта полностью секуляризована.
292
Она чисто светская или даже нейтральная - на первый взгляд ни христианская, ни языческая, где бы ни был тот тайный ис-точник, который питает оба религиозных мира. Стоит прежде всего рассмотреть номинальную ценность этики, безотноси-тельно к ее религиозной значимости.
Изучая нравственный мир летописца, мы видим постоянную борьбу двух точек зрения: церковного автора и истолкователя, а с другой стороны феодального общества, которое он рисует. Мы уяснили, как второй уровень ценностей проглядывает сквозь благочестивое повествование и наиболее откровенно именно в XII веке. Тот же самый феодальный мир смотрит на нас со страниц «Слова о полку Игореве», но он высказывает свои взгляды свободно, не стесненный цензурой истолковате-ля. Эти взгляды высказываются совершенно неподцензурно, они свободны от какого бы то ни было влияния христианства, и это наиболее ощутимо в языке и символах, которые должны были бы стать обязательными и неизбежными для каждого члена христианского общества, каким бы приземленным или нечестивым оно ни было. Отсутствие христианских символов продиктовано, может быть, той же стилистической потребно-стью, что и использование образов языческой мифологии в описании ландшафта.
Три основных социальных этических течения пронизывают «Слово о полку Игореве» - те же самые, что легко обнаружи-ваются и в мирских повествованиях летописей: этика клана или кровного родства, этика группы или феодального и воен-ного достоинства и этика отечества, связанная с привержен-ностью к Русской земле. Клановое или родовое сознание в «Слове о полку Игореве» прослеживается столь же часто, что и в летописях, но оно достаточно сильно и весьма красноре-чиво выражено. Князь Всеволод обращается к своему брату в начале похода: «Один брат, один свет светлый - ты, Игорь! Оба мы Святославичи!» Родовые имена, образованные от име-ни предка, используются поэтом весьма часто вместо основ-ных: Ярославна, Глебовна - когда он говорит о женщинах, или <храбрые сыновья Глеба».
Князь Игорь и его брат, неудачливые герои «Слова», при-надлежали к великой черниговской ветви русских княжеских династий, ведущих род от знаменитого Олега Святославовича,
293
умершего в 1116 году. Поэт осознает общность судеб и прису-щее этому клану чувство гордости. «Дремлет в поле Олегово храброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно в обиду порож-дено...» - так он описывает русский лагерь в степи. Он посвя-щает трогательные строки памяти Олега, неудачливого, но славного предка. Мы видим также, как этика клана побуждает автора наделять родовыми именами природные стихии: вет-ры - это внуки Стрибога, Днепр - Словутич; русские князья - это внуки Даждьбога или, иными словами, русичи - наиболее излюбленное родовое сравнение, обычно используемое по-этом и, видимо, им самим созданное.
Клановая этика тесно связана и находится под сильным влиянием феодальной или военной этики, элементы которой мы также отмечали, анализируя летописи 42 . Здесь все виды воинских добродетелей прославляются без каких-либо огра-ничений: смелость, храбрость, отвага. В стиле исторических повествований (и летописей) поэт воздает хвалу князю Иго-рю, «который скрепил ум силою своею и поострил сердце свое мужеством; исполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую...». Повествование течет еще в рамках разумной храбрости, описывая поведение христиан-ского князя, исполненного чувства долга: «И сказал Игорь- князь дружине своей: „О дружина моя, братья! Лучше ведь убитым быть, чем плененным быть"». В этих строках просле-живается параллель с описаниями летописей и, что важно подчеркнуть, с источниками X века, описывающими деяния великого языческого воина Святослава. Даже неблагоразум-ная, безумная храбрость, выходящая за рамки мыслимого, яв-ляется предметом прославления. Таковым был поход князя Игоря, оправданием которого служат следующие слова князя: «Хочу, - сказал, - копье преломить на границе поля Половец-кого с вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, либо шлемом испить из Дона».
Героическое поведение Всеволода в последней отчаянной битве описывается образами, напоминающими русские на-родные эпические сказания - былины, известные благодаря записям, сделанным в начале нашего столетия: «Ярый тур Все-волод! Бьешься ты в бою, прыщешь ты на воинов стрелами, гремишь о шлемы мечами булатными! Куда, тур, поскачешь,
294
своим златым шлемом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие. Рассечены саблями калеными шлемы аварские тобою, ярый тур Всеволод!»
Нигде в русской литературе, письменной или устной, не найти описания подобной высоты воинского накала, такой сверхчеловеческой или животной ярости, с какой запечатле-ны воины князя Всеволода, куряне: «А мои-то куряне - опыт-ные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли изострены; са-ми скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю - славы».
Этот последний мотив, воспевающий «честь» и «славу», рас-крывает иную сторону того же самого феодального идеала. Слава во имя реального величия, особенно приходящая после смерти, и честь на низших социальных ступенях составляют нравственное благо, плод и преимущество воинской доброде-тели, доблести. Слава достигается не удачей или политиче-ской мощью, но бесстрашием. Вот почему поэма завершается «славословием» князю Игорю и его родичам, хотя с политиче-ской точки зрения их поход был обречен на неудачу и завер-шился поражением. В этом же духе поэт прославляет предка княжеского рода Ольговичей, которого он нарицает Гориславичем, именем, в котором сочетаются слова «горе» и «слава». Он прославляет также древнего Всеслава-«кудесника», дедов-ской славы которого лишились его слабые потомки. Оба они - Олег и Всеслав - оставили после себя печальную память в ан-налах Руси, которые были хорошо известны нашему поэту. Они были главными «кузнецами вражды», героями граждан-ских войн. Если для поэта или князя Игоря они таят еще от- блеск славы, как Олег для Бояна, то это лишь в силу их личной храбрости, тяги к рискованным приключениям, которые от-личали самого князя Игоря, а также потомков князя Олега.
То, что составляет славу князей, является честью для дру-жины, их слуг и воинов. Рефрен: «ища себе чести, а князю - славы», повторяется дважды в сценах битвы. Идея «чести» как личностная ценность, покоящаяся на осознании воинского достоинства, весьма важна для исторической оценки культуры Древней Руси. Эта идея была особенно значимой на средневе-
295
ковом феодальном Западе. Несомненно, понятие о чести лег-ло в основание аристократических свобод и, соответственно, стало основанием современной демократии. С другой сторо-ны, широко было распространено мнение, что идея чести бы-ла чужда русскому национальному характеру и православному пониманию христианства. И действительно, тщетно искать истоков этой идеи в византийской социальной этике или в бо-лее позднем московском обществе, где под «честью» понима-лось социальное положение, даруемое государственной вла-стью. На нехристианском Востоке, в исламском мире и Япо-нии сознание личной чести развито столь же сильно, хотя оно лишено той религиозной поддержки против притязаний госу-дарства, которую даровала личности средневековая Католиче-ская Церковь.
Истина в том, что концепция личностной военной чести мало чем связана, если связана вообще, с особенностями на-ционального характера тевтонских народов. Она легко обна-руживается в любом обществе, где воинская служба коренится в феодальной или похожей на феодальную организации. Древняя, или Киевская, Русь была именно таким феодальным обществом, и именно поэтому в нем получила развитие идея воинской чести - возможно, не без влияния варягов. На стра-ницах летописей мы обнаруживаем, что эта идея по-прежнему скрывается под глухим покровом, лишь спорадически проры-ваясь сквозь византийский идеал смиренного православного воина. В «Слове о полку Игореве» эта идея звучит свободно и красноречиво.
Третьим источником социальной этики для певца князя Игоря является стойкий патриотизм, который охватывает не отдельные русские княжества, а всю Русскую землю. Это пан-русское сознание, как мы проследили, находилось в упадке в конце XII столетия, и лишь немногие следы этого упадка мож-но обнаружить в современных тому периоду летописях. В «Слове о полку Игореве» патриотизм занимает столь же важ-ное место, как и в XI веке; фактически поэт - автор «Слова» - является верным наследником эпохи Бояна. Нет ни одной фразы в поэме, которая повторялась бы столь же часто, как «Русская земля». Это выражение воспринимается не в том уз-ком смысле, - включая лишь Киев и окружающие его земли,
296
что было характерно для того времени, - а в более широком понимании. Это понятие включало все княжества и земли, на-селенные русскими людьми. Набег князя Игоря, являющийся по сути лишь незначительным эпизодом приграничного сра-жения, рассматривается как национальная трагедия. Игорь ведет свои полки на битву за «Русскую землю», он сражается за «Русскую землю». Его поражение вызывает национальную скорбь. Поэт идет еще дальше и завершает словами Бояна: «Тяжко голове без плеч, беда телу без головы - так и Русской земле без Игоря». Эти слова звучат так, словно для него князь Игорь был реальным главой или вождем всей Руси.
Выражение «Русская земля» в устах поэта не только гипер-бола для усиления славы князя Игоря, оно - плод его полити-ческого мировоззрения. Носителем политических идеалов в поэме является князь Святослав Киевский, глава рода Ольговичей. В своем горьком и страстном обращении ко всем рус-ским князьям Святослав требует, чтобы они выступили в за-щиту Русской земли, «за раны Игоревы, буйного Святослави-ча!». Смоленск и Полоцк, Галич и Суздаль, самые отдаленные окраины у границ Руси - все объяты этим страстным призы-вом. В хвалебном перечне русских князей поэт делает все, чтобы избежать умаления отдельных ветвей рода Рюрикови-чей. Мономаховичам, традиционным врагам Ольговичей, от-водится доминирующее место ввиду политической значимости занимаемых ими позиций. Напротив, один из сильнейших представителей клана Ольговичей - Ярослав Черниговский подвергается порицанию за свое неблагородное поведение: он воздерживался от всех совместных походов против половцев.
Национальное сознание поэта перекликается с сознанием рода. Но оно перекликается также и с феодальной этикой без-граничной чести. Поэт, будучи патриотом, не может не видеть губительных последствий вражды, и он недвусмысленно осуж-дает их: «Борьба князей против поганых прекратилась, ибо сказал брат брату: „Это мое, и то мое же". И стали князья про малое „это великое" говорить и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Рус-скую».
Здесь скорее жадность, чем гордыня, - политический пер-вородный грех, противоречащий понятиям феодальной эти-
297
Ки. Слова «это великое» указывают на преувеличенную щепе-тильность в понимании личной чести. Поэт вполне осознает национальный ущерб, причиненный погоней за славой, гово-ря о великом герое, древнем Олеге: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял... Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало дос-тояние Даждьбожа внука; в княжеских крамолах сокращались жизни людские».
Это политическое осуждение Олега не преуменьшает вос-хищения поэта «славой» и храбростью князя. Такой же дуа-лизм в оценке мы обнаруживаем и по отношению к князю Игорю. Говоря от себя, поэт старается не произнести ни од-ного слова осуждения в адрес авантюристского и опрометчи-вого набега, который окончился бедствием для «Русской зем-ли». Но политическая оценка преподана устами Святослава Киевского, который сквозь слезы и стенания шлет слова осуж-дения плененным двоюродным братьям: «О мои дети, Игорь и Всеволод! Рано вы начали Половецкой земле мечами обиду творить, а себе славы искать. Но не с честью вы одолели, не с честью кровь поганую пролили. Ваши храбрые сердца из крепкого булата скованы и в смелости закалены. Что же со-творили вы моей серебряной седине».
Перед нами этический конфликт, который поэт оставляет неразрешенным. Его сердце в равной мере откликается и на призыв к «славе», и на призыв страдающей Руси. Он, по всей видимости, не сочувствует домашним распрям. Он предпочи-тает видеть проявление обожаемой им воинской доблести на поле брани против общего врага Руси, язычников. В этом он единодушен с лучшими традициями летописей.
Интересно сравнить прославление певцом Князя Игоря, вы-сокую оценку этого князя и его похода с оценками, содержа-щимися в летописях того времени. До нас дошли повествова-ния об этом походе, сохранившиеся в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. Они дают весьма однозначные трак-товки образа князя Игоря. Лаврентьевская летопись (1186), которая создавалась в городе Владимире, отражает политиче-ские тенденции, характерные для северной ветви рода Моно-махов, взгляд противников князя Игоря. Этот взгляд довольно суров. Летописец клеймит авантюристский дух и бесшабаш--
298
ную дерзость, которые обернулись для князя Игоря и его дру-жины бесславным поражением. Иной раз тон повествования приобретает иронический оттенок: «В том же году надумали внуки Ольговы пойти на половцев, так как не ходили в про-шлом году со всеми князьями, но сами по себе пошли, говоря: „А что, мы разве не князья? такую же славу себе добудем!"»
После первой легкой победы их воодушевление возросло безмерно. Три дня они провели в развлечениях и бахвальстве: «Братия наша ходила со Святославом, великим князем, и би-лась с половцами на виду у Переяславля, те сами к ним при-шли, а в землю Половецкую не посмели за ними пойти. А мы в земле их, и самих перебили, и жены их полонены, и дети их у нас. А теперь пойдем следом за ними за Дон и перебьем их всех без остатка. Если же и тут одержим победу, то пойдем вслед за ними и до лукоморья, куда не ходили и деды наши, а славу и честь возьмем до конца», «но не знали о предначерта-нии Божьем», добавляет автор. Поведение русских воинов во второй битве не отличалось храбростью:
«Наши же, увидев их (половцев), ужаснулись и забыли о по-хвальбе своей, ибо не ведали сказанного пророком: „Тщетны человеку и мудрость, и мужество, и замысел, если Бог проти-вится"... И были побеждены наши гневом Божьим».
Оплакивание автором неудач русского войска перемежается с благочестивым изображением карающего Бога. Побег князя Игоря, естественно, описывается с чувством удовлетворения и толкуется как знак божественного прощения. «Вскоре бежал Игорь от половцев, ибо Господь не оставит праведника в ру-ках грешников». Характеристика князя Игоря как праведника довольно неожиданна в контексте летописи, но она вполне объяснима с позиций христианства, противопоставляемого язычеству; помимо всего прочего, это библейская цитата.
Ипатьевская летопись, составлявшаяся в Киеве, настроена к князю Игорю более чем дружелюбно, повествует о неудаче князя более детально, а с религиозной точки зрения эта вер-сия более тщательно разработана. Весьма вероятно, что эта часть Ипатьевской летописи включает анналы, созданные в самом доме князя Игоря. Игорь представлен в ней как мудрый, благочестивый князь, прошедший через очистительные стра-дания и достигший высокой степени христианского смирения.
299
Его размышления о значении затмения солнца сильно отли-чаются по тону от его гордого вызова этому предзнаменова-нию, который звучит в «Слове». Так, согласно летописи, он говорит: «Братья и дружина! Тайны божественной никто не ведает, а знамение творит Бог, как и весь мир Свой. А что нам дарует Бог - на благо или на горе нам, - это мы увидим». Ко-гда разведчики предупреждают его о готовности врага, он от-вечает: «Если нам придется без битвы вернуться, то позор нам будет хуже смерти; так будет же так, как нам Бог даст». Под-черкивается мысль о чести и достоинстве, смягченная, одна-ко, покорностью и верой в Бога. Вот его размышления после первой победы: «Вот Бог силой Своей обрек врагов наших на поражение, а нам даровал честь и славу».
Вторая, неудачная битва описывается значительно более де-тально, нежели в «Слове о полку Игореве». Мы узнаем, что сам Игорь был ранен. Один летописный штрих напоминает нам яркую эпическую картину - летописец говорит о любви, свя-зующей князя Игоря с его братом Всеволодом в момент смер-тельной опасности: «И уже схваченный, Игорь видел своего брата Всеволода, ожесточенно бьющегося, и молил он у Бога смерти, чтобы не увидеть гибели брата своего». Пленение князя Игоря сопровождается длинным монологом князя, в ко-тором он приписывает свою неудачу справедливой Божьей ка-ре и молит о прощении. Один из его грехов особенно тяже-лым грузом лежит на его совести - жестокое разграбление им русского города:
«Вспомнил я о грехах своих перед Господом Богом, что не-мало убийств и кровопролития совершил на земле христиан-ской: как не пощадил я христиан, а предал разграблению го-род Глебов у Переяславля, Тогда немало бед испытали безвин-ные христиане: разлучаемы были отцы с детьми своими, брат с братом, друг с другом своим, жены с мужьями своими - стар-цев пинали, юные страдали от жестоких и немилостивых по-боев, мужей убивали и рассекали, женщин оскверняли. И все это сделал я... и не достоин я остаться жить! И вот теперь вижу отмщение от Господа Бога моего...» Конкретный эпизод раз-грабления города Глебова звучит из уст самого князя Игоря, это его личные воспоминания, хотя общее благочестивое из-ложение событий приписывается летописцу.
300
Страница сгенерирована за 0.02 секунд!
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
"Слово о полку Игореве", было найдено в начале 90-х годов XVIII века известным любителем и собирателем русских древностей А.И.Мусиным-Пушкиным.
Первое, очень краткое сообщение o "Слове" было сделано известным поэтом того времени М.М.Херасковым в 1797 году, во втором" издании его поэмы "Владимир". О "Слове" несколько более подробно сообщил М.Карамзин. С рукописи "Слова" были сняты копии: одна из них, предназначавшаяся для Екатерины II, дошла до нас. Кроме переписанного текста "Слова", екатерининский текст заключал в себе перевод, примечания и краткую справку о "Слове". В XVII веке были сделаны еще и другие переводы, постепенно совершенствовавшие первый, в котором было много ошибок из-за явного непонимания древнерусского языка. "Слово о полку Игореве" посвящено неудачному походу на половцев в 1185 году Новгород-Северского князя Игоря Святославича с немногими союзниками, походу, окончившемуся страшным поражением. Автор призывал русских князей сплотиться для отпора степи, совместными усилиями оборонять Русскую землю.
"Слово о полку Игореве" с гениальной силой и проникновенностью отразило в себе главное бедствие своего времени - недостаточность государственного единств Руси и, как следствие, слабость ее обороны от натиск степных кочевых народов, в быстрых набегах разорявших старые русские города, опустошавших села, угонявших в рабство "население, проникавших в самую глубь страны и всюду несших с собою смерть и разрушение.
Общерусская власть киевского князя не исчезла полностью, но ее значение неудержимо падало. Князья уж не боялись киевского князя и стремились к захвату Киева, чтобы увеличить свои владения и использовать гаснущий авторитет Киева в своих интересах.
Однако идея единства Руси не умирает в XII веке. Она высказывается в летописях, провозглашается отдельным князьями, использующими ее популярность в своих эгоистических целях. Она реально поддерживается культурным единством русского народа, общностью русского языка на всей территории Русской земли, общностью народной творчества, судебных установлений, денежной системы - единых повсюду. Идея единства Руси продолжала, существовать в народе.
Около восьми веков назад, в 1187 году, было создано "Слово о полку Игореве", гениальное произведение древней русской литературы. Протекшие Гстолетия не приглушили его поэтического звучания и не стерли красок. Интерес к "Слову о полку Игореве" не только не уменьшился, но становится все более и более широким, все более и более глубоким.
Почему же так долговечно это произведение, столь небольшое по своим размерам? Почему идеи "Слова" продолжают волновать нас?
"Слово о полку Игореве" проникнуто большим человеческим чувством - теплым, нежным и сильным чувством любви к родине. "Слово" буквально напоено им. Это чувство сказывается и в том душевном волнении, с которым автор "Слова" говорит о поражении войск Игоря, и в том, как он передает слова плача русских жен по убитым воинам, и в широкой картине русской природы, и в радости по поводу возвращения Игоря.
Значение "Слова" так безмерно возросло в нашу великую советскую эпоху, когда с необычайной силой проявились беззаветный патриотизм и единство советского народа. Вот почему оно находит такой горячий отклик в сердцах всех советских людей, беззаветно преданных своей родине. Призыв "Слова" к защите родины, к охране мирного труда ее народа звучит и сейчас с неослабеваемой силой! Значение "Слова" особенно велико для нас еще и потому, что оно является живым и непререкаемым свидетельством высоты древнерусской культуры, ее самобытности и ее народности.
"Слово о полку Игореве" создано в годы, когда процесс феодального дробления Руси, достиг своей наибольшей силы. Множество мелких феодальных княжеств - "полугосударств" - враждует между собой, отбирая друг у друга владения, старшинство, втягиваясь в братоубийственные войны во имя эгоистических княжеских интересов. Падает значение Киева как центра Русской земли.
Распад единого Киевского государства начался уже при Ярославе Мудром, в первой половине XI века, когда обособилась Полоцкая земля. Смерть Ярослава Мудрого повела к дальнейшему разделению Русской земли. По завещанию Ярослава, основные русские города того времени: Киев, Чернигов, Переяславль, Владимир-Волынский, Смоленск, с окружающими их областями были распределены между его сыновьями. В конце XI века Черниговское княжество окончательно закрепляется за внуком Ярослава - Олегом Святославичем и его потомством. Этого Олега Святославича автор "Слова о полку Игореве" прозвал Олегом Гориславичем, правильно указав в нем одного из тех князей, от которых "свяшется и растяшсть усобицами" Русская земля.
Обособление отдельных земель как наследственных княжеских владений было признано при Владимире Мономахе на Любечском съезде князей в 1097 году. Одно из решений этого съезда гласило: "Каждо да держит отчину свою", то есть "пусть каждый владеет землею отца".
Любечский съезд, признавший разделение Русской земли, не привел князей даже к временному соглашению, его решения были тотчас же нарушены. Один из князей - Василёк Теребовльский - был вероломно схвачен двумя другими и ослеплен. Снова начались княжеские раздоры. Призывая к единению, народ киевский обратился к Владимиру Мономаху с просьбой не "погубити Русьскые земли" своими раздорами, напоминая, что враги родины - половцы "имуть радоватися и возмуть землю нашю". Призыв заканчивался прямым укором князьям, которые своими усобицами хотят "погубити землю Русьскую". Этот призыв народа к князьям был на устах у каждого поколения русских людей, в каждом княжестве, в каждом городе. Галич, Рязань, Смоленск, Владимир-Волынский, Владимир-Залесский, Ростов, Новгород - все эти областные центры решительно стремятся к политической самостоятельности, уходят из-под влияния слабеющего золотого киевского стола, замыкаются в своих эгоистических местных интересах; князья вступают в борьбу друг с другом, про малое говорят "се великое" и погрязают в бесконечных братоубийственных войнах.
Междоусобная борьба князей была трагически осложнена нависшей над Русью половецкой опасностью. Половцы заняли еще в середине XI века степи между Волгой и Днепром, Крым и проникли на Балканский полуостров. Они представляли собой такую мощную военную силу, что не раз грозили существованию Византийской империи, и последняя постоянно обращалась за помощью к русским князьям. Русским князьям в начале XII века удалось одержать крупные победы над половцами, однако половцы продолжали разорять мирное население русских сел и городов: они грабили сельское население, сжигали города, избивали и угоняли в рабство жителей. Быстрая степная конница не знала естественных преград на бесконечных, открытых, необозримых южных и юго-восточных границах Руси, которые было трудно оберегать. Кочевники из бескрайного "дикого поля", из "страны незнаемой" неожиданными походами стремились глубоко проникнуть в Русскую землю. Волны степных набегов разбивались о стойкое сопротивление разрозненных княжеств. Часть половцев оседала на пограничных землях и "под именем "ковуев" и "своих поганых", то есть "своих язычников", постепенно проникалась мирным влиянием русской культуры. Но раздоры русских князей создавали возможиость для новых вторжений. Враждуя между собой, князья призывали половцев себе в помощь, расшатывая тем самым веками слагавшееся здание русской государственности.
Упадок политического единства Руси не был, однако, связан с ее культурным упадком. Самый распад Киевского государства вызывался развитием хозяйственной жизни на местах и сопровождался ростом его отдельных частей, образованием новых областных центров, подъемом активности городских масс населения.
Рядом с Киевом, Новгородом и Черниговом в этот период растут и крепнут многочисленные новые очаги русской культуры: Владимир-Залесский и Владимир-Волынский, Полоцк и Смоленск, Туров и Галич. Местные литературные школы, глубоко своеобразное зодчество каждой из областей, живопись и прикладное искусство развиваются и крепнут именно в этот период. Воздвигаются многочисленные каменные здания в Киеве, в Чернигове, во Владимире-Волынском, в Галиче, в Новгороде, в Смоленске, во Владимире-Залесском и в других городах обширной Русской земли.
Об одном из зданий этого времени летописец писал, что оно было "измечтано" "всею хитростью", доступною человеку. Сохранившиеся во Владимире-Залесском белокаменные постройки этой поры богато украшены снаружи рельефными изображениями львов, барсов, грифонов, кентавров, всадников и т. п. В живописи создаются превосходные фрески, то есть стенные росписи водяными красками по особым образом подготовленной штукатурке. Остатки таких росписей сохранились в Пскове, в Старой Ладоге, в Новгороде. Хотя в большинстве по своему содержанию эти фрески были церковными, но их создавали русские мастера, знавшие и любившие народное искусство, поэтому и в этих фресках сказалось красочное и жизнерадостное искусство русского народа. O высоком уровне русской культуры времени "Слова о полку Игореве" ярко свидетельствует и прикладное искусство. Художественные ремесла в XII веке представлены роскошными рукописями, тончайшими ювелирными изделиями из золота и серебра с эмалью и чернью, изделиями из железа, резьбой по кости, камню, дереву и т. п. До нас дошли сорок два названия различных ремесленных специальностей этого времени.
Особенного развития в XII веке достигает искусство слова. Большинство древнерусских письменных произведений XII века до нас не дошло в результате истребления врагами, пожарами; но даже то немногое, что сохранилось, свидетельствует об общей высокой литературной культуре XII века, о наличии нескольких литературных школ, о многочисленности жанров, о самой потребности в литературе, о привычке к литературному чтению. Летопись в это время ведется почти в каждом городе, во многих монастырях, нередко - при дворе местного князя.
Исключительно быстрое развитие русской литературы XI - XII веков связано с ростом древнерусского литературного языка - сжатого, выразительного, гибкого, богатого словами, обильно насыщенного синонимами, способными отразить многочисленные оттенки мыслей и чувств. Русский язык этой поры ответил потребностям чрезвычайно усложнившейся русской действительности и создал богатую политическую, военную и техническую терминологию, смог в полной мере воплотить в себе изощренное ораторское искусство, передать сложное историческое содержание всемирной и русской истории, воспринять в переводах лучшие произведения общеевропейской средневековой литературы. Развитие древнерусского литературного языка отражало общий высокий уровень древнерусской культуры, еще не подвергшейся разрушениям монголо-татарского нашествия.
Древнерусский письменный литературный язык вырос на основе устного русского литературного языка - высокоразвитого языка устной народной поэзии и языка политической жизни. Речи, которыми русские князья перед битвами "подавали дерзость" своим воинам, были великолепны по своему лаконизму, образности, энергии и свободе выражения. Особым лаконизмом, выработанностью словесных формул, образностью отличались речи, произносившиеся на вечевых собраниях. То же можно сказать о речах на пиршествах, на судах, на княжеских съездах, о речах, произносившихся послами. В русский литературный язык влились отдельные слова и выражения древнеболгарского языка, использовавшегося в церковной письменности и в богослужении и известного под названием языка церковнославянского.
Однако грамматический строй русского языка остался русским, а отдельные церковнославянские слова не разрушили основного словарного фонда русского языка. Русский язык переработал в себе элементы церковнославянского языка и стал еще богаче и выразительнее.
Словарный состав древнерусского языка в XII веке был уже очень богат. Язык русских летописей, язык русских договоров и грамот и многих других произведений русской письменности, а в первую очередь язык "Слова о полку Игореве" - это древнерусский письменный литературный язык. Богатый и выразительный, он был одним из главных достижений русского народа того времени.
Большинство феодальных усобиц XII века было связано с враждой потомства Мономаха и потомства его противника Олега Святославича - Олега Гориславича "Слова о полку Игореве". И мономаховичи и ольговичи постоянно пользовались половецкой помощью в своих походах на соседние русские княжества. Особенно часто прибегали к помощи половцев черниговские ольговичи, искавшие мира и союза с беспокойным населением смежных им степей. И эта половецкая "помощь", "как и самостоятельные походы половцев, стала с конца XI века жестоким народным бедствием. Особенно усиливаются набеги половцев в 70-х годах XII века, когда, по выражению летописца, начинается "рать без перерыва".
Русские князья имели к этому времени опытных и закаленных в боях профессиональных воинов, составлявших основное ядро их войска - дружину. Кроме этих дружин, князья могли в случае необходимости собрать многочисленное войско из крестьян и горожан. На границах со степью стояли заставы; в самой степи находились русские "сторожа" - разведчики, следившие за передвижениями кочевников.
Русское войско было в XII веке в основном конным; оно было очень быстрым в передвижениях, выработало искусную тактику борьбы с кочевниками. Русские походы в степь предпринимались по преимуществу весной, когда истощенные на скудном зимнем подножном корму кони половцев оказывались гораздо слабосильнее коней русского войска. В бою русские войска умели действовать сложными построениями, были стойки и бесстрашны. Чувство воинской чести и любовь родине отличали и профессионалов-дружинников и простых воинов, набранных из народа. Вооружение дружинников составляли мечи, сабли, луки, иногда шестоперы (особые палицы с шестиреберными наконечниками). Кроме того, дружинники имели копья - оружие, хотя и легко ломавшееся, но незаменимое в первой стычке с врагом.
Дружинники имели прочные стальные (булатные) шлемы и брони, то есть кольчуги, появившиеся на Руси раньше, чем в Западной Европе. Вооружение простых воинов было проще - здесь чаще встречались копья и топоры. Тяжелые, накалявшиеся на солнце шлемы и брони надевались обычно перед самым сражением.
Однако общерусского войска, с единым командованием, на Руси в то время не было. Союзные походы русских князей собирались с трудом, а каждое из войск того или иного русского князя было гораздо малочисленнее войска половцев. Начавшийся в 70-х годах XII столетия особенно сильный натиск половцев разбивается об ответные походы русских. После ряда поражений половцы объединяются под властью хана Кончака. Половецкие войска получают единую организацию и хорошее вооружение; у них появляются и сложные метательные орудия, и "греческий огонь", и огромные, передвигавшиеся "на возу высоком" луки-самострелы, тетиву которых натягивало более пятидесяти человек. Разъединенная раздорами Русь лицом к лицу столкнулась с сильным и, главное, единым войском кочевников. Пол влиянием половецкой опасности, как впоследствии под влиянием опасности монголо-татарской, даже в княжеской среде зреет идея необходимости единения. В 80-х годах XII века делается попытка примирения ольговичей и мономаховичей. Сами ольговичи рвут со своей традиционной политикой союза со степью, и замечательно, что в истории этого перелома политики ольговичей очень важную роль играет герой "Слова о полку Игореве" - ольгович Игорь Святославича, князь Новгород-Северский.
Вначале Игорь - типичный ольгович. Еще в 1180 году
половцы деятельно помогали Игорю Святославичу.
Наголову разбитый Рюриком Ростиславичем
Киевским у Долобска вместе со своими союзниками -
половцами, Игорь Святославич вскочил в ладью
сам-друг со своим будущим злейшим врагом, а
теперешним союзником ханом Кончаком и успел
скрыться от киевского князя.
Одержав победу, киевский князь Рюрик,
своеобразно воспользовался се плодами. Не
чувствуя в себе достаточно сил, чтобы удержать в
своей власти Киев, он оставил на великом княжении
киевском ольговича - Святослава Всеволодовича,
будущего героя "Слова о полку Игореве", а
себе взял остальные города киевской области.
Киев был уступлен Рюриком Святославу Киевскому
на условиях, о которых мы можем лишь
догадываться: по-видимому, Святослав обязался
отказаться от союза с половцами и условился
действовать против них, в согласии со всеми
русскими князьями. В ближайшие годы Рюрику и
Святославу удается широко организовать союзные
походы русских князей на степь.
Обязательства феодального главы всех князей ольговичей - Святослава Киевского - распространились и на Игоря Святославича Новгород-Северского, его двоюродного брата, находившегося у него в феодальном подчинении. Прямодушный и честный, Игорь решительно рвет со своей прежней политикой; он становится яростным противником половцев. Однако Игорю Святославичу не сразу удалось доказать свою преданность новой для него политике единения, совместной борьбы с половцами.
В 1184 году объединенными усилиями русских князей под предводительством Святослава Всеволодовича Киевского половцы были разбиты. Захвачены были военные машины, отбиты русские пленники; попал в плен "басурманин", стрелявший "живым огнем". Половцы были устрашены, и опасность, казалось бы, надолго устранена от Русской земли. Однако Игорь Святославич Новгород-Северский не смог участвовать в этом победоносном походе: поход начался весной, и гололедица помешала его конному войску подоспеть вовремя. По-видимому, Игорь Святославич тяжело переживал эту неудачу: ему не удалось доказать свою преданность союзу русских князей против половцев, его могли заподозрить в умышленном уклонении от участия в походе, как бывшего союзника Кончака. Вот почему в следующем, 1185 году Игорь, "не сдержав юности" - своего молодого задора, без сговора со Святославом и Рюриком бросается в поход против половцев.
Он ставит себе смелую задачу - собственными силами "поискать" старую черниговскую Тмуторокань, находившуюся на берегу Черного моря и когда-то принадлежавшую черниговским князьям. Высокое чувство воинской чести, раскаяние в своей прежней политике, преданность новой - общерусской, ненависть к своим бывшим союзникам - свидетелям его позора, муки страдающего самолюбия - все это двигало им в походе.
Смелость, искренность, чувство чести столкнулись в характере Игоря с его недальновидностью, любовь к родине - с отсутствием ясного представления о необходимости единения, совместной борьбы. Игорь в походе действовал с исключительной отвагой, но он не подчинил всю свою деятельность интересам родины, он не смог отказаться от стремления к личной славе, и это привело его к поражению, которого еще не знали русские. Впервые за всю историю борьбы с половцами русские князья - Игорь и его брат Всеволод, "буй тур", - оказались в плену. Впервые русские войско потерпело такое страшное поражение: В этом черты особого трагизма похода Игоря Святославича - трагизма, приковавшего к этому походу внимание и автора "Слова о полку Игореве", и летописцев, составивших о нем в разных концах русской земли свои повести, самые обширные и, может быть, самые живые из всех повестей о степных походах русских князей.
Сохранилось два летописных рассказа о походе Игоря Святославича 1185 года: один более обширный - в Ипатьевской летописи, другой более сжатый - в Лаврентьевской. Вот как на основании этих двух летописных рассказов можно себе представить поход Игоря.
23 апреля 1185 года, во вторник, Игорь Святославич Новгород-Северский, сын его - Владимир Путивльский, племянник и князь Святослав Ольгович Рыльский вместе с присланными от Ярослава Всеволодовича Черниговского во главе с Ольстином Олексичем дружинами ковуев выступили в далекий степной поход на половцев без сговора с киевским князем Святославом. Откормленные за зиму кони шли тихо. Игорь ехал, собирая свою дружину. В походе у берегов Донца 1 мая, когда день клонился к вечеру, их застигло солнечное затмение, считавшееся в те времена предзнаменованием несчастья, но Игорь не поворотил коней. У реки Оскола Игорь два дня поджидал брата Всеволода, шедшего иным путем, из Курска. От Оскола пошли дальше, к реке Сальнице.
Застигнуть половцев врасплох, как рассчитывал Игорь, не удалось: неожиданно русские сторожа, которых послали ловить "языка", донесли, что половцы вооружены и готовы к бою. Сторожа советовали либо идти быстрее, либо возвратиться. Но Игорь сказал: "Оже ны будеть не бившися возворотитися, то соромъ ны будеть пущей смерти..." Согласившись на этом, русские не стали на ночлег, а ехали всю ночь. На следующий день, в обеденное время, русские встретили половецкие полки. Половцы отправили назад свои вежи (кочевые жилища на телегах), а сами, собравшись "от мала и до велика", выстроились на той стороне реки Сюурлия. Войска Игоря построились в шесть полков. По обычаю того времени, Игорь Святославич сказал князьям краткое ободряющее слово: "Братья, сего мы искали, а потягнемь". Посередине стал полк Игоря, по правую руку от него - полк буй тура Всеволода, по левую - полк Игорева племянника Святослава Рыльского, впереди - полк сына Игоря, Владимира, и полк черниговских ковуев. Отборные стрелки, выведенные из всех полков, стали впереди строя. Половцы выстроили своих стрельцов. "Пустивши по стреле", то есть дав залп из луков, половцы бежали. Бежали и те половецкие полки, которые стояли вдалеке от реки. Передовые полки черниговских ковуев и Владимира Игоревича погнались за половцами, Игорь же и Всеволод шли медленно, сохраняя боевой порядок своих полков. Русские овладели вежами половцев и захватили полон (пленных). Часть войска гналась за половцами дальше и ночью вернулась назад с полоном.
Как рассказывает Ипатьевская летопись, на следующий же день после первой победы над половцами, с рассветом, половецкие полки, "ак борове", то есть подобно лесу, стали неожиданно наступать на русских. Небольшое русское войско увидело, что оно собрало против себя "всю половецкую землю". Но и в этом случае отважный Игорь не поворотил полки. Его речь перед битвой напоминает речи Владимира Мономаха своей заботой о "черных людях", то есть о простых ратниках из крестьян. Он сказал: "Если погибнем или убежим, а черных людей покинем, тоны будеть грех... Пойдем! Но или умрем, или живи будем на едином месте". Чтобы пробиваться к Донцу, не опережая и не отставая друг от друга, Игорь приказал конным спешиться и драться всем вместе.
Трое суток день и ночь медленно пробивался Игорь к Донцу со своим войском. В бою Игорь был ранен в правую руку. Оттесненные половцами от воды, воины были истомлены жаждой. Первыми изнемогли от жажды кони. Много было раненых и мертвых в русских полках. Бились крепко до самого вечера, бились вторую ночь; на рассвете утром в воскресенье черниговские ковуи дрогнули. Игорь поскакал к ковуям, чтобы остановить их. Он снял шлем, чтобы быть ими узнанным, но не смог их задержать. На обратном пути, в расстоянии полета стрелы от своего полка, изнемогая от раны, он был взят в плен половцами. Схваченный ими, он видел, как жестоко бьется его брат Всеволод во главе своего войска, и, по словам летописи, просил смерти, чтобы не видеть его гибели. Раненого Игоря взял к себе на поруки его бывший союзник - Кончак. Из всего русского войска спаслось только пятнадцать человек, а ковуев и того меньше. Прочие же утонули.
В то время Святослав Всеволодович Киевский, решив идти на половцев к Дону на все лето, собирал воинов на севере своих владений - в "верхних" землях. На обратном пути у Новгород-Северского Святослав услышал, что двоюродные братья его пошли, утаясь от него, на половцев, и "не любо бысть ему". Когда Святослав подходил уже в ладьях к Чернигову, он узнал о поражении Игоря. Святослав, услышав это, "глубоко вздохнул", "утер слезы" и сказал: "О люба моя братья и сынове и мужи земле Руское! Дал ми бог притомити логаныя, но не воздержавше уности (юности) отвориша ворота на Русьскую землю... Да како жаль ми бяшеть на Игоря (как мне было на него раньше досадно), тако ныне жалую больше (так теперь еще больше жалею) по Игоре, брате моемь".
В этих словах Святослава точно определены последствия поражения Игоря. Святослав "притомил поганых" в своем походе 1184 года, а Игорь, "не сдержав юности", свел на нет его результаты - "отворил ворота" половцам на Русскую землю. Скорбь и лютая туга (печаль) распространились по всей Русской земле. "И не мило бяшеть тогда комуждо свое ближнее", - говорит летописец.
Половцы, победив Игоря с братнею, "взяша гордость велику" и собрав весь свой народ, ринулись на Русскую землю. И была между ними распря: Кончак хотел идти, на Киев - отомстить за Боняка и деда своего Шарукана, потерпевших там поражение в 1106 году, а Гзакредлагал пойти на реку Сейм, "где ся остале жены и дети: готов нам полон собран; емлем же городы без опаса".
И так разделились надвое. Кончак пошел к Переяславлю-Южному, осадил город и бился здесь весь день. В Переяславле был тогда князем Владимир Глебович. Был он "дерз и крепок к рати", выехал из города и бросился на половцев, но дружины выехать за ним дерзнуло немного. Князь крепко бился с врагами, был окружен и ранен тремя копьями. Тогда прочие подоспели из города и отняли князя. Владимир из города послал сказать Святославу Киевскому, Рюрику и Давыду Ростиславичам: "Се половьцы у мене, а помозите ми". Между войсками Рюрика и Давыда произошли разногласия, Смоленские дружины Давыда "стали вечем" и отказались идти в поход. Святослав с Рюрикам поплыли по Днепру против половцев, а Давыд со своими смольнянами возвратился обратно. Услышав о приближении войска Святослава и Рюрика, половцы отступили от Переяславля и на обратном пути осадили город Римов. Все эти события нашли отражение в "Слове".
В плену Игорь пользовался относительной свободой и почетом. К нему приставили двадцать сторожей, которые не мешали ему ездить, куда он захочет, и слушались его, когда он куда-либо их посылал. С ними Игорь ездил на ястребиную охоту. Половец, по имени Лавр, предложил Игорю бежать. Игорь отказался пойти "неславным путем", но обстоятельства, в конце концов, вынудили его к бегству: сын тысяцкого и конюший, находившиеся вместе с Игорем в плену, сообщили ему, что возвращающиеся от Переяславля половцы намерены перебить всех русских пленных. Время для бегства было выбрано вечернее - при заходе солнца. Игорь послал к Лавру своего конюшего с приказом перебираться на ту сторону реки с поводным конем. Половцы, стерегшие Игоря, напились кумыса, играли и веселились, думая, что князь спит. Игорь поднял полу половецкой вежи, вышел, перебрался через реку, сел там на коня и бежал.
Одиннадцать дней пробирался Игорь до пограничного города Донца, убегая от погони. Приехав в Новгород-Северский, Игорь вскоре пустился в объезд - в Чернигов и в Киев, - ища помощи и поддержки, и всюду был встречен с радостью.
"Слово о полку Игореве" было создано вскоре после событий Игорева похода. Оно написано под свежим впечатлением от этих событий. Это не историческое Повествование о далеком прошлом - это отклик на события своего времени, полный еще не притупившегося горя. Автор "Слова" обращается в своем произведении к современникам событий, которым эти события были хорошо известны. Поэтому "Слово" соткано из намеков, из напоминаний, из глухих указаний на то, что было еще живо в памяти каждого читателя-современника. Есть и более точные указания в "Слове о полку Игореве" на то, что оно написано вскоре после описываемых событий. В 1196 году умер буй тур Всеволод, в 1198 году Игорь Святославич сел на княжение в Чернигове, не раз ходил перед тем вновь на половцев, но все это осталось без упоминаний в "Слове о полку Игореве". Не упомянуты и другие события русской истории, случившиеся после 1187 года. В частности, автор "Слова" в числе живых князей называет умершего в 1187 году Ярослава Осмомыла Галицкого: к нему автор "Слова" обращается с призывом "стрелять" в Кончака "за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславича". Отсюда ясно, что "Слово" написано не позднее 1187 года; но оно не могло быть написано и ранее 1187 года, так как оно заключается "славой" молодым князьям, в том числе и Владимиру Игоревичу, только в том же, 1187 году, вернувшемуся из плена. Поэтому можно думать, что "Слово о полку Игореве" написано в 1187 году.
"Слово о полку Игореве" было непосредственным откликом на события Игорева похода. Это было призывом к прекращению княжеских усобиц, к объединению перед лицом страшной внешней опасности. По точному выражению Карла Маркса , "смысл поэмы - призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов" Этот призыв и составляет основное содержание "Слова о полку Игореве". На примере поражения Игоря автор показывает печальные последствий политического разъединения Руси.
"Слово о полку Игореве" не только повествует о событиях Игорева похода - оно дает им оценку. Оно представляет собой страстную и взволнованную речь патриота, то обращающегося к событиям живой современности, то вспоминающего дела седой старины. Эта речь - то гневная, то печальная и скорбная, но всегда полная веры в родину, полная гордости ею, уверенности в ее будущем.
В "Слове о полку Игореве" ясно ощущается широкое и свободное дыхание устной речи. Оно чувствуется и в выборе выражений- обычных, употреблявшихся в устной речи терминов, военных и феодальных; оно чувствуется и в выборе художественных образов, лишенных литературной изысканности, доступных и народных; оно чувствуется и в самой ритмике языка.
Автор "Слова о полку Игореве" постоянно обращается к своим читателям, называя их "братия", точно он видит их перед собой. В круг своих воображаемых слушателей он вводит и своих современников и людей прошлого. Он обращается к Бояну: "О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы ущекоталъ". Он обращается к буй туру Всеволоду: "Яръ туре Всеволод! Стоиши па борони, прыщеши на вой стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными!" Он обращается к Игорю, к Всеволоду Суздальскому, к Рюрику и Давиду Ростиславичам и ко многим другим. Говоря о печальных предзнаменованиях, которые "Предшествовали походу Игоря и сопровождали Игоря на его роковом пути, он как бы хочет остановить его и тем самым вводит читателя в тревожную обстановку похода. Он прерывает самого себя восклицаниями скорби: "О Руская земль! уже за шеломянемъ еси!", "То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано!" Все это создает впечатление непосредственной близости автора "Слова" к тем, к кому он обращается.
Эта близость больше, чем близость писателя к своему читателю, скорее это близость оратора или певца, непосредственно обращающегося к своим слушателям.
Когда читаешь "Слово о полку Игореве", живо чувствуешь, что автор предназначал его, скорее всего, для произнесения вслух. Однако было бы ошибочным считать, что "Слово о полку Игореве" предназначалось только для произнесения или только для чтения, - не исключена возможность, что автор "Слова" предназначал свое произведение и для пения. Сам автор "Слова" хотя и называет свое произведение очень неопределенно - то "словом", то "песнью", то "повестью", однако, выбирая свою поэтическую манеру, рассматривает как своего предшественника не какого-либо из известных нам писателей и ораторов XI-XII веков, а Бояна - певца, поэта, исполнявшего свои произведения под аккомпанемент какого-то струнного инструмента - по-видимому, гуслей. Автор "Слова" считает Бояна своим предшественником в том же роде поэзии, в каком творит и сам.
Таким образом, "Слово о полку Игореве" - это призыв к единению. Оно было, несомненно, написано автором, но автор чувствовал свою связь с устным словом, с устной поэзией; автор чувствовал свое произведение произнесенным, но предназначалось ли оно для произнесения вслух как речь или для пения, сказать трудно. Если это речь, то она все же имеет сходство с песней; если это песнь, то она близка к речи. К сожалению, ближе определить жанр "Слова" не удается. Написанное, оно сохраняет все обаяние живого, устного слова - слова горячего, убеждающего, полного самой искренней, самой задушевной и сердечной любви к родине.
Подлинный смысл призыва автора "Слова о полку Игореве" заключался, конечно, не только в попытке организовать тот или иной поход, но и в том, чтобы объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, настроить общественное мнение против поисков князьями личной "славы", личной "чести" и отмщения ими личных "обид". Задачей "Слова" было не только военное, но и идейное сплочение всех лучших русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли.
Каким же представлялось автору "Слова о полку Игореве" то единство Руси, к которому он звал своих читателей? Единство Руси представлялось автору "Слова" не в виде прекраснодушных "добрососедских" отношений всех русских князей на основе их доброй воли. Само собой разумеется, что нельзя было просто уговорить русских князей перестать враждовать между собою. Нужна была такая сильная центральная власть, которая могла бы скрепить единство Руси, сделать Русь - мощным государством. Автор "Слова" - сторонник сильной княжеской власти, которая была бы способна обуздать произвол мелких князей.
Центр единой Руси он видит в Киеве. Киевский князь рисуется ему как сильный и "грозный" властитель. Поэтому автор "Слова" наделяет "слабого" киевского князя Святослава Всеволодовича идеальными свойствами главы русских князей: он "грозный" и "великий".
Обращаясь с призывом к русским князьям встать на защиту Русской земли, автор "Слова о полку Игореве" напоминает этим князьям об их военном могуществе и как бы рисует в своем обращении собирательный образ сильного, могущественного князя. Этот князь силен войском: он "многовоий". Он силен судом: "суды рядигъ до Дуная". Он вселяет страх пограничным с Русью странам; он может "Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти". Он "подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, засту-пивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота". Он славен в других странах; ему поют славу "НЪмци и Венедици", "Греции Морава".
Перед нами образ князя, воплощающего собой идею сильной княжеской власти, с помощью которой должно было осуществиться единство Русской земли. Эта идея сильной княжеской власти только еще рождалась в XII веке. Впоследствии этот же самый образ "грозного" великого князя отразился в Житии Александра Невского и в ряде других произведений XIII века. Не будет только стоять за этим образом "грозного" великого князя - Киев как центр Руси. Перемещение центра Руси на северо-восток и падение значения киевского стола станет слишком явным. Значение центра Русской земли в XV-XVI веках перейдет к Москве, которая и объединит Русь с помощью сильной власти московского князя.
XII веке сильная княжеская власть едва только начинала возникать, ей еще предстояло развиться в будущем, однако автор "Слова о полку Игореве" уже видел, что с помощью сильной княжеской власти можно будет объединить Русь и дать крепкий отпор внешним врагам.
Рукопись "Слова о полку Игореве" была обнаружена два столетия назад, и с того времени до наших дней не утихают споры о том, кто был автором этого гениального произведения. Существует много версий по этому поводу, вот некоторые из них.
Первая версия - это то, что "Слово" написал сам князь Игорь, когда вернулся из половецкого плена. Исследователь Владимир Буйначёв, московский скульптор, приводит следующие доказательства.
Первое из них - это само название произведения. Полностью оно звучит так: "Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Ольгова". Согласно литературным правилам средневековья, первые четыре слова объединяются в название произведения, а остальные пять называют полное имя автора. По такому же принципу названы такие произведения средневековья, как "Поучение" князя Владимира Мономаха, "Хождение за три моря" Афанасия Никитина, и другие.
Второе доказательство, это дешифровка текста самого произведения. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что в первом издании "Слова" 1800 года древний и переводной текст шли двумя параллельными колонками, поэтому длинные строки приходилось разрывать, перенося их на следующую линейку. Владимир Буйначёв восстановил древнее построчное написание. В результате получилось, что первые буквы в строках вступления складывались в акростих, образуя фразу "Написаше ве-ликый", Акростих обрывался на букве "I", которая стояла под титлом - надстрочной чёрточкой, применявшейся для написания сокращённых слов и цифр. В древнерусской традиции такой титулованной "Г" обозначали десятку, а словосочетание "князь Игорь" содержит именно 10 букв. В тексте самой поэмы тоже оказалось немало таких зашифрованных фраз, только начальные буквы следовало уже искать в каждой второй строке. Результат получился очень интересным: "Игорь писах песнь сию в Чернигове". Ведь Игорь носил титул не только новгород-северского, но и черниговского князя. В концовке произведения тоже содержится акростих: "Пиеах Игорь". Строка, в начале которой стоит последняя буква этой фразы, состоит из 28 букв, а в самом начале поэмы словосочетание "Игорь князь" приходится на 28-ю строку. После этого Буйначёв решил посчитать, на каких местах находятся "княжеские" "И". Оказалось, что на 28-м месте "И" встречается 16 раз (именно столько букв в словосочетании "Игорь Святославль"), на 29-м месте "И" встречается 12 раз (по количеству букв в сочетании "внукъ Ольгов"), на 30-м месте 8 раз (в слове "написахъ" восемь букв). Похоже, всё тоже указание на автора.
Весьма вероятно, что эта версия правильна, потому что практика подобных литературных шифровок, пришедшая к нам из Византии, была широко распространена в тогдашней Руси. Акростихами пестрят и летописные, и церковные, и светские тексты. И содержат они, как правило, именно имя автора.
Вторую версию выдвинули переводчик Александр Степанов и писатель Владимир Набоков. Они обратили внимание на то место, где рядом с Бояном появляется ещё один сочинитель: "Сказали Боян и Ходына, оба Святославовы песнетворцы..." Это место было восстановлено в конце XIX века историком Забелиным. В подлиннике текст не был разбит на слова, эту работу проделали первые публикаторы, далеко не всегда верно. Так имя Ходына они написали, как два слова: "ходы на". У Бояна в XI веке был свой киевский князь Святослав, а у автора "Слова" - свой. Значит, и Бояна и автора можно назвать "Святославовыми песнетворцами".
Если эта версия верна, то мы узнаём не только имя автора, но и его судьбу, ведь имя "Ходына" в переводе означает "странник". Действительно, такое произведение, в котором не только описываются исторические события, но и даётся их оценка мог написать только человек, не зависящий от воли князей, какими и были странствующие песнетворцы.
Эта версия тоже может быть правильна, так как десятки поэтов того времени, жившие в Европе и Азии, ставили так называемую сфахиду - собственную "печать", упоминая себя в тексте поэмы. Автор "Слова" тоже, может быть, не был исключением.
Ещё одну гипотезу выдвинул Б. А. Рыбаков. Сравнив тексты "Слова" и летописи "Мстислава племени" он обнаружил сходство в основных идеях, оценке событий, манере письма. Автором этой летописи был киевский тысяцкий Пётр Бориславич, и учёный сделал вывод, что этот дипломат и писатель мог написать и "Слово о полку Игореве".
Это далеко не все версии авторства "Слова". Это произведение выделяется на фоне других того времени, потому что в нём автор выражает своё мнение о тех событиях. Возможно, именно поэтому мы и не знаем его имени. Но кем бы он ни был - дипломатом, летописцем, воеводой, - у какого бы князя ни служил, автор "Слова" внутренне свободен, он, как говорит Д. С. Лихачёв, "Не чувствует себя человеком зависимым, подневольным, выполняющим чей-то заказ"; он "мужественно и прямо обличает крамолу князей - своих современников и их предков... смело требует от князей согласованных действий против врагов Руси... Мы узнаём в "Слове" замечательный героический дух всей последующей русской литературы, высокое сознание своей ответственности, своего писательского призвания, своего общественного долга". Автор "Слова" был поистине гениальным человеком, сумевшим восемь веков назад написать такое великое произведение, которое живо и поныне.
В "Поэме без героя" к строке "Не ко мне, так к кому же?" Анна Ахматова делает сноску: "Три "к" выражают замешательство автора". Действительно, по нормам школьной поэтики такой стык (таК К Кому...) - эвфоническая ошибка. Однако как естественно звучит строка! Какой точный у нее звуковой смысл... Словно перехватывается дыхание, словно и читатель вслед за автором взволнован случившимся. Впрочем, почему-то произносится это все-таки легко, и "ошибка" заметна лишь на письме. Произнести фразу из "Слова о полку Игореве" с таким же сближением трех "к" куда труднее: "И рекъ Гзакъ къ Кончакови". Так в рукописи, снятой в конце XVIII века для Екатерины II. Первых издателей "Слова" эта фраза, видимо, столь шокировала своей непроизносимостью, что они даже отредактировали: "И рече Гзакъ къ Кончакови". Но проклятые три "к" все ж остались.
Время перевести и объяснить смысл этой строки.
Бросившиеся вслед за Игорем, бежавшим из плена,
половецкие ханы Гзак и Кончак спорят, что делать
с соколенком (оставшимся в плену сыном Игоря),
если сокол уйдет от них: "И сказал Гзак
Кончаку..." По-русски выговорить куда проще, чем
по - древнерусски.
Неужели великий поэт XII столетия был столь равнодушен к звучанию своих стихов? И если мы на секунду допустим такое, не значит ли это, что перед нами не стихи, а проза? Историки языка утверждают, что когда-то "ъ" ("ер") и "ь" ("ерь") произносились: "ъ" - как краткое "о", "ь" - как "е". Не "хлеб", а "хлиебо", не "Игорь", а "Игоре". Так было в X веке. Но к XII столетию полугласные уже не звучат. По крайней мере, в живой речи. И все же попробуем: "И реко Гзако ко Кончакови..." Непроизносимая строка обернулась чем-то вроде тотемной дразнилки, подражающей гортанной речи "лебедян" (так переводится самоназвание половцев - кумане): "И реКо ГзаКО КО КОнчаКови"! Звучание "ъ" и "ь" в "Слове" предложил еще академик Ф. Корш в начале нашего века.
Но, может быть, мы имеем дело всего-навсего со случайным совпадением? Не может же рассказ о событии XII столетия идти на языке столетия X? Рассказ, если под этим словом подразумевать прозаическое повествование, не может... Другое дело, когда перед нами стихи: те же "ъ" и "ь" произносятся, скажем, в духовных стихах старообрядцев до наших дней. Услышать их можно и в шаляпинских записях русских былин, и в фольклорных древних песнях.
До сих пор ученые спорили, что же такое "Слово о полку" - прозаическая воинская повесть или стихотворная поэма? Потому что ритм "Слова" далек от прозаического, но ни в один из известных стихотворных размеров тоже не укладывается. "Тогда великыи Святьславъ изрони злато слово..." - явная проза. А если произнести "ъ", как нам и предлагает сам автор, "старыми словесы"?
Тогда великыи СВЯТОСЛАВО
изрони ЗЛАТО СЛОВО
со слезами смешено и рече:
- О моя сыновча...
Прозаический текст обернулся стихом. Да еще сколь искусным:
Свято... славо - злато слово!
Это уже не может быть случайностью. А теперь проверим звучание "ь".
"Тогда Игорь возре на светлое солнце..."
Тогда Игорь возре...
Созвучие словно окликнуло князя: посмотрел на светлое солнце, и сжалось сердце - солнце тьмою прикрыло все его войско. Мы начинаем читать "Слово" "старыми словесы", и оно словно оживает. Как на магнитофонной записи становятся слышны удары колокола:
Тому въ Полотске позвониша заутреню "рАНО у Святыя Софеи въ колоколы, А ОНЪ въ Кыеве звОНЪ слыша.
С некоторыми потерями этот затухающий перезвон
тяжких полоцких колоколов можно передать и
по-русски:
Ему в Полоцке колокола Святой Софии рано поутру к
заутрени звонили, а он-то в Киеве звон тот слушал.
Тяжкая музыка давней битвы Всеслава Полоцкого у
реки Немиги нарисована аллитерацией на "то"
и "те":
На Немизе снопы сТЕлюТЬ головами, МолоТЯТЪ чепи
харалужными, на ТОце живоТЪ кладуТЪ, ВеюТЪ душу
оТЪ ТЕла...
Тут и теснота боя, и треск копий, и тяжелые удары боевых цепов (было и такое оружие) по живой плоти. И смертная тень на всем. Это умение в звуке закрепить картину свойственно и фольклору. Вспомним хотя бы поговорку: "От топота копыт пыль по полю летит". Но в руках великого мастера происходит чудо! Оказывается, что самая обычная звукопись может превратиться в нечто неизмеримо большее: фонетический набор точно кодирует саму душу поэта, и, повторяя вслух (обязательно вслух!) древний текст, мы не только видим картину глазами очевидца, но вживаемся в нее, воспроизводя авторское к ней отношение и воскрешая его голос. Еще в XIX веке Павел Петрович Вяземский (сын поэта) подметил звукоизобразительную аллитерацию в "Слове".
Игорь и Овлур бегут из плена, пробиваясь сквозь
высокую траву поля Половецкого. Полночь. Трава,
тяжелая от росы, ледяными вениками хлещет по
беглецам. Слышен не топот, а свист теряющих влагу
стеблей:
Коли Игорь соколомъ полете, тогда Влуръ вълкомъ
потече,
труСЯ СОбою Студеную роСУ,
претьргоСта бо своя борЗая комоня.
Роса убивает разгоряченных лошадей, потому во
втором четверостишии в каждой строке по две
аллитерации на "с" (это как бы два прыжка, два
удара на один стих), а в последнем стихе звукопись
умирает, падает вместе с загнанными лошадьми:
И студеную росу
в степи отрясали,
и борзых своих
коней загнали.
Свист смолк. Вместо него - тревожная тишина, в
которой все слышней погоня. Вслушиваемся в
голоса птиц, услышим переползание полозов:
А не сорокы втроскоташа
на следу Игореве -
ездить Гзакъ съ Кончакомъ.
Тогда врани не граяхуть, галици помълкоша,
сорокы не троскоташа,
полозие ползоша.
Это надо обязательно произнести: вр-р-ани не гр-р-аяхуть. Иначе голосов воронов и впрямь не слышно (ровно как галок и сорок). Читать "про себя", скользя по строчкам лишь глазами, здесь бесполезно. Уж если, как утверждает академик Д. С. Лихачев, даже древнерусские летописи предназначались для чтения вслух (оттого и украшался их слог ораторскими приемами и благозвучием), то стих без звукового воспроизведения, без воскрешения его старанием души и голоса - всего лишь партитура без оркестра.
Кстати, проверка "звуком" (термин А. А. Ахматовой) - самая важная проверка силы стиха, заложенной в нем энергии. Как часто "глазами" все складно и гладко, а произнесешь - и полезет фальшь, нарочитость интонации.
Звук в стихах - это действительно проверка
смысла. Скажем, вот в этом месте видят иногда не
полозов (кочевники на Руси традиционно
сравнивались со змеями, вспомним Змея
Тугариновича), а лозу: "Сорокы не троскоташа, по
лозию ползоша только..." Переведем: "Сороки
не трещали, по веткам прыгали только..." Может
такое быть? Ни в коем случае! "Полозие
ползоша" - здесь сама строка извивается,
ползет, подражая крупным змеям-полозам. А
"только" относится к следующей строке,
потому что без этого слова не услышать и стука
дятлов:
Только дятлове тектомъ
путь къ реце кажуть...
Еще строка, и совсем новый звук, совсем иная
аллитерация:
Соловии веселыми песньми
светъ поведають.
Дятлы разговаривают для поэта на "д" и "т", а соловьи поют на "ви" и "ве", то есть свистят. От первой до последней строки "Слово" наполнено звуком. Другое дело, что без чтения "ъ" и "ь", без стиховой реконструкции этот звук утаен. Не случайно же в поэме традиционно замечали лишь две-три наиболее откровенные аллитерации, а все остальное богатство просто не попадало в поле зрения исследователей. Впрочем, это очень понятно: попробуйте хотя бы "Евгения Онегина" записать прозой, да еще выпустить в каждой строке по две, три и четыре гласных буквы. Получатся ли при такой операции стихи?
Д. С. Лихачев писал: "Слово", несомненно,
сложено одним автором. И этот автор не перестает
нас удивлять своей поразительной одаренностью,
своими скрытыми и "недоказуемыми"
художественными открытиями. "Скрытые
открытия" - это не обмолвка. Автор "Слова",
как истинный поэт, воздействует на "1 своих
читателей не открыто, а как бы под пологом их
сознания. Работа исследователя "Слова"
может быть уподоблена работе рентгенолога: в
тексте "Слова" постоянно как бы
просвечивается организующая структура
звукового повтора:
А СЪ ниМИ злаТО и паволокы,
и драгыя ОКСАМИТЫ!
Звук - это ключ к "Слову". Тот, кто
вооружится им, узнает о самой поэме, ее авторе и
Древней Руси такое, о чем просто читатель никогда
не догадается. Скажем, московский исследователь
Арсен Гогешвили вошел в мир поэмы с этим ключом и
обнаружил в концовке акростих:къ Святей
Богородици Пирогощеи -
Страны ради, гради весели!
Певше песнь старымъ княземъ,
А потомъ молодымъ пети:
Слава Игорю СВЯТЪСЛАВЛИЧА!
Окончание последнего слова всегда правили: если слава, то, конечно, Святославичу! Но оказалось, что это не описка. Исследователь (кстати, А. А. Гогешвили не филолог, а "технарь", кандидат технических наук) показал, что следует читать здесь и по горизонтали, и по вертикали: "СПАСИ СВЯТОСЛАВЛИЧА". Этот акростих-молитва обращен к той, чье имя названо в предыдущей строке, к Святой Пирогощеи Богородице (в Киеве на Подоле была такая церковь). Именно такие составные акростихи (из вертикали и горизонтали) встречаются в древнерусских рукописях XVI и XVII веков. Были они, конечно, и раньше, только книг со стихами, записанными стихами, от того времени не дошло, кроме одной или двух. И само "Слово" в том списке, который был в руках у первоиздателей, было переписано "прозой". Акростих как раз и показывает, что оригинал, или, как говорят филологи, протограф, был "в столбик". Видимо, акростих в нем выделялся киноварью.
Умоляя Богородицу "Спаси Святославлича!" поэт вряд ли имеет в виду Игоря Святославича, своего героя. По надписям на стенах древнерусских храмов мы знаем, что подобные слова писались о себе. Может быть, отчество поэта совпадало с отчеством Игоря? Если так, то это еще один совершенно неожиданный аргумент в пользу предположения, согласно которому имя автора названо в тексте поэмы: "Изрекли Боян и Ходына, Святославовы песнетворцы..." Ведь и здесь "отчество" двум певцам дается по имени князя. Только у Бояна в XI веке был свой Святослав Киевский (Святослав Ярославич), а у автора "Слова" свой (Святослав Всеволодич, тот, что изронил "злато слово", тот двоюродный брат Игоря и феодальный глава Киевской Руси, которого автор называет "отцом" Игоря и Всеволода): Итак, великого творца "Слова" звали Ходына Святославич? Не исключено.
"Слово о полку Игореве" - это поэма о единстве русских князей в борьбе с внешним врагом - половцами. "Слово" - поэма не только о подвиге как таковом, лишь воинском, но о подвижничестве, о том, как человек (князь Игорь) находит духовное равновесие в мире, возвращаясь к вере и тем самым возвращаясь в Русскую землю: "Игорь князь в Русской земли" Русская земля спасается не только тем, что ее отстояли с оружием в руках, а тем, что преодолели крамолу, сохранили себя, свою душу, свой дух. Поэтому "Слово о полку Игореве" и обладает такой поразительной притягательностью, что оно как бы создано не в свое время, намного опередив его. В нем уже есть романное мышление, для того времени вроде бы и немыслимое. В нем говорится о том, что присутствует в русской жизни, во всяком случае, со времени его создания до сего дня. В нем говорится о том, как возникает тьма духовная и как она преодолевается человеком.
Из "Слова" мы многое узнаем о той эпохе, в которой оно создавалось. Это поэма о том, как живет, как погибает в безверии и как спасается в вере человеческая душа. Этим она, главным образом, нам необходима. "Слово" обладает удивительной способностью становиться особенно дорогим и необходимым, открываясь своим основным смыслом во времена смут, в периоды духовной нетвердости, когда торжествуют силы зла, когда обостряется брань духовная. В этой небольшой поэме человек обретает духовную опору, черпает мировоззренческую уверенность, находит ответы на вечные вопросы своего бытия. Но до сегодняшних дней остается загадкой, кто же он - автор "Слова о полку Игореве"?
1. Абие - вдруг, тотчас, внезапно
2. Аз - я
3. Аки, акы - как
4. Амо - куда
5. Ано - я
6. Аще - если, хотя
7. Багр, багряница - одежда пурпурного
цвета, царская мантия
8. Блазнен - соблазненный, соблазняющий,
обманчивый
9. Блюстися - остерегаться
10. Борзо - быстро
11. Брань - битва, сражение
12. Брашно - пища, еда
13. Буесть - отвага, мужество
14. Вборзе - скоро, быстро
15. Ведати, ведети - знать
16. Вежа - шатер, кибитка
17. Велий - большой
18. Вельми - очень
19. Вемь - знаю
20. Вертоград - сад
21. Весь - деревня, селение
22. Виноград - сад
23. Вкупе - вместе
24. Внити - войти
25. Воздух - покров на сосуд со "святыми
дарами" на престоле в церкви
26. Вои - воины
27. Выжлец - гончая собака, ищейка
28. Глагол - слово, речь
29. Голка - шум, крик
30. Гонзути - лишиться, избавиться,
избегнуть
31. Горазд (ый) - искусный, опытный
32. Горе - вверх
33. Горчаи - сравнительная степень от
горький
34. Гость - купец
35. Гривна - денежная единица
36. Грясти - идти
37. Деля - для
38. Десница - правая рука
39. Дивий - дикий
40. Долу - вниз
41. Дондете - пока; до тех пор пока
42. Егда - когда
43. Еже - если; которое, что
44. Екшенья - часть богослужения
45. Елико - сколько
46. Епитемья - церковное наказание
47. Живот - жизнь
48. Зане, зане же - т. к., потому что
49. Зелие, зелье - злак, овощ; лекарство,
отрава; порох
50. Зело - очень, сильно
51. Зрак - вид, облик, взор
52. Иде, иде же - где
53. Ите, яте, еже - который, которая,
которое
54. Имати - брать, хватать
55. Имение - богатство, имущество
56. Ино - но, то
57. Иекуп - выкуп
58. Камка - шелковая ткань
59. Камо - куда
60. Келарь - монах, заведующий
монастырским хозяйством
61. Клазик - церковный служитель
62. Кожух - шуба
63. Кознодействовать - творить зло, козни
64. Краска, кроска - холст, полотно
65. Красный - красивый, прекрасный
66. Крестьяне, кристьяне - христиане
67. Крылос - клирос, место для певчих в
церкви
68. Купно - вместе
69. Квиждо - каждый
70. Лено - хорошо, достойно
71. Лепый - хороший, красивый
72. Лето - год
73. Литоргия - церковная служба, обедня
74. Лов, ловля - охота
75. Локоть - мера длины
76. Лучиться - случиться
77. Мнити - думать
78. Мних - монах
79. Мытарь - сборщик податей
80. Наипаге - больше всего
81. Наголы - пополам, надвое
82. Нарочистый - богатый, знатный
83. Наряд - порядок, устройство;
снаряжение
84. Насад - вид судка
85. Неблазный - непорочный, чистый
86. Небреговати - пренебрегать
87. Негли - нежели, чтобы
88. Неже - нежели, чем
89. Неприязненный - злобный; дьявольский
90. Песть - нет
91. Ниже - также не, и не
92. Николи - никогда
93. Нь - его
94. Обаче - но, однако
95. Обаяние - чародейство
96. Оболчен - одет
97. Обстояние - осада
98. Ов … ов - один … другой, тот … а тот
99. Ово … ово - то … то, или … или
100. Овогда - иногда
101. Одесную - справа
102. Однорядка - верхняя одежда
103. Окольный - соседний, близлежащий
104. Окуп - выкуп
105. Оле - о (междометие)
106. Опако - назад
107. Опричь - кроме, исключая
108. Ораты - пахать
109. Осклабиться - улыбнуться,
усмехнуться
110. Отаи - тайно
111. Отнюду - откуда
112. Отрок, отрога - ребенок, юноша; слуга
113. Паки, пакы - опять, снова
114. Паполома - покрывало
115. Пардус - гепард
116. Паге - больше, лучше; еще
117. Перси - грудь
118. Персть - пыль, прах
119. Пестун - воспитатель
120. Питати - воспитывать
121. Поволока, паволока - шелковая ткань;
покрывало
122. Подущати - подстрекать
123. Полк - поход; война; военный отряд
124. Поке, покеже - потому что, так как,
хотя, даже
125. Поприще - мера длины, расстояния
126. Перекло - прозвание, прозвище
127. Порты, портища - одежды
128. Посад - предместье
129. Пособь - помощь
130. Потребити - истребить, уничтожить
131. Правеж - взыскание по приговору суда
132. Предреченный - названный выше,
упомянутый выше
133. Предстояти - прислуживать, служить
кому-либо
134. Презвитер - священник
135. Прелестный - лживый, обманчивый
136. Прелесть - обман, соблазн,
заблуждение
137. Прещение - угроза, запрет
138. Пририскати - прибежать
139. Приско - всегда
140. Прискодевая - вечно девственная (о
Богородице)
141. Присный - родной, близкий
142. Присный - родной, близкий
143. Пристав - страж; должностное лицо,
назначавшееся для призыва ответчика к суду
144. Пядь - мера длины
145. Разве - кроме, помимо
146. Рака - гробница
147. Ратай - пахарь, землевладелец
148. Ревность - усердие
149. Резака - денежная единица
150. Рель - перекладина
151. Ремество - искусство, умение, ремесло
152. Реги, рещи (рех, рти и т.д.) - сказать,
говорить (сказал и т.д.)
153. Риза - одеяние
154. Седмица - неделя
155. Семо - сюда
156. Сегиво - секунда; топор
157. Секира - топор
158. Сисклит, синклит - приближенные,
советники
159. Сиречь - то есть
160. Сице - так
161. Скважня - отверстие, щель
162. Смерд - крестьянин
163. Совокупность - соединить
164. Сопело - свирель
165. Сорокоуст - сорокадневная молитва по
усопшему
166. Спиратися - спорить
167. Срачица - рубашка
168. Стечно - бедро
169. С тем мест - с тех пор
170. Сточка - площадь улицы
171. Стратич - военачальник, воевода
172. Струг - лодка, судно
173. Стрый - брат отца (дядя по отцу)
174. Студ - стыд
175. Сумица - короткое метательное копье
176. Сыта - мед, растворенный в воде
177. Таи - тайно
178. Тамо - там
179. Тать - вор
180. Татьба - воровство
181. Течи, течь - идти, бежать
182. Тиум - слуга, дворецкий,
домоправитель
183. Токмо - только
184. Толмач - переводчик
185. Точию - только
186. Труе - землетрясение
187. Туга - печаль, горе
188. Убо - итак, так же
189. Убрус - платок, повязка, полотенце
190. Уд - часть тела
191. Узорочье - драгоценности (ткани,
одежды и т. д.)
192. Узы - веревки, цепи
193. Успенье - смерть, кончина
194. Утечи - убежать
195. Уязвити - поразить, ранить
196. Червленый - красивый
197. Чесо - чело
198. Чресла - поясница, стан
199. Шуица - левая рука
200. Ядь - пища
201. Язвити - ранить
202. Яко - что, как
203. Ясельничей - пастух
204. Ясти - есть
205. Яти - брать
1. Аверинцев, Битов, Виноградов и др.
Круг чтения. - М.:- Издательство политической
литературы, - 1990;
2. Тархов, Колесов, Сокол. Cлово о полку
Игореве. - М.:- Молодая гвардия. - 1981;
3. Белякова, Левинская, Степина и др.
Cлово о полку Игореве. - М.:- Детская литература. -
1979.
4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. т. XXII,
стр. 122
5. Ткаченко П. В поисках града
Тмутаракани. Невостребованные размышления о
русской литературе и жизни. - М.: Издательство
Московского университета. - 2000. - 240 с.
Жаров Георгий - ученик 10-го класса гимназии № 1517
В великом памятнике древнерусской литературы «Слове о полку Игореве» прослеживается несомненная связь с народными традициями. Народна сама идея произведения; народность проявляется и в описании событий, и в языке, и в художественной манере автора, а также в образах, которые он создает. Одним из таких народных образов выступает в поэме молодая жена Игоря - Ярославна.
Ярославна - типичная русская женщина. Этот образ занимает очень важное место в идейном замысле поэмы. Он овеян мыслью о мире, семье, доме, проникнут нежностью и лаской, ярким народным началом. В образе Ярославны и других женщин выражается печаль и забота родины, народа о своих воинах. В них заключена идея созидания, которое противостоит бедам и Разрушению, идея противопоставления войны и мира. Жены русских воинов оплакивают своих мужей, павших на поле сражения. И их плач, полный нежности и грусти, носит глубоко народный характер.
Наиболее ярко характер героини раскрывается в известном плаче Ярославны. Автор как бы цитирует плач русской женщины жалеющей не только своего мужа, но и его воинов:
О ветер, ветрило!..
Зачем мчишь хиновские стрелочки
на своих крыльицах
на воинов моего милого?..
Светлое и трижды светлое солнце!..
Зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи
на воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
горем им колчаны заткнуло?
Она вспоминает также и славный поход Святослава против половцев, которым по праву может гордиться русский народ. В ее плаче-приговаривании слышатся народные напевы. Автор не случайно выбрал такой стиль изложения - стиль народных лирических песен. Он наиболее точно раскрывает образ героини, как представительницы своего народа. Именно такие слова и выражения, какими наполнен плач, использовались в устном народном творчестве - в песнях, плачах, притчах. Обращения и образы, которые использует автор, присутствуют во всех народных произведениях того времени. С самого начала плач построен исключительно на фольклорных образах - Ярославна, например, стремится, подобно героиням народных сказаний, «полететь кукушкою по Дунаю». Для древних притч и песен было очень характерно такое превращение в птиц или животных.
Ярославна обращается к природе: к ветру, веющему под облаками, лелеющему корабли на синем море; к Днепру, который пробил каменные горы и лелеял на себе Святославовы насады; к солнцу, которое для всех прекрасно, а в степи безводной жаждою и истомою скрутило русских воинов. Во всех этих образах заключена характеристика великой и необъятной Руси. Эти обращения ярко отражают и неразрывную связь героини со всем русским народом. Именно у родной природы она ищет сочувствия и помощи:
О Днепр Словутич!
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
чтобы не слала я ему слез
на море рано.
Особенность монолога Ярославны заключается еще и в том, что он раскрывает внутренний мир Ярославны. С могучими силами природы она держится на равных. Проявляет мужество, желая быть рядом с мужем в опасности, а также милосердие: своим присутствием она хочет облегчить страдания раненого Игоря.
В голосе Ярославны слышатся не только страдание и печаль. Нежностью и любовью исполнено каждое слово ее плача. Нежные лирические слова ее несут в себе примирение чувствам, смягчают горечь утрат и поражения. Она глубоко скорбит о войске, но скорбь ее светлая, полная надежды. Вместе с ней надеются и верят в счастливый исход событий все русские женщины, весь русский народ. И эти надежды оправдываются - Игорь бежит из плена. Ему помогает все та же природа, к которой обращалась с мольбой героиня.
Таким образом, в Ярославне автор воплотил типичные черты народа, он создал тип русской женщины, преданной своему мужу и родной стране. И, кроме того, этот образ стал воплощением горестей и радостей русского народа, его надежд. Через него, как и через других персонажей, поэт передает основную идею своего произведения - призыв к единению во имя счастья и мира всей Руси.
Полечу, - молвит, - кукушкою по Дунаю.
омочу шелковый рукав в Каяле реке,
отру князю кровавые его раны на могучем его теле.
В истории русской литературы сохранилось множество интересных женских образов, воплотивших идеал русской женщины. Наиболее яркий из них - образ Ярославны, супруги князя Игоря, в древнерусской повести «Слово о полку Игореве».
Образ Ярославны построен на лучших фольклорных традициях. Монолог супруги мужественного князя Игоря занимает всего лишь страницу и представляет собой плач-причитание, но значение его для всей повести велико. Мы видим любовь, нежность, верность русской женщины, которые помогали выстоять храбрым воинам в их ратных подвигах. Ведь дружинники знали, что их ждут с нетерпением на родине и им непременно нужно возвратиться.
Автор «Слова» сравнивает Ярославну с кукушкой, потому что именно эта птица в народе являлась символом одинокой горюющей женщины. Как и во многих народных произведениях, мы можем наблюдать обращение героини к различным явлениям
природы: ветру, Днепру, солнцу. Еще во времена язычества славяне обращались с молитвами к этим явлениям природы, веруя в их всемогущество.
Интересен тот факт, что Ярославну беспокоит не только мысль о ранении Игоря, но и судьба его воинов. Это лишний раз подтверждает, что эта женщина - истинная княгиня, для которой важна судьба государства:
Зачем, господин мой, простер горячие свои лучи
на воинов лады;
в поле безводном жаждою им луки согнул...
К сожалению, уделом многих жен, матерей, сестер того времени было долгое ожидание своих воинов. Но все дружинники возвращались из походов, и горестный плач разносился по Русской земле. Возможно, поэтому в русском фольклоре преобладают трагические мотивы в изображении женских образов.
Ярославна - идеал русской женщины - преданной, любящей супруги, мудрой правительницы.
Проблема авторства памятников литературы Древней Руси непосредственно связана с национальной спецификой первых веков развития русского литературного процесса. «Авторское начало, – отмечал Д.С.Лихачев, – было приглушено в древней литературе. <…> Отсутствие великих имен в древнерусской литературе кажется приговором. <…> Мы предвзято исходим из своих представлений о развитии литературы – представлений, воспитанных <…> веками, когда расцветало индивидуальное , личностное искусство – искусство отдельных гениев. <…> литература Древней Руси не была литературой отдельных писателей: она, как и народное творчество, была искусством надындивидуальным. Это было искусство, создававшееся путем накопления коллективного опыта и производящее огромное впечатление мудростью традиций и единством всей – в основном безымянной – письменности. <…> Древнерусские писатели – не зодчие отдельно стоящих зданий. Это градостроители. <…> Всякая литература создает свой мир, воплощающий мир представлений современного ей общества». Следовательно, анонимный (имперсональный) характер творчества древнерусских авторов есть проявление национального своеобразия русской литературы и в этом плане безымянность «Слова о полку Игореве» не есть проблема.
Представители скептической литературоведческой школы (первая половина XIXвека) исходили из того, что «отсталая» Древняя Русь не могла «породить» памятник такого уровня художественного совершенства, как «Слово о полку Игореве».
Филолог-востоковед О.И. Сенковский, например, был уверен, что создатель «Слова» подражал образцам польской поэзии XVI–XVIIвеков, что само произведение не может быть древнее времен ПетраI, что автор «Слова» – галичанин, переселившийся в Россию или получивший образование в Киеве. Создателями «Слова» назывались и А.И. Мусин-Пушкин (обладатель сборника с текстом «Слова»), и Иолий Быковский (тот, у кого был приобретен сборник), и Н.М.Карамзин как наиболее даровитый русский литератор концаXVIIIвека.
Таким образом, «Слово» представляли литературной мистификацией в духе Дж. Макферсона, якобы открывшего в середине XVIIIвека сочинения легендарного воина и певца кельтов Оссиана, жившего по преданию вIIIвеке н.э. в Ирландии.
Традиции скептической школы в XXвеке продолжил французский славист А. Мазон, первоначально считавший, что «Слово» было создано предположительно А.И. Мусиным-Пушкиным для оправдания завоевательной политики ЕкатериныIIна Черном море: «Мы имеем здесь случай, когда история и литература в подходящее время доставляют свои свидетельства». Во многом был солидарен с А. Мазоном советский историк А.Зимин, называвший создателем «Слова» Иолия Быковского.
Аргументы сторонников подлинности «Слова» были весьма убедительны. А.С.Пушкин: подлинность памятника доказывается «духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в XVIIIвеке мог иметь на то довольно таланта?» В.К.Кюхельбекер: «по дарованию этот обманщик превосходил бы чуть ли не всех тогдашних русских поэтов, вкупе взятых».
«"Наскоки скептицизма", – справедливо подчеркивал В.А. Чивилихин, – были в какой-то мере даже полезными – они оживляли научный и общественный интерес к «Слову», побуждали ученых зорче смотреть в глубь времен, порождали исследования, сделанные с научным тщанием, академической объективностью и обстоятельностью».
После споров, связанных со временем создания «Слова» и «Задонщины», подавляющее большинство исследователей, даже, в конечном итоге, и А.Мазон, пришли к убеждению, что «Слово» является памятником XIIвека. Теперь поиски автора «Слова» сосредоточились на круге современников трагического похода князя Игоря Святославича, состоявшегося весной 1185 года.
В.А. Чивилихин в романе-эссе «Память» дает самый полный список предполагаемых авторов «Слова о полку Игореве» и указывает имена исследователей, выдвинувших данные предположения: «называли некоего "гречина" (Н.Аксаков), галицкого "премудрого книжника" Тимофея (Н.Головин), "народного певца" (Д.Лихачев), Тимофея Рагуйловича (писатель И.Новиков), "Словутьного певца Митусу" (писатель А.Югов), "тысяцкого Рагуила Добрынича" (В.Федоров), какого-то неведомого придворного певца, приближенного великой княгини киевской Марии Васильковны (А.Соловьев), "певца Игоря" (А.Петрушевич), "милостника" великого князя Святослава Всеволодовича летописного Кочкаря (американский исследователь С.Тарасов), неизвестного "странствующего книжного певца" (И.Малышевский), Беловолода Просовича (анонимный мюнхенский переводчик "Слова"), черниговского воеводу Ольстина Алексича (М.Сокол), киевского боярина Петра Бориславича (Б.Рыбаков), вероятного наследника родового певца Бояна (А.Робинсон), безымянного внука Бояна (М.Щепкина), применительно к значительной части текста – самого Бояна (А.Никитин), наставника, советника Игоря (П. Охрименко), безвестного половецкого сказителя (О. Сулейменов) <…>».
Сам В.А. Чивилихин уверен, что создателем слова был князь Игорь. При этом исследователь ссылается на давний и, по его мнению, незаслуженно забытый доклад известного зоолога и одновременно специалиста по «Слову» Н.В. Шарлеманя (1952). Одним из главных аргументов В. Чивилихина является следующий: «не певцу и не дружиннику было судить князей-современников, указывать, что им следует делать; это прерогатива человека, стоящего на одной общественной ступеньке с теми, к кому он обращался»
