В каком году индия стала колонией великобритании. Британская индия

Индия была первым и по существу единственным государством столь крупного масштаба (точнее даже, группой государств, объединенных сплачивавшей их цивилизацией, религиозной традицией и общностью социально‑кастовых принципов внутренней структуры), которое было превращено в колонию. Воспользовавшись характерной для Индии слабостью административно‑политических связей, англичане сравнительно легко, без особых затрат и потерь, даже в основном руками самих индийцев, захватили власть и установили свое господство. Но коль скоро это было достигнуто (в 1849 г., после победы над сикхами в Пенджабе), перед завоевателями возникла новая проблема: как управлять гигантской колонией? Перед прежними завоевателями такой проблемы не было. Не мудрствуя лукаво, все они, вплоть до Великих Моголов, правили так, как это было определено веками и понятно всем. Но англичане представляли собой принципиально иную структуру, к тому же находившуюся на крутом подъеме и предъявлявшую все более решительные и далеко идущие требования для своего успешного развития. В некотором смысле проблема была сходна с той, которую решал Александр после завоевания им Ближнего Востока: как синтезировать свое и чужое, Запад и Восток? Но были и новые обстоятельства, принципиально отличавшиеся от древности. Дело в том, что присоединение Индии к Британии было не столько актом политическим, результатом войны либо серии войн, сколько следствием сложных экономических и социальных процессов во всем мире, суть которых сводилась к образованию мирового капиталистического рынка и к насильственному вовлечению в мировые рыночные связи колонизуемых стран.

Едва ли вначале, на первых порах, английские колонизаторы задумывались над упомянутой проблемой. Колонизация проводилась руками Ост‑Индской компании, стремившейся прежде всего к активной торговле, к огромным прибылям, к высоким темпам обогащения. Но в ходе торговых операций и во имя все более гарантированного их обеспечения прибиралось к рукам чужое имущество, захватывались новые земли, велись успешные войны. Колониальная торговля все очевиднее перерастала свои первоначальные рамки, ее подстегивало то, что быстрорастущая английская капиталистическая промышленность на рубеже XVIII–XIX вв. уже остро нуждалась во все увеличивающихся рынках сбыта фабричных товаров. Индия была для этого идеальным местом приложения соответствующих усилий. Неудивительно, что в изменяющихся обстоятельствах индийские дела постепенно переставали быть прерогативой компании, или, во всяком случае, только компании. С конца XVIII в., особенно после процесса над У. Хейстингсом, первым генерал‑губернатором Индии (1774–1785), деятельность компании во все возраставшем объеме начала контролироваться правительством и парламентом.

В 1813 г. была официально отменена монополия компании на торговлю с Индией, и за 15 лет после этого ввоз хлопковых фабричных тканей вырос в 4 раза. Парламентский акт 1833 г. еще более ограничил функции компании, оставив за ней в основном статус административной организации, практически управлявшей Индией, причем теперь уже под очень строгим контролем лондонского Контрольного совета. Индия шаг за шагом все очевиднее становилась колонией Великобритании, превращалась в часть Британской империи, в жемчужину ее короны.

Но завершающая часть процесса колонизации оказалась наиболее трудным делом. Вмешательство администрации компании во внутренние дела страны и прежде всего в веками складывавшиеся аграрные отношения (английские администраторы явно не разобрались в реальных и весьма непростых взаимоотношениях владельческих и невладельческих слоев в Индии) привело к болезненным конфликтам в стране. Приток фабричных тканей и разорение многих из привыкших к престижному потреблению аристократов сказались на благосостоянии индийских ремесленников. Словом, трещала по всем швам веками функционировавшая привычная норма отношений, в стране все очевиднее проявлял себя болезненный кризис.

Огромная страна не желала мириться с этим. Росло недовольство новыми порядками, несшими угрозу привычному существованию практически всех. И хотя из‑за слабости внутренних связей и господства многочисленных разделявших людей этнокастовых, языковых, политических и религиозных барьеров это недовольство не было слишком сильным, ни тем более достаточно организованным, оно все же быстро увеличивалось и превращалось в открытое сопротивление английским властям. Назревал взрыв.

Одной из важных непосредственных причин, спровоцировавших его, была аннексия генерал‑губернатором Дальхузи в 1856 г. крупного княжества Ауд на севере страны. Дело в том, что наряду с землями, официально и непосредственно подчиненными администрации компании, в Индии существовало 500–600 больших и малых княжеств, статус и права которых были весьма разными. Каждое из княжеств особым договорным актом было связано с администрацией компании, но при этом количество их постепенно уменьшалось за счет ликвидации тех из них, где прерывалась линия прямого наследования либо наступало состояние кризиса. Ауд был присоединен к землям компании под предлогом «плохого управления», что вызвало резкое недовольство сильно задетого этим решением местного мусульманского населения (талукдаров), а также привилегированных заминдаровраджпутов.

Центром военной мощи компании была бенгальская армия сипаев, на две трети набранная из раджпутов, брахманов и джатов Ауда. Сипаи из этих высоких каст особо болезненно ощущали свое приниженное положение в армии по сравнению со служившими рядом с ними англичанами. Брожение в их рядах постепенно возрастало в связи с тем, что после завоевания Индии компания, вопреки обещанному, не только снизила им жалованье, но и стала использовать в войнах вне Индии – в Афганистане, Бирме, даже в Китае. Последней каплей и непосредственным поводом к восстанию послужило введение в 1857 г. новых патронов, обмотка которых была смазана говяжьим либо свиным жиром (обкусывая ее, осквернялись как почитавшие священную корову индусы, так и не употреблявшие в пищу свинину мусульмане). Возмущенные наказанием тех, кто выступил против новых патронов, 10 мая 1857 г. в Мератхе близ Дели восстали три полка сипаев. К восставшим присоединились другие части и вскоре сипаи подошли к Дели и заняли город. Англичане частично были истреблены, частично в панике бежали, а сипаи провозгласили императором престарелого могольского правителя Бахадур‑шаха II, доживавшего свои дни на пенсию компании.

Восстание длилось почти два года и в конечном счете было потоплено в крови англичанами, сумевшими опереться на помощь сикхов, гурков и на другие силы, опасавшиеся возрождения империи Моголов. Справедливо оценив восстание как мощный народный взрыв недовольства не только правлением колонизаторов, но и грубой ломкой традиционных форм существования многих слоев индийского общества, английские колониальные власти вынуждены были всерьез задуматься над тем, как быть дальше. Вопрос был в том, какими методами и средствами добиться уничтожения традиционной структуры. Было ясно лишь одно: резкая насильственная ломка здесь неприемлема; ее следует заменить постепенной и тщательно продуманной трансформацией – с ориентацией, естественно, на европейскую модель. Собственно, к этому и свелась последующая политика англичан в Индии.

«Если мы потеряем Индию, британцы, из поколения в поколение считающие себя властителями мира, за одну ночь утратят статус величайшей нации и перейдут в третью категорию», — заявил лорд Джордж Керзон, самый знаменитый из вице-королей Индии. В эпоху расцвета империи в конце XIX столетия эта земля была точкой опоры, стоя на которой Великобритания контролировала целое полушарие — от Мальты до Гонконга. Так почему же всего через два года после победы союзников во Второй мировой войне, благодаря которой англичанам ценой неимоверных затрат и жертв удалось полностью восстановить свои позиции в Азии, она оставила Индию, разделив ее на два независимых государства?

Секрет успеха британцев в Азии — в том, что они отправились туда не завоевывать ее, а делать деньги. Это не означает, что их режим в той же Индии был осознанно задуман как коммерческое предприятие: его возникновение не планировалось вовсе. Владычица морей в XVIII и XIX веках сама с изумлением следила за усилением своего влияния на субконтиненте, при этом никакого участия в процессе не принимая и формально отрицая факт территориальной экспансии. Просто британцы из Ост-Индской компании , учрежденной Елизаветой I еще в 1600 году с правом пятнадцатилетней монополии на торговлю в «Восточной Индии», — оказались неподконтрольны своему правительству. Заметим, что эта Компания была отнюдь не единственной: при той же Елизавете появилась, например, «Мистерия и Компания коммивояжеров-искателей приключений для открытия районов, доминионов, островов и мест неведомых», преобразованная потом в Московскую. Работали и другие — для монопольной торговли с Турцией , Западной Африкой, Канадой и Испанской Америкой. Среди всех них Ост-Индская поначалу не выделялась особыми успехами. Но все изменилось, когда Англия вошла в политический союз с Голландией после Славной революции 1688 года (король Иаков II Стюарт был низложен, а на престол взошел нидерландский принц Вильгельм III Оранский). Последовало соглашение с новыми союзниками, у которых имелась собственная Ост-Индская компания, действовавшая даже более успешно. Сделка позволила англичанам свободно работать на текстильном рынке Индии, голландцы же занялись вывозом пряностей и транзитными перевозками в Индонезию . К 1720 году доходы британской компании стали больше, чем у конкурентов. Это логически и привело к установлению английского правления на Индостане, где Ост-Индская компания действовала через систему баз и укрепленных фортов. Вокруг этих плацдармов британского предпринимательского гения со временем выросли крупные города: Бомбей, Мадрас и главный форпост Компании — Калькутта. В начале XVIII века население Индии превышало британское в двадцать раз, а доля субконтинента в мировом товарообороте составляла 24 процента против британских трех. До середины XVIII века роль негоциантов-англичан в борьбе за рынок была скромной, и им, как и всем их «коллегам», приходилось простираться ниц перед троном Великих Моголов в Дели — успех их дела еще полностью зависел от императорской воли.

Но в 1740 году начались регулярные вторжения на полуостров персов и афганцев, а также тяжелые внутренние усобицы. Удачливые деятели вроде низама (правителя) Хайдерабада отхватывали от могольских владений куски, на западе маратхи заявляли свои права на независимость от Дели, в общем, хватка центрального правительства стала ослабевать. Тут-то и подняла голову Компания, почуявшая перспективы территориальной экспансии. Появилась у нее и наемная армия, которую набирали из местных воинских каст.

В первую очередь Британия стремилась тогда выиграть в схватке со своим главным европейским противником — Францией , и не только в Индии, но и в остальном мире. И вскоре Семилетняя война (1756—1763) подорвала глобальные позиции Парижа . Еще в 1757 году произошел прорыв на индийском «фронте»: генерал Роберт Клайв одержал решающую победу при Плесси в Бенгалии. Через восемь лет император Могольской династии вынужден был предоставить Ост-Индской компании право дивани (гражданского управления) в Бенгалии, Бихаре и Ориссе. За полвека власть удачливых британских торговцев распространилась по всему субконтиненту — как бы самостоятельно, без поддержки официального Лондона.

К 1818 году Компания господствовала на большей части индийской территории, и эта форма правления изменилась лишь после знаменитого Сипайского восстания в 1857 году, когда корона учредила прямой контроль за положением дел. Нет сомнений, что для британцев это оказалось выгодно. Простое бесконтрольное разграбление было довольно типичным явлением тех первых лет власти Компании, когда такие ее представители, как Томас Питт, прозванный Бриллиантом, переправляли в Англию целые груды драгоценных камней.

Однако чаще его соотечественники все же прибегали к более сложным схемам, чем испанцы в Южной Америке. Великой восточной стране они уготовили судьбу сырьевого придатка, огромного рынка для сбыта готовой продукции раннеиндустриальной британской экономики и поставщика продовольствия. Вплоть до XVII века индийское текстильное производство было столь развитым, что британским мануфактурам оставалось лишь ученически копировать стиль ввозимых с Индостана восточных тканей. Однако в силу своей себестоимости, они, разумеется, всегда оставались очень дороги. Все изменилось, когда Ост-Индская компания завалила субконтинент дешевыми ситцами, коленкором и хлопком с фабрик Ланкашира.

То был настоящий триумф колониально-рыночной концепции Британии. Метрополия вынудила субконтинент открыться для импорта нового, бросового товара, дотоле ей не известного (он еще больше подешевел в 1813 году, когда вышел закон, покончивший с абсолютной монополией Компании — теперь отпали и пошлинные «ост-индские» ограничения). С одной стороны, Индия оказалась в цепких объятиях свободной торговли, с другой — колонизаторы, всячески подчеркивая свою техническую конкурентоспособность, запретили вводить какие-либо пошлины на ввоз своей продукции в подвластную страну. Получился своего рода «империализм свободного рынка» (именно этим термином пользуются современные английские историки). Таким экономическим образом и определилась судьба колонии на ближайшие столетия; и не случайно впоследствии в центре флага независимого государства Ганди поместил колесо прялки — чакру, — а свадеши — бойкот иностранных товаров — стал излюбленным требованием и лозунгом первых националистов…

Кроме того, Индия открыла своим завоевателем невиданные возможности для хранения и приумножения капиталов. К 1880 году общий объем вложений в страну составил 270 миллионов фунтов — пятую часть огромного инвестиционного портфеля Британии, к 1914-му эта цифра выросла до 400 миллионов. Вклады в Индию в относительном исчислении оказались (невиданный случай в истории) даже выгоднее долгосрочных операций во внутренней экономике Соединенного королевства: колониальные власти уверили огромную массу дельцов в надежности нового рынка и не обманули их ожиданий.

Колония же, как могла, возвращала метрополии ее «заботу» сторицей — например, военной силой. Знаменитые индийские полки прекрасно зарекомендовали себя в сражениях XIX века. Новые подданные верно послужили империи в самых разных уголках мира, от Южной Африки до Западной Европы — тут они приняли участие в обеих мировых войнах: около миллиона добровольцев участвовало в Первой и почти вдвое больше — во Второй... Да и в мирное время количество индийских резервистов исчислялось тоже немалыми цифрами. В 1881 году в колониальной армии служили 69 477 военнослужащих-англичан — «против» 125 000 туземцев, набранных из тех индийцев, которых завоеватели считали «прирожденными воинами»: мусульман и сикхов. В общей сложности эти войска составляли в конце XIX века 62 процента всей сухопутной мощи Великобритании. В общем, с полным основанием заметил премьер-министр лорд Солсбери: Индия — это «английская казарма у восточных морей, откуда мы всегда можем призвать любое количество бесплатных солдат».

Конечно, в целом британское общество было склонно обосновывать свое владычество более благородным образом как исполнение своей цивилизаторской миссии. Наиболее, пожалуй, четким образом эту идею сформулировал историк Томас Бабингтон Маколей на одном из заседаний парламента в 1835 году. Он выразил пожелание, чтобы в колонии был сформирован «слой индийцев по крови и цвету кожи, но англичан — по вкусам, мировоззрению, морали и интеллекту». Мысль о том, что целью английского присутствия является совершенствование аборигенов, вообще, носила всеобъемлющий характер. Считалось, что статичному, аморфному индийскому обществу во всех решительно областях стоит учиться у самой передовой державы мира. Естественно, тем самым подразумевалась абсолютная дегенерация местной древней культуры. Тот же Маколей с немыслимым высокомерием утверждал, что «одна-единственная полка из хорошей европейской библиотеки стоит всей национальной литературы Индии и Аравии». Подобными соображениями руководствовались и миссионеры-протестанты. Азиатские земли, считали они, дарованы Британии «не для извлечения сиюминутной выгоды, но для распространения среди аборигенов, бредущих во тьме отвратительных и разлагающих предрассудков, света и благодатного воздействия Правды»! А Уильям Уилберфорс, человек просвещенный и благородный, основатель Движения борцов с работорговлей, высказался еще резче: «Это религия дикарей. Все ее обряды должны быть ликвидированы».

Что же по этому поводу думают современные историки? Одни считают, что рассеянная географически и лишенная долгосрочного потенциала оккупационная власть вообще не оказала особого влияния на туземное общество, с которым и взаимодействовала-то в исторической перспективе совсем недолго.

Другие же все еще видят в британском влиянии живительное обновление, сказавшееся на самом народе Индии вполне благотворно: были смягчены суровые законы кастовой системы и даже появление объединенной Индии, представление о национальном единстве было косвенно подсказано колонизаторами. Вспоминая тех, кто обливался потом, болел и умирал на просторах Индии, знаменитый «певец империализма» Киплинг писал: «…словно живительную влагу мы отдавали этому краю лучших, и если существует страна, расцветшая на крови мучеников, то эта страна — Индия». Власти занимались не только общим здравоохранением, например профилактикой малярии и вакцинацией против оспы (которой индусы резко противились, как ритуально оскверняющей!). Чтобы накормить страну с постоянно растущим населением, они за время своей деятельности в восемь раз увеличили площади орошаемых земель. Стало слегка выравниваться и благосостояние разных классов: совокупный доход после уплаты налогов в сельском хозяйстве увеличился с 45 до 54 процентов, а это означало фактически, что в какой-то степени уменьшилось неравенство. Правда, тогда до этих цифр никому особенно не было дела... Приближались ХХ век и великие потрясения.

Первая мировая война предстает в истории той точкой отсчета, с которой национальное самосознание индийцев оформляется в четкое политическое движение, способное ставить перед собой задачи и бороться за них. Стихийные бунты случались, конечно, и раньше. Например, в 1912 году, когда планировалась административная реформа в Бенгалии, радикал-националист Раш Бехари Боуз бросил бомбу в вице-короля лорда Гардинджа. Партия Индийский национальный конгресс, основанная еще в 1885-м (много раз трансформировавшись, она позднее придет к власти в новой Индии), также изо всех сил добивалась самоуправления, не требуя пока что независимости. Но именно война изменила все — слишком высокую кровавую плату внесла в нее колония: на арке «Ворота Индии» в Нью-Дели начертаны имена 60 тысяч погибших.

В 1917-м британцам пришлось взять курс на «постепенное формирование полномочного правительства Индии как неотъемлемой части Британской империи» — правительства, «набранного» из индийцев и для индийцев. В 1919 году увидел свет новый Закон об управлении — первый шаг на пути, по которому шли теперь колонизаторы. Он провозглашал принцип диархии — двойного управления, при котором центральная власть в Калькутте оставалась безраздельно в английских руках, а на местах руководили бы члены национальных партий, подобных ИНК, — на них рассчитывали в первую очередь в плане «работы с населением», как сказали бы сегодня. Для разъяснения ему, населению, решений принятых властями. Такая хитрая и осторожная уступка, будучи на вид ничтожно мала, неожиданно оказалась бомбой в прочном фундаменте империи. Получив немногое, туземцы задумались о своем положении в общем. Долго искать повода для возмущения не пришлось — в новых законах сохранялись ограничения гражданских свобод, введенных еще в военное время (например, право полиции помещать любого под стражу без суда). Новая форма протеста — «хартал», аналог западной забастовки, — распространилась по всему полуострову, а в некоторых районах вылилась в конфликты столь серьезные, что местным администрациям приходилось вводить военное положение.

Публичные порки — везде и всегда распространенный метод наказания непокорных. Апрель 1919 года

Одним из таких районов стал традиционно неспокойный Пенджаб, где в апреле 1919 года командовал одной из пехотных бригад генерал Реджинальд Дайер. Заядлый курильщик, раздражительный и задиристый; забияка, который, по описаниям современников, «счастлив был только тогда, когда с револьвером в зубах карабкался на вражеские укрепления», он хуже всего подходил для руководства войсками в таких деликатных обстоятельствах. По прибытии на командный пункт в Амритсаре он первым делом запретил в зоне своей ответственности какие-либо собрания граждан. На следующий день генерал в сопровождении барабанщика и боевого караула прошествовал по улицам к главной святыне сикхов — Золотому Храму, то и дело останавливаясь, чтобы выкрикнуть объявление: по любым скоплениям людей будет открываться огонь. Тем не менее ближе к вечеру на площади Джаллианвала Багх, окруженной с трех сторон глухими высокими стенами, собралась толпа в 10 или 20 тысяч человек. Выполняя собственное обещание, там же появился и Дайер в сопровождении 50 стрелков и без всякого предупреждения открыл огонь. «Я выстрелил и продолжал стрелять до тех пор, пока публика не рассеялась», — вспоминал он позднее. Но дело в том, что толпе негде было «рассеиваться» — некоторые обреченные от отчаяния пытались карабкаться по отвесным укреплениям, кто-то прыгал в колодец и там тонул, потому что сверху прыгали другие… В общей сложности погибли 379 и получили ранения тысяча человек. Впоследствии неистовый генерал практиковал публичные порки представителей высших каст, заставлял индусов ползать на животе по улице, на которой толпа однажды избила английского доктора Марселлу Шервуд (между прочим, спасли ее сами туземцы). На закате лет он самодовольно признавал, что в его намерения входило «нагнать страх на весь Пенджаб».

Но вместо этого, по словам Махатмы Ганди, «были сотрясены основы империи». Другой великий индус Джавахарлал Неру, впоследствии первый премьер-министр Индии, вспоминал, как сильно изменилась его политическая позиция, когда во время одной из поездок по стране от имени ИНК он услышал, как в соседнем вагоне Дайер без малейшего сожаления оправдывал собственные зверства.

Отныне для большинства индийцев британское владычество было запятнано кровью. Радовались избиению лишь противники индусов, сикхи, провозгласившие «амритсарского мясника» почетным представителем своего народа…

Что такое субимпериализм?
Говоря о британском владычестве в Индии, мы имеем дело с явлением, которое историки часто называют «субимпериализмом» («вторичным империализмом»). Классическая схема отношений метрополии, олицетворяемой правительством страны-колонизатора, и колонии в этом случае включает в себя посредника, которому метрополия делегирует свои полномочия «на месте». Происходило это делегирование внепланово. Скажем, правительство Великобритании могло сколько угодно выпускать законы типа Индийского Акта 1784 года, гласившего: «Политика завоеваний и распространения нашего владычества в Индии несовместима с чаяниями, политикой и честью этого государства», но удаленность Индии сводила влияние Лондона на действия своих подданных «на месте событий» к нулю. Морское путешествие в Калькутту через Кейптаун занимало около полугода, и его следовало начинать только весной, сообразуясь с розой ветров, в обратный же путь можно было пускаться лишь осенью. Губернатор ждал ответа на самый срочный запрос более двух лет! Несмотря на подотчетность парламенту, степень свободы его действий была огромна, да и заботился он о безопасности торговли в Британской Индии гораздо больше начальства в метрополии. Возьмем хотя бы резкую отповедь губернатора графа Уэллесли, вразумлявшего одного упрямого адмирала, боявшегося выступать против французов без королевского приказа: «Если бы я руководствовался тем же принципом, что и Ваше превосходительство, Мисор никогда бы не был взят». И ведь Уэллесли не открыл Америки. Субимпериализм расцвел уже при его предшественнике лорде Корнуоллисе, вскормившем плеяду чиновников — «азиатских конкистадоров». Британцы побеждали не столько силой, сколько традиционным политическим хитроумием, пользуясь разобщенностью страны. Об этом говорил индийский историк Г.Х. Канн: «…то, что практически весь Индостан перешел в руки англичан, — следствие разобщенности индийских правителей». Возьмем, например, борьбу генерала Клайва с навабом (наместником Великих Моголов) Бенгала и его французскими союзниками в 1757 году. Британца поддержал не только местный банкирский дом Джагет Сета: перед решающей битвой при Плесси Клайв ухитрился переманить на свою сторону изначально враждебного ему крупного военачальника Мир Джафара. Армия Ост-Индской компании, которой командовал Клайв в тот день, вообще на две трети состояла из индийцев. Такие замечательные образчики английской политики и привели к зарождению так называемого «Компани Радж» — «Владычества Компании». Об этом «незапланированном ребенке» ходила шутка, что империя разрастается «в припадке беспамятства».

«Махатма» значит «великая душа»

Расправа в Амритсаре раскрыла глаза на суть происходящего и Мохандасу Карамчанду Ганди, которому молва даровала авторитет Махатмы («Великой души»). Приехав в 1914 году из Южной Африки, Ганди, получивший образование в Лондоне, несколько последующих лет на всех углах признавался в «любви к Британской империи», но действительность не могла не поколебать его взглядов. Его превращение из адвоката, одетого, как денди, в борца за свободу, в почти святого в легких одеждах, — хрестоматийно и составляет, можно сказать, краеугольный камень новоиндийской политической истории. Ганди сумел стать национальным вождем в полном смысле этого слова, а свой стратегический метод, политтехнологию, примененную для этого, назвал «сатьяграха» — буквально «сила духа». То есть — отказ от всякого насилия в борьбе и такое повседневное поведение, которое обеспечит чистоту каждой личности, и через нее чистоту народа.

Самой яркой акцией сатьяграхи стал знаменитый «Соляной поход» 1930 года — мирный марш от ашрама (обители) Махатмы на реке Сабармати до берега Индийского океана, где предполагалось набирать в котелки воду, разводить огонь и «добывать» соль, нарушая тем самым знаменитую британскую монополию, одну из основ колониального режима. Подобным же образом неоднократно призывая к мирному гражданскому неповиновению в 20е и в 30-е годы прошлого века, ИНК под неформальным началом Ганди оказал действенное давление на власти. В результате в 1927 году была создана Комиссия для разработки проектов конституции, а в 1930 и 1931-м в Лондоне прошли два «круглых стола» с участием представителей заинтересованных сторон. На первой встрече Махатма отсутствовал (сидел в тюрьме), а Конгресс участвовать отказался. На второй он прибыл — но только для того, чтобы к собственному сожалению констатировать непримиримость позиций…

Закон об Индии

В 1935 году парламент в Вестминстере все-таки принял Закон об Индии — самый длинный из всех изданных британской властью актов за всю историю этой власти. Он предоставлял великой колонии статус самоуправляющегося доминиона. Более того, этот документ давал Дели автономию в вопросах налогов и пошлин — то есть наступал конец тому самому «империализму свободной торговли», системе, при которой Британия беспрепятственно заваливала Индию продукцией своей текстильной промышленности. По большому счету, постепенно становилось понятно, что национально-освободительное движение вынуждает Британию идти на такие уступки, при которых сама цель ее господства подрывается, и ей не остается ничего, кроме как готовиться к собственному уходу. Стоит, впрочем, заметить, что уже и раньше ценность Индии в качестве «колониального актива» несколько упала: снижение удельного веса сельского хозяйства в экономике после Великой депрессии 1929 года сыграло свою роль. Так что Закон 1935 года представляется простой прагматической реакцией на реальность, признанием: «Индостан как капитал истощается».

Не стоит, конечно, упрощать. Документ был разработан и с другой целью: удержать антианглийские силы от радикальных выступлений, а саму Индию — под контролем. Сторонники Закона были уверены, что ИНК, не обладая внутренним структурным единством, под «деликатным» давлением правительства вполне может распасться. Новоявленный национализм предполагалось ослабить — на сей раз не репрессиями, а сотрудничеством. К примеру, при новом положении сохранялась власть раджей, при помощи которых Англия во все минувшие времена косвенно управляла одной третью субконтинента. Таким образом, реформистские тенденции среди тех, кто должен быть избран в новый свободный парламент Индии, слегка усмирялись, а «феодальный элемент» среди них поощрялся. К тому же на деле получалось, что и статьи Закона, где оговаривались функции центрального правительства Индийского доминиона, не могли вступить в силу без согласия половины князей.

Но несмотря на лукавство и неудовлетворительность предложенных условий, большинство индийских националистов они все же убедили. Все ведущие партии приняли участие в выборах 1937 года вместо того, чтобы их бойкотировать. Таким образом, британцы, вне зависимости от соображений экономической целесообразности, заглушили до поры до времени требования «пурна сварадж» — полного самоуправления Индии. Конечно, это не значит, что на лондонской политической кухне верили, будто власть над страной будет вечной. Но в 1930-х годах они все еще пользовались на Индостане достаточным авторитетом, чтобы отложить решение вопроса — как тогда казалось, на неопределенное время…

К независимости шаг за шагом
14 июля 1942 года Индийский национальный конгресс потребовал предоставления Индии полной независимости, обещая в случае отказа широкомасштабные акции гражданского неповиновения. В начале августа Ганди призвал соотечественников к обещанному неповиновению, убеждая их вести себя достойно свободной нации и не выполнять приказания колонизаторов. Взвинченные приближением японских войск к индо-бирманской границе англичане ответили арестом Ганди и всех членов Рабочего комитета ИНК. К руководству силами независимости пришла молодая активистка Аруна Асаф-Али, 9 августа 1942-го поднявшая флаг Конгресса в бомбейском парке, где Ганди еще накануне призывал к свободе. Следующим ходом власти просто запретили Конгресс, что вызвало лишь взрыв симпатий к нему. По стране прокатилась волна протестов, забастовок и демонстраций — не всегда мирных. В отдельных районах взрывались бомбы, поджигались правительственные здания, отключалось электричество, разрушались транспортные системы и коммуникации. Британцы ответили новыми репрессиями: более 100 тысяч человек были взяты под стражу по всей стране, демонстрантов подвергали публичным поркам. Сотни людей пострадали от стрельбы, открытой полицией и армией. Лидеры Национального движения ушли в подполье, но умудрялись выступать по радио, распространять листовки и создавать параллельные правительства. Колонизаторы даже выслали корабль ВМФ, чтобы отвезти Ганди и других вождей куда-нибудь подальше — в Южную Африку или в Йемен, но до того дело не дошло. Лидеры Конгресса просидели за решеткой три с лишним года. Самого Ганди, впрочем, выпустили в 1944-м — ввиду ухудшающегося здоровья, подорванного, в частности, 21-дневной голодовкой. Махатма не сдавался и требовал освобождения своих товарищей. В целом же к началу 1944 года обстановка в Индии стала относительно спокойной. Продолжались лишь раздоры среди мусульман, коммунистов и экстремистов. В 1945 году ситуацию усугубил ряд волнений среди индийских военных — офицеров, солдат и моряков. Случился, в частности, Бомбейский мятеж, в котором участвовали помимо прочих команды 78 кораблей (всего 20 тысяч человек). К началу 1946 года власти освободили всех политических заключенных, вступив в открытый диалог с ИНК по вопросу о передаче руководства. Все завершилось 15 августа 1947 года, когда Индия была провозглашена независимой. «Когда часы прозвонят полночь, когда весь мир будет спать, Индия проснется к жизни и свободе. Такие моменты очень редки в истории: мы делаем шаг от старого к новому. Индия снова находит себя», — писал Джавахарлал Неру о Дне независимости Индии.

Нематериальный фактор

…Но история распорядилась иначе. Авторитет Лондона был безвозвратно подорван трагическими событиями Второй мировой войны. Он зашатался вместе с престижем Британии уже в 1941—1942 годах, когда империя терпела поражения от новоявленного «азиатского тигра», Японии. Как известно, сразу после нападения на Перл-Харбор ее войска обрушились на Малайзию , Бирму , Сингапур и в короткое время захватили эти английские территории. В индийском обществе это вызвало смешанные чувства паники и радостного возбуждения. Лондонский кабинет военного времени спешно направил своего специального представителя сэра Стаффорда Криппса для консультаций с ИНК, целью которых было заручиться полной поддержкой партии в военных вопросах, и таким образом, предотвратить образование «пятой колонны». Гандисты, однако, отказались от сотрудничества — на том основании, что вице-король объявил о вступлении Индии в войну еще в 1939 году, ни словом не предупредив их об этом.

А как только Криппс отбыл на родину «с пустыми руками», ИНК организовал (в августе 1942 года) движение «Прочь из Индии» с требованиями немедленного ухода британцев. У последних не оставалось иного выбора, кроме как немедленно арестовать Ганди и его ближайших соратников. Индийцы ответили массовыми беспорядками, хотя британцы впоследствии утверждали, что Конгресс заранее спланировал мятеж в случае задержания своего руководства, на самом деле природа выступлений была спонтанной. Тысячи туземцев поверили в то, что корона зашаталась. В архивах британской разведки, относящихся к этому времени, сохранились отчеты о самых фантастических слухах. Вот что люди рассказывали, скажем, о необычайном военном мастерстве японцев: мол, в Мадрасе, к примеру, прямо в толпу народа приземлился японский парашютист, пообщался с очевидцами на их родном языке, а затем… взмыл на парашюте обратно к борту самолета! Недвусмысленно расовый подтекст такой реакции заметен и в индийской прессе. Находясь под жестким контролем военной цензуры, которая зорко отслеживала пораженческие настроения, газеты тем не менее поражают некоторыми формулировками. Аллахабадский «Лидер» назвал падение Сингапура «наиболее важным историческим событием, какое когда-либо случалось при нашей жизни, — победой небелых над белыми». «Амрита Базар Патрика» в Калькутте выразила согласие с тем, что «народы Азии, так долго терпевшие страдания от европейской расы, не могут вернуться назад, в былые времена плантаторского владычества». И даже уже в августе 1945 года то же издание с ужасом отмечало, что американцы выбрали «именно азиатов» для испытания своей атомной бомбы, добавив, что отныне мир должен освободиться от таких понятий, как «высшие и низшие, хозяева и рабы».

Вывод напрашивается сам: получается, что основным толчком, ускорившим движение субконтинента к независимости, стал фактор, эфемерный, нематериальный — утрата того почти мистического уважения, которое некогда питал индиец к «белому сахибу». А только «на штыке», как говорил еще Наполеон , «сидеть нельзя»… В 1881 году на 300-миллионное население Индии приходилось по переписи всего 89 778 британцев — если бы страна не принимала их правления, избавиться от подобной власти труда бы не составило. В 1940-х это соотношение было менее критичным, и все же — столпы власти рушились. Самый характерный признак здесь, естественно, утрата лояльности индийских военных. Бунты в частях Королевских ВМС в Карачи и Бомбее в феврале 1946 года удалось остановить только при содействии ИНК, и в апреле того же года представитель метрополии в правительстве Индии выразил сомнение в том, что солдаты остались бы на стороне британцев, если партия от посредничества отказалась.

Мы помним, как в 1935 году колонизаторы рассчитывали на конституционное соглашение, которое позволило бы им оставаться в Индии в обозримом будущем. Прошло всего десять лет, и лейбористское правительство Клемента Эттли, инстинктивно чувствуя необратимость послевоенных перемен, просто искало удобный выход из положения. Возможность сохранить лицо и достойно уйти.

Распад в августе 1947 года Индии на Пакистан и собственно Индию часто ставят в вину «двуличной Британской империи». Она, мол, применяла свой излюбленный принцип «разделяй и властвуй» и всячески усиливала взаимное недоверие и напряженность в обществе. Англичан также обвиняют в намеренной подтасовке: дескать, чтобы умалить при предоставлении независимости Индии влияние ИНК, они намеренно преувеличили, раздули в конституции «квоту» уступок и гарантий противникам этой партии — мусульманам. Их лидер Мухаммед Али Джинна приобрел, таким образом, влияние, непропорциональное численности своих сторонников, и сумел довести дело до национального раскола.

Но ведь первые требования об отделении мусульманских областей прозвучали еще во время выборов 1937 года: тогда общую победу одержал ИНК и другие коалиции кандидатов-индусов, но мусульмане, и в первую очередь Исламская лига Джинны, получили более 80 мест — или немногим меньше четверти в процентном исчислении. Это был большой успех, позволивший амбициозному политику со всей серьезностью обратиться к поэтической идее объединения единоверцев, которую высказал Мухаммед Икбал. Этот известный мыслитель мечтал о новой независимой родине для индийских последователей Пророка — «Пакистане», «Стране правоверных» (дословно — «Стране чистых»). Требование создать ее на практике снова во весь голос прозвучало в марте 1940 года, и британцы, отчаянно искавшие на субконтиненте любых союзников, признали за Джинной право представлять всех мусульман субконтинента. Они даже пообещали, что в своих дальнейших конституционных предложениях будут придерживаться его пожеланий. Так две стороны оказались «повязаны клятвой на крови».

В июне 1945-го «заступник за единоверцев» Джинна благополучно провалил англо-индийскую конференцию в Симле по разрешению политических конфликтов в доминионе, а на выборах зимой 1945/46 года его Лига выиграла все 30 специально зарезервированных законом за мусульманами мест в Центральном законодательном совете. Правда, до согласия всех сторон на отделение провинций с преобладающим исламским населением было, как казалось, еще далеко, и гибкий лидер поначалу шантажировал этим крайним требованием власти — с целью просто выиграть дополнительные уступки и льготы. Но тут возмутились уже сами его приверженцы: «Отказаться от Пакистана? А как же клятва на Коране бороться и умереть за него?!» Один из лидеров Лиги позднее писал: «Где бы я ни появлялся, люди говорили: Бхай (брат)! Если мы не проголосуем за независимость, станем кафирами (неверными)!»

Но кто же все-таки принял окончательное решение: плану создания единой Индии, федерации провинций с широкой автономией — не суждено состояться? Джинна? Нет, он как раз согласился. Против оказался… Национальный конгресс: Джавахарлал Неру, к тому времени возглавивший его, хотел видеть во главе страны сильное единое правительство, не раздираемое фундаментальными противоречиями. «Лучше усеченная Индия, чем слабая»…

Удивительно ли, что такая жесткая позиция привела к кровопролитию? 16 августа 1946 года Мухаммед Джинна объявил «День прямых действий», то есть призвал мусульман не подчиняться только что провозглашенному правительству ИНК. Кончилось это драматически — только во время «Великой калькуттской резни» были уничтожены четыре тысячи человек разного вероисповедания…

Вооруженные повстанцы готовятся к походу в Кашмир. Декабрь 1947 года

Система правопорядка рухнула. Осознав это, британцы решили просто уйти, и как можно скорее. Во второй половине того же 1946-го Эттли в Лондоне заявил о намерении «отпустить» Индию в июне 1948 года, но уже 4 июня 1947-го действовавшему тогда вице-королю лорду Льюису Маунтбеттену пришлось назначить более раннюю дату, 15 августа 1947-го. Карта с нанесенной на ней будущей границей между Индией и Пакистаном была составлена рядовым чиновником администрации по фамилии Рэдклифф и хранилась в сейфе вице-короля до самого провозглашения независимости…

Сразу после опубликования этой карты началась страшная неразбериха. Пострадала Бенгалия, разделенная ровно пополам. Та же участь постигла Пенджаб. Демобилизованные с фронтов Северной Африки и Юго-Восточной Азии бывшие британские солдаты-индусы создали мощное военное сообщество под названием «Меч, щит и копье Индии», чтобы нападать на деревни и колонны беженцев-иноверцев. Сикхские банды совершали налеты на Восточный Пенджаб, где преобладало мусульманское население, до четырех раз за ночь. Насилие проникло буквально в плоть и кровь общества: во время мусульманских атак на индусские селения мужья заставляли жен прыгать в колодцы, чтобы те хотя бы погибли неоскверненными, а сами потом дрались — до конца. Другим ужасающим признаком времени стали «поезда призраков», доставлявшие к станциям назначения лишь сотни трупов.

Люди, ранее и не думавшие покидать насиженные места, теперь понимали: если хочешь выжить, надо оказаться по «правильную» сторону границы. Началась самая массовая миграция народов в истории Южной Азии. В течение четырех месяцев 1947 года около пяти миллионов индусов и сикхов переселились из Пакистана в Индию, а пять с половиной миллионов мусульман перебрались в противоположном направлении. Похожая, хотя и меньшая по масштабам рокировка произошла между Западной и Восточной Бенгалией (будущим Бангладешом). Таким жестоким образом сформировался однородный в религиозном отношении Пакистан. Число жертв, чьими жизнями он был оплачен, точно неизвестно: оценки варьируются от двухсот тысяч до миллиона. Скорее всего, ближе всех к истине пакистанский историк Стивенс, который в 1963 году остановился на цифре приблизительно в полмиллиона индийцев и пакистанцев. О вызванной же расколом потере моральных ориентиров можно судить по обращению с похищенными женщинами: во время карательных или просто грабительских рейдов обеих сторон женщин не убивали, а забирали в качестве трофеев. «После того как резня заканчивалась, — говорится в одной военной корреспонденции, — девочек раздавали, словно десерт». Многих просто продавали — либо бросали, изнасиловав.

Некоторых, впрочем, насильно выдавали замуж, и потом, после страшного 1947-го, правительства в Дели и Исламабаде принялись за работу по розыску и репатриации таких несчастных. Кто-то радовался возможности вернуться, другие, боясь, что родные не захотят принять их назад, отказывались ехать. Этих последних, в соответствии со взаимными договоренностями и общим настроем общества, везли туда, откуда они родом, насильно — так продолжалось до 1954 года.

Эпилог. Неизбежность.

Могли ли британцы предотвратить или смягчить эту кровавую вакханалию и избежать раздела страны, если бы они не оставили колонию в самый драматический момент? Тут мы опять возвращаемся к вопросу о престиже. Именно неизбежность завершения их владычества, всеобщее осознание этого близкого конца и создало атмосферу нетерпимости в 1945—1947 годах. Все ждали урегулирования, но война лишь усилила религиозную окрашенность индийских политических сил. Отсюда — кровавые столкновения, отсюда, со всей неизбежностью, — и развал Индии. Насилие стало и причиной, и следствием раскола, и англичане, почти выпустившие уже из рук административные вожжи, не могли сдержать враждующие группировки. Финансовая ситуация внутри самой Великобритании не позволяла содержать огромный воинский контингент, необходимый в этих условиях и ненужный раньше. Решение уйти было просто продиктовано знаменитым британским здравым смыслом...

Мы же, руководствуясь тем же самым здравым смыслом, можем рассудить: едва ли британцы виновны в осознанном потворстве индийскому расколу. Ведь основной пафос их двухвекового господства, в конце концов, состоял в обратном — во всяческом объединении: политическом, культурном, социальном. Разве не они, некогда воспользовавшись разобщенностью субконтинента, покорили и соткали в одно пестрое одеяло его разрозненные земли, впервые ввели общеупотребительные, знакомые всем государственные языки, опутали страну сетью железных дорог и телеграфных проводов, подготовив, таким образом, почву для организованного сопротивления своей же собственной власти в дальнейшем? Вполне возможно, что если б не колониальная история Индии, на ее территории сегодня располагалось бы примерно два десятка государств…

Но как бы там ни было, век «старого империализма» закончился. Теперь, в начале ХХI века, мы наблюдаем попытки — правда, при помощи той же военной силы! — насадить уже совершенно новый его вариант, империализм политических систем и идей. Возможно, с учетом распространения гуманитарных ценностей задача эта сама по себе довольно достойная. Но, помня уроки британского владычества в Индии, стоит осознать: все на политической карте мира рано или поздно кончается. И, как правило, — кончается драматически.

4 238 773 км² (1938) из-за выделения Бирмы в отдельную колонию

История

Первая мировая война и её последствия

В течение войны до 1,4 млн британских и индийских солдат из британской армии в Индии приняли участие в военных действиях по всему миру, сражаясь наравне с солдатами из таких доминионов , как Канада и Австралия . Международная роль Индии возросла. В 1920 году она стала одним из учредителей Лиги Наций, и приняла участие в летних Олимпийских играх 1920 года в Антверпене под названием «Британских Индий». В самой Индии это приводило к требованиям большего самоуправления, особенно среди лидеров Индийского национального конгресса .

Из-за ареста практически всех лидеров Конгресса значительное влияние перешло к Субхасу Босу , покинувшему Конгресс в 1939 году из-за разногласий. Бос начал сотрудничать со странами Оси, стремясь освободить Индию от британцев силой. При поддержке японцев он сформировал так называемую Индийскую национальную армию , набранную в основном из индийских военнопленных, захваченных при падении Сингапура . Японцы основали в оккупированных странах ряд марионеточных правительств, в частности, сделав Боса лидером Временного правительства Азад Хинда («Свободной Индии»). Индийская национальная армия капитулировала при освобождении Сингапура от японцев, а сам Бос вскоре погиб в авиакатастрофе. В конце 1945 года прошли суды над солдатами ИНА, которые, однако, вызвали в Индии массовые беспорядки.

Лейбористское правительство Британии осознало, что страна, истощённая Второй мировой войной, более не имеет ни международной поддержки, ни поддержки местных сил, чтобы далее удерживать власть над Индией, погружающейся в пропасть межобщинных беспорядков. В начале 1947 года Британия объявила о намерении вывести свои силы из Индии не позднее июня 1948 года .

С приближением независимости, столкновения между индусами и мусульманами продолжили обостряться. Новый вице-король, лорд Маунтбеттен , предложил разработать план раздела . В июне 1947 года представители Конгресса, мусульман, общины неприкасаемых, и сикхов согласились на раздел Британской Индии по религиозному принципу. Области с преимущественно индуистским и сикхским населением отходили к новой Индии, с преимущественно мусульманским - к новой стране, Пакистану .

14 августа 1947 года был основан доминион Пакистан , в котором лидер мусульман был назначен генерал-губернатором . На следующий день, 15 августа, Индия была объявлена независимым государством.

Организация

Часть территории субконтинента, находившаяся под непосредственным управлением короны (через генерал-губернатора Индии), именовалась собственно Британской Индией; она делилась на три Президентства - Бомбейское , Мадрасское и Бенгальское . Но основную массу территории представляли «туземные государства» (англ. Native states ), или «княжества » (англ. Princely states ).

Общее количество отдельных индийских княжеств доходило таким образом до нескольких сотен. Британская власть в них была представлена резидентами, однако собственные резиденты насчитывались на 1947 год только в 4 княжествах. Все остальные княжества объединялись вокруг различных региональных подразделений (агентств , резидентств). Формально «туземные княжества» считались независимыми, и управлялись не британцами, а местными индийскими правителями при контроле Британии над армией, иностранными делами и связью; особо значимым правителям полагался пушечный салют при визите в столицу Индии . На момент предоставления Индии независимости княжеств насчитывалось 565.

В целом, система насчитывала три основных уровня - имперское правительство в Лондоне , центральное правительство в Калькутте, и региональные управления. В Лондоне были организованы министерство по делам Индии , и состоявший из 15 человек Совет Индии. Обязательным условием членства в совете было проживание в Индии не менее десяти лет. По большинству текущих вопросов государственный секретарь по делам Индии обычно спрашивал мнения совета. С до 1947 годы на этом посту побывало 27 человек.

Главой Индии стал генерал-губернатор в Калькутте, всё чаще называемый вице-королём; этот титул подчеркивал его роль как посредника и представителя Короны перед формально суверенными индийскими княжествами.

Экономические и технологические изменения

Во второй половине XIX века в Индии прошли значительные изменения, связанные с индустриализацией, и тесными связями с Британией. Во многом эти изменения были подготовлены ещё до восстания сипаев 1857 года , но большинство из них произошли после Мятежа, и обычно ассоциируются с прямым правлением Короны. Британцы организовали массовое строительство железных дорог, каналов, мостов, прокладывали телеграфные линии. Основной целью был более быстрый транспорт сырья, в частности, хлопка, к Бомбею и другим портам.

С другой стороны, в Индию доставлялась готовая продукция, произведённая британской промышленностью.

Несмотря на рост инфраструктуры, для индусов создавалось крайне мало рабочих мест, требовавших высокой квалификации. В 1920 году Индия имела четвёртую в мире по величине железнодорожную сеть с 60 летней историей; при этом только 10 % руководящих постов в Индийских Железных дорогах занимали индусы.

Технология вызвала изменения сельскохозяйственной экономики Индии; выросло производство сырья, вывозимого на рынки в другие части света. Многие мелкие земледельцы разорились. Вторая половина XIX века в Индии отмечена вспышками массового голода. Голод случался в Индии неоднократно и раньше, но на этот раз от него погибали десятки миллионов. Многие исследователи возлагают вину за него на политику британской колониальной администрации.

Налоги для большинства населения уменьшались. При 15 % во времена Великих Моголов они дошли до 1 % в конце колониального периода.

Раздел

Во время обеих мировых войн Индия поддержала британские военные усилия, однако нарастающее сопротивление местного населения колонизаторам и ослабление метрополии привели английское правление к краху. Империя оказалась неспособна остановить кампанию гражданского неповиновения, запущенную в 1942 году Махатмой Ганди.

Решение предоставить Индии независимость приводит её к разделу на два основных государстваː индуистское - Индийский Союз (современная Индия), и мусульманское - Доминион Пакистан (территория современных Пакистана и Бангладеш). Ядром двух государств выступили соответственно Индийский национальный конгресс и Мусульманская лига во главе с Джинной .

Существовавшие на момент завоевания Индии англичанами несколько сотен независимых княжеств были, таким образом, объединены в два государства, а разнообразные титулы их правителей отменены. Раздел бывшей колонии привел к обмену 15 миллионами беженцев, и гибели по меньшей мере 500 тыс. чел. в результате межобщинного насилия.

Особенные трудности вызвало определение идентичности бывшего туземного княжества Джамму и Кашмир . Большинство населения княжества было мусульманами, однако его махараджа Хари Сингх , настаивал на независимости. Результатом стало восстание и война между Индией и Пакистаном .

Напишите отзыв о статье "Британская Индия"

Ссылки

• // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. - СПб. ; [М .] : Тип. т-ва И. В. Сытина , 1911-1915.
• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Британская Индия

Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C"est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей, есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.

12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир, [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.

От мусульманских купцов из Индии в Европу попадали пряности и различные товары которые нельзя было найти в Европе. Найти морской пусть в эту страну хотели многие купцы. К попыткам отыскать Индию в 15 веке так же присоединились и англичане. В попытках найти эту страну ими был открыт остров Ньюфаундлен, исследовано восточное побережье Канады и открыта Северная Америка. И уже в 1579 году первым англичанином попавшим в Индию стал Томас Стивенс.

Начало колонизации

Первая английская Ост-Индийская компания была организована в 1600 году. По указу Елизаветы I было создано акционерное общество, призванное наладить торговлю в Индии и колонизировать ее. Первые торговые путешествия были направлены на индийский архипелаг, богатый пряностями, но вскоре англичанами было организовано первое торговое агентство в Масулипатаме.

В 1689 году компанией было решено получить территориальные владения в Индии. Чтобы следить за ведением боевых действий, а так же объявлять мир или войну, был назначен генерал-губернатор Индии.

Война с Францией

Серьезными соперниками англичан были только французы и голландцы, которые так же воевали между собой. До 1746 года французские и английские колонии уживались мирно, но их отношения изменились. С торговых целей фокус сместился на политические. Началась борьба за первенство, губернаторы привозили войска из Европы и вербовали туземцев. Так же они ввязывались в войны с туземными владениями и быстро доказали превосходство Европейской армии.

Первое их столкновение в Индии случилось в 1746 году в Карнатике и закончилась поражением Англии. В этом столкновении англичане потеряли Мадарас, единственным их владением на юге остался форт Святого Давида. В 1748 году англичане осаждали Пондишери - главное французское владение, но осада была неудачной. С помощью мирного договора в Ахене англичане вернули себе Мадарас. Французский губернатор Дюплеи принял решение сделать в Индии французскую империю. Он посадил на троны Хайдарабада и Аркота своих кандидатур, чем временно заслужил авторитет на юге. Англичане выставили свою кандидатуру на престол Аркота, это стало началом новой войны. Получить победу не удавалось ни одной из сторон с 1750 до 1760 года, но в 1761 году англичане разбили французов на битве при Вандиваше, захватили Пондишери и французы сдались.

В конце 18 века парламент стал все чаще вмешиваться в дела Ост-Индийской компании и в 1858 году был издан закон, по которому власть в колонии принадлежала представителю Англии в статусе вице-короля и захваченные англичанами земли стали называться Британской Индией.

Восстание сипаев

Для успешных военных действий нужны были войска и Ост-Индийская колония стала использовать сипаев - специально обученных индийских воинов.

Главной причиной бунта сипаев являлся сам факт колонизации. Распространение английской власти, переход к новому строю жизни, огромные налоги, взимаемые англичанами, недоступность высоких должностей для туземцев в службе компании.
Восстание началось 10 мая 1857 года в военном лагере в Мируте. Сипаи освободили из тюрьмы пленников и принялись избивать всех встреченных европейцев и потом направились в Дели, который захватили уже к утру вместе с Аудом и Нижним Бенгалом.

Верными английскому правительству остались города Пенджаб, Мадарас и Бомбей и магометанское государство Гайдерабад. Через месяц англичане принялись осаждать Дели и через 6 дней взяли город, Лакхнау так же был освобожден от мятежников.
Хоть главный город и был взят, а основная часть мятежа подавлена, восстания в различных частях Индии продолжались до 1859 года.

Первая мировая война

Саму Индию военные действия не затронули, однако солдаты индийской армии участвовали в военных действиях в Европе, Азии и Африке.

Самая крупная индийская армия была отправлена в Месопотамию в 1914 году. Там воинов направили вглубь страны, но в 1915 они были разгромлены под Ктесофоном и вынуждены были отступить в Эль-Кут. Там индийцев осадили османские войска. В апреле 1916 они сдались. Позже в Месопотамию прибыли дополнительные индийские подразделения, в марте 1917 ими был захвачен Багдад. После этого они были частью битв до заключения Мудросского перемирия.

В марте 1915 г. индийские войска участвовали в наступлении при Нев-Шапель, осенью большинство индийских подразделений было отправлено в Египет.

Война принесла много изменений Индии. С 1916 года колониальные власти Британии пошли на уступки требованиям индийцев, отменили акциз на хлопок и стали назначать индийцев на офицерские должности в армии, присваивать князьям награды и почетные титулы. Конец войны принес экономические изменения. Налоги выросли, усугубилась безработица, проходили голодные бунты. Международное положение страны выросло и индийские политики потребовали расширения местного самоуправления в стране.

Вторая мировая война

В 1939 лорд Литлингоу, вице-король Индии, объявил войну Германии, не посоветовавшись с Индийским конгрессом. Индусы, занимавшие высокие посты, подавали в отставку, протестуя против такого решения.

В августе 1942 Махатма Ганди потребовал вывода всех британцев с территории Индии, но был заключен в тюрьму, а в стране начались беспорядки. Они были подавлены за 6 недель, но бунты продолжали вспыхивать до 1943 года.

Позже влияние перешло к Субхасу Босу, покинувшему ранее конгресс. Он сотрудничал со странами Оси в попытках освободить Индию от влияния Британии. С поддержкой Японии им была организована Индийская национальная армия. В конце 1945 года солдат Индийской национальной армии судили, это вызвало массовые протесты.

В 1946 г. прошли новые выборы. Индию решено было разделить, Мусульмане требовали создать Британскую Индию исламского национального очага. Начались столкновения между индусами и мусульманами.

В сентябре назначается новое правительство, в котором премьер-министром был выбран индус Джавахарлал Неру.
Правительство Британии решило что больше не может управлять Индией, в которой набирали обороты массовые волнения и начало выводить свою армию из страны.

15 августа Индия была объявлена независимым государством, часть страны за день до этого была отделена и получила название Пакистан.

Британская империя - государство, владевшее огромным количеством колоний. Индия - одна из британских колоний. Из данного урока вы узнаете, как Индия стала колонией Великобритании, как упорно боролась за независимость и наконец ее получила. А также познакомитесь с выдающимся индийским деятелем Махатмой Ганди, узнаете о восстании сипаев и Индийском национальном конгрессе.

Рис. 2. Форт Уильям - первый бастион Ост-Индской компании на востоке Индии ()

Экономический контроль над Индией Англия установила потому, что она нуждалась в источниках сырья и в дополнительных средствах, которые можно было получить от индийских граждан благодаря системе налогообложения. Эта система фактически превратилась в грабеж индийского населения. Например, в 1769-1770 гг. в Бенгалии был страшный голод (рис. 3). Связан он был с тем, что англичане выкачивали из Индии все ресурсы, например зерно и другие продукты питания. Во время этого голода в Индии погибло не менее 10 млн человек. Такие волны голода прокатывались по Индии регулярно.

Рис. 3. Голод в Бенгалии (1769-1770) ()

Англичане были заинтересованы в том, чтобы распространить свое влияние как можно шире. Они вели активные войны с Непалом и Бутаном, присоединили Бирму.

В 1838-1842 гг. прошла англо-афганская война , в ходе которой был пленен Эмир Дост Мохаммад Хан. В 1878-1880 гг. прошла вторая англо-афганская война . Она формально не привела к ликвидации независимости этого государства, однако поставила Афганистан под британский контроль. Этот контроль был всеобъемлющим.

В Индии, несмотря на существование раджей и падишаха (титул восточных мусульманских государей), англичане контролировали абсолютно всё.

В 1803 году войска британской Ост-Индской компании захватили Дели. Падишаху была предложена сделка: он получает определенное жалование, которое ему выплачивалось регулярно и было достаточно солидным, в обмен на отказ от политического влияния в государстве. Падишах согласился на такие условия, потому что выбора у него, по сути, не было. В результате при формальном сохранении власти Великих моголов страной стали управлять англичане.

Вплоть до 1911 года главным городом Индии была Калькутта (рис. 4). Это был важный город с экономической точки зрения, а также крупнейший в Индии порт, через который удобнее всего было сообщаться с Британией (рис. 5).

Рис. 4. Дом правительства в Калькутте ()

Рис. 5. Порт в Калькутте ()

Индийскому населению не понравилось, что реальная политическая власть в стране принадлежит англичанам . Но на протяжении первой половины XIX века серьезных волнений в Индии не происходило. Местные раджи формально продолжали контролировать свои княжества и подавлять любые выступления, сколь радикальными они ни были.

Но в 1857 году было поднято мощное восстание, самое важное и значительное . Оно вошло в историю под названием восстание сипаев (рис. 6). Оно считается одним из первых мероприятий по достижению независимости Индии. Сипаи - это местные военные . Принято считать, что примерно из 300 тысяч британских солдат только 20 тысяч были уроженцами Британии. Все остальные являлись местными жителями. Фактически сипаи взяли власть в свои руки. Они заставили падишаха Бахадура II , которому было 82 года, подписать указ о восстановлении реальной императорской власти . То есть они требовали от Бахадура II отказаться от соглашения с англичанами, согласно которому его власть в стране ликвидировалась.

Рис. 6. Восстание сипаев в 1857 году ()

В ответ на действия сипаев англичане ввели в Индию дополнительные войска. В 1858 году эти отряды штурмовали Дели , а шах Бахадур II оказался в плену.

Восстание сипаев было подавлено самым жестоким способом (рис. 7). Массовые казни стали привычным элементом в подавлении выступлений для местного населения Индии.

Рис. 7. Расстрел сипаев ()

Однако в ходе восстания сипаев англичане сделали для себя выводы в отношении Индии.

В том же 1858 году , когда восстание было окончательно подавлено, был принят акт «О лучшем управлении Индией» . Согласно этому акту власть британской Ост-Индской компании в Индии прекращалась. Индия превращалась в обычную колонию Англии. На деле это означало, что в Индии вводится прямое британское правление. То есть с этого момента свалить вину за неудачи британской колонизации на торговую компанию уже было нельзя.

С принятием этого акта экономическое развитие Индии получило новый толчок. Но развитие это было односторонним. В стране строились исключительно фабрики по переработке сырья: хлопчатобумажные и джутовые фабрики. Железные дороги, которые начали строить англичане, были ориентированы на то, чтобы вывозить сырье в порты и оттуда в Великобританию или другие британские колонии. Но даже такое экономическое развитие должно было способствовать прогрессу социальных отношений в Индии.

Именно в это время Индию начинают называть «главным бриллиантом в британской короне». Однако плату за этот бриллиант пришлось платить очень большую. В Индии англичане использовали метод правления «разделяй и властвуй». Они, как и раньше, опирались на власть раджей, которых время от времени настраивали против друг друга. Они раздавали земли, политические привилегии, но при этом играли на противоречиях, которых в Индии было немало. Помимо этнических, в Индии были и религиозные противоречия. Это связано с существованием государств с разными религиями: в одних преобладали индуисты, а в других - мусульмане.

Что касается социальных отношений , условия труда в Индии были ужасающими, в то время как в Англии уже существовало рабочее законодательство. Нормой в Индии была 80-часовая рабочая неделя. Это значит, что рабочий день продолжался больше 10 часов даже при условии отсутствия выходных.

Местная индийская интеллигенция по-прежнему была не согласна с тем, что Британия так использует свою колонию. В 1885 году интеллигенция решила объединиться для того, чтобы начать борьбу за самоуправление. В 1885 году была создана партия Индийский национальный конгресс (она существует и по сей день, только с измененным названием, и является правящей). Лидеры этой партии требовали для Индии самоуправления. Этот термин на местных языках звучит как сварадж. У Индии были небольшие шансы получить это самоуправление, ведь тогда вся экономическая власть в Индии перешла бы в руки местной буржуазии, чего Англия не могла допустить.

В начале XX века лидером партии ИНК (Индийский национальный конгресс) становится Мохандас Карамчанд Ганди (рис. 8). В Индии он получил прозвище Махатма - «великая душа». Он продолжил борьбу за объединение страны и за ее самоуправление. Для этого он использовал опыт борьбы других стран. Большое влияние на индусов оказали события в России (имеются в виду революции 1905 года, а затем Февральская и Октябрьская революции 1917 года).