Станислав Лем «Условный рефлекс. Условный рефлекс

Крутой и любвеобильный частный сыщик Дэнни Бойд не успевает на встречу со своей потенциальной клиенткой – она уже убита. На следующий день сыщик получает отправленное ею письмо с заданием и чеком. Он решает заняться этим расследованием. nbsp;Перевод: Олег Колесников

Картер Браун
Поцелуй на прощание

Глава 1

Близился к завершению один из тех редких для Санта-Байи дней, когда дождь льет с утра не переставая. К вечеру он даже усилился. Я потягивал бурбон со льдом и собирался уже сделать последний глоток перед сном, как вдруг зазвонил телефон. Возможно, это прелестная и сексуальная девушка, сходящая с ума от воспоминаний о совершенном профиле Бойда, с надеждой подумал я. Она с нетерпением ждет, когда я приду к ней и прыгну в постель под черную шелковую простыню. Я поднял трубку и с воодушевлением произнес:

– Мы знакомы? – спросил я. – Или вы где-то мельком увидели мой профиль?

Пауза затянулась, становясь напряженной, и я подумал, что она вызвана не очень дружественной интонацией моего голоса.

– Не волнуйтесь, – попытался я подбодрить ее. – Я не только красив, но и добр.

– Вы получили мое письмо? – почти прошептала она.

– Боже мой! Я была уверена, что оно уже у вас. Я прибыла под вечер и полагала, что они за мной не следят. Но сейчас поблизости кто-то крутится, никаких сомнений. Они убьют меня, мистер Бойд!

– Они? – попытался уточнить я.

– Уже нет времени объяснять. Я сняла коттедж номер восемь на Парадиз-Бич. Прошу вас, приезжайте немедленно – защитите меня. Вы – моя последняя надежда.

– Хорошо. Выезжаю немедленно, – растерянно ответил я.

Конечно же, эта женщина могла оказаться психически больной, но по голосу вроде не похоже – скорее она ужасно перепугана. Залпом допив бурбон, я подумал, что если кто-то собирается ее убить, то он запросто убьет и меня, если я буду мешаться под ногами. Я надел наплечную кобуру и достал из ящика бюро мой верный "магнум-357". Спустился в гараж и завел машину.

Был мертвый сезон, и мокрая от дождя главная улица оставалась почти пустынной. Яркие неоновые огни поблекли, когда я выехал на прибрежное шоссе, а через десять минут показались коттеджи на Парадиз-Бич – черные силуэты на фоне ночного неба. Только в одном окне горел свет, и я решил, что это и есть коттедж номер восемь.

Заглушив мотор, я услышал равномерный шум волн Тихого океана, накатывающихся на берег. Выйдя из машины, я взбежал на крыльцо и постучал в дверь, которая от этого действия приоткрылась на несколько дюймов.

– Сандра Лин! – выкрикнул я.

Никто не ответил. Я повторил выкрик еще несколько раз, испытывая тягостное ощущение где-то в затылке. Сжимая "магнум" в правой руке, я толкнул дверь, и она широко распахнулась. Тишина все сильнее действовала мне на нервы. Я сделал шаг вперед, и внезапно моя голова взорвалась от слепящей боли...

Очнуться после удара по затылку всегда неприятно. Голова раскалывается, ноет ущемленная гордость, а вкус во рту – как в погасшей печке, полной черной сажи. Осторожно приняв сидячее положение, я ощупал затылок и с трудом поднялся на ноги. В комнате никого не было. Мой пистолет и бумажник лежали на маленьком столике, а содержимое бумажника было разбросано по его поверхности. Сунув "магнум" в наплечную кобуру, а кредитные карточки и документы в бумажник, я решил, что никто не стал бы устраивать такую хитрую ловушку, чтобы просто врезать мне по затылку. Должна быть другая причина.

Я нашел эту причину в спальне.

Она лежала на спине поперек кровати, уставившись незрячими глазами в потолок. На вид ей было лет тридцать пять, и, на мой взгляд, она была весьма привлекательной при жизни. Короткие каштановые волосы, карие глаза. Одета в белую блузку, пропитавшуюся кровью из нескольких ножевых ран, и зеленую юбку. Перевернутый чемодан, содержимое которого разбросано по полу, и вывернутый кошелек на комоде. Я неторопливо раздумывал: нашел ли убийца то, что искал?

Ничего не поделаешь, надо звонить в полицию. Перед моими глазами возникло каменное выражение лица капитана Шелла, выслушивающего повествование о том, каким образом я оказался в пляжном коттедже наедине с трупом. Да пошел к черту этот звонок в полицию! Сандре Лин от этого, во всяком случае, лучше не будет.

Только подойдя к машине, я обнаружил, что у меня нет ключей. К счастью, под задним крылом у меня был прикреплен намагниченный запасной ключ, так что одна проблема оказалась решена. Вернувшись домой, я обнаружил, что и вторая проблема кем-то уже решена за меня. Этот благодетель заботливо вернул мне всю связку ключей, оставив ключ торчащим в замке. После этого я нисколько не удивился, обнаружив в квартире настоящий бедлам. Все ящики из столов и шкафов оказались выдвинуты, содержимое вывалено на пол. В спальне дело обстояло не лучше. Какая-то сволочь выбросила из шкафа всю мою одежду и перевернула кровать.

Я налил себе выпивку и, не придумав ничего более разумного, вскоре улегся спать.

Поднялся я рано и уже навел в квартире порядок, когда принесли почту. Всего одно письмо со штемпелем Лос-Анджелеса. День явно стал более светлым, когда я обнаружил в нем чек на две тысячи долларов. Там же было письмо от Сандры Лин, которой меня порекомендовал один из ее знакомых. Она хотела нанять меня и чек приложила в качестве аванса. Так получается, что ей придется приехать в Санта-Байю, чтобы найти свою подругу Мишель Стрэнд, но при этом сама она наверняка окажется в опасности и хочет, чтобы я защитил ее и помог найти подружку. К письму прилагался список из пяти имен и адресов. Все эти люди были знакомы с Мишель Стрэнд, и, возможно, кто-то из них мог навести нас на след. Сандра предполагала, что список позволит мне провести предварительный сбор информации, которая пригодится нам в будущем. Она свяжется со мной сама, как только приедет в Санта-Байю. Она именно так и поступила, подумал я, но это ей не помогло. В последнем абзаце говорилось, что предмет, находящийся во вложенном маленьком конверте, представляет собой большую ценность и я должен его тщательно хранить. Прибыв Санта-Байю, она заберет его у меня. В меньшем конверте оказался ключ, скорее всего – от депозитарного ящика в банке. А банк может находиться где угодно, недовольно подумал я. На всякий случай я энергично потер этот ключ, но джинн так и не появился, чтобы объяснить мне, что это за ключ и где его нужно использовать.

Сандра Лин была мертва, но оставалась моей клиенткой, что подтверждалось банковским чеком. Мне предстояло отработать аванс – найти Мишель Стрэнд для моей покойной клиентки. Что с ней делать дальше, после того как найду ее, думать не хотелось, чтобы не вызвать головную боль. Взглянув на список имен, я решил проработать его сверху донизу. Первым в списке стоял Виктор Рут, адрес: стоянка яхт рядом с рыбацким причалом.

Перечитал заново, теперь могу и отзыв написать. Повесть состоит по сути из нескольких частей, не слишком тесно связанных друг с другом.

Первая посвящена психологическому испытанию - «бане» - когда испытуемый проводит длительное время в условиях минимума внешних раздражителей, погруженный в теплую воду. Я сам когда-то в бассейне находился в похожих условиях, дыша через трубку. Я провел в этой «бане» всего несколько минут, но мне хватило. Руки и ноги и вправду начинают исчезать, эмоции при этом самые неприятные. Тем интереснее выглядит описание переживаний Пиркса, и особенно к месту его ответ доктору Гротиусу: «Вы там лежали? ... Так вы полежите...»

А потом, когда выяснилось, что Пиркс занял первое место на этих испытаниях ему дают поручение. И он летит на Луну, на довольно-таки опасную, хотя и скучную работу, и там ему удается решить загадку гибели работников этой станции. Ничего сверхъестественного, однако именно характер Пиркса, его эмоциональная устойчивость и позволили ему найти решение там, где спасовали специалисты.

Наверное есть в повести анахронизмы, вряд ли стали бы на Луне пользоваться допотопными пластинками, которые еще надо проявлять, наверняка сейчас протянули бы кабель и передавали бы сигналы в режиме реального времени, а компьютер старательно бы все обрабатывал и хранил.

Но, думаю, никогда в жизни не смогут люди обойтись без таких, как Пиркс - неторопливых, внимательных и добропорядочных.

Оценка: 10

Я бы разделил повесть, по сути, на две части. И первая часть символически начинается с испытания, в народе именуемым «баней». Именно это испытание проходят будущие выпускники, чтобы определить дальнейшее место проведения преддипломной практики. Описание этого испытания приводится в дальнейшем, и не зря описываются ощущения Пиркса. В этот момент он лишённый фактически всех чувств, смутно помнил лишь положение своего тела в воде, но пошевелить какой-либо конечностью не мог, ибо чувствовал себя просто деревянным. Не каждый выдерживал это испытание, А Пиркс провёл в этом бассейне 7 часов! Когда доктор Гротиус спрашивал Пиркса о его ощущениях, Пиркс ответил довольно резко, но правильно: Гротиус - «Вы там лежали?» Пиркс - «Так полежите там!»

После этого момента началась вторая часть повествования, в которой Пиркса отправляют на станцию Менделеев, для выяснения причин трагедии, произошедшей там с посланной экспедицией. Послан Пиркс на станцию Менделеев в компании доктора Лангнера, астрофизика, увлечённого наукой... Честно в определённый момент, повесть показалась довольно скучной, и ведь никто не ждал от Пиркса, что он разгадает тайну гибели первой экспедиции. В определённый момент мне по - настоящему стало страшно! Сказать по-правде вывод напрашивается один: «Не всегда доверяйте технике, иногда полезно обратиться к своему шестому чувству, что и сделал Пиркс. Больше всего понравилась характеристика, которую дал Лангнер Пирксу, не проявлявший до этого момента в сущности никакого интереса к практиканту. «Сообразительный, честный и доброжелательный...». Возможно, именно эти качества Пирксу и помогли разобраться в ситуации, хоть и сам он об этом не догадывался.

Оценка: 8

Бывают такие произведения, которые отпечатываются в сознании на всю жизнь. Ты помнишь какую-то идею или ситуацию, даже забыв, где об этом читал и кто это написал. У меня так произошло с рассказом «Условный рефлекс». Первый раз я его прочитала много лет назад. Потом позабыла все детали, но это испытание «невесомостью» совершенно нельзя выкинуть из головы, оно всплывает из подсознания в совершенно разных жизненных ситуациях. Чтобы суметь это описать, нужно поистине самому пролежать там 7 часов. Иначе никак! У меня просто в голове не укладывается, как можно описывать ощущения выдуманного героя настолько реалистично, глубоко, тонко, подробно, достоверно и при этом интересно. Неужели он испробовал на себе нечто, вызывающее аналогичные ощущения? ;) Даже если и так, все равно это нужно так мастерски преподнести... Лем просто гений... Эта мысль у меня возникала после прочтения большинства его произведений:pray:

Оценка: 9

Хороший рассказ, правда, не лучший из цикла про Пиркса. Глобально понравились два момента - погружение в «ванну» и описание лунных пейзажей. Если в первом - блестящее проникновение в психику испытуемого, то во втором - яркость, выразительность, реалистичность и красота. Все это разбавлено легким ненавязчивым юмором, любовью к деталям и захватывающим сюжетом. Много лишних научных терминов, но, кто знает, может 40 лет назад только так и надо было писать произведение в этом жанре.

Оценка: 8

Читал в первый раз где-то в 1985 году,в библиотеке книгу брал.Перечитал с великим удовлетворением.Повесть одного из выдающихся фантастов впечатляет и описанием «ванны»,и отличным юмором,и описанием процесса полетов на различных видах летательных аппаратов,и описанием лунных пейзажей,и предсказанием появления микрокалькулятора,который назван здесь «карманным арифмометром»,и который появился только в конце 80-х.А на некоторые технические аспекты не следует обращать особого внимания.Ведь на то время и спектрографический анализ был вершиной совершенства.А американцы еще даже и не собирались высаживаться на Луну.В общем,впечатление от прочтения отличное.

Оценка: 9

Еще один рассказ из породы «какие качества помогают бороться со случайными помехами». Которые могут, в специальных условиях, быть смертельно опасными.

Обе части - тесно связаны друг с другом, первая еще и очень смешная. Ну и связка между ними - описание луны, ее пейзажей и станций - великолепна сама по себе, читается с громадным интересом.

Оценка: 10

Предыстория «патруля», судя по году написанная позже. Идея рассказа по сути та же самая. Развита она тут получше, как НФ технодетектив - сильнее. Вот только эмоционального напряжения переходящего в ужас тут гораздо меньше. Зато больше заметны технические анахронизмы. В плюсы - здоровый юмор и довольно достоверно нарисованная подростковая психология Пиркса, который, как видно по этому рассказу (скорее - маленькой повести) явное alter ego самого Лема.

Оценка: 8

«Открытый люк - следствие приготовления омлетов.» С.Лем «Условный рефлекс».

Совсем небольшое отступление от правил безопасности, как следствие спешки, в соединении с другими маловероятными событиями становится причиной гибели людей. Такое случается постоянно и приводит к более (авария на АЭС) или менее (смерть в ДТП) значимым последствиям. Теория Хаоса в действии - предугадать или рассчитать такое не представляется возможным ни сейчас, ни в обозримом будущем. Профессиональная подготовка, внимание к мелочам, острая интуиция - все чего не хватает простым смертным, помогли Пирксу спасти жизнь себе и другому человеку.

К подобым сюжетам мастер будет постоянно возвращаться, каждый раз по-новому, и всякий раз блестяще.

Оценка: 10

Объем очередной истории о пилоте Пирксе получился достаточно большим - порядка 60 страниц. А все потому, что пан Станислав решил в своей повести убить сразу двух зайцев: рассказать о покорении ближнего космоса и вставить туда же небольшой детективно-приключенческий сюжет.

Время первой публикации повести - 1962 год. Исследование и начало освоения Луны, также как и освоение всего околосолнечного пространства казались такими близкими. И писатели-фантасты вовсю торопились рассказать нам, какими же будут эти будни первых десятилетий космической эры. Вспомните хотя бы написанную практически в то же время «Лунную пыль» Кларка.... Вот и Лем постарался как можно реалистичнее рассказать о будущей подготовке пилотов ракет, о полетах по трассе «Земля-Луна», о буднях на лунных станциях. Как получилось - каждый оценит сам: думается, довольно любопытно, хотя теперь уже и несколько несовременно.

А вот детективная составляющая истории при всей своей внешней простоте очень хороша. Причем хороша именно по-лемовски - подробным обстоятельным повествованием и отлично выписанной психологической составляющей. Вообще, пилот Пиркс - один из наиболее удачных лемовских персонажей: практически во всех произведениях его образ выглядит живым и реалистичным, и при этом действительно развивающимся по мере своего шествия по рассказам и повестям цикла.

Условный рефлекс
Станислав Лем

Пилот Пиркс #2
На находящейся на Луне станции «Менделеев» погибают два человека. Причины их гибели пока не выяснены. Возможно, пилот Пиркс еще не слишком опытен, но именно ему удается разобраться в цепочке совпадений и случайностей, приведших к трагедии. Впрочем, может и это было просто случайностью…

«Рассказы о Пилоте Пирксе» - 2 - Условный рефлекс / Odruch warunkowy [= Лунная ночь] (1962)

Станислав Лем

УСЛОВНЫЙ РЕФЛЕКС

Случилось это на четвертом году обучения, как раз перед каникулами.

К тому времени Пиркс уже отработал все практические занятия, остались позади зачеты на симуляторе, два настоящих полета, а также «самостоятельное колечко» - полет на Луну с посадкой и обратным рейсом. Он чувствовал себя докой в этих делах, старым космическим волком, для которого любая планета - дом родной, а поношенный скафандр - излюбленная одежда, который первым замечает в космосе мчащийся навстречу метеоритный рой и с сакраментальным возгласом «Внимание! Рой!» совершает молниеносный маневр, спасая от гибели корабль, себя и своих менее расторопных коллег.

Так, по крайней мере, он себе это представлял, с огорчением отмечая во время бритья, что по его виду никак не скажешь, сколько ему довелось пережить… Даже этот паскудный случай при посадке в Центральном Заливе, когда прибор Гаррельсбергера взорвался чуть ли не у него в руках, не оставил Пирксу на память ни одного седого волоска! Что говорить он понимал бесплодность своих мечтаний о седине (а чудесно было бы все же иметь тронутые инеем виски!), но пускай бы хоть собрались у глаз морщинки, с первого взгляда говорящие, что появились они от напряженного наблюдения за звездами, лежащими по курсу корабля! Пиркс как был толстощеким, так и остался. А поэтому он скоблил притупившейся бритвой свою физиономию, которой втайне стыдился, и придумывал каждый раз все более потрясающие ситуации, из которых в конце концов выходил победителем.

Маттерс, который кое-что знал о его огорчениях, а кое о чем догадывался, посоветовал Пирксу отпустить усы. Трудно сказать, шел ли этот совет от души. Во всяком случае, когда Пиркс однажды утром в уединении приложил обрывок черного шнурка к верхней губе и посмотрелся в зеркало, его затрясло - такой у него был идиотский вид. Он усомнился в Маттерсе, хотя тот, возможно, не желал ему зла;, и уж наверняка неповинна была в этом хорошенькая сестра Маттерса, которая сказала однажды Пирксу, что он выглядит «ужасно добропорядочно». Ее слова доконали Пиркса. Правда, в ресторане, где они тогда танцевали, не произошло ни одной из тех неприятностей, которых обычно побаивался Пиркс. Он только однажды перепутал танец, а она была настолько деликатна, что промолчала, и Пиркс нескоро заметил, что все остальные танцуют совсем другой танец. Но потом все пошло как по маслу. Он не наступал ей на ноги, в меру сил своих старался не хохотать (его хохот заставлял оборачиваться всех встречных на улице), а потом проводил ее домой.

От конечной остановки нужно было еще порядочно пройти пешком, а он всю дорогу прикидывал, как дать ей понять, что он вовсе не «ужасно добропорядочен», - слова эти задели его за живое. Когда они уже подходили к дому. Пиркс переполошился. Он так ничего и не придумал, а вдобавок из-за усиленных размышлений молчал как рыба; в голове его царила пустота, отличавшаяся от космической лишь тем, что была пронизана отчаянным напряжением. В последнюю минуту метеорами, пронеслись две-три идеи: назначить ей новое свидание, поцеловать ее, пожать ей руку (об этом он где-то читал) - многозначительно, нежно и в то же время коварно и страстно. Но ничего не получилось. Он ее не поцеловал, не назначил свидания, даже руки не подал… И если б на этом все кончилось! Но, когда она своим приятным, воркующим голоском произнесла «Спокойной ночи», повернулась к калитке и взялась за задвижку, в нем проснулся бес. А может, это произошло просто потому, что в ее голосе он ощутил иронию, действительную или воображаемую, бог знает, но совершенно инстинктивно, как раз когда она повернулась к нему спиной, такая самоуверенная, спокойная… это, конечно, из-за красоты, держалась она королевой, красивые девушки всегда так… Ну, короче, он дал ей шлепок по одному месту, и притом довольно сильный. Услышал тихий, сдавленный вскрик. Должно быть, она порядком удивилась! Но Пиркс не стал дожидаться, что будет дальше. Он круто повернулся и убежал, словно боялся, что она погонится за ним… На другой день, завидев Маттерса, он подошел к нему, как к мине с часовым механизмом, но тот ничего не знал о случившемся.

Пиркса беспокоила эта проблема. Ни о чем он тогда не думал (как легко это ему, к сожалению, дается!), а взял да отвесил ей шлепок. Разве так поступают «ужасно добропорядочные» люди?

Он не был вполне уверен, но опасался, что, пожалуй, так. Во всяком случае, после истории с сестрой Маттерса (с той поры он избегал этой девушки) он перестал по утрам кривляться перед зеркалом. А ведь одно время он пал так низко, что несколько раз с помощью второго зеркала пытался найти такой поворот лица, который хоть частично удовлетворял бы его великие запросы. Разумеется, он не был законченным идиотом и понимал, как смехотворны эти обезьяньи ужимки, но, с другой стороны, ведь искал-то он не признаков красоты, помилуй бог, а черты характера! Ведь он читал Конрада и с пылающим лицом мечтал о великом молчании Галактики, о мужественном одиночестве, а разве можно представить себе героя вечной ночи с такой ряшкой? Сомнения не рассеялись, но с кривлянием перед зеркалом он покончил, доказав себе, какая у него твердая, несгибаемая воля.

Эти волнующие переживания несколько улеглись, потому что подошла пора сдавать экзамен профессору Меринусу, которого за глаза называли Мериносом. По правде сказать, Пиркс почти не боялся этого экзамена. Он всего лишь три раза наведывался в здание Института навигационной астродезии и астрогнозии, где у двери аудитории курсанты караулили выходящих от Мериноса не столько для того, чтобы отпраздновать их успех, сколько чтобы разузнать, какие новые каверзные вопросики придумал Зловещий Баран. Такова была вторая кличка сурового экзаменатора. Этот старик, который в жизни не ступал ногой не то что на Луну, а даже на порог ракеты! - благодаря теоретической эрудиции знал каждый камень в любом из кратеров Моря Дождей, скалистые хребты астероидов и самые неприступные районы на спутниках Юпитера; говорили, что ему прекрасно известны метеориты и кометы, которые будут открыты спустя тысячелетие, - он уже сейчас математически рассчитал их орбиты, предаваясь своему любимому занятию - анализу возмущения небесных тел. Необъятность собственной эрудиции сделала его придирчивым по отношению к микроскопическому объему знаний курсантов.

Пиркс, однако, не боялся Меринуса, потому что подобрал к нему ключик. Старик ввел свою собственную терминологию, которой в специальной литературе никто другой не применял. Так вот. Пиркс, движимый врожденной сметливостью, заказал в библиотеке все труды Меринуса и - нет, вовсе он их не читал - попросту перелистал и выписал сотни две мериносовских словесных уродцев. Вызубрил их как следует и был уверен, что не провалится. Так оно и случилось. Профессор, уловив, в каком стиле Пиркс отвечает, встрепенулся, поднял лохматые брови и слушал Пиркса, как соловья. Тучи, обычно не сходившие с его чела, рассеялись. Он словно помолодел - ведь он слушал будто самого себя. А Пиркс, окрыленный этой переменой в профессоре и собственным нахальством, несся на всех парусах, и, хотя полностью засыпался на последнем вопросе (тут нужно было знать формулы и вся мериносовская риторика не могла помочь), профессор вывел жирную четверку и выразил сожаление, что не может поставить пять.

Так Пиркс укротил Мериноса. Взял его за рога. Куда больше страха он испытывал перед «сумасшедшей ванной» - очередным и последним этапом накануне выпускных экзаменов.

Когда дело доходило до «сумасшедшей ванны», тут уж не помогали никакие уловки. Прежде всего нужно было явиться к Альберту, который числился обычным служителем при кафедре экспериментальной астропсихологии, но фактически был правой рукой доцента, и слово его стоило больше, нежели мнение любого ассистента. Он был доверенным лицом еще у профессора Балло, вышедшего год назад на пенсию на радость курсантам и к огорчению служителя (ибо никто так хорошо не понимал его, как отставной профессор). Альберт вел испытуемого в подвал, где в тесной комнатке снимал с его лица парафиновый слепок. Затем полученная маска подвергалась небольшой операции: в носовые отверстия вставлялись две металлические трубки. На этом дело кончалось.

Затем испытуемый отправлялся на второй этаж, в «баню». Конечно, это была вовсе не баня, но, как известно, студенты никогда не называют вещи их подлинными именами. Это было просторное помещение с бассейном, полным воды. Испытуемый - на студенческом жаргоне «пациент» - раздевался и погружался в воду, которую нагревали до тех пор, пока он не переставал ощущать ее температуру. Это было индивидуально: для одних вода «переставала существовать» при двадцати девяти градусах, для других - лишь после тридцати двух. Но когда юноша, лежавший навзничь в воде, поднимал руку, воду прекращали нагревать и один из ассистентов накладывал ему на лицо парафиновую маску. Затем в воду добавляли какую-то соль (но не цианистый калий, как всерьез уверяли те, кто уже искупался в «сумасшедшей ванне»), - кажется, простую поваренную соль. Ее добавляли до тех пор, пока «пациент» (он же «утопленник») не всплывал так, что тело его свободно держалось в воде, чуть пониже поверхности. Только металлические трубки высовывались наружу, и поэтому он мог свободно дышать. Вот, собственно, и все. На языке ученых этот опыт назывался «устранение афферентных импульсов». И в самом деле, лишенный зрения, слуха, обоняния, осязания (присутствие воды очень скоро становилось неощутимым), подобно египетской мумии, скрестив руки на груди, «утопленник» покоился в состоянии невесомости. Сколько времени? Сколько мог выдержать.

Как будто ничего особенного. Однако в таких случаях с человеком начинало твориться нечто странное. Конечно, о переживаниях «утопленников» можно было почитать в учебниках по экспериментальной психологии. Но в том-то и дело, что переживания эти были сугубо индивидуальны. Около трети испытуемых не выдерживали не то что шести или пяти, а даже и трех часов. И все же игра стоила свеч, так как направление на преддипломную практику зависело от оценки за выносливость: занявший первое место получал первоклассную практику, совсем не похожую на малоинтересное, в общем-то даже нудное пребывание на различных околоземных станциях. Невозможно было заранее предсказать, кто из курсантов окажется «железным», а кто сдастся: «ванна» подвергала нешуточному испытанию цельность и твердость характера.

Пиркс начал неплохо, если не считать того, что он без всякой нужды втянул голову под воду еще до того, как ассистент наложил ему маску; при этом он глотнул добрую порцию воды и получил возможность убедиться, что это самая обыкновенная соленая вода.

После того как наложили маску. Пиркс почувствовал легкий шум в ушах. Он находился в абсолютной темноте. Расслабил мускулы, как было предписано, и неподвижно повис в воде. Глаза он не мог открыть, даже если б захотел: мешал парафин, плотно прилегавший к щекам и ко лбу. Сначала зазудело в носу, потом зачесался правый глаз. Сквозь маску, конечно, почесаться было нельзя. О зуде ничего не говорилось в отчетах других «утопленников»; по-видимому, это был его личный вклад в экспериментальную психологию. Совершенно неподвижный, покоился он в воде, которая не согревала и не охлаждала его нагое тело. Через несколько минут он вообще перестал ее ощущать.

Разумеется, Пиркс мог пошевелить ногами или хоть пальцами и убедиться, что они скользкие и мокрые, но он знал, что с потолка за ним наблюдает глаз регистрирующей камеры; за каждое движение начислялись штрафные очки. Вслушавшись в самого себя, он начал вскоре различать тоны собственного сердца, необычно слабые и будто доносящиеся с огромного расстояния. Чувствовал он себя совсем не плохо. Зуд прекратился. Ничто его не стесняло. Альберт так ловко приладил трубки к маске, что Пиркс и забыл о них. Он вообще ничего не ощущал. Но эта пустота становилась тревожащей. Прежде всего он перестал ощущать положение собственного тела, рук, ног. Он еще помнил, в какой позе он лежит, но именно помнил, а не ощущал. Пиркс начал соображать, давно ли он находится под водой, с этим белым парафином на лице. И с удивлением понял, что он, обычно умевший без часов определять время с точностью до одной-двух минут, не имеет ни малейшего представления о том, сколько минут - или, может, десятков минут? - прошло после погружения в «сумасшедшую ванну».

Пока Пиркс удивлялся этому, он обнаружил, что у него уже нет ни туловища, ни головы - вообще ничего. Совсем так, будто его вообще нет. Такое чувство не назовешь приятным. Оно скорее пугало. Пиркс будто растворялся постепенно в этой воде, которую тоже совершенно перестал ощущать. Вот уже и сердца не слышно. Изо всех сил он напрягал слух - безрезультатно. Зато тишина, целиком наполнявшая его, сменилась глухим гулом, непрерывным белым шумом, таким неприятным, что прямо хотелось уши заткнуть. Мелькнула мысль, что прошло, наверное, немало времени и несколько штрафных очков не испортят общей оценки: ему хотелось шевельнуть рукой.

Нечем было шевельнуть: руки исчезли. Он даже не то чтобы испугался - скорее обалдел. Правда, он читал что-то о «потере ощущения тела», но кто мог бы подумать, что дело дойдет до такой крайности?

«По-видимому, так и должно быть, - успокаивал он себя. - Главное - не шевелиться; если хочешь занять хорошее место, надо вытерпеть все это». Эта мысль поддерживала его некоторое время. Сколько? Он не знал.

Потом стало еще хуже.

Темнота, в которой он находился, или, точнее, темнота - он сам, заполнилась слабо мерцающими кругами, плавающими где-то на границе поля зрения, - круги эти даже и не светились, а смутно белели. Он повел глазами, почувствовал это движение и обрадовался. Но странно: после нескольких движений и глаза отказались повиноваться…

Станислав Лем.
Условный рефлекс.
Пер. с польск. - А.Борисов.
Stanislaw Lem. Odruch warunkowy (1963).
Изд. МП Фирма "Ф. Грег", 1992. "Станислав Лем Сочинения в двух томах"
__________________________________________________
Перевод с польского - А. Борисов

Тут находится бесплатная электронная фантастическая книга Условный Рефлекс автора, которого зовут Лем Станислав . В электроннной библиотеке сайт можно скачать бесплатно книгу Условный Рефлекс в форматах RTF, TXT и FB2 или же читать книгу Лем Станислав - Условный Рефлекс онлайн, причем без регистрации и без СМС.

Размер архива с книгой Условный Рефлекс = 65.46 KB

Условный рефлекс.
Пер. с польск. - А.Борисов.
Stanislaw Lem. Odruch warunkowy (1963).
Изд. МП Фирма "Ф. Грег", 1992. "Станислав Лем Сочинения в двух томах"
__________________________________________________
Перевод с польского - А. Борисов

Случилось это на четвертом году обучения, как раз перед каникулами.
К тому времени Пиркс уже отработал все практические занятия, остались
позади зачеты на симуляторе, два настоящих полета, а также
"самостоятельное колечко" - полет на Луну с посадкой и обратным рейсом.
Он чувствовал себя докой в этих делах, старым космическим волком, для
которого любая планета - дом родной, а поношенный -скафандр - излюбленная
одежда, который первым замечает в космосе мчащийся навстречу метеоритный
рой и с сакраментальным возгласом "Внимание! Рой!" совершает молниеносный
маневр, спасая от гибели корабль, себя и своих менее расторопных коллег.
Так, по крайней мере, он себе это представлял, с огорчением отмечая
во время бритья, что по его виду никак не скажешь, сколько ему довелось
пережить... Даже этот паскудный случай при посадке в Центральном Заливе,
когда прибор Гаррельсбергера взорвался чуть ли не у него в руках, не
оставил Пирксу на память ни одного седого волоска! Что говорить он понимал
бесплодность своих мечтаний о седине (а чудесно было бы все же иметь
тронутые инеем виски!), но пускай бы хоть собрались у глаз морщинки, с
первого взгляда говорящие, что появились они от напряженного наблюдения за
звездами, лежащими по курсу корабля! Пиркс как был толстощеким, так и
остался. А поэтому он скоблил притупившейся бритвой свою физиономию,
которой втайне стыдился, и придумывал каждый раз все более потрясающие
ситуации, из которых в конце концов выходил победителем.
Маттерс, который кое-что знал о его огорчениях, а кое о чем
догадывался, посоветовал Пирксу отпустить усы. Трудно сказать, шел ли этот
совет от души. Во всяком случае, когда Пиркс однажды утром в уединении
приложил обрывок черного шнурка к верхней губе и посмотрелся в зеркало,
его затрясло - такой у него был идиотский вид. Он усомнился в Маттерсе,
хотя тот, возможно, не желал ему зла;, и уж наверняка неповинна была в
этом хорошенькая сестра Маттерса, которая сказала однажды Пирксу, что он
выглядит "ужасно добропорядочно". Ее слова доконали Пиркса. Правда, в
ресторане, где они тогда танцевали, не произошло ни одной из тех
неприятностей, которых обычно побаивался Пиркс. Он только однажды
перепутал танец, а она была настолько деликатна, что промолчала, и Пиркс
нескоро заметил, что все остальные танцуют совсем другой танец. Но потом
все пошло как по маслу. Он не наступал ей на ноги, в меру сил своих
старался не хохотать (его хохот заставлял оборачиваться всех встречных на
улице), а потом проводил ее домой.
От конечной остановки нужно было еще порядочно пройти пешком, а он
всю дорогу прикидывал, как дать ей понять, что он вовсе не "ужасно
добропорядочен", - слова эти задели его за живое. Когда они уже подходили
к дому. Пиркс переполошился. Он так ничего и не придумал, а вдобавок из-за
усиленных размышлений молчал как рыба; в голове его царила пустота,
отличавшаяся от космической лишь тем, что была пронизана отчаянным
напряжением. В последнюю минуту метеорами, пронеслись две-три идеи:
назначить ей новое свидание, поцеловать ее, пожать ей руку (об этом он
где-то читал) - многозначительно, нежно и в то же время коварно и
страстно. Но ничего не получилось. Он ее не поцеловал, не назначил
свидания, даже руки не подал... И если б на этом все кончилось! Но, когда
она своим приятным, воркующим голоском произнесла "Спокойной ночи",
повернулась к калитке и взялась за задвижку, в нем проснулся бес. А может,
это произошло просто потому, что в ее голосе он ощутил иронию,
действительную или воображаемую, бог знает, но совершенно инстинктивно,
как раз когда она повернулась к нему спиной, такая самоуверенная,
спокойная... это, конечно, из-за красоты, держалась она королевой,
красивые девушки всегда так... Ну, короче, он дал ей шлепок по одному
месту, и притом довольно сильный. Услышал тихий, сдавленный вскрик.
Должно быть, она порядком удивилась! Но Пиркс не стал дожидаться, что
будет дальше. Он круто повернулся и убежал, словно боялся, что она
погонится за ним... На другой день, завидев Маттерса, он подошел к нему,
как к мине с часовым механизмом, но тот ничего не знал о случившемся.
Пиркса беспокоила эта проблема. Ни о чем он тогда не думал (как легко
это ему, к сожалению, дается!), а взял да отвесил ей шлепок. Разве так
поступают "ужасно добропорядочные" люди?
Он не был вполне уверен, но опасался, что, пожалуй, так. Во всяком
случае, после истории с сестрой Маттерса (с той поры он избегал этой
девушки) он перестал по утрам кривляться перед зеркалом. А ведь одно время
он пал так низко, что несколько раз с помощью второго зеркала пытался
найти такой поворот лица, который хоть частично удовлетворял бы его
великие запросы. Разумеется, он не был законченным идиотом и понимал, как
смехотворны эти обезьяньи ужимки, но, с другой стороны, ведь искал-то он
не признаков красоты, помилуй бог, а черты характера! Ведь он читал
Конрада и с пылающим лицом мечтал о великом молчании Галактики, о
мужественном одиночестве, а разве можно представить себе героя вечной ночи
с такой ряшкой? Сомнения не рассеялись, но с кривлянием перед зеркалом он
покончил, доказав себе, какая у него твердая, несгибаемая воля.
Эти волнующие переживания несколько улеглись, потому что подошла пора
сдавать экзамен профессору Меринусу, которого за глаза называли Мериносом.
По правде сказать, Пиркс почти не боялся этого экзамена. Он всего лишь три
раза наведывался в здание Института навигационной астродезии и
астрогнозии, где у двери аудитории курсанты караулили выходящих от
Мериноса не столько для того, чтобы отпраздновать их успех, сколько чтобы
разузнать, какие новые каверзные вопросики придумал Зловещий Баран. Такова
была вторая кличка сурового экзаменатора. Этот старик, который в жизни не
ступал ногой не то что на Луну, а даже на порог ракеты! - благодаря
теоретической эрудиции знал каждый камень в любом из кратеров Моря Дождей,
скалистые хребты астероидов и самые неприступные районы на спутниках
Юпитера; говорили, что ему прекрасно известны метеориты и кометы, которые
будут открыты спустя тысячелетие, - он уже сейчас математически рассчитал
их орбиты, предаваясь своему любимому занятию - анализу возмущения
небесных тел. Необъятность собственной эрудиции сделала его придирчивым по
отношению к микроскопическому объему знаний курсантов.
Пиркс, однако, не боялся Меринуса, потому что подобрал к нему ключик.
Старик ввел свою собственную терминологию, которой в специальной
литературе никто другой не применял. Так вот. Пиркс, движимый врожденной
сметливостью, заказал в библиотеке все труды Меринуса и - нет, вовсе он их
не читал - попросту перелистал и выписал сотни две мериносовских словесных
уродцев. Вызубрил их как следует и был уверен, что не провалится. Так оно
и случилось. Профессор, уловив, в каком стиле Пиркс отвечает,
встрепенулся, поднял лохматые брови и слушал Пиркса, как соловья. Тучи,
обычно не сходившие с его чела, рассеялись. Он словно помолодел - ведь он
слушал будто самого себя. А Пиркс, окрыленный этой переменой в профессоре
и собственным нахальством, несся на всех парусах, и, хотя полностью
засыпался на последнем вопросе (тут нужно было знать формулы и вся
мериносовская риторика не могла помочь), профессор вывел жирную четверку и
выразил сожаление, что не может поставить пять.
Так Пиркс укротил Мериноса. Взял его за рога. Куда больше страха он
испытывал перед "сумасшедшей ванной" - очередным и последним этапом
накануне выпускных экзаменов.
Когда дело доходило до "сумасшедшей ванны", тут уж не помогали
никакие уловки. Прежде всего нужно было явиться к Альберту, который
числился обычным служителем при кафедре экспериментальной астропсихологии,
но фактически был правой рукой доцента, и слово его стоило больше, нежели
мнение любого ассистента. Он был доверенным лицом еще у профессора Балло,
вышедшего год назад на пенсию на радость курсантам и к огорчению служителя
(ибо никто так хорошо не понимал его, как отставной профессор). Альберт
вел испытуемого в подвал, где в тесной комнатке снимал с его лица
парафиновый слепок. Затем полученная маска подвергалась небольшой
операции: в носовые отверстия вставлялись две металлические трубки. На
этом дело кончалось.
Затем испытуемый отправлялся на второй этаж, в "баню". Конечно, это
была вовсе не баня, но, как известно, студенты никогда не называют вещи их
подлинными именами. Это было просторное помещение с бассейном, полным
воды. Испытуемый - на студенческом жаргоне "пациент" - раздевался и
погружался в воду, которую нагревали до тех пор, пока он не переставал
ощущать ее температуру. Это было индивидуально: для одних вода
"переставала существовать" при двадцати девяти градусах, для других - лишь
после тридцати двух. Но когда юноша, лежавший навзничь в воде, поднимал
руку, воду прекращали нагревать и один из ассистентов накладывал ему на
лицо парафиновую маску. Затем в воду добавляли какую-то соль (но не
цианистый калий, как всерьез уверяли те, кто уже искупался в "сумасшедшей
ванне"), - кажется, простую поваренную соль. Ее добавляли до тех пор, пока
"пациент" (он же "утопленник") не всплывал так, что тело его свободно
держалось в воде, чуть пониже поверхности. Только металлические трубки
высовывались наружу, и поэтому он мог свободно дышать. Вот, собственно, и
все. На языке ученых этот опыт назывался "устранение афферентных
импульсов". И в самом деле, лишенный зрения, слуха, обоняния, осязания
(присутствие воды очень скоро становилось неощутимым), подобно египетской
мумии, скрестив руки на груди, "утопленник" покоился в состоянии
невесомости. Сколько времени? Сколько мог выдержать.
Как будто ничего особенного. Однако в таких случаях с человеком
начинало твориться нечто странное. Конечно, о переживаниях "утопленников"
можно было почитать в учебниках по экспериментальной психологии. Но в
том-то и дело, что переживания эти были сугубо индивидуальны. Около трети
испытуемых не выдерживали не то что шести или пяти, а даже и трех часов.
И все же игра стоила свеч, так как направление на преддипломную практику
зависело от оценки за выносливость: занявший первое место получал
первоклассную практику, совсем не похожую на малоинтересное, в общем-то
даже нудное пребывание на различных околоземных станциях. Невозможно было
заранее предсказать, кто из курсантов окажется "железным", а кто сдастся:
"ванна" подвергала нешуточному испытанию цельность и твердость характера.
Пиркс начал неплохо, если не считать того, что он без всякой нужды
втянул голову под воду еще до того, как ассистент наложил ему маску; при
этом он глотнул добрую порцию воды и получил возможность убедиться, что
это самая обыкновенная соленая вода.
После того как наложили маску. Пиркс почувствовал легкий шум в ушах.
Он находился в абсолютной темноте. Расслабил мускулы, как было предписано,
и неподвижно повис в воде. Глаза он не мог открыть, даже если б захотел:
мешал парафин, плотно прилегавший к щекам и ко лбу. Сначала зазудело в
носу, потом зачесался правый глаз. Сквозь маску, конечно, почесаться было
нельзя. О зуде ничего не говорилось в отчетах других "утопленников";
по-видимому, это был его личный вклад в экспериментальную психологию.
Совершенно неподвижный, покоился он в воде, которая не согревала и не
охлаждала его нагое тело. Через несколько минут он вообще перестал ее
ощущать.
Разумеется, Пиркс мог пошевелить ногами или хоть пальцами и
убедиться, что они скользкие и мокрые, но он знал, что с потолка за ним
наблюдает глаз регистрирующей камеры; за каждое движение начислялись
штрафные очки. Вслушавшись в самого себя, он начал вскоре различать тоны
собственного сердца, необычно слабые и будто доносящиеся с огромного
расстояния. Чувствовал он себя совсем не плохо. Зуд прекратился. Ничто его
не стесняло. Альберт так ловко приладил трубки к маске, что Пиркс и забыл
о них. Он вообще ничего не ощущал. Но эта пустота становилась тревожащей.
Прежде всего он перестал ощущать положение собственного тела, рук, ног. Он
еще помнил, в какой позе он лежит, но именно помнил, а не ощущал. Пиркс
начал соображать, давно ли он находится под водой, с этим белым парафином
на лице. И с удивлением понял, что он, обычно умевший без часов определять
время с точностью до одной-двух минут, не имеет ни малейшего представления
о том, сколько минут - или, может, десятков минут? - прошло после
погружения в "сумасшедшую ванну".
Пока Пиркс удивлялся этому, он обнаружил, что у него уже нет ни
туловища, ни головы - вообще ничего. Совсем так, будто его вообще нет.
Такое чувство не назовешь приятным. Оно скорее пугало. Пиркс будто
растворялся постепенно в этой воде, которую тоже совершенно перестал
ощущать. Вот уже и сердца не слышно. Изо всех сил он напрягал слух -
безрезультатно. Зато тишина, целиком наполнявшая его, сменилась глухим
гулом, непрерывным белым шумом, таким неприятным, что прямо хотелось уши
заткнуть. Мелькнула мысль, что прошло, наверное, немало времени и
несколько штрафных очков не испортят общей оценки: ему хотелось шевельнуть
рукой.
Нечем было шевельнуть: руки исчезли. Он даже не то чтобы испугался -
скорее обалдел. Правда, он читал что-то о "потере ощущения тела", но кто
мог бы подумать, что дело дойдет до такой крайности?
"По-видимому, так и должно быть, - успокаивал он себя. - Главное - не
шевелиться; если хочешь занять хорошее место, надо вытерпеть все это". Эта
мысль поддерживала его некоторое время. Сколько? Он не знал.
Потом стало еще хуже.
Темнота, в которой он находился, или, точнее, темнота - он сам,
заполнилась слабо мерцающими кругами, плавающими где-то на границе поля
зрения, - круги эти даже и не светились, а смутно белели. Он повел
глазами, почувствовал это движение и обрадовался. Но странно: после
нескольких движений и глаза отказались повиноваться...
Но зрительные и слуховые феномены, эти мерцания, мелькания, шумы и
гулы, были лишь безобидным прологом, игрушкой по сравнению с тем, что
началось потом.
Он распадался. Уже даже и не тело - о теле и речи не было - оно
перестало существовать с незапамятных времен, стало давно прошедшим,
чем-то утраченным навсегда. А может, его и не было никогда?
Случается, что придавленная, лишенная притока крови рука отмирает на
некоторое время, к ней можно прикоснуться другой, живой и чувствующей
рукой, словно к обрубку дерева. Почти каждому знакомо это странное
ощущение, неприятное, но, к счастью, быстро проходящее. Но человек при
этом остается нормальным, способным ощущать, живым, лишь несколько пальцев
или кисть руки омертвели, стали будто посторонней вещью, прикрепленной к
его телу. А у Пиркса не осталось ничего, или, вернее, почти ничего, кроме
страха.
Он распадался - не на какие-то там отдельные личности, а именно на
страхи. Чего Пиркс боялся? Он понятия не имел. Он не жил ни наяву (какая
может быть явь без тела?), ни во сне. Ведь не сон же это: он знал, где
находится, что с ним делают. Это было нечто третье. И на опьянение
абсолютно не похоже.
Он и об этом читал. Это называлось так: "Нарушение деятельности коры
головного мозга, вызванное лишением внешних импульсов".
Звучало это не так уж плохо. Но на опыте...
Он был немного здесь, немного там, и все расползалось. Верх, низ,
стороны - ничего не осталось. Он силился припомнить, где должен быть
потолок. Но что думать о потолке, если нет ни тела, ни глаз?
- Сейчас, - сказал он себе, - наведем порядок. Пространство - размеры
- направления...
Слова эти ничего не значили. Он подумал о времени, повторял "время,
время", будто жевал комок бумаги. Скопление букв без всякого смысла. Уже
не он повторял это слово, а некто другой, чужой, вселившийся в него. Нет,
это он вселился в кого-то. И этот кто-то раздувался. Распухал. Становился
безграничным. Пиркс бродил по каким-то непонятным недрам, сделался
громадным, как шар, стал немыслимым слоноподобным пальцем, он весь был
пальцем, но не своим, не настоящим, а каким-то вымышленным, неизвестно
откуда взявшимся. Этот палец обособлялся. Он становился чем-то угнетающим,
неподвижным, согнутым укоризненно и вместе с тем нелепо, а Пиркс, сознание
Пиркса возникало то по одну, то по другую сторону этой глыбы,
неестественной, теплой, омерзительной, никакой...
Глыба исчезла. Он кружился. Вращался. Падал камнем, хотел крикнуть.
Глазные орбиты без лица, округлые, вытаращенные, расплывающиеся, если
пробовать им сопротивляться, наступали на него, лезли в него, распирали
его изнутри, словно он резервуар из тонкой пленки, готовый вот-вот
лопнуть.
И он взорвался...
Он распался на независимые друг от друга доли темноты, которые
парили, как беспорядочно взлетающие клочки обуглившейся бумаги. И в этих
мельканиях и взлетах было непонятное напряжение, усилие, будто при
смертельной болезни, когда сквозь мглу и пустоту, прежде бывшие здоровым
телом и превратившиеся в бесчувственную стынущую пустыню, что-то жаждет в
последний раз отозваться, добраться до другого человека, увидеть его,
прикоснуться к нему.
- Сейчас, - удивительно четко произнес кто-то, но это шло извне, это
был не он. Может, какой-то добрый человек сжалился и заговорил с ним?
С кем? Где? Но ведь он слышал. Нет, это был не настоящий голос.
- Сейчас. Другие-то прошли сквозь это. От этого не умирают. Нужно
держаться.
Эти слова все повторялись. Пока не утратили смысл. Опять все
расползалось, как размокшая серая промокашка. Как снежный сугроб на
солнце. Его размывало, он, недвижимый, несся куда-то, исчезал.
"Сейчас меня не будет",- подумал он вполне серьезно, ибо это походило
на смерть, а не на сон. Только одно он знал еще: это не сон. Его окружали
со всех сторон. Нет, не его. Их. Их было несколько. Сколько? Он не мог
сосчитать.
- Что я тут делаю? - спросило что-то в нем. - Где я? В океане?
На Луне? Испытание...
Не верилось, что это испытание. Как же так: немного парафина,
какая-то подсоленная вода - и человек перестает существовать? Пиркс решил
покончить с этим во что бы ни стало. Он боролся, сам не зная с чем, будто
приподнимал придавивший его огромный камень. Но не смог даже шелохнуться.
В последнем проблеске сознания он собрал остатки сил и застонал. И услыхал
этот стон - приглушенный, отдаленный, словно радиосигнал с другой планеты.
На какое-то мгновение он почти очнулся, сосредоточился - чтобы впасть
в очередную агонию, еще более мрачную, все разрушающую.
Никакой боли он не ощущал. Э, если б была боль! Она сидела бы в теле,
напоминала бы о нем, очерчивала бы какие-то границы, терзала бы нервы. Но
это была безболезненная агония - мертвящий, нарастающий прилив небытия. Он
почувствовал, как судорожно вдыхаемый воздух входит в него - не в легкие,
а в эту массу трепещущих, скомканных обрывков сознания. Застонать, еще раз
застонать, услышать себя...
- Если хочешь стонать, не мечтай о звездах, - послышался тот же
неизвестный, близкий, но чужой голос.
Он одумался и не застонал. Впрочем, его уже не было. Он сам не знал,
во что превратился: в него вливали какие-то липкие, холодные струи, а хуже
всего было то - почему ни один болван даже не упомянул об этом? - что все
шло через него насквозь. Он стал прозрачным. Он был дырой, решетом,
извилистой цепью пещер и подземных переходов.
Потом и это распалось - остался только страх, который не рассеялся
даже тогда, когда тьма задрожала, как в ознобе, от бледного мерцания - и
исчезла.
Потом стало хуже, намного хуже. Об этом, однако, Пиркc не мог
впоследствии ни рассказать, ни даже вспомнить отчетливо и подробно: для
таких переживаний еще не найдены слова. Ничего он не смог из себя
выдавить. Да, да, "утопленники" обогащались, вот именно обогащались еще
одним дьявольским переживанием, которого профаны даже представить себе не
могут. Другое дело, что завидовать тут нечему.
Пиркc прошел еще много состоянии. Некоторое время его не было, потом
он снова появился, многократно умноженный; потом что-то выедало у него
весь мозг, потом были какие-то путаные, невыразимые словами мучения - их
объединял страх, переживший и тело, и время, и пространство. Все.
Страха-то он наглотался досыта.
Доктор Гротиус сказал:
- Первый раз вы застонали на сто тридцать восьмой минуте, второй раз
- на двести двадцать седьмой. Всего три штрафных очка - и никаких судорог.
Положите ногу на ногу. Проверим рефлексы... Как вам удалось продержаться
так долго - об этом потом.
Пиркc сидел на сложенном вчетверо полотенце, чертовски шершавом и
поэтому очень приятном. Ни дать ни взять - Лазарь. Не в том смысле, что он
внешне был похож на Лазаря, но чувствовал он себя воистину воскресшим. Он
выдержал семь часов. Занял первое место. За последние три часа тысячу раз
умирал. Но не застонал. Когда его вытащили из воды, обтерли,
промассировали, сделали укол, дали глоток коньяку и повели в лабораторию,
где ждал доктор Гротиус, он мельком взглянул в зеркало.

Было бы неплохо, чтобы фантастическая книга Условный Рефлекс писателя-фантаста Лем Станислав понравилась бы вам!
Если так получится, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Условный Рефлекс своим друзьям-любителям фантастики, проставив гиперссылку на эту страницу с произведением: Лем Станислав - Условный Рефлекс.
Ключевые слова страницы: Условный Рефлекс; Лем Станислав, скачать бесплатно книгу, читать книгу онлайн, фантастика, фэнтези, электронная

Станислав Лем «Условный рефлекс. Условный рефлекс

Картер БраунПоцелуй на прощание

Глава 1

Картер Браун
Поцелуй на прощание