Кто зла не совершит имея власть. Как переводить сонеты
Сонет 94. Кто, злом владея, зла не причинит
Кто, злом владея, зла не причинит, Не пользуясь всей мощью этой власти, Кто двигает других, но, как гранит, Неколебим и не подвержен страсти, - Тому дарует небо благодать, Земля дары приносит дорогие. Ему дано величьем обладать, А чтить величье призваны другие. Лелеет лето лучший свой цветок, Хоть сам он по себе цветет и вянет. Но если в нем приют нашел порок, Любой сорняк его достойней станет. Чертополох нам слаще и милей Растленных роз, отравленных лилей. Перевод С.Я. Маршака Все переводы Самуила Маршака Кто в силах повредить, но не вредит, Не делает того, чем угрожает, Влияя на других, сам как гранит Незыблем, тверд, соблазны побеждает, - По праву тот наследует блага, Возделывает их, не расточая, Как властелин, разумно умножая, Когда другие стражи лишь добра. Весенний цвет наряден для весны, Сам по себе он лишь живет и вянет, И если вдруг он зараженным станет, То хуже он негоднейшей травы. Так красота от скверны и обмана Как сгнивший цвет - зловеннее бурьяна... Перевод М.И. Чайковского Все переводы Модеста Чайковского Кто может вред нанесть, но все же не вредит Не делает того, о чем лишь говорит, Кто, возбудив других, холодным остается, И на соблазн нейдет, и злу не поддается - В наследство тот берет небесные красы И не кладет даров природы на весы: Он внешности своей хозяин и властитель, Тогда как в большинстве всяк лишь ее хранитель. Нам мил цветок полей лишь летнею порой, Хотя он для себя цветет и увядает; Но вот червяк к нему под венчик заползает - И сорной вскоре он становится травой. И лучшему легко в дурное превратиться, И лилия, завяв, навозом становится. Перевод Н.В. Гербеля Все переводы Николая Гербеля Кто силу не использует во вред, Кто в бурном гневе сдерживает пламень, Кто, страсть будя, соблазну скажет нет, Неколебимый, хладный, словно камень, Тот, унаследовав дары творца, Их сбережёт, как истинный рачитель. Он – властелин прекрасного лица, Другой же – раб красы и расточитель. Цветок пленять способен без конца, Всю прелесть в пору лета обнаружа. Но если в нём коварная гнильца, Он плевел отвратительней и хуже. Как ни кичись он славою былой, Сорняк терпимей лилии гнилой. © Перевод Евг. Фельдмана Все переводы Евгения Фельдмана Кто властен был, не поражает властью, Кто воли не дает своим громам, Кто холоден, других сжигая страстью, И трогая других, не тронут сам, - Тот дар небес наследует по праву, Богатств своих он не растратит зря. Обличьем, станом - царь он величавый, Другие - лишь прислужники царя. Цветок собою украшает лето, Хотя цветет не ведая того. Но если гнилью ткань его задета, То сорная трава милей его. Чем выше взлет, тем гибельней паденье; Зловонней плевел лилии гниенье! Перевод А.М. Финкеля Все переводы Александра Финкеля Кто властен делать зло, в ком есть к нему стремленье И кто порыв к нему способен заглушить, Чья воля - сталь, пред кем бессильно искушенье - Все милости небес тот вправе получить. Он многоценными дарами обладает, Не расточая их. Он сам свой властелин, Не слабый раб страстей. Живет и умирает Лишь для себя цветок - и все ж он перл долин. Но чуть подкрадется к нему недуг нежданный - И плевел кажется свежее, чем цветок. Роняет красота венец свой златотканный, Чуть прикоснется к ней предательски порок. И роза пышная и лилия лесная Красу и аромат теряют, увядая. Перевод Ф.А. Червинского
Текст оригинала на английском языке
Sonnet 94. They that have power to hurt, and will do none
They that have power to hurt, and will do none, That do not do the thing, they most do show, Who moving others, are the mselves as stone, Unmoved, cold, and to temptation slow: They rightly do inherit heaven"s graces, And husband nature"s riches from expense, Tibey are the lords and owners of their faces, Others, but stewards of their excellence: The summer"s flower is to the summer sweet, Though to it self, it only live and die, But if that flower with base infection meet, The basest weed outbraves his dignity: For sweetest things turn sourest by their deeds, Lilies that fester, smell far worse than weeds.
На данной странице вы найдете Сонет 94. Кто, злом владея, зла не причинит..., вам обязательно пригодится эта информация для общего развития вашего ребенка.
Кто, злом владея, зла не причинит.... Шекспир
Кто, злом владея, зла не причинит,
Не пользуясь всей мощью этой власти,
Кто двигает других, но, как гранит,
Неколебим и не подвержен страсти, -
Тому дарует небо благодать,
Земля дары приносит дорогие.
Ему дано величьем обладать,
А чтить величье призваны другие.
Лелеет лето лучший свой цветок,
Хоть сам он по себе цветет и вянет.
Но если в нем приют нашел порок,
Любой сорняк его достойней станет.
Чертополох нам слаще и милей
Растленных роз, отравленных лилей.
Перевод С.Маршака
They that have power to hurt and will do none,
That do not do the thing they most do show,
Who, moving others, are themselves as stone,
Unmoved, cold, and to temptation slow;
They rightly do inherit heaven"s graces
And husband nature"s riches from expense;
They are the lords and owners of their faces,
Others but stewards of their excellence.
The summer"s flower is to the summer sweet,
Though to itself it only live and die,
But if that flower with base infection meet,
The basest weed out-braves his dignity;
For sweetest things turn sourest by their deeds;
Lilies that fester smell far worse than weeds.
XCIV. The poet, in the preceding Sonnet, had set forth the possibility of his friend being false at heart, although his countenance should give no indication of unfaithfulness. But the ability to restrain the expression of emotion, and not to publish to the world by changes of countenance the thoughts and feelings of the heart, may be regarded as a virtue, or at least as a valuable endowment. Persons of this temperament isolate themselves, it is true; but this does not destroy their virtue. The flower is still sweet whose sweetness is wasted on the desert air. But such virtue when corrupted acquires an odour far ranker than that of undisguised profligacy or unrestrained passion.
1. Have power to hurt and will do none . Are not impetuous and passionate.
Even More...
К переводам сонетов Шекспира меня привёл случай, после которого, охота стала пуще неволи. Сонеты захватили меня целиком, уже три года они являются главным делом моей жизни. Началось с того, что в интернете я нашёл сонеты на английском. С удивлением увидел, что о лозе и грядущем урожае у Шекспира речи нет. Он пишет о красоте, которая передаётся из рода в род, о старение, стремлении продлить молодость. Эта тема проходит через несколько сонетов. Перевод, сделанный Маршаком, вырвал первый сонет из контекста остальных. Решил попробовать перевести его правильно. Зная, что нужда лучший учитель принялся за дело. Начал читать статьи лучших наших переводчиков Гумилёва, Пастернака, Маршака, Чуковского, Давида Самойлова и пришёл к выводу, что не боги горшки обжигаю. Часто советы предшественников применить на практике не удавалось. Помучившись, решил довериться своей интуиции и здравому смыслу. При переводе звуковую копию – эхо оригинала создать не удаётся, поэтому за критерии правильности перевода принял: точность передачи мысли, смысла, интонации, по возможности, сохраняя образы, метафоры, добиваться максимальной адекватности чувств, эмоций вызываемых у читателя оригиналом и переводом. Переводил мысли, а не слова. Для примера расскажу о работе над переводом 94 сонета.
They that have pow"r to hurt, and will do none,
That do not do the thing they most do show,
Who, moving others, are themselves as stone,
Unmov d, cold, and to temptation slow --
They rightly do inherit heaven"s graces,
And husband nature"s riches from expense;
They are the lords and owners of their faces,
Others but stewards of their excellence.
The summer"s flow"r is to the summer sweet,
Though to itself it only live and die,
But if that flow"r with base infection meet,
The basest weed outbraves his dignity:
For sweetest things turn sourest by their deeds;
Lilies that fester smell far worse than weeds.
*)Те, кто обладают силой, чтобы ранить, но никого не ранят,
не делая того, что больше всего предполагает их вид;
кто, приводя в движение других, сами как камень --
неподвижны, холодны и неподатливы на искушение, --
те по праву наследуют милости небес
и сберегают богатства природы от растраты;
они -- властелины и собственники своей внешности,
тогда как другие -- всего лишь управители их совершенства**.
Летний цветок дарит лету сладостный запах,
хотя бы он жил и умирал только для себя,
но если этот цветок встретится с низменной заразой,
самый низменный сорняк превзойдет его достоинством,
* Сонет 94 относится к числу тех, которые вызывают большие споры
комментаторов, но не столько в связи с прочтением отдельных слов или фраз,
сколько относительно общего смысла сонета. Согласно одной версии, строки 1 -
10 описывают некий нравственный образец, достойный подражания, а строки 11 -
14 предупреждают об опасностях, с которыми может столкнуться такое
нравственное совершенство. По другой версии, содержание первых десяти строк
-- ирония, подводящая к заключительному экспрессивному осуждению.
** Смысл строк 7-8 не вполне ясен и зависит, в частности, от
истолкования того, к кому относится притяжательное местоимение "their" в
строке 8, то есть "управителями" чьего совершенства являются "другие" --
своего или "властелинов и собственников".
Правда интересно разобраться в этих хитросплетениях? Какой простор для фантазии. Маршак, не мудрствуя лукаво, перевёл так:
Кто двигает других, но, как гранит,
Неколебим и не подвержен страсти, -
Тому дарует небо благодать,
Земля дары приносит дорогие.
Ему дано величьем обладать,
А чтить величье призваны другие.
Но если в нем приют нашел порок,
Любой сорняк его достойней станет.
Чертополох нам слаще и милей
Растленных роз, отравленных лилей.
У меня сразу возникают вопросы:
Кто, злом владея, зла не причинит,
Не пользуясь всей мощью этой власти,
Каким злом и как владея? Не пользуясь всей мощью этой власти, а частью, значит, можно? И какой власти? К тому же, Шекспир говорит о силе.
Ранят нельзя понимать буквально, это только символ деяния. Какого?
Раздумья привели к выводу: в жизни истинно сильные, как правило, - люди добродушные, незлобивые. В результате:
Далее у Маршака: кто двигает других? Куда, зачем? Опять ребус!
Точнее перевести:
В четвёртом катрене у Шекспира:
Летний цветок дарит лету сладостный запах,
хотя бы он жил и умирал только для себя,
Маршак перевёл, исказив смысл оригинала:
Лелеет лето лучший свой цветок,
Хоть сам он по себе цветет и вянет.
У Шекспира цветок дарит лету аромат, у Маршака наоборот лето лелеет цветок. Далее противореча себе, говорит: хоть сам он по себе растёт и вянет. Вот и думай, то ли его лето лелеет, то ли сам по себе?
От версии об иронии в первых десяти строках я отказался. Последние две строчки – замок, говорят о серьёзности автора, глубине мысли вывода из них. Маршак в 13 -14 строках, по сути, продублировал другими словами 11 – 12 ю. В результате два первых четверостишия оказались по смыслу никак не связанными с третьим катреном и замком.
Значит вся суть в замке:
Так как самое сладостное превращается в горчайшее из-за своих деяний,
гниющие лилии пахнут хуже сорняков.
Долго бился над решением этой головоломки. Грешным делом подумал о похмелье:
Похмелье – горький результат пиров,
Гнилые розы – хуже сорняков.
Обрадовался целый день был в эйфории, восхищался собой:» какой умный!». Но утро оказалось мудренее вечера. Утром подумал, а как с похмельем связаны первые два катрена? Никак.
Лыко, да мочало, начинай сначала! С нова начал думать: самое сладостное – не слава ли? На ней ломаются самые сильные, прошедшие огонь и воду, победы и поражения и умершие в позоре.
В результате:
В результате:
Тот, кто силён, но слабого не бьёт,
И не грозит, имея грозный вид;
Кто, двигая на подвиги народ,
Сам холоден, бесстрастен, как гранит,
Тем шлют по праву милости с небес,
Они богатства не транжирят зря;
Их ум и сила двигают прогресс,
Другие льстят, владык боготворя.
Дарил всё лето запахи цветок,
Хоть только для себя до смерти жил,
Но если его точит червячок,
Тогда любой сорняк нам больше мил.
Позор и слава – результаты дел,
Цветок хорош, пока не заболел.
Думаю, Шекспир из этих двух переводов выбрал бы мой. Вот так мне пришлось ломать голову над каждым сонетом. Но я о потраченном времени не жалею, многое узнал, понял, продумал, да и результат нравится.
Посвящается Роже Вейе
Кто, злом владея, зла не причинит,
Не пользуясь всей мощью этой власти,
Кто двигает других, но, как гранит,
Сам недвижим и не подвержен страсти, -
Тому дарует небо благодать,
Земля дары приносит дорогие,
Ему дано величьем обладать,
А чтить величье призваны другие…
В эти быстротечные, ускользающие дни поздней осени я с особым удовольствием вспоминаю улицы маленького курортного городка, до странности тихие на исходе сезона. Он едва жив, этот приют кочующей праздности: с большими приливами равноденствия разом схлынул поток женщин в светлых платьях и неугомонной детворы и, подобно утесам в сентябрьскую непогоду, стали вдруг видны кирпичные и бетонные пещеры, гроздья каменных сталактитов, наивные и манящие архитектурные излишества, тщательно ухоженные клумбы, которые морской ветер развеет, словно кучи высохших водорослей, и все то, что, внезапно оставшись наедине с морем, растеряв отвлекающие побрякушки, неизбежно вернется к своей более благородной роли - роли явившегося среди бела дня привидения. Застекленные террасы на набережной замерли, их металлические конструкции изъедены морской солью, они пугают, словно сокровищница, подвергшаяся разграблению, - потускневшая, линялая синева, закрытые ставни на ослепших окнах отодвигают в немыслимую тьму времен отлив жизни, ставший виновником этого упадка. И все же под неласковым солнцем октябрьского утра, причудливо вырываясь из тишины, как вырывается из сна резкое движение спящего, рождаются звуки - скрипнет белая деревянная калитка, долгий звонок прокатится из конца в конец улицы, жадно внимающей ему. Но это лишь греза. Кто так торжественно заявляет о своем приходе? Здесь никого нет. Больше никого.
Я огибаю виллы, окаймляющие дугу пляжа, и иду по улицам, где над головой сплелись ветви деревьев, а под ногами - мягкая земля, усыпанная песком и сосновыми иглами, на которой не слышно шагов. Как только зайдешь за угол - наступает таинственная тишина. Сюда, под эти зеленые своды, шум моря доносится лишь приглушенно, он волнует, словно шум восстания, проникший в сонный загородный сад. На фоне темной, как камень, зелени сосен и кедров пылают березы и тополя, их окружает золотистая дымка, по ним пробегают огненные змейки, как по горящей бумаге. Скоро настанут дни, когда наползающая с моря серая мгла вновь окрасит все вокруг в исконные цвета - от соли поблекнут стены, а на узорных решетчатых оградах проступит яркая ржавчина, морской ветер сквозь щели дверей засыплет полы песком - и от этой перемены городок, отвердевший и серовато-белый, как соль и коралл, будет выглядеть словно пораженный неведомым бедствием, пожаром без огня, потопом без воды.
Порою, когда близится к вечеру еще один серый день, скрытый, затерянный под неумолимо пасмурным небом, - точно зимний сад в скудном свете, пробивающемся сквозь стекла, - лишенный той переливчатой оболочки, которой наделяет его солнце и которая так или иначе приноравливает его к жизни, я до ужаса остро ощущаю, что все вещи вокруг обладают могущественной тайной сутью. Мне случалось воображать, как в полночь, после спектакля, я пробираюсь в опустевший театр и из темноты зала вижу декорацию, впервые отказывающуюся участвовать в игре. Пустынные ночные улицы, запертый театр, пляж, до будущего лета отданный морю, - все они умеют прятаться от нас под покровом безмолвия, за преградами из дерева и камня так же надежно, как за завесой пяти тысячелетий, они прибегают к магии Древнего Египта, чтобы с помощью чар оберечь потревоженную могилу. Чуткие руки, подобравшие ключи и управляющие волшебными кольцами, ловкие руки, которым под силу сдвинуть надгробный камень и повернуть алмаз в перстне, делающий хозяина невидимкой - в такого призрачного похитителя мумий превратился я, когда с моря задул легкий бриз, рокот нарастающего прилива стал слышнее, а солнце наконец скрылось в предвечерней туманной мгле, в этот день, 8 октября 19… года.
Дневник Жерара
Сегодня утром прогулялся пешком в Керантек. У мола возле маленькой гавани почти никого нет, а по левую сторону от нее, на пляже за грядой дюн, покрытых выгоревшей осокой, - и вовсе безлюдно. Вдали море бушевало, небо было серое, нависшее, свинцовые волны яростно бились о берег. А оказавшись между каменными стенками пляжа, они превращались в быстрые, бурливые, но до странности бесшумные потоки, чтобы затем, неожиданно и юрко, словно язык муравьеда, вдруг броситься на парапет и взметнуться снопом ледяных брызг. Я пообедал в безлюдном ресторане "Рыбацкая хижина", построенном среди дюн, на сваях, - казалось, под ногами - пустая бочка, - огромный зал (по воскресеньям здесь, вероятно, бывают танцы для местной молодежи), с унылыми гирляндами бумажных флажков и темными лакированными досками пола наводил на мысль не о веселом празднике, а о корабельной кают-компании, о "Доме моряка" и о многом другом, что постоянно встречается в этом краю (лодочные сараи, приспособленные под амбары, погреба, тянущиеся вдоль улиц) и несет на себе печать гнетущей, суровой, унылой нужды, так часто омрачающей пейзажи Бретани.
Идя обратно по дюнам, вдоль берега, я встретил парней и девушек из Керантека, направлявшихся на танцы. Серьезные, почти чопорные, - волосы девушек развевались на ветру, их спутники не вынимали руки из карманов: на улице нежарко. Они прошли, и тропинка вновь стала безлюдна. Сверху было видно, как от каждой нахлынувшей волны над плоской крышей ресторана взлетает пена. Странное место для веселья. Чуть погодя сквозь глухую канонаду прибоя, под ненадолго блеснувшим солнцем послышался гнусавый голос патефона, и - на фоне басовой партии волн, в огромном резонаторном ящике, образованном облаками и водой - в этом голосе не было и тени вульгарности. Но вот я увидел одинокую девушку, шедшую по кромке берега в направлении, противоположном тому, в котором прошла толпа молодежи. Праздная, медлительная, беспечная, она порой нагибалась, чтобы подобрать раковину или какой-нибудь обломок, вынесенный морем, либо долго и задумчиво глядела в морской простор, но всякий раз при этом застывала в нелепой позе, уперев руки в бока: что за своеобычная мысль могла возникнуть в ее неразвитом уме? И среди настоящей природы, и на полотнах художников меня всегда занимали эти одинокие фигуры, прогуливающиеся в полдень или в сумерки: вот они сплевывают, швыряют в воду камешек, прыгают на одной ножке или находят птичье гнездо, и нередко портят целый угол пейзажа своей совершенно невразумительной жестикуляцией.
Я не торопясь вернулся в отель и поужинал в одиночестве - "неразлучная компания" уже отправилась в казино.
После ужина - недолгая прогулка по пляжу. Пляж благороден, меланхоличен и горделив, все окна, выходящие на море, пламенеют в свете заката, напоминая сияющий огнями океанский пароход. От не успевшего остыть песка веет теплом, словно от огромного живого тела; поэтому он вызывает безотчетное желание хватать, топтать, пачкать. И, однако, воздух так чист, так целомудренно холоден, так прозрачен, точно отмыт беспрестанными невидимыми дождями. Начался отлив, вода проделала желобок в песке, и ее тихое журчание снова превращает затопленную землю в обитаемую: оно похоже на шум рукотворных водных потоков и напоминает о человеке, как топор дровосека, который расчищает будущее поле. Я вдохнул полной грудью: чудесно! Над дюнами взлетали легкие облачка песка, воздух хлопал, как полотнища огромных знамен, развернувшихся на ветру, по-кошачьи бил хвостом. А дальше, до самого горизонта, торопливо и озабоченно теснились волны, вскипала пена, назревали всё новые мятежи, громоздились тучи, то чреватые ненастьем, то пронизанные солнцем, снова и снова угрожающе вздымались водяные горы, гонимые вечно нетерпеливым морем.
