Граф Алексей Толстой: свидетельство о происхождении.

Александра Леонтьевна Бостром (урожд. Тургенева, по мужу Толстая; (1854 ) , с. Коровино Самарской губернии - , Самара) ― русская писательница, мать писателя Алексея Николаевича Толстого .

Биография

Александра Леонтьевна Тургенева родилась в семье Леонтия Борисовича Тургенева и Екатерины Александровны Багговут 25 ноября 1854 года в селе Коровино. Окончила Самарскую женскую гимназию. Александре Леонтьевне едва исполнилось 19 лет, когда в Самару приехал граф Николай Александрович Толстой . Графа окружал ореол героя, он был богат, красив, представлял собой блестящую партию для молодой девушки, поэтому, когда посватался к Александре Леонтьевне, получил согласие. В 1873 году их обвенчали.

Знакомство на одном из светских вечеров с либералом-народником, земским чиновником из Николаевска Алексеем Аполлоновичем Бостромом перевернуло жизнь Александры Леонтьевны. В ноябре 1881 года уехала в Николаевск к Бострому. Мольбы и угрозы мужа, моральное давление родителей, боязнь за любимого человека, которому угрожал граф, заставили Александру Леонтьевну вскоре вернуться в Самару к мужу.

Николай Александрович увёз её в Петербург и, чтобы удержать, издал написанный ею роман «Неугомонное сердце» (1882 г.), в котором передана душевная драма, мучившая в то время саму Александру Леонтьевну. В конце апреля 1882 года Александра Леонтьевна написала Бострому полное отчаяния письмо о том, что она беременна и отец ребёнка - Толстой. В мае 1882 года она, скрыв от мужа, что ждёт ребёнка, окончательно уходит к Бострому, оставив троих детей .

На протяжении всей дальнейшей жизни Александра Леонтьевна усердно занималась литературным творчеством и смогла увлечь им своего младшего сына Алексея .

Автор 10 книг прозы для взрослых, детей и юношества, романа «Неугомонное сердце». Печаталась в «Самарской газете», «Саратовском листке», журнале «Русское богатство » и других изданиях. В Самаре познакомилась с М. Горьким , Е. Чириковым .

Творчество

Первая повесть «Воля», написанная Александрой в 16 лет, была о прислуге в помещичьем доме. Первый роман А. Бостром «Неугомонное сердце» (СПб., 1882), имевший нравственно-описательный характер и популярную в то время народническую тенденцию, получил в журнале «Отечественные записки» довольно жёсткую критику . Интерес вызвал сборник «Захолустье» (1886) ― о тусклой безрадостной жизни провинциальной интеллигенции. Здесь явно проявилась приверженность Александры Бостром к идеям народничества .

И сейчас интересны очерки А. Бостром, ― не только с этнографической точки зрения, но и как картина социального неравенства русской деревни, трудной жизни деревенской интеллигенции. Это очерки «Докторша», «Филатово сено», «Лагутка» («Саратовский листок», 1889, № 120), «Выборщики» (там же, 189С, № 20, 21), «Рассказ о том, как в деревне Малиновке холеру встречали» («Самарская газета», 1893, № 38), «Мария Руфимовна» (там же, 1892, № 251-253).

Пользовались популярностью её, неоднократно переиздававшиеся, познавательные рассказы для детей: «Подружка» (1892), «Два мирка» (1904), «Как Юра знакомится с жизнью животных» (1907) и др. Ею написано более 10 пьес, из которых опубликована только одна.

Известный критик и литературовед А. М. Скабичевский писал: «Нельзя сказать, чтобы г-жа Бостром обладала особенно сильным творческим талантом… Это писатель-фотограф в полном смысле слова, но надо отдать ей справедливость,- списывает она до мельчайших деталей верно, вы видите в её произведениях бездну наблюдательности, анализа, а главное - ума…» .

Сын А. Бостром ― известный писатель Алексей Николаевич Толстой ― описал её в повести «Детство Никиты». Но мать не дожила года до выхода первой книги её сына.

Книги

• Нянька. ― СПб., 1889;
• Сестра Верочка. ― СПб., 1904;
• Афонькино счастье. ― СПб., 1904;
• Первая поездка. ― СПб., 1907;
• Сторож Миша ― СПб., 1914;
• Кот Василий Иванович. ― М.-Л., 1928;
• Наседка. ― М., 1928;
• Как волчиха на свете жила ― М.- Л., 1930;
• Рассказы и очерки. ― Куйбышев, 1983.

Напишите отзыв о статье "Бостром, Александра Леонтьевна"

Примечания

Литература

• Оклянский Ю. Шумное захолустье. Из жизни двух писателей. 3-е изд., ― Куйбышев, 1982;
• Скобелев В. Ранний Толстой: пути формирования личности // А. Толстой и Самара. Из архива писателя. - Куйбышев, 1982.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бостром, Александра Леонтьевна

Александра Леонтьевна Бостром (урожд. Тургенева, по первому мужу Толстая);(1854, с. Коровино Самарской губернии - 1906, Самара) ― русская писательница, мать А. Н. Толстого .

Биография

Александра Леонтьевна Тургенева родилась в семье Леонтия Борисовича Тургенева и Екатерины Александровны Багговут 25 ноября 1854 года в селе Коровино. Окончила Самарскую женскую гимназию. Александре Леонтьевне едва исполнилось 19 лет, когда в Самару приехал граф Николай Александрович Толстой. Графа окружал ореол героя, он был богат, красив, представлял собой блестящую партию для молодой девушки, поэтому, когда посватался к Александре Леонтьевне, получил согласие. В 1873 году их обвенчали. Знакомство на одном из светских вечеров с либералом-народником, земским чиновником из Николаевска Алексеем Аполлоновичем Бостромом перевернула жизнь Александры Леонтьевны. В ноябре 1881 года она уезжает в Николаевск к Бострому. Мольбы и угрозы мужа, моральное давление родителей, боязнь за любимого человека, которому угрожал граф, заставили Александру Леонтьевну вскоре вернуться в Самару к мужу. Николай Александрович увозит её в Петербург и, чтобы удержать, издаёт написанный ею роман «Неугомонное сердце» (1882 г.), в котором передана душевная драма, мучившая в то время саму Александру Леонтьевну. В конце апреля 1882 года Александра Леонтьевна написала Бострому полное отчаяния письмо о том, что она беременна и отец ребенка - Толстой. В мае 1882 года она, скрыв от мужа, что ждёт ребенка, окончательно уходит к Бострому, оставив троих детей.

20 августа 1882 года в поезде, только что отошедшем от станции Безенчук в сторону Сызрани, в одном из купе 1-го класса раздался выстрел. Стрелял граф Николай Толстой в своего соперника Алексея Бострома. Бостром был легко ранен. Страшный переполох вызвал этот инцидент в Самаре, много людей пришло в здание окружного суда, когда началось слушание по делу графа Н. А. Толстого и его жены Александры. В «Неделе» и «Московском телеграфе» (обе январь, 1883) появились статьи в поддержку Александры Леонтьевны, которую назвали «провинциальной Анной Карениной». Выстрел графа поставил власти в затруднительное положение. Буква закона усадила графа на скамью подсудимых, но сочувствие публики было на его стороне. Его, защищавшего семейные устои и свою честь против грехов и постыдных поступков жены, считали правым в этом громком деле, поэтому решение мирского и духовного судов было предрешено: граф Николай Толстой оправдан, брак расторгнут, а епархиальное начальство постановило: Александру Леонтьевну, графиню Толстую, оставить «во всегдашнем безбрачии».

Единственным средством к существованию становится хутор Сосновка, куда Александра Леонтьевна с А. А. Бостромом и десятимесячным сыном Алешей переезжают в октябре 1883 года.

На протяжении всей дальнейшей жизни Александра Леонтьевна усердно занималась литературным творчеством и смогла увлечь им своего младшего сына Алексея.

Автор 10 книг прозы для взрослых, детей и юношества, романа «Неугомонное сердце». Печаталась в «Самарской газете», «Саратовском листке», журнале «Русское богатство» и других изданиях. В Самаре знакомится с М. Горьким, Е. Чириковым .

С мая 1897 по август 1898 г. жила в Сызрани вместе с сыном Алексеем - учащимся 4-го класса местного реального училища (ныне - механико-технологический техникум).

Творчество

Первая повесть «Воля», написанная Александрой в 16 лет, была о прислуге в помещичьем доме. Первый роман А. Бостром «Неугомонное сердце» (СПб., 1882), имевший нравственно-описательный характер и популярную в то время народническую тенденцию, получил в журнале «Отечественные записки» довольно жёсткую критику. Интерес вызвал сборник «Захолустье» (1886) ― о тусклой безрадостной жизни провинциальной интеллигенции. Здесь явно проявилась приверженность Александры Бостром к идеям народничества.

И сейчас интересны очерки А. Бостром, ― не только с этнографической точки зрения, но и как картина социального неравенства русской деревни. Трудной жизни деревенской интеллигенции. Это очерки «Докторша», «Филатово сено», «Лагутка» («Саратовский листок», 1889, № 120), «Выборщики» (там же, 189С, № 20, 21), «Рассказ о том, как в деревне Малиновке холеру встречали» («Самарская газета», 1893, № 38), «Мария Руфимовна» (там же, 1892, № 251-253).

Пользовались популярностью её, неоднократно переиздававшиеся познавательные рассказы для детей: «Подружка» (1892), «Два мирка» (1904), «Как Юра знакомится с жизнью животных» (1907) и др. Ею написано более 10 пьес, из которых опубликована только одна.

Известный критик и литературовед А. М. Скабичевский писал: «Нельзя сказать, чтобы г-жа Бостром обладала особенно сильным творческим талантом… Это писатель-фотограф в полном смысле слова, но надо отдать ей справедливость,- списывает она до мельчайших деталей верно, вы видите в её произведениях бездну наблюдательности, анализа, а главное - ума…».

Сын А. Бостром ― известный писатель Алексей Николаевич Толстой ― описал её в повести «Детство Никиты». Но мать не дожила года до выхода первой книги её сына.

Книги

• Нянька. ― СПб., 1889;
• Сестра Верочка. ― СПб., 1904;
• Афонькино счастье. ― СПб., 1904;
• Первая поездка. ― СПб., 1907;
• Сторож Миша ― СПб., 1914;
• Кот Василий Иванович. ― М.-Л., 1928;
• Наседка. ― М., 1928;
• Как волчиха на свете жила ― М.- Л., 1930;
• Рассказы и очерки. ― Куйбышев, 1983.

Введение в историю

Эта житейская история, произошедшая в последней четверти XIX века, поразившая умы российских не то что обывателей, но и людей прогрессивных, к большому удивлению, не закончилась, едва начавшись, а получила продолжение после смерти её участников. Продолжилась она в дальнейшем и в их потомках, понявших и принявших её без упрёка, тем более без осуждения.

Я начала собирать архивные и литературные материалы об участниках этой истории не без определённого интереса. С подачи работников Государственного архива Самарской области я озаботилась отысканием своего родства с одним из её участников, Алексеем Аполлоновичем Бостромом (что интересно, имевшим двух родных сестёр с фамилией Бострем, а это и фамилия моего прапрадеда), формально не оставившим своего потомства.

В моём распоряжении оказались следующие материалы:
данные Государственного архива Самарской области — Ф.430. — Оп.1. — Д.945. — Л.41; Д.2009. — Л.1-5; Ф.170; Ф.153; Ф.146;
Календарь. Памятные книги Самарской губернии за 1896-1906, 1908, 1909 гг.;

Адресная и справочная книга г. Петербурга. Весь Петербург на 1914 г.
— СПб.: Изд. Суворина А. С. // Новое время;
Западов В. А. Алексей Николаевич Толстой. — Ленинград: Просвещение, 1968;
Налдеев А. П. Алексей Толстой. -М.: Изд. Сов. Россия, 1974;
Оклянский Ю. М. Шумное захолустье, Кн. 1. — М.: Издательский центр «ТЕРРА», 1997;
Петелин В. В. Жизнь Алексея Толстого. Красный граф. — М.: Центропо-лиграф, 2001;
Толстой А. Н. Избранное. — М.: ОЛМА-ПРЕСС. Звёздный мир, 2003;
Советский энциклопедический словарь, ред. Прохоров А.М. — 4-е изд. — М.: Сов. Энциклопедия, 1989, с. 161.

Часть первая

Анна Каренина, Она же Александра Толстая

Начало истории датируется 22 января 1883 года, когда на заснеженную площадь под высокие окна окружного суда, казалось, сходилась и съезжалась вся Самара.

Обогнув площадь и поднимая на раскате снежный вихрь, к подъезду подлетали наёмные кибитки; степенной трусцой, позванивая бубенцами, подкатывали запряжённые парами тяжёлые кареты. Тянулись с разных сторон пешеходы. По распоряжению председательствующего, действительного статского советника Смирнитского, в зал пропускали по заранее розданным билетам.

За деревянным барьером, отгораживающим преступника от публики, сидел всесильный предводитель дворянства Самарского уезда граф Николай Александрович Толстой, обвиняемый в покушении на убийство земского служащего Бострома.

33-летний граф, по случаю чуть бледный, с грустными глазами и драгунской выправкой, был известен в Самаре как самодур и кутила, однако не лишённый ума и фантазии. Последние качества были отлично знакомы его соперникам по губернским выборам, где граф составил себе репутацию ловкого интригана.

Обстоятельства дела были таковы. В мае истекшего 1882 года двадцатисемилетняя графиня Александра Леонтьевна Толстая, умная, красивая женщина, начинающая писательница, во второй раз и теперь уже бесповоротно ушла от Толстого к мелкопоместному дворянину Алексею Аполлоновичу Бострому. Молодую женщину не остановила необходимость расстаться с тремя малолетними детьми. Не возымели действия ни угрозы мужа, ни уговоры родни — местных скудеющих помещиков Тургеневых, ни увещевания духовника и других священнослужителей, вплоть до специально посетившего её на дому протоирея самарской церкви.

Обедневший аристократ, поручик Александр Петрович Толстой женился на московской купчихе, точнее — на её деньгах. Их сын, офицер лейб-гвардии гусарского полка граф Николай Александрович Толстой, за буйный характер исключённый из полка, получил запрет жить в «обеих столицах». Он уехал в Самару, где было богатое имение отца, купленное на приданое матери-купчихи. Там он женился на Александре Леонтьевне Тургеневой, двоюродной племяннице А.И. Тургенева, друга Пушкина, и Н.И Тургенева, декабриста.

Александра Леонтьевна увлеклась не столько красавцем Толстым, сколько наивной идеей перевоспитания буйного повесы.

Семья Тургеневых была против этого брака, но дочь настояла на своём. Брак начал разваливаться с самого начала. Человек ограниченный и бешено ревнивый, Н.А. Толстой и его мать (Кабаниха во дворянстве) создали для девушки невыносимую жизнь. Жертва девушки-идеалистки оценена не была. Слабохарактерный и вздорный, Николай Толстой истолковал благородство жены как слабость, дающую право издеваться над ней. О святых клятвах невесте, о планах на жизнь, подобную свадебным фейерверкам, не осталось и следа. Не прошло и года, как он в слепой ярости стрелял в жену, ожидавшую ребёнка.

Старая графиня, спесивая и властная старуха, родом из московской купеческой семьи Устиновых, старалась искоренить в её душе то, с чем не удавалось сладить одному сыну. Литературные же занятия Александры Леонтьевны, её умственные интересы считались в доме мужа блажью, ухищрением, при помощи которого хочет выказать свой «норов» эта гордячка.

Неудивительно, что Александра Леонтьевна, встретив человека, по-настоящему полюбившего её, и тоже полюбив, порвала с семьёй. Александру Леонтьевну, женщину волевую и решительную, не остановили ни обывательские толки, ни законы Российской империи и православной церкви, ни протесты семьи Тургеневых. Родная семья Тургеневых, возмущённая поведением дочери, вычеркнула её из своей жизни. Уход от мужа был преступлением, падением, Александра Леонтьевна из порядочной женщины в глазах общества превратилась в женщину неприличного поведения.

В мае 1882 года, на втором месяце беременности, она ушла к Алексею Аполлоновичу Бострому, никому не сознавшись, что беременна. А 20 августа в поезде, только что отошедшем от Безенчука в сторону Сызрани, произошла случайная встреча: лакей донёс Толстому, что на этой станции в вагон второго класса сели Бостром с «её сиятельством». Через некоторое время в их купе послышались крики, раздался выстрел. Бостром был ранен в ногу. Сбежавшимся пассажирам он отдал револьвер, который успел отнять у графа.

Для того чтобы представить себе истинный размер сенсации, какой был для тогдашней Самары сам факт, что граф Толстой оказался на скамье подсудимых, достаточно знать, что представлял собой Самарский уезд, где Николай Александрович был бессменным предводителем дворянства чуть ли не всю свою жизнь.

В тогдашней Самаре проживало более 68 тысяч жителей. Попечение уездного предводителя обнимало «жителей обоего пола» втрое больше — около 208 тысяч человек. И влияние уездного начальства в значительной степени затрагивало

всю Самару. В своём уезде предводитель дворянства был бог и царь. Он был одновременно председателем уездных присутствий по крестьянским делам, по воинской повинности, по дворянской опеке, почётным мировым судьёй. Кроме того, граф Толстой был одним из крупнейших земельных магнатов губернии. Сладкую жуть, точно от полёта во сне, испытывал сидящий в зале городской обыватель, видя на позорной скамье столь могущественного человека.

Помимо тех, чьим «иждивением и трудами» жила тогдашняя Самара, в зале был почти весь «свет», самарский «бомонд».

Купцы, мещане, владельцы промыслов, почётные горожане, губернские дамы с мужьями, окрестные помещики с семействами, вылезшими из своих родовых гнёзд, священники, гарнизонные офицеры.

Находилась в зале и публика демократическая: мелкие чиновники, врачи, учителя. Самара в то время была местом политической ссылки, и именно среди этой разночинной публики находились лица, не одобрявшие государственное устройство в России, хорошо понимавшие всю относительность сенсации захолустного городишка.

В целом для России граф Толстой не был столь видной и могущественной фигурой. А с юридической точки зрения суд рассматривал даже и не убийство, а всего лишь покушение на него. Подлинную остроту дела публика видела вовсе не в той «клубничке», которую смаковал обыватель. Более всего их занимало лицо, не явившееся на процесс, — графиня Александра Леонтьевна Толстая.

Нарушив незыблемость и святость одного из главных общественных институтов — семьи, молодая графиня повторила пример своей трагической литературной современницы Анны Карениной, героини романа Л. Толстого, появившегося в 1877 году.

Поразительно сходство ситуаций этого романа со всеми мотивами самарского происшествия, однако жизненная история своей остротой могла и поспорить с изображённой в романе драмой. Это касается не только поднявших бунт женщин-героинь, но и тех, кто им противостоял, искал и находил различные способы отпора. Сходство недугов вызывает и сходство лекарств.

Но Александра Леонтьевна тем более не могла ждать пощады от официальной морали, что поступила «ещё хуже». Не говоря уже о трёх оставленных детях и о том, что Александра Леонтьевна оскорбила общественное приличие, уходя от мужа беременной, она вдобавок выбрала не аристократа, человека «своего круга», каким для Анны был Вронский, а какого-то земского служащего, то есть поступила «безвкусно» и нерасчётливо. Это было расценено как оплеуха всему «бомонду».

Во имя любви она разом порвала все многочисленные моральные путы, связывающие даму её круга. Резонанс от этого поступка молодой женщины был громче, чем выстрел, раздавшийся в вагоне поезда, шедшего на Сызрань. Получалось, что, хотя на скамье подсудимых сидел граф Толстой, публичный суд фактически должен был свершиться над бунтом против устоев официальной морали не в привычном к потрясениям Петербурге, а среди сонной одури дворянско-купеческого захолустья.

Таким образом, закон и официальная мораль разошлись между собой. Буква закона усадила графа на скамью подсудимых, а сочувствие господствующей морали было на стороне графа, защищавшего «семейные устои» и свою «честь» против «греховных и стыдных» поступков жены и её возлюбленного.

Как должен был в таком щекотливом положении поступить суд? Суд то и дело обращал внимание присяжных на то обстоятельство, что граф Н.А. Толстой принадлежит к сословию, господствующему в империи. Тем более что едва летом 1882 года было заведено дело на графа Толстого, как в суд полетело прокурорское представление о его прекращении.

Суд оправдал графа. Поступок Александры Леонтьевны и Бострома был осуждён официальной моралью за прелюбодеяние со стороны Александры Леонтьевны и нарушение святости брака.

Через некоторое время решение суда мирского было подкреплено судом духовным. В сентябре 1883 года церковные власти объявили сиятельного графа пострадавшей стороной, дозволив ему вступить, если пожелает, в новое (второе) законное супружество, а Александре Леонтьевне было определено «всегдашнее безбрачие». Отныне это была официальная формула гражданского состояния, вид семейного положения, с которого снимались копии для светского употребления. Это был «паспорт блудницы».

Отношения Александры Леонтьевны с Бостромом так и остались неузаконенными до конца дней. Она никогда не смогла стать женой любимого человека. Но нашла всё же себя в этой совсем непростой жизни, под поезд не бросилась. Главным в жизни всегда считала взгляды и определённые убеждения, без которых нет человека.

Часть вторая

МОЛОДОЙ КРАСАВЕЦ

У Алексея Бострома была характерная внешность. Высокий открытый лоб, густая русая борода, закрывавшая щёки, при его молодости (Бострому тогда было 29 лет) делали его похожим на разночинца-шестидесятника, какими представляла их портретная традиция. Но в лице Алексея Аполлонови-ча вовсе не было сурового вдохновения или непреклонности борца.

Напротив, у него было тонкое, а если приглядеться, слегка изнеженное лицо. Он был очень красив — сухой нос, круто изогнутые струнки бровей, проницательные, то задумчивые, то с дружелюбным юмором синие глаза.

От шестидесятников в нём были смелость суждений, начитанность сочинениями Добролюбова, Писарева, преклонение перед Некрасовым, свежесть взгляда на вещи, какими бы традициями они ни были освящены. Бостром бывал смел и неутомим в отстаивании своих мнений, но при всей горячности спорить умел воспитанно и приятно. Алексей Аполлонович был убеждён, что на человека можно повлиять только одним — добротой.

Но, как впоследствии было суждено убедиться Александре Леонтьевне, сам часто бывал не только мягким, но и мягкотелым…

Впрочем, эти недостатки Алексея Апол-лоновича открылись молодой женщине много позже. А при своём появлении блестящий красавец-земец, ничего не имевший, кроме отцов ского хутора, но не унывающий, весёлый в своей бедности, одержимый прожектами невероятных новаторских переустройств, Алексей Бостром слишком выделялся среди помещиков-степняков, составлявших окружение графа Толстого.

У встретившихся однажды молодых людей оказалось много общего. Алексей Аполлонович читал то же, что и находившая себе единственное прибежище в книгах порывистая и волевая графиня, которой нравились самоотверженные и свободолюбивые героини знаменитого писателя-однофамильца И.С. Тургенева. Мысли у них часто совпадали…

В самарском обществе этот молодой красавец тоже производил на публику неотразимое впечатление. Алексей Аполлонович имел недурной голос, пел народные песни и современные романсы. Охотно пел дуэтом с кем-нибудь из барышень или дам. А когда садился за рояль и начинал играть Бетховена, Шопена или Грига, то даже злые языки умолкали от его талантливой игры.

Это был человек «с запросами», кроме того, что много читал, он ещё увлекался философией, социологией, экономическими науками. В семье он был младшим, но, кроме него, сыновей не было.

О происхождении Алексея Аполлоновича Бострома (18521921) известно, что его отец, Аполлон Яковлевич Бостром (18131868), был православного вероисповедания. Получив воспитание в Московском Императорском университете, но, не окончив курса наук, 10 июля 1834 года (в 23 года) поступил канцеляристом на службу в департамент государственных имуществ Тамбовской губернии, где «Аполлон Яковлевич Бостром и род его» занесены «в надлежащую часть Тамбовской дворянской родословной книги».

Сведениями о появлении Аполлона Яковлевича в Тамбовской и Самарской губерниях, об истоках владения им поместьем, как и сведениями о супруге, матери его детей, Государственный архив Самарской области не располагает.

Однако в Самарском дворянском депутатском собрании за октябрь 1856 года содержится формулярный список о службе депутата Дворянского Николаевского и Новоузенского уездов губернского секретаря Бострома. Из него видно, что Аполлон Яковлевич хотя и не был баловнем фортуны, особых чинов не нажил, знаков отличия не имел, не преуспел особенно ни в служебной карьере, ни в имущественном состоянии, да и вообще (как и сын впоследствии) удачливостью и везением не отличался, но дворянской значимостью сына всё же превосходил. Около десяти лет служил он по департаментам министерства государственных иму-ществ: 06.12.1834 — губернский регистратор, 01.01.1838 — помощник контролёра, 24.11.1839 — контролёр, 10.07.1840 — губернский секретарь со старшинством, 18.09.1842 (в 29 лет) — по его прошению уволен со службы по семейным обстоятельствам.

Но 13.01.1855 (в 42 года), спустя 13 лет, «по случаю увольнения в отпуск Николаевского и Новоузенского предводителя дворянства» окрестные дворяне неоднозначно выказали ему своё уважение, почти на полгода избрав на должность уездного предводителя.

А позднее, в связи с поступлением в Государственное ополчение Посредника полюбовного размежевания земель Николаевского и Новоузенского уездов, длительное время занимал его должность.

Дети А.Я. Бострома (включая Алексея, которому на момент подготовки формуляра было четыре года) воспитывались в отцовском родовом поместье Николаевского уезда, где он и осел, оставив службу. Именьице у Аполлона Яковлевича было всё же не из последних: 1825 десятин земли (из них удобной 1107), плодовый сад, 168 душ крестьян, верблюды, быки, рабочие лошади, коровы.

Алексей по смерти отца, в 16 лет, встал на собственные ноги, занялся хозяйством, отсылая часть доходов сёстрам, жившим в Петербурге.

Неуёмная энергия и общительный характер постепенно сделали Алексея Бострома заметным в уезде. Алексей Аполлонович занимал должности:

— гласный Николаевской уездной земской Управы, затем председатель;

— с 1902 года — председатель Губернской земской Управы.

Но прямолинейность, нежелание приспосабливаться, гонор и переоценка своих способностей и возможностей привели в результате к тому, что ему пришлось уйти со своего поста. В 1904 году он не получил достаточного количества голосов при выборах и посвятил себя семейной жизни и общественной деятельности.

С 1904 года он секретарь отдела Императорского Российского общества садоводов, член совета Самарского губернского сельскохозяйственного общества и член наблюдательного комитета Городского общества взаимного от огня страхования.

Что касается хозяйства, то он окончательно разорился. В жизни Алексея Аполлоновича полностью проявилось одно из тех человеческих качеств энергичного человека, которому он и сам удивлялся всю жизнь: поразительная непрактичность и почти фатальная невезучесть. Бостром был слишком мягок характером, слишком честен, чтобы преуспевать. Хотя имеющаяся всё-таки в нём предпринимательская жилка, растравляемая неудачами, пульсировала постоянно. Александра Леонтьевна называла его хозяйственную деятельность «бостромиадой».

Несмотря ни на что, Александра Леонтьевна всю жизнь горячо любила своего болтливого умницу, свои «двадцать два несчастья», своего синеглазого красавца — Алексея Аполлоновича. Чувство это сделалось частью её самой, которую вырвать и заглушить было невозможно.

Есть одно существенное отличие истории Александры Толстой от истории Анны Карениной. В самарском происшествии активным началом в любовном романе является не герой, а героиня. Конечно, Бостром тоже горячо любит и страдает. Но он чаще теряет веру, падает духом, больше нуждается в сострадании и утешениях, чем находящаяся в условиях несравнимо более трудных жена.

Она же является и главным «философом» их любви. В одном из писем Александра Леонтьевна пишет: «А ведь, может быть, Лешура, мы и были с тобой героями во дни нашей юности и нашей героической любви? Были. Наш героический период продолжался несколько лет. Я же хотела продлить его до самой смерти. Но повседневная жизнь стаскивает героев с пьедесталов, и надо благодарить судьбу, если стащит на сухое место, а не в грязь.»

Часть третья

Лешурочка, Сашуня, Лёлька и некоторые другие Александре Леонтьевне и Алексею Аполлоновичу Бостромам было суждено пройти в совместной жизни через множество испытаний. Чтобы сохранить хотя бы будущего ребёнка (по царскому закону дети при разводе принадлежали отцу), Александре Леонтьевне пришлось оклеветать себя, объявив, что ребёнок будет от Бострома. И вот 10 января 1883 года (н. ст.) у Александры Леонтьевны родился сын, названный в честь Бострома Алексеем. Именно поэтому и не смогла Александра Леонтьевна присутствовать на том суде. Не с кем было оставить сына, которому не исполнилось ещё и месяца.

Когда родился и был крещён сын, то в метрической книге Предтеченской церкви города Николаевска осталась запись: «.. .(1882 года) Декабря 29 дня рождён, Генваря 12 дня 1883 года крещён Алексей; родители его: Гвардии поручик, граф Николай Александров Толстой и законная его жена Александра Леонтьева, оба православные…»

Получить иную запись, на имя Бострома (Алексей Аполлонович не возражал бы), Александра Леонтьевна не хотела и не могла. Это было бы самоуправным насилием над будущностью сына, который навсегда мог остаться незаконнорожденным. При этом она осознавала, что допустила опасную опрометчивость. С помощью этой записи неумолимые щупальца закона, недавно отобравшие у неё троих детей, могли отнять и четвёртого ребёнка, только что рождённого.

Но граф Толстой не стал отбирать Алёшу, как этого долго опасалась Александра Леонтьевна. Он решил использовать мстительную руку закона по-другому. Матери предписано нести клеймо и тяготы безбрачия? А сын, её сын… Его тоже можно припечатать клеймом навсегда… Он не признает сына своим. Пусть тогда от сына, ею вскормленного, выслушивает о себе всё что положено, когда тот подрастёт. Сама пошла против порядков. Сама этого хотела. Пусть же получит.

Маленькое дружное семейство Бостромов, в обиходе называемое друг друга Лешурочкой, Сашуней и Лёлькой, всегда жило во взаимной любви и дружбе. Алёша Бостром в истинные обстоятельства своего происхождения был посвящён только в 13 лет. Взрослые щадили и оберегали впечатлительного ребёнка. По неокрепшей душе не было нанесено преждевременного удара, детство ничем не было омрачено. А уединённая жизнь на степном хуторе вполне этому способствовала. Алёша пребывал в счастливом неведении, в полной гармонии, считая себя сыном Бострома. Как ни накладно это было для семейного бюджета, но для Алёши на первых порах была избрана домашняя форма обучения, давшая великолепные плоды для формирования наблюдательного, любящего всех и вся мальчика.

В материальном отношении семья Бостромов жила трудно. Помимо скромных доходов от ведения хозяйства семья существовала за счёт писательской деятельности Александры Леонтьевны. На этой стезе, по издательским делам, ей часто приходилось отлучаться из дому. А подрастающий на вольном воздухе, в русской глубинке, мальчик-сын часто писал ей удивительные письма: «Я опять один. Папуня уехал в Самару. Вчера вечером напала на меня тоска ужасная»; «Ты, мамуличка, ладь, пожалуйста, свои дела поскорее, а то терпеньюшка моего уже нету»; «. с французским не знай как и быть»; «Я сдуру начал подпилком точить перо, да и изгадил его»; «… у нас всё время стоят жары».

Между тем мальчик подрастал, его нужно было отдавать в учебное заведение, а официального имени у него не было. Александра Леонтьевна не обладала правом подтверждения дворянского звания сына. Толстым он значился только по метрикам, но отец его сыном не признавал. Бостром пытается усыновить Алёшу, дав ему свой дворянский титул, но и тут вскрывается нечто непредвиденное. В середине 1892 года А.А. Бостром хлопочет о занесении его, Бострома, в Самарскую дворянскую родословную книгу вместо такой же книги Тамбовской губернии, где до этого почти шестьдесят лет всё это значилось. И получает отказ департамента герольдии Правительствующего сената по причине отсутствия там исходных документов Тамбовской губернии. Что это, проволочки чиновников-крючкотворов, утеря документов или: да был ли дворянином его родитель? Неясно. Ясно было одно: без дворянского звания продолжить образование Алёша не сможет.

Ситуацию переломила безвременная кончина в 1899 году графа Толстого. Противодействовать стало некому. Поэтому в декабре 1901 года решением Самарского депутатского собрания Алёша Толстой получил и дворянское звание, и графский титул. Но, узнав всю правду, графа Толстого отцом так и не признал. А та небольшая часть графского наследства, что досталась ему от принадлежащего по праву, очень пригодилось будущему писателю Алексею Николаевичу Толстому для получения образования.

Насколько мать вообще может стать для сына вторым «я», Александра Леонтьевна им стала. Все её письма и дневники полны Лёлей. Ради него она откладывала главное дело всей своей жизни — творчество. И, тем не менее, роман в двух частях, статьи, очерки, повести, рассказы. В начале 1900-х годов она особенно много печатается как детская писательница. Только в 1904-1905 годах выходят шесть её книг. Александру Леонтьевну Бостром зазывают на свои страницы почти все существующие в обеих столицах детские журналы. Театры ставят её пьесы. Она в писательской зрелости, достигнута литературная известность. У неё есть свои читатели. Она работает неустанно, каждый день. Впереди много замыслов. К пятидесяти годам Александра Леонтьевна осталась всё той же «тургеневской женщиной». Хромой, располневшей и седовласой, но душевно молодой, максималисткой. Алексею Апол-лоновичу тоже бывало нелегко с ней. Он понимал, что она непрактична и наивна. Но только вместе и рядом с ней он чувствовал, что его жизнь не теряет значимости.

Среди семейных ролей, которые сами собой закрепились за Алексеем Аполлоновичем, была и такая: он был «домашним критиком» обоих авторов — и матери, и сына. Его разборы и замечания всегда были остры и обстоятельны. А.Н. Толстой нередко посылал отчиму оттиски своих произведений для правки. Но полными единомышленниками они не были. В разлуке их отношения иногда замирали из-за молчания Толстого, но всегда до первого случая. Приходило письмо — и Толстой вдруг чувствовал, как дорог ему родной, молчаливо страдающий где-то человек, которого и в старости не оставляли неудачи. Летом 1906 года А.Н. Толстой жил в Германии, в Дрездене, учился. Перед самыми экзаменами, почувствовав безотчётное беспокойство, какую-то странную и сильную тревогу, в два дня собрался и уехал в Россию, к матери. А через два дня по приезде сына Александра Леонтьевна Бостром скончалась от менингита.

Алексею Аполлоновичу Бострому повезло в жизни только раз — его любила замечательная женщина. Мучительно переживал он потерю. Стремясь как-то устроить начинающуюся старость, Алексей Аполлонович женился на женщине, которая была моложе его почти вдвое. Но через неполные три года она умерла. Сын звал его к себе, в Петербург. Но из Самары он не переехал.

Алексей Аполлонович всю жизнь прихрамывал (с того самого выстрела в поезде), и сосновские мужики называли его между собой хромым барином. Жил вдовцом. Редеющий седовласый зачес назад, высокий лоб, синие насмешливые глаза, на сухощавых щеках — лёгкий стариковский румянец. Общительного нрава, непоседа. Но был в нём заметен какой-то надлом. Порой он становился мрачен, и тогда из его комнаты часами доносились мелодии Грига. Стал сторожем яблоневых садов за Самарой. Жил в сторожке. С бородой до пояса, в длинной домотканой рубахе, с палкой в руках. Его сопровождала, ставшая ручной, коза. В 1921 году Алексей Аполлонович Бостром умер в городской больнице от воспаления лёгких.

«Граф Николай Александрович Толстой, этот апологет семейных устоев, воспитывал старших сыновей в жестокой вражде к матери и младшему брату. Ненависть старших сыновей к матери была так велика, что сын, Мстислав, находясь случайно в больнице, где умирала Александра Леонтьевна, отказался выполнить её предсмертную просьбу — прийти к ней проститься». Незадолго до новой женитьбы, случившейся через два года после развода, граф Николай Александрович Толстой, этот носитель принципа, состоял в любовной связи с будущей супругой, которая на тот момент была женой ротмистра Городецкого, больного тяжелой формой туберкулёза. Однажды Городецкий, узнав, что его жена находится в одной из гостиниц вместе с Толстым, вызвал того на лестничную площадку и, после короткого разговора, внезапно толкнул. Николай Александрович Толстой, пролетев два лестничных пролёта, отшиб себе печень, долго лечился за границей и умер от рака печени.

Елизавета Николаевна Толстая, тоже писательница, была замужем за двоюродным племянником известного композитора Рахманинова. Умерла в Югославии от голода во время немецко-фашистской оккупации.

Александр Николаевич Толстой погиб от тифа в первые годы Гражданской войны.

Мстислав Николаевич Толстой после Гражданской войны эмигрировал в Грецию, потом переехал с семьёй во Францию. Умер в 1949 году. Сын Мстислава, Александр Мстиславович Толстой, в 1964 году преподавал в Парижском университете русский язык и литературу.

Через 130 лет в нашей памяти осталось только имя писателя — Третьего Толстого, как нередко называют автора романов «Пётр Первый», «Хождение по мукам», многих комедий и рассказов. Называют так потому, что были в русской литературе ещё два Толстых — граф Алексей Константинович Толстой и граф Лев Николаевич Толстой. Его мать, писательницу А.Л. Бостром, которая грезила литературной славой, знают только специалисты. А.А. Бострома мало кто вспоминает.

Часть четвёртая

КТО ЕСТЬ КТО

Всё вышеизложенное писалось в надежде, что фамилия Бостром, возможно, станет частью моего родословного древа. Но эта история так меня увлекла, что в результате получилось краткое описание удивительной любви, которая действительно была одной-единственной на всю жизнь.

Однако время шло, исследовались различные публикации, справочные и архивные данные, но пополнить компанию моих родственников с фамилией Бострем обладателем фамилии Бостром (тем более что его петербургские сёстры жили под фамилией Бострем) так и не получилось. Хотя, как уже однажды выяснилось, разночтение иноземных фамилий, имён, отчеств роли не играет, особенно если интересующие нас лица, приехав в Россию, принимали православие. А если и не принимали, то россияне, подстраивая непривычные чужие имена под себя, называли одних и тех же людей в разных местах по-разному. Например, моего прадеда, Алоиза Ивановича Бострема, в разное время величали Алоисом, Алисием и Алексеем Ивановичем. Другие предки, Карл Иоганн и Ганс Каспар Бострёмы, звались соответственно Августом Ивановичем и Иваном Августовичем Бостремами. Такие уж мы, русские: не любим ломать язык чужими именами.

Я оставила попытки искать желанное родство после того как, просмотрев родословие моих немецких предков Bostrom (Bostroem) за почти 300 лет и в количестве трёх с лишним сотен, не обнаружила там ни одного мужчины с именами Якоб и Аполлон. Потому что общеизвестно, что родовые древа всегда имеют повторяющиеся имена.

Я поняла, что Бостром не мой родственник, просто однофамилец. Зато я нашла представителя его древа. Это «известный шведский философ Кристофер Якоб Бострем (Бустрём), (Bostrom) (1797-1866), создатель т.н. персонального (рационального) идеализма, сочетающего черты философской системы Платона и Гегеля».

Поскольку «…сведениями о появлении Аполлона Яковлевича Бострома (1813-1868) в Тамбовской и Самарской губерниях и об истоках владения им поместьем в Сосновке Государственный архив Самарской области не располагает (№07-29/161 от 24.12.2002), то и происхождение его доподлинно не известно. Однако он воспитывался в Московском Императорском университете и затем 10.07.1834 в 21-летнем возрасте поступил канцеляристом в департамент государственных имуществ Тамбовской губернии. В течение восьми лет, до 18.09.1842, двигался по служебной лестнице, добился записи лично и всего своего рода в Дворянскую родословную книгу Тамбовской губернии и. в 29 лет по собственному прошению уволился со службы «по семейным обстоятельствам»».

Таким образом, как видится жизнь Аполлона Яковлевича Бострома и его семьи? В июле 1834 года недоучившийся 21-летний Аполлон Бостром поступает на службу канцеляристом в департамент государственных иму-ществ Тамбовской губернии и добивается дворянского звания для себя и своего рода. В 1842 году Аполлон Яковлевич Бостром женится на самарчанке, хозяйке или наследнице поместья под Николаевском. Переезжает в Самарскую губернию, что повлекло за собой отхождение от дел. Занимается своим хозяйством. Через некоторое время, по крайней мере на время рождения детей (сын, последний, родился в 1852 году), становится хозяином «родового поместья». Для этого совсем необязательно жить в России долго. Кроме того, к 1856 году умирает его супруга. В 1868 году не стало и Аполлона Яковлевича. К этому времени дочери уже обучались, а затем и остались на местожительство в Санкт-Петербурге. Его 16-летний сын Алексей Бостром, получивший хорошее образование, становится хозяином родового имения Сосновка. Затем весьма заметный среди помещиков-степняков, он руководит Николаевской, а затем и губернской земской Управами. С 1904 года Алексей Аполлонович отходит от земских дел, занимается общественными делами и своим хозяйством.

Часть пятая

ОТСУТСТВИЕ ФАКТОВ ОКРЫЛЯЕТ ФАНТАЗИЮ

Под таким заголовком обнаружила я 1 мая 2011 года в сети Интернет новую информацию к описанной мною житейской истории. Вот эта история, рассказанная ныне живущими потомками фамилии Толстых. Дословно.

«Красный граф» Алексей Толстой, перекрасив коня в красную масть, получил целых три сталинских премии и посмертно даже «прозвенел бронзой». Из слов «граф Алексей Толстой» истине соответствует только «Алексей». Был он и не «граф», и не «Толстой». О том, что настоящая фамилия Толстого должна быть Бострем, упоминает Бунин в своём дневнике. Но только в Нью-Йорке от Марии Николаевны Толстой, хорошо знавшей семью графа Николая Толстого, стало известно о подлинном происхождении Алексея Толстого. У графа Николая Толстого были дочь Елизавета и два сына — Александр и Мстислав. В их семье гувернёром был некто Бострем, с ним сошлась жена графа и забеременела. Толстой был человеком благородным (а может быть, не хотел огласки, скандала) и покрыл любовный грех жены: ребёнок родился формально как его сын — Толстой. Но после рождения Алексея Николаевича Толстого его «юридический» отец граф Николай Толстой порвал с женой все отношения. Порвали с ней отношения и сыновья — Александр и Мстислав. Они не считали Алексея ни графом, ни Толстым. Так ребёнок Алексей и вырос у матери, в Самарской губернии. Но когда граф Николай Толстой скончался, то уже взрослый Алёша как сын приехал получить свою часть наследства. И получил. Это же подтверждал и Корней Чуковский в своей книге».

Стало быть, настоящая фамилия Алексея Николаевича Толстого — Бостром, или Бострем, как там в Европе?..

Во второй половине мая 1882 года Александра Львовна Толстая уехала к Бострому в Николаевск. В письме к мужу она написала: «…Детей я Вам оставила потому, что я слишком бедна, чтоб их воспитывать, а Вы богаты». Прочтя эти строки, граф Толстой обратился к властям с просьбой вернуть ему «душевнобольную» жену.

Николай Александрович был несомненно сильным мира сего: предводитель дворянства, председатель уездных присутствий по крестьянским делам и по воинской повинности, председатель совета по дворянской опеке, председатель уездного училищного совета, почетный мировой судья. Однако и Алексей Аполлонович Бостром был не последним человеком в губернии - председатель уездной земской управы - и это щекотливое дело требовало определенной гибкости и деликатности.

«Конфиденциально. Его превосходительству господину Начальнику Самарской губернии

Во время отсутствия моего по делам службы из г. Николаевска получен был помощником моим от Предводителя Дворянства г. Акимова пакет № 52 с вложением письма на мое имя, в котором излагалось следующее: «Дворянин, отставной Штаб-Ротмистр граф Толстой заявил, что жена его, беременная и душевнобольная, Александра Леонтьевна графиня Толстая увезена из Самары в Николаевск насильственным образом и содержится под замком у Председателя Уездной земской Управы Бострома, который всех посланных от графа Толстого встречает с револьвером в руках и таким образом лишает возможности взять графиню обратно и доставить ей медицинскую помощь как душевнобольной, и что необходимо принять законные меры к охранению ее, и надобности, чтобы она никуда не скрылась из Николаевска...

Помощник мой, желая убедиться в справедливости сделанного заявления, на другой же день (7 июня) отправился в квартиру г. Бострома, где никаких признаков, сохраняющих графиню, он не видел, хотя входная дверь квартиры, по заведенному порядку в Николаевске, была изнутри заперта на крючок, отомкнутый лично Бостромом, без револьвера в руках. Просидевши у него более часу - помощник мой ничего особенного не заметил, что бы указывало на стеснение свободы графини, которая сидела в соседней комнате. Принимать какие-либо меры и воспрепятствовать ее выезду из Николаевска он считал неудобным и неуместным…

Со своей стороны я должен заявить, что в последних числах мая месяца (28 или 29-го) я лично был у г. Бострома и беседовал с гр. Толстой несколько часов сряду… Я застал графиню в зале читающей газеты в совершенно спокойном состоянии… Все время графиня была в хорошем расположении духа; сказать что-либо о причиняемых ей стеснении и душевной ее болезни - я положительно считаю себя не вправе, по убеждению моему, никаких данных к тому не имеется» .

Но на этом дело не закончилась. Графа Толстого не могло остановить, казалось, ничто и тут он точно повел себя как русский Сомс. В августе того же 1882 года, в поезде, который ехал из Самары, граф Толстой случайно встретил (или выследил) бывшую жену и ее любовника и в ход пошло оружие. Бостром был ранен и дело было передано в суд, который наделал много шуму не только на берегах Волги, но и докатился до Невы, свидетельством чему вышеприведенные цитаты из петербургской «Недели». На суде граф показал, как он, узнав о том, что графиня едет 2 классом, пригласил ее в первый. Бострома в этом момент в купе не было, но когда он вернулся, Николай Александрович заметил ему, что «это верх наглости с его стороны входить, когда я тут» .

По показаниям графа, Бостром бросился на него и стал кусаться в левую руку.

«Защищаясь, я дал Бострому две пощечины и вынул из кармана револьвер, который всегда и везде носил с собой, с целью напугать Бострома и заставить его уйти, а никак не стрелять в него…»

Графиня Толстая, будучи на шестом месяце беременности, своим телом пыталась сохранить любовника от разъяренного мужа.

«Графский титул Толстого дал ему полную возможность издеваться над ними в поезде. И железнодорожные служащие, и жандармы вместо ареста помогали графу проделывать всевозможные вещи с потерпевшим и графиней. Так, он несколько раз врывался к ним в купе и дерзко требовал, чтобы графиня оставила Бострома и уехала с ним; в последний раз его сопровождал даже начальник станции. Такое беспомощное положение вынудило свидетеля дать телеграмму прокурору о заарестовывании графа, так как другого средства избавиться от преследования графа не было» .

Суд над Толстым состоялся зимой 1883 года, когда последний сын графа уже появился на свет, и примечательно, что за неделю до его рождения Александра Львовна заявила протоиерею самарской церкви, приехавшему мирить ее с мужем, что не желает оставаться с ним в супружестве, и сказала, что отец ребенка - Бостром. Тем не менее несколько дней спустя в метрической книге Предтеченской церкви города Николаевска появилась запись:

«1882 года Декабря 29 дня рожден. Генваря 12 дня 1883 года крещен Алексей; родители его: Гвардии поручик, граф Николай Александров Толстой и законная его жена Александра Леонтьевна, оба православные».

Мать не хотела, чтобы ее сын был незаконнорожденным, выблядком, как говорили в старину, или суразом, как в рассказе у Шукшина, но отношения между родителями младенца дошли до такой степени отчуждения, что примирение было невозможным, и полгода спустя церковные власти дали супругам развод. Определением епархиального начальства от 19 сентября 1883 года было заключено брак расторгнуть «за нарушением святости брака прелюбодеянием со стороны Александры Леонтьевой» и постановить:

1. Брак поручика Николая Александровича Толстого с девицею Александрой Леонтьевной, дочерью действительного статского советника Леонтия Тургенева, совершенный 5 октября 1873 года, расторгнуть, дозволив ему, графу Николаю Александровичу Толстому вступить, если пожелает, в новое (второе) законное супружество с беспрепятственным к тому лицом.

2. Александру Леонтьевну, графиню Толстую, урожденную Тургеневу, на основании 256 статьи Устава Духовной Консистории, оставить во всегдашнем безбрачии.

После этого граф Толстой оставил все попытки вернуть жену, и ее имя было окружено в семье ненавистью и презрением. Вторая жена Алексея Николаевича Толстого художница Софья Исааковна Дымшиц, у которой в ходе ее романа с Толстым также возникли большие проблемы с разводом и стремлением вступить во второй брак, позднее писала в своих воспоминаниях:

«Ненависть старших братьев к матери, привитая им отцом (который впрочем после ухода Александры Леонтьевны очень скоро нашел себе другую жену), была настолько велика, что сын Мстислав, находившийся случайно в больнице, в которой умирала Александра Леонтьевна, отказался выполнить ее предсмертную просьбу - прийти к ней проститься.

Граф Н. А. Толстой добился было и того, что родители Александровны Леонтьевны отреклись от нее и в течение нескольких лет отказывались ее принимать» .

Вообще несмотря на тон тогдашних газет, людей, осуждавших графиню и сочувствующих графу, в городе было немало. Даже Мария Леонтьевна, сестра графини вспоминала об одном благородном поступке Николая Александровича. Когда однажды ей пришлось обратиться к нему по делу, а граф был одним из членов учетно-ссудного комитета по сельскохозяйственному кредиту в Самарском отделении Государственного банка, тот не отказал ей в помощи.

«Все потом говорили, что мой визит был полезен, и дело скоро уладилось. Вот именно эту его черту я и подчеркиваю: на все обвинения, что он был мстительным. Как было легко подставить ножку, а он этого не сделал» .

Другая мемуаристка, Татьяна Степановна Калашникова, которая еще девочкой попала в дом Толстого и служила горничной у его второй жены, вспоминала:

«Граф не был жестоким. Никогда никого в доме не обижал… После ухода жены Николай Александрович продал 1000 десятин земли, не стал жить в том доме, где жил с ней, потому что все напоминало ее… Выстроил новый дом, развел сад. Всю жизнь он любил Александру Леонтьевну, а Веру Львовну только уважал…»

Вера Львовна - вторая жена графа Николая Александровича Толстого, заменившая его детям мать.

«Она была очень строгих правил. Он мог приехать из гостей выпивши, но обычно разувался и в носках потихоньку проходил в свою комнату. Граф ее уважал как приемную мать своих детей, они ее звали «мамой»… Сыновей она держала строго».

И все же несмотря на строгость Веры Львовны, история второй женитьбы графа Толстого оказалась «не без греха». Изначально это был адюльтер. «Вера Львовна начала встречаться с графом еще при жизни мужа, зная уже, что дни его сочтены. Однажды, когда Городецкий (муж Веры Львовны, он был болен туберкулезом - А.В.) узнал, что его жена Вера Львовна находится в одной из гостиниц в Симбирске вместе с графом, Городецкий вызвал Николая Александровича на лестничную площадку. Граф стоял спиной к лестнице. Городецкий его внезапно толкнул. Николай Александрович пролетел два лестничных пролета, отшиб себе печень. Почти каждый год ездил лечиться за границу. И в конце концов все-таки умер от рака печени» .

Это произошло в 1900 году, когда Алексею Николаевичу было 17 лет и вместе со своей матерью он уже который год вел упорную борьбу за графскую фамилию и титул. Но прежде - о его детстве, хотя лучше всего рассказал о нем он сам.

Детство Алеши Толстого описано в одной из самых замечательных русских книг - «Детстве Никиты». Уединенный степной хутор, природа, речка Чагра, домашний учитель Аркадий Иванович, игры и драки с деревенскими детьми, Рождество, Пасха, ласковая матушка и заботливый отец, первые отроческие переживания и томления, девочка Лиля с голубыми бантами, в которую Никита влюблен, и деревенская девочка Аня, которая влюблена в него, скворец Желтухин, сугробы, овраги, разливы рек - все это было в жизни Алеши Толстого, и без детских, деревенских впечатлений он, по своему собственному признанию, никогда бы не стал писателем. «Я думаю, если бы я родился в городе, а не в деревне, не знал бы с детства тысячи вещей, — эту зимнюю вьюгу в степях, в заброшенных деревнях, святки, избы, гаданья, сказки, лучину, овины, которые особым образом пахнут, я, наверное, не мог бы так описать старую Москву» .

В детстве он был действительно счастлив и, полюбив этот вкус навсегда, последующую жизнь за счастьем гнался.

«Никита вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза. Сквозь морозные узоры на окнах, сквозь чудесно расписанные серебром звезды и лапчатые листья светило солнце. Свет в комнате был снежно-белый. С умывальной чашки скользнул зайчик и дрожал на стене».

О той драме, что сопутствовала появлению мальчика на свет, ничего в повести не говорится, да и не было у Никиты никакой драмы, как не было ее в детстве у самого Алеши Толстого, росшего беспечно и беззаботно и со спокойной душой считавшего, что его родной отец - Алексей Аполлонович. Жили не богато, но очень дружно, и едва ли единственный ребенок в этой семье чувствовал себя стесненным - родительские заботы не касались его.

А вот у них как раз забот и тревог хватало. Малоземельный хутор Бострома, который располагался в 70 верстах от Самары, представлял собой одноэтажный деревянный дом в восемь комнат со службами. Доход он приносил незначительный, и разница с тем, как жила графиня Толстая до ухода от мужа, была весьма ощутимой. К тому же и «свет», не карающий заблуждений, но требующий для них тайны, с осуждением смотрел на блудное сожительство хозяина Сосновки с графиней Толстой, и не был склонен широко принимать любовников. В 1883 году Бостром не был переизбран в управу, лишившись как оплачиваемой должности, так и общественного положения, и отчуждение от света толкнуло беззаконную пару не мало, ни много, как в… марксизм.

«Лешурочка, нам приходится довольствоваться друг другом. Не так ведь это уж страшно. Есть люди, которые никогда, никого возле себя не имеют. Это страшно. Вот почему я и тяну тебя за собой в Маркса. Страшно уйти от тебя куда-нибудь в сторону, заблудиться без друга и единомышленника», - писала Александра Леонтьевна мужу. - «Я еще не успела купить себе Маркса 2-ю часть, Если хочешь, чтобы я тебя крепко, крепко расцеловала, то купи его мне. Впрочем, тебя этим не соблазнишь, ты знаешь, что, как приедешь, и без Маркса, так все равно я тебя целовать буду, сколько влезет» .

Позднее, в 1903 году, окидывая взглядом их драматическое прошлое, она признавалась:

«… А ведь может быть, Лешура, мы и были с тобой героями во дни нашей юности и нашей героической любви? Были! Ошибка была та, что я не знала, что люди возвышаются до героического в некоторые минуты жизни, более или менее продолжительны. Наш героический период продолжался несколько лет. Я же хотела продлить его до самой смерти. Повседневная жизнь стаскивает героев с пьедесталов, и надо благодарить судьбу, если стащит на сухое место, а не в грязь…»

Должно быть Бострому было не очень легко с этой незаурядной, мятущейся, пассионарной женщиной. Но любовь и привязанность друг к другу возмещала им тяготы и лишения одинокой жизни, и когда из-за хозяйственных нужд они часто расставались, Бостром писал жене:

«Здравствуй, родная, дорогая, желанная моя женочка. Сейчас получил от тебя письмо от 23. Ты не знаешь, что со мной делается, когда я читаю твои строки. Нет, даже в наши годы это странно. Милая моя Санечка… Сокровище мое, а уж как мне тебя-то жалко, одинокую, и сказать не могу… Как ты радуешь меня сообщениями о Леле… Не знаю, Санечка, хорошо ли я сделал, я купил ему костюмчик… Это ему к праздничку, милому нашему сыночку. Господи, когда я вас увижу… До свидания, благодатная моя Санечка. Целую ручки твои крепко, крепко. Твой Алеша» .

Алексей Аполлонович был довольно своеобразным созданием. В детстве Алеша Толстой его любил, в молодости относился с почтением, но позднее над отчимом подтрунивал и наделил его одной чертой его заклятого врага барина Краснопольского: Бостром был хром, после того как пуля графа Толстого попала ему в ногу и именно его, Бострома, крестьяне звали «хромой барин». В остальном, правда, он был полной противоположностью князю Краснопольскому. Либерал, прогрессист, интеллигент.

«Бостром был человеком развитым и образованным, к тому же обладавшим даром слова. Вообще, он производил по своим манерам впечатление больше интеллигента, чем типичного дворянина-помещика; хотя внешность его - плотная фигура среднего роста, с окладистой, несколько раздвоенной бородой и с хитрыми улыбающимися глазами - напоминала скорее купца, особенно когда он облачался в поддевку, меняя на нее обычный «немецкий» пиджак. Были в нем, кажется, и чисто дворянские классические качества - легкомыслие, кажущаяся деловитость и практичность, приводящая больше к убыткам, страсть к лошадям», - вспоминала одна из самарских жительниц .

Последнее едва не довело его до полного краха. В 1892 году дела семьи шли настолько плохо (это были страшные для крестьянской России голодные годы), что Алексей Аполлонович находился на грани самоубийства. Александра Леонтьевна писала мужу: «Мужайся, Алеша, ты должен жить, и ты должен перейти эту трудную пору нашей жизни (…) Алеша, ты для меня все, понимаешь ли - все» .

Своего родного-неродного сына этот беспечный и красноречивый человек действительно любил, но был, по мнению жены, слишком мягок к нему, и Александра Леонтьевна наставляла супруга, как правильно себя 12-летним мальчиком вести:

«Пожалуйста, вот еще, Алеша, не обращай слишком большое внимание на его способность писать и, главное, не захваливай его. Он уже теперь Бог знает что вообразил о своих способностях и, я знаю, в Самаре хвастал… Вообще мне теперь с ним опять трудно приходится бороться с ним и собственным раздражением очень тяжело. У него теперь такое настроение когда он ничего всерьез принимать не хочет и ему все тру-ля-ля, а это я ненавижу больше всего… Его манит только легкое и приятное» .

«Мама, у нас такая вчера погода: во-первых, ветер, во-вторых, ночью шел совсем летний дождик и снегу осталось мало. Как странно: по нашему берегу снег не растаял, а по другому - голая земля. Я третьеводни сделал крепость «Измаил», вчера папа меня в нее не пустил, а нынче я пришел и обрадовался, потому что она немного попортилась. Нынче ужасный веер гудит и завывает и тоску нагоняет, нынче под вечер пошел не то снег, не то крупа, не то маленький град. Скорее всего, что последнее. Мамуня, ты, пожалуйста не засиживайся в Питере…»

«Папе дела по горло, я ему помогаю; встаем до солнышка, будим девок молотить подсолнухи; намолотим ворошок - завтракать, после завтрака до обеда, который приходится часа в 2-3, молотим, после обеда опять работаем до заката, тут полдничаем и еще берем пряжку часов до 10.

Я присматриваю за бабами, чтобы работали, вею, иногда вожу верблюдов…»

Так протекала хуторская жизнь с ее немудреными, но очень разнообразными заботами, на приволье, в окружении простых людей, их песен, игр, преданий. В «Детстве Никиты» она несколько идеализирована, в советское время, особенно в публицистических статьях и в разговорах с советскими писателями, Толстой вносил в изображение своих детских лет вполне понятную конъюнктурную критическую ноту, и в автобиографии 1943 года писал о том, что отчим кормил работников тухлой солониной.

«Вотчим был воинствующим атеистом и материалистом. Он читал Бокля, Спенсера, Огюста Конта и более всего на свете любил принципиальные споры. Это не мешало ему держать рабочих в полуразвалившейся людской с гнилым полом и таким множеством тараканов, что стены в ней шевелились, и кормить «людей» тухлой солониной» .

Литературоведу-маркисту Л. Р. Когану Толстой рассказывал в 30-ые годы: «Чего только не навидался я тогда в помещичьих гнездах! Вот, например, мой отчим - Бостром очень интересный был человек. Представьте себе, помещик - марксист! Да, да! Марксист! Он был настоящим пугалом для соседей - помещиков, когда с неумолимой логикой доказывал им, что в ближайшее время помещичья Россия взорвется! И у него самого хозяйство развалилось, хоть он и носился постоянно с фантастическими проектами обогащения. А батраки у него жили в грязных бараках. Для них даже отхожего места не было, и вокруг бараков - грязища и невыносимое зловоние. И кормили батраков отвратительно. Я однажды спросил отчима, как может он при марксистских убеждениях так относиться к рабочему люду. А он посмеялся, покровительственно похлопал меня по плечу и сказал:

Эх, студент, студент! Ты еще не понимаешь, что идеи - это одно, а жизнь совсем другое» .

Никаких документальных подтверждений этому нет. Зато известно, что в 1895 году Бостром записал в альбом 12-летнему Алеше строчки собственного сочинения:

Люби трудящийся народ, Ему живется скверно. Но пора! Лелеет он из рода в род Яснее солнца мысль свободы и добра»

Известны также строки из письма Александры Леонтьевны мужу, своему единомышленнику и соратнику, где снова упоминается основоположник марксизма и его роль в жизни семьи:

«Это наше роковое положение помещиков, землевладельцев, которые идеей от своего класса отстали… Это роковое противоречие, а из таких противоречий жизнь состоит. Вот этот классовый вопрос и мучит меня теперь. Надеюсь, что я о нем найду у Маркса что-нибудь или у марксистов “Нового Слова”. Мне страшно жаль, что я не в состоянии была дочитать первую часть Маркса, мне осталось две главы, и я боюсь, что это сделает пробел при чтении 2-го тома… Хотя Маркса нам понимать не трудно, т. к. наше мировоззрение не так-то уж далеко от него стоит, но есть некоторые идеи, которые производят ломку. Или я еще их недостаточно понимаю? Или, может быть, превратно? А в наши годы всякая ломка тяжела...»

Все это осталось бы частным фактом из биографии Александры Леонтьевны, если бы тридцать лет спустя подобную тяжкую ломку не пришлось пережить самому Толстому и его героям и казавшийся нелепым чудачеством в русских степях Маркс не охмурил огромную страну и не взял ее в плен на срок одной человеческой жизни.

Окончание следует

1 Там же. С. 57-58.

2 Там же. С. 17.

3 Там же. С. 18

5 Воспоминания об А. Н. Толстом. М. 1982. С. 71.

6 А. Н. Толстой и Самара. Куйбышев. С. 307.

7 Шумное захолустье. С. 78

8 Там же. С. 79.

9 А. Н. Толстой. Полное собрание сочинений. В 15 тт. Т. 13. С. 414.

10 Цит. по: Письма А. Л. Толстой и А. Н. Толстого - А. А. Бострому из Сызрани. www.lib.syzran.ru/kraeved/Tolstoy

11 Шумное захолустье. С. 147-148.

12 А. Н. Толстой. Новые материалы и исследования. М. 2002. С. 123

13 Толстой и Самара. С. 327.

14 Новые материалы и исследования. С. 122.

15 Толстой и Самара. С. 69-70.

16 Там же. С. 43-44.

17 Толстой и Самара. С. 117.

18 А. Н. Толстой. Соб. Соч. в 10 тт. Т. 1. С.

19 РГАЛИ ф. 2553 - оп. 1 - ед. хр. 500

20 Цит. по Ю. А. Крестинский. С.10

21 Цит. по Письма А. Л. Толстой и А. Н. Толстого - А. А. Бострому из Сызрани.

Глава первая.
Свидетельство о рождении.

Писателя Алексея Николаевича Толстого называли в Советском Союзе «рабоче-крестьянским графом».

Иногда насмешливо, иногда уважительно. Молотов, выступая в 1936 году на VIII Чрезвычайном съезде Советов, говорил: «Товарищи! Передо мной выступал здесь всем известный писатель Алексей Николаевич Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой! А теперь? Теперь он товарищ Толстой, один из лучших и самых популярных писателей земли советской - товарищ А.Н. Толстой. В этом виновата история. Но перемена-то произошла в лучшую сторону. С этим согласны мы вместе с самим А.Н. Толстым».

Рассказывали анекдот о том, как в Детском селе в кабинет к Толстому стучится лакей: «Ваше сиятельство, пора на партсобрание». Анекдот этот примечателен двумя неувязками. Во-первых, Толстой никогда не был членом партии, но народная молва прочно его с ней повязала, во-вторых, что касается «вашего сиятельства», то в эмиграции, да и не только в ней, были люди, в графстве Алексея Николаевича сильно сомневавшиеся, либо просто не принимавшие его аристократический титул всерьез.

«По дороге на вокзал я встретила Алексея Алексеевича Игнатьева, и он, узнав, куда и зачем я еду, зарокотал, грассируя:
- Алешка, хам, он вас не примет, я его знаю! И какой он граф? Он совсем и не граф… - сказал Алексей Алексеевич, так гордившийся своей родословной и с таким недоверием относившийся к родословной других. - Я позвоню ему, езжайте, я прикажу ему вас принять!»

«Прикажу» - так не может обращаться один граф к другому, так только с лакеями, с «людьми» говорят.
Сомневался в графстве Толстого и Бунин:

«Был ли он действительно графом Толстым? Большевики народ хитрый, они дают сведения о его родословной двусмысленно, неопределенно - например, так:

“А.Н. Толстой родился в 1883 году в бывшей Самарской губернии и детство провел в небольшом имении второго мужа его матери, Алексея Бострома, который был образованным человеком и материалистом…”

Тут без хитрости сказано только одно: “родился в 1883 году, в бывшей Самарской губернии…” Но где именно? В имении графа Николая Толстого или Бострома? Об этом ни слова, говорится только о том, где прошло его детство. Кроме того, полным молчанием обходится всегда граф Николай Толстой, так, точно он и не существовал на свете: полная неизвестность, что за человек он был, где жил, чем занимался, виделся ли когда-нибудь хоть раз в жизни с тем, кто весь свой век носил его имя, а от титула отрекся только тогда, когда возвратился из эмиграции в Россию?»

В дневнике своем, уже много позднее после публикации «Третьего Толстого» (и что примечательно, это предпоследняя запись в бунинском дневнике), Бунин высказался по этому поводу и того определеннее: «Вчера Алданов рассказал, что сам Алешка Толстой говорил ему, что он, Толстой, до 16 лет носил фамилию Бострэм, а потом поехал к своему мнимому отцу графу Ник. Толстому и упросил узаконить его - графом Толстым».

Итак, отец, по Алданову, получается мнимый, а с ним и мнимая фамилия, и мнимое графство. Так же категоричны были Роман Гуль и Нина Берберова, прямо утверждавшие, что Толстой - самозванец и на самом деле никакой он не Толстой, но Бостром, а знатную фамилию и титул себе присвоил.

«У графа Николая Толстого были два сына - Александр и Мстислав, - писал Роман Гуль. - В их семье гувернером был некто Бострем, с ним сошлась жена графа и забеременела. Толстой был человек благородный (а может быть, не хотел огласки, скандала) и покрыл любовный грех жены: ребенок родился формально как его сын - Толстой. Но после рождения Алексея Николаевича Толстого его “юридический” отец граф Н. Толстой порвал с женой все отношения. Порвали с ней отношения и сыновья - Александр и Мстислав. Оба они не считали Алексея ни графом, ни Толстым. Так ребенок Алексей Толстой и вырос у матери, в Самарской губернии. Но когда граф Николай Толстой скончался, уже взрослый Алешка как “сын” приехал получить свою часть наследства. И получил. С Мстиславом Толстым я встречался на юге Франции у своих знакомых Каминка, они были соседями по фермам недалеко от города Монтобана.

Только после рассказа М.Н. Толстого мне стала понятна суть той “биографии ” Алексея Толстого, которую он, по настоянию Ященки, дал в “Новую русскую книгу”. В этой “биографии” Толстой не сказал решительно ни одного биографического слова о себе».

А на самом деле - граф или не граф, Толстой или нет, но история появления на свет писателя Алексея Николаевича Толстого и получения им графского титула достойна отдельного романа. Эта история была очень подробно описана литературоведом Ю. К. Оклянским в его насыщенной документами, очень убедительной книге «Шумное захолустье», единственный недостаток которой заключается, пожалуй, лишь в определенной предвзятости по отношению к участникам разыгравшейся в восьмидесятых годах позапрошлого века драмы.

Не претендуя на архивные открытия в этой области и лишь пытаясь расставить в этом почти что неправдоподобном сюжете свои акценты, резюмируем главное: если Алексей Николаевич Толстой был графом и сыном Николая Александровича Толстого, то он не был дитя любви, но дитя ненависти и раздора, и именно это странным образом определило жизнь этого литературного баловня - советского Гаргантюа, эгоистического младенца, каким звал его Горький; национал-большевика, космополита, великого писателя и труженика, что признавал и взыскательный Бунин; гедониста и эпикурейца, сидящего перед заставленным яствами столом, каким его изобразил художник Кончаловский.

Пётр Кончаловский.
Алексей Николаевич Толстой в гостях у художника. Фрагмент.
1941.

Именно это объясняет его творческий и жизненный путь и является золотым ключиком к той двери за нарисованным холстом, где прячется кукольный театр Алексея Толстого со всеми его буратинами, мальвинами, Пьеро, Карабасом-Барабасом, а еще царем Петром, сестрами Дашей и Катей, марсианской девушкой Аэлитой, авантюристами, диктаторами, бандитами, проститутками, коммунистами, похотливыми помещицами, насильниками, сыщиками и ворами. Широк русский человек! В полной мере это относится и к герою этого повествования.

Генеалогия - наука на любителя. В русской истории было так много Толстых, что разобраться, кто из них кому кем приходится и в каких отношениях друг с другом они состоят, может только человек весьма искушенный либо дотошный. Среди предков Толстых, пришедших в XIII веке из Германии и впоследствии получивших свое звучное прозвище от великого князя Василия, был воевода в царствование Ивана Грозного, стольник царицы Натальи Кирилловны, стольник государя Алексея Михайловича, воевода при князе Голицыне. Наконец был Петр Андреевич Толстой, первый в роду граф (звание это дал ему Петр I), дипломат, пленник турецкого султана, основатель Тайной канцелярии, заманивший в Россию царевича Алексея, за что Алексей, по преданию, проклял весь толстовский род.

Сыновья проклятого графа были лишены при Петре II графского титула и сосланы на Соловки, но в царствование Елизаветы вернулись из опалы. Примерно тогда же, в середине XVIII века, разделилась на ветви та часть могучего толстовского древа, что дала русской литературе трех писателей - Льва Николаевича, Алексея Константиновича и Алексея Николаевича.

Илья Ефимович Репин.
Лев Николаевич Толстой в кабинете под сводами.
1891.

Карл Павлович Брюллов.
Портрет поэта и драматурга графа Алексея Константиновича Толстого в юности.
1836.

Не связанные близким родством, они имели различных знатных предков, но что касается третьего Толстого, то в его корнях переплетаются сразу две великие писательские фамилии - Толстой и Тургенев.

Первая - по отцовской линии, вторая - по материнской. Это примечательное совпадение отмечал в письме к Амфитеатрову Горький, вскоре после того, как новый писатель появился на литературном горизонте Серебряного века:
«Обращаю Ваше внимание на графа Алексея Ник. Толстого. Это - юный человек, сын Толстого - губернского предводителя дворянства в Самаре, родственник И. С. Тургенева: хорошая кровь!»

Почти то же самое писал о крови Толстого и Максимилиан Волошин: «Судьбе было угодно соединить в нем имена целого ряда писателей сороковых годов: по отцу он - Толстой; по матери - Тургенев, с какой-то стороны близок не то с Аксаковым, не то с Хомяковым… Одним словом, в нем течет кровь классиков русской прозы, черноземная, щедрая, помещичья кровь».

На самом деле ни в близком, ни в отдаленном родстве с Иваном Сергеевичем Тургеневым Тургеневы Алексея Толстого не состояли, однако родословная у них все равно была очень любопытной. М. Л. Тургенева, тетка Толстого по матери, писала о своем прадеде П. П. Тургеневе: «У Петра Петровича было два сына, женился он в преклонных годах на молодой красавице, дал ей развод, когда узнал, что полюбила другого, заперся в деревне, вел монашеский образ жизни, был масоном, ждал скорого конца света и не хотел покупать земель, хотя рядом продавались очень дешево. Петр Петрович у нас в семье окружен был как бы ореолом святости». Как следует из этого отрывка, то было чисто русское масонство, вроде описанного Писемским в романе «Масоны», да и ожидание скорого конца света - черта сознания, скорее свойственная нашим раскольникам, нежели иностранным вольным каменщикам.

Масоном был и старший брат Петра Петровича Иван, который в 1786 году учредил в Симбирске под председательством симбирского вице-губернатора Голубцова «стуло масонския ложи», имевшее целью «противодействовать вольтерианизму, распространять в отечестве печатно через преподавание в школах просвещение и оказывать помощь ближним».

Неизвестный художник.
Иван Петрович Тургенев.
До 1807 года.

Сыновья Ивана Петровича Николай и Александр сделались декабристами.

Александр Иванович Тургенев.

Но с течением лет масонская струя в тургеневском роду захирела, хотя склонность к отвлеченному умствованию у Тургеневых осталась.

Отец Александры Леонтьевны Тургеневой Леонтий Борисович был военным, служил во флоте, в чине лейтенанта вышел в отставку, женился на дочери генерала от кавалерии А. Ф. Багговута и княжны М. С. Хованской Екатерине Александровне Багговут и поселился в одном из родовых имений Тургеневых Коровине, что в сорока верстах от Симбирска.

Александр Фёдорович Багговут.

Несколько лет он был предводителем уездного дворянства, в 1884 году разорился, служил мировым судьей и последние годы провел у сестры в имении Репьевка. Леонтий Борисович был строгим христианином, почти аскетом, и дочерей cвоих старался воспитывать в соответствии с христианской моралью, хотя и не слишком преуспел.

Александра Леонтьевна с детства любила читать, ее любимым писателем был все тот же И. С. Тургенев, не только из-за совпадения фамилий, но и по родству душ. В 16 лет она написала свою первую повесть «Воля», взяв в качестве темы положение прислуги в старом барском доме, а три года спустя вышла замуж. Не по любви и не по настоянию родни, а из странной смеси девичьего любопытства и чувства долга, по-видимому, понимаемого также весьма книжным образом.
Ее супруг, граф Николай Александрович Толстой, о котором так хотелось поподробнее узнать Бунину, родился 29 ноября 1849 года и был старше ее на 5 лет.

Николай Александрович Толстой.

Он воспитывался в Николаевском кавалерийском училище; в 1868 году был произведен в корнеты и выпущен в лейб-гвардии гусарский полк. Однако военная карьера графа Толстого не задалась: за «буйный» характер он был исключен из полка и лишен права жить в обеих столицах. Толстой переехал в Самарскую губернию, где и встретил Александру Леонтьевну Тургеневу. С его стороны это была несомненная страсть, с ее…

Александра Леонтьевна была очень непростая девушка. Благоразумная мать хотела выдать ее за некоего господина Радлова, но дочка увлеклась Толстым и настояла на своем.

«Я прежде думала о графе с жалостью, потом как о надежде выйти за него замуж и успокоиться, потом, видя его безграничную любовь, я сама его полюбила, - писала она летом 1873 года отцу. - да, папа, называйте меня, как хотите, хоть подлой тварью, как мама называет, но поймите, Христа ради, недаром же у меня бывают минуты, когда я пью уксус и принимаю по пяти порошков морфию зараз».

Как следует из этих строк, и характер у девушки, и отношения в семье были очень напряженными. Вот почему, когда газета «Неделя» писала: «Молодую красавицу барышню увлекла высокая идея гуманности и христианского одухотворения: ее уверили, что ей предстоит достойная миссия обуздать и укротить пылкий нрав графа, что она сможет переродить его и отучить от многих дурных привычек», - то относиться к этому надо с изрядной долей осторожности. Еще неизвестно, чей нрав надо было обуздывать, но в любом случае брак Толстого с Тургеневой представлял собой гремучую смесь.
Последовавшая осенью 1873 года женитьба не изменила характера и привычек самарского аристократа. Пьяные кутежи, дуэльные истории и оргии продолжались. Однажды граф Толстой оскорбил самарского губернатора, был выслан из города и получил разрешение вернуться лишь благодаря заступничеству бабушки Хованской. Молодая жена на первых порах терпела безобразия и рожала графу детей: сначала двух дочерей (одна из них в пятилетнем возрасте умерла), потом двух сыновей, и не переставала заниматься литературным трудом. С годами ее терпение истощилось, и даже дети не могли заставить ее жить с постылым мужем, высмеивающим ее образ мыслей, любимое занятие, не понимавшим и даже не желавшим понять ее возвышенную натуру.

В начале 80-х графиня познакомилась в Самаре с молодым и, как тогда было принято говорить, прогрессивным помещиком Алексеем Аполлоновичем Бостромом (который, вопреки версии Романа Гуля, никогда не был и не мог быть в графском доме гувернером).

Алексей Аполлонович Бостром.

По контрасту с графом Толстым он показался ей светом в окне. Бостром оценил ум и сердце двадцатисемилетней женщины, и ему она отдала свою нерастраченную любовь. Как вспоминала позднее прислуга Толстых, «в доме говорили, что муж не любит стихи, а Бостром любил их». Для русской женщины, а тем более пишущей романы, этого оказалось достаточно.
Каким образом протекал роман графини и ее бедного неродовитого возлюбленного, где и сколь часто им удавалось встречаться, остается неизвестным, но в конце 1881 года Александра Леонтьевна бросила семью и ушла к любовнику, в прямом смысле этого слова променяв дворец на хижину. На беглянку ополчился целый свет, мать ее лежала при смерти, отец осуждал, а муж умолял вернуться. Граф Николай Александрович благородно винил во всем себя, проклинал свою испорченную страстную натуру, обещал исправиться и был готов принять бросившую его, опозорившую имя и титул женщину, и не просто принять, но даже издать ее автобиографический роман «Неугомонное сердце» (размером в 500 страниц и с эпиграфом из Некрасова «Ключи от счастья женского, от нашей вольной волюшки, заброшены, потеряны у Бога самого»).
Не исключено, что последнее обстоятельство стало решающим. Роман, повествующий о выборе между любовью и долгом (главная героиня княгиня Вера Михайловна Медведевская любит прогрессивного журналиста Исленева, но долг оказывается сильнее, и со своим мужем князем Прозоровым она уезжает работать учительницей в народной школе), был издан на деньги графа и изничтожен отделом критики журнала «Отечественные записки». Молодая писательница вернулась к мужу, но с тем условием, что жить как супруги они не будут. Граф увез ее в Петербург, подальше от безродного Бострома, однако выполнить требование о раздельном проживании было выше его сил:

«Сердце сжимается, холодеет кровь в жилах, я люблю тебя, безумно люблю, как никто никогда не может тебя любить! - писал он ей. - Ты все для меня: жизнь, помысел, религия… Люблю безумно, люблю всеми силами изболевшегося, исстрадавшегося сердца. Прошу у тебя, с верою в тебя, прошу милосердия и полного прощения; прошу дозволить служить тебе, любить тебя, стремиться к твоему благополучию и спокойствию. Саша, милая, тронься воплем тебе одной навеки принадлежащего сердца! Прости меня, возвысь меня, допусти до себя».

«Я полюбила тебя, во-первых, и главное потому, что во мне была жажда истинной, цельной любви, и я надеялась встретить ее в тебе, - отвечала она ему, - не встречая в тебе ответа, а напротив, одно надругание над этим чувством, я ожесточилась и возмущенная гордость, заставив замолчать сердце, дала возможность разобрать шаткие основы любви.

Я поняла, что любила не потому, что человек подходил мне, а потому только, что мне хотелось любить. Я обратилась к жизни сознания, к жизни умственной…»

Последнее прямо касается ее возлюбленного, и о своем чувстве к нему Александра Леонтьевна, будучи женщиной совершенно прямой, писала мужу:

«Вырвать его невозможно, заглушить его - так же, как невозможно вырезать из живого человека сердце».

Она обещала мужу «теплый угол в семье и… уважение и всегда дружеское участие и совет», а за это дала слово, что откажется от встреч с Бостромом. Но ее наивные планы оказались вдребезги разбиты. Граф Николай Александрович повел себя совсем не так, как масон П.П. Тургенев, отпустивший молодую жену, и жизнь закрутила сюжет, за который возьмется не всякий романист.

3 февраля 1882 года Александра Леонтьевна признавалась Бострому: «Жизнь непрерывно ставит неразрешимые вопросы. Бедные дети! Опять разрывать их на части. Опять выбор между тобой и ими… Алеша, я теряюсь. Что делать, что делать… Я была убеждена, что не буду женой своего мужа, а при таком положении, какое ему дело до моих отношений, до моей совести. Я страшно ошиблась… Ясно я вижу намерения мужа - опять овладеть мной, опять сделать меня вполне своей женой».
Ю. Оклянский сравнивает историю жизни Александры Леонтьевны с судьбой Анны Карениной. Отчасти это справедливо, но с точки зрения последовавших далее событий более яркой и точной выглядела бы параллель с романом Голсуорси «Сага о Форсайтах».

В конце марта, когда граф Николай Александрович приехал к жене после разлуки, произошло то, о чем у Голсуорси говорится: «Сомс - отвергнутый, нелюбимый муж - восстановил свои права на жену путем величайшего, наивысшего акта собственности». И подобно тому, как Ирэн бросилась к своему любовнику архитектору Босини и свела его с ума рассказом о том, что произошло между нею и мужем, Александра Леонтьевна написала Бострому отчаянное письмо:

«Я жалка и ничтожна, добей меня, Алеша. Когда он приехал и после ненавистных ласок я надела на себя его подарок и смотрела на свое оскверненное тело и не имела сил ни заплакать, ни засмеяться над собой, как ты думаешь, что происходило в моей душе. Какая горечь и унижение; я чувствовала себя женщиной, не смеющей отказать в ласках и благоволении. Я считала себя опозоренной, недостойной твоей любви, Алеша, в эту минуту, приди ты, я не коснулась бы твоей руки.

Жалкая презренная раба! Алеша, если эта раба не вынесет позора… если она уйдет к тому, с кем она чувствует себя не рабой, а свободным человеком, если она для этого забудет долг и детей, неужели в нее кинут камнем? Кинут, знаю я это, знаю.
Что может хорошего сделать для детей мать-раба, униженная и придавленная?»

А что испытывал граф?

«Сомс упорно ел, но временами его охватывало такое ощущение, точно кусок становился ему поперек горла. Правильно ли он сделал, что поддался прошлой ночью чувству нестерпимого голода и сломил сопротивление, которое уже так давно оказывала ему эта женщина, бывшая его законной женой, спутницей жизни?

Его преследовало воспоминание об этом лице, о том, как он старался оторвать от него ее руки, успокоить ее, о страшных сдавленных рыданиях, каких ему никогда не приходилось слышать, - они и сейчас стояли у него в ушах; преследовало непривычное, нестерпимое чувство раскаяния и стыда, охватившее его в ту минуту, когда он остановился, глядя на нее при свете одинокой свечи, прежде чем молча и тихо выйти из спальни.

И, совершив такой поступок, он теперь сам ему удивлялся».

Два месяца спустя после той ночи графиня Толстая ушла от мужа. На этот раз бесповоротно. Однако судьбе и этого было мало. Она была беременна… И вероятно, это тот самый редкий случай, когда можно с достоверностью утверждать не только, как и когда был рожден будущий классик советской литературы, но и при каких обстоятельствах зачат.

Позднее недоброжелатели Алексея Толстого утверждали, что не графиня ушла из дома, а граф выгнал ее, после того как она прижила с любовником плод. Но версия эта плохо стыкуется с фактами.

Письмо Александры Леонтьевны Бострому об - если называть вещи своими именами - изнасиловании ее мужем датировано 3 апреля 1882 года. Алексей Николаевич Толстой родился 29 декабря.

Но, пожалуй, самым кричащим и пронзительным документом во всей этой истории, окончательно ставящим точки над i, стало письмо Александры Леонтьевны Бострому, датированное 20 апреля того же года и поражающее своим стилем и откровенностью.

«Первое и главное, что я почти уверена, что беременна от него. Какое-то дикое отчаяние, ропот на кого-то овладел мной, когда я в этом убедилась. Во мне первую минуту явилось желание убить себя… Желать так страстно ребенка от тебя и получить ребенка от человека, которого я ненавижу (…) Но грозный вопрос о том, как быть, не теряет своей силы. Понимаешь, что теперь все от тебя зависит. Скажешь ты, что не будешь любить его ребенка, что этот ребенок не будет нашим ребенком, что мы не позабудем, что не мы его сделали (все от тебя зависит, я буду чувствовать как ты: полюбишь ты этого ребенка, и я его полюблю, не будешь ты его любить, и я не буду, пойми, что материнский инстинкт слабее моей к тебе любви), и я должна буду остаться, может быть, даже несколько более, чем на год, как знать».

Бостром принял и ее, и сына, - Алексей Толстой был действительно графской крови (хотя и писала его мать, что почти уверена в отцовстве графа), да и норова графского, и привычек, - но рассказывать об этом Бунину?!

Эту тайну он мог хранить глубоко-глубоко в сердце и, хотя многие факты из истории толстовско-тургеневского семейства отразились в его прозе, этот самый яркий и драматичный сюжет «саги о Толстых» не прозвучал нигде. Вот почему удивлялся его высокий собрат: «Сам он за все годы нашего с ним приятельства и при той откровенности, которую он так часто проявлял по отношению ко мне, тоже никогда, ни единым звуком не обмолвился о графе Николае Толстом…»
Сам же граф долгое время был в неведении. Александра Леонтьевна скрывала от него факт беременности, боясь, что еще не родившийся ребенок будет отнят от нее так же, как были отняты старшие дети. А Николай Александрович забрасывал ее письмами, умолял вернуться и угрожал убить Бострома. Но она была непреклонна:

«Целую зиму боролась я, стараясь сжиться вдали от любимого человека с семьей, с вами. Это оказалось выше моих сил. Если бы я нашла какую-нибудь возможность создать себе жизнь отдельно от него, я бы уцепилась за эту возможность. Но ее не было. Все умерло для меня в семье, в целом мире, дети умерли для меня. Я не стыжусь говорить это, потому что это правда, которая, однако, многим может показаться чудовищной… Я ушла второй раз из семьи, чтобы никогда, никогда в нее больше не возвращаться… Я на все готова и ничего не боюсь. Даже вашей пули в его сердце я не боюсь. Я много, много думала об этой пуле и успокоилась лишь тогда, когда сознала в себе решимость покончить с собой в ту минуту когда увижу его мертвое лицо. На это я способна. Жизнь вместе и смерть вместе. Что бы то ни было, но вместе. Гонения, бедность, людская клевета, презрение, все, все только вместе. Вы видите что я ничего, ничего не боюсь, потому что я не боюсь самого страшного - смерти…»

Ее опять пытались остановить. Николай Александрович отправил детей к ее родителям, и отец графини Толстой писал: «Лили (восьмилетняя дочка Александры Леонтьевны. - А.В.) окончательно сразила бабушку и уложила ее в постель таким вопросом: «Бабушка, скажи, не мучай меня, где мама? Верно, она умерла, что о ней никто ничего не говорит».

«Вы будете бранить и проклинать меня, опять умоляю вас не проклинать меня перед детьми, - писала Александра Леонтьевна свекрови. - Это говорю не ради меня, а ради них. Для них это будет вред непоправимый. Скажите, что я уехала куда-нибудь, а потом со временем, что я умерла. Действительно, я умерла для них…»

Вообще в той истории о смерти говорили все: бабушки, дедушки, жена, дети, любовник, муж. Николай Александрович Толстой, исчерпав все средства, объявил о том, что покончит жизнь самоубийством, и даже написал завещание, которое уцелело до наших дней и являет собой замечательный документ любви, ненависти, ревности, великодушия, мести- того клубка чувств, что обитает в каждом человеческом сердце, а в сердце толстовского рода кровоточит:

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Пишу я эту мою последнюю волю в твердом уме и памяти. В смерти моей не виню никого, прощаю врагам моим, всем сделавшим мне то зло, которое довело меня до смерти. Имение мое, все движимое и недвижимое, родовое и благоприобретенное, завещаю пожизненно жене моей, графине А. Л. Толстой, с тем, однако, условием, чтобы она не выходила замуж за человека, который убил ее мужа, покрыл позором всю семью, отнял у детей мать, надругался над ней и лишил ее всего, чего только может лишиться женщина. Зовут этого человека А. А. Бостром. Детям своим завещаю всегда чтить, любить, покоить свою мать, помнить, что я любил ее выше всего на свете, боготворил ее, до святости любил ее. Я много виноват перед ней, я виноват один во всех несчастьях нашей семьи. Прошу детей, всей жизнью своей, любовью и попечением, загладить если возможно, вины их отца перед матерью.

Жену мою умоляю исполнить мою последнюю просьбу, разорвать всякие отношения с Бостромом, вернуться к детям и, если Богу угодно будет послать ей честного и порядочного человека, то благословляю ее брак с ним. Прошу жену простить меня, от всей души простить мои грехи перед ней, клянусь, что все дурное, что я делал, - я делал неумышленно; вина моя в том, что я не умел отличать добра от зла. Поздно пришло полное раскаяние… Прощайте, милая Саша, милые дети, вспоминайте когда-нибудь отца и мужа, который много любил и умер от этой любви…»

Но все это были пустые угрозы и определенная театральность, которая вместе с буйством чувств передалась его младшему сыну и расцвела в его сердце еще более пышным букетом.

Во второй половине мая 1882 года Александра Леонтьевна Толстая уехала к Бострому в Николаевск. В письме к мужу она написала: «Детей я Вам оставила потому, что я слишком бедна, чтоб их воспитывать, а Вы богаты».

Но на этом дело не закончилось. Графа Толстого не могло остановить, казалось, ничто, и тут он повел себя в точности, как русский Сомс. В августе того же 1882 года, в поезде, шедшем из Самары, граф Толстой случайно встретил (или выследил) бывшую жену и ее любовника, и в ход пошло оружие. Бостром был ранен, и дело передано в суд, который наделал много шуму не только на берегах Волги, но и докатился до Невы. На суде граф показал, как он, узнав о том, что графиня едет 2 классом, пригласил ее в первый. Бострома в этот момент в купе не было, но когда он вернулся, Николай Александрович заметил ему, что «это верх наглости с его стороны входить, когда я тут».

По показаниям графа, Бостром бросился на него и стал кусать его левую руку.

«Защищаясь, я дал Бострому две пощечины и вынул из кармана револьвер, который всегда и везде носил с собой, с целью напугать Бострома и заставить его уйти, а никак не стрелять в него…»

Графиня Толстая, будучи на шестом месяце беременности, своим телом пыталась сохранить любовника от разъяренного мужа.

«Графский титул Толстого дал ему полную возможность издеваться над ними в поезде. И железнодорожные служащие, и жандармы вместо ареста помогали графу проделывать всевозможные вещи с потерпевшим и графиней. Так, он несколько раз врывался к ним в купе и дерзко требовал, чтобы графиня оставила Бострома и уехала с ним; в последний раз его сопровождал даже начальник станции. Такое беспомощное положение вынудило свидетеля дать телеграмму прокурору о заарестовывании графа, так как другого средства избавиться от преследования графа не было».

Суд над Толстым состоялся зимой 1883 года, когда последний сын графа уже появился на свет, и примечательно, что за неделю до его рождения Александра Леонтьевна заявила протоиерею самарской церкви, приехавшему мирить ее с мужем, что не желает оставаться с ним в супружестве, и сказала, что отец ребенка - Бостром. Тем не менее несколько дней спустя в метрической книге Предтеченской церкви города Николаевска появилась запись:

«1882 года Декабря 29 дня рожден. Генваря 12 дня 1883 года крещен Алексей; родители его: Гвардии поручик, граф Николай Александров Толстой и законная его жена Александра Леонтьевна, оба православные».

Мать не хотела, чтобы ее сын был незаконнорожденным, но отношения между родителями младенца дошли до такой степени отчуждения, что примирение было невозможным, и полгода спустя церковные власти дали супругам развод. Определение епархиального начальства от 19 сентября 1883 года гласило:

«1. Брак поручика Николая Александровича Толстого с девицею Александрой Леонтьевной, дочерью действительного статского советника Леонтия Тургенева, совершенный 5 октября 1873 года, расторгнуть, дозволив ему, графу Николаю Александровичу Толстому вступить, если пожелает, в новое (второе) законное супружество с беспрепятственным к тому лицом.

2. Александру Леонтьевну, графиню Толстую, урожденную Тургеневу, на основании 256 статьи Устава Духовной Консистории, оставить во всегдашнем безбрачии».

После этого граф Толстой оставил все попытки вернуть жену, и ее имя было окружено в семье ненавистью и презрением. Вторая жена Алексея Николаевича Толстого художница Софья Дымшиц, у которой в ходе ее романа с Толстым также возникли большие проблемы с разводом и стремлением вступить во второй брак, позднее писала в своих воспоминаниях:
«Ненависть старших братьев к матери, привитая им отцом (который впрочем после ухода Александры Леонтьевны очень скоро нашел себе другую жену), была настолько велика, что сын Мстислав, находившийся случайно в больнице, в которой умирала Александра Леонтьевна, отказался выполнить ее предсмертную просьбу - прийти к ней проститься.
Граф Н.А. Толстой добился было и того, что родители Александры Леонтьевны отреклись от нее и в течение нескольких лет отказывались ее принимать».

Вообще, несмотря на тон тогдашних газет, людей, осуждавших графиню и сочувствующих графу, в городе было немало. Татьяна Степановна Калашникова, которая еще девочкой попала в дом Толстого и служила горничной у его второй жены, вспоминала:

«Граф не был жестоким. Никогда никого в доме не обижал… После ухода жены Николай Александрович продал 1000 десятин земли, не стал жить в том доме, где жил с ней, потому что все напоминало ее… Выстроил новый дом, развел сад. Всю жизнь он любил Александру Леонтьевну, а Веру Львовну только уважал…»

(Вера Львовна - вторая жена графа Николая Александровича Толстого, заменившая его детям мать).

«Она была очень строгих правил. Он мог приехать из гостей выпивши, но обычно разувался и в носках потихоньку проходил в свою комнату. Граф ее уважал как приемную мать своих детей, они ее звали “мамой”… Сыновей она держала строго».
И все же, несмотря на строгость Веры Львовны, история второй женитьбы графа Толстого оказалась «не без греха». Изначально это был адюльтер. «Вера Львовна начала встречаться с графом еще при жизни мужа, зная уже, что дни его сочтены. Однажды, когда Городецкий (муж Веры Львовны, он был болен туберкулезом. - А.В.) узнал, что его жена Вера Львовна находится в одной из гостиниц в Симбирске вместе с графом, Городецкий вызвал Николая Александровича на лестничную площадку. Граф стоял спиной к лестнице. Городецкий его внезапно толкнул. Николай Александрович пролетел два лестничных пролета, отшиб себе печень. Почти каждый год ездил лечиться за границу. И в конце концов все-таки умер от рака печени».

Это произошло в 1900 году, когда Алексею Николаевичу было 17 лет и вместе со своей матерью он уже который год вел упорную борьбу за графскую фамилию и титул. Но прежде - о его детстве, хотя лучше всего рассказал о нем он сам.