Стилет для шефа жандармов. Происхождение и военная служба

1) в связи с убийством Н.В.Мезенцева

Посвящается светлой памяти Мученика Ивана Мартыновича Ковальского2, расстрелянного опричниками за защиту своей свободы, 2 августа 1878 года в г. Одессе.

Шеф жандармов - глава шайки, держащей под своей пятой всю Россию, убит. Мало кто не догадался, чьими руками был нанесен удар. Но, во избежание всяких недоразумений, мы объявляем во всеобщее сведение, что шеф жандармов генерал-адъютант Мезенцев действительно убит нами, революционерами-социалистами.
Объявляем также, что убийство это как не было первым фактом подобного рода, так не будет и последним, если правительство будет упорствовать в сохранении ныне действующей системы.

Мы - социалисты. Цель наша - разрушение существующего экономического строя, уничтожение экономического неравенства, составляющего, по нашему убеждению, корень всех страданий человечества. Поэтому политические формы сами по себе для нас совершенно безразличны. Мы, русские, вначале были более какой бы то ни было нации склонны воздержаться от политической борьбы и еще более от всяких кровавых мер, к которым не могли нас приучить ни наша предшествующая история, ни наше воспитание. Само правительство толкнуло нас на тот кровавый путь, на который мы встали. Само правительство вложило нам в руки кинжал и револьвер.
Убийство - вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком человечества, может лишить жизни себе подобного. Русское же правительство нас, социалистов, нас, посвятивших себя делу освобождения страждущих, нас, обрекших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других, русское правительство довело до того, что мы решаемся на целый ряд убийств, возводим их в систему.
Оно довело нас до этого своей цинической игрой десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам.
[. . .]
Поставленные русским правительством вне закона, лишенные всех гарантий, доставляемых, общественным союзом, на основании верховного права всякого человека на самозащиту, мы должны были сами принять на себя защиту своих человеческих прав, подобно тому, как это делает человек или группа людей, живущих в дикой первобытной стране.
Мы создали над виновниками и распорядителями тех свирепостей, которые совершаются над нами, свой суд, суд справедливый, как те идеи, которые мы защищаем, и страшный, как те условия, в которые нас поставило само правительство.
Этим судом генерал-адъютант Мезенцев за все свои злодеяния против нас был признан заслуживающим смерти, каковой приговор и был приведен над ним в исполнение на Михайловской площади утром 4 августа 1878 года.
[. . .]
Господа правительствующие жандармы, администраторы, вот вам наше последнее слово:
Вы - представители власти; мы - противники всякого порабощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения. Вы должны быть уничтожены и будете уничтожены! Но мы считаем, что не политическое рабство порождает экономическое, а наоборот. Мы убеждены, что с уничтожением экономического неравенства уничтожится народная нищета, а с нею вместе невежество, суеверия и предрассудки, которыми держится всякая власть. Вот почему мы, как нельзя более, склонны оставить в покое вас, правительствующие. Наши настоящие враги - буржуазия, которая теперь прячется за вашей спиной, хотя и ненавидит вас, потому что и ей вы связываете руки.
Так посторонитесь же! Не мешайте нам бороться с нашими настоящими врагами, и мы оставим вас в покое. Пока не свалим мы теперешнего экономического строя, вы можете мирно почивать под тенью ваших обильных смоковн.
До тех же пор, пока вы будете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно висеть над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас.
Мы еще недостаточно сильны, чтобы выполнить эту задачу во всей ее широте. Это правда. Но не обольщайтесь не по дням, а по часам растет наше великое движение. Припомните, давно ли вступило оно на тот путь, по которому идет. С выстрела Веры Засулич3 прошло всего полгода. Смотрите же, какие размеры оно приняло теперь! А ведь такие движения растут все с возрастающей силой, подобно тому, как лавина падает со все возрастающей скоростью. Подумайте: что же будет через какие-нибудь полгода, год?
Да и много ли нужно, чтобы держать в страхе таких людей, как вы, господа правительствующие?
Много ли нужно было, чтобы наполнить ужасом такие города, как Харьков и Киев?4
Подумайте об этом, господа, и затем выслушайте наши требования:
1) Мы требуем полного прекращения всяких преследований за выражение каких бы то ни было убеждений как словесно, так и печатно.
2) Мы требуем полного уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказуемости за поступки какого бы ни было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.
3) Мы требуем полной амнистии для всех политических преступников без различия категорий и национальностей, - что логически вытекает из первых двух требований.
Вот чего мы требуем от вас, господа правительствующие. Большего от вас мы не требуем, потому что большего вы дать не в силах. Это большее в руках буржуазии, у которой мы и вырвем его вместе с жизнью. Но это уже наши счеты. Не мешайтесь в них. Точно также и мы мешаться не станем в ваши домашние дела.
До вопроса о разделении власти между вами и буржуазией нам нет решительно никакого дела. Давайте или не давайте конституцию, призывайте выборных или не призывайте, назначайте их из землевладельцев, попов или жандармов - это нам совершенно безразлично. Не нарушайте наших человеческих прав - вот все, чего мы хотим от вас.

Печатается по:
Революционный радикализм в России: век девятнадцатый.
Под редакцией Е.Л. Рудницкой. М., 1997, лл. 397-404.

Примечания:

1 Кравчинский Сергей Михайлович (1851-1895) - из дворян, окончил Михайловское артиллерийское училище, затем учился в Петербургском лесном институте; деятельный участник общества “Земся и Воля”. 4 августа 1878 г. убил главноуправляющего III отделением, шефа жандармов Н.В.Мезенцева; скрылся за границей.

2 Ковальский Иван Мартынович (1850-1878) - революционер-народник, организатор кружка “бунтарей” в Одессе. За вооруженное сопротивление при аресте был приговорен Одесским военно-окружным судом к расстрелу.

3 Засулич Вера Ивановна (1849-1919) 24 января 1878 г. стреляла в петербургского обер-полицмейстера Ф.Ф.Трепова (поводом к покушению послужило наказание розгами Алексея Боголюбова (Андрея Емельянова), произведенное 13 июля 1877 г. в доме предварительного заключения по его приказу); оправдана Петербургским окружным судом, эмигрировала.

4 Вероятно, имеются в виду Харьковские беспорядки 1872 г., в результате которых представители администрации и полиции бежали из города, а также покушения на товарища киевского губернского прокурора М.М.Котляревского и адъютанта киевского губернского жандармского управления Г.Э.Гейкинга, осуществленные в 1878 членами киевского “Исполнительного комитета русской социально-революционной партии” (см. д-т № 9)

Использованы материалы сайта www.auditorium.ru

Здесь читайте:

Народная воля , революционно-народническая организация, образовалась в августе 1879 г.

Земля и воля , тайное революционное общество, существовало в 1870-е гг.

Петрашевцы , участники кружка М. В. Петрашевского (1827-1866).

Заголовок карточки Убийство Н.В. Мезенцева, шефа жандармов. Извлечение из книги Б.Б. Глинского «Революционный период русской истории». 1913

Аннотация:

Николай Владимирович Мезенцев (1827- 1878) - русский государственный деятель, шеф жандармов, начальник Третьего отделения, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, член Государственного совета.

Военную службу начал проходить в гвардии с 1845 г. в чине унтер-офицера лейб-гвардейского Преображенского полка. Участвовал в Крымской войне. В 1861 г. подавлял народно-освободительное движение в Польше; в 1863 г. вошел в Следственную комиссию для рассмотрения дел о распространении революционных воззрений и антиправительственной пропаганды среди населения и в войсках при Управлении шефа жандармов. На этом поприще он и был замечен при царском дворе.

В 1864 г. Н.В. Мезенцев перешел на жандармскую службу, получив пост начальника штаба корпуса жандармов. В 1876 г. при усилении революционного народнического движения был назначен Александром II шефом жандармов и начальником Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии.

Убит 4 августа 1878 г. террористом-народником С.М. Кравчинским по решению центрального кружка «Земли и воли».

Автор

Александр II - российский император
Глинский, Борис Борисович - историк
Мезенцев, Николай Владимирович - шеф жандармов
Степняк-Кравчинский, Сергей Михайлович - революционер, народник, писатель

Периоды

XIX в. (четвертая четверть)

Географический рубрикатор

Россия

Наименование

Земля и воля – революционная народническая организация
Мезенцев, Николай Владимирович - шеф жандармов. Извлечение из книги Б.Б. Глинского «Революционный период русской истории». 1913
Народничество революционное

Тип ресурса статьи

Исторический период

Новое время

Тип исторического источника

Изобразительный источник

Тема

внутренняя политика

Образовательный уровень

углубленное изучение

Библиография:

Глинский Б.Б. Революционный период русской истории (1861–1881 гг.): Исторические очерки. Ч. II. - СПб., [Типография т-ва А.С. Суворина], 1913; Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870- 1880-х гг. - М., 1964; Красовский И. Генерал-адъютант Николай Владимирович Мезенцев. - М., 1878; Россия в революционной ситуации на рубеже 1870- 1880-х годов. Коллективная монография. - М.: Наука, 1983.

Территория Российская империя

Народ русские

Персоналии Мезенцев, Николай Владимирович, шеф жандармов; Глинский, Борис Борисович, историк; Степняк-Кравчинский, Сергей Михайлович, революционер, народник, писатель; Александр II Николаевич, российский император; Александр Александрович, цесаревич, будущий император Александр III

Источники Составитель - Пелевин Ю.А.; текст - Глинский Б.Б. Революционный период русской истории (1861–1881 гг.): Исторические очерки. Ч. II. - СПб., [Типография т-ва А.С. Суворина], 1913. С. 248-254; изобр. - Там же. С. 249.

Тело статьи/биографии:

Убийство шефа жандармов Н. В. Мезенцева С. М. Кравчинским при участии А. И. Баранникова и при содействии А. Д. Михайлова, Веймара и др[угих] — вот то событие, имевшее место 4 августа того года, которое показало, что террор вырос в своем дерзновении и что к этому течению становятся причастны и те, кто еще недавно являлись типичными представителями теории пропаганды и отдела «деревенщины». Вместе с тем убийство шефа жандармов на улице среди белого дня показывало, что правительство было очень слабо осве-[С. 249]домлено о перестройке, так сказать, революционных рядов и совершенно было не подготовлено к встрече дерзко шедшего ему навстречу врага. По этому предмету князь В. П. Мещерский в своих воспоминаниях говорит: «Убийство шефа жандармов генерал-адъютанта Н. В. Мезенцева, совершенное с такою дерзостью, и при том с исчезновением даже следа убийц, повергло в но-[С. 249]вый ужас правительственные сферы, обнаружив с большею еще ясностью, с одной стороны, силу ассоциации крамолы и слабость противодействия со стороны правительства... Для всех было очевидно, что если шеф жандармов мог быть убит в центре города во время прогулки, то, значит, ни он, ни подведомственная ему тайная полиция ничего не знали о замыслах подпольных преступников, и если после совершения преступления злодеи могли так ловко укрыться, то, значит, в самой петербургской полиции ничего не было подготовлено к борьбе с преступными замыслами крамольников...» (Кн. В. П. Мещерский. Мои воспоминания. Часть вторая (1865—1881 гг.). — СПб., 1912.).

Убийство Н. В. Мезенцева имело место 4 августа, через два дня после того, как в Одессе был расстрелян революционер Ковальский <…> и явилось своего рода местью за этот расстрел, местью, основанной на принципе — «смерть за смерть». Именно Н. В. Мезенцеву как главе русской полицейской власти, его влиянию при дворе, его советам государю революционеры приписали печальные исходы и «процесса 193-х», и южных дел с их карательными смертельными исходами, и жестокое обращение с заключенными, как в Петропавловской крепости, так и в других провинциальных тюрьмах, в особенности в харьковской центральной.

Генерал-адъютант Николай Владимирович Мезенцев, сменивший на посту шефа жандармов А. Л. Потапова, создал себе в свое время почетное имя как боевой генерал в течение севастопольской кампании. С 1864 года он перешел на службу по корпусу жандармов, а в 1876 году был назначен на смену А.Л. Потапову на пост шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и вместе с тем членом комитетов кавказского и царства Польского. По словам его биографа и друга И. Красовского, «как человек Николай Владимирович был одарен всеми высокими качествами души; он был честен в высшем значении этого слова и шел в жизни всегда прямо и смело. Когда пост шефа жандармов сделался вакантным, он в письмах ко мне доказывал невозможность назначения его на эту высокую государственную должность. Я был свидетелем той минуты, когда он получил это назначение, и трудно представить себе, как был он удивлен, поражен, взволнован. Он мгновенно почувствовал всю ответственность, возлагаемую на него высочайшим доверием и милостью. Когда назначение его сделалось известным, все радовались, что судьба возводила на поприще государственной деятельности столь редкого по качествам человека. Николай Владимирович никогда, нигде и ни перед кем не [С. 250]скрывал своих убеждений. Со всеми он был добр до безотчетности, и — что так редко случается — несмотря на свое высокое положение, он никогда не изменялся в отношениях своих к старым товарищам и приятелям. Идеалом его жизни была правда; он носил ее в душе своей и искал во всем и везде. Он был набожен, редко пропускал, и то помимо воли, церковные службы. Он был чужд всему мелкому, узкому. Всегда кроткий, веселый, простой, задушевный, готовый помочь, принести пользу, он служил в тяжелое время и понес немало трудов. Обладая громадною памятью и сильным здоровьем, он мог работать по 14 и 18 часов в сутки» (Красовский И. Генерал-адъютант Николай Владимирович Мезенцев. — М., 1878.).

Таков портрет человека, на которого выпала действительно трудная и ответственная роль руководителя нашей в те годы плохо организованной полиции, когда самому правительству, в лице всех своих руководящих органов, была совершенно неясна та борьба, которая начинала закипать в своих крайних проявлениях около исторических задач России. Н. В. Мезенцев при всех своих личных качествах был вместе с тем одним из ярких представителей той внутренней политики, характеристику которой мы в свое время сделали в наших очерках, и он пал именно жертвою той политики, пораженный ударом кинжала С. М. Кравчинского, однако не по побуждениям личной мести революционеров, но как жертва, принесенная чувству ненависти, питаемой ими ко всему режиму.

Самое трагическое событие 4 августа 1878 г., согласно тогдашнему репортажу «Нового времени», произошло так. Николай Владимирович вставал обыкновенно очень рано и совершал ежедневно прогулки пешком, во время которых посещал часовню у Гостиного двора, на Невском. Зайдя туда и 4 августа, в девятом часу утра, Николай Владимирович по окончании молитвы в сопровождении своего бывшего товарища, отставного подполковника Макарова, направился обратно домой, через Михайловскую улицу, Михайловскую площадь и Большую Итальянскую улицу. Едва он вступил на мостовую Итальянской улицы и поравнялся с домом Кочкурова, перед самыми окнами кондитерской приблизились к нему двое шедших навстречу людей, весьма прилично одетых. Один из них нанес ему рану кинжалом и вместе со своим спутником поспешно сел в поджидавший тут же экипаж. Г. Макаров сделал попытку задержать их, но в него сделали выстрел из револьвера, пуля пролетела мимо, а виновники катастрофы, никем не задержанные, так как в этой местности не было ни одного полицейского стража, а равно отсутствовала и публика, успели скрыться. Рассказывают, что они быстро поскакали по Итальянской и завернули на Малую Садовую; кучер, по всей вероятности, был из числа сообщников; расска-[С. 251]зывают, что они будто бы и в предыдущие дни являлись на то же место, где были сегодня. Несомненно только, что преступники имели собственный экипаж, запряженный хорошею лошадью в серебряной упряжи. Заключают некоторые по этим признакам, что это люди со средствами. На одном из них было надето серое пальто. Сам Николай Владимирович в момент катастрофы не потерял присутствия духа, и когда выбежавшие на выстрел из кондитерской занятые в ней уборкой приказчики с ужасом спросили: «Кто ранен?» — Николай Владимирович отвечал, что ранен он, и при этом указал на свою окровавленную одежду. При помощи полковника Макарова и вышедшего из соседнего дома камергера Бодиско, Николай Владимирович Мезенцев дошел по Итальянской до угла Малой Садовой, где его посадили на извозчика. Оттуда он доехал до своей квартиры у Цепного моста, на Фонтанке. Значительное истечение крови скоро обессилило раненого. Приглашенный в 11 часов утра доктор Мамонов, осмотрев больного, нашел, что положение его серьезное. И действительно, несмотря на помощь, оказанную ему докторами во главе с знаменитым тогда хирургом Богдановским в 4 часа в области раны и желудочной полости открылись сильнейшие боли, и в 5 часов 15 минут в ужасных страданиях В. Н. Мезенцев скончался. [С. 252]

<…> Похороны В. Н. Мезенцева протекли чрезвычайно торжественно, были почтены личным присутствием государя императора, наследника цесаревича, и отдать последнюю дань ему приехали многие представители высшего общества и бюрократического мира. Эта трагическая кончина произвела на всех очень сильное впечатление, и выразителем столичного общественного мнения по сему предмету явилась тогдашняя либеральная газета «Голос», посвятившая событию 4 августа громовую передовую статью. Здесь было сказано: «С глубоко тяжелым чувством приходится нам говорить сегодня о преступлении, которому сердце отказывается верить и разум — понять его! Это — даже и не преступление; преступление обусловливается злою волею, здесь же недостаточно было злой воли, а потребовались еще развращенная мысль и безнравственное чувство, чтобы покуситься на жизнь человека, при обстоятельствах, сопровождавших деяние, которому человеческое слово не знает еще соответствующего названия.<…>

23 года назад, в 1854 и 1855 гг., в самую тяжелую для Русского государства годину, молодой офицер Мезенцев открытою грудью защищал честь родины от сильного врага, налегшего на Россию, был постоянно в делах, трудился на бастионе № 5, бился при Черной речке 4 августа — и не был ранен. Теперь же, 23 года спустя, в тот же день 4 августа, генерал-адъютант Мезенцев падает на улице столицы от удара, направленного из-за угла злодеями, недостойными той веревки, на которой им суждено испустить последний вздох! Какое страшное совпадение даже для не боящихся ни Божеского, ни людского суда!..

Нет, у них нет Бога, и чувства совести им неизвестны!

В кого направили они смертельный удар свой? В ближайшего советника государя императора, в лицо, облеченное высочайшим доверием, — в человека, прямой и честный характер которого снискал ему глубокое уважение всех, его знавших и в Крыму, под градом вражеских пуль, и в Варшаве, во времена наместничества князя Горчакова, и в Петербурге, в совете, ветшающем судьбы всей России. Везде и всегда он пользовался любовью, — его, русского душою и сердцем, любили даже в царстве Польском.

Чего хотели достичь они своим злодейством? Замертво пал в столице империи и в страшных мучениях скончался среди высших сановников государства, собравшихся у смертного одра, тот, кому волею государя императора вверена была важнейшая отрасль управления! Погиб верный слуга государства; не спасла его от удара и та золотая полусабля „за храбрость“, которою награждены его военные подвиги в Крымскую кампанию! Но умирая, он завещал всему русскому обществу горькую ненависть к анархическим элементам, подтачивающим русскую жизнь. У его гроба теперь, как и у могилы впоследствии, сомкнутся крепким строем все здоровые, трезвые элементы общества, приняв на себя ответ перед людьми и Богом за преждевременную его смерть от руки злодея, станут на страже тех государственных, общественных и семейных интересов, которым объявили войну выродки человечества, возведшие произвол и насилие в символ своей жизни».

Вид вспомогательного материала

Исследования историков

Вид исторического источника

Для характеристики III Отделения и его руководства еще более авторитетным является высказывание Н.Д. Селивестрова, генерал-лейтенанта, товарища шефа жандармов. После убийства С.М. Кравчинским шефа жандармов Н.В. Мезенцева, он временно исполнял должность шефа жандармов. В качестве такового он писал в русское посольство в Лондоне письмо с просьбой помочь в подыскании в Англии агента для работы в революционной среде: «Его величеству угодно, чтобы я действовал как хозяин всего дела и приступил к некоторым преобразованиям. При существующей обстановке действовать успешно - дело невозможное, и я прошу Вашего содействия. Все то, что было заведено Шуваловым, запущено, а пресловутый Шульц, может быть, в свое время имевший способности, - теперь никуда не годится, - он только сплетничает, жалуется. Агентов у нас вовсе нет, ни единого добропорядочного, и я обращаюсь к Вам за помощью... Не откажите для пользы родины помочь. Шульц уверяет, что агентов-сыщиков и вообще агентов в России вовсе нельзя найти, что до известной степени справедливо. Извините за лаконизм: со дня убийства Мезенцева я работаю по 18 часов в сутки и боюсь свалиться с ног; я совершенно изнемогаю и проклинаю тот день, в который принял назначение товарища шефа жандармов. Ответ пришлите через Министерство внутренних дел, - иначе даже ко мне адресованные письма по почте приятель Шульца Шор все вскрывает»23.

Созданное как одно из отделений собственной его императорского величества канцелярии, III Отделение, как упоминалось выше, подчинялось непосредственно императору. В то время существовало Министерство внутренних дел и внутри этого Министерства - Департамент полиции Исполнительной. Не было четкого разграничения полномочий в деле руководства полицией на местах. Такое положение приводило к соперничеству между МВД и III Отделением, что также не могло не отражаться на эффективности и авторитете полицейских служб.

После проведения судебной реформы 60-х годов стали все более осложняться отношения между III Отделением и судебной властью, стремившейся следовать букве закона и в ряде случаев препятствовать полицейскому произволу. Разногласия между III Отделением и Министерством юстиции нарастали. Жандармы после введения временных правил 1 сентября 1878 г. все больше вмешивались в вопросы судебных властей.

За указом о временном подчинении III Отделения ВРК уже на следующий день (4 марта) последовало новое «высочайшее» повеление, в соответствии с которым и Отдельный корпус жандармов также был «временно» подчинен ВРК 24. Отдельный корпус жандармов был специальным воинским подразделением, чины которого составляли основу штата жандармско-полицейских учреждений Российской империи: Губернских жандармских управлений (ГЖУ), Петербургского охранного отделения, жандармско-полицейских управлений железных дорог, жандармских дивизионов, крепостных команд и т.д.

Корпус жандармов имел двойное подчинение. По инспекторской, строевой и хозяйственной части он входил в систему Военного министерства. По «наблюдательной части», организации и ведению политического розыска, дознаний подчинялся III Отделению.

Указами от 3 и 4 марта 1880 г. руководство всеми этими учреждениями перешло в руки Лорис-Меликова. Одновременно ему были представлены все права и «круг действий», присвоенные законом шефу жандармов.

11 апреля 1880 г. Лорис-Меликов передал Александру II всеподданнейший доклад, который был программой дальнейших мероприятий ВРК для решения поставленных перед ней задач. В первой части докладной записки говорилось о том, что успела сделать Комиссия (координация деятельности жандармских органов и полиции, ускорение процессов рассмотрения дознаний по политическим делам, урегулирование вопроса административной ссылки и т.д.). Далее в докладе отмечалось, что для вывода страны из кризиса необходимо провести реформы, касающиеся различных сторон общественной жизни России. В части, касающейся «охранения государственного порядка и общественного спокойствия», предлагаемая программа состояла из пяти пунктов.

Примечательно, что эта часть доклада была наиболее внимательно прочитана Александром II, некоторые абзацы были отмечены карандашом с пометкой «да». В первом пункте Лорис-Меликов предлагал «идти твердо и решительно в деле преследования злоумышленников, но не смешивать с ними людей, виновных лишь в проступках, не имеющих прямого отношения к социально-революционным проявлениям».

Во втором пункте указывалось: «Всемерно стремиться к установлению полного единства действия всех органов правительственной власти, призванных к борьбе с преступными лжеучениями.., к объединению, сосредоточению и усилению деятельности разного рода полиций (городской, уездной, жандармской и сыскной)...»

В третьем пункте Лорис-Меликов особо подчеркивал, что необходимо «стремиться к возвращению от чрезвычайных мер к законному течению дела».

Два последних пункта содержали перечень предлагавшихся конкретных мер по нормализации общественных отношений, подчеркивалась необходимость «побудить правительственные учреждения и лица к более внимательному отношению к выразившимся насущным потребностям населения и его представителям». Говорилось также о пересмотре паспортной системы облегчении крестьянских переселений, преобразовании губернских административных учреждений, установлении отношений нанимателей к рабочим и т.д.25.

Хотя предложения Лорис-Меликова, на первый взгляд, имели ограниченный характер, но уже сама постановка вопроса о том, что в настоящий период нельзя ограничиваться только карательными и полицейскими мерами, а необходимо проводить определенные преобразования, указывала на серьезность, намерений председателя Комиссии.

В конце доклада Лорис-Меликов отмечал, что разработка предлагаемых мероприятий «будет составлять предмет заботливости подлежащих министров и других высших установлений», но «возбуждение вопросов», очерченных в программе и. обсуждение «своевременности предложенных с этой целью мер должно входить в круг деятельности Верховной распорядительной Комиссии»26.

Доклад предполагал еще более широкое поле деятельности ВРК. Он был одобрен Александром II, наложившим весьма примечательную резолюцию:

«Благодарю за откровенное изложение твоих мыслей, которые почти во всем согласны с моими собственными.

Вижу с удовольствием, что ты вполне понял тяжелую обузу, которую я на тебя возложил. Да поможет тебе Бог оправдать мое доверие»27.

Выполнить программу Лорис-Меликова ВРК однако не успела. Летом 1880 г. сам Лорис-Меликов поставил перед Александром II вопрос о целесообразности существования ВРК. 26 июля 1880 г. он представил Александру II новый всеподданнейший доклад, в котором подвел итоги проделанной Комиссией работы, отметил «некоторые благоприятные признаки, свидетельствующие о заметном успокоении умов», считая, однако, что «вредные для государственного строя проявления социальных учений... могут быть парализованы не в короткий срок...». Основная задача, подчеркивал он, - заключается в том, чтобы отнять у «крамолы» почву для развития революционных идей, что «возможно только в результате объединения усилий правительственной власти и общества».

Объявляем также, что убийство это как не было первым фактом подобного рода, так не будет и последним, если правительство будет упорствовать в сохранении ныне действующей системы.

Убийство - вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком человечества, может лишить жизни себе подобного. Русское же правительство нас, социалистов, нас, посвятивших себя делу освобождения страждущих, нас, обрекших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других, русское правительство довело до того, что мы решаемся на целый ряд убийств, возводим их в систему.

Оно довело нас до этого своей цинической игрой десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам.

Мы не будем перечислять всех свирепостей, совершенных над нами в течение последнего десятилетия. Упомянем только о последних. Все помнят большой процесс, так называемый «процесс 193-х». Сам Желеховский, бессовестный Желеховский, публично заявил на нем, что из всех привлеченных им к суду только девятнадцать человек действительно виновны. Все же остальные (вместе, стало быть, с семью - восемью стами выпущенных до суда и просидевших кто год, кто два, кто три), все остальные - привлечены лишь для оттенения виновности помянутых девятнадцати. А между тем из этих «оттенителей» 80 человек - почти все молодых, свежих юношей и девушек - умерло либо в самой тюрьме во время четырехлетнего предварительного заключения, либо тотчас по выходе из тюрьмы. А из выживших нет почти ни одного, кто не вынес бы из тюрьмы весьма серьезной, часто смертельной болезни!

За что же погублено столько молодых сил, за что разбито столько жизней?

Но этого мало. Сенат нашел невозможным осудить и 19 человек, которых требовал от него Желеховский. Один Ипполит Никитич Мышкин был приговорен к каторжным работам. Все же прочие были либо совершенно оправданы; либо присуждены к самым легким - для нас, привыкших ко всяким свирепостям - наказаниям.

Чтобы постановить такое решение, Сенат воспользовался своим юридическим правом, в форме ходатайства о помиловании, смягчать следуемое по букве закона наказание в тех случаях, когда, по его убеждению, этого требует юридическая справедливость. Что судебное ходатайство о помиловании имеет именно такой смысл, что оно не то же, что воззвание адвоката к милосердию и человеколюбию - это говорили нам и повторят всякому все юристы. Насколько сам сенат, главный прокурор, председатель суда были убеждены в том, что приговор суда окончателен, доказывается тем, что они выпустили на поруки, например, Ив. Ив. Добровольского, которому независимо от ходатайства следовало 9 лет центральной тюрьмы!

Как было обмануто такое убеждение - известно всем.

По стараниям шефа жандармов Мезенцева вместе с его достойным пособником графом Паленом приговор был отменен и составлен новый, возмутительный по своей жестокости и полному, абсолютному пренебрежению ко всякому признаку законности. Без всякого отношения к уликам, без всякого внимания к каким бы то ни было указаниям предварительного или судебного следствия из всех обвиненных выхватили 12 человек, которых, вместо ссылки и поселения, отправили на каторгу - одних в Сибирь, других в центральные тюрьмы. Затем 28 человек отдали на полный произвол администрации, которая двум их них назначила наказание, превышающее даже то, к которому их формально, независимо от ходатайства, приговорил суд.

Вот как уважают жандармы законы и суд, если когда-нибудь они случайно окажутся на нашей стороне!

Но как ни возмутительно здесь такое наглое самоуправство жандармов и их клевретов, как ни чудовищно, как ни беспримерно в истории их бессовестное издевательство над судом и обществом, над всеми человеческими правами, тем не менее мы можем указать на факты еще большего, просто цинического презрения их ко всякому закону. Мало того, что они нас хватают по своему полному произволу, без всякой санкции какой бы то ни было, хотя бы даже русской, рабски покорной юридической власти; мало того, что они по произволу перерешают приговоры даже таких судов, как Особое присутствие Сената, - на самые приговоры, ими самими продиктованные, они просто плюют, когда им это покажется выгодным.

Вот факт, известный всей России, первые пионеры современного великого движения, многострадальные долгушинцы: Папин, Плотников, Дмоховский и товарищи за распространение нескольких книжек, по приказанию третьего отделения, были приговорены к самым страшным, самым бесчеловечным наказаниям. Но теперь срок наказания для многих из них (Плотникова, Папина) кончился. И что же? Их продолжают держать совершенно так же, как и прежде, в той же центральной тюрьме, при таких условиях, от которых волосы становятся дыбом. А Н.Г. Чернышевский? Кто не знает, что уже много лет, как кончился срок его наказанию, а его все продолжают держать в той же тундре, окруженного двенадцатью жандармами!

Вот что делают у нас жандармы! Наша свобода, жизнь, жизнь всех людей нам близких отданы на полный произвол первой жандармской ищейки!

Где же, в чем, в ком найти нам защиту драгоценнейших своих прав - свободы, жизни?

Обратиться к обществу, к печати?

Да разве все наши страдания, наши процессы, наши осуждения не были одним долгим, непрерывным воплем, обращенным ко всему, в чем жива искра человечности?

Что же ответило нам наше оппозиционное, фрондирующее общество при вести о сотнях замученных, о других сотнях осужденных на медленное замучивание, при рассказе об унижениях, об истязаниях, которым нас подвергают?

Наши жалкие либералы умели только хныкать. При первом же слове об активном, открытом протесте, они бледнели, трепетали и позорно пятились назад.

А печать!..

При ней, на ее глазах совершались все эти зверства над нами. Она их слышала, видела, даже описывала. Она понимала всю их гнусность, потому что перед ее глазами была вся Европа, государственному устройству которой она сочувствовала.

И что же? Хоть бы слово, хоть бы единое слово сказала она в нашу защиту, в защиту священных прав человека, которые поругивались в нашем лице! Но она молчала.

Что ей справедливость, честь, человеческое достоинство! Ей нужны только пятачки с розничной продажи. Убеждение, право мыслить, неприкосновенность личности - все меркнет для нее перед блеском пятачка. Из-за него она будет лизать руку, еще вчера побившую ее по щекам, будет кланяться, унижаться! Рабы, рабы! Есть ли в мире такой кнут, который заставит наконец выпрямиться вашу рабски изогнутую спину? Есть ли такая пощечина, от которой вы поднимете, наконец, голову?

Молчит печать. Молчит общество. Мы, социалисты, отданы на съедение жандармам. Они делают с нами все, что им угодно.

Пусть же ответит нам всякий честный, порядочный человек, что же остается нам делать?

Если к человеку врывается в дом шайка разбойников, то, по всеми признанному естественному праву, он может защищаться с оружием в руках. Мы спрашиваем, чем лучше разбойников жандармы, вламывающиеся ночью в чью-нибудь квартиру? Разве смерть от ножа или кистеня не во сто крат лучше медленного, многолетнего замаривания в крепости или в «предварительном», среди всяких нравственных и физических пыток, как были заморены 80 человек «процесса 193-х» и сотни из привлеченных по другим процессам? Жандармы - представители закона. Нас ждет впереди суд. Но разве существуют для нас какие-нибудь гарантии против жандармского произвола? Разве есть над жандармами суд? Напомним снова о тех немногих примерах, которые мы указали, и пусть найдется такой подлец, который осмелится сказать, что наше утверждение ложно!

Что же нам остается, как не защищать с оружием в руках свою жизнь и свободу против жандармов, являющихся к нам с обыском, как мы защищаем ее против разбойников, нападающих на нас на большой дороге?

Так поступил Ковальский с товарищами и имел полное право так поступить. Освирепевшие опричники расстреляли его, тайком, втихомолку, боясь публики.

Последними словами, сказанными им своим палачам были:

Знайте, что у меня есть на свободе друзья, которые отомстят за меня!

И он не ошибся.

Нашлись мстители. Найдутся и последователи. Но самое большое, что можно достигнуть этим способом - это случайное личное освобождение. Мы поражаем слепых исполнителей чужой воли, почти всегда ненавидящих тех, кому из страха они повинуются. Настоящие же виновники всегда остаются безнаказанными и из золотых своих покоев снова будут посылать на нечаянные ночные нападения на нас свое пушечное мясо.

Нужно было добраться до настоящих виновников

Поставленные русским правительством вне закона, лишенные всех гарантий, доставляемых общественным союзом, на основании верховного права всякого человека на самозащиту, мы должны были сами принять на себя защиту своих человеческих прав, подобно тому, как это делает человек или группа людей живущих в дикой первобытной стране.

Мы создали над виновниками и распорядителями тех свирепостей, которые совершаются над нами, свой суд, суд справедливый, как те идеи, которые мы защищаем, и страшный, как те условия, в которые нас поставило само правительство.

Этим судом генерал-адъютант Мезенцев за все свои злодеяния против нас был признан заслуживающим смерти, каковой приговор и был приведен над ним в исполнение на Михайловской площади утром 4 августа 1878 года.

Предоставляя себе изложить все его преступления в первом же номере имеющего вскоре появиться органа нашего «Земля и Воля», мы считаем необходимым перечислить их здесь вкратце, чтобы стало известным всем, кому о том знать подлежит, что Мезенцев убит нами не как воплощение известного принципа, не как человек, занимающий пост шефа жандармов; мы считаем убийство мерой слишком ужасной, чтобы прибегать к ней для демонстрации, - генерал-адъютант Мезенцев убит нами, как человек совершивший ряд преступлений, которых мог и должен был не совершать.

Генерал- адъютант Мезенцев -

1) Главный виновник отмены сенатского приговора по «процессу 193-х» и составитель нового, о чем говорено нами выше.

Генерал-адъютант Мезенцев -

2) Главный виновник в том, что когда 30 человек наших товарищей, заключенных в Петропавловской крепости, заявили свои требования (в конце июня текущего года): 1) самые скромные - так как они желали только несколько большего количества воздуха и движения, абсолютно необходимых для их расстроенного 4-летним предварительным заключением здоровья; 2) самые удобоисполнительные даже при русской администрации, так как часть заключенных уже пользовалась ими, сидя в доме предварительного заключения, - крепостное начальство, по прямому приказанию шефа жандармов, решительно заявило им, что их требования не будут никогда исполнены. Когда же заключенные, в числе 30 человек, объявили, что они намерены в таком случае заморить себя голодом, шеф жандармов имел бесчеловечие в течение шести дней морить голодом этих больных замученных людей, чтобы только не удовлетворить их скромнейших требований. Когда же он увидел, что голодание может иметь роковые последствия (на шестой день голода у Мозгового появилась сильная рвота, у Натансона - обмороки, у В. Костюрина - головная боль), то прибег к самому подлому обману для прекращения его.

Генерал-адъютант Мезенцев -

3) Главный виновник в той кулачной расправе, которая была предпринята над теми же заключенными, когда они, узнав об обмане, снова возобновили свой протест.

4)Генерал-адъютант Мезенцев виновен, наконец, как подстрекатель и внушитель тех свирепостей, которые были предприняты против социалистов в разных городах России, преимущественно же в городе Одессе.

5)Мезенцеву принадлежит, сверх того, введение так называемой административной ссылки в Восточную Сибирь, меры, о бесправии которой говорить излишне и которой он подвергал людей за одну простую непокорность его воле, как было, например, с Табелем и Фрессером.

Вот за что генерал-адъютант Мезенцев был признан достойным смерти.

Господа правительствующие жандармы, администраторы. Вам повинуется миллионная армия и многочисленная полиция; вашими шпионами наводнены все города и скоро наводнятся все деревни; ужасны ваши тюрьмы и беспощадны ваши казни. Но знайте: со всеми вашими армиями, полициями, тюрьмами и казнями вы бессильны и беспомощны против нас! Никакими казнями вы нас не запугаете! никакими силами не защититесь от руки нашей!

Вы перепугались от наших первых ударов и решились прибегнуть к военному суду, чтобы устрашить нас перспективой кровавых казней.

Горе, горе вам, если вы решитесь идти до конца по этому пути. Нас вы не напугаете - это знаете вы сами. Вы нас сделаете только еще беспощаднее к вам. И знайте, что у нас есть средства еще более ужасные, чем те, которых силу вы уже испытали; но мы не употребляли их до сих пор, потому что они слишком ужасны. Берегитесь же доводить нас до крайности и помните, что мы никогда не грозим даром!

Господа правительствующие жандармы, администраторы, вот вам наше последнее слово:

Вы - представители власти; мы - противники всякого порабощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения. Вы должны быть уничтожены и будете уничтожены! Но мы считаем, что не политическое рабство порождает экономическое, а наоборот. Мы убеждены, что с уничтожением экономического неравенства уничтожится народная нищета, а с нею вместе невежество, суеверия и предрассудки, которыми держится всякая власть. Вот почему мы как нельзя более склонны оставить в покое вас, правительствующие. Наши настоящие враги - буржуазия, которая теперь прячется за вашей спиной, хотя и ненавидит вас, потому что и ей вы связываете руки.

Так посторонитесь же! Не мешайте нам бороться с нашими настоящими врагами, и мы оставим вас в покое. Пока не свалим мы теперешнего экономического строя, вы можете мирно почивать под тенью ваших обильных смоковниц.

До тех же пор, пока вы будете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно висеть над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас.

Мы еще недостаточно сильны, чтобы выполнить эту задачу во всей ее широте. Это правда. Но не обольщайтесь.

Не по дням, а по часам растет наше великое движение.

Припомните, давно ли вступило оно на тот путь, по которому идет. С выстрела Веры Засулич прошло всего полгода. Смотрите же какие размеры оно приняло теперь! А ведь такие движения растут все с возрастающей силой, подобно тому, как лавина падает со все возрастающей скоростью. Подумайте: что же будет через какие-нибудь полгода, год?

Да и много ли нужно, чтобы держать в страхе таких людей, как вы, господа правительствующие?

Много ли нужно было, чтобы наполнить ужасом такие города, как Харьков и Киев?

Подумайте об этом, господа, и затем выслушайте наши требовании:

1) Мы требуем полного прекращения всяких преследований за выражение каких бы то ни было убеждений как словесно, так и печатно.

2) Мы требуем полного уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказуемости за поступки какого бы то ни было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.

3) Мы требуем полной амнистии для всех политических преступников без различия категорий и национальностей, - что логически вытекает из первых двух требований.

Вот чего мы требуем от вас, господа правительствующие. Большего от вас мы не требуем, потому что большего вы дать не в силах. Это большее в руках буржуазии, у которой мы и вырвем его вместе с жизнью. Но это уже наши счеты. Не мешайтесь в них. Точно так же и мы мешаться не станем в ваши домашние дела.

До вопроса о разделении власти между вами и буржуазией нам нет решительно никакого дела. Давайте или не давайте конституцию, призывайте выборных или не призывайте, назначайте их из землевладельцев, попов или жандармов - это нам совершенно безразлично. Не нарушайте наших человеческих прав - вот все, чего мы хотим от вас.

Теперь два слова шавкам во всевозможных ошейниках.

Мы нисколько не обольщаемся насчет значения этого нашего заявления. Мы вовсе не надеемся, чтобы правительство наше оказалось настолько сообразительным, а наша либеральная печать настолько честною, чтобы сознаться, что немедленное удовлетворение наших требований - единственное лекарство против «болезни», о которой теперь причитывают разные газетные салопницы. Цель нашего заявления - выяснить живой части русского общества, нашим молодым друзьям в разных концах России и нашим иноземным товарищам по делу и убеждениям как причины, так и истинный смысл фактов, подобных совершенному 4-го августа, так как в противном случае эти факты могли быть неверно истолкованы как в ту, так и в другую сторону.

Что же касается до правительства, то пусть поступает, как ему угодно. Мы ко всему готовы...

август 1878 г.

Сканирование и обработка: Анна Гаврилова.

Памфлет опубликован в книге: Грозовая туча России: смерть за смерть. Подпольная Россия. С. И. Бардина. Ольга Любатович. С. М. Степняк-Кравчинский в воспоминаниях современников. / Сост., предисловие и примеч. Б. Романова. - М.: Новый Ключ. - 2001.

По этой теме читайте также:

Во время упомянутой расправы были пущены в ход штыки, так что двое из заключенных едва не были проколоты. На Чудновского была надета сумасшедшая рубаха, и в таком виде он был привязан к кровати. Некоторых из заключенных посадили в карцер; остальных же, а именно ожидающих еще суда, лишили столов, скамеек, гуляния на целую неделю и, как говорят, привязали к кроватям. (Здесь подстрочное примечание принадлежит С. М. Степняку-Кравчинскому ).

Кровь надвигается...

1878 - апрель 1879 гг.

Переговоры о Балканах
Уж дипломаты повели,
Войска пришли и спать легли,
Нева закуталась в туманах,
И штатские пошли дела,
И штатские пошли вопросы:
Аресты, обыски, доносы
И покушенья - без числа…

А.Блок

С.М.Кравчинский: "Первые кровавые дела начались за год или за два до наступления настоящего террора. То были пока отдельные факты, без всякого серьезного политического значения; но они ясно доказывали, что усилия правительства начали уже приносить свои плоды и что "млеко любви" социалистов прошлого поколения превращалось мало-помалу в желчь ненависти. Вытекая из чувства мести, нападения направлялись вначале на ближайших врагов - шпионов, и в разных частях России их было убито около полудюжины."

А.Квятковский: "Чтобы сделаться тигром, не надо быть им по природе. Бывают такие общественные состояния, когда агнцы становятся ими".

Убийство шпиона Тавлеева в Одессе 5 сентября 1876 г., стало одним из первых террористических актов на юге России.В деле принимали участие Ф.Юрковский и Г.Попко.

А.А.Алексеева: " Прийдя однажды домой очень поздно ночью, Юрковский сказал мне: «Ну, Галя, я убийца. Я только что убил шпиона Тавлеева и это мне было легче сделать, чем убить собаку».
О Тавлееве знаю лишь, что убийство было совершено в саду близ ресторана «Мартена», в котором группа молодежи пела в это время «Дубинушку», и этим отвлекала внимание властей, чем и воспользовались террористы. Сад находился тогда на углу улиц Бассейной и Водопроводной, против теперешней станции «Чумка». Кроме Юрковского в этом деле участвовал еще Попко."

И.Миллер - П.Л.Лаврову: " Партий в Одессе, нужно признаться, столько же, сколько и людей; есть и социал-демократы, и анархисты - мирные пропагандисты (приверженцы одной пропаганды без агитации), и
анархисты-агитаторы (противники пропаганды), и анархисты -пропагандисты-агитаторы, и бунтовщики, и бунтари (это две вещи, заметьте, разные) и чего, чего только нет."