Мария людвиговна моравская. Поэты Серебряного века

Так сложилось, что за один день мы посетили сразу две довольно известные и популярные достопримечательности Воронежской области: замок принцессы Ольденбургской и музей-усадьбу Д.В. Веневитинова . Поэтому каждый раз невольно возникали сравнения одного места с другим. Каждое оказалось по-своему интересным и живописным, но оставило совершенно разные впечатления и эмоции. В одном мы искали следы приведений и былого великолепия, вспоминая множество легенд и загадок, которыми в большом количестве овеян замок принцессы Ольденбургской. О другом совершенно толком ничего не знали, в памяти всплывала только знаменитая английская писательница Этель Войнич, которая какое-то время работала гувернанткой в усадьбе Веневитиновых.
Этот пост будет, конечно, не битвой титанов усадеб, а скорее попыткой понять историческую значимость людей, которые жили в этих местах и оставили о себе громкую и не очень славу. Возможно, мой рассказ о замке принцессы Ольденбургской и музее-усадьбе Д.В. Веневитинова заставит вас немного по-другому взглянуть на эти места.

Реклама — поддержка клуба

“Что в имени тебе моем? ”

Что в нем? Забытое давно…
Кстати из всего древнего дворянского рода Веневитиновых выбрали именно Дмитрия Владимировича, чьим именем и назвали усадьбу. Он приходился дальним родственником А.С. Пушкину и сам был поэтом и философом. Хотя здесь всего лишь прошли детские годы чудесные Димы.

Почему именно его? Наверно на фоне остальных родственников его роль в истории оказалась более значительная. И вправду, если почитать историю рода Веневитиновых, очевидным становится одно, что все они умели вести исправную службу перед государем, а некоторые, вовремя «подлизавшись», сделать прекрасную карьеру. И, в общем-то, и всё. Дмитрий Владимирович же считается основателем нового романтического направления в русской поэзии и авторитетным философом своего времени.

Самым «угодливым» из Веневитиновых оказался Антон Лаврентьевич, который довольно остроумным способом сумел угодить самому Петру Первому. Эта история с «бородой» меня особенно позабавила.

Во времена, когда Петр начал внедрять на русской земле всяческие европейские новшества, одним из нововведений было избавление знатных бояр от самого «ценного» – бороды. При этом вельможи ни за что с ней расставаться не хотели, в том числе и воронежские. А вот Антон Веневитинов решил подойти к делу не только с юмором, но и с дальним прицелом.

Сбрив бороду, он не стал ее выбрасывать, а «аля Дед Мороз» привязал ее к подбородку. Во время осмотра бояр Петр Первый ничего не подозревая потянул Антона Лаврентьевича за бороду, но та благополучно отвалившись осталась в его руках. Государь оценил шутку Веневитинова и назначил его на государеву службу с хорошим «окладом». Вот так, благодаря бороде и не сильно большой принципиальности по отношению к древним обычаям, Антон Лаврентьевич сделал весьма хорошую карьеру.

А вот имена Александра Петровича и Евгении Максимилиановны Ольденбургских вряд ли забудутся потомками. Вклад, который они внесли в развитие и процветание Отечества весьма и весьма значителен.

В основном замок Ольденбургских ассоциируется с Евгенией Максимилиановной, т.к. именно она развила в Рамони самую бурную деятельность, которая принесла многочисленные плоды. И собственно построила самую главную достопримечательность – замок.

Получив в подарок от императора имение в поселке Рамонь, Евгения Максимилиановна с присущим ей энтузиазмом взялась за обустройство своих владений. Малопроизводительный сахарный завод оснастила новой техникой, улучшила производство и построила для нужд завода железнодорожную ветку до станции Графская. По ней впоследствии перевозили не только грузы, но и пассажиров.
Чуть позже появилась кондитерская фабрика. Изготавливаемые конфеты были обернуты не в простые фантики, а в красочные обертки, над которыми работали умелые художники. Фабрика принесла Ольденбургским мировую славу, ее продукция снискала признание и большое количество наград на самых престижных европейских конкурсах. В 1911 году воронежские предприниматели выкупили и перевезли фабричное оборудование из Рамони в Воронеж, где оно дало продолжение «сладкому» бизнесу: Воронежская кондитерская фабрика существует по сей день.

Принцесса Евгения построила лечебницу, школу, мастерские, конезавод, бесплатную столовую для рабочих, водонапорную башню. Был проведен водопровод и электричество. «Зверинец» Евгении Максимилиановны стал началом для Воронежского биосферного заповедника, который в наше время с удовольствием посещают гости и местные жители.

Вся жизнь принцессы проходила в трудах и заботах о ближних. Она лично обходила все производства, следила за порядком и сама пробовала еду, приготовленную для рабочих. Они с мужем стали крестными практически каждому родившемуся при них в селе ребенку.
Кстати, у Александра Петровича Ольденбургского заслуг не меньше, чем у его жены. Занимался благотворительностью, санитарной деятельностью в армии, открыл Институт Экспериментальной Медицины в Петербурге, основал первый на Кавказском побережье климатический курорт в Гаграх.
Думаю, что еще даже не все перечислила из того, что сделала и оставила для нас эта супружеская чета. А самое примечательное, что плодами их трудов мы до сих пор пользуемся.

Что притягательнее: парадный блеск или таинственная полуразруха?

Усадьба Веневитиновых – классическая дворянская усадьба. Потеряв немного в территории - в советское время побыла школой, детским домом, а в годы войны использовалась под воинскую часть - все равно сохранила свои исторические черты.

При входе всех встречает Дмитрий Владимирович Веневитинов, увековеченный, уже известным нам по памятнику Высоцкому, местным скульптором Максимом Дикуновым.

Усадьба расположена на живописном левом берегу Дона. Дорога к реке проходит через красивый парк, где приятно прогуляться по тенистым аллеям, понаблюдать за лягушками в пруду и устремиться мыслями вслед за быстрыми водами Дона,

поудобнее устроившись там, где открываются лучшие виды на реку.

Несомненно, здесь приятно посидеть в тишине, пытаясь представить, как жили тут люди несколько сотен лет назад, но нет во всем этом душевности и желания вернуться. Наверно, лично меня, не сильно тронул род Веневитиновых, чтобы захотеть продолжить углубляться в их историю.

Красивые въездные ворота с башнями, мощные стены замка – все говорит о фундаментальности постройки.

Но внутри, увы и ах…

Вообще со всеми этими реставрациями и восстановлениями здесь происходят постоянно непонятные истории. Вроде и инвесторы находятся, и договора подписываются и даже что-то восстанавливать начали, но каждый раз все стопорится и практически не двигается с мертвой точки.
Длинным шлейфом не перестают тянуться истории о таинственных явлениях, происходящих в замке. Рассказывают, будто рабочим, выполнявшим ремонт, являлись призраки, то кто-то постоянно мешал выполнять работы. Все эти увлекательные байки хорошо играют на врожденном любопытстве туристов.

А чего стоят истории про саму принцессу. И кровь молодых девушек пила, и слуг своих держала в подвале, отдавая на растерзание хищным зверям, и проклял замок обиженный на Евгению Черный лекарь и куча еще всевозможных страшилок.
Честно говоря, спустившись в подвал, невольно и не в такое поверишь. Мрачные, полуразрушенные помещения, от которых так и веет холодом и всевозможными загадками.

Опять же возникает вопрос: если ты не принадлежишь ни к какому сообществу, зачем в своем доме делать такие изображения?
Загадки, тайны и легенды – это все необыкновенно манит и привлекает в замок принцессы Ольденбургской.

Наше природное любопытство нам не давало покоя, и мы разговорились со смотрительницей, пытаясь выяснить, имеют ли место здесь необычные явления. Смотрительница заверила, что никаких приведений, звуков, стонов и шорохов они в замке за время своей работы не наблюдали. А жаль…

И все-таки, ведь дыма без огня не бывает. Единственное, что еще удалось выяснить, что Евгения Максимилиановна была дамой очень жесткой, а возможно и жестокой. Будучи настоящей бизнес-вумен, она была очень требовательна к своим рабочим во всем и за провинности всегда наказывала. Возможно, это качество и породило эти многочисленные зловещие истории.
В общем, гуляя по полуразрушенным покоям замка, довольно увлекательно присматриваться к деталям и строить догадки по поводу необычной истории людей его населявших.

Как будет развиваться судьба замка принцессы Ольденбургской так и не известно. Усадьбе Веневитиновых опять повезло больше: музей относится к объектам культурного наследия федерального значения и спонсируется из того же бюджета. А вот замок под «крылом» у областного бюджета и результат, как видим, на лицо.

Еще мне очень понравилась фраза нашего друга: «Одни построили больницу, школу, фабрику и сделали кучу других добрых дел, а заслуги других, мягко говоря, меркнут на их фоне. А что мы видим?»

Вот такой парадокс…

Замок принцессы Ольденбургской. Как доехать?

Замок находится в поселке Рамонь Воронежской области. Ехать по М4, свернуть по указателю вправо (если ехать из Воронежа) и двигаться еще 7 километров.
Координаты: 51.917805, 39.346161
От Воронежа до замка 47,5 километров, от Москвы - 495.
Адрес: Воронежская область, п. Рамонь, ул. Школьная, 27

Музей-усадьба Д.В. Веневитинова. Как доехать?

Усадьба находится в с. Новоживотинное Воронежской области. Находится с левой стороны от трассы М4 (если ехать из Воронежа).
Координаты: 51.890331, 39.167831
От Воронежа до усадьбы Веневитинова всего 39 километров.

Мария Магдалина Франческа Людвиговна Моравская (1889-1947) родилась в Варшаве в польской католической семье. В два года потеряла мать. Несколько лет спустя отец Моравской женился на сестре ее матери и семья переехала в Одессу. В пятнадцать лет, не поладив с мачехой, ушла из дома.
Поселившись в Петербурге, зарабатывала на жизнь уроками. Поступила на Высшие женские курсы, но не окончила их. Участвовала в политических кружках, была польской патриоткой, затем социалисткой. Дважды (в 1906 и 1907 гг.) сидела в пересыльной тюрьме. Вышла замуж, но свой недолгий брак считала случайностью.
Свое первое стихотворение опубликовала в 16 лет в ученическом журнале, печатала стихи в одесских газетах.
В 1910 г. познакомилась с М. Волошиным. Вскоре вошла в круг авторов журнала «Аполлон». С 1911 г. начала выступать в «Академии стиха», осенью этого же года вошла в «Цех поэтов». В это время ей покровительствовала З. Гиппиус.
Моравская часто печаталась в различных журналах - «Вестник Европы», «Ежемесячный журнал», «Журнал журналов», «Заветы» и др.
В 1914 г. вышел первый сборник поэзии Моравской «На пристани», который вызвал неоднозначные отклики критиков. Последующие сборники Моравской были менее заметны.
Отрицательные рецензии последовали за сборником «Стихи о войне» (1914).
В своей автобиографии поэтесса писала, что на ее творчество оказали влияние польские классики и символисты. В 1915 г. появилась книга «Прекрасная Польша» с посвящением А. Мицкевичу.
Сборник «Золушка думает» (1915) вышел с посвящением «памяти Елены Гуро», влияние которой на творчество Моравской было весьма значительным.
Также Моравская писала стихи для детей (сб. «Апельсинные корки», 1914), сотрудничала в детских журналах «Тропинка» и «Галчонок», выпустила книгу рассказов «Цветы в подвале» (1914).
В 1917 г. Моравская совершила поездку в Японию и в том же году переехала в США. Там она сотрудничала с множеством американских журналов, печатая в них короткие рассказы. В 1927 г. в Нью-Йорке на английском языке был издан роман «Жар-птица», повествующий о петербургской жизни 1910-х гг.
Скончалась в Майами 26 июня 1947 г.

Александр Румянцев @

Белая ночь

Самые близкие зданья
Стали туманно-дальними,
Самые чёткие башни
Стали облачно-хрупкими.

И самым чёрным камням
Великая милость дарована -
Быть просветлённо-синими,
Легко сливаться с небом.
Там, на том берегу,
Дома, соборы, завод,
Или ряд фиалковых гор?
Правда? - лиловые горы
С налётом малиново-сизым,
С вершинами странно-щербатыми,
Неведомый край стерегут.
Нева, расширённая мглою,
Стала огромным морем.
Великое невское море
Вне граней и вне государств,
Малиново-сизое море,
Дымное, бледное, сонное,
Возникшее чудом недолгим
В белую ночь.
Воздушные тонкие башенки
Чудного восточного храма,
И узкие башни-мечети
И звёздные купола.
Таинственный северный замок
И старая серая крепость,
И шпиль, улетающий в небо
Розоватой тонкой стрелой.
У серых приречных ступеней,
Вечно, вечно сырых,
Нежнее суровые сфинксы
Из дальней, безводной пустыни.
Им, старым, уже не грустно
Стоять на чужой земле,
Их, старых, баюкает бережно
Радужно-сизый туман.
1916

Дорогие читатели и гости моего блога “Музыка души”!

Сегодня я хочу вас познакомить с творчеством Марии Моравской – одной из самых ярких звезд позднего Серебряного века.
“Поэзия – искусство высшее, поэзия – царица всех муз. Да? Очень приятно слышать. Но почему поэтов не читают? Нашего блистательного Бальмонта начали распевать с эстрад только двадцать пять лет спустя после того как он отцвел. Сологуб стал фельетонным патриотом, и лишь тогда удостоился внимания широкой аудитории. О Максимилиане Волошине, чьи стихи прекрасны, как драгоценные камни, ничего не слышно по целым годам…Критика его замалчивает, читателей у него горсточка.
Почему?”
это из “Журнала журналов” за 1915 год.
Быстро забыли и о Марии Моравской, вспомнили ее имя и творчество только в 90-х годах прошлого столетия. А ведь Магдалина Франческа Людвиговна Моравская – поэтесса, прозаик, критик – была очень известна в свое время. Ее детская книга “Апельсиновые корки” стала источником вдохновения для многих детских поэтов и долгое время имела большое художественно-воспитательное значение.

Биография Марии Моравской

Мария родилась в Варшаве в 1889 году. В 2 года потеряла маму, отец женился, семья переехала в Одессу. Здесь были напечатаны ее первые стихи. С мачехой (родной сестрой матери) у девочки сложились сложные отношения и в 15 лет она уехала в Петербург. Училась на Высших женских курсах, но не закончила их, не избежала политики, даже дважды сидела в пересыльной тюрьме (в 16 и 17 лет).
Недолго побыла замужем, может поэтому тема разочарованности прослеживается во многих ее стихах.

Я любви не люблю

Мне нужны твои губы и глаза твои бездонные
Только для забвенья
Я любви не люблю, всегда она вероломная,
И всё думает об измене.

Я любви не люблю, – в плену вечно держит любимый,
И воли любовной все жаждут лишь для себя…
Но так холоды с каждым годом становятся зимы…
И я согреваюсь, поцелуями душу дробя.
1915

Пройдя выучку “Цеха поэтов”, публикуясь в “Апполоне”, скажет о нем:

“…Безупречные гравюры
На виньеточках амуры
Всё красиво, стильно, звучно
Но и скучно, скучно, скучно!”

Но зато была покорена стихийным М. Волошиным, который покровительствовал ей и предрекал большое будущее. Зинаида Гиппиус считала её талантливой особой, Моравская была желанной гостьей в литературном салоне и . Мария Моравская одной из первых, вслед за Павлом Флоренским, обратила внимание на русские частушки, как на новое поэтическое явление.
Мария выпустила единственный детский сборник «Апельсинные корки» (1914), но эта книга была любима многими поколениями детей. Эту книгу она посвятила своим младшим сестренкам и братикам, которых многие годы не видела. И признавалась, что она самая ее любимая.

Апельсинные корки

Горько жить мне, очень горько, -
все ушли, и я один…
Шебаршит мышонок в норке,
я грызу, вздыхая, корки, -
съел давно я апельсин.

Час я плакал длинный-длинный,
не идет уже слеза.
Соком корки апельсинной
я побрызгаю глаза.

Запасусь опять слезами,
буду плакать хоть полдня, -
пусть придут, увидят сами,
как обидели меня.

Мария много переводила с польского и финского, сотрудничала с журналами, печаталась, но постоянно тосковала о дальних странах, экзотических пальмах и ярко-синем небе – в этом она похожа на своего отца, которому посвятила стихотворение “Пленный”

По праздникам он с утра был дома,
садился на окованный сундук
И жаловался, как здесь все знакомо:
И все дома, и в скверах каждый сук…

Да, он уехал, далеко и скоро:
Он будет шкурками в Сибири торговать…
И, вышивая на канве узоры,
Насмешливо улыбалась мать.

А мы цеплялись за его колени…
Ах, много маленьких и цепких рук!
Он умолкал, и в мундштуке из пены
Огонек медленно тух…

И все мы знали:папа будет с нами,
Не отдадим его чужой стране.
А он разглядывал печальными глазами
Все тот же чахлый кактус на окне.
1914

Поэзия Марии Моравской

Стихи Моравской пронизаны одиночеством, грустью.. Искренность, открытость, беспомощность делали ее поэзию уязвимой. Недаром современники, анализируя ее творчество, признавали его инфантильным и проникнутым жалостью к самой себе.

Короткая память

Ах, дружба, любовь – двухдневная,
А забвенье – на тысячу дней!
Короткая память душевная
У здешних людей

Размякнет, о чувствах наскажет
В какой-нибудь нежный вечер,
Случайно вам душу покажет,
Словно играл в чет и нечет.

А после, в тупом безразличии
Уйдет, отойдет, позабудет…
Не вспомнит и не покличет,
И даже стыдно не будет!

Как грустно, смешно и странно,
Был человек или не был?
Иль растаял клоком тумана
Под низким столичным небом?
1915

После 1917 года Мария оказалась вне пределов России. Она писала рассказы, очерки для журналов, в 1927 году в Лондоне и Нью-Йорке вышел роман о петербургской жизни «Жар-птица»
О последних ее годах – мнения разноречивые. По одним сведениям она погибла в 1947 году во время шторма, по другим скончалась в 1958 в Чили, будучи женой чилийского почтальона. В последние годы она разводила попугаев, смотрела на пальмы в синем небе.. Значит мечта ее все-таки сбылась.

Каждой весной мне кажется,
Что жизнь надо изменить,
Что прошлое с будущим не вяжется,
Что надо порвать нить.

И когда на гулкой мостовой
Тает снег, грязный и жалкий,
Мне хочется выращивать фиалки-
Каждой весной!

Не всходят у меня зерна, -
Я живу в теневой стороне…
Но я поливаю упорно
И вижу фиалки во сне.

И каждое утро мне кажется,
Что комната стала иной…
Неужели он не развяжется
И этой весной.
1914

По материалам «Литературные записки», № 2, 1922 и “Антология русской женской поэзии” под ред. В. Калугина

Любителям женской поэзии предлагаю статью о и современные стихи о любви . Не пожалеете!

Моравская Мария Магдалина Франческа Людвиговна родилась в 1889 году

«Белая ночь»

Нескончаемый поэтический фейерверк, взорвавшись над Россией на рубеже 19 и 20-го столетий, дал миру огромное количество имён — ярких, «разноцветных», взлетевших выше других. Эти имена образовали контур, абрис этого фейерверка, названного позже Серебряным веком русской поэзии.

А потом пришли войны и революции, и праздник закончился. Многие уехали — долго и мучительно приживались на новом месте, что-то писали, что-то издавали, оставив нам стихи и воспоминания. Многие разделили судьбу страны, что-то писали, что-то издавали, долго и мучительно привыкали к новым условиям.

А некоторые просто исчезли в никуда — растворились в различных советских конторах и учреждениях, растворились в эмиграции, где уже ничего не писали, ничего не издавали, и только скудные сведения об их частной жизни вне поэзии доходили на родину.

А ещё были такие, кто уже не ждал от жизни ничего и сводил с нею счёты.

Мария Моравская — одно из «потерянных» имён Серебряного века, случайно увиденное в какой-то статье. Вот о ней я и хочу вам рассказать, собрав информацию по крупицам, буквально по слову, по строчке, по абзацу, по обронённому упоминанию в контексте вроде этого:

Сколь обширным и разнообразным было поле женской поэзии в начале XX века. Сколько имён ещё известно пока лишь номинально, по поводу чего-либо: Надежда Львова, Лидия Лесная, Паллада Богданова-Бельская, Анна Радлова, Аделаида Герцык, Мария Моравская…

Стихотворение «Белая ночь», которое предваряет рассказ о Моравской, на мой взгляд, самое удачное из того, что мне удалось прочитать. В нём, безусловно, присутствует поэтическое мироощущение и интересный образный ряд.

Другие тексты, увы, мне кажутся беспомощными и не дотягивают до лучших образцов поэзии Серебряного века. В этом смысле я согласна с матерью Александра Блока Александрой Андреевной — «По-моему, это не поэзия».

Поэтому предлагаемый читателям рассказ — это, скорее, история литературы, чем сама литература.

***

Забытая поэтесса Серебряного века Мария Моравская, как её часто называют, забыта, да не совсем. Просто её имени многие не замечают… в сборниках стихотворений для детей, появившихся в России в 90-х годах уже прошлого века.

Мария Моравская родилась в Польше. Мать умерла, когда девочке было два года, отец женился вторично — на сестре матери, и семья переехала в Одессу. Отношения с тёткой-мачехой складывались непросто, и 15-летняя Мария покинула родительский дом, уехав в Петербург, где зарабатывала на жизнь уроками.

Некоторое время она училась на Высших женских курсах, увлекалась политикой, в частности, польскими проблемами и социалистическими идеями. Даже дважды (в 1906-м и 1907) подвергалась аресту и сидела в тюрьме.

Шутка

Моравская очень рано и ненадолго вышла замуж, а первые её стихотворения были напечатаны в газете ещё в Одессе.

В 1910 Мария познакомилась с Волошиным, сотрудничала в литературном журнале «Аполлон», через год вошла в «Цех поэтов», пользовалась покровительством Зинаиды Гиппиус, посещала литературные собрания у Вяч. Иванова.

В одном из писем к Чуковскому Гиппиус назвала Моравскую «чрезвычайно талантливой особой».

Первый «Цех поэтов», (1911-1914) объединил тогдашних акмеистов. В него входили Гумилев, Городецкий, Кузьмины-Караваевы, Ахматова, Лозинский, Пяст, Нарбут, Зенкевич, Мандельштам.... А с 1915-го Моравская сближается с Адамовичем, Ивановым, сотрудничая с «Новым журналом для всех».

Моравская печаталась в различных журналах — «Вестник Европы», «Ежемесячный журнал», «Журнал журналов», «Заветы», «Современный мир», «Русская мысль».

В 1914 вышел её первый сборник поэзии «На пристани». Второй сборник — «Стихи о войне» (1914) был подвергнут острой критике. Через год вышли ещё две книги Марии — «Прекрасная Польша», посвящённая Адаму Мицкевичу, и сборник «Золушка думает» («памяти Елены Гуро», оказавшей значительное влияние на творчество Моравской). Второй сборник вызвал насмешливые отклики («Золушка совсем не думает», — называлась одна из рецензий).

Сотрудничество в детских журналах «Тропинка» и «Галчонок», стихи для детей «Апельсинные корки» (1914) и книга рассказов «Цветы в подвале» (1914) принесли Моравской известность и на этом поприще.

В 1910-х Марию считали одной из самых талантливых поэтесс, а М. Волошин предрекал ей роль второй Черубины де Габриак (Е. Дмитриевой)

… Я ещё не получила письма от Моравской - очень хочу её видеть, прочла несколько её стихов Маковскому, он в восторге, хочет её печатать; так что это уже её дело.

Аморя, по-моему, ей ничего не даст, ей нужен возврат в католичество, или через него. Диксу её стихи не понравились.

А у меня чувство — что я умерла, и Моравская пришла ко мне на смену, как раз около 15-го, когда Черубина должна была постричься. Мне холодно и мертво от этого. А от Моравской огромная радость!

(15 октября 1909 года, в ходе мистификации, поэтесса Черубина де Габриак должна была исчезнуть, якобы постригшись в монахини. Сергей Маковский — художественный критик и поэт, создатель журнала «Аполлон». Аморя — домашнее имя Маргариты Васильевны Сабашниковой, первой жены Волошина. Дикc — псевдоним Бориса Алексеевича Лемана, поэта, критика, педагога).

В стихотворениях Моравской - стремление к одиночеству, мечты о прекрасном Принце, понимание несбыточности надежд, отсюда — стремление к бегству.

Уехать, улететь, уплыть… Даже в названиях стихотворений звучат эти мотивы — «Уехать», «На пристани», «Уходящие поезда», «В крылатый век», «Пленный».

Из книги M. A. Бекетовой «Александр Блок и его мать»:

Александр Александрович всегда находил, что мать его работает и добросовестно, и талантливо. Между прочим, он очень ценил её отзывы о разных литературных произведениях. Иногда он поручал ей писать рецензии на пьесы, которых ему приходилось рассматривать целые груды…

Вот образчик рецензий Александры Андреевны, единственный из уцелевших её работ этого рода. Не знаю, для чего понадобилась эта рецензия, но интересно то, что на ней есть пометка, сделанная рукой Александра Александровича. Рецензия написана на сборник стихов поэтессы Моравской, одно время (незадолго до войны) прошумевшей в Петербурге. Главные темы сборника касаются стремления на юг, тут и мысли о Крыме, и хождение на вокзал... Вот рецензия.

По-моему, это не поэзия. Но тут есть своеобразное. Очень искренно выказан кусок себялюбивой мелкой души. Может быть, Брюсов и А. Белый думают, что стремление на юг, в котором состоит почти всё содержание — это тоска трёх сестёр и вообще по Земле Обетованной. Они ошибаются. Это просто желание попасть в тёплые страны, в Крым, на солнышко. Если бы было иначе, в стихах бы чувствовалась весна, чего абсолютно нет. Да и вообще ни весны, ни осени, ни зимы, никакого лиризма. Я очень добросовестно прочла всю тетрадь. Это только у женщин такая способность писать необычайно лёгкие стихи без поэзии и без музыки.

Пометка Блока: «7 июня 1913 года о стихах Моравской. Очень, очень верно».

Речь идёт о рукописной книге стихов, которую Иванов-Разумник отправлял на просмотр некоторым литераторам, в том числе Брюсову (его предисловие к стихам Моравской «Объективность и субъективность в поэзии» сохранилось в архиве поэта).

Произведения Моравской анализировали Брюсов, Гизетти, Парнок и многие другие. Сравнивая творчество Надежды Львовой, Анны Ахматовой и Марии Моравской, литературный критик Гизетти в статье «Три души» (1915) очень положительно отзывается о возможностях дальнейшего роста Марии.

Из отзывов о лирике Марии Моравской — «Тонкий голосок капризной девочки» (Луковский), «Это жалость к себе самой» (Парнок).

«У меня кукольный стиль, трагических жестов мне не простят», — говорила о себе Моравская.

Немного жалости

Жалят меня жала мельче иголки,
Оставляют ранки на долгий срок.
Меня волнуют срубленные ёлки
И заблудившийся щенок.

Утром я плакала над нищенкой печальной,
И была колюча каждая слеза!
Разве так уж страшно быть сентиментальной,
Если жалость давит глаза?
Среди скупых сведениях о поэтессе существует упоминание о её дружеских отношениях с выдающимся мордовским скульптором Степаном Эрьзя.

В 1917 Мария Моравская уехала в Японию, а оттуда в США. Там она сотрудничала с американскими журналами, печатая в них на английском языке короткие рассказы, статьи и очерки.

В 1927 в Нью-Йорке на английском языке был издан её роман «Жар-птица» о петербургской жизни 1910-х, вышедший в Нью-Йорке и Лондоне.

Марию Моравскую с детства сжигала страсть к путешествиям, видимо, унаследованная ею от отца. Это звучит во многих ее стихах, написанных как для детей, так и для взрослых.

Постоянный мотив позднего творчества Моравской - тоска по России: «Живёшь, как мёртвая, мёртвая для поэзии, потому что тут ведь стихов писать не стоит».

Совершенно неожиданно имя Марии Моравской всплыло в воспоминаниях поэтессы Маргариты Алигер о Корнее Чуковском «Долгие прогулки» (1973-1974), отрывок из которых связан с её книгой очерков «Чилийское лето», опубликованной в 1965 в журнале «Новый мир»: Прочитав в «Новом мире» мои очерки «Чилийское лето», он вручил мне номер со своими замечаниями, всеми до одного учтёнными мною впоследствии, при отдельном издании книжки о путешествии в Чили. Высказав мне все свои замечания и соображения, он в заключение сказал: «Знакомо ли вам имя Марии Моравской?»

Да, я помнила такое имя и милые стихи моего детства, подписанные этим именем. Но при чём тут Чили?

— Так вот, представьте себе — она эмигрировала после революции, и след её совершенно затерялся. Я, пожалуй, и о существовании её забыл, хотя помнил, что она была талантлива и книга её «Апельсиновые корки» мне в своё время очень понравилась. И вдруг несколько лет назад я получил от неё письмо из Чили. Судьба забросила её туда, она вышла замуж за почтальона и с ним доживает свой век. Как было бы интересно вам её повстречать. Представляете — рафинированная петербургская барышня, поэтесса, подруга поэтов, завсегдатай «Бродячей собаки», и вот какой финал — супруга чилийского почтальона!

Разговор Алигер с Чуковским мог произойти не ранее 1965 — времени публикации «Чилийского лета» в «Новом мире». Фраза Чуковского «И вдруг несколько лет назад я получил от неё письмо из Чили» опровергает дату смерти Марии Моравской — 1947 год. О прошедших двух десятилетиях так не скажешь.

И ещё одно свидетельство — книга Павла Николаевича Лукницкого «Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой». В «Указателе имён» значится Моравская Мария Людвиговна (1889-1958) — поэтесса, участница первого Цеха поэтов. Эта дата смерти подтверждает рассказ Корнея Чуковского.

В крылатый век

Я доживу до старости, быть может,
И не коснусь подножки самолёта, —
Как будто он не мною прожит —
День торжества над Тягою земной!
Я доживу до старости, быть может,
Не видя сверху башни — ни одной!

И вниз земля не уплывёт от взора,
И не забьётся сердце в такт мотору,
Надоблачного не увижу кругозора,
Ни на миг от земли не оторвусь…
Какая грусть, Боже, какая грусть!

vilavi.ru ›sud/050408/050408.shtml

«Апельсинные корки»

Горько жить мне, очень горько, —
все ушли, и я один...
Шебаршит мышонок в норке,
я грызу, вздыхая, корки, —
съел давно я апельсин.

Час я плакал длинный-длинный,
не идет уже слеза.
Соком корки апельсинной
я побрызгаю глаза.

Запасусь опять слезами,
буду плакать хоть полдня, —
пусть придут, увидят сами,
как обидели меня.

Забытая поэтесса Серебряного века

Мария Моравская

«Белая ночь»

Нескончаемый поэтический фейерверк, взорвавшись над Россией на рубеже 19 и 20-го столетий, дал миру огромное количество имён — ярких, «разноцветных», взлетевших выше других. Эти имена образовали контур, абрис этого фейерверка, названного позже Серебряным веком русской поэзии.

А потом пришли войны и революции, и праздник закончился. Многие уехали — долго и мучительно приживались на новом месте, что-то писали, что-то издавали, оставив нам стихи и воспоминания. Многие разделили судьбу страны, что-то писали, что-то издавали, долго и мучительно привыкали к новым условиям.

А некоторые просто исчезли в никуда — растворились в различных советских конторах и учреждениях, растворились в эмиграции, где уже ничего не писали, ничего не издавали, и только скудные сведения об их частной жизни вне поэзии доходили на родину.

А ещё были такие, кто уже не ждал от жизни ничего и сводил с нею счёты.

Мария Моравская — одно из «потерянных» имён Серебряного века, случайно увиденное в какой-то статье. Вот о ней я и хочу вам рассказать, собрав информацию по крупицам, буквально по слову, по строчке, по абзацу, по обронённому упоминанию в контексте вроде этого:

Сколь обширным и разнообразным было поле женской поэзии в начале XX века. Сколько имён ещё известно пока лишь номинально, по поводу чего-либо: Надежда Львова, Лидия Лесная, Паллада Богданова-Бельская, Анна Радлова, Аделаида Герцык, Мария Моравская…

Стихотворение «Белая ночь», которое предваряет рассказ о Моравской, на мой взгляд, самое удачное из того, что мне удалось прочитать. В нём, безусловно, присутствует поэтическое мироощущение и интересный образный ряд.

Другие тексты, увы, мне кажутся беспомощными и не дотягивают до лучших образцов поэзии Серебряного века. В этом смысле я согласна с матерью Александра Блока Александрой Андреевной — «По-моему, это не поэзия».

Поэтому предлагаемый читателям рассказ — это, скорее, история литературы, чем сама литература.

Забытая поэтесса Серебряного века Мария Моравская, как её часто называют, забыта, да не совсем. Просто её имени многие не замечают… в сборниках стихотворений для детей, появившихся в России в 90-х годах уже прошлого века.

Согласно сведениям, почерпнутым мною на сайте «Серебряного века силуэт», Моравская Мария Магдалина Франческа Людвиговна родилась в 1889 году (по другим источникам — в 1890-м) в Варшаве, в польской католической семье, а умерла в Майами (США) 26 июня 1947 г.

Дата и место смерти требуют уточнения, поскольку не соответствует действительности. Но об этом позже.

Итак, Мария Моравская родилась в Польше. Мать умерла, когда девочке было два года, отец женился вторично — на сестре матери, и семья переехала в Одессу. Отношения с тёткой-мачехой складывались непросто, и 15-летняя Мария покинула родительский дом, уехав в Петербург, где зарабатывала на жизнь уроками.

Некоторое время она училась на Высших женских курсах, увлекалась политикой, в частности, польскими проблемами и социалистическими идеями. Даже дважды (в 1906-м и 1907 гг.) подвергалась аресту и сидела в тюрьме.

Мария очень рано и ненадолго вышла замуж, а первые её стихотворения были напечатаны в газете ещё в Одессе.

В 1910 году Моравская познакомилась с М. Волошиным, сотрудничала в литературном журнале «Аполлон», через год вошла в «Цех поэтов», пользовалась покровительством Зинаиды Гиппиус, посещала литературные собрания у Вяч. Иванова.

В одном из писем к Корнею Чуковскому Гиппиус назвала её «чрезвычайно талантливой особой».

Первый «Цех поэтов», (1911–1914 гг.) объединил тогдашних акмеистов. В него входили Н. Гумилев, С. Городецкий, Кузьмины-Караваевы, А. Ахматова, М. Лозинский, В. Пяст, В. Нарбут, М. Зенкевич, О. Мандельштам и др. А с 1915-го Моравская сближается с Г. Адамовичем, Г. Ивановым и др., сотрудничая с «Новым журналом для всех».

Моравская часто печаталась в различных журналах — «Вестник Европы», «Ежемесячный журнал», «Журнал журналов», «Заветы», «Современный мир», «Русская мысль» и др.

В 1914 г. вышел её первый сборник поэзии «На пристани». Второй сборник — «Стихи о войне» (1914) был подвергнут острой критике. Через год вышли ещё две книги Марии — «Прекрасная Польша», посвящённая Адаму Мицкевичу, и сборник «Золушка думает» («памяти Елены Гуро», оказавшей значительное влияние на творчество Моравской). Второй сборник вызвал насмешливые отклики («Золушка совсем не думает», — называлась одна из рецензий).

Сотрудничество в детских журналах «Тропинка» и «Галчонок», стихи для детей «Апельсинные корки» (1914) и книга рассказов «Цветы в подвале» (1914) принесли Моравской известность и на этом поприще.

В 1910-х Марию считали одной из самых талантливых поэтесс, а М. Волошин предрекал ей роль второй Черубины де Габриак (Е. Дмитриевой), о которой мы рассказывали в нашем журнале.

… Я ещё не получила письма от Моравской — очень хочу её видеть, я прочла несколько её стихов Маковскому, он в восторге, хочет её печатать; так что это уже её дело.

Аморя, по-моему, ей ничего не даст, ей нужен возврат в католичество, или через него. Диксу её стихи не понравились.

А у меня чувство — что я умерла, и Моравская пришла ко мне на смену, как раз около 15-го, когда Черубина должна была постричься. Мне холодно и мертво от этого. А от Моравской огромная радость!

(15 октября 1909 года, в ходе мистификации, поэтесса Черубина де Габриак должна была исчезнуть, якобы постригшись в монахини. Сергей Маковский — художественный критик и поэт, создатель журнала «Аполлон». Аморя — домашнее имя Маргариты Васильевны Сабашниковой, первой жены М. Волошина. Дикc — псевдоним Бориса Алексеевича Лемана, поэта, критика, педагога).

В стихотворениях Марии Моравской — стремление к одиночеству, мечты о прекрасном Принце, понимание несбыточности надежд, а отсюда — стремление к бегству.

Уехать, улететь, уплыть… Даже в названиях стихотворений звучат эти мотивы — «Уехать», «На пристани», «Уходящие поезда», «В крылатый век», «Пленный».

Из книги M. A. Бекетовой «Александр Блок и его мать»:

Ал. Ал. всегда находил, что мать его работает и добросовестно, и талантливо. Между прочим, он очень ценил её отзывы о разных литературных произведениях. Иногда он поручал ей писать рецензии на пьесы, которых ему приходилось рассматривать целые груды…

Вот образчик рецензий Ал. Андр., единственный из уцелевших её работ этого рода. Не знаю, для чего понадобилась эта рецензия, но интересно то, что на ней есть пометка, сделанная рукой Ал. Ал-ича. Рецензия написана на сборник стихов поэтессы Моравской, одно время (незадолго до войны) прошумевшей в Петербурге. Главные темы сборника касаются стремления на юг, тут и мысли о Крыме, и хождение на вокзал и т. д. Вот рецензия.

По-моему, это не поэзия. Но тут есть своеобразное. Очень искренно выказан кусок себялюбивой мелкой души. Может быть, Брюсов и А. Белый думают, что стремление на юг, в котором состоит почти всё содержание — это тоска трёх сестёр и вообще по Земле Обетованной. Они ошибаются. Это просто желание попасть в тёплые страны, в Крым, на солнышко. Если бы было иначе, в стихах бы чувствовалась весна, чего абсолютно нет. Да и вообще ни весны, ни осени, ни зимы, никакого лиризма. Я очень добросовестно прочла всю тетрадь. Это только у женщин такая способность писать необычайно лёгкие стихи без поэзии и без музыки.

Речь идёт о рукописной книге стихов, которую Иванов-Разумник отправлял на просмотр некоторым литераторам, в том числе В. Я. Брюсову (его предисловие к стихам Моравской «Объективность и субъективность в поэзии» сохранилось в архиве поэта).

Произведения Моравской анализировали В. Брюсов, А. Гизетти, С. Парнок и многие другие. Сравнивая творчество Надежды Львовой, Анны Ахматовой и Марии Моравской, литературный критик А. А. Гизетти в статье «Три души» (1915) очень положительно отзывается о возможностях её дальнейшего роста.

Из отзывов о лирике Марии Моравской — «Тонкий голосок капризной девочки» (К. Луковский), «Это жалость к себе самой» (С. Парнок).

«У меня кукольный стиль, трагических жестов мне не простят», — говорила о себе Моравская.

Среди скупых сведениях о поэтессе существует упоминание о её дружеских отношениях с выдающимся мордовским скульптором Степаном Эрьзя.

Говорят, что подробнейшая автобиография Марии Моравской хранится в Рукописном отделе ИРЛИ, в фонде Венгерова.

В 1917 г. Мария Моравская уехала в Японию, а оттуда в США. Там она сотрудничала с множеством американских журналов, печатая в них на английском языке короткие рассказы, статьи и очерки.

В 1927 г. в Нью-Йорке на английском языке был издан её роман «Жар-птица» о петербургской жизни 1910-х гг., вышедший в Нью-Йорке и Лондоне.

Постоянный мотив позднего творчества М. Моравской — тоска по России: «Живёшь, как мёртвая, мёртвая для поэзии, потому что тут ведь стихов писать не стоит» («Литературные записки», 1922, № 2, с.19).

А теперь вернёмся к дате смерти поэтессы, которая указана во множестве источников — 1947 год.

Совершенно неожиданно имя Марии Моравской всплыло в воспоминаниях поэтессы Маргариты Алигер о Корнее Чуковском «Долгие прогулки» (1973–1974), отрывок из которых связан с её книгой очерков «Чилийское лето», опубликованной в 1965 году в журнале «Новый мир» (II–144; III–167):

Прочитав в «Новом мире» мои очерки «Чилийское лето», он вручил мне номер со своими замечаниями, всеми до одного учтёнными мною впоследствии, при отдельном издании книжки о путешествии в Чили. Высказав мне все свои замечания и соображения, он в заключение сказал: «Знакомо ли вам имя Марии Моравской?»

Да, я помнила такое имя и милые стихи моего детства, подписанные этим именем. Но при чём тут Чили?

— Так вот, представьте себе — она эмигрировала после революции, и след её совершенно затерялся. Я, пожалуй, и о существовании её забыл, хотя помнил, что она была талантлива и книга её «Апельсиновые корки» мне в своё время очень понравилась. И вдруг несколько лет назад я получил от неё письмо из Чили. Судьба забросила её туда, она вышла замуж за почтальона и с ним доживает свой век. Как было бы интересно вам её повстречать. Представляете — рафинированная петербургская барышня, поэтесса, подруга поэтов, завсегдатай «Бродячей собаки», и вот какой финал — супруга чилийского почтальона!

Разговор Алигер с Чуковским мог произойти не ранее 1965 года — времени публикации «Чилийского лета» в «Новом мире». Фраза Чуковского «И вдруг несколько лет назад я получил от неё письмо из Чили» опровергает дату смерти Марии Моравской — 1947 год. О прошедших двух десятилетиях так не скажешь.

И ещё одно свидетельство — книга Павла Николаевича Лукницкого «Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой». В «Указателе имён» значится Моравская Мария Людвиговна (1889–1958) — поэтесса, участница первого Цеха поэтов. Эта дата смерти подтверждает рассказ Корнея Чуковского.

К сожалению, мы не можем показать нашим читателям, как выглядела «Золушка» Серебряного века Мария Моравская. Её фотографию можно найти в очень редком малотиражном издании воспоминаний И. Г. Эренбурга «Портреты русских поэтов» (2002, тираж — 2000, издательство — Наука, СПб), выходивших до этого в Германии в 20-х годах прошлого века.

Другие стихотворения Марии Моравской можно прочитать на сайте «Слово. Серебряный век».

В очерке использован фрагмент картины ленинградского художника Павла Буцкого.

Палома, март 2008 года