Вальтер бонатти. Вальтер Бонатти - легенда о невозможном

Интервью со знаменитым итальянским альпинистом Вальтером Бонатти (1930-2011) , опубликованное во французской газете Ле Монд 28 августа 2001 года. Интервью посвящено участию Бонатти в экспедиции на пакистанский "восьмитысячник" К2 (Чогори). Эта экспедиция, едва не кончившаяся трагично для молодого альпиниста, оказала на него очень большое влияние и во многом была причиной его ухода из большого альпинизма в возрасте расцвета - 35 лет. В процессе восхождения, Вальтер Бонатти и носильщик Махди подносили снаряжение к последнему (девятому) штурмовому лагерю. Однако место этого лагеря было изменено без предупреждения. Не найдя палатки на условленном месте, они вынуждены были переночевать на открытом месте и при сильном ветре. Это предательство, по его мнению, он не забыл до конца жизни...

Сорок семь лет спустя итальянской "победы" над К2 Вальтер Бонатти обвиняет в предательстве, жертвой которого он стал 31 июля 1954 года, оставленный среди ночи на высоте 8100. Это предательство могло бы его убить, но оно закалило его душу.

Бонатти похож на спящий вулкан. Ему только что исполнилось 79, это проглядывает только в седых волосах и морщинках около рта. Три десятилетия путешествий и репортажей для журнала Эпока сохранили ему сухую, почти подростковую фигуру. Мы узнаем его руки, орлиные когти. Израненные ледяными скалами Маттерхорна, они были показаны крупным планом в Пари-Матч, когда в феврале 1965 года Бонатти сказал "прощай!" большому альпинизму. Движения Бонатти полны внутренней противоречивой энергией. Этим июльским вечером 2001 года, в саду над озером Комо его атакуют комары. Он хлопает так сильно, что кажется что на месте комаров не устоял бы и слон

Вальтер Бонатти не давал интервью в течение 7 лет. В апреле этого (2001 E.T.) года, наблюдая по телевизору пышное празднование в президентском дворце 104 годовщины Ардито Дезио, руководителя итальянской экспедиции на К2 в 1954 году, он вышел из себя. Недолго думая, он сел за свою старенькую пишущую машинку и написал письмо Президенту Республики, Карло Азело Чиампи: "Сеньор Президент, испытывая к Вам глубочайшее уважение, я должен Вас проинформировать об исторической лжи, содержащейся в официальных сообщениях о завоевании К2". Ответ из Президентского Дворца? Два месяца спустя десять строчек от секретаря. "Пощечина" по его словам, знак безразличия его соотечественников к неправде, которая окружает официальную историю покорения К2, заговора против него. "Мир несправедлив, но нам, итальянцам, это как с гуся вода".

Ложь? Вспомним историю. В 1954 Вальтер Бонатти играл важную роль в покорении К2, принеся баллоны с кислородом, необходимым для последней попытки восхождения 31 июля. Но когда он подошел к 9 штурмовому лагерю, его товарищи по экспедиции были намного выше, чем было оговорено накануне. В Бонатти пробудилось беспокойство: наступала ночь, он был уверен, что Лино Лачеделли и Ахило Компаньони его ждали, но они не отвечали на его крики. Перспектива провести ночь снаружи, на высоте 8100 метров над уровнем моря, сводила с ума Махди, сопровождавшего Вальтера носильщика-пакистанца. Бонатти рассказывает этот трагический эпизод и горячится "Мы вопили, мы их оскорбляли. Вне себя, я в конце концов заорал "когда я спущусь, я все расскажу " ,

Быстро и громко Бонатти изображает в лицах, прерываясь только на комментарии,

"Через несколько минут неподалеку зажегся свет."

Я: почему вы не показались раньше?

Лачеделли: Не думаешь ли ты, что мы ради тебя проведем всю ночь снаружи и окоченеем? У тебя есть кислород?"

Да. -

- Оставь его и спускайся.

-Мы не можем.

"Я может быть как-нибудь и справился, но Махди больше не владел собой. В этот момент, словно загипнотизированный огоньками, он бросился к непроходимому склону, который нас разделял, с криками "Не хорош Компаньони саб, не хорош Лачеделли саб". Это было все, что бедняга мог сказать. У него леденели ступни... наконец, свет погас. Я ожидал, что они оденут "кошки" и выйдут нам на помощь. Но напрасно. Мы опять вопили, проклинали, крича все, что приходило на язык, но они не пришли. То, что мы живы - только наша заслуга. "

Бонатти успокаивается и говорит в заключение: "этой ночью, я должен был бы умереть. Я надеялся, что в базовом лагере мои компаньоны подойдут ко мне и извинятся, хлопнув по плечу "сожалею, Вальтер, мы сделали глупость" . Я был молодым и наивным! Я не просто не дождался извинений, но мое молчание позволило укорениться официальной версии, ложной и несправедливой в некоторых ключевых моментах "

Так как вначале Бонатти замолчал. Подписанный им перед экспедицией контракт запрещал рассказы и интервью в течение двух лет. Но даже если бы он заговорил, его голос скорее всего не был бы услышан в период патриотической волны, которая последовала за покорением К2: в победе одиннадцати альпинистов его личный опыт великого одиночки был неуместен.

В 1961 году он публикует книгу "Моим горам", которая станет культовой для поколения альпинистов. В ней он рассказывает первый раз свою безумную ночь на площадочке, вырытой в снежном склоне, где он мог только-только сидеть, притиснувшись к своему напарнику Махди, полуобезумевшему от боли и страха. Он рассказывает про эти бесконечные часы при -25, про метель, от которой перехватывало дыхание, про яму, вырытую в снегу, чтобы спрятать голову (ветер 70 км в час при -25 приводит к такому же ощущению холода, что -60 при безветрии). И про свое непонимание - почему его спутники его оставили практически на верную смерть? Он заканчивает главу, посвященную К2, фразой:"это обожгло каленым железом душу молодого человека и дестабилизировало его недостаточно окрепшую психику"

Неужели Компаньони и Лачедели спрятали свою палатку, чтобы Бонатти не смог до них добраться и претендовать на вершину? Конечно, они это категорически отрицают. Но, прежде чем им дать слово, необходимо учесть: крайне тяжело представить себе, что испытывает человек на таких высотах - "зоне смерти" согласно Ренхолду Месснеру. Тех, кто пережил ночь на высоте большей 8 тысяч метров, можно пересчитать на пальцах одной руки. Физическая усталость, мигрени, прострация и даже галлюцинации, беспокойство... альпинисты испытывают эти симптомы в более или менее сильной степени. Надо стараться не судить этот диалог как сцену из театральной постановки.

Лино Лачеделли 73 года. Он хозяин спортивного магазина сети К2 в Кортина ДьАмпеццо в Доломитах. Он ответил на наши вопросы по телефону 14 июля, вернувшись с горной прогулки. Он говорит уверенным голосом, он хорошо помнит этот день. "Когда мы пришли к месту предполагаемого лагеря 9, оно нам показалось очень опасным из-за угрозы падения сераков ". Связка продолжила подъем до скал. Лачеделли помнит, что он видел во второй половине дня три маленькие точки, поднимавшиеся от лагеря 8, но он уверен - они были слишком далеко, чтобы можно было услышать голоса. (Эрик Абрам, одна из этих "точек" нам подтвердил, что он и Бонатти вовсю звали Лачеделли, который им ответил спокойным голосом "идите по следам", что показывает, что он прекрасно слышал. Затем Абрам, у которого замерзли ноги, повернул назад,)

Лачеделли не помнит, чтобы он слышал крики до наступления ночи. Он был в палатке с Компаньони и опять и опять объясняет, что палатка была микроскопической, и в нее не поместилось бы больше, чем двое (Бонатти напоминает, что в палатке, немногим большей следующую ночь они спали впятером). У обоих ноги торчали наружу. "Залезть в эту палатку и вылезти требовало от нас настоящих акробатических упражнений ". Он многократно отмечает, что вести диалог на этих высотах тяжело из-за ветра и постоянного кашля. Лачеделли держится официальной версии: он сказал Вальтеру Бонатти оставить баллоны с кислородом и спускаться. Не услышав ответа, он решил, что Бонатти спустился. Он добавляет, что Бонатти совершил "жертву, необыкновенное усилие"

Ахилле Компаньони 87 лет, он держит отель, который носит его имя, у подножия Маттерхорна. Он отвечает на наши вопросы 13 июля по телефону в присутствии своей жены. Он рассказывает то же самое, что и Лачеделли, но более путано. Он не может признать никаких заслуг за Бонатти, более того, он его обвиняет "Если бы Бонатти подумал немного, он должен был бы спуститься". "Если он был вынужден заночевать на склоне, то потому что слишком долго отдыхал в лагере 8 ". Ахилле Компаньони задыхается от гнева "Я горд тем, что сделал. К2 и сегодня остается итальянской вершиной. Бонатти позволяет себе бросать тень на героев" .

Чтобы понять, что он имеет в виду, надо вернуться к статье 1964 года. 26 июля Ноува Газета дель пополо (Новая Народная Газета) публикует материал "Правда о К2". Газета объясняет, что Бонатти ночевал специально на расстоянии от палатки Лачеделли и Компаньони, чтобы опередить их на вершине. Что он использовал часть их кислорода, чтобы не замерзнуть ночью (восходители сказали, что кислород кончился за два часа до вершины: это может объясняться "кражей" Бонатти). Таким образом, Махди подвергся ампутациям только вследствие амбиций Бонатти...

Здесь имеется несоответствие: в то время не было еще опыта "холодной ночевки" на 8 тысячах, намеренно оказаться в такой ситуации было бы самоубийственно со стороны Бонатти. Обе кислородные маски были у Компаньони и Лачеделли, без масок Бонатти не смог бы использовать этот драгоценный газ. Ботатти подал в суд по факту диффамации и его выиграл, Перед трибуналом Турина автор статьи назвал источник информации: Ахиле Компаньони!

Юстиция признала правоту Бонатти, но в официальных сообщениях ложь осталась. В течение двадцати лет альпинист был вынужден молчать. В 1984 году Альпийский Клуб Италии объявляет о подготовке празднования 30-й годовщины восхождения на К2, "опираясь на официальную версию". Бонатти взрывается и публикует книгу "Процесс К2" , где он раскрывает ложь связки покорителей. Это было убедительно, но не хватало доказательств. Доказательства появились двумя годами позже, их представил австралийский врач, мельбурнский хирург Роберт Маршалл, который был увлечен историей Бонатти. В 1993 году он нашел в швейцарском журнале рассказ Ардито Дезио о восхождении. На фотографии - Компаньони на вершине К2 в кислородной маске. Итак, оба героя соврали: на вершине у них еще был кислород.

Компаньони защищается. Маска на вершине должна была защищать от холода (однако если бы баллоны были пустыми, он бы немедленно задохнулся). Лино Лачеделли, когда ему говорят про несоответствия, обрезает "Неважно, правдоподобно или нет, это уже написано" .

Почему оба покорителя К2 с таким неистовством отрицают очевидное, настаивая на официальной версии? Несложно себе представить, что означало бы за 3 года до 50-й годовщины восхождения, признание в обмане по поводу кислорода. Если Лачеделли и Компаньони соврали в важной части своего рассказа, досье может быть открыто заново и их поведение в эту ночь пересмотрено. Это не нужно ни им, ни, особенно, Ардито Дезио. Когда мы попытались поговорить с Ардито Дезио, его дочь объявила: человека 104 лет не тревожат по такому поводу. И когда мы попытались настоять, напомнив серьезность обвинений, она отрезала "Президент Республики уже ответил, пригласив отца в президентский дворец.

Вальтер Бонатти, который подготавливает у издателя из Шамони М. Герина французское издание свой книги про К2 (а также переиздание "Горы моей жизни"), возобновил свою сорокалетнюю борьбу против "исторической неправды". Он не ожидает от этого ничего для себя лично. "Мой характер изменился " - говорит он. "По возвращении я никому и ничему не верил. И, главное, потерял веру в себя " . Он выбрался из этой депрессии в 1955, пройдя первым контрфорс Дрю, который носит теперь его имя. 6 дней в одиночестве и идеальная нитка маршрута, одно из самых волнующих пережитых и рассказанных альпийских приключений.

"На К2 я должен был погибнуть или стать сильнее ." Выжив в эту кошмарную ночь на высоте 8100 метров, он стал Бонатти.

• 1948 - на вершину Гриньи в близи Лекко.
• 1949 - прошёл ряд сложнейших маршрутов на крутых альпийских стенах: диретиссиму на Кроц-дель-Альтиссимо в районе Бренты, Пиц-Бадиле по маршруту Кассина по северо-восточной стене, по З стене Эгюий-нор-ди-Пьетри, Пуэнт-Уолкер по северной стене Гранд-Жораса .
• 1950 - три маршрута по восточной стене Монблана соло (Альпы).
• 1951 - первопрохождение по Восточной стене Гран-Капуцина (Альпы).

В 1954 году в возрасте 24 лет он получил приглашение в итальянскую экспедицию на Чогори (К2). В ходе этой экспедиции ему пришлось провести холодную ночёвку на высоте 8100 м вместе с пакистанцем Амиром Махди. Они несли запас кислорода для восхождения на вершину и не смогли найти палатку, которая, как оказалось впоследствии, была поставлена Лино Лачеделли и Акилле Компаньони не в том месте, где было обговорено. На крики Бонатти и Махди они не отреагировали, и те были вынуждены провести ночёвку под открытым небом, в экстремальных условиях. Бонатти сумел пережить эту ночь относительно благополучно (что само по себе является подвигом), а его спутник Махди отморозил все пальцы на руках и ногах. На следующий день Лачеделли и Компаньони с помощью занесённого Бонатти и Махди кислорода успешно совершили первовосхождение на вторую по высоте вершину мира и вошли в анналы истории как герои. А Бонатти вместо того, чтобы присоединиться к первовосходителям, был вынужден спускать обморозившегося Амира Махди вниз. Эту трагическую историю Вальтер Бонатти не смог забыть всю жизнь. По его словам, той ночью он потерял веру в людей, окружавших его, что наложило свой отпечаток на всю последовавшую за этим альпинистскую жизнь .

Вернувшись из экспедиции, в 1954 году он совершает первое зимнее восхождение по северной стене Гран-Жорас . На следующий год он совершает сложнейшее восхождение по западной стене Пти-Дрю в одиночку, что вызвало огромный резонанс в альпинистских кругах.

В последующие годы он совершил ряд ярких восхождений в различных горных районах .:

• 1956 - Патагония (Аргентина), первовосхождение на Серро-Морено - Серро-Лука я Серро-Адела и первая попытка восхождения на Серро-Торре вместе с Карло Маури .
• 1956 - Каракорум - первовосхождение на Гашербрум-IV (7980 м) вместе с Карло Маури.
• 1957-1964 - путешествия по миру.
• 1965 - соло, Маттерхорн , зима, первопрохождение (Альпы). В течение пяти дней все информационные агентства Европы вели репортажи из Церматта об этом восхождении, держа сотни тысяч слушателей в напряжении. Сэр Френсис Чичестер , совершивший кругосветное плаванье на яхте в одиночку, высказал по этому поводу следующее: «Не физическая сила и не отточенная альпинистская техника являются залогом успехов Вальтера Бонатти, а только его не сдающийся прямолинейный характер и глубочайшие волевые резервы!». Девять лет спустя Райнхольд Месснер вынужден был отступить на этом маршруте, несмотря на то, что он шёл не один. Его слова: «То, что этот человек совершил здесь в одиночку, лежит уже за границей возможного, это просто фантастика!»

Путешествия

В 35 лет, находясь в зените славы, Бонатти неожиданно прекращает активно ходить в горы, переключается на журналистику, путешествия, фотографию, в соавторстве с Еленой Труа пишет книги, выбирает в спутницы жизни одну из самых совершенных женщин Италии - актрису Россану Подеста .

Ответ на вопрос почему он так неожиданно отвернулся в 1965 году от большего альпинизма, Бонатти дал следующий образом:

«Это не было неожиданно. Я находился в роли волка, загнанного частью альпинистских кругов и уличной прессой, но даже не это стало толчком к принятию решения. Главное было то, что я просто больше не знал чего большего можно достичь с тем снаряжением и той техникой лазанья, которой я владел в Альпах - а для переноса своей активности в Гималаи у меня просто не было денег»

Бонатти начал путешествовать и изучать самые отдалённые места на Земле. Он многократно публиковался в итальянском иллюстрированном журнале «Epoca », чем завоевал известность и признание как талантливый писатель и фотограф. Приключения в самых диких странах, чаще всего в одиночку, и без какого-либо оружия, было ничем иным, как последовательным продолжением его альпинистской морали. Наряду с Африкой , Антарктидой и Океанией , он побывал и на полюсе холода в Оймяконе в Сибири , привезя как сувенир, шапку-ушанку . Он очень тепло отзывался о русских людях, способных жить даже там, где выдыхаемая влага тут же опускается на плечи шелестящими кристаллами .

Путешествуя по всему миру он отвечает своим оппонентам, критикующим его за уход:

«Вместо того, чтобы использовать горы как инструмент для расширения наших горизонтов, многие представители альпинистских кругов видят ТОЛЬКО горы; они добровольно натягивают на глаза шоры. Как жалко, что они становятся настолько бесчувственными, ведь именно постоянный контакт с природой и связанное с этим восприятие может приносить столько приятных и неожиданных моментов в жизни альпиниста. Нет же, они говорят только о горах, видят только горы, не видя за ними ни людей, ни природы. Горы нужны человеку так же, как спорт, так же, как искусство для возвышения над самим собой!»

К его дорогим людям принадлежит, в первую очередь, итальянская актриса, а по совместительству и жена - Россана Подеста . После многих лет, прожитых в Милане и Риме он вернулся к своим горам молодости в Лекко.

Награды

Книги

Альпинистские книги:

• Le Mie Montagne (My Mountains), Walter Bonatti, Bologna: Zanichelli, 1961
• I Giorni Grandi (The Great Days), Walter Bonatti, Verona: Arnoldo Mondadori Editore, 1971
• Magia del Monte Bianco (Magic of Mont Blanc), Walter Bonatti, Como: Massimo Baldini Editore, 1984
• Processo al K2 (Trial on K2), Walter Bonatti, Como: Massimo Baldini Editore, 1985
• La Mia Patagonia (My Patagonia), Walter Bonatti, Como: Massimo Baldini Editore, 1986
• Un Modo di Essere (A way of Living), Walter Bonatti, Milan: dall’Oglio Editore, 1989
• K2-Storia di un Caso (K2 - The Story of a Court Case), Walter Bonatti, Bergamo: Ferrari Editrice, 1995
• Montagne di Una Vita (Mountains of a Life), Walter Bonatti, Milan: Baldini & Castoldi, 1995
• K2-Storia di un Caso (K2 - The Story of a Court Case), Walter Bonatti, 2d ed. Milan: Baldini & Castoldi, 1996
• The Mountains of my Life , Walter Bonatti, Modern Library, 2001. ISBN 0-375-75640-X
• K2. La verità. 1954-2004 , Walter Bonatti, 2005, Baldini Castoldi Dalai editore. ISBN 88-8490-845-0 .
• K2. Lies and Treachery , Robert Marshall, 2009, Carreg Ltd. UK. ISBN 978-0-9538631-7-4 .

• On the Heights . Hart-Davis, 1964. ISBN B0000CMDRK
• Magic of Mont Blanc . Gollancz, 1985. ISBN 0-575-03560-9
• K2 (Italian). Baldini e Castoldi, 1998. ISBN 88-8089-072-7

Напишите отзыв о статье "Бонатти, Вальтер"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бонатти, Вальтер

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.

Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.

Ушла легенда...

Вальтер Бонатти (1930-2011) – Получил неофициальное звание «Альпинист № 1» в пятидесятые - шестидесятые годы XX века. Умер 13 сентября 2011 г. в Риме .

Бонатти Вальтер

По материалам Игоря Ивашура (Германия)

Золотой ледоруб «За достижения длиною в жизнь» был вручён 78-летнему Бонатти 24 апреля в итальянском городке Курмаёр, у подножия Монблана.

Бонатти Вальтер родился 22.06.1930 в Италии. Профессиональный альпинист. Далее – писатель и фотограф.

В феврале 1965 года в возрасте 35 лет Вальтер Бонатти распрощался с большим альпинизмом, но сделал он это ярчайшим образом, закончив свою звeздную карьеру труднейшим соло-первопроходом по холодной и страшной С стене Маттерхорна!

Ему понадобилось для этого всего 5 дней, в течении которых все информационные агентства Европы держали сотни тысяч слушателей репортажами из Церматта в напряжении. Но только горстка из этих сотен тысяч была в состоянии представить себе всю силу холода и не человеческое напряжение, необходимое для прохождения столь сложного маршрута глубокой суровой зимой. Сэр Френсис Чичестер, совершивший первое кругосветное плаванье на яхте в одиночку, высказал по этому поводу следующее: «…не физическая сила и не отточенная альпинистская техника являются залогом успехов Вальтера Бонатти, а только его неcдающийся прямолинейный характер и глубочайшие волевые резервы!».

Вся альпинистская карьера (1948-1965) этого альпиниста прошла в лучах ауры «невозможного», будь то соло-первопроход на Пти Дрю, где он прошел ключевые участки стены с помощью сумасшедшей по своей смелости и исполнению серии маятников, будь то серия маршрутов на суровых стенах Гран Пилье де Анжель Монблана, большинство из которых всего несколько раз повторены, или холодная ночевка на К-2, которую он пережил без каких либо обморожений (!). Объяснение лежит, пожалуй, в трудном детстве, лишениях военного времени, необходимости обходиться тем минимумом, который нужно было ещё заработать тяжёлым детским трудом. Именно эти качества позволили ему стать, тем, чем он был: АЛЬПИНИСТОМ №1 50-60 гг., да и наверно, вообще всех времён, если сравнивать его достижения с теми средствами, которыми он пользовался.

Ну, и естественно, он был самым экстремальным альпинистом среди экстремалов: прямолинеен, склонен к радикальным решениям, иногда неумолим. Эта твёрдость отчетливо прослеживается во вновь изданной книге «Вершины моей жизни», которая недавно появилась на книжных прилавках западной Европы. Над его рассказами постоянно висит холодное облако суровости, это невесёлые рассказы о приятных восхождениях «куда ни будь» нет, это серьёзные свидетельства сильного Мужчины, осмысленно отодвигающего границы «невозможного» дальше и дальше.

Свою карьеру он начал в окрестностях Лекко, на скалах «великолепной Гриньи», где, примерно в 1948 г., он предпринял несколько скальных восхождений. Бонатти был от этой горы форменным образом «электризирт»: «…я пожертвовал мою душу и моё тело этим тёплым, шершавым скалам с навесами и карнизами. Меня невероятно окрыляло чувство нахождения на лезвии бритвы, я просто наслаждался…», пишет он в своей автобиографии.

Год спустя, он повторил ряд сложнейших маршрутов на крутых альпийских стенах: Дирретиссиму на Кроц дель Альтиссимо в районе Бренты, маршрут Кассина на СВ стене Пиц Бадилле, маршрут Кассина на З стене Иги нор ди Пьетри, маршрут Вокрер на С стене Гран Жорасса.

Гранд Жорасс

И весь это ряд перечисленных 5-ок и 6-ок он прошел будучи 19-ти летним мальчишкой!

В горах открыл он «ПРИКЛЮЧЕНИЕ»: стиль жизни, который прошел красной нитью через всю его жизнь. Его подъём как альпиниста и личности был головокружителен, быстр и непрерывен – до 1954 года, когда он довольно неожиданно, в возрасте 24 лет, был приглашён в итальянскую экспедицию на К-2. Холодная ночёвка на вершинном гребне в районе 8 тысяч с пакистанцем Махди (который при этом отморозил себе все пальцы на руках и ногах) изменила его кардинально: его вынужденно поставили в это положение. Лачиделли и Компаньони, которые через днеь станут первовосходителями на К-2 (Чогори), поставили палатку не на том месте, где это было обговорено и, кроме того, на крики Махди и Бонатти не отреагировали. Двойка утомлённых альпинистов, поднявших жизненно необходимый кислород на высоту 8000 м боролась со смертью на холодном ветреном гребне Абруццкого, а два «героя» первопроходца спокойно наслаждались покоем в палатке так близко от места трагедии. На следующий день они, заметьте, с помощью занесённого Бонатти и Махди кислорода, совершают первовосхождение на К-2, входят в анналы истории и становятся ГЕРОЯМИ…! В это же время Бонатти один, без помощи ушедших на штурм «героев», плюнув на свой вершинный шанс, спасает никому не знакомого пакистанца, спуская его по сложному «гребню Абруццкого» вниз. Это к теме о возможности спасения на 8000 и морали высотного альпинизма… Официальная версия в корне отличается от версии Бонатти – и только совсем недавно, 40 лет спустя после событий, было официально признанно, что с ним поступили в высшей степени по-свински.

Эту трагическую историю Бонатти не смог переработать за всю жизнь – а тогда она лишила его всех возможностей вернуться в нормальную альпинистскую жизнь, что привело его к форменной нищете. По его словам история на К-2 сломила Бонатти как личность. Той ночью он потерял веру в людей, окружавших его, что стало огромной проблемой в последовавшей за этим альпинистской жизни.

Подавлен и разочарован – именно таким он вернулся из экспедиции на Чогори. Его ответом на кризис души стало брильянтовое соло прохождение юго-западной стены Пти Дрю в 1955 году.

Пти-Дрю.

Это стало «Достижением» того времени и помогло Бонатти вернуть себе титул непревзойдённого маэстро вертикалей. Такие восхождения очень чётко передавали сущность его души и способность достичь всего самому, без помощи извне. Свою учёбу на автотехника он бросил, а диплом проводника он получил после Пти Дрю, как подарок. Правда, он сам о себе говорил как о «негодном» гиде потому, что он так и не смог научиться мереть стены не верёвками, а как положено порядочному проводнику дензнаками…

Почему Бонатти так неожиданно отвернулся в 1965 году от большего альпинизма? «Это не было неожиданно» – говорит он сам об этом. «Я находился в роли волка, загнанного частью альпинистских кругов и уличной прессой, но даже не это стало толчком к принятию решения. Главное было то, что я просто больше не знал чего большего можно достичь с тем снаряжением и той техникой лазанья, которой я владел в Альпах – а для переноса своей активности в Гималаи у меня просто не было денег». Этим высказыванием Бонатти ещё раз показывает масштабы, скрытые в его душе: он всегда отодвигал границы возможного, ориентируясь при этом на легендарный альпинизм тридцатых годов. По возможности, минимум снаряжения, абсолютное игнорирование шлямбуров, отказ от радиосвязи, тяжёлые вибрамы… Только так, считал он, можно узнать истинную цену своих сил и способностей. И когда он увидел, что при этих установках трудно привнести в альпинизм что-то новое, не повторившись, он красиво ушел со сцены, спев своё прощальное соло. Находясь в абсолютном зените славы, он перенес своё: «Приключение – жизнь из вертикального измерения в горизонтальное».

Бонатти начал путешествовать. С той же одержимостью, с которой он покорял страшные стены, изучал он самые отдаленные клочки земли. Он публиковался в иллюстрированном журнале «Epoca», чем завоевал итальянскую известность и признание как талантливый писатель и фотограф. Приключения в самых диких странах, чаще всего в одиночку, и без какого либо оружия, было ни чем иным, как последовательным продолжением его альпинистской морали. Наряду с Африкой, Антарктидой и Океанией, он побывал и на полюсе холода в Оймяконе в Сибири, привезя как сувенир, шапку ушанку. Он очень тепло отзывался о русских людях, способных жить даже там, где выдыхаемая влага тут же опускается на плечи шелестящими кристаллами.

Путешествуя по всему миру, он отвечает своим оппонентам, критикующим его за уход: «…вместо того, что бы использовать горы как инструмент для расширения наших горизонтов, многие представители альпинистских кругов видят ТОЛЬКО горы; они добровольно натягивают на глаза шоры. Как жалко, что они становятся настолько бесчувственными, ведь именно постоянный контакт с природой и связанное с этим восприятие может приносить столько приятных и неожиданных моментов в жизни альпиниста. Нет же, они говорят только о горах, видят только горы, не видя за ними ни людей, ни природы. Горы нужны человеку так же, как спорт, так же, как искусство для возвышения над самим собой!».

«Возвышение над самим собой» стало для Вальтера Бонатти стержнем жизненной философии: «Шаг за шагом формировал я себя. Я вижу жизнь стремянкой с бесконечным количеством ступенек, по которым мы медленно поднимаемся выше и выше. Выше не в смысле знаменитости, это меня не интересует, а в смысле внутреннего возвышения. Жизнь – это перманентный рост на фундаменте опыта и ценностей, полученных нами в пути». То, что он до сих пор не потерял ни капли от своей фантазии и любопытства, видно по нему с первого взгляда. Он полон мечтаний и планов на будущее. Он часто находится в пути в одиночку, как всегда. Но и так же часто с людьми дорогими его сердцу. Рикардо Кассин и Пьер Мазо часто составляют ему компанию в путешествиях. Последний, будучи министром спорта Франции, бросил свой пост и на неделю уехал как-то в Лекко, где Бонатти был прикован тяжeлой инфекцией на месяц к постели. А отец итальянского альпинизма Кассин приходил ежедневно в полдень и кормил по шею загипсованного Бонатти «желе роялем» из ложечки.

К его дорогим людям принадлежит, в первую очередь, итальянская актриса, а по совместительству и жена – Розанна Подеста. Для переживания приключения ему не надо больше лезть на стены или пересекать пустыни, нет! Приключение происходит в душе и его интенсивность ни в коей мере не уступает прошлым, на грани жизни и смерти. После многих лет прожитых в Милане и Риме он вернулся к своим горам молодости в Лекко, что бы в счастливой жизни пустить побеги в эту благородную землю…

Он был единственным ребенком в семье. Его мать умерла, когда он был совсем маленьким, и его воспитывал отец, фабричный рабочий, который считал, что сын должен научиться быть самостоятельным. По словам близкого друга Бонатти, Карло Маури: «Каждый из них занимался своим делом. Они жили вместе, но у каждого была своя жизнь. Это не была семейная связь, основанная на взаимной любви, дело обстояло так: ты мужчина и я мужчина, так что давай жить без лишних эмоций».

Конечно, юношеские годы Бонатти были полны лишений, характерных для военного времени, и прошли в промышленном городке Бергамо на севере Италии. Оставив школу, он стал работать на местной фабрике, однако именно горы, которые простирались к северу от города, позволили ему уйти от рутины жизни и реализовать его потенциальные возможности как альпиниста физические данные, силу воображения и стремление к созиданию, потому что в альпинизме есть элемент созидания, поиск новых путей по склону горы или скальной стене и способов их прохождения. И всегда существует конфликт между стремлением восходителя обеспечить свою безопасность и добиться успеха и потребностью сохранить элементы неопределенности и риска, эти важные составляющие приключения.

В пятидесятые годы в Европейских Альпах ЮЗ контерфорс Пти Дрюцель, которую преследовал Бонатти. Вместе с друзьями он дважды пытался пройти его, прежде чем задумал предпринять в одиночку, это возможно самое сложное восхождение в Западных Альпах.

Бушевали страсти вокруг использования расширяющихся крючьев. Некоторые маршруты в итальянских Доломитах преодолевались путем выдалбливания в скальных стенах отверстий с помощью шлямбуров и забивания в них расширяющихся крючьев. При такой технике у восходителей появилась возможность проходить где угодно, невзирая на природную форму поверхности скалы. Если восходитель обладал достаточным терпением и выносливостью, он мог таким образом преодолеть любую скальную стену. Бонатти никогда не нравился такой подход к альпинизму, он всегда желал сохранить в нем изначальный дух приключения с использованием минимального количества искусственных средств. Он был максималистом, не признавал никаких компромиссов со своими собственными этическими взглядами и требовал того же от других.

По словам Маури (который в 1958 г. совершил с Бонатти пер вовосхождение на Гашербрум- IV (7980 м. Прим. ред): для Бонатти все или черное или белое, нет ничего промежуточного. Вся его жизнь, весь смысл существования это преодоление вызова гор, и не только гор, но и лесов, пустынь, чего угодно. Он постоянно занят поисками трудностей, чтобы преодолевать их. Например, когда я в горах, то постоянно думаю о семье, потому что сохраняю эмоциональную связь с ней, для Бонатти же существуют только горы.

Это было в то время одним из труднейших скальных восхождений в Альпах, однако сильнее всего его манил ЮЗ контрфорс Пти Дрю. Он высится над Шамони как центр в строю грандиозных гранитных пиков. Он обладает симметрией высокого кафедрального шпиля, и его окраска и строение меняются словно у хамелеона в течение дня. На рассвете, вырисовываясь силуэтом на фоне неба, освещенного восходящим солнцем, он выглядит застывшим и темным, и все его детали затенены, но затем, по мере того как солнце поднимается все выше и выше и начинает освещать лик контрфорса, обнажается его рельефная структура, скорее подчеркивая, чем скрадывая его бескомпромиссную крутизну, выявляя нависающие карнизы и отсутствие полок на гладкой поверхности скалы. Теперь преобладают серые, жесткие, не радующие глаз тона, а затем после полудня, когда солнечный свет начинает смягчаться, контрфорс становится сочного коричневого цвета, а потом почти красным в лучах заходящего солнца. Вот теперь он манит к себе по-настоящему альпиниста-мечтателя.

Западная стена Пти Дрю была впервые пройдена в 1952 году французами. В свое время это было выдающимся достижением, однако тогда альпинисты были вынуждены уйти влево от центра стены и уже там лезть к вершине. Огромный бастион в центре стены остался не пройденным, и именно он завладел воображением Бонатти. Он попытался пройти его вместе с Карло Маури в 1953 году, однако им пришлось отступить уже в начале подъема из-за плохой погоды. В 1955 году он предпринял еще одну попытку с Маури и двумя друзьями Оджиони и Аяцци. Им снова не повезло с погодой, и снова они были вынуждены отступить.

Второе поражение привело к серьезной душевной депрессии, которая оказалась последней каплей, переполнившей чашу его разочарования и огорчений, которая и так уже была полна до краев после возвращения с К-2.

«Мой душевный кризис длился уже довольно долго. Можно сказать, что в течение целого года я не верил ни во что и никому. Я стал нервным, раздражительным и нетерпимым к людям, растерял все идеалы, иногда приходил в отчаяние без всякой видимой причины. Я чувствовал, что потерял самого себя и перестал существовать для других. Часто, когда кто-нибудь говорил, что К-2 доконала меня, рыдания подступали мне к горлу, а что я выстрадал в одиночестве трудно вообразить».

Именно в то время, когда Бонатти пребывал в таком состоянии, у него впервые зародилась идея попытаться пройти в одиночку контрфорс ЮЗ стены Пти Дрю.

Одиночное восхождение является своего рода крайним выражением в альпинизме, потому что, совершая его, восходитель ставит на карту свою жизнь, полагаясь только на себя. Несмотря на то, что разработаны методы самостраховки, альпинист все равно полностью зависит от себя самого. Так, он может воспользоваться веревкой на очень трудном участке маршрута, но это очень кропотливый и отнимающий массу времени способ, который к тому же в случае срыва вообще обладает сомнительной ценностью. Большую часть времени альпинист передвигается без веревки, и его жизнь в буквальном смысле находится в его собственных руках. Это в свою очередь дает удивительное чувство свободы передвижения и владения собственной судьбой как раз то, в чем Бонатти тогда остро нуждался. Однако до сих пор всякий раз, когда альпинисты самого высокого класса совершали одиночные восхождения, они поднимались по уже пройденным маршрутам. Бонатти задумал сделать в одиночку восхождение не только по совершенно неизвестному, но, вероятно, и самому сложному технически маршруту из тех, которые когда-либо пытались пройти в Европейских Альпах.

Это был поистине дерзкий вызов, и душевная депрессия Бонатти словно куда-то улетучилась, когда он ушел с головой в приготовления. Он скрывал свои планы, чтобы избежать насмешек, доверившись только одному из своих друзей, профессору Черезе. Решив совершить попытку тем же летом, Бонатти вместе с Черезой прибыл 11 августа в «Монтенвер» отель на западном берегу Мерде Глас, как раз напротив Дрю. Погода не шла навстречу, и дождь лил последующие четверо суток. Напряжение ожидания было велико.

Я был членом группы альпинистов, совершивших пятое по счету восхождение по контрфорсу ЮЗ стены Пти Дрю в 1958 году; нас тоже задержала погода в «Монтенвере», и я хорошо помню, как росло наше нервное напряжение. Однако мы собирались совершить восхождение, которое до нас сделали другие, очень сильной группой из четырех человек. Бонатти же шел один, и перед ним лежала неизвестность.

Наконец 15 августа прояснилось. Бонатти вышел в два часа ночи с грузом продовольствия и снаряжения весом 36 кг. Он пересек по гладкому льду нижнюю часть Мерде Глас, затем начал пробираться в темноте по крутой осыпающейся под ногами морене и, наконец, по каменистым поросшим травой склонам, которые вели к подножию самого контрфорса. К восьми утра он уже был у начала кулуара, ведущего к контрфорсу. Это мрачное, страшное место темный провал между стеной Дрю и изломанными, раскрошенными скалами Флямде Пьер, отходящими словно петушиный гребень от изящной башни Пти Дрю.

Скалы в этом месте носят следы камнепадов. Находиться здесь ранним утром очень опасно, потому что как раз в эти часы отпускает схваченные морозом камнинаверху. Бонатти продвигался очень медленно. Кулуар был забит снегом, а скалы покрыты невидимой корочкой натечного льда. Это одно из самых опасных мест, в которых мне когда-либо приходилось бывать самому: слева высятся гладкие гранитные стены, а со всех сторон рушащиеся скалы. В этом месте чувствуешь себя совершенно беззащитным и начинает казаться, будто каждый камень, который срывается вниз, нацелен прямо на тебя, и нет тебе ни укрытия, ни спасения. Для одиночки, каким был Бонатти с его непомерно тяжелым грузом, это, должно быть, казалось кошмаром. Однако он выдерживал все вот уже семь часов кряду. За это время он преодолел всего 150 метров. Рюкзак то и дело застревал между скал, и всякий раз ему приходилось спускаться вниз, чтобы освобождать его. Однако когда пошел снег, ему пришлось сдаться. Но временная неудача больше не травмировала его. Он понял, что несет слишком много, и поэтому оставил некоторое количество продовольствия и снаряжения по пути вниз. Он также стал думать иначе о кулуаре. Конечно, намного безопаснее было бы подняться на Флямде Пьер с другой стороны, где склон был не так крут и меньше подвержен камнепадам. Оттуда можно было спуститься по веревке в кулуар на плече, где гребень Флямде Пьер примыкает к основному массиву Игл Дрю.

Он не терял времени даже на отдых. Утром с небольшой группой друзей он отправился в хижину Шарпуа по другую сторону Дрю. На следующий день с помощью профессора Черезы он намеревался занести все свои припасы на плечо, а затем спуститься «дюльфером» на 245 метров ниже, к подножью контрфорса ЮЗ стены. На это ушло гораздо больше времени, чем они думали, и к вечеру они были все еще значительно ниже плеча. Они сложили грузы и спустились в хижину, чтобы переночевать последнюю перед восхождением ночь в постели.

Эти задержки в сочетании с мыслями о завтрашнем восхождении начали сказываться на нервном состоянии Бонатти. Он писал: «Я завидовал профессору Черезе, который уже на следующий день сможет выбраться из этого ада, и вообще завидовал всем, кому не надо было подвергать себя таким испытаниям ради самоутверждения. Полный таких мыслей, я готовился возвратиться в хижину, когда увидел беднягу бабочку, которую заманило в это место дневное тепло и которая, совершенно обессилев, упала в снег всего в нескольких метрах от меня и, умирая, трепетала крыльями. Бедное создание, до чего же не повезло тебе умереть здесь, в этом жестоком мире, о существовании которого ты даже не подозревала. В последнем трепете ее крыльев мне представилась вся человеческая драма. Кто знает, подумал я, с каким ужасом ее крошечные глаза наблюдают за последними лучами уходящего солнца, за неожиданной метаморфозой красок? Кто знает, какой ужас охватил тебя, несчастное создание, при первых жестоких укусах мороза, при первом страшном предчувствии неумолимой смерти, когда, как и мной, тобой овладели смутные сожаления? Жалкое насекомое, мой брат по несчастью в этом логове смерти, я полон сострадания и сочувствия к тебе. Твоя трагедия и моя тоже. То, что я искал при покорении вершины, похоже на то упоение, которое привело сюда и тебя. Дрю, вершина, которой я собирался бросить вызов, была не чем иным для меня, как тем последним солнечным лучом, который всего несколько минут назад исчез для тебя навсегда. И если завтра я не преодолею самого себя, то разделю с тобой подобный конец».

Всю ночь его одолевали предчувствия. В этом нет ничего удивительного. Мне никогда не приходилось бывать в таких экстремальных ситуациях, в какой находился Бонатти, однако мне очень хорошо знаком этот конфликт с самим собой, который, я уверен, переживали и другие альпинисты перед выходом на трудное восхождение. Ночью накануне штурма контрфорса юго-западной стены Дрю или северной стены Эйгера я тоже прочувствовал эту комбинацию ужаса и предстартового возбуждения. При этом неизбежно возникает вопрос, зачем мы делаем это, взвешиваются шансы остаться в живых, сопровождаемые страшно четкими картинами плохой погоды, падающих камней, изуродованных распростертых человеческих тел. На трудной стене вас ведет вперед эйфория, желание стать полным хозяином своего духа и тела. Но Бонатти влекла вперед не просто радость восхождения, ему требовалось нечто особенное, чрезвычайное в виде этого восхождения в одиночку, чтобы унять, успокоить свою внутреннюю боль.

Он вышел из хижины один, преодолел хаос ледника Шарпуа и стал подниматься по склонам Дрю с юга, подобрав по пути свой тяжелый груз.

Оказавшись на перемычке Флямде Пьер, он помахал оттуда рукой друзьям, которые казались ему крошечными точками у хижины Шарпуа, затем повернул к кулуару.

Открывшийся провал был устрашающим, его нарушали только холодныетени и острые очертания головокружительно высокого контрфорса юго-западной стены. В течение получаса, которые я позволил себе для отдыха передспуском, я, вероятно, пережил самый психологически важный момент всего восхождения. До сих пор каждый шаг, который я делал вверх по склону горы, все еще оставлял для меня возможность вернуться, но по ту сторону ущелья этой возможности уже не было.

Он связал вместе две тридцатишестиметровые веревки, заложил за выступ скалы и, прикрепив свой тяжелый рюкзак к обеим концам веревки, спустил его в пропасть. Затем он спустился по веревке сам. Рюкзак сильно затруднял движения на очень крутом склоне из разрушенных покрытых снегом скал. Это было медленное, действующее на нервы занятие. Рюкзак то и дело застревал, и чем ниже он спускался по кулуару, тем больше становилась опасность угодить под удары падавших камней. Наверное, это была самая гнетущая часть всего во схождения. Насколько было возможно, он использовал выступы скал в качестве точек опоры, одна ко ему пришлось пожертвовать несколькими драгоценными крючьями, которые он забивал, когда под рукой не оказывалось выступов. Не редко он продвигался не больше девяти метров за один прием настолько расчлененной была поверхность скал.

Он был уже на полпути вниз и находился в особенно неудобном положении, заклинившись в узком ледовом камине, когда, пытаясь вбить крюк, промахнулся и угодил молотком по кончику безымянного пальца левой руки. Из него хлынула кровь, а из-за острой боли Бонатти чуть не потерял сознание. И все же он умудрился забить крюк в трещину, пристегнулся к нему и осмотрел рану. Удар был настолько сильным, что на пальце осталось только полногтя и кусок разорванного мяса первой фаланги.

Целый час ушел на то, чтобы остановить кровотечение, а затем он продолжил спуск по кулуару. Было уже далеко за полдень, а он не достиг еще начала подъема по стене, и все восхождение казалось ему обреченным на неудачу.

Однако худшее было впереди. Примерно в семь часов вечера он добрался до заснеженного участка у основания контрфорса юго-западной стены, потянул за конец веревки, чтобы выбрать ее, но она настолько промокла, что никак не продергивалась. Это кошмар всех восходителей, потому что в таких случаях единственный способ высвободить веревку это движение по ней назад при постоянном риске, что она вдруг освободится и ты улетишь вместе с ней по склону вниз. Бонатти решил отложить это дело до утра и принялся разбивать свой первый бивуак на стене. Полки там не было просто гладкий крутой лед.

Он оставил свой ледоруб на перемычке, поэтому ему было нечем вырубить во льду полку, чтобы хотя бы присесть. Он вымок до нитки, а открыв рюкзак обнаружил, что из пробитой крюком фляги вылилось все топливо, испортившее большую часть продуктов. Все, что у него осталось, это две пачки галет, тюбик сгущенного молока, четыре небольших сыра, баночка тунца, баночка печеночного паштета, небольшая фляжка коньяка и две банки пива. Однако самым серьезным было то, что пропало все топливо и теперь он не мог уже растапливать снег или лед для питья во время подъема.

В ту ночь едва ли могла идти речь о каком-то сне или хотя бы отдыхе. Бонатти промок, дрожал от холода и чувствовал себя крайне неуютно; его положение было опасным, но что хуже всего, ему начало казаться, что все шло к очередному фиаско. Ночь тянулась бесконечно долго, но наконец забрезжил рассвет, суливший прекрасный день; за ночь веревка подсохла, и Бонатти сумел ее выбрать. В некотором роде это был еще один случай, чтобы принять окончательное решение. Он мог бы выйти из игры, продолжив спуск по кулуару. В конце концов, он уже делал это дважды во время предыдущих отступлений. Однако подобная мысль даже не пришла ему в голову.

Скалы контрфорса были свободны от снега, и он выглядел теперь чистыми еще более манящим. Бонатти оставил позади все страхи и сомнения прошедшей ночи и начал подъем. Это был медленный, трудный процесс. Скалы были бескомпромиссно крутыми и гладкими, испещренными лишь узкими трещинами единственным, что позволяло лезть вверх. Бонатти пользовался методом самостраховки, привязав один конец веревки к рюкзаку, а другой к себе. Он навешивал веревку и рюкзак на крюк, затем поднимался на небольшое расстояние сам, пропуская веревку через промежуточные крючья, которые использовал в качестве точек опоры и для страховки. Пройдя участок, он пристегивал веревку к самому верхнему крюку, спускался по ней к нижнему, выбивал его и все промежуточные крючья, а затем подтягивал вверх рюкзак. Это было самым трудным, потому что рюкзак то и дело застревал. Ему приходилось спускаться вниз, чтобы освобождать его, подниматься, подтягивать рюкзак, пока он снова не застрянет, и повторять все сначала. В результате к тому времени, когда Бонатти вылез на вершину, он фактически трижды прошел контрфорс юго-западной стены.

Сравнивая предприятие Бонатти с плаванием яхтсмена одиночки, можно отметить, что первый пробыл в одиночестве всего шесть суток, в то время как Робин Нокс Джонстон во время кругосветного плавания 313 дней. С другой стороны, степень опасности у Бонатти была намного выше. Малейшая ошибка, допущенная в любой момент за эти шестеро суток, могла повлечь за собой долгое, ужасающее падение. Жизнь альпиниста зависит от крепости его пальцев и, что страшнее всего, от надежности небольшого клина, загнанного в расщелину; всякий раз, когда веревка неожиданно подается рывком хотя бы на несколько сантиметров, это может означать, что ваша точка опоры не выдержала и вы начали свой последний полет в бездну. Каждый раз, когда такое случается, кажется, будто сердце выпрыгнет из груди, а в организме усиленно выделяется адреналин.

Примерно в двух третях подъема по юго-западному контрфорсу путь преграждает огромный нависающий карниз. Бонатти достиг его на исходе третьих суток. В ту ночь он видел огни Шамони, раскинувшегося далеко внизу, слышал обращенные к нему крики своих друзей из Монтенвера, которые были в 900 метрах ниже, однако сама близость людей и комфорта лишь усиливала обособленность отвесной скальной стены. К этому времени его руки распухли и были все в ссадинах от постоянного подтягивания рюкзака и цепляния за грубый гранит. В поврежденном пальце была зловещая стреляющая боль. Бонатти страдал от обезвоживания организма, мускулы сводило судорогой. После забивки крюка и работы молотком ему приходилось чуть лине зубами расправлять сведенные пальцы.

Карниз нависал над ним целой серией огромных, выглядевших не надежно козырьков. Сама идея борьбы с ними казалась самоубийственной. Он мог живо представить себе последствия отрыва одного из этих гигантских козырьков как он сам, вцепившись в него, полетит в темноту кулуара, из которого выбрался с таким трудом.

Слева от него по гладкой выпуклой стене тянулась трещина, исчезавшая из виду за выпуклостью скалы. По крайней мере, трещина проходила в твердой скальной породе, и Бонатти выбрал этот маршрут. Он стал подниматься по трещине, забивая крючья, крохотная фигурка, затерянная на пустынном лике гигантской стены. Трещина перешла на слегка нависающую стену и наконец стала слишком широкой для крючьев, но слишком узкой для клиньев. Мимо прожужжал небольшой самолет, затем, плавно развернувшись, снова пролетел сначала над ним, а потом ниже, по-видимому, пытаясь отыскать его на необъятной поверхности контрфорса. Присутствие самолета только подчеркнуло одиночество Бонатти.

Трудно сказать, увидели они меня или нет, подумал я. Мной овладело странное чувство, будто самолет был живой частицей меня самого и теперь, покидая, словно разрывал меня на части. Я понял, что предпочел бы полное одиночество. Все, что бы ни происходило вокруг меня за это короткое время, казалось чьим-то последним усилием связать меня с той жизнью, которая, казалось, утратила теперь для меня всякий смысл. Самолет приближался всякий раз неожиданно, подобно дуновению ветра, а затем исчез вдали навсегда, оставив меня в одиночестве здесь, на высоте, словно вычеркнув из жизни, как некий мертвый предмет.

Он был предоставлен самому себе на огромной стене, подвешенный на своем верхнем крюке. Мысль об отступлении к основанию отвеса была невыносимой. В отчаянии Бонатти осмотрелся вокруг и заметил длинную тонкую трещину, вьющуюся по стене справа. Если бы он только мог дотянуться до нее! Однако поверхность скалы между ним и трещиной была отвесной и гладкой. И все же если бы он раскачался маятником на конце веревки, то смог бы преодолеть и это препятствие. Бонатти пропустил двойную веревку через верхний крюк, спустился вниз, выбив по дороге все остальные крючья, и добрался до своего рюкзака. Затем он начал раскачиваться маятником взад и вперед вдоль гладкой гранитной стены, с каждым разом увеличивая амплитуду до тех пор, пока не приблизился к трещине. Однако его заботам еще не было видно конца: когда Бонатти попытался высвободить веревку, она застряла. Ему пришлось возвращаться по веревке, пока не удалось ее выдернуть, а затем прокладывать путь назад. Бонатти был почти у цели; всего только двенадцать метров отделяли его от трещины, однако они казались непреодолимыми. Между ним и этой трещиной пролегала впадина с ровной поверхностью. Он не мог подняться выше, чтобы найти точку опоры длядругого маятника, у него не было способа и вернуться туда, откуда он пришел, потому что он уже выдернул веревку позади себя. Он не мог также спуститься вниз, потому что это закончилось бы тем, что он беспомощно завис над пропастью. Находясь в полном одиночестве после пятидневной борьбы при недостаточном количестве еды и питья, Бонатти находился награни паники, однако ему снова удалось взять себя в руки. Он увидел у основания трещины, до которой пытался добраться, небольшой скальный выступ наподобие человеческой кисти с пятью растопыренными пальцами. Это была его последняя надежда. Если бы только он сумел набросить на эти «пальцы»веревку с затягивающейся на конце петлей, а затем снова применить маятник!

Он соорудил нечто вроде индейского болас1, завязав на конце веревки серию петель и прикрепив туда весь свой запас специальных крючков для лесенки «фи-фи» и металлических карабинов, надеясь, что этот веревочный осьминог, наброшенный на выступ, зацепится достаточно прочно, чтобы выдержать его вес. Бонатти сделал двенадцать бросков, прежде чем «болас», по-видимому, надежно зацепился за скальный выступ.

Для проверки он потянул за веревку, и она соскользнула с зацепов. Он снова бросал веревку, и она снова соскальзывала, как только ее нагружали. Наконец она, по-видимому, прочно зацепилась, хотя он не мог дернуть ее со всей силой, потому что стоял в неудобном положении. Надежность страховки можно было проверить только тогда, когда он сам нагрузил бы веревку весом своего тела при движении маятником. Для того чтобы хоть сколько-нибудь подстраховать себя, он продел один конец веревки через крюк, на котором был закреплен сам. Это была мера отчаяния, так как, если бы веревка соскользнула, он пролетел бы вниз метров двадцать, прежде чем крюк принял бы на себя его вес, и при рывке почти неизбежно оказался бы вырванным из скалы.

Последние секунды мучительной нерешительности, последняя молитва, а затем, когда меня пробрала неудержимая дрожь и не дожидаясь, пока ослабнут мои силы, я на секунду закрыл глаза, задержал дыхание и скользнул в бездну, вцепившись обеими руками в веревку. В одно мгновение мне по казалось, что я лечу вниз вместе с веревкой, но затем падение словно замедлилось, и через секунду, другую я почувствовал, что прошел мертвую точку, крепление выдержало.

Ему еще предстояло подняться вверх по веревке, осторожно подтягиваясь на руках, чтобы не расшатать опору сомнительной прочности, державшую его наверху. Критический момент наступил, когда он добрался до этих торчащих скальных «пальцев»: шаря руками в поисках точки опоры, он мог сдернуть с них веревку и тогда полетел бы в пропасть. Его мускулы ныли, руки ослабели. Наконец он мягко ухватился за выступ, осторожно нагрузил и перенес на него вес своего тела опора выдержала его!

Маршрут оставался крутым и трудным, трещина следовала за трещиной. Снова приходилось спускаться по веревке и преодолевать критические ситуации. Кисти рук болели все сильнее и сильнее, на скальных зацепках оставались пятна его крови, однако ничего страшнее того маятника не было.

К концу дня он сумел лишь немного подняться над огромным карнизом, который вынудил его сделать такое отчаянное отклонение от маршрута, однако той ночью шестой по счету он впервые ощутил, что близок к успеху. Теперь, находясь высоко над гребнем Флямде Пьер, он мог взглянуть сверху на ледник Шарпуа, увидеть хижину. До него доносились далекие крики людей, он видел двигающиеся огоньки. Он поджег кусок бумаги, чтобы показать где находится.

На следующее утро он приступил к завершающей стадии восхождения. Несмотря на то что угол наклона в целом несколько уменьшился, то и дело попадались крутые и сложные участки. В довершение всего его руки стали почти бесполезными они распухли, местами гноились и сильно болели. Он слышал голоса своих товарищей, которые поднимались по первоначальному маршруту с другой стороны. Их присутствие ободрило Бонатти, и все же он по-прежнему оставался один. В том изможденном состоянии, в котором он находился, достаточно было одной ошибки, чтобы погибнуть.

Бонатти упорно лез целый день; неподалеку от вершины от стены над ним отвалился солидный «чемодан». Он чуть было не улетел с ним, однако сумел удержаться, заклинив руки в трещине, когда камень загремел вниз, слегка задев его ногу, которая тут же онемела. Но он едва обратил на это внимание успех был совсем близок, и наконец в 4:37 Вальтер Бонатти вылез на вершину Пти Дрю. Никого больше на ней не было. Вершина принадлежала только ему. Бонатти изгнал таки из себя злых духов К-2 и мог теперь насладиться своим необыкновенным достижением.

Матерхорн, 4-й маршрут - Бон

Неизбежно любой, кто доводит приключение до таких крайностей, кто не идет на компромисс, обычно становится мишенью для критики со стороны ревнивых коллег. Бонатти всегда было очень трудно переносить такого рода критику. Именно это и принудило его заявить после экстраординарного одиночного прохождения нового маршрута «в лоб» по С стене Маттерхорна в середине зимы 1965 года о том, что он не будет больше делать серьезных восхождений.

Он продолжает ходить на восхождения, но только с небольшим числом своих близких друзей. Во многих отношениях это печальный и одинокий человек: погоня за крайностью (в риске и физическом напряжении) в приключениях приносит лишь недолгое утешение.

Когда Вальтер Бонатти приехал в Гринью, я уже был в горах, что называется, своим человеком и лазал, как кошка, повсюду с юношеским бесстрашием. Но вскоре Вальтер намного превзошел меня, а заодно и всех других альпинистов. Это доставляло мне массу страданий. Я страшно завидовал ему.

Одногодки, мы вместе служили в армии - в альпийских бригадах, а затем вместе совершали первые зимние восхождения на северные стены Западной и Большой вершин Лаваредо. Не раз штурмовали вершины Альп, Патагонии, Гималаев. Оба добровольно сделали горы местом и смыслом своей жизни. Такой выбор, естественно, вызывал недовольство моих родителей-коммерсантов.

Я решил жить в горах не потому, что намеревался зарабатывать на них как горный проводник, лыжный инструктор, смотритель приюта или магазина спортивных товаров. Мне хотелось вести жизнь пастуха-кочевника, который в поисках пастбищ для своих подопечных овец идет, не останавливаясь, все дальше вперед, готовый терпеть и голод и холод, лишь бы только идти и идти куда-то к новым местам. Я, конечно, зарабатывал кое-что фотографией, устраивал конференции по альпинизму, был инструктором по скалолазанию. В межсезонье работал в магазине отца, в лавках родственников, но едва появлялось первое весеннее солнце, я вновь собирался в дорогу. И вот вместе с Вальтером Бонатти мы разработали дерзкий план: совершить одиночное восхождение на Монблан. Вальтер должен был идти через Майор, а я - через Пуар.

Каждый положил в свой рюкзак веревку, хотя оба знали, что не воспользуемся ею, - так решено. Но веревка в рюкзаке вселяла уверенность и символически связывала нас с Вальтером.

К концу дня, когда уже темнело, мы достигли приюта - бивака Форш. Провели там несколько часов, хорошенько подготовились и в ночной темноте двинулись по леднику Бренва. На лбу у каждого из нас была лампочка, как у шахтеров.

Скрипит под ногами снег. Мы идем рядом.

Приближаемся к холму Моор и останавливаемся: температура 2–3 градуса выше нуля предвещает немало опасностей. На нас в любую секунду могут рухнуть с ледопада многотонные ледовые осыпи. Надо ждать, когда похолодает. Можно, конечно, перейти отсюда куда-нибудь еще, но слишком высока ставка, чтобы глупо рисковать. Два часа ночи. Вслушиваюсь в ровное дыхание Вальтера, его присутствие успокаивает меня; так случается, когда спишь в общей комнате и, проснувшись от кошмара в темноте, вспоминаешь, что ты не один, что рядом мирно посапывает твой брат.

В ту пору я уже был мужем Джинетты и отцом двух детей - Луки и Анны. Размышляя о них, я стал вдруг испытывать сомнения, которые довольно скоро сменились угрызениями совести: имею ли я моральное право отважиться на это, по сути дела одиночное, восхождение, не лучше ли, пока не поздно, отказаться от него и, соблюдая все меры предосторожности, подняться на Монблан вдвоем в связке?

В такие моменты человеческие чувства превращаются в настойчивый призыв, становятся тяжкой ношей, напоминающей, что ты на этой земле не один и несешь полную ответственность перед женщиной, которая разделила с тобой жизнь, перед детьми, родителями, братьями. Суровая горная обстановка и предстоящий риск дают понять, что наряду со страхом, усталостью, порой даже отчужденностью существует где-то в глубине души уголок нежной любви к родным. Грызу сушеную грушу и продолжаю выяснять отношения со своей совестью. С грохотом обрушивается неподалеку лавина прямо на безбрежный ледяной хаос бассейна Бренвы.

Зачем мы с Вальтером оказались здесь, во имя какой иллюзорной цели собираемся лезть на такую трудную стену, рисковать жизнью? Не оттого ли, что общество, породившее и воспитавшее нас, привило нам героизм завоевателей и человеческую гордость, но не может указать более достойных, общественно полезных целей? А может быть, каждый из нас должен, отбросив сентименты, свободно жить и смело идти навстречу опасностям лишь потому, что они входят в число радостей земных, таких, как возможность видеть и слышать, как личный опыт, как любовь? Столь же верно, однако, и то, что в этой жизни для меня - мужа и отца - существуют и самые сокровенные чувства любви, которую питают ко мне жена и наши дети.

Можно ли разрешить эти противоречия? С одной стороны, меня гложет тоска, с другой - жажда жизни. Фантазия же, забегая вперед, то ярко освещает, а то вовсе уничтожает мое будущее, да так, что только держись. Однако на подступах к 1300-метровой стене «Крыши Европы» улетучиваются куда-то все добрые намерения. Это как рай: хочешь его завоевать, не поддавайся слабостям и искушениям, перед которыми чувствуешь себя бессильным, ни на что не способным.

Температура опускается до 20 градусов ниже нуля. Три часа утра. Продолжаем траверс, подходим к пропастям Бренвы (к счастью, они не видны в темноте), и Вальтер начинает готовиться к штурму. Я же, притащив с собой горькую жвачку сомнений, выражаю их моему более сильному и умелому товарищу в одной-единственной вопросительной фразе:

Обязательно нужно идти без связки?

Да. И не сомневайся. Все будет хорошо.

Эти слова, как и отсутствие в дальнейшем восхождении физической поддержки со стороны Вальтера, вызывают во мне беспокойство; новые тревоги порождают новые чувства, связывающие меня со всеми людьми. Я как бы наношу оскорбление семье, друзьям, обществу, подвергая себя столь серьезному риску. И еще мне кажется, будто я иду на все это, влекомый личным эгоизмом и необузданной страстью, чтобы еще раз продемонстрировать окружающим свои особые способности.

Ну, Вальтер, пока!

Счастливо, Карло! Встретимся на вершине.

Бросаюсь вперед, словно Тарзан, отринув все мысли, привязанности, тоску. Подобно впервые оседланному жеребцу, мчусь вперед, прыгаю через канавы, преодолеваю ложбины, пропаханные и утрамбованные тысячами лавин; перепрыгиваю в темноте через какие-то камни, стараюсь не поскользнуться на свалившихся сверху обломках льда. И снова - вперед, вперед, чуть ли не бегом, окрыленный, полный сил/Время от времени, правда, хочется достать из рюкзака веревку и привязаться, но я сдерживаюсь. Прибегнуть к веревке - значит проявить осторожность; я же отвергаю привычные гарантии безопасности.

Оставив позади ледовые скалы, приближаюсь к вырастающим из льда скалам, которые, собственно, и образуют Пуар. Мне бы дождаться дня, первого проблеска света, чтобы как следует осмотреться, уяснить степень трудности и выбрать оптимальный маршрут. Но меня уже ничто не может остановить, и я, не раздумывая, лезу вверх.

Фонарик освещает скалы. Я ощупью продвигаюсь вперед, отыскивая выступы на стенах грязных ледовых трещин. Подхожу к крупной плите красного гранита. Поднимаю голову и вижу над собой огромный, метров на сто, ледопад, готовый в любую секунду обрушиться прямо на меня. Нелегкое дело пройти плиту. Тем не менее я лезу вперед, даже не сняв кошек: любая остановка собьет меня с завораживающего ритма. Вбиваю крюк - не для надежности, а как точку опоры. Хороший, новый крюк. Блестит, как серебряный.

Ступаю на вершину Пуар. Заря очертила горизонт, и ее фиолетовый отблеск почему-то сдерживает меня. Начинаю звать: «Вальтер! Вальтер!..» Никто не отвечает. Выходит, я здесь один… Внимательно оглядываюсь, смотрю вверх, потом вниз на маршрут Майор - в нескольких сотнях метров от меня по правую руку. И снова никакого ответа, только тишина еще больше сгущается, подчеркивая мое одиночество. Растерянно оглядываюсь, и новый приступ вины сотрясает меня: я преступил дозволенное, «согрешил в гордыне», возжелал подняться в одиночку на знаменитую Пуар. «Карло!..» - слышится голос. Оглядываю ледовую стену маршрута Майор и вижу Вальтера, малюсенького, отсюда почти незаметного. Но я знаю его настолько хорошо, что ни с кем никогда не спутаю, и радуюсь, что он здесь, поблизости.

Достаю из рюкзака веревку и приступаю «в связке» ко второй фазе восхождения на «Прекрасную Звезду». Эти сорок метров веревки дают мне иллюзию восхождения в связке с Вальтером, хотя конец ее болтается у меня за спиной в пустоте. Есть в этом, наверное, что-то ханжеское. Но я упрямо тащу за собой все свои комплексы, взбираясь по ледниковым склонам к главному куполу Монблана.

Я даже завожу разговор с другим концом веревки. «Устал я что-то, - говорю, - да и напряжение велико. Как-никак высота 4500 метров; во рту сухо, пить хочется. Ты смотри, не забывай меня страховать. Соскользну - поддержишь».

Подхожу к куполу, а там уже и до вершины добраться нетрудно. По мягкому снегу направляюсь к выходу с Майора - это метрах в ста правее, - чтобы встретиться с Вальтером. Жду полчаса, час. Подобравшись к краю пропасти, гляжу вниз, зову, однако никто не отвечает. Тем временем меняется погода, и крупные, идущие с запада тучи окружают меня мрачной серой стеной.

Задержка Вальтера не на шутку беспокоит меня. Опасаюсь, не случилось ли с ним что-нибудь. Вспоминаю наши прошлые вылазки, его мастерство, недюжинную физическую силу. Пытаюсь отогнать страх, вспоминая об отце Вальтера! Тот никогда не предавался отчаянию, если возвращение сына с трудных восхождений затягивалось: «Когда Вальтер идет на крупное восхождение и проводит зимой в горах целую неделю один или в связке, я уверен: он возвратится домой».

Какое счастье иметь такого отца, который свято верит в своего сына! Мои сомнения и неуверенность идут, наверное, от непрерывных указаний: того не делай, этого не делай, поступай так-то, которыми нежно любящие родители осыпали меня с самого детства.

Теперь я больше беспокоюсь за Вальтера, чем за себя. Неужели с ним действительно что-то стряслось? Не может быть! Вальтер обладает способностью выпутываться из любых неприятностей в любом восхождении. Никто не может сравниться с ним в выдержке и интуиции. О Вальтере ходят легенды. Сколько альпинистов завидуют ему, но так и не могут за ним угнаться! Почему человеку, который сумел стать выдающимся, нужно обязательно завидовать?

А если разразится непогода и Вальтер не придет, что тогда? Я ведь никогда прежде не бывал на Монблане…

Отправляюсь дальше, утопая в снегу. Подхожу к большой трещине на куполе. Трещина очень широкая, но я нахожу мост через нее. Осторожно двигаюсь по этому мягкому, хрупкому мосту, который начинает заметно подаваться под моими ногами. Тогда я ложусь, широко расставив руки и ноги, чтобы мой вес распределился по наибольшей площади, и медленно ползу, стараясь не дышать, словно плыву к другому берегу. Где-то на полпути мост неожиданно проваливается сантиметров на двадцать-тридцать, но не более. Слава богу! Потихоньку выбираюсь на другую сторону трещины. Как я устал! К тому же только вчера я находился на высоте 200 метров, а сейчас - на 4800 метров над уровнем моря!

Ступаю на вершину в 10 часов утра. Вокруг меня проносятся облака. Все же мне удается разглядеть хижину Валло и маршрут, по котором я к ней приду. Так что не потеряюсь. Усаживаюсь ждать Вальтера. Очень хочется поскорее сказать ему, что мы победили. Да и с кем, как не с другом, болтать и болтать без умолку, отгоняя прочь одиночество!

Ну, наконец-то! Вальтер появляется, спокойный и уверенный в себе. Мы обнимаемся, на глазах у нас слезы. Это от усталости, но прежде всего оттого, что мы достигли вершины нашего заветного желания.

Связываемся и через Моди и Такул спускаемся в долину, где будем отдыхать, пока новая мечта не позовет нас в горы.

Вальтер Бонатти - легенда о невозможном