Краткое содержание путем дорогою щедрин.
В настоящей статье нет возможности рассмотреть все «сказочное» наследие М.Е. Салтыкова-Щедрина. Поэтому анализу и пересказу подвергнутся только наиболее известные "сказочные" сочинения автора произведения «Господа Головлёвы».
Список такой:
- "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" (1869).
- "Дикий помещик" (1869).
- "Премудрый пискарь" (1883).
"Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" (1869)
Сюжет прост: два генерала волшебным образом попали на Сначала они ничего не делали, но потом проголодались, и нужда погнала их на разведку. Генералы обнаружили, что остров богат всякими дарами: овощами, фруктами, зверями. Но, так как они всю жизнь прослужили в конторах и ничего, кроме «прошу зарегистрировать», не знали, то им все равно, есть эти дары или нет. Как вдруг один из генералов предположил: наверное, обязательно где-то на острове валяется мужик под деревом без дела. Их генеральская задача - его найти и заставить работать. Сказано - сделано. Так оно и вышло. Генералы запрягли мужика, словно коня, в работу, и он им охотился, срывал для них фрукты с деревьев. Потом генералы притомились и заставили мужика построить им лодку и отволочь их обратно к Так мужик и сделал, и получил за это «щедрое» вознаграждение, которое с благодарностью принял и отбыл обратно к себе на остров. Таково краткое содержание. Салтыков-Щедрин сказки писал вдохновенные.
Здесь все просто. М.Е. Салтыковым-Щедриным высмеивается необразованность русской элиты того времени. Генералы в сказке непроходимо тупы и беспомощны, но при этом чванливы, высокомерны и совершенно не ценят людей. Образ же «русского мужика», напротив, выписывается Щедриным с особой любовью. Рядовой человек 19 века в изображении автора находчив, смекалист, все умеет и может, но при этом совершенно не гордится собой. Одним словом, идеал человека. Это краткое содержание. Салтыков-Щедрин сказки создавал идейные, даже можно сказать идеологические.
"Дикий помещик" (1869)
У первой и второй сказки, рассматриваемой в настоящей статье, совпадают годы публикации. И это неспроста, потому что их роднит еще и тема. Сюжет этой истории совершенно обычен для Щедрина и оттого абсурден: помещику надоели его мужики, он посчитал, что они портят его воздух и его землю. Барин буквально обезумел на почве собственности и все молился Богу, чтобы тот его избавил от «вонючего» мужика. Крестьянам тоже было не слишком сладко служить у такого странного помещика, и они молили Бога, чтобы он их избавил от такой жизни. Бог пожалел мужиков и стер их с лица помещичьей земли.
Сначала у помещика все шло хорошо, но потом у него стали кончаться запасы еды и воды, и он с каждым днем становился все более диким. Любопытно и то, что первое время к нему приезжали гости и хвалили, когда узнавали, как он лихо избавился от этого ненавистного "запаха мужика" в воздухе. Одна беда: вместе с мужиком пропала из дома вся еда. Нет, мужик не ограбил барина. Просто сам русский аристократ по своей природе ни к чему не приспособлен и ничего не умеет.
Помещик все более дичал, а близлежащая местность все больше приходила в запустение без мужика. Но потом над ней пролетал косяк мужиков и высадил свой десант на эту землю. Снова появились продукты, снова жизнь пошла, как надо.
Помещик к тому времени ушел в леса. За изгнание мужика помещика осуждали даже лесные звери. Такие дела. Закончилось все хорошо. Помещика изловили в лесах, подстригли и даже научили снова пользовался носовым платком, но он все равно скучал по воле. Жизнь в поместье его угнетала теперь. Так можно закончить краткое содержание. Салтыков-Щедрин сказки создавал правдивые и наполненные моральным смыслом.
Оно практически совпадает с предыдущей сказкой о двух генералах. Единственное, что представляется любопытным, — это тоска помещика по воле, по лесам. Видимо, по мнению автора произведения, помещики сами бессознательно страдали от утраты смысла жизни.
"Премудрый пискарь" (1883)
Пискарь рассказывает свою историю. Его родители прожили долгую жизнь и умерли своей смертью (большая редкость среди маленьких рыбок). А все потому, что были очень осторожны. Отец героя рассказывал много раз ему историю, как он чуть не попал в уху, и спасло его только чудо. Под влиянием этих рассказов наш пискарь вырывает себе где-то норку и все время там прячется из расчета «как бы чего ни вышло». Выбирается только по ночам, когда меньше всего вероятность быть съеденным. Так и живет. Пока не становится старым и не умирает, скорее всего, своей смертью. Это краткое содержание.
Салтыков-Щедрин: сказки. Идейное содержание
Последняя сказка в нашем списке значительно богаче по своему идейному содержанию, чем две предыдущие. Это уже даже и не сказка, а философская притча с экзистенциальным содержанием. Правда, ее можно прочесть не только экзистенциально, но и психоаналитически.
Психоаналитическая версия. Пискаря до смерти напугало чудесное спасение отца от кипящего котла. И эта травмирующая ситуация бросила тень на всю его последующую жизнь. Можно сказать, что пискарь изживал не свой страх, и его была прочерчена чужой, родительской фобией.
Экзистенциальная версия. Начнем с того, что слово «премудрый» употребляется Щедриным в прямо противоположном смысле. Вся стратегия жизни пискаря учит тому, как жить нельзя. Он спрятался от жизни, не следовал своему пути и предназначению, поэтому прожил хоть и долго, но бессодержательно.
Общий недостаток школьной программы
Когда писатель становится классиком, то его сразу начинают изучать в школах. Он вливается в школьную программу. А это значит, изучаются в школе и те, что написал Салтыков-Щедрин, сказки (содержание краткое чаще всего избирают для прочтения современные школьники). И это само по себе неплохо, но такой подход упрощает автора и делает его сочинителем двух-трех произведений. К тому же он создает стандартное и шаблонное человеческое мышление. А схемы обычно не располагают к развитию способности мыслить творчески. Чему в идеале должна учить школа.
Как этого избежать? Очень просто: после прочтения настоящей статьи и ознакомления с темой «Салтыков-Щедрин. Сказки. Краткое изложение сюжетного и идейного содержания» нужно в обязательном порядке прочесть как можно больше его произведений, которые находятся вне школьной программы.
Произведение основано на разговоре автора с мальчиком Ваней. Это произведение о жизни простого народа. Автор рассказывает мальчику Ване все сложности и трудности жизни обычных крестьян. Также в этом произведении рассказывается о том, кто на самом деле построил железную дорогу, и как в последствии всё переврали. Обычные мужики вносят в развитие страны намного больше труда, чем все вышестоящие люди. Именно это и рассказано в поэме.
Это произведение учит читателя почитать труд простых людей. Автор хочет чтобы люди помнили то, как мы все получаем обычные блага для нашей жизни. Сколько труда и усилий в это вкладывают обычные люди. Также автор призывает нас не оставаться равнодушными к тому, как графы эксплуатируют труд обычных людей. И что каждый из нас может приложить усилия к усовершенствованию жизни в нашей стране.
Произведение начинает с саркастической нотки. Маленький мальчик Ваня спрашивает у своего попутчика генерала, кто строил железную дорогу. А генерал ему отвечает, что всё это сделал граф Клейнмихель. После этого взору читателя предоставляется пейзаж русской осени. Автор, погружённый в свои размышления, любуется красотами русской природы и наслаждается свежим воздухом.
Далее рассказчик, который услышал, что генерал ответил мальчику, говорит, что тот бессовестно врёт. А от детей нельзя скрывать правду. После чего автор начинает свой рассказ о строительстве железной дороги. Автор говорит Ване, что один человек никак бы не смог построить такой длинный железный путь. На самом деле постройку железной дороги осуществляли крестьяне, которых согнали туда посредством голода. Условия труда этих людей были ужасными, поэтому многие из них гибли и приобретали огромное количество хронических заболеваний.
Мальчик размышляет о том, как происходило строительство. Перед его глазами предстают ужасные картины о том, как людей били, как им приходилось голодать, жить в землянках и даже умирать. А теперь все просто пользуются их трудом и никогда о них не вспоминают. Мальчика возмущает эта несправедливость. Автор говорит мальчику, что жалеть этих крестьян не нужно. народ ради добывания себе средств для существования готов на всё, даже на самый каторжный труд. Автор уверен, что всех тех людей нужно просто помнить и безгранично уважать. А народ всегда справиться со всеми невзгодами и сможет проложить себе путь в счастливую жизнь.
Мальчик уснул, и увидел сон. Во сне ему приснились все крестьяне, которые строили железную дорогу и то, как жестоко с ними обращались. После этого мальчик рассказал свой сон отцу. Отец начал говорить ему, что все те мужики были ни на что негодными пьяницами, и что такая судьба как раз для них. Что глупые люди больше ни на что и не способны. Отец мальчик очень серьёзно попросил автора больше не рассказывать ребёнку таких ужасов. И вот тогда автор решил продолжить свой рассказ. Тогда он рассказал, что после того, как крестьяне добросовестно выполнили свою работу им ничего не заплатили. Так ещё и решили повесить на них незримые долги. Но в скором времени долг им простили, а оплату сделали всего лишь бочкой вина. На этом и заканчивается всё произведение.
Автор постарался передать мальчику всю боль и горечь, которую чувствовали крестьяне в процессе стройки железной дороги. Мальчик всё понял и теперь будет помнить, и чтить их труд, именно к этому автор и призывает всех остальных читателей. Ну а отец мальчика, тот самый генерал, является одним из тех, кто бессовестно эксплуатирует адский людской труд и не имеет ни капли чести и совести. У автора очень хорошо получилось передать всю атмосферу того временного периода, поэтому обязательно стоит прочитать это произведение в оригинале.
Картинка или рисунок Железная дорога
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Чапаев Фурманов
В произведении показана жизнь и трагическая гибель красного комиссара Василия Чапаева. Роман начинается с событий, которые происходят в 1919 году на Иваново-Вознесенском вокзале,
- Краткое содержание Сны Веры Павловны в романе Чернышевского Что делать?
1-й сон Приснился Вере Павловне странный сон. Будто заперта она в подземелье, а потом раз, и на воздухе оказалась в полях колосистых. Затем смотрит: больна она – а потом, раз, и выздоровела
- Краткое содержание Дойл Союз Рыжих
К мистеру Шерлоку Холмсу обращается за помощью мистер Джабез Уилсон, обладатель ярко – рыжей шевелюры. Он приносит с собой газету двухмесячной давности со странным объявлением о приёме на работу человека с рыжими волосами
- Краткое содержание Как я ловил человечков Житкова
Один мальчик жил вместе с бабушкой. У нее в доме на полке стоял пароходик совсем как настоящий, с желтой трубой и мачтами, от которых к бортикам шли белоснежные миниатюрные лестницы
- Краткое содержание Платонов Усомнившийся Макар
Главный герой произведения Макар Ганушкин. Ему противопоставлен другой герой по имени Лев Чумовой. Первый из них очень талантлив, имеет золотые руки, но не силен в уме, а другой самый умный среди жителей села, но ничего не умеет делать.
(Разговор)
Шли путем-дорогою два мужика: Иван Бодров да Федор Голубкин. Оба были
односельчане и соседи по дворам, оба только что в весенний мясоед женились.
С апреля месяца жили они в Москве в каменщиках и теперь выпросились у
хозяина в побывку домой на сенокосное время. Предстояло пройти от железной
дороги верст сорок в сторону, а этакую махину, пожалуй, и привычный мужик в
одни сутки не оплетет.
Шли они не торопко, не надрываясь. Вышли ранним утром, а теперь солнце
уж высоко стояло. Они отошли всего верст пятнадцать, как ноги уж
потребовали отдыха, тем больше что день выдался знойный, душный. Но,
высматривая по сторонам, не встретится ли стога сена, под которым можно
было бы поесть и соснуть, они оживленно между собой разговаривали.
Ты что домой, Иван, несешь? - спросил Федор.
Да три пятишницы хозяин до расчета дал. Одну-то, признаться, в
Москве еще на мелочи истратил, а две домой несу.
И я тоже. Да только куда с двумя пятишницами повернешься?
Тут и в пир и в мир, а отец велел сказать, что какая-то старая
недоимка нашлась, так понуждают. Пожалуй, и все туда уйдет.
А у нас и хлеба-то до нового не хватит. Пришел сенокос, руки-то
целый день намахаешь, так поневоле есть запро-сншь. Ничего-то у нас нет, ни
хлеба, ни соли, а тоже людьми считаемся. Говорят: вы каменщики, в Москве
работаете, у вас должны деньги значиться... А сколько их и по осени-то
принесешь!
Худо наше крестьянское житье! Нет хуже.
Чего еще!
Путники вздохнули и несколько минут шли молча.
Что-то теперь наши делают? - опять начал Федор.
Что делают! Чай, навоз вывезли, пашут... и пашут, и боронят, и сеют;
круглое лето около земли ходят, а все хлеба нет. Сряду три года - то
вымокнет, то сухмень высушит, то градом побьет... Как-то нынче господь
совершит!
А у меня, брат, и еще горе. К Дуньке волостной старшина увязался; не
дает бабе проходу, да и вся недолга. Свах с подарками засылает; одну
батюшко вожжами поучил, так его же на три дня в холодную засадили.
И ничего не поделаешь! Помнишь, как летось Прохорова Матренка
задавилась? Тоже старшина... Терпела-терпела да и в петлю...
Нам худо, а бабам нашим еще того хуже. Мы, по крайности, в Москву
сходим, на свет поглядим, а баба - куда она пойдет? Словно к тюрьме
прикованная. Ноги и руки за лето иссекутся; лицо, словно голенище, черное
сделается, и на человека-то не похоже. И всякий-то норовит ее обидеть да
обозвать...
Давай-ка, Федя, песню с горя споем!
Стали петь песню, но с горя и с устатку как-то не пелось.
А что, Иван, я хотел тебя спросить: где Правда находится? - молвил
И я тоже не однова спрашивал у людей: где, мол, Правда, где ее
отыскать? А мне один молодой барин в Москве сказал, будто она на дне
колодца сидит спрятана.
Ишь ведь! Кабы так, давно бы наши бабы ее оттоле бадьями вытащили, -
пошутил Федор.
Известно, посмеялся надо мной барчук. Им что! Они и без Правды
проживут. А нам Неправда-то оскомину набила.
Старики сказывают, что дедушко Еремей еще при старом барине все
Правды искал; да Правда-то, вишь, изувечила его.
Прежде многие Правду разыскивали; тяжельше, стало быть, жить было,
да и сердце у стариков болело. Одна барщина сколько народу сгубила. В поле
Смерть, дома - смерть, везде... Придет крестьянин о празднике в церковь,
а там на всех стенах Правда написана, только со стены-то ее не снимешь.
Это правда твоя, что не снимешь. Что крестьянин? Он и видит, да глаз
неймет. Темные мы люди, бессчастные; вздохнешь да поплачешь: господи,
помилуй! - только и всего. И молиться-то мы не умеем.
Прежде ходоки такие были, за мир стояли. Соберется, бывало, ходок,
крадучись, в Петербург, а его оттоле по этапу...
Все-таки прежде хоть насчет Правды лучше было. И старики детям
наказывали: одолела нас Неправда, надо Правды искать. Батюшко сказывал:
такое сердце у дедушки Еремея было - так и рвется за мир постоять! И теперь
он на печи изувеченный лежит; в чем душа, а все об Правде твердит! Только
нынче его уж не слушают.
То-то что легче, говорят, стало - оттого и Еремея не слушают. Кому
нынче Правда нужна? И на сходке и в кабаке - везде нонче легость...
Прежде господа рвали душу, теперь - мироеды да кабатчики. Во всякой
деревне мироед завелся: рвет христианские души, да и шабаш.
Возьмем хоть бы Василия Игнатьева - какие он себе хоромы на
христианскую кровь взбодрил. Крышу-то красную за версту видно; обок лавка,
а он стоит в дверях да брюхо об косяк чешет.
И все к нему с почтением. Старшина приедет - с ним вместе
бражничает, долги его прежде казенных податей собирает; становой приедет -
тоже у него становится. У него и щи с убоиной, и водка. Летось молодой
барин из Питера приезжал - сейчас: попросите ко мне Василия Игнатьича!..
"Ну что, Василий Игнатьич, всё ли подобру-поздорову? хорошо ли торгуете?
Чайку вместе попьемте... вы, дескать, настоящий добрый русский крестьянин!
печетесь о себе, другим пример показываете... И ежели, мол, вам что нужно,
так пишите ко мне в Петербург".
Одворнцу выкупил, да надел на семь душ! Совсем из мира увольнялся,
сам барин.
А теперь мир ему в ноги кланяется, как придет время подати вносить.
Миром ему и сенокос убирают и хлеб жнут...
Вот так легость! Нет, ты скажи, где же Правду искать?
У бога она, должно быть. Бог ее на небо взял и не пущает.
Опять смолкли спутники, опять завздыхали. Но Федор верил, что не может
этого статься, чтобы Правды не было на свете, и ему не по нраву было, что
товарищ его относится к этой вере так легко.
Нет, я попробую, - сказал он. - Я как приду, так сейчас же к дедушке
Еремею схожу. Все у него выспрошу, как он Правду разыскивал.
А он тебе расскажет, как его в части секли, как по этапу гнали, да в
Сибирь совсем было собрали, только барин вдруг спохватился: определить
Еремея лесным сторожем! И сторожил он барские леса до самой воли, жил в
трущобе, и никого не велено было пускать к нему. Нет уж, лучше ты этого
дела не замай!
Никак этого сделать нельзя. Возьми хоть Дуньку: как я приду, сейчас
она мне все расскажет... Что ж я столбом, что ли, перед ней стоять буду?
Нет, тут и до смертного случая недалёко. Я ему кишки, псу несытому, выпущу!
Ишь ведь! Все говорил об Правде, а теперь на кишки своротил. Разве
это Правда? знаешь ли ты, что за такую Правду с тобой сделают?
И пущай делают. По-твоему, значит, так и оставить. Приходите, мол,
Егор Петрович: моя Дунька завсегда... Нет, это надо оставить! Сыщу я
Правду, сыщу!
Ах ты, жарынь какая! - молвил Иван, чтобы переменить разговор. -
Скоро, поди, столб будет, а там деревнюшка. Туда, что ли, полдничать пойдем
или в поле отдохнем?
Но Федор не мог уж угомониться и все бормотал:
Сыщу я Правду, сыщу!
А я так думаю, что ничего ты не сыщешь, потому что нет Правды для
нас; время, вишь, не наступило! - сказал Иван. - Ты лучше подумай, на какие
деньги хлеба искупить, чтоб до нового есть было что.
К тому же Василию Игнатьеву пойдем, в ноги поклонимся! - угрюмо
ответил Федор.
И то придется; да десятину сенокоса ему за подо-жданье уберем!
Батюшко, пожалуй, скажет: чем на платки жене да на кушаки третью пятишницу
тратить, лучше бы на хлеб ее сберег.
Терпим и холод и голод, каждый год все ждем: авось будет лучше...
доколе же? Ин и в самом деле Правды на свете нет! так только, попусту, люди
болтают: "Правда, Правда...", а где она?!
Намеднись начетчик один в Москве говорил мне: "Правда - у нас в
сердцах; живите по правде - и вам и ьсем хорошо будет".
Сыт, должно быть, этот начетчик, оттого и мелет.
А может, и господа набаловали. Простой, дескать, мужик, а какие речи
говорит! Ему-то хорошо, так он и забыл, что другим больно.
В это время навстречу путникам мелькнул полусгнивший верстовой столб,
Что ж, в поле отдохнем? - спросил Иван. - Вон и стожок близко.
Известно, в поле, а то где ж? в деревне, что ли, харчиться?
Товарищи свернули с дороги и сели под тенью старого, накренившегося
Есть же люди, - заметил Иван, снимая лапти, - у которых еще старое
сено осталось. У нас и солому-то с крыш по весне коровы приели.
Начали полдничать; добыли воды да хлеб из мешков вынули - вот и еда
готова. Потом вытащили из стога по охапке сена и улеглись.
Смотри, Федя, - молвил Иван, укладываясь и позевывая, - во все
стороны сколько простору! Всем место есть, а нам...
Путём-дорогою
(Разговор)
Шли путем-дорогою два мужика: Иван Бодров да Федор Голубкин. Оба были односельчане и соседи по дворам, оба только что в весенний мясоед женились. С апреля месяца жили они в Москве в каменщиках и теперь выпросились у хозяина в побывку домой на сенокосное время. Предстояло пройти от железной дороги верст сорок в сторону, а этакую махину, пожалуй, и привычный мужик в одни сутки не оплетет.
Шли они не торопко, не надрываясь. Вышли ранним утром, а теперь солнце уж высоко стояло. Они отошли всего верст пятнадцать, как ноги уж потребовали отдыха, тем больше что день выдался знойный, душный. Но, высматривая по сторонам, не встретится ли стога сена, под которым можно было бы поесть и соснуть, они оживленно между собой разговаривали.
— Ты что домой, Иван, несешь? — спросил Федор.
— Да три пятишницы хозяин до расчета дал. Одну-то, признаться, в Москве еще на мелочи истратил, а две домой несу.
— И я тоже. Да только куда с двумя пятишницами повернешься?
— Тут и в пир и в мир, а отец велел сказать, что какая-то старая недоимка нашлась, так понуждают. Пожалуй, и все туда уйдет.
— А у нас и хлеба-то до нового не хватит. Пришел сенокос, руки-то целый день намахаешь, так поневоле есть запросишь. Ничего-то у нас нет, ни хлеба, ни соли, а тоже людьми считаемся. Говорят: вы каменщики, в Москве работаете, у вас должны деньги значиться… А сколько их и по осени-то принесешь!
— Худо наше крестьянское житье! Нет хуже.
— Чего еще!
Путники вздохнули и несколько минут шли молча.
— Что-то теперь наши делают? — опять начал Федор.
— Что делают! Чай, навоз вывезли, пашут… и пашут, и боронят, и сеют; круглое лето около земли ходят, а все хлеба нет. Сряду три года — то вымокнет, то сухмень высушит, то градом побьет… Как-то нынче господь совершит!
— А у меня, брат, и еще горе. К Дуньке волостной старшина увязался; не дает бабе проходу, да и вся недолга. Свах с подарками засылает; одну батюшко вожжами поучил, так его же на три дня в холодную засадили.
— И ничего не поделаешь! Помнишь, как летось Прохорова Матренка задавилась? Тоже старшина… Терпела-терпела да и в петлю…
— Нам худо, а бабам нашим еще того хуже. Мы, по крайности, в Москву сходим, на свет поглядим, а баба — куда она пойдет? Словно к тюрьме прикованная. Ноги и руки за лето иссекутся; лицо, словно голенище, черное сделается, и на человека-то не похоже. И всякий-то норовит ее обидеть да обозвать…
— Давай-ка, Федя, песню с горя споем!
Стали петь песню, но с горя и с устатку как-то не пелось.
— А что, Иван, я хотел тебя спросить: где Правда находится? — молвил Федор.
— И я тоже не однова спрашивал у людей: где, мол, Правда, где ее отыскать? А мне один молодой барин в Москве сказал, будто она на дне колодца сидит спрятана.
— Ишь ведь! Кабы так, давно бы наши бабы ее оттоле бадьями вытащили, — пошутил Федор.
— Известно, посмеялся надо мной барчук. Им что! Они и без Правды проживут. А нам Неправда-то оскомину набила.
— Старики сказывают, что дедушко Еремей еще при старом барине все Правды искал; да Правда-то, вишь, изувечила его.
— Прежде многие Правду разыскивали; тяжельше, стало быть, жить было, да и сердце у стариков болело. Одна барщина сколько народу сгубила. В поле — смерть, дома — смерть, везде… Придет крестьянин о празднике в церковь, а там на всех стенах Правда написана, только со стены-то ее не снимешь.
— Это правда твоя, что не снимешь. Что крестьянин? Он и видит, да глаз неймет. Темные мы люди, бессчастные; вздохнешь да поплачешь: господи, помилуй! — только и всего. И молиться-то мы не умеем.
— Прежде ходоки такие были, за мир стояли. Соберется, бывало, ходок, крадучись, в Петербург, а его оттоле по этапу…
— Все-таки прежде хоть насчет Правды лучше было. И старики детям наказывали: одолела нас Неправда, надо Правды искать. Батюшко сказывал: такое сердце у дедушки Еремея было — так и рвется за мир постоять! И теперь он на печи изувеченный лежит; в чем душа, а все об Правде твердит! Только нынче его уж не слушают.
— То-то что легче, говорят, стало — оттого и Еремея не слушают. Кому нынче Правда нужна? И на сходке и в кабаке — везде нонче легость…
— Прежде господа рвали душу, теперь — мироеды да кабатчики. Во всякой деревне мироед завелся: рвет христианские души, да и шабаш.
— Возьмем хоть бы Василия Игнатьева — какие он себе хоромы на христианскую кровь взбодрил. Крышу-то красную за версту видно; обок лавка, а он стоит в дверях да брюхо об косяк чешет.
— И все к нему с почтением. Старшина приедет — с ним вместе бражничает, долги его прежде казенных податей собирает; становой приедет — тоже у него становится. У него и щи с убоиной, и водка. Летось молодой барин из Питера приезжал — сейчас: попросите ко мне Василия Игнатьича!.. «Ну что, Василий Игнатьич, всё ли подобру-поздорову? хорошо ли торгуете? Чайку вместе попьемте… вы, дескать, настоящий добрый русский крестьянин! печетесь о себе, другим пример показываете… И ежели, мол, вам что нужно, так пишите ко мне в Петербург».
— Одворицу выкупил, да надел на семь душ! Совсем из мира увольнялся, сам барин.
— А теперь мир ему в ноги кланяется, как придет время подати вносить. Миром ему и сенокос убирают и хлеб жнут…
— Вот так легость! Нет, ты скажи, где же Правду искать?
— У бога она, должно быть. Бог ее на небо взял и не пущает.
Опять смолкли спутники, опять завздыхали. Но Федор верил, что не может этого статься, чтобы Правды не было на свете, и ему не по нраву было, что товарищ его относится к этой вере так легко.
— Нет, я попробую, — сказал он. — Я как приду, так сейчас же к дедушке Еремею схожу. Все у него выспрошу, как он Правду разыскивал.
— А он тебе расскажет, как его в части секли, как по этапу гнали, да в Сибирь совсем было собрали, только барин вдруг спохватился: определить Еремея лесным сторожем! И сторожил он барские леса до самой воли, жил в трущобе, и никого не велено было пускать к нему. Нет уж, лучше ты этого дела не замай!
— Никак этого сделать нельзя. Возьми хоть Дуньку: как я приду, сейчас она мне все расскажет… Что ж я столбом, что ли, перед ней стоять буду? Нет, тут и до смертного случая недалёко. Я ему кишки, псу несытому, выпущу!
— Ишь ведь! Все говорил об Правде, а теперь на кишки своротил. Разве это Правда? знаешь ли ты, что за такую Правду с тобой сделают?
— И пущай делают. По-твоему, значит, так и оставить. Приходите, мол, Егор Петрович: моя Дунька завсегда… Нет, это надо оставить! Сыщу я Правду, сыщу!
— Ах ты, жарынь какая! — молвил Иван, чтобы переменить разговор. — Скоро, поди, столб будет, а там деревнюшка. Туда, что ли, полдничать пойдем или в поле отдохнем?
Но Федор не мог уж угомониться и все бормотал:
— Сыщу я Правду, сыщу!
— А я так думаю, что ничего ты не сыщешь, потому что нет Правды для нас; время, вишь, не наступило! — сказал Иван. — Ты лучше подумай, на какие деньги хлеба искупить, чтоб до нового есть было что.
— К тому же Василию Игнатьеву пойдем, в ноги поклонимся! — угрюмо ответил Федор.
— И то придется; да десятину сенокоса ему за подожданье уберем! Батюшко, пожалуй, скажет: чем на платки жене да на кушаки третью пятишницу тратить, лучше бы на хлеб ее сберег.
— Терпим и холод и голод, каждый год все ждем: авось будет лучше… доколе же? Ин и в самом деле Правды на свете нет! так только, попусту, люди болтают: «Правда, Правда…», а где она?!
— Намеднись начетчик один в Москве говорил мне: «Правда — у нас в сердцах; живите по правде — и вам и всем хорошо будет».
— Сыт, должно быть, этот начетчик, оттого и мелет.
— А может, и господа набаловали. Простой, дескать, мужик, а какие речи говорит! Ему-то хорошо, так он и забыл, что другим больно.
В это время навстречу путникам мелькнул полусгнивший верстовой столб, на котором едва можно было прочитать: от Москвы 18, от станции Рудаки 3 версты.
— Что ж, в поле отдохнем? — спросил Иван. — Вон и стожок близко.
— Известно, в поле, а то где ж? в деревне, что ли, харчиться?
Товарищи свернули с дороги и сели под тенью старого, накренившегося стога.
— Есть же люди, — заметил Иван, снимая лапти, — у которых еще старое сено осталось. У нас и солому-то с крыш по весне коровы приели.
Начали полдничать; добыли воды да хлеб из мешков вынули — вот и еда готова. Потом вытащили из стога по охапке сена и улеглись.
— Смотри, Федя, — молвил Иван, укладываясь и позевывая, — во все стороны сколько простору! Всем место есть, а нам…
