Леонтьев алексей николаевич вклад в психологию. Основные психологические феномены теории деятельности А

Алексей Леонтьев Павка Забуду все, что знал и трогал…- Дальше!- Но буду ль рад забыть совсем…- Дальше, черт!..- Что жил когда-то Павел КоганПо Ленинградскому шоссе…Павка смотрит на меня и улыбается.- Знаешь, хорошо, - говорит он. - Спасибо. А вот читаешь ты

Алексей Николаевич Толстой Много раз я упоминала об Александре Николаевиче Тихонове, который в разные годы моей жизни был то близко, то далеко. Жил он то в Ленинграде, то в Москве, то его нигде не было. Тихонов, по-моему, и познакомил меня с Алексеем Николаевичем Толстым. И

Алексей Николаевич Леонтьев (1903–1979) - один из основателей и лидер отечественной психологической науки в самые трудные для науки времена, отнюдь не входит в число «забытых» авторов: несмотря на неоднозначное отношение к его теоретическому наследию, что во многом связано с принятием им марксизма в качестве методологического основания психологической науки, его имя и идеи живут и активно работают не только в трудах его прямых учеников и учеников его учеников, но и во всём научном сообществе. Более того, он - один из немногих создателей научных школ, ученики которых не ограничились перепевами и конкретизацией идей учителя, но в очень многих отношениях продвинулись далеко вперёд, на новые теоретические рубежи.

А. Н. Леонтьев - выдающийся отечественный психолог современной эпохи, одно время работавший на Сабуровой даче - бывший сабурянин, который создал в своё время известную харьковскую группу психологов и является автором общепсихологической теории деятельности. Алексей Николаевич широко известен как признанный лидер советской психологии 40–70-х годов XX века. Он был инициатором создания Общества психологов СССР. Его заслуги перед отечественной наукой велики и разносторонни .

А. Н. Леонтьев разрабатывал в 20-х годах прошлого века совместно с Л. С. Выготским и А. Р. Лурией культурно-историческую теорию, провёл цикл экспериментальных исследований, раскрывающих механизм формирования высших психических функций (произвольное внимание, память) как процесс «вращивания», интериоризации внешних форм орудийно-опосредованных действий во внутренние психические процессы. Экспериментальные и теоретические работы посвящены проблемам развития психики (её генезису, биологической эволюции и общественно-историческому развитию, развитию психики ребёнка), проблемам инженерной психологии, а также психологии восприятия, мышления и другим вопросам.

Опираясь на идеи культурно-исторической теории, А. Н. Леонтьев выдвинул и детально разработал общепсихологическую теорию предметной деятельности, являющуюся одним из влиятельных и новых теоретических направлений в отечественной и мировой психологии. Содержание этой концепции тесно связано с проведённым Алексеем Николаевичем анализом возникновения и развития психики в филогенезе, возникновения сознания в антропогенезе, психического развития в онтогенезе, структуры деятельности и сознания, мотивационно-смысловой сферы личности, методологии и истории психологии, раскрывающим механизмы происхождения сознания и его роли в регуляции деятельности человека. На основе предложенной А. Н. Леонтьевым схемы структуры деятельности (деятельность - действие - операция - психофизиологические функции), соотнесённой со структурой мотивационной сферы (мотив - цель - условие), изучался широкий круг психических явлений (восприятие, мышление, память, внимание и другие), среди которых особое внимание уделялось анализу сознания (выделение значения, смысла и «чувственной ткани» в качестве главных его компонентов) и личности (трактовка её базовой структуры как иерархии мотивационно-смысловых образований). Концепция деятельности Алексея Николаевича получила развитие в различных отраслях психологии (общей, детской, педагогической, медицинской и социальной), в свою очередь обогащавших её новыми данными. Сформулированное А. Н. Леонтьевым положение о ведущей деятельности и её определяющем влиянии на развитие психики ребёнка послужило основанием для концепции периодизации психического развития детей, выдвинутой Д. Б. Элькониным. Психология рассматривалась А. Н. Леонтьевым как наука о «порождении, функционировании и строении психического отражения реальности в процессах деятельности» .

Алексей Николаевич Леонтьев окончил факультет общественных наук Московского университета (1924), доктор психологических наук (1941), академик АПН СССР (1950), лауреат Ленинской премии (1963). После окончания университета работал в Институте психологии (1924–1927), Академии коммунистического воспитания им. Н. К. Крупской (1927–1931), Всеукраинской психоневрологической академии и Харьковском педагогическом институте (1931–1935), Всесоюзном институте экспериментальной медицины, Высшем коммунистическом институте просвещения (1935–1936), Институте психологии (1936–1963). В 1942–1945 годах возглавлял научную работу Опытного восстановительного госпиталя под Свердловском. С 1941 года - профессор Московского государственного университета (МГУ), с 1950 года - заведующий кафедрой психологии, с 1963 года - заведующий отделением психологии философского факультета, а с 1966 года - декан психологического факультета МГУ. Академик-секретарь отделения психологии (1950–1957) и вице-президент (1959–1961) АПН РСФСР .

А. Н. Леонтьев родился в Москве 5 февраля 1903 года, его родители были обыкновенными служащими. Отец его, Николай Владимирович, был по происхождению мещанином Панкратьевской слободы города Москвы, а по профессии финансовым работником, специализировавшимся в области кинопроката. Мать его, Александра Алексеевна, происходила из семьи волжского пароходчика, т. е. купеческой. Естественно, они хотели дать Алексею хорошее образование. Поэтому неудивительно, что научная деятельность Алексея Леонтьева берёт начало ещё со студенческих лет. В 1924 году он окончил факультет общественных наук Московского университета, где Г. И. Челпанов читал общий курс психологии.

Г. И. Челпанов руководил в те годы Институтом психологии при МГУ, возглавляя группу студентов для исследовательской работы. Именно в стенах этого университета Алексеем Николаевичем были написаны первые научные работы - реферат «Учение Джемса об идеомоторных актах» и работа о Г. Спенсере. По окончании университета Алексей Николаевич стал аспирантом Института психологии. Именно здесь в 1924 году и произошла встреча А. Н. Леонтьева с Л. С. Выготским и А. Р. Лурией, после которой в скором времени началась их совместная работа, поскольку эти три человека с выдающимися способностями быстро нашли общий язык, и их союз предвещал много полезного. Но, к большому сожалению, эта деятельность прервалась после смерти Л. С. Выготского. За столь короткий срок совместной работы результаты их деятельности оказались всё же впечатляющими. Выпущенная в свет А. Н. Леонтьевым и А. Р. Лурией статья «Природа человеческого конфликта» имела ошеломляющий успех, т. к. именно в ней была представлена методика «сопряжённых моторных реакций» и родилась идея овладения аффектом через речевой выход. Далее Алексей Николаевич самолично разработал идею и воплотил её в статье под названием «Опыт структурного анализа цепных ассоциативных рядов». Эта статья, напечатанная в Русско-немецком медицинском журнале, основывается на том, что ассоциативные реакции определяются смысловой целостностью, которая лежит «за» ассоциативным рядом. Но именно эта разработка не получила достойного признания.

Со своей женой он познакомился в 1929 году, когда ему исполнилось 26 лет. После кратковременного знакомства они поженились. Его жена никогда не препятствовала научной деятельности, наоборот, помогала и поддерживала его в самые трудные моменты. Интересы А. Н. Леонтьева лежали в самых различных областях психологии: от психологии творческой деятельности до экспериментального человеческого восприятия предметности. И к необходимости поиска совершенно нового подхода к предмету и содержанию психофизиологических исследований, развивающихся сейчас из общей системы психологического знания, Алексей Николаевич обращался много раз.

В конце 1925 года зарождается его знаменитая «культурно-историческая концепция», которая основывалась на известной формуле Л. С. Выготского S–X–R, где S - стимул, мотив; X - средство; R - результат деятельности. А. Н. Леонтьев начал развивать идеи этой работы, но в Институте психологии, который на тот момент был занят совсем другими вопросами, реализовать это начинание не представлялось возможным. Именно по этой причине А. Н. Леонтьев и А. Р. Лурия перешли в Академию коммунистического воспитания, работая также одновременно во ВГИКе, в ГИТИСе, в клинике Г. И. Россолимо и в Институте дефектологии.

И ещё одно, что повлияло на дальнейшую судьбу А. Н. Леонтьева: в конце 20-х - начале 30-х годов стали одно за другим закрываться, порой с политическим скандалом, научные и педагогические учреждения, где он сотрудничал. Например, сразу в двух центральных газетах появился «подвал» о ВГИКе под угрожающим названием «Гнездо идеалистов и троцкистов». Одним из последствий этой статьи был вынужденный уход Алексея Николаевича из ВГИКа в 1930 году. Оплот группы Л. С. Выготского - Академия коммунистического воспитания - в 1930 году тоже попала в немилость, её факультет общественных наук был объявлен «троцкистским», и в 1931 году её «сослали» в Ленинград и переименовали в институт. Во всяком случае, А. Н. Леонтьев был уволен из неё с 1 сентября 1931 года. О работе в Институте психологии нечего было и думать, хотя после ухода К. Н. Корнилова идеи Л. С. Выготского и его школы были использованы в новой научной программе института. Впрочем, согласно документам, в декабре 1932 года Алексей Николаевич ещё числился там «научным сотрудником 1-го разряда». В МГУ психология с 1931 года не преподавалась вообще. Так что работать А. Н. Леонтьеву было негде - он одно время даже служил в Высшем Совете Народного Хозяйства СССР в должности «консультанта техпропа» (технической пропаганды).

И все трое - Л. С. Выготский, А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев - стали искать такое место работы, где можно было бы продолжить начатый цикл исследований. Им повезло: всем троим (а также Л. И. Божович, А. В. Запорожцу и М. С. Лебединскому) - в конце 1930 года пришло приглашение из Харькова, бывшего тогда столицей Украинской ССР, от самого украинского наркома здравоохранения С. И. Канторовича. Наркомздрав УССР решил создать в Украинском психоневрологическом институте (позже, в 1932 году, его преобразовали во Всеукраинскую психоневрологическую академию, которая размещалась, как известно, на Сабуровой даче) сектор психологии («психоневрологический сектор»). Л. С. Выготский, вспоминал Алексей Николаевич, участвовал в переговорах. Пост заведующего сектором был предложен А. Р. Лурии, пост заведующего отделом экспериментальной психологии (позже он назывался отделом общей и генетической психологии) - А. Н. Леонтьеву. Официально Алексей Николаевич был зачислен на работу с 15 октября 1931 года. В ноябре 1931 года в должности заведующего кафедрой генетической психологии Государственного института подготовки кадров Наркомздрава УССР был утверждён Л. С. Выготский. Однако он, в отличие от А. Р. Лурии и А. Н. Леонтьева, в Харьков не переехал, хотя постоянно там бывал - выступал с докладами, читал лекции, сдавал экзамены в качестве студента-заочника мединститута (куда он поступил в том же 1931 году). Впрочем, в его семье переезд в Харьков не раз обсуждался и даже стоял вопрос об обмене московской квартиры на квартиру в Харькове. Почему переезд не состоялся - неизвестно. По мнению Е. А. Лурия (в её мемуарах об отце), дело было в том, что у Л. С. Выготского и А. Р. Лурии не сложились отношения с руководством Всеукраинской психоневрологической академии. Но Алексей Николаевич рассказывал, что Л. С. Выготскому были предложены прекрасные условия переезда, и мотивы отказа Л. С. Выготского от приглашения остались для него непонятными .

В конце 1931 года А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, Л. И. Божович и А. В. Запорожец переезжают в Харьков и поселяются в большой квартире, которую снял для московской коммуны профессор Л. Л. Рохлин, где некоторое время они жили в ней действительно все вместе.

А. Р. Лурия в течение трёх лет, до 1934 года, бывал в Харькове наездами - по его собственным воспоминаниям, «курсировал» между Харьковом и Москвой (а Л. С. Выготский - между Харьковом, Ленинградом и Москвой). Недолго пробыла в Харькове и Л. И. Божович, которая вскоре переехала в соседнюю Полтаву, в педагогический институт, хотя продолжала постоянно сотрудничать с «харьковчанами». Время от времени к ней в Полтаву наезжал и Л. С. Выготский .

А. Н. Леонтьев остался в Харькове почти на 5 лет. Он не только возглавлял отдел и был действительным членом Всеукраинской психоневрологической академии, но - после окончательного отъезда А. Р. Лурии - принял у него руководство всем сектором психологии (еще раньше, в 1932 году, он был заместителем заведующего сектором). Следовательно, взяв всю работу на себя, Алексей Николаевич позже стал лидером известной харьковской группы психологов. Кроме того, он был заведующим кафедрой психологии Медико-педагогического института Наркомздрава Украины, а позже заведующим кафедрой психологии Харьковского педагогического института и НИИ педагогики (ещё позже - Всеукраинский институт научной педагогики). Среди мест работы Алексея Николаевича в Харькове была и достаточно экзотическая должность профессора в Харьковском дворце пионеров и октябрят им. П. П. Постышева. «В том же году я был утверждён Центральной квалификационной комиссией НКЗ УССР в звании профессора, а с введением закона о степенях и званиях я был оформлен в звании действительного члена Института Центральной квалификационной комиссией НКЗ УССР и в звании профессора Центральной квалификационной комиссией НКП УССР», - сообщает А. Н. Леонтьев в своей опубликованной автобиографии (А. Н. Леонтьев, 1999, с. 366) .

Помимо А. В. Запорожца и Т. О. Гиневской, вокруг Алексея Николаевича стали группироваться харьковские психологи. Это были П. Я. Гальперин, группа аспирантов пединститута и НИИ педагогики - П. И. Зинченко, В. И. Аснин, Г. Д. Луков, затем К. Е. Хоменко, В. В. Мистюк, Л. И. Котлярова, Д. М. Дубовис-Арановская, Е. В. Гордон, Г. В. Мазуренко, О. М. Концевая, рано погибший А. Н. Розенблюм, Т. И. Титаренко, И. Г. Диманштейн, Ф. В. Бассин и другие. Так родилась харьковская группа психологов, достойно вошедшая в историю советской и мировой психологии.

«Годы моей работы на Украине, - пишет А. Н. Леонтьев в своей автобиографии, - …составили… период пересмотра прежних позиций и самостоятельной работы над общепсихологическими проблемами, которая продолжала идти по линии преимущественно экспериментальных исследований. Этому благоприятствовали и особенные условия и задачи, которые встали тогда передо мной: нужно было организовать новый коллектив из совсем молодых сотрудников и квалифицировать их в процессе развёртывания работ. Так создалась харьковская группа психологов… В этот период мною и под моим руководством был выполнен ряд экспериментальных исследований, шедших уже с новых теоретических позиций в связи с проблемой психологии деятельности» .

И совершенно не случайно программа конкретных экспериментальных исследований харьковской группы психологов всеми своими корнями уходит в философско-методологическую проблематику. Изложим здесь очень кратко данную самим А. Н. Леонтьевым характеристику основных этапов исследований харьковской группы психологов .

Первый цикл исследований (1932–1933) касался проблемы «образ–процесс». Здесь исследовались: соотношение речи и практического интеллекта (Л. И. Божович), дискурсивное мышление дошкольника и развитие значений (А. В. Запорожец, Л. И. Божович) и овладение понятием в процессе учения (А. Н. Леонтьев). К этому времени относится начало экспериментов П. И. Зинченко над забыванием и разработка А. В. Запорожцем проблемы «восприятие как действие». Результатом этого цикла явилось, во-первых, положение о том, что в переносе значение и обобщение не только раскрываются, но и формируются, и что перенос - не только адекватный метод исследования обобщения (Л. С. Выготский), но и сам процесс обобщения. Общение есть частное условие переноса. Во-вторых, положение о двух разных видах переноса (применение практического действия в ситуации и дискурсивный процесс) и соответственно - разных уровнях обобщения. Образ «отстаёт» от процесса (эксперименты с разведением значения и операции).

Второй цикл исследований (1934–1935) преследовал следующую цель: вынести исследуемые процессы «наружу» и проследить их во внешней деятельности. Здесь возникает прежде всего проблема орудия как предмета, в котором фиксирован общественно выработанный приём. Оно отличается от средства (подчинённого «естественной психологии»). Сюда относятся известные эксперименты П. Я. Гальперина, в 1935 году описанные в его диссертации, работы П. И. Зинченко и В. И. Аснина, А. В. Запорожца и Л. И. Божович. Общим результатом этого цикла исследований явился вывод: «овладеть орудием, как и значением, значит овладеть процессом, операцией. Происходит ли это в общении или в «изобретении» - безразлично» (А. Н. Леонтьев). Чем же определяется сама операция? Во-первых, объективными свойствами предмета. Но, во-вторых, то, как выступает предмет, зависит от отношения человека, от процесса в целом. «А этот процесс есть жизнь».

Основная идея третьего цикла исследований (1935–1936) заключалась в следующем: «Ключ к морфологии сознания лежит в морфологии деятельности». Сюда относятся работы В. И. Аснина, Т. О. Гиневской, В. В. Мистюк, К. Е. Хоменко и других, но в первую очередь Г. Д. Лукова, показавшего в эксперименте взаимоотношения теоретической и практической деятельности на материале осознания в процессе игры. В исследовании В. И. Аснина возникает идея структуры деятельности как целого (зависимость эффективности решения задачи от цели, мотивации, характера всей деятельности).

Четвёртый цикл исследований (1936–1940) исходил из предпосылки: «все внутренние процессы построены по образцу внешней деятельности и имеют то же строение». Здесь исследований было множество, прежде всего П. И. Зинченко о непроизвольном запоминании (память как действие), А. В. Запорожца о восприятии как действии, Г. Д. Лукова об игре (экспериментальное «разведение» смысла и значения) и целый ряд других; интересно, что в это время объектом изучения харьковчан в значительной мере стало восприятие искусства .

Какова была личная роль А. Н. Леонтьева в работах харьковской группы в целом?

Следует начать с того, что постоянно он находился в Харькове только до конца 1934 - начала 1935 года, после чего вернулся в Москву и бывал в Харькове только время от времени (например, письмо Д. Б. Эльконину от 26 июня 1936 года написано из Харькова). Но и после этого он оставался, как говорят в социальной психологии, и «инструментальным», и «экспрессивным» лидером группы. Именно ему принадлежит заслуга методологического и общетеоретического обоснования всей экспериментальной деятельности харьковчан. Это ни в коей мере не принижает роли других членов группы, например А. В. Запорожца или П. И. Зинченко; «харьковская» психология создавалась коллективными усилиями, но А. Н. Леонтьев был всегда в центре деятельности харьковчан. Все они это признавали и указывали в своих (к сожалению, очень немногочисленных) публикациях.

До сих пор мы не упоминали ещё об одном направлении исследований харьковской группы психологов, в первую очередь самого А. Н. Леонтьева - исследовании генезиса чувствительности и вообще психики в животном мире и этапов развития её. Очевидно, что это направление было тесно связано с другими. И когда в харьковской лаборатории А. Н. Леонтьева, как он рассказывал незадолго до смерти, стали появляться «дафнии, рыбы и коты» и молодой тогда (впрочем, как и все члены харьковской группы) Филипп Вениаминович Бассин начал «гонять дафний», это исследование экстраполяционных рефлексов хорошо ложилось в единую методологическую концепцию развития психики. Кстати, через много лет именно экстраполяционные рефлексы сделали знаменитым бельгийского психолога А. Мишотта; но его работы шли независимо, и о работах А. Н. Леонтьева А. Мишотт, вероятнее всего, узнал только после их личной встречи, в 50-х годах прошлого века).

В харьковский период, в 1933–1936 годах, Алексей Николаевич разрабатывал (теоретически и экспериментально) прежде всего гипотезу о принципиальном генезисе чувствительности как способности элементарного ощущения. Она не была тогда опубликована и лишь излагалась в устной форме - в докладах, делавшихся в Харькове и Москве. Первая публикация на эту тему появилась только в 1944 году (А. Н. Леонтьев, 1944). Параллельно он занимался проблемой периодизации филогенетического развития психики в животном мире, проблемой соотношения врождённого и приобретённого опыта. А в 1936 году параллельно в Харькове (совместно с В. И. Асниным) и в Москве (совместно с Н. Б. Познанской) велось систематическое экспериментальное исследование формирования чувствительности к неадекватному раздражителю - проще говоря, «видения кожей»… Но всё это было одной и, возможно, не самой главной частью гигантского проекта, предпринятого А. Н. Леонтьевым во второй половине 30-х годов.

Разрабатывая всё новые и новые проекты, Алексей Николаевич выпустил в свет книгу «Деятельность. Сознание. Личность», где отстаивает свою точку зрения о том, что человек не просто подстраивает свою деятельность под внешние условия общества, а эти же условия общества несут в себе мотивы и цели его деятельности. Параллельно А. Н. Леонтьев начинает работу над проблемой развития психики, а именно - исследование экстраполяционных рефлексов у животных особей. В 1936 году Алексей Николаевич возвратился в Институт психологии, где и работал до ухода на отделение психологии МГУ. В институте он занимается вопросом фоточувствительности кожи. В то же время А. Н. Леонтьев преподает во ВГИКе и ГИТИСе. Он сотрудничает с С. М. Эйзенштейном и ведёт экспериментальное изучение восприятия кинофильмов. В предвоенные годы он становится заведующим кафедрой психологии в Ленинградском государственном педагогическом институте им. Н. К. Крупской. Во второй половине 1930-х годов Алексей Николаевич разрабатывал следующие проблемы: а) филогенетическое развитие психики, и в частности генезис чувствительности; б) «функциональное развитие» психики, т. е. проблема формирования и функционирования деятельности; в) проблема сознания.

Эти проблемы были хорошо освещены в докторской диссертации А. Н. Леонтьева «Развитие психики», защищённой в ЛГПИ им. А. И. Герцена в 1940 году. В диссертацию была включена лишь часть результатов его исследований, но, к сожалению, полностью эта работа А. Н. Леонтьева не сохранилась. Диссертация содержала статьи, посвящённые, в частности, памяти, восприятию, эмоциям, воле и произвольности. Там же есть глава под названием «Деятельность–действие–операция», где даётся основная концептуальная система деятельностной психологической теории. По мнению Алексея Николаевича, деятельность неотделима от предмета своей потребности, и для овладения этим предметом необходимо ориентироваться на такие его свойства, которые сами по себе витально безразличны, но тесно связаны с другими жизненно значимыми свойствами объектов, т. е. «сигнализируют» о наличии или отсутствии последних. Таким образом, благодаря тому, что деятельность животного приобретает предметный характер, в зачаточном виде возникает специфическая для психики форма отражения - отражение предмета, обладающего свойствами, жизненно значимыми, и свойствами, о них сигнализирующими. Чувствительность А. Н. Леонтьев определяет, соответственно, как раздражимость по отношению к такого рода воздействиям, которые соотносятся организмом с другими воздействиями, т. е. которые ориентируют живое существо в предметном содержании его деятельности, выполняя сигнальную функцию. Алексей Николаевич предпринимает исследование в целях проверки выдвинутой им гипотезы. Сначала в Харькове, а потом и в Москве с помощью разработанной им методики эксперимента он воспроизводит в искусственно созданных условиях процесс превращения неощущаемых раздражителей в ощущаемые (процесс возникновения у человека ощущения цвета кожей руки). Таким образом, А. Н. Леонтьев впервые в истории мировой психологии сделал попытку определить объективный критерий элементарной психики, учитывая источники её происхождения в процессе взаимодействия живого существа с окружающей средой. Подводя итоги накопленных в области зоопсихологии данных, и основываясь на собственных достижениях, Алексей Николаевич разработал новую концепцию психического развития животных как развития психического отражения действительности, обусловленного изменениями условий существования и характера процесса деятельности животных на разных стадиях филогенеза: стадии сенсорной, перцептивной и интеллектуальной психики. Данное направление работы А. Н. Леонтьева было напрямую связано с разработкой вопроса деятельности и проблемы сознания. Разрабатывая проблему личности, Алексей Николаевич придерживался двух направлений своей деятельности. Он трудился над проблемами психологии искусства. По его мнению, нет ничего такого, где человек мог бы реализовать себя так целостно и всесторонне, как в искусстве. К сожалению, на сегодняшний день почти невозможно встретить его работы по психологии искусства, хотя при жизни Алексей Николаевич много работал над этой темой. В 1966 году А. Н. Леонтьев окончательно перешел на факультет психологии МГУ, с того времени и до последнего дня своей жизни Алексей Николаевич был бессменным деканом и заведующим кафедрой общей психологии данного университета. А. Н. Леонтьев покинул наш мир 21 января 1979 года; переоценить его научный вклад невозможно, ведь именно ему удалось многих заставить пересмотреть свои взгляды и совершенно с другой стороны подойти к предмету и содержанию психофизиологических исследований.

Важнейшими работами А. Н. Леонтьева являются: «Развитие памяти» (1931); «Восстановление движения» (в соавт., 1945); «Очерк развития психики» (1947); «Психологическое развитие ребёнка в дошкольном возрасте» (1948); «Ощущение, восприятие и внимание детей младшего школьного возраста» (1950); «Умственное развитие ребёнка» (1950); «Психология человека и технический прогресс» (в соавт., 1962); «Потребности, мотивы и эмоции» (1973); «Деятельность. Сознание. Личность» (1977); «Проблемы развития психики» (1981); «Категория деятельности в современной психологии» (1979); «Избранные психологические произведения. - В 2 томах» (1983); «Дискуссия о проблемах деятельности» (в соавт., 1990) и другие.

Вместе с тем публикация и анализ его научного наследия далеки от завершения. Огромный архив А. Н. Леонтьева, хранящийся в его семье, до сих пор разобран лишь частично. После смерти Алексея Николаевича было опубликовано и продолжает публиковаться множество его неопубликованных рукописей и стенограмм; только книг, полностью или частично основанных на архивных материалах, насчитывается уже четыре, что сопоставимо с числом его (разных) прижизненных книг! Работа же с другими биографическими источниками, проливающими свет на перипетии его жизненного пути, занимает ещё больше времени и намного кропотливее, чем работа с рукописями. Более того, Интернет предоставляет оптимальные возможности для работы с материалами научных архивов, позволяя делать доступными при минимальных расходах архивные материалы, интересные обычно ограниченному кругу читателей .

Е. Е. Соколова справедливо подчёркивает, что современные молодые психологи не ценят традиций, оставленных нашими предшественниками и, в частности, А. Н. Леонтьевым. Участники историко-психологического интервью, делившиеся воспоминаниями об Алексее Николаевиче, говорили о методологической беспечности многих современных работ, о прагматической их ориентации взамен глубокой теоретической и методологической обоснованности, об отсутствии критичности в восприятии зарубежного опыта и игнорировании опыта отечественной психологии, о девальвации нравственных ценностей в практической психологической работе и т. п. По мнению Е. Е. Соколовой, подобного рода нигилизм молодого поколения психологов объясняется не только существенно изменившимися социокультуральными условиями работы психологов в нашей стране, но и недостаточным знанием и преподаванием «живой» истории психологии. Поэтому сбор материалов «устной истории» психологической науки в нашей стране остаётся весьма актуальной задачей как собственно историков психологии, так и всех тех, кто уверен, что в психологии необходимо «работать» на опережение .

А. Н. Леонтьев был лауреатом Ленинской премии (1963) за книгу «Проблемы развития психики» (1959; 3-е издание, 1972), почётным доктором Парижского университета (1968); почётным членом Венгерской АН (1973). Награждён орденом Ленина, 2 другими орденами, а также медалями .

Академик А. Н. Леонтьев очень много сделал для развития отечественной психологии, для утверждения достойного места советской психологии в мировом психологическом сообществе. Это заслуга Алексея Николаевича, что в крупных университетах нашей страны отделения психологии при философских факультетах были преобразованы в самостоятельные психологические факультеты; что ВАК выделил психологические науки (в составе 12 дисциплин) в самостоятельную группу из общего состава педагогических наук; что психология была введена в номенклатуру АН СССР и Отделение философии и права этой Академии было переименовано в Отделение философии, психологии и права; что Сектор психологии Института философии АН СССР был преобразован в самостоятельный Институт психологии; что при факультете психологии МГУ был создан новый журнал «Вестник психологии».

Благодаря его усилиям и под его председательством в 1966 году в Москве был проведён XVIII Международный конгресс научной психологии, который, по мнению зарубежных психологов, был одним из наилучшим образом организованных конгрессов Международной ассоциации .

Следует отметить, что с самого дня кончины А. Н. Леонтьева и доныне находились и находятся люди, как будто поставившие себе жизненной целью дискредитировать личность и деятельность Алексея Николаевича, усердно создавая вокруг него определённый ореол. Для этой малопочтенной цели искусственно подбираются и тенденциозно интерпретируются какие-то отдельные факты его биографии. А такие факты, как самоотверженная борьба А. Н. Леонтьева за судьбы его прямых и даже непрямых учеников или демонстративный его отказ уволить с факультета М. К. Мамардашвили; как то «прикрытие», которое создавал своим немалым весом Алексей Николаевич для спокойной работы факультета, - сошлёмся на воспоминания С. Г. Якобсон, где говорится: «С появлением отделения психологии я попала из этой малоприятной советской действительности, с её доносами, персональными делами и прочей вознёй в совершенно другой мир - мир вечных ценностей, стремления к истине, в мир совершенно других людей»; как почти невероятный в советское время поступок, когда по инициативе А. Н. Леонтьева была провалена докторская диссертация секретаря факультетского партбюро, - все эти и многие другие факты, рисующие подлинный образ Алексея Николаевича как кристально честного, глубоко порядочного и редкостно принципиального человека и руководителя, попросту игнорируются.

Ученики и соратники А. Н. Леонтьева, хорошо знавшие его, подтвердят, что этот непростой человек, умевший быть нетерпимым, жёстким и непримиримым, но, когда надо было для дела, гибким, толерантным и компромиссным, - был именно таким, как о нём говорят, - честным, смелым, порядочным и принципиальным, - и таким он остался в нашей общей памяти о нём.

Его бывший студент Федор Ефимович Василюк говорит в своих опубликованных воспоминаниях об А. Н. Леонтьеве: «…Мы интуитивно чувствовали его необыкновенный масштаб и профессиональный, и человеческий… Он был человеком из какого-то другого мира, Мира Великих Людей…» . П. Я. Гальперин справедливо подчёркивает, что в истории психологии его имя будет стоять в первом ряду её выдающихся строителей .

Таким образом, академик Алексей Николаевич Леонтьев внёс существенный научный вклад в развитие отечественной психологии, обогатив её крупнейшими достижениями. Его высокая принципиальность как гражданина и учёного, широта научных интересов и оригинальность мышления, добросовестность и настойчивость в работе являются наилучшим примером для молодёжи, которая решила посвятить себя науке. Вне сомнения, творческая биография и научные достижения Алексея Николаевича имеют большой интерес для отечественной психологической и психиатрической науки и нуждаются в дальнейшем тщательном исследовании, особенно что касается работы харьковской группы психологов.

Литература

1. Леонтьев А. А., Леонтьев Д. А., Соколова Е. Е. Алексей Николаевич Леонтьев: деятельность, сознание, личность: Монография. - М.: Смысл, 2005. - 431 с.
2. Соколова Е. Е. А. Н. Леонтьев и его время глазами очевидцев // Психологический журнал. - 2003. - Т. 24, № 1. - С. 22–28.
3. Леонтьев Алексей Николаевич [Электронный ресурс] // История психологии в лицах: персоналии. - Режим доступа: http://slovari.yandex.ru/dict/psychlex/article/PS1/ps1-0348.htm?text.
4. Ковалёва Г. Время памяти // Слобода. - 2003. - № 92. - С. 11.
5. Леонтьев Алексей Николаевич // 100 великих психологов / Авт.-сост. В. Яровицкий. - М.: Вече, 2004. - С. 79–82.
6. http://www.anleontiev.smysl.ru .
7. Леонтьев Алексей Николаевич [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki .
8. Степанов С. Алексей Николаевич Леонтьев [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://psy.1september.ru/2001/14/4_5.htm .
9. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. - 2-е изд. - М.: Политиздат, 1977. - 304 с.
10. Леонтьев А. Н. Категория деятельности в современной психологии // Вопросы психологии. - 1979. - № 3. - С. 11–15.
11. Леонтьев А. Н. Лекции по общей психологии: Учебное пособие / Под ред. Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой. - 4-е изд., стереотип. - М.: Смысл, 2007. - 511 с.
12. А. Н. Леонтьев и современная психология: Сборник статей памяти А. Н. Леонтьева / Под ред. А. В. Запорожца, В. П. Зинченко, О. В. Овчинниковой, О. К. Тихомирова; Отв. ред. О. В. Овчинникова. - М.: МГУ, 1983. - 288 с.
13. Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения: В 2 т. / Под ред. В. В. Давыдова и др. - М.: Педагогика, 1983. - Т. 1. - 391 с.; Т. 2. - 318 с.
14. Леонтьев А. А., Леонтьев Д. А. Миф о разрыве: А. Н. Леонтьев и Л. С. Выготский в 1932 году: к 100-летию со дня рождения А. Н. Леонтьева // Психологический журнал. - 2003. - Т. 24, № 1. - С. 14–22.
15. Леонтьев А. Н. Мой путь в психологии (рукопись).
16. Соколова Е. Е. А. Н. Леонтьев и его школа: опыт устной истории [Электронный ресурс] // Журнал практического психолога. - 2003. - № 1–2. - Режим доступа: http://www.anleontiev.smysl.ru/vospomin/jpp.htm .
17. Леонтьев Алексей Николаевич [Электронный ресурс] // Большая советская энциклопедия. - Режим доступа: http://slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00042/01800.htm?text .
18. Гальперин П. Я. К воспоминаниям об А. Н. Леонтьеве // А. Н. Леонтьев и современная психология: Сборник статей памяти А. Н. Леонтьева / Под ред. А. В. Запорожца, В. П. Зинченко, О. В. Овчинниковой, О. К. Тихомирова; Отв. ред. О. В. Овчинникова. - М.: МГУ, 1983. - С. 240–244.
19. Леонтьев А. А. Жизненный и творческий путь А. Н. Леонтьева: Текст вечерней лекции [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.psy.msu.ru/people/leontiev .
20. Леонтьев А. А. Жизненный путь Алексея Николаевича Леонтьева // А. Н. Леонтьев и современная психология: Сборник статей памяти А. Н. Леонтьева / Под ред. А. В. Запорожца, В. П. Зинченко, О. В. Овчинниковой, О. К. Тихомирова; Отв. ред. О. В. Овчинникова. - М.: МГУ, 1983. - С. 6–39.

В статье, написанной сынок и внуком российского психолога А.Н. Леонтьева, отражены не
только его великие и разносторонние научные и научно-организационные заслуги перед
отечественной психологической наукой, но и нарисован яркий портрет Алексеева Николаевича как
человека.

В отличие от ранее написанных официальных «причесанных» биографических статей об этом
прекрасном ученом, в данной работе очень живо и образно рассказывается, какими на самом деле
были жизнь и творчество А.Н. Леонтьева.

Штрихи биографии Леонтьева дают возможность хорошо
представить себе обстановку в нашей стране, в те годы, в которые пришлась ему учится, работать,
творить.

Говоря о личностных качествах Алексея Николаевича, авторы отмечают, что он никогда не
занимался передачей и воплощением начальственных указаний. постоянно добивался от начальства
принятия компетентных и полезных для психологии решений. Его авторитет у власти был настолько
высок, что ему удавалось практически все, к чему он стремился. А.Н. Леонтьев не принимал ни
одного ответственного решения, не посоветовавшись предварительно с окружавшими его людьми.
Начиная с совместной работы с Выготским, практически все решения принимались совместно.

Авторы откровенно, с мягким юмором пишут о молодых годах будущего профессора, о непростом
становлении его научной карьеры, о самоотверженной творческой, учебной и административной
деятельности в зрелые годы. Их повествование дает представление об Алексее Николаевиче, и как о
гениальном ученом, и как о высоко порядочном, ранимом, очень эмоциональном человеке, и очень
хорошем человеке.

Алексей Николаевич Леонтьев (1903-1979) широко известен как признанный формальный и не­формальный лидер советской психо­логии 40-70-х годов. Его научные и на­учно-организационные заслуги перед отечественной психологической наукой велики и разносторонни. Он создал в Московском университете сначала отде­ление психологии на философском фа­культете, а затем и факультет психоло­гии, где много лет был деканом. Он был также одним из руководителей (вице­-президентом) Академии педагогических наук РСФСР и СССР в не худшие ее вре­мена, написал немало научных работ, в частности, несколько книг, каждая из которых была переведена на десятки иностранных языков, а одна из них - «Проблемы развития психики», через че­тыре года после выхода была отмечена Ленинской премией. Почти все москов­ские, по крайней мере, университетские психологи среднего и старшего поколе­ния - прямые его ученики и сотрудники.

Официальная биография Алексея Ни­колаевича во многом создавалась автора­ми этой статьи - не только близкими ему людьми (один из нас его сын, другой - внук), но и коллегами А.Н. Леонтьева по науке. И когда, вскоре после его кончи­ны, в начале восьмидесятых годов, гото­вился сборник его памяти, один из нас написал к нему вводную статью (Леон­тьев А.А., 1983, С.6-39). И хотя она выгля­дит вполне «причесано» и в ней нет не­правды, но о многом там не сказано.

Наверное, настало время рассказать биографию Алексея Николаевича та­кой, какой она была на самом деле, хотя бы настолько, насколько это возможно в одной статье. Ту, официальную, биог­рафию нельзя назвать неверной, но не­которые уточнения хотелось бы вне­сти. Поэтому мы решили написать эту статью в виде комментариев к офици­альной биографии, опубликованной в 1983 году.

«Он закончил в 1924 г. факультет об­щественных наук Московского универ­ситета... »

На самом деле Алексей Николаевич не окончил Московский университет. Его выгнали из него и он сдавал экзаме­ны экстерном. Есть две разных версии того, почему его выгнали. Более инте­ресная: будучи студентом, он заполнял в 1923 году какую-то анкету и на вопрос «Как Вы относитесь к Советской влас­ти?» якобы ответил: «Считаю историче­ски необходимой». Так он рассказывал своему сыну. Во всяком случае, это на него похоже. Вторая версия: весьма не­любимому лектору по истории фило­софии Алексей Николаевич прилюдно задал вопрос о том, как надо относить­ся к буржуазному философу Уоллесу, биологизатору и вообще антимарксисту. Не очень образованный лектор, испугавшись, что его поймают на не­знании имени такого философа, долго и убедительно разъяснял затаившей дух аудитории ошибки этого буржуазного философа, естественно, выдуманного студентами накануне лекции. Эта вер­сия тоже восходит к устным мемуарам Алексея Николаевича.

Леонтьев слушал в университете лек­ции самых разных ученых. Среди них был Густав Густавович Шпет, филолог-античник П.С. Преображенский, исто­рики М.Н. Покровский и Д.М. Петрушевский, историк социализма В.П. Волгин. В Коммунистической аудитории МГУ тогда впервые читал курс историческо­го материализма Николай Иванович Бухарин. Как-то А.Н. Леонтьев слушал в Коммунистическом университете лек­ции Сталина по национальному вопро­су, о которых, впрочем, через полвека отозвался более чем сдержанно.

«Своим обращением к психологии Алексей Николаевич был обязан Г.И. Челпанову... По инициативе Г.И. Челпанова Алексеем Николаевичем были написаны первые его научные работы - реферат «Учение Джемса о идеомоторных актах» (он сохранился) и несохранившаяся ра­бота о Спенсере»

Почему он стал психологом? Снача­ла его привлекала философия - была потребность мировоззренчески осмы­слить все происходившее в стране на его глазах. Так, по крайней мере, вспо­минал он сам. А потом, уже поступив в университет, он - не без влияния Челпанова - переключился на психологию. Здесь ему повезло: он попал в Психоло­гический институт, где даже после ухо­да Челпанова продолжали работать первоклассные ученые: Н.А. Бернштейн, М.А. Рейснер, П.П. Блонский, из молодежи - А.Р. Лурия и, с 1924 года Л.С. Вы­готский. Когда Челпанова выгнали из директоров Психологического институ­та и на его место «сел» один из его учеников, ярый, хотя и философски малог­рамотный марксист К.Н. Корнилов, то (это тоже не значится в официальной биографии) к Челпанову пришел моло­дой взволнованный Алексей Николаевич и сказал: «Я не хочу Вас бросать, Геор­гий Иванович, я буду с Вами продол­жать работать». На что умный и человеч­ный Челпанов сказал: «Не смейте этого делать! Вам еще жить. Я Вас отпускаю. Не думайте, что Вы несете передо мной моральные обязательства». Алексей Ни­колаевич, поколебавшись, все-таки по­шел дальше работать к Выготскому.

Есть хрестоматийная версия: пришли к Выготскому молодые психологи Лурия и Леонтьев, и началась школа Выготско­го. На самом деле пришли к Лурия мо­лодые психологи Выготский и Леонтьев. Первое время этот кружок возглавлял именно Лурия, старший по должно­сти в Институте, известный уже психо­лог, имевший к тому времени несколь­ко опубликованных книг, бывший даже ученым секретарем Института. Лишь по­том произошла перегруппировка и ли­дером стал Выготский. Самые первые публикации А.Н. Леонтьева были в ру­сле исследований А.Р. Лурия, под его ру­ководством и с ним в соавторстве - по аффектам, сопряженной моторной ме­тодике и т.п. Лишь после нескольких ра­бот такого плана начинаются работы в культурно-исторической парадигме Вы­готского (первая его публикация на эту тему датирована 1929 г.).

«В 1930 г. обстоятельства сложились так, что Алексей Николаевич был вы­нужден уйти как из Академии коммуни­стического воспитания, так и из ВГИКа. Примерно в то же время Наркомздрав Украины решил организовать в Украин­ском психоневрологическом институ­те, а позже, в 1932 г., во Всеукраинской психоневрологической академии (она помещалась в Харькове, который был тогда столицей республики) сектор пси­хологии. Пост заведующего сектором был предложен А.Р. Лурия, пост заведу­ющего отделом детской и генетической психологии - А.Н. Леонтьеву. Однако А.Р. Лурия вскоре вернулся в Москву и практически всю работу вел Алексей Николаевич».

За чаем с Н.Г. Морозовой и А.Р. Лурия

Одним из факторов, которые при­вели Леонтьева в Харьков, явилось то, что к концу 20-х годов были закрыты все лаборатории, где он мог работать. И приглашение из Харькова, от укра­инского наркомата здравоохранения, решало его жизненные проблемы. Зато в Харькове он возглавил одновремен­но кафедру психологии в пединститу­те, отдел психологии в НИИ педагогики и сектор психологии в Психоневрологической академии. Возникла знамени­тая Харьковская школа - ответвление психологической школы Выготского. Работали много, печатали очень мало. Только сейчас делается попытка со­брать воедино все работы «харьковчан».

«Впрочем, постоянно он находился в Харькове только до 1934 г., а затем по­лучил заведование лабораторией ге­нетической психологии Всесоюзного института экспериментальной медици­ны (ВИЭМ).... Однако это продлилось недолго. В 1936 г. Алексей Николаевич перестает работать в ВИЭМе... »

Весной 1934 года, незадолго до смер­ти, Л.С. Выготский сделал несколько шагов к тому, чтобы собрать всех своих учеников - московских, харьковских и других - в одной лаборатории во ВИЭМе. Сам Выготский уже, естест­венно, не смог ее возглавить (он умер в начале лета 1934), и руководите­лем лаборатории стал Леонтьев, по­кинув ради этого Харьков. Но он про­держался там недолго. После доклада на Ученом совете этого института о психологическом исследовании речи (Леонтьев А.Н., 1983, С.65-75), он был обвинен во всех возможных методоло­гических грехах. Дело дошло до горко­ма партии! - после чего лаборатория была закрыта, а Алексея Николаевича из ВИЭМа выгнали. Он опять остался без работы. Сотрудничал в небольшом научно-исследовательском институте при ВКИП - Высшем коммунистиче­ском институте просвещения, занимал­ся психологией восприятия искусства в ГИТИСе и во ВГИКе, где постоянно об­щался с С.М. Эйзенштейном (они были знакомы с Эйзенштейном и раньше, с конца 20-х годов, когда Алексей Николаевич преподавал во ВГИКе, пока последний не был объявлен гнездом идеалистов и троцкистов с понятными последствиями).

В июле 1936 года грянуло знамени­тое постановление ЦК ВКП (б) «О педо­логических извращениях в системе наркомпросов», которое положило начало полному разгрому детской и педагоги­ческой психологии, «достойно» увенчав серию постановлений ЦК начала 30-х годов, повернувших вспять советскую школу, отменивших все инновации и эксперименты и сделавших былую де­мократическую школу авторитарной и милитаризованной. Особенно доста­лось идеологам демократической шко­лы - Л.С. Выготскому и П.П. Блонскому Л.С. Выготскому, к счастью, уже посмер­тно. И кое-кто из тех, кто раньше объ­являл себя учениками Выготского, нача­ли с не меньшим энтузиазмом публично осуждать его и свои ошибки. А.Н. вспоминал об одном таком случае.

Идет собрание педагогов (кстати, на такие собрания тогда приглашали по­вестками - не прийти было невозмож­но). Леонтьев почему-то оказывается в многолюдном президиуме. Рядом с ним было пустое место. Перед самым началом входит и под приветственный шум зала садится на это место член ЦИК СССР, старый большевик ГИ. Ломов-Оппоков. С другой стороны от Леонтьева сидит ка­кой-то деятель ЦК. В программе - вы­ступление довольно известного учено­го, когда-то бывшего сотрудником Л.С. Выготского, затем от него отошедшего и вспомнившего о своем ученичестве лишь в дни похорон Выготского, когда он без­застенчиво оттер и Лурия, и Леонтьева от участия в траурной церемонии. Этот человек публично громит Выготского за его идеалистические и антимарксистские взгляды и одновременно кается в том, что вовремя их не вскрыл и не разоблачил. Ломов-Оппоков берет листок, что-то пи­шет и передает записку через Леонтьева его соседу с другой стороны - но так, что­бы Леонтьев смог ее прочесть. В записке, к вящему удивлению Алексея Николаеви­ча, стояло: «Ну и стерва же этот оратор!». После чего Ломов-Оппоков берет слово и хвалит предыдущего оратора как образец самокритики...

Семья на даче, 40-е годы

Так вот, ни Леонтьев, ни Лурия, ни другие подлинные ученики Выготско­го, как на них ни давили, не сказали ни одного дурного слова о Выготском ни публично, ни в печати. И не колотили себя в грудь, не признавались в методо­логических ошибках и политической близорукости. Вообще они никогда не меняли своих взглядов, что бы ни про­исходило. Как ни странно, все они тем не менее уцелели. Но ВКИП был закрыт, и Леонтьев опять остался без работы, к тому же под подозрением. В январе 1937 года вышла брошюра Евы Израи­левны Рудневой «О педологических из­вращениях Л.С. Выготского». Там было, в частности, сказано: «Критика педологических извращений Л.С. Выгот­ского остается актуальной, потому что некоторые из его учеников (Леонтьев, Лурия, Шиф и др.) еще не разоружи­лись». Нет необходимости говорить, что это означало в 1937 году. Интересно, что последние десятилетия своей жизни (в 60-80-е годы) Руднева работала про­фессором на кафедре педагогической психологии факультета психологии МГУ, возглавляемого Леонтьевым, при этом практически никто из психоло­гов более младших поколений не знал о существовании этой книжки! Вообще Алексей Николаевич не то что не пом­нил зла, но не давал личной неприязни и чувству мести сказываться на деловых и научных отношениях. С тем же ора­тором из воспоминаний 1936 года он немало общался в послевоенные годы, даже встречался с ним на даче.

В это время директором Институ­та психологии вновь стал Корнилов, который взял Алексея Николаевича на работу. Конечно, ни о каких методо­логических вопросах речи не могло быть. А.Н. Леонтьев занимался темами сугубо конкретными: восприятием рисунка (продолжение исследований Харьковской школы) и фоточувствитель­ностью кожи. Хотя Алексей Николаевич и остался в институте, он постарал­ся исчезнуть из поля зрения властей. Получив приглашение преподавать в Ленинградском педагогическом ин­ституте имени Крупской, он, как это де­лал в аналогичной ситуации в начале 30-х годов Выготский, стал ездить туда на десять дней каждый месяц, возвра­щаясь потом обратно в Москву. Таким образом он не был на виду.

«Одно из важнейших направлений работы Алексея Николаевича в конце 30-х годов, прежде всего и отразившееся в его диссертации - это генезис чувст­вительности и периодизация психиче­ского развития животных».

Докторская диссертация А.Н. Леон­тьева на тему «Развитие психики» пред­ставляла собой грандиозный проект. Было написано два объемистых тома. Третий том, посвященный онтогенезу психики, был написан частями, мате­риалы к нему частично сохранились. Но Б.М. Теплов убедил Алексея Нико­лаевича, что для защиты достаточно и того, что есть. В 1940 году диссерта­ция в двух томах была защищена. Пер­вый ее том составляло теоретическое и экспериментальное исследование возникновения чувствительности, ко­торое практически без изменений во­шло во все издания книги «Проблемы развития психики». Самое интересное, что, это было парапсихологическое ис­следование, посвященное обучению воспринимать свет руками, то есть по­мимо органов чувств! Конечно, Алексей Николаевич подавал это исследование иначе, наводя «материалистический лоск» и говоря о перерождении опреде­ленных клеток в эпидермисе ладоней, но это квазифизиологическое истол­кование четко доказанных им фактов развития способности воспринимать световые сигналы пальцами ничуть не более убедительно, чем допущение экстрасенсорной природы этого вос­приятия. Второй том был посвящен развитию психики в животном мире. В «Проблемы развития психики» вошли сравнительно небольшие фрагмен­ты этой части диссертации, а наибо­лее интересные фрагменты, оставшие­ся за рамками хрестоматийных текстов, были опубликованы посмертно в сбор­нике научного наследия (Леонтьев А.Н., 1994).

На лекции, начало 60-х годов

Через много лет Алексей Никола­евич в соавторстве с Б.Ф. Ломовым, В.П. Зинченко и А.Р. Лурия опубликовал статью «Парапсихология: фикция или реальность?» (Леонтьев А.Н., 1973), тут же переведенную на английский, немец­кий, французский, итальянский, словац­кий и японский языки. На поставленный в заголовке статьи вопрос давался до­статочно уклончивый ответ: так сказать, черт его знает, реальность это или нет! Пока что у нас нет оснований для окон­чательного суждения...

Еще одна работа, которая относит­ся примерно к этому же периоду (1938­1942 годы) - это его «Методологические тетради», заметки «для себя», которые в довольно полном виде также во­шли в книгу «Философия психологии». Они обо всем на свете. Самое интере­сное, что очень многие вещи, которые в них прописаны на уровне идей или тезисов, причем довольно подроб­но, были впервые обнародованы спу­стя 20-30 лет, если обнародованы во­обще. Например, первая публикация Алексея Николаевича по проблемам личности относится к 1968 году. В закон­ченном виде его взгляды на личность, составили последнюю главу книги «Де­ятельность. Сознание. Личность», опу­бликованы в 1974 и 1975 годах. Но пра­ктически все, что вошло в эту главу, было развернуто, прописано и обосновано в «Методологических тетрадях» около 1940 года, то есть практически одновре­менно с выходом первых западных обо­бщающих монографий по проблеме лич­ности К. Левина (1935), Г. Олпорта (1937), Г. Мюррея (1938). У нас, однако, проблему личности в этом ключе - через понятие смысла - поднимать было невозможно. Понятие «личность» встречается в книгах ряда психологов - Рубинштейна, Анань­ева и других с конца 40-х годов в един­ственном значении: как обозначающее социально-типичное в человеке («сово­купность общественных отношений»), в отличие от характера, выражающего ин­дивидуально-своеобразное.

Если немного по-другому взглянуть на эту формулу, учитывая социальный контекст, обнажается идеологическая подоплека ее понимания: индивидуаль­но-своеобразное в человеке допустимо только на уровне характера, на уровне же личности все советские люди обяза­ны быть социально-типичными. Имен­но поэтому всерьез говорить о личности тогда было невозможно, и именно поэ­тому теория личности Алексея Николае­вича «выдерживалась» тридцать лет.

«В начале июля 1941 года, как и мно­гие другие московские ученые, А.Н. Леон­тьев вступает в ряды народного ополче­ния. Однако уже в сентябре Генеральный штаб отзывает его... для выполнения специальных оборонных заданий».

Вместе с другими тремя психоло­гами - Б.М. Тепловым, К.Х. Кекчеевым и А.И. Богословским - А.Н. Леонтьев по­пал в одну из ополченческих дивизий, которая стояла на дальних подступах к Москве. Вместе с Кекчеевым и Тепло­вым он был прикомандирован к шта­бу, а Богословский находился где-то на передовой. В один прекрасный ве­чер на «виллисе» приехал фельдъегерь из Генерального штаба с предписани­ем немедленно откомандировать всех четырех психологов в Генштаб для вы­полнения секретных работ по ночному видению и т.п. Троих из них, которые были при штабе, немедленно посадили в «виллис» и увезли, а Богословского решили отправить утром. Ночью немец­кая танковая армия прорвала оборону, и ополченческая дивизия была букваль­но «стерта» с лица земли. Богословский остался жив. Он попал в плен, всю вой­ну промыкался по немецким лагерям, а после войны, естественно, по совет­ским, и только где-то в начале пятиде­сятых годов опять «всплыл» как психо­лог, но его карьера была, понятно, уже сломана. Остальных трех психологов, в том числе Алексея Николаевича, отде­ляло от судьбы Богословского букваль­но несколько часов.

В самом конце 1941 года происходи­ла эвакуация университета, включая Ин­ститут психологии, в Ашхабад, где Алек­сей Николаевич продолжал заниматься закрытыми темами. Когда выяснилось, что москвичи жить в Ашхабаде не могут, потому что там они начинают болеть всеми мыслимыми болезнями, весь уни­верситет решением правительства пе­ребазировали в Свердловск. Под Свер­дловском, в Кисегаче и Кауровке, были организованы два экспериментальных госпиталя. Первый возглавил Лурия, а второй - Алексей Николаевич в ка­честве научного руководителя. Там ра­ботали А.В. Запорожец, П.Я. Гальпе­рин, С.Я. Рубинштейн и другие. Это был реабилитационный госпиталь, который занимался восстановлени­ем движений после ранения. На этом материале была блестяще продемон­стрирована не только практическая значимость теории деятельности, но и абсолютная адекватность и плодот­ворность физиологической теории Н.А. Бернштейна, который через не­сколько лет, в конце 40-х годов, был вообще отлучен от науки. Неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы Алексей Николаевич не взял его к себе сотрудником на отделение психологии. Практическим результатом работы экспериментальных госпиталей было то, что время возвращения раненых в строй сокращалось в несколько раз за счет использования техник, разрабо­танных на базе деятельностного подхо­да и теории Бернштейна.

«В 1948 г. А.Н. Леонтьев стал членом Коммунистической партии... При созда­нии АПН РСФСР Алексей Николаевич стал ее членом-корреспондентом, а за­тем действительным членом. В описы­ваемый период, в начале 50-х годов, он был академиком-секретарем, потом - вице-президентом Академии».

Что такое сороковые годы в науке, известно. Чем они были для А.Н. Леон­тьева, мало кому известно. После войны Алексей Николаевич, уже доктор наук и заведующий лабораторий в Институ­те психологии, опубликовал на основе своей диссертации небольшую книж­ку «Очерк развития психики». Сразу же, в 1948 году, на нее вышла разгромная ре­цензия, и осенью этого года была орга­низована «дискуссия». В ней выступили многие ныне широко известные психо­логи, обвиняя автора книги в идеализме. Но соратники Леонтьева, да и вообще многие порядочные люди, встали на его защиту, и дискуссия для него последст­вий не имела. Более того - его приняли в партию. Едва ли мотивы его вступления были чисто карьерными - скорее, это был акт самосохранения. Но факт остается фактом. Нельзя забывать и того, что Алексей Николаевич, как и его учитель Выготский, был убежденным маркси­стом. Хотя и отнюдь не ортодоксальным - его особенно привлекали ранние ра­боты Маркса, в частности «Экономическо-философские рукописи 1844 года». Членство в партии, конечно, способст­вовало тому, что с начала 50-х годов Ле­онтьев становится академиком-секретарем отделения психологии АПН, затем академиком-секретарем всей Академии, затем ее вице-президентом, а значит, входит в «номенклатуру».

В те годы старший из авторов был уже старшеклассником и студентом, но он не помнит никаких особых привилегий, которыми пользовался Алексей Никола­евич, если не считать возможности зака­зывать дефицитные книги в специаль­ной книжной экспедиции на Беговой...

В 1949 г. он в очередной раз удостоил­ся критики в прессе. Под статьей в офи­циозном издании «Культура и жизнь» стояла скромная подпись: Ю. Жданов. Это был сын недоброй памяти А.А. Жда­нова, муж (или к тому времени уже быв­ший муж) Светланы Аллилуевой, а глав­ное, заведующий Отделом науки ЦК. Леонтьев был обвинен в субъективном идеализме в одной компании со знаме­нитым физиологом Иваном Соломоно­вичем Бериташвили. Никакой реакции от А.Н. Леонтьева не последовало.

На летней психологической школе. Рядом В.В. Столин и Э. Джафаров

Однажды в Академии обществен­ных наук Леонтьев встретил Ждано­ва. И тот сказал: «Алексей Николаевич, пора бы покаяться в Ваших методологи­ческих ошибках». Алексей Николаевич ответил: «Простите, Юрий Андреевич, не вижу, зачем мне каяться. Если я буду каяться, значит, я действительно идеа­лист. Если я напишу, что с критикой не согласен - все равно будет плохо. Если ни то, ни другое - появится статья, что я недостаточно самокритичен. Так луч­ше уж я не буду каяться». «Ну, приходите ко мне, поговорим». Приходит Алексей Николаевич в кабинет Ю.А. Жданова, тот его продолжает убеждать признать свои ошибки. Алексей Николаевич упирается. Жданов говорит ему: «Берите пример с меня, я тоже совершил некоторые ошиб­ки (как известно, он печатно разругал Лысенко, после чего вынужден был в этой своей ошибке каяться), покаялся, и все в порядке». Алексей Николаевич ответил: простите, а Вы не думали, мо­жет быть на самом деле эта Ваша ошиб­ка ошибкой и не была? Может быть, Вам потом опять придется каяться в том, что Вы каялись в этой ошибке?».

Последовал взрыв эмоций, и Леон­тьев ни живой, ни мертвый отправил­ся домой, как говорится, сушить сухари. Однако никаких оргвыводов не после­довало, он на этот раз даже не был уво­лен. Автор хорошо помнит, как в эти страшные недели родители мягко стара­лись подготовить его к тому, что его мо­гут допрашивать на Лубянке, и просили не упоминать некоторых имен и тем разговоров. Пронесло. Момент был до­статочно опасный, но Алексей Никола­евич так и не покаялся.

К этому же, 1949 году относится зна­менитая история с С.Л. Рубинштейном, которую мы поднимали в «Психологи­ческом журнале» (1984, № 4). Некоторые журнальные публикации, посвященные истории увольнения из МГУ С.Л. Рубин­штейна, создавали следующую ложную модель: руками П.Я. Гальперина А.Н. Ле­онтьев, используя кампанию против космополитов, «спихнул» Рубинштей­на с поста заведующего кафедрой, что­бы занять его место. Не будем тратить время на разбор всех «натяжек», с по­мощью которых создавалась эта версия, поскольку совсем недавно были обнару­жены новые документы, из которых явствует, что решение об увольнении Ру­бинштейна было «спущено» в партбюро из вышестоящих партийных инстанций, и участники обсуждения лишь выполня­ли это решение, не имея права ни обсу­ждать его, ни даже заикнуться о его су­ществовании.

В это время психология в СССР чуть-чуть не разделила судьбу генетики и ки­бернетики. После знаменитой «павлов­ской» сессии трех академий - АН, АПН и АМН, - в результате которой от нау­ки были отлучены и потеряли рабо­ту не только «инакомыслящие» вроде Н.А. Бернштейна, но и не вполне орто­доксальные ученики самого Павлова, на­пример Леон Абгарович Орбели, в «ин­станциях» всерьез обсуждался проект «закрытия» психологии как науки и за­мены ее павловской физиологией. И кто знает, что могло бы произойти, если бы не самоотверженная борьба «номенкла­турщика» Леонтьева за спасение психологической науки. Ее так и не решились «закрыть».

«Новый взлет творчества А.Н. Леон­тьева начинается в середине 50-х годов»

В 1955 году начинает выходить жур­нал «Вопросы психологии». В эти годы Леонтьев много публикуется, а в 1959-м выходят первым изданием «Проблемы развития психики». Если судить по ко­личеству публикаций, конец 50 - начало 60-х - самый продуктивный для Алексея Николаевича период. Тогда же открыва­ется новая проблематика - когнитив­ная. Сейчас мы имеем инженерную пси­хологию, возрожденную психотехнику, которая была разгромлена в 1938 году и восстановлена, благодаря организаци­онным усилиям Алексея Николаевича, социальную психологию, космическую психологию - все это во многом его за­слуга. В конце 50-х годов к нему пришли люди, которые (как он рассказывал мно­го лет спустя) задали ему два вопроса как психологу: «Сможет ли человек приспо­собиться к физическим условиям кос­мического пространства?» и «Не будет ли во время нахождения человека в кос­мосе опасных нарушений восприятия окружающего мира?». На оба он отве­тил утвердительно: «сможет», «не будет». И оказался прав. Конечно, много неиз­вестного, много нового, но человек - машина весьма адаптивная. Мы с ним как-то говорили о том, что человек сам создал кинематограф и сам создал ме­ханизмы его восприятия! Он воспри­нимает то, чего никогда не было в окружающей его действительности. Но ведь он приспособился, как будто с глубокой древности смотрел кино.

С 1954 года началось восстановление международных связей советских пси­хологов. Впервые после длительного пе­рерыва в очередном Международном психологическом конгрессе в Монреа­ле приняла участие довольно предста­вительная делегация советских психо­логов. В нее входили Леонтьев, Теплов, Запорожец, Асратян, Соколов и Костюк. Начиная с этого времени, Леонтьев мно­го сил и времени уделяет международ­ным связям. Наиболее тесные контак­ты были у него с Францией и вообще с франкоязычными психологами. Есть несколько причин этому. Во-первых, у него была общность проблематики и близость подхода с целым рядом крупных французских и франкоязыч­ных психологов, в том числе Ж. Пиаже, А. Пьероном, А. Валлоном, Р. Заззо, Ж. Нюттеном. Во-вторых, он в совершенстве владел французским. А.Н. Леонтьев долгое время был одним из сопрезидентов обще­ства «СССР-Франция», членом исполкома ассоциации Международного союза на­учной психологии, естественно, принад­лежал к категории «выездных» людей и в 60-е годы часто принимал участие в раз­личных международных конференциях. Кульминацией этой деятельности явил­ся организованный им в 1966 году Меж­дународный психологический конгресс в Москве, президентом которого он был.

Алексей Николаевич объехал всю Европу, бывал в США и Канаде. Сохра­нились многочисленные толстенные альбомы, в которые он вклеивал фо­тографии, открытки и т.д., сопровождая их развернутым комментарием - сво­его рода иллюстрированные дневники его зарубежных поездок. Хотя, конечно, в этих дневниках фиксировалось дале­ко не все, что он рассказывал. Например, там почти не говорится о почти детек­тивных историях, сопровождавших пре­бывание советской делегации в Монреа­ле в 1954 году.

В окружении студентов

«С 1966 года и до последнего дня сво­ей жизни А.Н. Леонтьев был бессменным деканом и заведующим кафедрой общей психологии. В сущности, факуль­тет создан им, и... нельзя не признать, что именно Алексей Николаевич опре­делил его научное «лицо»

Середина 60-х - это перелом в со­циальном положении психологов во­обще. Во-первых, ВАК вводит квалификацию «Психолог», ученые степени по психологическим наукам. В архи­ве А.Н. Леонтьева хранится автореферат одной защищенной в начале 60-х годов диссертации на соискание степе­ни кандидата педагогических наук (по психологии), посвященной некоторым особенностям поведения медоносной пчелы. Этот автореферат входил в чи­сло аргументов, с помощью которых он «пробивал» психологическую специали­зацию. К тому же периоду относится со­здание первых факультетов психологии в Московском и Ленинградском универ­ситетах и «размораживание» некоторых ранее запрещенных областей психо­логии, таких как психология личности, психодиагностика и уже упомянутая со­циальная психология. Эти положительные перемены продолжали развиваться и в последующие десятилетия.

А.Н. Леонтьев занимал весьма серьез­ные посты, и, казалось бы, при взгляде со стороны есть все основания говорить о нем как о чиновнике советской систе­мы, работнике идеологического фрон­та, создающем идеологические осно­вы психологии. Действительно, у него в статьях, докладах и разных текстах есть много и дежурных ссылок, и цитат, все, что полагается. Но могло ли быть иначе?!

Вот одна легенда из жизни декана фа­культета психологии. Август месяц, оче­редной прием на факультет психологии МГУ. Конкурс, как всегда, большой. Эк­замены сданы, баллы подсчитаны, хотя приказа о зачислении еще нет. На прием к декану приходит генерал - серьезный, высокий чин. «Чем могу быть полезен?» - спрашивает его декан. Выясняется, что дочка генерала поступала на факультет, но вроде бы не совсем поступила. Декан вызывает секретаршу со списками; вы­ясняется, что дочь генерала недобрала до проходного всего полбалла и вместе с пятью другими студентами, набравши­ми столько же, осталась за чертой. «Что можно сделать, чтобы ее все-таки зачи­слить на факультет?», - спрашивает гене­рал. «Понимаете, - говорит ему декан, - здесь шесть человек, в том числе Ваша дочь, в одинаковом положении. Если я своим приказом - а такие полномо­чия в принципе у меня есть - включу ее в списки зачисленных, исключив ко­го-то другого, то остальные пятеро, и тем более невинно пострадавший, бу­дут иметь все основания обвинять меня в том, что я оказал ей определенные привилегии из-за того, что она дочь генерала. На меня начнут писать жалобы, да и Вашей дочери тоже будет весьма неуютно. Я ограничен в моих действи­ях планом приема, который мне спуска­ют сверху, и не вправе принять ни од­ного человека сверх этой цифры. Вот если бы план приема был увеличен на шесть мест, тогда бы мы спокойно за­числили всех шестерых, и никаких про­блем бы больше не возникало». «Так в чем же дело!», - восклицает генерал. На следующее утро приходит приказ из ректората об увеличении плана приема на шесть мест.

Многие люди, работавшие с Алек­сеем Николаевичем, говорят о том, что он был в определенном смысле выдаю­щимся администратором: в плане уме­ния играть в «административные игры», хотя это отнимало у него массу време­ни и сил, снижая его научную продук­тивность, особенно в последние два де­сятилетия. Но нельзя сказать, что это было для него совсем уж тяжкой обузой, потому что он и в этом находил определенное удовольствие. Он играл в эти игры с увлечением и часто выигрывал, в том числе у тех, кто находился на го­раздо более высоких этажах социальной иерархии. Он был идеологическим зна­менем факультета, да и, пожалуй, всей советской психологии. Но, самое инте­ресное, что кроме него, практически ни у одного сотрудника факультета в рабо­тах дежурных идеологических ссылок практически нет. Он полностью брал на себя урегулирование отношений с влас­тью, идеологией и т.п., а весь факультет спокойно работал. Идеолог, у которого никто идеологию не блюдет! Он выпол­нял роль своеобразного барьера между идеологией и наукой, волнолома, за ко­торым гавань всегда оставалась тихой. Более того, можно сказать, что граница между идеологией и наукой проходила через него. Ему это, конечно, мешало, но если считать продуктивность не толь­ко по числу публикаций, но учитывать и организационные инновации, работу учеников, одно другого стоит. Он гово­рил: «С порядочными, умными и талан­тливыми людьми любой дурак работать сможет, а вы работайте с теми, какие есть», - и брал на себя эту неблагодар­ную работу.

Алексей Николаевич никогда не за­нимался передачей и воплощением на­чальственных указаний. Зато он посто­янно «теребил» начальство, добиваясь принятия компетентных и полезных для психологии решений. И его авторитет у власти был настолько высок, что ему удавалось практически все, чего он ста­рался добиться. Его упрекали (задним числом, разумеется) в авторитарности, волюнтаризме, чуть ли не в сталиниз­ме, обзывали «Лысенко в психологии». Но он не принимал ни одного ответст­венного решения, не посоветовавшись предварительно с окружавшими его товарищами. Начиная с совместной работы с Выготским, практически все эти ре­шения принимались совместно. Мы уже упоминали, что среди людей, с которы­ми он работал, были и его - в прошлом - злейшие враги, но он не позволял себе делать какого-либо различия меж­ду ними и своими друзьями, и учени­ками, если речь шла о работе, о науке. Он мог быть и был жестким и неприми­римым, когда ситуация того требовала. Но чаще он был мягким, внимательным и человечным. Он не делал различий в общении между академиком и студен­том, секретарем ЦК и факультетской буфетчицей. Он всегда здоровался пер­вым. На домашнем банкете, который он устроил в честь своего пятидесяти­летия, рядом с докторами и профес­сорами сидели студенты: Зинченко, Давыдов, Гиппенрейтер, кажется, Ов­чинникова. А с Лысенко, агрессивным невеждой, плодившим вокруг себя себе подобных, физически уничтожавшим своих противников, державшимся толь­ко связями с ЦК, его странно даже упо­минать рядом. Они были, по существу, антиподами.

А.Н. Леонтьев по-настоящему любил студентов и чувствовал себя в студенче­ской среде, как рыба в воде. Сохрани­лись фотографии, где он снят в Летней психологической школе - палаточном городке на Черноморском побережье, куда он специально поехал на несколь­ко дней, чтобы наговориться всласть со студентами о психологии. Полуго­лый декан смотрится на общем фоне совершенно естественно. Анекдоты о нем, ходившие по факультету, были добродушно-ироничными. Они инте­ресны проскальзывающим в них - при явной симпатии к декану - чувством отчужденности, какой-то отстраненно­сти Леонтьева от «нормальной» жизни и «нормального» быта. Эта отстранен­ность у него была на самом деле, хотя никак не скажешь, что он был «не от мира сего». Иногда возникало ощуще­ние, что Алексей Николаевич не живет в нашей советской действительности с ее очередями, партсобраниями, ЖЕКами и ВАКами, а сознательно играет в эту жизнь по добровольно приня­тым им на себя правилам, оставаясь, на самом деле, вне этой действитель­ности. Один из старых профессоров МГУ, знавший Алексея Николаевича не­давно обронил в разговоре с одним из нас: «Мало я знал людей, которые были так внутренне свободны, как Алексей Николаевич!».

Он и в семье был немножко отчужден­ным. Но был последней инстанцией - к нему обращались, когда все другие способы воздействия или пути принятия решения были исчерпаны. Нам он при­вивал, во-первых, порядочность во всем, уважение к себе как к человеку, и, во-вто­рых, отношение к труду. Если у него появляется срочная работа, он садится и сидит весь вечер, всю ночь, не вставая, потом поспит пару часов и утром опять садится, весь день работает и где-то ве­чером на второй день он завершает эту работу. Ответственность - в эпоху все­общего ухода от ответственности. Он никогда ничего ни на кого не перекладывал. Он все решал сам. Ему был при­сущ абсолютный, стопроцентный само­контроль, который проявлялся во всем - и в деловых отношениях, и в семье. Его никогда не видели более, чем на одну се­кунду вышедшим из себя. Такого просто не было.

Видимо, он был крайне ранимым и глубоко эмоциональным. Такие люди наращивают на себе «корку» холодной рассудочности и сознательной регуля­ции, но под этой коркой все же чувст­вуется другое... Моторика у него была плавная. Он был не резким, скорее - чуть-чуть замедленным, в нем ощущал­ся все время внутренний план, какая-то отстраненность от происходящего, та «пауза», про которую говорили незави­симо друг от друга гениальный русскоя­зычный философ Мераб Мамардашвили и выдающийся американский психо­лог-экзистенциалист Ролло Мэй - пауза в потоке событий и действий, в кото­рую осуществляется сознание, понима­ние, осмысление, решение; пауза меж­ду стимулом и реакцией, которая делает человека свободным.

Он был интровертом, по контрасту со своим близким другом Лурия. И была в его внешности и поведении какая-то особая артистичность, привлекавшая к нему сердца студенток. Особенно хо­роши у него были руки - с тонкими, длинными, аристократичными пальца­ми, про которые вспоминали все, кому довелось с ним общаться или слушать его выступления.

Алексей Николаевич прожил длин­ную и очень насыщенную жизнь, но, ве­роятно, не реализовался до конца. И по­этому в конце жизни не чувствовал себя счастливым и часто уходил в работу. Друзей у него было мало, главным обра­зом - товарищи по работе, которых он знал и любил с молодых лет, вроде Алек­сандра Владимировича Запорожца или Даниила Борисовича Эльконина.

Он сломался как-то молниеносно, постарел за 2-3 месяца, последний - семьдесят шестой - год жизни провел в больницах. И умер, как говорится, в од­ночасье, легкой смертью - от разрыва аорты. Хорошие люди его любили. Под­лецы и приспособленцы - ненавидели. Но все без исключения - уважали.

Он был очень хорошим человеком.

Литература:

Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. т. 1. - М., 1983. - С. 65-75.

Леонтьев А.Н. Философия психологии: из научного наследия / под ред. А.А.Леонтьева, Д.А.Леонтьева. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.

Для цитирования статьи:

Леонтьев А.А., Леонтьев Д.А. Алексей Николаевич Леонтьев: комментарии к биографии//Национальный психологический журнал-2013.- №1(9)-c.9–17

Leontiev А.А.,Leontiev D.A.(2013).Alexei Leontiev: comments on biography. National Psychological Journal,1(9), 9–17

А. Н. Леонтьев и С. Л. Рубинштейн являются создателями советской школы психологии, которая базируется на абстрактной концепции личности. Она была основана на работах Л. С. Выготского, посвященных культурно-историческому подходу. Данная теория раскрывает термин "деятельность" и другие взаимосвязанные с ним понятия.

История создания и основные положения концепции

С. Л. Рубинштейном и А. Н. деятельности была создана в 30-е годы двадцатого века. Они разработали данную концепцию параллельно, не обсуждая и не советуясь друг с другом. Тем не менее в их работах оказалось много общего, так как ученые использовали одинаковые источники при разработке психологической теории. Основатели опирались на труд талантливого советского мыслителя Л. С. Выготского, также при создании концепции была использована философская теория Карла Маркса.

Главный тезис теории деятельности А. Н. Леонтьева кратко звучит так: не сознание формирует деятельность, а деятельность формирует сознание.

В 30-е годы на основе этого положения Сергей Леонидович определяет главное положение концепции, которое основывается на тесной взаимосвязи сознания и деятельности. Это значит, что психика человека формируется во время активности и в процессе работы, и в них же она проявляется. Ученые указывали, что важно понимать следующее: сознание и деятельность образуют единство, имеющее органическую основу. Алексей Николаевич подчеркивал, что данную связь ни в коем случае не стоит путать с тождеством, иначе все положения, имеющие место в теории, теряют свою силу.

Итак, по мнению А. Н. Леонтьева, "деятельность - сознание личности" - это главная логическая взаимосвязь всей концепции.

Основные психологические феномены теории деятельности А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна

Каждый человек неосознанно реагирует на внешний стимул совокупностью рефлекторных реакций, но деятельность не входит в число данных раздражителей, так как она регулируется умственной работой индивида. Философы в своей представленной теории рассматривают сознание как определенную реальность, которая не предназначается для самонаблюдения человеком. Оно может проявляться только благодаря системе субъективных отношений, в частности, через деятельность индивида, в процессе которой ему удается развиваться.

Алексей Николаевич Леонтьев уточняет положения, озвученные его коллегой. Он говорит, что психика человека встроена в его деятельность, она формируется благодаря ей и проявляется в активности, что, в итоге приводит к тесной связи двух понятий.

Личность в теории деятельности А. Н. Леонтьева рассматривается в единстве с действием, работой, мотивом, операцией, потребностью и эмоциями.

Концепция деятельности А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна - это целая система, которая включает в себя методологические и теоретические принципы, позволяющие изучать психологические феномены человека. Концепция деятельности А. Н. Леонтьева содержит такое положение, что основным предметом, помогающим изучать процессы сознания, является деятельность. Этот подход исследования начал формироваться в психологии Советского Союза в 20-е годы двадцатого века. В 1930-ом уже было предложено две трактовки активности. Первое положение принадлежит Сергею Леонидовичу, который сформулировал приведенный выше в статье принцип единства. Вторая формулировка была описана Алексеем Николаевичем совместно с представителями Харьковской психологической школы, которые определили общность строения, затрагивающую внешнюю и внутреннюю деятельность.

Основное понятие в теории деятельности А. Н. Леонтьева

Деятельность - это система, которая строится на основе различных форм реализации, выражающейся в отношение субъекта к материальным объектам и миру в целом. Данное понятие сформулировал Алексей Николаевич, а Сергей Леонидович Рубинштейн определил деятельность как совокупность любых действий, которые направлены на достижение поставленных целей. По мнению А. Н. Леонтьева, деятельность в сознании личности играет первостепенную роль.

Структура деятельности

В 30-е годы двадцатого века в психологической школе А. Н. Леонтьев выдвинул идею о необходимости построения структуры деятельности, чтобы сделать определение данного понятия законченным.

Структура деятельности:

Данная схема является действительной при чтение как сверху вниз, так и наоборот.

Существуют две формы деятельности:

• внешняя;
• внутренняя.

Внешняя деятельность

Внешняя деятельность включает в себя различные формы, которые выражаются в предметно-практической активности. При данном виде происходит взаимодействие субъектов и объектов, последние открыто представлены для внешнего наблюдения. Примерами этой формы деятельности являются:

• работа механиков с помощью инструментов - это могут быть забивание гвоздей молотком или закручивание болтов отверткой;
• изготовление материальных предметов специалистами на станках;
• игры детей, для осуществления которых требуются посторонние вещи;
• уборка помещения: подметание полов веником, протирание окон тряпкой, манипуляции с предметами мебели;
• строительство домов рабочими: выкладка кирпичей, прокладывание фундамента, вставка окон и дверей и т. д.

Внутренняя деятельность

Внутренняя деятельность отличается тем, что взаимодействия субъекта с любыми образами объектов являются скрытыми от прямого наблюдения. Примерами этого вида являются:

• решение математической задачи ученым при использовании недоступной глазу умственной деятельности;
• внутренняя работа актера над ролью, которая включает обдумывания, переживания, тревогу и т. д.;
• процесс создания произведения поэтами или писателями;
• придумывание сценария для школьной пьесы;
• мысленное отгадывание загадки ребенком;
• эмоции, вызванные у человека при просмотре трогательного фильма или прослушивании им душевной музыки.

Мотив

Общая психологическая теория деятельности А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна определяют мотив как предмет человеческой потребности, получается, чтобы охарактеризовать данный термин, необходимо обратиться к нуждам субъекта.

В психологии же мотив является двигателем любой существующей деятельности, то есть это толчок, приводящий субъект в активное состояние, или цель, ради которой человек готов что-либо совершать.

Потребности

Потребность в общей теории деятельности А.Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна имеет две расшифровки:

1. Потребность - это своеобразное "внутреннее условие", которое является обязательной предпосылкой любой совершаемой субъектом деятельности. Но Алексей Николаевич указывает, что данный вид нужды не способен ни в каком случае вызвать направленную деятельность, потому что его главной целью становится ориентировочно-исследовательская активность, которая, как правило, направляется на поиск таких предметов, какие были бы в состоянии избавить человека от испытываемого желания. Сергей Леонидович добавляет, что это понятие является "виртуальной потребностью", которая выражается лишь внутри себя, поэтому человек испытывает ее в своем состоянии или ощущении "незавершенности".
2. Потребность - это двигатель любой деятельности субъекта, который направляет и регулирует ее в материальном мире после встречи человека с предметом. Характеризуется данный термин как "актуальная потребность", то есть нужда в конкретной вещи в определенный момент времени.

"Опредмеченная" потребность

Данное понятие можно отследить на примере только что родившегося гусенка, который еще не встречался с каким-либо конкретным предметом, но свойства его уже зафиксированы в сознании птенца - они передались ему от матери в самом общем виде на генетическом уровне, поэтому у него не возникает желания следовать за любой вещью, которая окажется перед его глазами на момент вылупления из яйца. Это происходит только во время встречи гусенка, имеющего свою потребность, с предметом, потому что у него еще нет сформированного представления об облике своего желания в материальном мире. Данная вещь у птенца подходит на подсознании под схему генетически зафиксированного примерного образа, поэтому она в состоянии удовлетворить нужду гусенка. Так происходит запечатление данного предмета, подходящего под искомые характеристики, как предмет, удовлетворяющий соответственные потребности, а нужда приобретает "предметный" вид. Именно так подходящая вещь становится мотивом для определенной деятельности субъекта: в данном случае в последующее время птенец будет повсюду следовать за своей "опредмеченной" потребностью.

Таким образом, Алексей Николаевич и Сергей Леонидович имеют в виду, что потребность на самом первом этапе своего формирования не является таковой, она является в начале своего развития нуждой организма в чем-либо, которая находится вне тела субъекта, несмотря на то, что она отражена на его психическом уровне.

Цель

В данной концепции описывается, что цель является направлениями, на достижение которых человеком реализуется определенная деятельность в форме соответствующих действий, которые побуждаются мотивом субъекта.

Различия цели и мотива

Алексей Николаевич вводит понятие "цель" как желаемый результат, возникающий в процессе планирования человеком какой-либо деятельности. Он подчеркивает, что мотив отличается от данного термина, потому что он является тем, для чего совершаются какие-либо действия. Цель же - это то, что планируется сделать для реализации мотива.

Как показывает действительность, в повседневной жизни приведенные выше в статье термины никогда не совпадают, а являются дополнением друг друга. Также, следует понимать, что между мотивом и целью существует определенная связь, поэтому они являются зависимыми между собой.

Человек всегда понимает какова цель совершаемых или предполагаемых им действий, то есть его задача является осознанной. Получается, человек всегда точно знает, что он собирается делать. Пример: подача документов в университет, сдача заранее выбранных вступительных экзаменов и т. д.

Мотив почти во всех случаях является для субъекта неосознанным или бессознательным. То есть человек может и не догадываться о главных причинах совершения им какой-либо деятельности. Пример: абитуриент очень сильно хочет подать документы в какой-то конкретный институт - он это объясняет тем, что профиль данного учебного заведения совпадает с его интересами и желаемой будущей профессией, на самом деле основной причиной выбора данного университета является желание быть рядом с любимой девушкой, которая учится в этом ВУЗе.

Эмоции

Анализ эмоциональной жизни субъекта - направление, которое считается ведущим в теории деятельности А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна.

Эмоции - это непосредственное переживание человеком смысла цели (также предметом эмоций можно считать мотив, ведь на подсознательном уровне он определен как субъективная форма существующей цели, за которой он внутренне проявляется в психике индивида).

Эмоции позволяют человеку понять, какие на самом деле являются истинные мотивы его поведения и совершаемой деятельности. Если человек достигает поставленной цели, но не испытывает желаемого удовлетворения от этого, то есть, напротив, возникают отрицательные эмоции, это значит, что мотив не был реализован. Следовательно, успех, которого добился индивид, на самом деле мнимый, потому что то, ради чего вся деятельность была предпринята, не было достигнуто. Пример: абитуриент поступил в институт, в котором учится его возлюбленная, но она за неделю до этого была отчислена, что обесценивает успех, которого добился молодой человек.

Мне чрезвычайно трудно выступать сегодня с вечерней лекцией. Трудно по крайней мере по двум причинам.

Первая из них - та, что существует написанная мной биография Алексея Николаевича , и просто кратко излагать то, что в ней сказано, едва ли имеет смысл. Значит, мою сегодняшнюю лекцию надо построить как-то по-другому.

Но есть и вторая трудность. Ведь я не просто биограф Алексея Николаевича - я и его сын. Пусть не просто сын, но и ученик, и льщу себя надеждой, что в каком-то смысле - продолжатель его научного дела, вернее, один из продолжателей. Но все-таки мое отношение к нему - более субъективное, чем у других его учеников и последователей. И я бы очень не хотел, чтобы моя лекция превратилась просто в рассказ сына об отце.

Во всяком случае, попытаюсь вместе с Вами пройти жизненный путь моего отца, следуя за его мыслями и чувствами, стремясь понять и раскрыть, почему его биография и научное творчество были такими, какими они были.

Несколько предварительных слов о тех материалах, которые будут использованы в сегодняшней лекции. Они разделяются на две группы. Часть документов и фотографий уже опубликована полностью или частично, в том числе (документы) в изданной биографии Леонтьева. Другая часть никогда не была опубликована, и вы впервые услышите эти документы и увидите эти фотографии. Работа над хранящимся в семье личным архивом А.Н. продолжается, и мы не теряем надежды на то, что в нем найдется еще много интересного. Что касается официальных государственных архивов и сохранившихся личных архивов соратников А.Н., то, кроме архива Психологического института (и то частично), они практически не исследованы.

Итак, приступаем к биографии А.Н.

В печатной биографии достаточно много рассказано о семье, в которой вырос Алексей Николаевич, и о его родителях. Люди старшего поколения, бывавшие в его доме, хорошо помнят их – и Николая Владимировича, и Александру Алексеевну. Это была зажиточная купеческая семья, - настолько зажиточная, что могла себе позволить ежегодный отдых в Ялте, а когда маленькому Алеше надо было лечиться в санатории, послать его за границу, в Австро-Венгрию, вместе с гувернанткой. Я хотел бы, чтобы вы увидели лица отца и матери А.Н. в их молодости. (№1, №2).

О школьных годах А.Н. мы знаем мало. Известно, что он учился в Первом Московском реальном училище, ставшем потом, когда он был старшеклассником, «единой трудовой школой»; вот его фотография в те годы (№5) . Он закончил ее досрочно, некоторое время работал конторщиком, а затем семья исчезла из Москвы примерно на три года – есть основания думать, что после начала гражданской войны она застряла в Крыму и смогла вернуться в Москву только в начале 1921 года. И семья, и сам А.Н. предполагали, что он станет инженером; в незаконченной, а вернее, лишь начатой автобиографии Леонтьев описывает свое детское увлечение авиамоделизмом. Кстати, потом технические увлечения А.Н. ему очень пригодились, когда пришлось конструировать, собирать и налаживать экспериментальные установки.

События первых лет революции привели юного реалиста к увлечению общественными науками, в первую очередь философией. Как он потом вспоминал, «общественные катаклизмы породили философские интересы. Это было у многих – сложился даже тип революционно настроенного еврея-романтика с философскими интересами (Столпнер)» Имеется в виду замечательный переводчик Гегеля на русский язык, друг Льва Семеновича Выготского Борис Григорьевич Столпнер. Продолжаю цитату: «Недаром на похоронах Столпнера встретились большевики и раввины. Интересовался анархизмом, бывал (до и после его разгрома) в центре анархистов на Малой Дмитровке (там продавали много анархистской литературы)» . Разумеется, в библиотеке А.Н. эта литература не сохранилась…

Во фрагментах автобиографии А.Н. писал о том, как в один прекрасный день он «пришел в психологический институт и спросил: куда нужно поступить, чтобы стать психологом? Кто-то ответил, что нужно поступить на историко-филологический факультет и учиться у профессора Челпанова. Я так и сделал и первая университетская лекция, которую я слушал, была именно лекция по психологии и читал ее именно Челпанов – в большой аудитории психологического института» . Факты он, естественно, изложил точно, но действительные мотивы поступления подменил мотивировкой. Ориентироваться в психологии настолько, чтобы сознательно пойти ей учиться, он просто не мог; и мне кажется более правдоподобным другой его рассказ о себе тех лет: «Занимался философскими проблемами аффектов, затем все это повернулось на психологию как философскую науку» . То-есть, в психологию А.Н. пришел уже в студенческие годы благодаря Георгию Ивановичу Челпанову.

Напомню, что Психологический институт входил тогда в состав университета.

Из своих университетских преподавателей Леонтьев вспоминал, кроме Челпанова, еще немногих. В их числе – причем на первом месте – Густав Густавович Шпет, знаменитые в то время историки Петрушевский, Покровский, Богословский, Преображенский, Волгин, логик Гордон, читавший методологию науки, историк философии Кубацкий. В устных мемуарах А.Н. весьма скептически отозвался о приват-доценте Циресе; между тем даже эта, по его словам, «комическая фигура» оставила след в истории российской науки – в середине 20-х годов он был членом философской секции Государственной Академии Художественных Наук (ГАХН), руководимой Шпетом, вместе с такими выдающимися учеными, как Губер, Габричевский, Борис Исаакович Ярхо, Ахманов, Николай Иванович Жинкин, Алексей Федорович Лосев. В библиотеке А.Н. сохранились книги Шпета, вышедшие в 1922-1927 годах. Преподавал на факультете тогда и Николай Иванович Бухарин, впервые читавший курс исторического материализма.

Когда Леонтьев учился в университете, как раз развертывалась борьба за создание материалистической психологии, вылившаяся в своего рода античелпановский путч. К власти в Психологическом институте в конце 1923 года пришел ученик Челпанова, в прошлом учитель в Омске, Константин Николаевич Корнилов. Для большинства это - только имя: вот его портрет, относящийся как раз к середине 20-х годов (№7) . Другим, если можно так выразиться, оппонентом Челпанова был Павел Петрович Блонский. Об этих событиях есть огромная литература. Остановлюсь только на двух моментах, непосредственно связанных с жизнью и деятельностью А.Н.

Первое. Именно в конце 1923 года Леонтьев был оставлен при университете «для подготовки к профессорской деятельности», т.е. в аспирантуре. Причем оставлен Челпановым. Интересно, что такого студента, который весной того же года был исключен из университета по чистке за розыгрыш, учиненный группой студентов на занятиях преподавателя исторического материализма; который был вынужден в том же году доучиваться экстерном и получил диплом с задержкой на два года, - такого студента в последующие десятилетия, да и сейчас, ни под каким видом не приняли бы в аспирантуру.

Второе. Хотя Леонтьев в студенческие годы интересовался аффектами и в качестве дипломной работы представил сочинение под названием «Исследование объективных симптомов аффективных реакций», хотя его, как мы видели, сразу приняли в аспирантуру Психологического института, психологом он в те годы был в сущности никаким. Он сам неоднократно признавался в этом. Устные мемуары: мой вопрос: - С чем ты пришел? (имелось в виду – в Институт). Ответ А.Н. короток и ясен: - Пустой. Просто с общей идеей проникновения в жизнь чувств. – В другом месте тех же мемуаров: о встрече с Выготским: - У меня было заполнение вакуума . План неосуществленных мемуаров: «путь без выбора: эмоции». О последней встрече Леонтьева с Челпановым после его увольнения, когда А.Н. спросил Челпанова, надо ли ему, Леонтьеву, тоже уходить, есть по крайней мере три варианта рассказов – вплоть до откровенно враждебных по отношению к А.Н. мемуаров Г.П.Щедровицкого. Но мне кажется, что именно зафиксированный мною в 1976 году рассказ самого Леонтьева наиболее правдоподобен. По этому рассказу, ответ Челпанова звучал так: «Не делайте этого. Это все дела для ученых, и Вы не имеете своего суждения. Передо мной у Вас обязательств нет» . То-есть: вы еще никакой не ученый, и не вмешивайтесь в дела ученых! Но ведь так оно и было…

Новый директор привел с собой массу научной молодежи, горевшей желанием строить марксистскую психологию. В конце 1923 года из Казани был вызван и сразу сделан ученым секретарем института А.Р.Лурия, а в первые месяцы 1924 года по инициативе Лурия из Гомеля приехал мало кому тогда известный Л.С.Выготский.

С эти приездом, почти совпавшим с зачислением Леонтьева в институт «внештатным научным сотрудником», в его биографии начинается новый этап.

О том, как и над чем Леонтьев работал в Психологическом институте с Выготским, а точнее - с Лурия, а потом они вместе работали с Выготским, - имеется гигантская литература, в том числе воспоминания Лурия и самого А.Н. (чтобы не запутывать вас, я буду говорить именно о Психологическом институте, хотя за время своего существования он переименовывался не меньше пяти раз. Самое экстравагантное имя этот институт носил в начале 30-х годов: он назывался Государственным институтом психологии, педологии и психотехники). И в опубликованной биографии об этом тоже сказано достаточно.

Я хочу показать вам фотографии людей, окружавших А.Н. в эти годы и несколькими годами позже, в преддверии харьковского периода его жизни.

После свадьбы молодые поселились вместе с родителями А.Н. на Большой Бронной улице, дом 5, квартира 6, и жили там почти 30 лет - до 1953 года. Я тоже провел детство и отрочество в этом доме. Он был известен всей психологической Москве, а кое-кто, например Д.Б.Эльконин, вообще жил там неделями. Вот как он выглядел в 1951 году (№16) . Перед домом стоит трофейный немецкий автомобиль «Опель П-4», который А.Н. купил по дешевке сразу после войны.

Двадцатые годы - это не только сотрудничество с Выготским, плодом которого явилась первая книга А.Н. - «Развитие памяти», написанная в 1929 году и реально вышедшая только в 1932, и другая ортодоксально культурно-историческая его работа - «К вопросу о развитии арифметического мышления у ребенка», опубликованная нами только в 2000 году в одном из сборников (она включена в книгу статей Леонтьева «Становление теории деятельности», выходящую в издательстве «Смысл» через несколько месяцев и охватывающую творчество Леонтьева довоенного времени). И это не только совместные публикации с Лурия по луриевской проблематике. К этому времени относится в числе других и замечательная статья «Опыт структурного анализа цепных ассоциативных рядов», впервые опубликованная в 1928 году в «Русско-немецком медицинском журнале», а потом переизданная в двухтомнике Леонтьева 1983 года. Леонтьев вспоминал об этой статье: «Лурия негативно относился к исследованию комплексов помимо Фрейда и Юнга. Поэтому статью... подготовил подпольно от Лурия. Здесь не Юнг, а ассоцианизм. Свободные ассоциации - не цепь, цепь во втором ряду (зачаток понятия личностного смысла)» . В сущности, это первая самостоятельная публикация А.Н.!

Хочу воспользоваться поводом, чтобы остеречь моих слушателей от этого двухтомного издания. Конечно, хорошо, что оно вышло - и я сам был в числе его редакторов, хотя только номинально. Но когда мы с Д.А.Леонтьевым начали работать над упомянутым томом ранних работ А.Н., то сразу же столкнулись с вопиющим произволом при публикации текстов Леонтьева в двухтомнике. Решительно все эти тексты пришлось перепроверять по оригиналам, и обнаружились значительные расхождения - никак не обозначенные пропуски, а иногда даже куски, написанные «за Леонтьева». Поэтому, повторю еще раз, текстологически двухтомник Леонтьева совершенно неудовлетворителен.

В Психологическом институте, который при Корнилове превратился в оплот реактологии и при этом сосредоточился на классовой психологии («психика пролетария»), группа Выготского очень быстро почувствовала себя неуютно. Как вспоминал Лурия, «расхождения с Корниловым начались почти сразу, его линия нам не нравилась». Впрочем, неприязнь была обоюдной. Корнилов обвинял Выготского и его сотрудников в отходе от марксизма, в протаскивании идеалистических понятий. Трудно поверить, но в качестве такого идеалистического понятия Корнилов рассматривал... волю!

Поэтому Выготский и его ученики, формально не покидая Психологический институт, в реальности перешли в другое место, а именно в Академию коммунистического воспитания имени Н.К.Крупской (АКВ). Лурия стал заведовать там психологической секцией, Выготский руководил лабораторией, а Леонтьев был доцентом. «Заработки на службе были крайне низки», вспоминал А.Н., и все они - как мы сейчас - бегали из одного учреждения в другое. Леонтьев, в частности, кроме АКВ, подрабатывал в Государственном центральном техникуме театрального искусства (будущий ГИТИС), в Московском государственном техникуме кинематографии, переросшем во ВГИК, где познакомился и сотрудничал с С.М.Эйзенштейном, в Медико-педагогической клинике профессора Россолимо, где дорос до руководителя научной части или, как это называлось в документах, «председателя Научного Бюро».

В самом конце 20-х и начале 30-х годов Выготский и все его ближайшее окружение впервые столкнулись с извращенной реальностью советской идеологии. Над ними стали сгущаться тучи.

В Психологическом институте развернулась ожесточенная критика культурно-исторической психологии, - как позже, в 1934 году, писал один из сотрудников Института, Размыслов, это была якобы «лженаучная реакционная, антимарксистская и классово враждебная теория». Впрочем, из института группа Выготского уволена не была: после «реактологической» дискуссии 1930 года Корнилов был снят с поста директора (его сменил известный педагог Залкинд), и кое-что из идей Выготского вошло даже в план научных исследований института, что вызвало большое беспокойство и у Выготского, и у Леонтьева. Последний писал Выготскому в начале 1932 года: «Сама система идей в огромной опасности...Институт работает (старается работать) по нашим планам. Это - отчуждение наших идей. Это начало полного падения, рассасывания системы» . В то же время группу Выготского громили за знаменитые экспедиции Лурия в Узбекистан (1931 и 1932 годы), за совместную книгу Лурия и Выготского «Этюды по истории поведения» («идеалистическая ревизия исторического материализма и его конкретизации в психологии»). Появилась статья некоего Феофанова «Об одной эклектической теории в психологии», разоблачительный накал которой был, впрочем, сильно дискредитирован смешной опечаткой в самом заглавии: «Об одной электрической теории в психологии». Интересно, что одним из авторов программы по психологии, вызвавшей такое беспокойство Леонтьева, был едва ли не самый ожесточенный критик культурно-исторической школы А.В.Веденов!

Из ВГИКа Леонтьев был изгнан после появления сразу в двух центральных газетах статьи под угрожающим названием «Гнездо идеалистов и троцкистов». Но хуже всего было то, что главный оплот группы Выготского - АКВ - в 1930 году тоже оказалась под ударом. Как раз тот факультет, где они работали - факультет общественных наук - был объявлен «троцкистским». Через год ее превратили в институт и перевели в Ленинград, и с 1 сентября 1931 года Леонтьев был оттуда уволен - «вообще начался поход против комвузов», - вспоминал Леонтьев.

Погром происходил и в педагогике (главное, что прекратила свое существование «единая трудовая школа», главными теоретиками которой были Блонский и Выготский).

В конце 1930 года прекратила свое существование философская школа «диалектиков», возглавлявшаяся директором Института философии академиком Дебориным. Именно их позиции отразились в мыслях Выготского о развитии психики ребенка - у Выготского есть и прямые ссылки на Деборина. Был с ним знаком и Леонтьев. Лично Иосиф Виссарионович Сталин объявил деборинскую философию «левым уклоном» и обозвал деборинцев «меньшевиствующими идеалистами» - что сей ярлык должен был обозначать, не ясно и поныне. Одним из следствий разгрома деборинцев стало то, что «Развитие памяти» целый год не выпускали в свет - оно вышло только после того, как в экзепляры тиража была вложена брошюрка за двумя подписями - автора Леонтьева и научного редактора Выготского - с саморазоблачением...

Уже в 1932 году, явно по указанию сверху, партбюро Психологического института вознамерилось - цитирую документ того времени - «взять под обстрел марксистско-ленинской критики психотехнику и педологию» . А Выготский был - при всем его критическом отношении ко многому в теории и практике педологии - автором нескольких учебников по педологии для студентов!

Уже из всего этого ясно, что Выготский и его ученики оказались в более чем двусмысленном и по тем временам очень опасном положении. Они искали выход из этого положения: например, Выготский треть своего рабочего времени проводил в Ленинграде, читая там свои знаменитые лекции по истории развития психических функций. Лурия ушел в Медико-генетический институт и занимался там умственным развитием близнецов. Хуже всех оказалось Леонтьеву.

И тут ему - и всей группе Выготского - повезло. В конце 1930 года пришло приглашение от наркома здравоохранения Украины Канторовича переехать в Харьков (это была тогда столица УССР) и создать «психоневрологический сектор» в Украинском психоневрологическом институте. Позже сектор стал называться сектором психологии, а институт - Всеукраинской психоневрологической академией. Предполагалось, что в Харьков переедут Лурия, Выготский, Леонтьев, Божович, Запорожец и Марк Самуилович Либединский. Переговоры продолжались почти год, в них участвовал и Выготский. В результате Выготский так и не переехал, хотя вопрос этот в его семье серьезно обсуждался - вплоть до планов обмена его московской квартиры на харьковскую. Впрочем, он постоянно бывал в Харькове, а Леонтьев и Запорожец в свою очередь часто ездили в Москву, где принимали участие во «внутренних конференциях» Выготского. Лурия переехал, но ненадолго и вскоре вернулся в Москву, а занятый им пост заведующего сектором перешел к Леонтьеву. Божович сначала оставалась в Харькове, а потом перебралась в соседнюю Полтаву. Запорожец переехал вместе с женой, тоже психологом Т.О.Гиневской. Все они жили, как вспоминала Гиневская, «коммуной» - в одной большой квартире.

Я специально рассказал так подробно об обстоятельствах переезда, чтобы вам стало ясно - у них не было иного выбора. Как бы мы ни рассуждали о теоретических и личных расхождениях Выготского и Леонтьева, отнюдь не они были причиной переезда Леонтьева и его сотрудников в Харьков.

А расхождения были - теоретические по крайней мере. В печатном тексте автобиографии я детально - с опорой на ранее неизвестные документы - анализирую эту проблему, она очень подробно освещена и в нашей с Д.А.Леонтьевым публикации «Миф о разрыве: А.Н.Леонтьев и Л.С.Выготский в 1932 году» в первом номере «Психологического журнала» за этот год. Поэтому сейчас подчеркну только одно, главное: харьковская группа не противопоставляла себя Выготскому в теоретическом отношении; как еще в 1983 году правильно писал П.Я.Гальперин, исследования харьковчан привели «к существенному изменению в акценте исследований - Л.С.Выготский подчеркивал влияние высших психических функций на развитие низших психических функций и практической деятельности ребенка, а А.Н.Леонтьев подчеркивал ведущую роль внешней, предметной деятельности в развитии психической деятельности, в развитии сознания» . И многое из того, что в начале пути харьковские психологи трактовали как пункты расхождения с Выготским, а порой и как его «ошибки», они потом ассимилировали, осознав правоту Выготского. Это касается, например, проблемы эмоционального управления действиями, т.е. того, что Выготский называл единством аффекта и интеллекта. Другой вопрос, что харьковчане субъективно ощущали себя в некоторых вопросах оппонентами Выготского. До поры до времени, конечно.

В психоневрологической академии, а потом и в Харьковском педагогическом институте, именно вокруг А.Н. стали группироваться молодые харьковские психологи, часть из которых были аспирантами Леонтьева. Вот несколько фотографий.

К сожалению, у меня не оказалось фотографии молодого П.Я.Гальперина, бывшего одним из самых ярких представителей Харьковской группы. Чтобы потом не отвлекаться, покажу еще два групповых фото учеников Выготского, снятых тоже уже после войны.

Первое из них общеизвестно, я воспроизводил его еще в своей книге о Выготском 1990 года (№23) . А вот второе, насколько мне известно, никогда и нигде не публиковалось, Обратите внимание на портрет Выготского, на фоне которого они фотографируются (№24) .

Не буду описывать исследования Харьковской группы и, следовательно, Леонтьева в первой половине 30-х годов. Подробно об этом говорится в опубликованной биографии. А подвести общий итог этим исследованиям лучше всего словами С.Л.Рубинштейна из его знаменитой книги «Основы общей психологии». Вот что он писал: «...эти исследования устанавливают, что практические интеллектуальные действия детей уже на самых ранних ступенях развития носят специфически человеческий характер. Это определяется тем фактом, что ребенок окружен с первого же дня своей жизни человеческими предметами - предметами, являющимися продуктом человеческого труда, и прежде всего практически овладевает человеческими отношениями к этим предметам, человеческими способами действия с ними... Основой развития специфически человеческих практических действий у ребенка является прежде всего тот факт, что ребенок вступает в практическое общение с другими людьми, с помощью которых он только и может удовлетворить свои потребности. Именно это... является той практической основой, на которой строится и самое речевое его развитие» .

За три месяца до смерти Выготский вел переговоры о создании во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМе), а вернее, в его московском филиале (ВИЭМ базировался в основном в Ленинграде) психологического отдела. В него, по мысли Выготского, должны были перейти все его ученики, разбросанные по разным местам; Леонтьев должен был стать заместителем заведующего отделом. Отдел открылся, но переезд А.Н. затянулся, и только в октябре 1934 года, уже после смерти Выготского, в ВИЭМ были зачислены Лурия (как заведующий лабораторией патопсихологии) и Леонтьев (как заведующий лабораторией возрастной психологии). 16 февраля Леонтьев выступает в ВИЭМе с докладом «Психологическое исследование речи». В нем он говорил (цитирую неопубликованный очень подробный автоконспект, по которому читался доклад): «Каковы действительные теоретические предпосылки психологического исследования?... Нужно...понять, что деятельность человека опосредствуется в идеальном отображении ее предмета в сознании (практически осуществляемом в слове)... Понять действительное соотношение между психологическим и физиологическим...».

Первая из перечисленных предпосылок возвращает нас к Выготскому. «Работы Выготского и его сотрудников, на которые мы опираемся и от которых мы отправляемся...». Наша же задача - «понять развитие слова не как движение, обусловленное внешней причиной, но как вещь саморазвивающуюся...» . Сравните: через два года в погромной книжке Е.И.Рудневой «Психологические извращения Выготского» говорилось, что методологической основой высказываний Выготского «является махистское понимание интеллекта, саморазвитие его, независимость от внешнего мира...», а про Леонтьева - как последователя Выготского - было сказано, что он «до сих пор не разоружился».

Об отношениях же психологии с физиологией А.Н. говорил так: «Физиология отвечает на вопрос, КАК происходит реализация (по каким законам организма) той или другой деятельности. Психология отвечает на вопрос, что подлежит реализации, как и по каким законам возникает эта действительность... Что сказать о той физиологии, которая высокомерно отворачивается от той действительности, законы реализации которой ей надлежит изучить».

Как вы полагаете - как эти заявления могли быть встречены в 1935 году в физиологическом институте, которым в основном и являлся ВИЭМ? Правильно; руководство ВИЭМа и особенно работавшие там физиологи выдержать их не могли. Еще год Леонтьев проработал в ВИЭМе, но в начале 1936 года его лаборатория была закрыта, а сам он уволен. Кто-то нажаловался в Московский комитет партии, но, вспоминал А.Н., «все прошло без особого скандала». Больше того - уже после увольнения тот же Ученый Совет ВИЭМа, который разгромил его доклад, присвоил Леонтьеву без защиты диссертации ученую степень кандидата биологических наук. Но это было слабое утешение...

Одновременно с поступлением в ВИЭМ А.Н. стал профессором Высшего коммунистического института просвещения (ВКИПа). Но и там он не удержался - возглавляемую им лабораторию в октябре того же 1936 года разогнали. Так что почти на год Леонтьев остался вообще безработным. К тому же в июле 1936 года грянуло знаменитое постановление ЦК ВКП/б/ «О педологических извращениях в системе наркомпросов». Летом того же года, после постановления, был рассыпан набор тома «Ученых записок» Харьковского НИИ педагогики - статьи Леонтьева, Божович, Зинченко, Аснина, Хоменко, Мистюк и Запорожца (совместно с Асниным). Слава богу, сохранилась корректура этого сборника!. В те же дни в редакции журнала «Под знаменем марксизма» собрали «совещание» ведущих психологов, где присутствовали В.Н.Колбановский (тогда директор Психологического института), Лурия, Леонтьев, Гальперин, Эльконин, Блонский и Теплов. Шел посмертный разгром Выготского и его школы: про Леонтьева, в частности, говорилось, что он-де не счел возможным подвергнуть критике свою теоретическую концепцию и вскрыть конкретные ошибки в своей работе. А его выступление на совещании было образцом того, как не должно было вести себя по отношению к важнейшим вопросам на психологическом фронте... Ну, а в январе знакового 1937 года вышла уже упомянутая брошюрка Е.И.Рудневой.

«Я был взят под подозрение», - вспоминал А.Н., но ни он, ни Лурия, ни Колбановский, по его словам, «не завязли»: «мы не были ни жертвами, ни прокурорами - нас не могли побудить к выступлениям» .

Осенью директором Психологического института снова стал Корнилов, и он взял А.Н. на работу в институт. Конечно, занимался он методологически безобидными темами, в особенности фоточувствительностью кожи как частью более общей проблемы генезиса чувствительности. Но занимался. Зарплата, конечно, была мизерная, опять-таки приходилось подрабатывать. Да и положение А.Н. в институте было неустойчивое. Поэтому когда Эльконин в 1939 году передал Леонтьеву приглашение возглавить кафедру психологии в Ленинградском пединституте им. Н.К.Крупской, он с радостью принял это приглашение, как и приглашение возглавить такую же кафедру в Институте коммунистического воспитания. График у него был такой же, как в свое время у Выготского: 20 дней в Москве, 10 в Ленинграде.

В воспоминаниях Эльконина говорится: «Помню, что А.Н. почти каждый приезд посещал С.Л.Рубинштейна, возглавлявшего в то время кафедру психологии в педагогическом институте им. Герцена» .

Отношения А.Н. с С.Л. стали предметом такого же, я бы сказал, нездорового интереса у публики, как отношения А.Н. с Выготским. Я дважды обращаюсь к этим отношениям в своей книжке о Леонтьеве. Если суммировать сказанное там, можно сказать следующее.

Во-первых, у Леонтьева и Рубинштейна было всегда больше общего, чем противоположного. Не забудем, что оба они еще в 30-е годы отстаивали деятельностный подход и само понятие деятельности. А большинство советских психологов (я не говорю сейчас об учениках Выготского) вообще это понятие, как говорится, на дух не принимали. Это видно по обсуждению книги Рубинштейна в 1947 году, где половина выступавших, в частности Добрынин и Ананьев, критиковала С.Л. за излишнее внимание к деятельности, а половина (Эльконин, Леонтьев, Теплов) - за то, что принцип деятельности, по словам Теплова, «недостаточно пронизывает его книгу». Не могу не процитировать в этой связи К.Н.Корнилова, который в 1944 году, выступая в Психологическом институте в качестве вице-президента Академии педагогических наук, говорил буквально следующее: «В Институте выдвинута проблема деятельности, но я не понимаю ее смысла, как не понимал и раньше, не понимаю и на сегодняшний день, и не только я, но и те, кто работает в Институте» . Леонтьев не только часто посещал Рубинштейна в Ленинграде - их связывали достаточно прочные деловые отношения. Так, в «Основах общей психологии» С.Л. сочувственно опирается на многие положения Харьковской группы, и совершенно не случайно, что именно Рубинштейну принадлежит лучшее резюме идей этой группы, процитированное мной выше. И, став заведующим кафедрой психологии МГУ, он первым делом пригласил на эту кафедру Леонтьева и Запорожца, а затем даже Гальперина, которого Рубинштейн откровенно не любил. Рубинштейн был одним из оппонентов А.Н. на докторской защите в мае 1941 года (другими были Теплов и Леон Абгарович Орбели). В восстановительном госпитале в Коуровке у Леонтьева работала любимая ученица С.Л. А.Г.Комм. Конечно, личные отношения у них оставляли желать лучшего, - например, Рубинштейн в 1935 году провалил защиту диссертации Эльконина, которой руководил Леонтьев, и А.Н. добился пересмотра решения. Были и какие-то иные, вероятно, чисто личные трения, большинство из которых нигде не зафиксированы и остаются неизвестными, - когда в последние годы под руководством Е.Е.Соколовой собирались мемуарные материалы о Леонтьеве, по крайней мере двое из мемуаристов намекали на причины этого, но по существу о них не говорил никто.

Хотел бы оставаться объективным. Да, Леонтьев был главным оппонентом Рубинштейна на обсуждении его книги в 1947 году. Но и Рубинштейн был главным критиком Леонтьева на обсуждении «Очерка развития психики» годом позже, и критика эта была еще более острой! Кстати, оба оставались в рамках академической полемики, что тогда было редкостью. Рубинштейн очень остро критиковал Леонтьева в печати в 40-х годах - Леонтьев по отношению к Рубинштейну этого не делал. Знаменитое заседание президиума Ученого Совета МГУ 17 января 1949 года, стенограмма которого была опубликована в «Вопросах психологии» под несколько тенденциозным заглавием «Страницы истории: о том, как был уволен С.Л.Рубинштейн» , состоялось по инициативе самого С.Л., вернее, по его жалобе ректору на то, что Леонтьев является вдохновителем его, Рубинштейна, травли на кафедре - хотя по ходу обсуждения выяснилось, что ничего такого Леонтьев не делал, и в постановлении заседания Леонтьеву достается не меньше, чем Рубинштейну. Строго говоря, Рубинштейн вообще не был уволен ни из университета, ни из Института философии. Естественно, что с началом кампании против «безродных космополитов» (это - конец января 1949 года) по решению вышестоящих инстанций университет был вынужден освободить С.Л. от заведования кафедрой, но это было сделано более или менее по-джентльменски - Рубинштейн даже остался профессором кафедры. А в Институте философии он через месяц был восстановлен. Заведующим кафедрой был назначен Теплов и оставался им до 1951 года.

Для понимания отношений А.Н. и С.Л. интересно познакомиться с письмом Леонтьева Рубинштейну, датированным 10 апреля 1943 года. Оно очень деловое и чуть-чуть холодное, но в то же время вполне доброжелательное по отношению к адресату. Кончается письмо так: «Искренно Вас приветствую, Сергей Леонидович, с радостью жду возможности Вас повидать. Ваш А.Леонтьев».

Характерен рассказ А.Г.Асмолова, относящийся к последнему году жизни Леонтьева. Уже тяжело больной А.Н. однажды при нем сказал: «Вот бы посоветоваться с Сергеем Леонидовичем!» Удивленный Асмолов переспросил: «С Рубинштейном? Но ведь он давно умер». «В том-то и дело…», - ответил Леонтьев.

Следующий, можно сказать, критический момент в биографии А.Н. связан с Великой Отечественной войной. Я подробно написал об этом периоде в биографии. Скажу только, что в первый месяц войны, а именно 19 июля, А.Н. вообще чудом уцелел. А в октябре произошло то, чего еще никогда не было в истории Психологического института: Леонтьев был избран общим собранием сотрудников института исполняющим обязанности директора и первым делом вернул институт в лоно университета. (Потом, когда образовалась АПН РСФСР, новый директор – Рубинштейн – передал институт в эту академию.). Главное, что А.Н. совершил в эвакуации – это знаменитый Коуровский восстановительный госпиталь. Опять-таки не буду о нем сейчас говорить, как и об известной книге Леонтьева и Запорожца. Приведу только слова А.Н. из уже упомянутого – неопубликованного - письма Рубинштейну 1943 года. Объясняя причины неприезда в Москву, Леонтьев пишет: « Но главная причина одна, она серьезна и управляет мной: это – госпиталь, это – наша «Восстановительная поэма». Он родился, живет и радует сердце.

О нем я везу Вам большой доклад. Дни его жизни оказались плодотворны как годы. Я не умею говорить о нем без пафоса, за него я буду стоять «насмерть» - hier stehe ich, как говорил Лютер!».

Покажу Вам две фотографии, относящиеся к эвакуации. На первой из них вся семья Леонтьевых, включая шестилетнего меня, на веранде домика, где нас поселили в Ашхабаде (№27) .

На второй нет ни А.Н., ни других Леонтьевых: она интересна тем, что снята за несколько минут до коллективного выезда преподавателей МГУ в пустыню, где они отлавливали – больше для еды, чем для науки – крупных каракумских черепах, составлявших значительную часть нашего меню в эти месяцы (№28) .

Дальнейшие моменты в биографии А.Н. сороковых годов связаны с профессурой на вновь образованной университетской кафедре психологии и с огромной работой в Психологическом институте. Наступает конец сороковых, и вновь жизнь начинает сталкивать Леонтьева с непростым выбором и с принятием непростых решений. Этому уже был свидетелем я сам – в это время я был старшеклассником и многое понимал.

Конец сороковых ассоциируется у большинства с антикосмополитической, по существу антисемитской, кампанией, со снятием Рубинштейна с заведования кафедрой и так далее. Все это было и подробно описано в тексте биографии. Но и для Леонтьева это время оказалось переломным – вне всякой зависимости от отношений с Рубинштейном.

Я имею в виду состоявшийся в 1949 году крупный разговор А.Н. с заведующим Отделом науки ЦК ВКП/б/ Юрием Андреевичем Ждановым, только что печатно обвинившем Леонтьева в субъективном идеализме. Рассказ А.Н. об этом разговоре приведен на с.82 биографии. Чем он мог закончиться – бог весть: вероятнее всего, арестом и заключением (шутка ли – острый конфликт с всесильным партийным чиновником, к тому же сыном Андрея Александровича Жданова). Но судьба – или сам Юрий Андреевич – решила иначе: с этого дня начался «карьерный» взлет А.Н. В марте 1950 года он избирается действительным членом АПН РСФСР, в июле его делают академиком-секретарем Академии, а потом он становится и ее вице-президентом.

Надо сказать, что для советской психологии это оказалось неожиданной удачей. Ибо тем же летом 1950 года состоялась знаменитая Павловская сессия (официально именовавшаяся так: Объединенная научная сессия АН СССР и АМН СССР, посвященная учению И.П.Павлова). Она знаменита прежде всего тем, что А.Г.Иванов-Смоленский и примкнувший к нему К.М.Быков на этой сессии отлучили от павловской физиологии всех наиболее талантливых учеников И.П., в особенности П.К.Анохина и Л.А.Орбели. (О явных «антипавловцах» вроде Н.А.Бернштейна и говорить нечего). Но она чуть не стала и поминками психологии как науки: всерьез планировалось отменить ее по накатанному образцу педологии, психотехники, генетики и кибернетики и полностью заменить физиологией высшей нервной деятельности. И то, что именно в это время Леонтьев стал одним из руководителей Академии педагогических наук, оказалось немаловажным фактором ее спасения. (А насколько все это было серьезно, показывает обсуждение в университете работы кафедры психологии в феврале 1951 года, когда судьба психологической науки еще не определилась: ее предполагали разделить на три кафедры. Самое интересное, какие? Физиологии высшей нервной деятельности, анализаторов человека и физиологии органов чувств… Слава богу, ничего этого не произошло).

Наконец, к 1973 году относится снятая в Будапеште фотография, где рядом с ним опять Дима Леонтьев, теперь уже подросток (ему 13 лет) (№34) .

Но я уклонился от, так сказать, внутренней логики развития концепции Леонтьева.

В сущности, весь его творческий путь связан с реализацией двух больших исследовательских и одной, так сказать, организационной программы. Первая из них была зафиксирована самим А.Н. в 1940 году и приведена на с.58 биографии. Первый том огромной, практически завершенной рукописи был в мае 1941 года защищен в качестве докторской диссертации; второй и третий были утеряны во время войны. Но их содержание отразилось в «Очерке развития психики» (1947) и в цикле статей, опубликованных в 40-50 годах и потом частично собранных в «Проблемах развития психики». Кстати, композиция этой книги совершенно не случайно повторяет намеченную в 1940 году программу. Книга эта знаменита – она, как известно, получила в 1963 году Ленинскую премию и выдержала четыре издания. Не буду говорить об этой книге подробнее – ее знает чуть ли не наизусть каждый студент-психолог. Обращу ваше внимание только на то, что книга эта по содержанию скорее ретроспективна – она подводит итог тому, что уже было сделано Леонтьевым к концу 50-х годов . И поэтому ее никак нельзя трактовать как изложение его теоретических позиций именно этого периода.

Все дело в том, что уже через десять лет после выхода этой книги и сам А.Н., и практически все его соратники почувствовали неудовлетворенность состоянием развития теории деятельности. Поэтому они собрались в квартире Лурия (вернее, собирались три раза в ноябре-декабре 1969 года) и провели, как когда-то при Выготском, своего рода «внутреннюю конференцию» по проблеме деятельности – под магнитофон (сохранившиеся записи были опубликованы в 1990 году в сборнике «Деятельностный подход в психологии: проблемы и перспективы»). И вот с чего начал свое выступление Леонтьев. «Если эта система понятий представляет известное значение, то есть способна работать в психологии, то, по-видимому, эту систему нужно разрабатывать – что в последние годы, в сущности, не делается. Эта система понятий оказалась замерзшей, без всякого движения. И я лично оказался очень одиноким в этом отношении. Все движение идет по разным проблемам, которые более или менее соприкасаются с проблемой деятельности, скорее более, чем менее, но в упор понятие деятельности разрабатывается в высшей степени недостаточно…».

Так что в начале 70-х годов Леонтьев и вместе с ним деятельностная психология оказался в ситуации кризиса. Он не раз критически высказывался о «деятельностном подходе». Приведу только несколько таких высказываний. 1976 год: «Вы знаете, слова «деятельностный подход» и прочие слова о деятельности, последнее время мне приходится встречать огорчительно часто и много и не всегда в значении, достаточно очерченном, определенном… Они поэтому теряют свою определенность, которую они еще не теряли 15 и 20, может быть, лет тому назад, когда эти две или три позиции были очерчены; понятно, о чем можно было дискутировать, что надо было разрабатывать, а теперь – непонятно. Я теперь, когда вижу фразу «и с точки зрения деятельностного подхода» – скажу вам откровенно – меня это беспокоит» .

Мемуары В.А.Иванникова, относящиеся примерно к тому же периоду: «На факультете проходил семинар с довольно узким составом психологов Москвы и, придя с него, я заглянул в кабинет А.Н. Он сидел за своим рабочим столом и что-то писал. Я удивился и спросил: «Почему Вы не на семинаре, где обсуждается деятельностный подход? В ответ он как-то с хитрецой улыбнулся и спросил меня: «Вячеслав Андреевич, можете мне объяснить, что это такое?» Я растерялся, потому что считал его автором А.Н. И, не удержавшись, сказал: «А разве не Вы это ввели?». А.Н. пожал плечами и сказал, что он никогда не писал про деятельностный подход. Вначале мне показалось это игрой, но потом в автобиографии он ни слова не написал про деятельностный подход, а в представлении на орден, подготовленном факультетом, исправил наши слова о деятельностном подходе, но свое авторство в создании теории деятельности подчеркнул».

Когда я писал текст биографии А.Н., никому, в том числе и мне, еще не была известна его рукопись, датируемая февралем 1973 года – днями, когда Леонтьев отмечал свое семидесятилетие. Эта рукопись – нечто вроде дневниковой записи – настолько важна для понимания жизненной и научной судьбы А.Н., что я приведу ее почти полностью. Вот что пишет А.Н., раздумывая над своей биографией.

«В 1954 году после моей первой поездки в Канаду на Международный психологический конгресс у меня стала складываться некоторая программа организационного развития психологической науки в стране. Мне представилось, что наша психология должна войти «на равных» в мировую. Отсюда и возник первый пункт «программы»: организация национального психологического общества, которое станет членом Международного союза научной психологии.

2. Создать настоящую университетскую подготовку специалистов – факультетов или институтов психологии на правах факультетов.

3. Определить статус психологии как особой области знания, т.е. ввести ее в официальный перечень наук и установить ученые степени кандидата и доктора психологических наук.

4.Включить психологию в число наук, представленных в АН СССР.

Итак, программа из 4-х пунктов.

Сегодня, накануне моего 70-летия, думается о том, что программа эта является выполненной и, главное, что другой, дальнейшей организационной программы у меня нет. Здесь подведена черта.

…Это написано перед 5 февраля 1973 г., накануне 70-летия. Начал писать в контексте раздумий над собственной жизнью, которая переламывается на настоящую старость (до сих пор это слово звучит для меня как-то непривычно; оно еще по-настоящему не приобрело личностного смысла, хотя это – странно).

Я не думаю, что из продолжения записей в эту тетрадь получится что-то вроде мемуара или завещания. Может быть, вообще ничего не получится. Даже скорее всего – так.

Но какая-то потребность в этой тетради существует же. А какая именно – будет видно из того, что в ней запишется. Запишется само по себе – без специального намерения, без плана и цели.

Конечно, и цель какая-то тоже есть, но только смутная и – главное – которая вовсе не «идет на осознание»…

…Совсем иначе обстоит дело с программой внутреннего развития психологической науки. Генеральная программа у меня только-только начала складываться, но все еще в ней множество смутных переходов и белых пятен.

Иногда кажется, что эта теоретическая программа – дело ближайшего будущего и что нужно только найти правильный способ ее изложить, отточить терминологию, уточнить определения и прочее. А чаще кажется, что это – синяя птица, что субъективное видение ее не более чем иллюзия.

Все же о программе думается. Она получила даже словесную метку – “ProPsy” (так назвал свой проект развития психологии Р.Рассел, представленный на исполком Международной ассоциации в 1970 или 71-м году). Кстати: это был очень слабый проект.

В грубом приближении материал для “ProPsy” изложен в десятке (или около того) теоретических статей, но я писал их без замысла создать теоретическую программу, кроме, пожалуй, двух последних статей в «Вопросах философии» 72 г. и третьей, еще не законченной, из того же цикла; ее тема «деятельность и личность».

Конфликтность ситуации состоит сейчас в том, что создалась сильнейшая интенция доделать этот цикл, а на мне угнетающее ярмо – учебник психологии для университетов. Создается настоящий «невроз учебника»!»

Вы уже поняли, что три названных статьи – это как раз и есть книга «Деятельность. Сознание. Личность». А учебник так никогда и не был написан. Н.Ф.Талызина вспоминает об одном разговоре с А.Н. незадолго до его смерти. «…Я не помню, в какой связи зашел разговор о том, что надо перестраивать психологию, что у нас теория деятельности – это только одна глава психологии, а деятельностной психологии у нас нет, она должна быть еще построена…. И я, помню, сказала: «Алексей Николаевич, кто же, как не Вы, должны это сделать». Он задумался и сказал: «Вы, конечно, правы, но для этого слишком много надо перелопатить»» .

Середина и конец 70-х годов – это как раз и есть время лихорадочного поиска Леонтьевым новых путей, конкретизация программы, намеченной в его последней монографии. Я подробно пишу об этом в тексте биографии Леонтьева. Но ему не было суждено довести эту исследовательскую программу до завершения – даже на этапе плана, не говоря уже о его реализации. И это – а также «висящий» над ним учебник – фрустрировало его. Отсюда жутковатая фраза, сказанная им в речи над гробом А.Р.Лурия: «Да, ты ушел с чувством совершения. Я не мог не сказать об этом. Увы, я слишком остро чувствую, как горько не иметь права на это чувство» .

Не буду говорить о его, так сказать, внешней биографии в последние десятилетия его жизни. Только покажу снятую в 70-е годы его фотографию, где он задумчиво сидит на каком-то заседании (№35) .

Подходя к ее концу, я хотел бы немного поразмышлять вслух о Леонтьеве.

Его последняя теоретическая программа так и не была, в сущности, ни завершена, ни тем более реализована. Все его соратники старшего поколения ушли из жизни почти одновременно с ним – в течение пяти лет. На факультете психологии и в Психологическом институте начались закручивание гаек, разброд и шатание, Давыдов был уволен и лишен партбилета, Зинченко вынужден был покинуть университет, а поколение нынешних пятидесятилетних, конечно, не могло тогда полностью вынести на своих плечах груз, который в 1979 году уронил со своих плеч А.Н. Не они определяли в 80-х годах научную погоду на факультете и вообще в нашей психологии. Сейчас другое время, и выросло новое поколение психологов, обогащенное владением всем лучшим в мировой психологии. Не пора ли нам вновь вернуться к теоретическому и методологическому наследию Леонтьева и, пусть через четверть века после его кончины, хотя бы частично реализовать его замыслы? Одной из форм такой реализации мог бы быть постоянный Леонтьевский теоретический семинар на факультете психологии МГУ, на котором мы, конечно, будем рады видеть и слышать и психологов из других вузов и научных учреждений.

И в заключение об А.Н. как человеке.

С самого дня его кончины и доныне находились и находятся люди, как будто поставившие себе жизненной целью дискредитировать личность и деятельность А.Н., усердно создавая вокруг него определенный ореол. Для этой малопочтенной цели искусственно подбираются и тенденциозно интерпретируются какие-то отдельные факты его биографии. А такие факты, как самоотверженная борьба Леонтьева за судьбы его прямых и даже непрямых учеников или демонстративный его отказ уволить с факультета М.К.Мамардашвили; как то «прикрытие», которое создавал своим немалым весом А.Н. для спокойной работы факультета, - сошлюсь на воспоминания Софьи Густавовны Якобсон, где говорится: «С появлением отделения психологии я попала из этой малоприятной советской действительности, с ее доносами, персональными делами и прочей возней в совершенно другой мир – мир вечных ценностей, стремления к истине, в мир совершенно других людей»; как почти невероятный в советское время поступок, когда по инициативе Леонтьева была провалена докторская диссертация секретаря факультетского партбюро, - все эти и многие другие факты, рисующие подлинный образ А.Н. как кристально честного, глубоко порядочного и редкостно принципиального человека и руководителя, попросту игнорируются.

Нет, не потому я говорю сейчас об этом, что моя фамилия – тоже Леонтьев. Присутствующие здесь ученики и соратники А.Н., хорошо знавшие его, подтвердят, что этот непростой человек, умевший быть нетерпимым, жестким и непримиримым, но, когда надо было для дела, гибким, толерантным и компромиссным, - Алексей Николаевич Леонтьев - был именно таким, как я только что сказал, - честным, смелым, порядочным и принципиальным, - и таким он остался в нашей общей памяти о нем.

Его бывший студент Федор Ефимович Василюк говорит в своих опубликованных воспоминаниях о Леонтьеве: «…Мы интуитивно чувствовали его необыкновенный масштаб и профессиональный, и человеческий… Он был человеком из какого-то другого мира, Мира Великих Людей…».

Этот необыкновенный масштаб личности А.Н., наверное, и есть то главное, что заставляет нас снова и снова возвращаться к его мыслям и поступкам и мерить себя его мерой.

Спасибо Алексею Николаевичу Леонтьеву за то, что он был, и за то, что он сделал для всех нас.

Источники:

1. А.А.Леонтьев. Жизненный и творческий путь А.Н.Леонтьева. М.: Смысл, 2003.
2. А.А.Леонтьев. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе. // Вопросы психологии, 2003, №2, с.35-36.
3. А.А.Леонтьев. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе, с.36.
4. Указ.соч.,с.36.
5. Указ.соч., с.37.
6. Указ.соч., с.35.
7. А.Н.Леонтьев. К вопросу о развитии арифметического мышления ребенка. // «Школа 2100». Приоритетные направления развития Образовательной программы. Вып.4. М.: Баласс, 2000.
8. А.А.Леонтьев. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе, с.36-37.
9. Указ.соч., с.38.
10. А.А.Леонтьев, Д.А.Леонтьев. Миф о разрыве: А.Н.Леонтьев и Л.С.Выготский в 1932 году. // Психологический журнал, 2003, №2, с.19.
11. Цит. по кн.: Психологический институт на Моховой. (Исторический очерк). М.: ИЧП ЕАВ, 1994, с.18.
12. П.Я.Гальперин. К воспоминаниям об А.Н.Леонтьеве. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: МГУ, 1983, с.241.
13. С.Л.Рубинштейн. Основы общей психологии. М.: 1940, с.317-318.
14. Рукопись (в архиве семьи А.Н.Леонтьева).
15. Цит. по записи А.А.Леонтьева (в архиве семьи А.Н.Леонтьева).
16. Д.Б.Эльконин. Воспоминания о соратнике и друге. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: МГУ, 1983, с.247.
17. Цит. по: Психологический институт на Моховой, с. 21.
18. 1989, №№4 и 5.
19. Рукопись в архиве семьи А.Н.Леонтьева.
20. Ранее она была опубликована дважды. См. А.А.Леонтьев. Творческий путь Алексея Николаевича Леонтьева. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: МГУ, 1983, с.17-18; А.А.Леонтьев, Д.А.Леонтьев. А.Н.Леонтьев и его теория филогенеза психики. // А.Н.Леонтьев. Эволюция психики. Избранные психологические труды. М.- Воронеж: Московский психолого-социальный институт, «МОДЭК», 1999, с.16-17.
21. См. об этом А.А.Леонтьев. Деятельный ум. М.: Смысл, 2001.
22. А.Н.Леонтьев. Философия психологии. М.: МГУ, 1994, с.247.
23. Там же, с.274-275.
24. В.А.Иванников. А.Н.Леонтьев глазами студента и сотрудника. // Мир психологии, 1999, №1, с.14.
25. Рукопись (в архиве семьи А.Н.Леонтьева).
26. Н.Ф.Талызина. «Деятельностный подход еще не реализован. Надо строить психологию действий». // Журнал практического психолога, 2003, №1-2, с.15.
27. А.А.Леонтьев. Жизненный и творческий путь А.Н.Леонтьева. М.:Смысл, 2003, с.113.