Никифорова. Доходный дом В.Н

"Усадьба Аксакова на Сивцевом Вражке" - офорт, акварель, (28,5х21), 2004 год. А. Дергилева
Н. Я. Протасова отделяет для продажи «на садовой земле каменное обгорелое строение» в 1819 году. Новый владелец пожарища Д. И. Телепнев распродает по частям сад.
Сначала в сторону Плотникова переулка, который частями покупают у него в 1823 году некий иностранец Кларк и московский купец И. М. Селиверстов.
Только и Селиверстов, в свою очередь, перепродает почти половину своей доли «мещанской девице Авдотье Негуновой».
Трагедия «Вишневого сада» разыгрывается на 80 лет раньше, чем о ней расскажет А. П. Чехов.

Д. И. Телепнев получает возможность полной отстройки старого дома. Он берет за основу один из образцовых чертежей мастерской О. И. Бове, которые Комиссия строений Москвы предлагала погорельцам, чтобы противостоять случайной и архитектурно неграмотной застройке спешно восстанавливавшегося города. У дома появляется четырехколонный портик, внутри две анфилады парадных комнат в бельэтаже – одна по уличному, другая, более скромная, по дворовому фасаду, несколько комнат с низенькими потолками в антресолях и еще выше – в мезонине.

«Девица Настасья» в своем скромном домике дожила до этих дней.
Но и новому составу владельцев протасовских земель вскоре пришлось смениться. В 1827 году не стало «девицы Настасьи», со всеми положенными почестями погребенной в Донском монастыре рядом с отцом и братом. Спустя два года не стало Д. И. Телепнева и его жены. В историю протасовских владений вошло новое имя – семьи Фонвизиных.
На Сивцев Вражек попадают единственные прямые наследники Д. И. Фонвизина – сам он детей не имел – семья его брата Павла, директора Московского университета, сенатора, впрочем, отдавшего немалую дань и литературе. Его стихи, прозаические отрывки, переводы мелькали в достаточно популярных литературных журналах второй половины XVIII века. «Полезное увеселение», «Доброе намерение». Пользовались известностью переведенные П. И. Фонвизиным «Нравоучительные сказки» Мармонтеля и испанская повесть «Сила родства».
Родной, и единственный, внук Павла Ивановича – Иван Сергеевич, подобно отцу, дослужится до чина действительного статского советника и займет должность московского губернатора.

Зимний сезон 1848-49 года этот дом у Фонвизиных нанимала семья С.Т. Аксакова.
Они в Москве своего дома не имели и каждый год снимали на зимний сезон новую "квартиру" проводя лето в своем знаменитом имении Абрамцево.
Осенью 1848 года супруга писателя, О. С. Аксакова, пишет из Абрамцева: «Нынешний год наши денежные обстоятельства так плохи, что, кажется, нет никакой возможности переехать в Москву», «решительно в Москве нечем будет жить». Во многом усугублял безденежье патриархальный быт семьи – многолюдная дворня, редкое хлебосольство хозяев, когда стол накрывался не меньше чем на «20 кувертов», а чаепития не знали конца. Все у Аксаковых, по словам И. И. Панаева, напоминало жизнь привольную деревенскую и уж никак не городскую.
Дом на Сивцевом Вражке отвечал всем желаниям семьи. Нарядный, с четырехколонным портиком и мезонином, в глубине запущенного сада, среди хозяйственных построек и служб, с множеством комнат в приветливом светлом мезонине, на низеньких уютных антресолях, в просторном жилом полуподвале. Парадная анфилада состояла из центральной залы, где, по обычаю, накрывался огромный стол, и двух гостиных – «музыкальной» с постоянно звучавшим роялем и «литературной» для бесконечных бесед. Из прихожей дверь вела в угловой кабинет хозяина, радушно принимавшего гостей.

С. Т. АКСАКОВ ДИКТУЕТ ДОЧЕРИ СВОИ ВОСПОМИНАНИЯ. Акварель К. А. Трутовского, 1892 г. Третьяковская галлерея, Москва
Круг посетителей аксаковской семьи в этот период исключительно велик. По словам современников, бывала здесь едва ли не вся Москва, ученая, литературная, театральная, – Т. Н. Грановский, М. П. Погодин, М. Н. Загоскин, С. П. Шевырев, П. А. Вяземский, Н. Ф. Павлов, Н. Х. Кетчер, друживший с Константином Аксаковым, И. С. Тургенев, М. С. Щепкин, П. М. Садовский и, конечно же, Н. В. Гоголь, живший в качестве гостя семьи Толстых на Никитском бульваре.
С. Т. Аксаков записывает под 1849 годом: «19 марта, в день его (Гоголя) рождения, который он всегда проводил у нас, я получил от него довольно веселую записку: „Любезный друг, Сергей Тимофеевич, имеют сегодня подвернуться вам к обеду два приятеля: Петр Мих. Языков и я, оба греховодники и скоромники. Упоминаю об этом обстоятельстве, чтобы вы могли приказать прибавить кусок бычачины на одно лишнее рыло“. Памятный день был отмечен в стенах старого дома.

В 1859 году И. С. Фонвизин женился, и дом на Сивцевом Вражке был переоформлен на имя его жены Варвары Ивановны, урожденной Погониной.
Губернаторская резиденция требовала перестройки в отношении не только большей представительности, но и большей вместимости, соответствия моде. Дом получает пристройку со стороны заднего фасада. Вместо былого портала появляется «деревянный террас» с широкой лестницей в сад, совершенно изменивший общий вид особняка.
В 1862 году по желанию владелицы строится новый флигель по переулку. Дом, по всей вероятности, стал удобнее для владельцев, но многое потерял в первоначальном архитектурном замысле мастерской Бове.
Спустя 10 лет городское дворянское поместье переходит во владение «жены московского купца» О. А. Кириковой – начало «купеческой главы» его истории.

В губернаторской резиденции О. И. Кирикова спешит «исправить починками» стены, полы, рамы, двери, обновить штукатурку. Дом имеет к этому времени тот самый вид, который сохранялся до последнего периода. Но уже спустя несколько лет он оказывается во владении московского купца второй гильдии П. П. Глухова, который перепродает его в 1867 году жене потомственного почетного гражданина П. М. Крестовниковой.
И опять у новых жильцов новые представления о комфорте. Былой «деревянный террас» превращается в остекленный зимний сад, выступ которого смотрится совершенно нелепо в сочетании с былым ампирным порталом. С правой стороны пристраивается каменное крыльцо. А спустя три года П. М. Крестовникова затевает капитальный ремонт дома не потому, что он действительно в этом нуждался, но чтобы проверить его состояние: скрытые под слоями штукатурки деревянные стены доверия не вызывали.
И тем не менее самый дом представляется настолько ценным, что для этих обычных работ приглашается вошедший в моду среди наиболее богатой части московского купечества архитектор А. С. Каминский.
В прошении о разрешении на ремонт дома Крестовникова говорила о новой штукатурке и перемене нижних венцов и брусьев, если в этом возникнет необходимость. Однако необходимости не возникло. А. С. Каминский в заключении о состоянии дома после самого тщательного технического его осмотра писал, что «признаков ветхости не замечается». Предметом главной его заботы стал зимний сад, который требовал усиленного и регулярного отопления.

На рубеже нового столетия дом на Сивцевом Вражке переходит к другим мануфактурщикам-миллионерам – Второвым.
Семья известных сибирских купцов как раз в 1897 году переехала жить в Москву из Томска.
Сами Второвы жили неподалеку, по Староконюшенному переулку, 23.
Первый из их семьи, Александр Федорович, строит за протасовским особняком невзрачный двухэтажный корпус. Сооруженный неким архитектором Сироткиным, он предназначался под небогатые квартиры, сдававшиеся внаем. Для той же цели был приобретен и протасовский дом.

Все строения на бывшей протасовской земле сдаются арендаторам, причем главный дом занимает Сергей Павлович Рябушинский - второй по старшинству из братьев.
Помимо активного участия в промышленно-банковской жизни семьи (он занимался Вышневолоцкой фабрикой, которая входила в концерн Братьев Рябушинских. Сергей много времени проводил на фабрике, часто приезжая домой только на праздники или выходные), Сергей Павлович имел и единоличное дело. Это, во-первых, Институт педагогики на Рогожках. Он был оснащен новейшими по тем временам методиками и техническими средствами. Об этом мало кто знает, потому что большевики прикрыли это начинание сразу после прихода их к власти. А во-вторых, и это главное, на окраине тогдашней Москвы Сергей вместе с братом Степаном за шесть месяцев на основе Акционерного Московского общества (АМО) создают небольшой автомобильный завод – первый в России. Причем производство устроено таким образом, что при минимальной реорганизации автомобильный завод может производить авиатехнику. Ныне этот завод называется заводом им. И.А.Лихачева.
Но на этом таланты Сергея Павловича не кончаются. Он был еще и очень неплохим художником-анималистом. С. П. Рябушинский с 1909 года участвовал в выставках передвижников, а с 1912-го стал членом Товарищества передвижных художественных выставок, куда его горячо рекомендовал И. Е. Репин. Рябушинский и выставлялся с ними, и организовывал выставки, и, конечно же, меценатствовал.

Дом на Сивцевом Вражке был нужен скульптору из-за своего зимнего сада, который на этот раз превращается в скульптурную мастерскую

Они с Марией Дементьевной растили тут двух дочек Аду и Марию.

Вот такая она длинная история этого дома.

Мы находимся в Сивцевом Вражке у дома № 27. Как и Арбат, в промежутке между 1812 годом и советской эпохой Сивцев Вражек был излюбленным местом жительства аристократии. Двести лет назад, в один из особняков Вражка въехал Иван Алексеевич Яковлев. Из Германии он тайно вывез Луизу Гааг, ставшую его невенчанной женой. Девушка была увезена тайно, переодетая и коротко остриженная под мальчика. «Мальчик» был на 7 месяце беременности, и вскоре по приезде в Россию Иван Яковлев стал отцом незаконнорожденного сына Александра, нареченного Герценом.
Фамилия остроумно образована от немецкого «Hertz», что означает «сердце» и, вероятно, символизировала взаимную любовь родителей. Мальчик Саша вырос, став известным писателем и революционером Александром Герценом, уехал за границу и основал в Лондоне вольную русскую типографию, где издавались знаменитые альманах «Полярная звезда» и журнал «Колокол». Возможно, только благодаря его имени не был снесен дом № 27, в котором он жил уже будучи взрослым, с 1843 по 1846 гг. Дом, принадлежавший Ростопчиной, был куплен Иваном Яковлевым для своего сына рядом со своим. Дом Яковлева также сохранился, мы видим его слева.
По дому Герцена мы можем составить представление о застройке Арбата – именно такие небольшие дома с мезонином, выстроенные в ампирном стиле, преобладали в XIX веке.
Дореволюционная застройка Сивцева Вражка не сохранилась: кроме дома Герцена в достаточно протяженном переулке осталось всего несколько исторических зданий. Возможно, так же как дом №27 выглядело и Общежитие имени монаха Бертольда Шварца, в котором остановились Остап Бендер и Киса Воробьянинов, приехав в Москву. По крайней мере по роману общежитие размещалось в «доме с мезонином», в Сивцевом Вражке.
Пройдем дальше по Сивцеву Вражку и свернем направо в Калошин переулок, чтобы снова оказаться на Арбате. Пока мы двигаемся к следующей остановке – театру Вахтангова, обратимся еще к одной теме - транспорт Арбата.
Сейчас Арбат – пешеходная улица, однако полвека назад здесь было вполне оживленное движение. О всех технических новшествах городского транспорта Арбат узнавал одним из первых. В 1880 году здесь впервые прозвенела конка, т.е. конно-железная дорога, экипажи которой везла по рельсам упряжка лошадей.
В 1904 году конку сменил трамвай, в 1935 году трамвай был заменен троллейбусом, и тогда же булыжную улицу заасфальтировали. Троллейбус под номером 2 возил пассажиров до 1963 года.
20-30-е годы были временем изменений не только в транспорте, но и в области строительства. Ведь Арбат становится правительственной трассой. Каждый день по ней проносился кортеж Сталина, когда он ехал в Кремль из своей дачи в Кунцево или обратно. Чтобы порадовать Вождя успехами нового строительства, на Арбате были снесены десятки ветхих строений. Некоторые дома были надстроены или полностью изменены, другие выстроены заново. Тогда Арбат окончательно сформировался таким, каким он является сейчас – с его причудливым, но органичным сочетанием на первый взгляд несовместимых элементов.

Купить экскурсию за 49.5 р.

В начале 1820-х годов штабс-капитан Тимофей Вердеревский приступил к строительству собственного дома на углу Калошина и Сивцева переулков. Этому особнячку суждена будет долгая жизнь. Его постояльцами в 1831-1832 годах станет семейство Тургеневых. Именно здесь развернуться события весьма драматические, которые затронут не только обитателей особнячка – семью генерала Ильи Ивановича Алексеева, но и прямо коснуться А.С. Пушкина, чуть было не сделавшись серьезным препятствием к его возвращению из Михайловской ссылки.
В первой половине 1825 года в Михайловском Пушкин пишет стихотворение. Элегию о французском поэте, погибшем на эшафоте великой революции. Они были написаны до восстания декабристов, но в них усмотрят намек на эти события. Стихи не войдут в сборник 30 декабря. Кто-то выделит их в отдельное стихотворение и даст ему крамольное название «На 14-е декабря» (дата восстания декабристов), и оно, пойдет по рукам и неизбежно достигнет III отделение именно в тот момент, когда правительство, напуганное 14 декабря, особенно ужесточит меры против «злоумышлений и людей, к ним склонным». На этом многие поспешат выслужиться, как и небезызвестный ненавистник Пушкина – генерал-майор И.Н. Скобелев (не путать с героем Плевны и Шипки).
А в Сивцевом Вражке живет мирное семейство. Хозяин – генерал из полицейских Илья Иванович Алексеев. Имеет двух сыновей, младшего – Николая, старшего – Александра. Старший служил в Конноегерском полку, а младший в Семеновском. Хотя Конноегерский полк стоял в Новгороде, однако служивший в нем штабс-капитан Алексеев под разными предлогами жил почти безвыездно в Петербурге. Там он любил погулять, поплясать, поиграть, но не был буяном, а напротив, был ласков и услужлив.
Но в начале октября 1826 года он схвачен под караул и отправлен в Москву. Случилось следующее – кто-то еще в марте дал ему стихи, будто Пушкина, в честь мятежников 14 декабря; у него взял их молоденький гвардейский офицер Молчанов, взял и не отдал, а Алексеев о них совсем позабыл.
Между тем лишь только учредилась жандармская часть, некто донес в Москве, что у офицера Молчанова находятся возмутительные стихи. Беднягу, который и забыл о них, схватили, засадили, допросили, от кого он их получил. Он указала на Алексеева.
9 сентября 1826 года по показаниям Молчанова был найден и арестован Алексеев. Через неделю его доставили в Москву, где его допрашивал сам начальник штаба И.И. Дибрич. Все попытки разжалобить арестованного мольбами и просьбами отца наталкивались на тихое запирательство Алексеева, который «клялся, что решительно не помнит, от кого получил несчастные стихи..». Не помог даже объявленный 18 сентября смертный приговор, который в три дня по приказу императора вынесла военно-судная комиссия.
На следствии Алексеев показал, что в октябре или ноябре 1825 года у некоего москвича он списал пушкинские стихи. В феврале 1826 года в Новгороде к нему зашел упомянутый Молчанов. Разговор зашел о Пушкине, и Алексеев признался, что у него есть последнее его сочинение. Молчанов попросил скопировать стихи. Увез и не вернул. В июне того же года этот стих у Молчанова увидел Леопольдов, бойкий расторопный учитель. Недолго думая, Леопольдов сделал копию, снабдил подзаголовком «На 14-е декабря» и поспешил отдать помещику Коноплеву, не подозревая, что последний является сотрудником Скобелева, давнего специалиста по политическим доносам. Скобелев сформировал из этого громкое дело, которое даже отодвинуло ненадолго коронационные торжества. Начался грандиозный процесс, длившийся два года и прошедший четыре инстанции вплоть до Государственного Совета. Нашли всех распространителей данного произведения. Сначала Леопольдова, тот указал на Молчанова, Молчанов на Алексеева. Дело завертелось.
Пушкина вызвали в Москву. Но поэт естественно сказал, что элегия написана до восстания и не имеет ни малейшего отношения к 14 декабря, чем и удовлетворил интерес императора. Пушкин объяснился и считал дело поконченным; поэтому когда его начали в 1827- 28 годах беспокоить допросами, он не мог не возмутиться повторением старого и отвечал с излишней резкостью, которая и была при окончании дела поставлена ему в счет.
Что же касается других участников этого дела, то Алексеев был посажен в сырую камеру московского тюремного замка, где совершенно расстроилось его здоровье. Отец от него отступился, а мать продолжала хлопоты, ездила даже в Новый Иерусалим, где поджидала приехавшую на молебствие царскую чету. Намерение броситься к императору в ноги успеха не принесло. Отчаяние переполнило бедную женщину. Только увидев императора, она упала без чувств. Царь был разгневан, императрица напугана. Но власти так и не отступились от затеянного пустого и раздутого дела. Злополучие налетело на семейство, дотоле спокойное и любимое в Москве. Горе поселилось в Сивцевом Вражке. В 33 года Александр Алексеев, сосланный на Кавказ, скончался.

С обеих сторон странного, ассиметричного шестиэтажного здания № 12 по Сивцеву Вражку нет строений, и оно возвышается кирпичной громадой, похожей на печальный замок.

В 1914 г. этот участок попадает во владение к Владимиру Николаевичу Никифорову, присяжному маклеру Московской биржи, имевшему множество домов по Москве. Сам он жил на Пречистенке, а на участке в Сивцевом Вражке построил доходный дом по проекту архитектора В.Дубовского и Н.Архипова.

Фундамент дома повторял неправильные формы предыдущего строения, принадлежавшего сначала прапорщице Н.А. Викториной потом вдове губернского секретаря А.Н. Казанской. С 1896 г. это владение потомственного почетного гражданина Н.К. Ломова, про которого известно, что он был учредителем бухгалтерских курсов. Он и продал участок Никифорову.

Здание стоит по красной линии, парадный подъезд выходит на улицу, проездная арка ведет внутрь двора с еще одним подъездом. Здание выделяют два эркера, выходящих на Сивцев Вражек.

В доме Никифорова проживало несколько зубных врачей, а также, в квартире № 16, журналист Давид Моисеевич Розловский. Старый знакомый еще с доуральских времен писатель, журналист и член партии эсеров Е.Г.Лундберг познакомил его с журналистом Д.М.Розловским, который и сдал комнату в своей квартире. Здесь Пастернак прожил почти полтора года - самое страшное время разрухи, голода и террора. 27 октября 1917 г. в Москве было установлено военное положение, началась орудийная стрельба, на улицах рыли окопы и возводили баррикады. Окоп был вырыт и неподалеку от дома №12 на Сивцевом Вражке. В «Докторе Живаго» эти события описаны следующим образом: «…Это был разгар уличных боев. Пальба, также и орудийная, ни на минуту не прекращалась. Если бы даже Юрий Андреевич с опасностью для жизни отважился пробраться за пределы простреливаемой полосы, он и за чертою огня не встретил бы жизни, которая замерла во всем городе, пока положение не определится окончательно. Но оно было уже ясно. Отовсюду доходили слухи, что рабочие берут перевес. Бились еще отдельные кучки юнкеров, разобщенные между собой и потерявшие связь со своим командованием. Район Сивцева входил в круг действий солдатских частей, наседавших на центр с Дорогомилова. Солдаты германской войны и рабочие подростки, сидевшие в окопе, вырытом в переулке, уже знали население окрестных домов и по-соседски перешучивались с их жителями, выглядывавшими из ворот или выходившими на улицу». Во время уличных боев особенно досталось дому на Волхонке, где жила семья Пастернака. Его обстреливали с разных позиций войска Военно-революционного комитета и отряды юнкеров. Застряв у своих, Пастернак потом никак не мог добраться до расположенного совсем неподалеку Сивцева Вражка. Истосковавшись по работе, он тут же ушел к себе, как только представилась такая возможность. В «Охранной грамоте» Пастернак вспоминал об этой квартире: «В не убиравшуюся месяцами столовую смотрели с Сивцева Вражка зимние сумерки, террор, крыши и деревья Приарбатья. Хозяин квартиры, бородатый газетный работник чрезвычайной рассеянности и добродушья, производил впечатленье холостяка, хотя имел семью в Оренбургской губернии. Когда выдавался досуг, он охапками сгребал со стола и сносил на кухню газеты всех направлений за целый месяц вместе с окаменелыми остатками завтраков, которые правильными отложеньями из свиной кромки и хлебных горбушек скапливались между его утренними чтеньями. Пока я не утратил совести, пламя под плитой по тридцатым числам получалось светлое, громкое и пахучее, как в святочных рассказах Диккенса о жареных гусях и конторщиках. При наступлении темноты постовые открывали вдохновенную пальбу из наганов. Они стреляли то пачками, то отдельными редкими вопрошаньями в ночь, полными жалкой безотзывной смертоносности, и так как им нельзя было попасть в такт и много гибло от шальных пуль, то в целях безопасности по переулкам вместо милиции хотелось расставить фортепьянные метрономы. Иногда их трескотня переходила в одичалый вопль. И как часто тогда сразу не разобрать бывало, на улице ли это или в доме».

В квартире Розловского было написано одно из лучших прозаических произведений Пастернака ранней поры - повесть «Детство Люверс».

С наступлением зимы и холодов Б.Пастернак заболел страшным гриппом - «испанкой», который в тот год унес множество жизней. Е.Б.Пастернак свидетельствует: «Ослабленный недоеданием и перегрузками, больной находился в критическом состоянии. Дров не хватало, комнату, где он лежал, нельзя было натопить как следует. В начале декабря, когда стало ясно, что опасность миновала, ему позволили подыматься. За ним ухаживала мать, переехавшая на время к сыну».

На Сивцевом во время болезни сына Л.О.Пастернак сделал набросок: Борис лежит на кровати с книжкой в руках. Этому периоду своей жизни Б.Пастернак посвятил поэтический цикл «Болезнь», который вошел как составная часть в книгу «Темы и варьяции».

Работа над циклом «Разрыв» из той же книги, посвященным концу отношений с Еленой Виноград, тоже относится к времени жизни Пастернака в квартире Розловского. Этот страшный и плодотворный период закончился переездом в родительскую квартиру, связанным с необходимостью поддерживать семью в тяжелейших условиях пореволюционного времени, которое грозило не только голодом, но и выселением, и вполне реальным физическим уничтожением. В 1919 г. вышел закон «Об уплотнении».

Наряду с семейством Устиновых, которые почти в то же самое время переселились в квартиру Пастернаков с первого этажа, Борис был вынужден отказаться от не так давно и с немалым трудом отвоеванной самостоятельности. Он вернулся в отцовскую квартиру «первым вольным уплотнителем».

Дом до сих пор остается жилым.

Доходный дом в шесть этажей по адресу переулок Сивцев Вражек, 19 возвели к 1911 году по заказу П.П. Зайченко. Автором архитектурного проекта стал зодчий . В доме обустроили большие, две на этаж, благоустроенные квартиры для нанимателей.

Строение построили на месте небольших домов, располагавшихся на месте старой городской усадьбы, известной еще с 1837 года. Первое разрешение на строительство здесь нового одноэтажного дома с мезонином по проекту архитектора Ивана Трофимовича Таманского было получено в 1840-м году, но до реализации дело не дошло.

Следующие хозяева владений также предпринимали действия по его застройке, но дело сдвинулось только тогда, когда владельцем стал отставной корнет П.П. Зайченко, выкупивший земли у представителя купечества С.Я. Лилиенталя.

История дома

История дома №19 в переулке Сивцев Вражек связана с именем великой поэтессы Марины Цветаевой, которая въехала сюда в начале октября месяца 1911-го года в квартиру №11 вместе со своим будущим мужем Сергеем Эфроном, а также с его родными сестрами Верой и Лилией. Перебралась она сюда из отчего дома, который находился в Трехпрудном переулке.

Стоит отметить, что это время пришлось на период растущей узнаваемости поэтессы. Так, готовился к печати второй стихотворный сборник «Волшебный фонарь», а на Всероссийском состязании поэтов она стала победителем и получила Золотую медаль за стихотворение, написанное по сюжетам и строфам произведений Александра Сергеевича Пушкина.

В квартире Цветаевой жизнь била ключом. Постоянно здесь собирались друзья и знакомые постояльцев, проходили веселые застолья и беседы на мистические темы, за что гости называли жилище «обормотником», а хозяев «обормотами». Как вы понимаете, это была добрая шутка близких людей.

История квартиры в доме в Сивцев Вражке, 19 связана и с именем известного поэта Максимилиана Александровича Волошина, который часто сюда захаживал во время своего визита в Москву в февральские дни 1912-го года. К тому времени уже был издан второй сборник стихов Марины Ивановны, который она с удовольствием ему и презентовала.

В январе 1912-го Цветаева и Эфрон обвенчались и весной этого же года отбыли в Европу. Вскоре из квартиры в Сивцев Вражке съехали и сестры Сергея Яковлевича. Семейная пара вернулась в Россию накануне открытия Музея изящных искусств (ныне —