Жизнь в психушке. Личный опыт: Как я лечилась от депрессии в психбольнице

Февральским утром я не смогла встать с кровати. Потом весь день, вечер, ночь и следующим утром. А потом и другим. Со мной случилась депрессия - впервые за три года.

Текст: Людмила Зонхоева

Я была в таком состоянии, что помощь мне нужна была незамедлительно - здесь и сейчас. Те же друзья, которые несли мне таблетки, советовали своих специалистов. Но их минус был в том, что к ним все по записи, и на вопрос, какое ближайшее время, которое они могут мне уделить, я слышала классический ответ: «На следующей неделе в четверг вечером вас устроит?» Не устроит, я не доживу.

У одной из моих коллег мама - психотерапевт, я созвонилась с ней, всё рассказала, и она решила, что мне необходима фармакологическая помощь, сразу дала телефон психиатра и отрекомендовала меня ему. Таким образом, наконец я оказалась на диване у психиатра.

Рассказала всё то, чем я уже с вами поделилась (ну, чуть больше), психиатр перекинул ногу на ногу, задал несколько уточняющих вопросов и сказал, что мне необходима госпитализация. Я с ним согласилась. Врач достал телефон, позвонил заведующей отделением психиатрической больницы, уточнил о наличии места, завершил звонок и ответил мне: «Ну что же, собирайте вещи, завтра в девять утра вас ждут в больнице».

Больница

16 марта 2016 года, среда. Психиатрическая клиническая больница № 3 на Матросской Тишине в Сокольниках. Через забор - следственный изолятор. Жёлтое здание построено в конце XIX века и сразу отдано под психбольницу. Место с историей.

В больницу меня провожал друг-сосед. В платном (моём) отделении высокие потолки с арочными сводами, в коридоре сидит Паша-шизофреник, который через каждые полминуты повторяет: «Да-да-да-да-да» (как-то раз он сказал мне, что мне здесь не место, «это всё какая-то болезнь и большой-большой секрет»).

Завотделением удивлённо переспросила: «Вы на себя составляете договор?» - обычно пациентов кладут родственники или другие близкие. Стоимость «проживания» в сутки в одноместной палате составляет 5 100 руб. Меня положили на две недели.

Меня заселили в седьмую палату, через стенку - пока пустая шестая, мы делим один отсек. Окно открывать нельзя. В палате телевизор, холодильник, свой душ и туалет - больше похоже на номер в очень дешёвом отеле, если бы не камера видеонаблюдения. На улицу выходить нельзя. Совсем нельзя.

У меня забрали нож, ложку, вилку, тарелку, кружку и станок для бритья. В обмен мне выдали полотенца, жидкое мыло и шампунь. Так началась моя новая жизнь.

В нашем платном отделении лежали пациенты разного пола и с разными диагнозами: от невроза до шизофрении. Возраст - от 20 до 75 лет. Первую неделю я с другими не знакомилась: сталкивалась в коридорах и курилке (курить можно было в общем туалете для пациентов, где иногда справляли нужду шизофреники, другие предпочитали свои, в палатах).

Как-то раз ко мне в палату зашел большой мужик в больничной пижаме в клетку, протянул руку и отрекомендовался: «Дима-Колобок». В подтверждение прозвища потряс пузом перед моим лицом. Спросил, что я читаю. «Флобера», - ответила я. «Пифагора?» - переспросил он. Потом Колобок катался по коридорам и орал: «Я король!»

20-летний парень из шестой палаты постучался и спросил: «Это был завтрак? Или ужин? Милая, я во времени потерялся». Оказалось, что он пустился паломничать и добрался из Коми до Адлера автостопом. Поскольку путешествовал он без документов, в Адлере его задержали и вернули родителям, которые решили положить его в больницу.

Познакомилась я с некоторыми своими соседями на сеансе групповой терапии (так называемой предвыпускной, на ней готовят, как жить со своим заболеванием после госпитализации). Шизофреник, который рассказывал байки о том, как в прошлой жизни был светским журналистом. Азербайджанец, попавший туда после ссоры с родителями. Дед с депрессией. Набожная дама с шизофренией, учит детей в воскресной школе рисунку и архитектуре. Студент исторического факультета с социофобией. Парень с ходунками (перелом пятки после падения из окна). Девочка с родовой травмой, пыталась покончить с собой. Девушка с психозом из Петербурга, которая недавно родила, снимает документальное кино. Семейный психолог с расстройством личности.

Ко мне ежедневно заходил психиатр. В силу того, что он молод, я ему не особенно доверяла. Сначала выслушал историю моей жизни и заявил, что я бодро и весело живу. Затем интересовался моим самочувствием. Проблема в том, что мне никак не могли подобрать антидепрессанты: у меня были кошмарные сновидения после вальдоксана и амитриптилина; после миртазапина были скачки настроения и неадекватное восприятие пространства (двери казались более выпуклыми, чем они есть).

Почти каждый день приходила психотерапевт. С ней беседы были более расслабленные, чем с психиатром, не обо мне: «Людмил, а знаете писателя Дмитрия Быкова, которого я бы охарактеризовала как синтоноподобный шизоид?» На один из сеансов она принесла альбом Третьяковской галереи и показала работы Сурикова: «А так рисуют люди авторитарно-напряжённого характера. Эпилептоидный тип личности».

В середине моего «срока» я прошла беседу с завкафедрой психиатрии всей больницы для уточнения диагноза. По факту это экзамен с комиссией из пяти экспертов: на протяжении часа рассказываешь незнакомым людям о том, как тебе плохо, и отвечаешь на их каверзные вопросы вроде: «А вы не терялись в детстве? В магазине, например?» По итогу беседы невропатолог выписала мне фенибут.

В один из последних дней я прошла психологическое обследование. В основном оно направлено на выявление шизофрении: разложите карточки с рисунками по категориям, совместите категории и оставьте всего четыре; назовите общее и различное между двумя вещами. Одна из отличительных черт шизофрении - недостаточная ассоциативная реакция. Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу пациента, не соединяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормальных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Но был и простой тест на исследование личности «Нарисуй несуществующее животное».

Я сдала все анализы, прошла ЭКГ и энцефалографию, была у гинеколога, лора, терапевта, окулиста. Мне сделали рентген носовой полости и грудной клетки для того, чтобы вылечить кашель. Меня водили по обследованиям через другие отделения, где общие палаты и процент страшных диагнозов выше, чем в платном. Это было страшно.

Первые двое суток я отсыпалась, потому что мне усиленно давали феназепам и мощную капельницу (что в ней было, я не знаю). За последующие почти 12 дней в больнице я отвечала на срочные звонки по работе, консультировала по почте, отредактировала пару текстов, прочитала около 12 книг и поправилась на три килограмма на плохой еде. В воскресенье, 20 марта, друзья мне принесли краски и бумагу, и в перерывах между чтением я рисовала (телевизор почти не смотрела).

Родителям о том, что я лежу в больнице, я не стала сообщать. Но меня практически ежедневно навещали друзья. С работы прислали букет цветов, а при выписке домой - гигантского картонного кота.

На больнице моё лечение не закончилось: там меня вывели из критического состояния. Ряд препаратов мне придётся принимать на протяжении шести месяцев, плюс должна вестись параллельная работа с психиатром и психотерапевтом. Должно пройти время, чтобы можно было выяснить, выздоровела ли я до конца.

Да, нам нравится писать про душевнобольных. Во-первых, на их фоне нам проще ощущать себя душевноздоровыми. Во-вторых, еще Кант сказал, что нет в мире ничего более интересного, чем звезды на небе и всякие странности внутри человеческого мозга. Вот ходишь, бывало, носишь себе спокойно на плечах свою голову и не ждешь от нее никакого подвоха. Хотя бочонок пороха с зажженным фитилем был бы, пожалуй, несильно опаснее - настолько удивительные вещи порой может вытворять с людьми их сознание.

И не стоит забывать: часто, лишь изучая сломанную вещь, можно понять, как она должна работать в идеале. Именно психиат­рия создала в свое время тот базис, на котором развились современные науки о мышлении вообще, такие как нейробиология, нейрофизиология, эволюционная психология и т. д. И вот в исключительно просветительских целях, а не для того, чтобы всласть попугать свою аудиторию всякими ужасами, мы собрали восемь историй болезни, описывающих случаи редких и очень интересных синдромов.

Без контроля

В 20-х - 30-х годах XX века в германской клинике «Шарите» семь лет находился на излечении бывший работник почтового ведомства Дитер Вайзе. Проблема господина Вайзе заключалась в том, что он никак не мог управлять своим телом. Единственное, что он мог контролировать, - это речь и дыхание. Все же остальное управлялось неким Питером, который был большой сволочью.

Лечащие врачи так и не смогли познакомиться с Питером: тот в контакты с человечеством не входил, все коммуникации оставлял Дитеру, а сам отрывался по полной.

Рихард Штюбе, лечащий врач больного, писал: «Изумляла ясная, разумная речь пациента - речь измученного, но совершенно здорового человека». Пока Питер мастурбировал перед медсестрами, бился головой об стену, ползал на карачках под кроватями и кидался фекалиями в санитаров, Дитер Вайзе уставшим голосом просил у окружающих прощения и умолял немедленно надеть на него смирительную рубашку.

Светила мировой психиатрии долго спорили, как надлежит дефинировать заболевание господина Вайзе. Одни стояли за необычную форму шизофрении, другие предполагали, что имеют дело с продвинутой версией «синдрома чужой руки», при которой мозг теряет волевой контроль над нейронами, связанными с той или иной частью тела.

Выяснить это так и не удалось: в 1932 году пациент Вайзе, оставленный ненадолго без присмотра, за­ткнул куском простыни сливное отверстие раковины в своей палате, подождал, когда наберется достаточно воды, и утопил себя, опустив в раковину голову. «Это было, несомненно, убийство, - рефлексировал потом доктор Штюбе. - Страшно представить себе ощущения Дитера в тот момент, когда неведомый захватчик, оккупировавший его тело, заставил Дитера нагнуться над раковиной…»

Книга, в которой американский психиатр Оливер Сакс описал этот клинический случай, так и называется - «Человек, который принял жену за шляпу». В 60-х годах прошлого века мистера Сакса попросили осмот­реть известного музыканта, преподавателя консерватории, которого Сакс называет «профессором П.».

Профессор П. был уже немолод и всю свою жизнь пользовался репутацией человека со странностями, что не помешало ему сперва быть знаменитым певцом, потом - уважаемым преподавателем, а также завести семью и благополучно прожить с супругой долгие годы. Вот супруга-то и обеспокоилась тем, что в последнее время профессор стал уж что-то совсем непредсказуемым.

Сакс пообщался с музыкантом, не нашел особых странностей, за вычетом кое-какой эксцентричности, и они стали прощаться. И тут профессор сделал весьма неожиданную вещь. Подойдя к жене, он протянул руку, нащупал ее голову жестом, которым обычно берут шляпу, и сделал попытку надеть добытый таким образом объект на себя. Жена вывернулась из пальцев, профессор пошевелил ими в воздухе и задумался. Сакс сделал охотничью стойку и взял профессора в оборот. Они регулярно встречались, беседовали, прошли массу тестов.

Выяснилось следующее. Мировосприятие профессора страдало катастрофическими дырами. Он напоминал человека, который пытается осмотреться в темном чулане при помощи слабого фонарика. Он практически не различал людей зрительно, зато прекрасно определял голоса. Хуже того, он сплошь и рядом путал людей с неодушевленными предметами. Он мог запомнить деталь - усы, сигару, большие зубы, но не был в состоянии узнать ни одного человеческого лица и легко мог принять за человека кочан капусты или лампу.

Разглядывая пейзаж, он не видел большинства домов, людей и человеческих фигур - они словно попадали в некое слепое пятно. Когда Сакс выкладывал на столе несколько предметов, профессору иногда удавалось опознать какой-то один из них, остальные он просто не замечал и очень удивлялся, когда говорили, что у него под носом кроме блокнота лежат еще блюдце, расческа и носовой платок. Реальность этих предметов он соглашался признать, только пощупав их.

Когда врач дал ему розу и попросил сказать, что это такое, профессор описал цветок как «продолговатый предмет темно-зеленого цвета с расширением красного цвета на одном конце». Только понюхав данный предмет, он определил, что это роза.

Его зрение было в порядке, но вот сигналы, получаемые при помощи визуальной передачи, мозг усваивал лишь процентов на десять. В конце концов Сакс диагностировал у профессора П. врожденную агнозию - патологическое расстройство восприятия, правда очень качественно компенсированное за счет богатого жизненного опыта и хорошей образованности пациента, который, видя вместо окружающего мира в основном хаос из трудно определяемых объектов, все же сумел стать социально успешным и счастливым человеком.

Застывший ужас

Аутизм, который с легкой руки авторов «Человека дождя» широкая публика сейчас часто путает с гениальностью, - заболевание, изученное еще совершенно недостаточно. Многие ученые полагают, что тут уместнее говорить о группе различных патологий с общими признаками. Например, известно, что часть аутистов практически неспособна к агрессии; другие же, напротив, страдают тяжелыми и продолжительными приступами неконтролируемого гнева, направленного на окружающих; третьи же, испытывая гнев и страх, предпочитают наносить повреждения самим себе.

Поведение же аутиста Айдена С., 19 лет, находившегося какое-то время под наблюдением в больнице при Пенсильванском университете, относится к четвертой, самой редкой категории.

Как и многие аутисты, Айден невероятно зависим от режима дня, стабильности окружающей ситуации и болезненно реагирует на любые новшества. Поэтому любое «неправильное» действие родственников или медицинского персонала вызывает у Айдена кататонический приступ: юноша замирает в той позе, в которой ему случилось столкнуться с «опасностью» - пижамой неприятной ему расцветки, громким шумом, непривычной едой. Его мышцы полностью деревенеют, и если поза в момент приступа была неподходящей для удержания равновесия, то пациент с громким стуком падает на пол, так и не меняя этой позы. Никакой силой нельзя разогнуть ему руку или ногу, ничего не сломав.

Находиться в таком положении Айден может бесконечно долго. Поэтому врачи, как только Айдена снова «клинило», совершали традиционный ритуал, некогда разработанный матерью Айдена. Тело вносили в полностью темное помещение, после чего один из медиков шепотом читал там наизусть в течение получаса детские стишки из «Сказок матушки Гусыни», и спустя некоторое время Айден снова обретал возможность нормально двигаться.

Уже упоминавшийся ранее Оливер Сакс в своих работах часто вспоминает пациента, страдавшего от редкого синдрома с названием «корсаковский психоз». Бывший бакалейщик мистер Томпсон был доставлен в клинику друзьями после того, как сошел с ума на почве многолетнего алкоголизма. Нет, мистер Томпсон не кидается на людей, не причиняет никому вреда и весьма коммуникабелен. Проблема мистера Томпсона в том, что он утратил свою личность, а также окружающую реальность и память. Когда мистер Томпсон не спит, он торгует. Где бы он ни находился - в палате, в кабинете у врача или в ванной на сеансе гидромассажа, - он стоит у прилавка, вытирает руки о фартук и беседует с очередным посетителем. Срок его памяти - примерно сорок секунд.

Вам колбаски или, может, лосося? - спрашивает он. - А что это вы в белом халате, мистер Смит? Или у вас в кошерной лавке теперь такие правила? И почему это вы вдруг отрастили бороду, мистер Смит? Что-то я не соображу… я у себя в лавке или где?

После этого чело его опять безмятежно разглаживается, и он предлагает новому «покупателю» купить полфунта ветчины и копченых сосисок.

Впрочем, за сорок секунд мистер Томпсон тоже успевает разгуляться. Он травит байки. Он высказывает невероятные предположения о личности покупателя. Он находит сотни убедительных и всегда разных объяснений тому, почему он вдруг выпал из-за своего прилавка и оказался в незнакомом кабинете.

А, стетоскоп! - кричит он неожиданно. - Вот ведь вы, механики, чудной народ! Корчите из себя докторов: белые халаты, стетоскопы... Слушаем, мол, машины, как людей! Мэннерс, старина, как дела на бензоколонке? Заходи, заходи, сейчас будет тебе все как обычно - с черным хлебом и колбаской...

«В течение пяти минут, - пишет доктор Сакс, - мистер Томпсон принимает меня за дюжину разных людей. В его памяти ничто не удерживается дольше нескольких секунд, и в результате он постоянно дезориентирован, он изобретает все новые и новые маловразумительные истории, беспрестанно сочиняя вокруг себя мир - вселенную «Тысячи и одной ночи», сон, фантасмагорию людей и образов, калейдоскоп непрерывных метаморфоз и трансформаций. Причем для него это не череда мимолетных фантазий и иллюзий, а нормальный, стабильный, реальный мир. С его точки зрения, все в порядке».

Болгарский психиатр Стоян Стоянов (да, у болгарских родителей тоже бывают гениальные озарения) в 50-х годах XX века долго наблюдал пациента Р., который был бы заурядным шизофреником, если бы с ним не случались периодические приступы так называемого грёзоподобного онейроида.

Приступы происходили примерно раз в два месяца. Сперва больной начинал испытывать беспокойство, потом переставал спать, а спустя три-четыре дня покидал больницу и отправлялся прямиком на Марс.

По свидетельству доктора, во время этих галлюцинаций больной решительно менялся: из малообщительного, угрюмого, с примитивной речью и ограниченным воображением он превращался в человека с хорошо поставленной художественной речью. Обычно Р. во время приступа медленно топтался по кругу в центре своей палаты. В это время он охотно отвечал на любые вопросы, но был явно неспособен видеть ни собеседника, ни окружающие предметы, поэтому постоянно налетал на них (из-за чего на время приступов его переводили в «мягкую комнату»).

Р. описывал приемы в марсианских дворцах, бои на огромных животных, стаи летящих кожистых птиц на оранжевом горизонте, свои сложные отношения с марсианской аристократией (особенно с одной из принцесс, с которой его, впрочем, связывали вполне платонические чувства). Доктор Стоянов особо указывал на исключительную точность деталировок: все приступы всегда происходили на Марсе, в одной и той же обстановке.

За несколько лет, что врач делал записи, Р. ни разу не был пойман на противоречии: если уж он говорил, что колонны в боковом зале дворца принцессы сделаны из зеленоватого камня - змеевика, то и через три года, «видя» эти колонны, он точно повторит ранее сделанное описание. Сейчас известно, что галлюцинации во время грёзоподобного онейроида обладают исключительной реальностью для галлюцинирующего, они более детальны, осмысленны и продолжительны, чем любой сон, хотя тоже легко забываются после «пробуждения».

Нелюбимец слов

Афазия Вернике - таков диагноз 33-летнего москвича Антона Г., пережившего черепно-мозговую травму. Диалоги с ним опубликованы в «Вестнике ассоциации психиатров» (2011). После аварии Антон никак не может разобраться со словами: они словно поменялись в его словаре, оторвавшись от своих значений и перемешавшись как бог на душу положит.

Я бросил брыль, - говорит он, - навернул дрын. Ну такой, кругловатый, которым наподкрутят махину.
- Руль?
- Да. Брыль. Докор, давайте забодня перекатим. Калоша бучит.
- Голова? У вас болит голова?
- Да. У лихого газа. Между слез. Иподально.

Это не дефект речи, это нарушение ее понимания. Антону тяжело беседовать с людьми. Они говорят на каком-то малознакомом ему языке, в котором он с трудом улавливает еле знакомые созвучия. Поэтому общаться ему проще жестами. Читать он тоже разучился - на табличках в госпитале написаны какие-то дикие сочетания букв.

Сам же Антон пишет вместо своего имени «акнлпор», вместо слова «машина» (ему показывают автомобиль на картинке и несколько раз медленно повторяют «ма-ши-на») он неуверенно выводит длинный ряд согласных, на целую строчку. Неврологи и логопеды умеют справляться с некоторыми проблемами при афазиях. И хотя терапия Антону предстоит длительная, у него есть шанс опять вернуться в мир, полный разумных слов и смысла.

Бесконечное счастье

Эдельфрида С. - гебефреник. Ей хорошо. Ее врач, известный немецкий психиатр Манфред Люц, автор бестселлера «С ума сойти, мы лечим не тех!», любит гебефреников. С точки зрения доктора Люца, не только психиат­ра, но и теолога, лечить надо лишь тех, кто страдает от своего душевного нездоровья. А гебефреники - очень счастливые люди.

Правда, если гебефрения, как у Эдельфриды, сопряжена с инкурабельной опухолью мозга, жить им все-таки лучше в клинике. Гебефрения - это всегда великолепное, веселое и шутливое настроение, даже если поводов для радости, с точки зрения окружающих, у гебефреника нет никаких. Например, прикованная к постели шестидесятилетняя Эдельфрида страшно веселится, когда рассказывает, почему ей нельзя сделать операцию и поэтому она умрет через полгода.

Брык - и откину копыта! - хохочет она.
- А вас это не печалит? - спрашивает доктор Люц.
- С чего бы это? Какая чепуха! Какая мне разница - живая я или мертвая?

Ничто на свете не способно огорчить или расстроить Эдельфриду. Она плохо помнит свою жизнь, смутно понимает, где она находится, и понятие «я» практически ничего для нее не значит. Она с удовольствием ест, только иногда опуская ложку, чтобы всласть посмеяться над видом капусты в супе или попугать куском булочки медсестру либо доктора.

Ав-ав! - говорит она и заливисто хохочет.
- Это у вас собачка? - спрашивает врач.
- Да что вы, доктор! Это же булочка! И с такими вот мозгами вы еще собираетесь меня лечить?! Вот умора! «Строго говоря, - пишет Люц, - Эдельфриды с нами давно уже нет. Ее личность уже ушла, оставив после себя вот это чистое чувство юмора в теле умирающей женщины».

И напоследок опять вернемся к доктору Саксу, собравшему, пожалуй, самую яркую коллекцию безумств в современной психиатрии. Одна из глав его книги «Человек, который принял жену за шляпу» посвящена 27-летней пациентке по имени Кристина.

Кристина была совершенно нормальным человеком, в госпиталь она попала из-за необходимости операции на желчном пузыре. Что произошло там, какая из мер предоперационной терапии повлекла за собой такие странные последствия - осталось невыясненным. Но за день до операции Кристина разучилась ходить, садиться в постели и пользоваться руками.

К ней пригласили сперва невролога, потом доктора Сакса из отделения психиатрии. Выяснилось, что по загадочным причинам у Кристины исчезла проприоцепция - сус­тавно-мышечное чувство. Часть теменного мозга, ответственная за координацию и ощущения своего тела в пространстве, стала работать вхолостую.

Кристина почти не могла говорить - она не знала, как управлять голосовыми связками. Взять что-то она могла, лишь пристально следя глазами за своей рукой. Больше всего ее ощущения напоминали ощущения человека, заключенного в тело робота, которым можно управлять, правильно и последовательно дергая рычаги.

«Перестав получать внутренний отклик от тела, - пишет Оливер Сакс, - Кристина по-прежнему воспринимает его как омертвелый, чужеродный придаток, она не может почувствовать его своим. Она даже не может найти слова, чтобы передать свое состояние, и его приходится описывать по аналогии с другими чувствами.

Кажется, - говорит она, - что мое тело оглохло и ослепло... совершенно себя не ощущает...»

Восемь лет терапии и усердных тренировок понадобилось для того, чтобы женщина снова смогла двигаться. Ее учили переставлять ноги, следя за ними глазами. Ее обучали заново говорить, ориентируясь на звук своего голоса. Сидеть не заваливаясь она училась, глядя в зеркало. Сегодня человек, не знающий диагноза Кристины, не догадается, что она больна. Ее неестественно прямая осанка, выверенные жесты, артистические модуляции голоса и старательно освоенные выражения лица воспринимаются незнакомыми людьми как искусственность и напыщенность.

Однажды я слышала, как меня назвали насквозь фальшивой куклой, - говорит Кристина. - И это было так обидно и несправедливо, что я могла бы расплакаться, но дело в том, что это я тоже разучилась делать. А научиться заново все как-то времени не хватает».

Или есть ли жизнь после смерти
Глава 1
Говорят легко прожить пару месяцев, или даже всю жизнь в психиатрической больнице. А что? Собственно говоря, чего сложного в жизни в таком месте? Сами знаете: и кормят, и постель чистая. А главное работать не надо. Да ещё и пенсию начисляют.
- На счет начисления пенсии - это вы правы, - отвечу я вам, - кроме того работать там не надо. Но кормят ведь там минимальными порциями; так, чтобы жизнь едва теплилась, то замирая, то появляясь вновь.
Буйных и неадекватных пичкают приличными порциями таблеток. А если ты выступил против того, что у тебя отобрали Библию - на вязки (с уколом)за все четыре конечности.
Плюс Президент выпустил указ, из-за которого не дают курить даже свои собственные сигареты.
Привязали тебя за протест против порядков в больнице, вот и лежи, не парься. Мало того, санитарки тебе даже подгузник забудут надеть. А ведь почему-то именно в эту ночь тебе и не спится, да и в туалет, хоть и по-маленькому тебе приспичит неоднократно.)
В надзорной палате, куда тебя отнесут (направят, положат на первое время) ужасно холодно. А всё почему? Она находится на той стороне здания, где задувает хоть и в пластиковые окна ветер. Да и охлаждают её прилично.
Вот так привязали меня однажды, и даже одеялом не накрыли. Стянули запястья, что эта боль на правой руке ощущалась всю ночь до утра.
Сняли с повязок позже всех пациентов. - А это как особая мне награда. Самых провинившихся развязывают в последнюю очередь.

Зато с утра в отделении весьма весело, бодренько и задорно. Благодаря Александре Московченко каждое утро на приличную громкость включается Музканал. И певец поёт: "Лада Седан! Баклажан! Эти черные ресницы, черные глаза; красотой своей вы сгубили пацана!" Ну и так далее и тому подобные песни. Такие песенки мы слышим каждый Божий день уже с 6.30 утра и до 9.00, когда пациенты (человека два с нашего этажа, остальные - с этажа, где живут перед выпиской) идут за едой.
Одна медсестра возмутилась однажды этим шумом. Но это было лишь однажды. Ну, конечно, в тот день было в отделении пол дня тихо.
В общем Александра Московченко (Саша Москва - как её "ласково" зовет медперсонал) не дает скучать никому!
Саша, со страниц моей книги передаю тебе поцелуй в щечку, обнимашки, и пламенный дружеский привет. И знай: тебя я не предам!

Молодцы все пациенты психиатрических больниц. Они держатся бодрыми, жизнерадостными, позитивными, миролюбивыми (что приветствуется в первую очередь медперсоналом) и по возможности темперамента спокойными. Еще положительно оценивается, если человек с кем-нибудь общается в течение дня; и кроме того как-то и в чём-нибудь помогает медперсоналу, а особенно с ним не ссорится и не перечит.
Ручки и карандаши хранить нельзя. Рисовать и писать можно только у соц. работника. И то, когда посчитают, что ты уже пришел в норму и тебя можно допустить к соц. работнику, к сожалению, далеко не сразу.

Глава 2
Слава Богу я дома! Это такое счастье снова оказаться вне стен психиатрической больницы!
Пациентка Лариса, прошедшая тюрьму за убийство мужа, говорит, что в тюрьме жить легче, чем в психушке: выдали тебе сигареты, ты там сидишь, и хоть весь день в помещении, где живешь можешь курить; чай пьешь, а обстановка в плане аккуратности там такая же, как в больнице. Просто человек в заключении - в закрытом помещении. Да, особо не походишь - расстояния не те, но зато поговорить можно на любые темы (как я понимаю). Наблюдения со стороны начальства там нет круглосуточного.
Мы просыпаемся в психбольнице обычно в шесть тридцать или чуть позже. Это я рассказываю про второй этаж. Идем в туалет, умываемся, идем в палату запрпвлять постель. Матрас надо обязательно перевернуть. Не волнуйтесь, матрасы там тонюсенькие, не сравнить с теми, на которых спят горожане. А под матрасом жесткая сетка. Кровати все железные, покрашены в белый цвет, наверное как символ чистоты и доброты отношений медперсонала к пациентам психиатрической больнице (к больным, как они "ласково" нас ВСЕГДА называют.
Воняет на этаже за частую нещадно старческой мочой из первой надзорной палаты, да, там есть еще и вторая. Для тех, кто заслуживает чуть лучшего обращение за... да ни за что, просто неделя прошла, после твоего пребывания в первой надзорной палате. Ну или во вторую помещают тех, кто выглядит по-богаче. В отличие от меня, туда помещали многих. Мне же мама выдала самую плохую старую одежду (чтобы её не украли), поэтому посчитали, что я нищенка и направили меня в первую палату.

Продолжение следует (пока не написала)...

А расскажу-ка я вам, друзья, историю о том, как лежал в самой настоящей психиатрической больнице. Эх и времечко было)
А началось всё с того, что с лихого и беззаботного детства на руках у меня осталось несколько шрамов. Ничего особенного, обычные шрамы, у многих они есть, однако психиатр в военкомате, усатый дядька с хитрым прищуром, усомнился в моих словах о том, что шрамы я получил случайно. «Видали мы вас таких. Сначала шрамы случайно, потом однополчан расстреливаете после отбоя!», сказал он. Прошло две недели и вот я, с десятком таких же псевдосуицидников, направляюсь для окончательного обследования в областную психиатрическую клинику.
На входе в больницу нас подвергли форменному обыску, перетрясли все личные вещи и отобрали весь обнаруженный запрет (колюще-режущие, шнурки\ремни, алкоголь). Сигареты оставили и на том спасибо. Наше отделение состояло из двух частей. В одной находились призывники, в другой зеки, косящие от ответственности. Так себе соседство, не правда ли? С зеками мы почти не пересекались, а из наших самым колоритным персонажем был здоровенный татарин в майке «Nirvana», к которому почти сразу же прилипла кличка «секс». «Секс» был чудным, но безобидным парнем и любил смачно передернуть перед сном. Причём ему были пофигу подколы, просьбы прекратить и прямые угрозы. Не подрочив, «Секс» не засыпал.
Отдельного упоминания заслуживает больничный туалет. Два ничем не огороженных унитаза явно были сверстниками самого здания дореволюционной постройки. Но хуже всего было то, что в туалете постоянно толпился курящий народ. Здесь можно было обсудить коры, попытаться стрельнуть сигаретку, поиздеваться над психами с третьего этажа. Да, над нами располагались настоящие психи и над ними можно было знатно угорать, перекрикиваясь через решётки на окнах. Стрельнуть сигарету было крайне тяжело, ибо от полного безделья все постоянно курили и табачные запасы таяли на глазах, а пополнить их было негде. Заняться было совершенно нечем и когда нас выгнали на субботник, все были крайне рады. Субботник в психиатрической больнице это праздник, ведь в остальные дни на улицу не выпускали. Ах да, туалет. Справить естественные потребности было крайне проблематично, по причине всё тех же курильщиков. Думаете, кто-нибудь выходил? Ага, щас. Со временем, конечно, всё устаканилось, ввели график и сами же свято его соблюдали, но в первые дни это была полная жесть. Те, кто попроще, залазили на унитазы прямо при курильщиках, остальные героически терпели и ждали ночи.
Но ничто не вечно под луной, закончился срок нашего обследования и мы покинули не самые уютные стены психиатрической больницы. Мало кого из парней призвали после этого в армию, большинство получили диагноз «Расстройство личности», что немало попортило им жизнь в будущем. Вот вам и случайные детские шрамы…

Главврач Самарской областной психиатрической больницы Михаил Шейфер рассказал корреспонденту ДГ о дружбе с пациентами, встрече с двумя Лениными, почему больные сбегают и возвращаются, когда одержимость помогает написать книгу, можно ли давать бритву в руки сумасшедшему, кто такие пациенты-старожилы, и удаётся ли наладить жизнь после выписки.

Михаил Соломонович, на прошлогоднем дне открытых дверей вы сказали, что лет 10 назад разного рода психиатрические расстройства наблюдались у каждого седьмого россиянина, а сегодня – у каждого четвёртого. Неужели количество психически нездоровых людей так быстро увеличивается?

— Существует официальная статистика. Она говорит, что в мире традиционно 1-2% населения психически нездоровы. Каждый сотый может страдать шизофренией. Если брать нашу область, то здесь статистика та же – около 2% населения страдает шизофренией. На протяжении нескольких лет этот показатель не растёт. Однако здесь необходимо уточнить: в статистику входят те, кто обратились за помощью. И среди них могут быть люди с хроническим заболеванием психики, а могут — страдающие бессонницей, тревогой или ослаблением памяти. Тех и других на начало этого года – чуть больше 52 тысяч жителей Самарской области. Но эта цифра лукава. Ведь мы должны понимать, что есть большая разница между людьми, обратившимися за помощью, и людьми, которые имеют расстройство, но за помощью не обращаются.

- Сколько тогда в Самаре потенциально психически больных людей?

— По данным разных исследований, до 30% лиц, обращающихся за помощью в обыкновенную поликлинику, обнаруживают признаки психического расстройства. То есть, они не душевнобольные, но фактически, предъявляя врачу жалобы соматического характера, они не догадываются, что причиной их страданий является душевное расстройство. Понятное дело, что человек не пойдёт к психиатру, а лучше обратится в поликлинику. Эти люди не видят своих проблем: они сваливают всё на физическое состояние, а на самом деле больны нервно или психически.

- Как определить, что ты психически болен?

— Явный признак – неадекватное поведение.

Ехал сейчас в метро к вам, а напротив меня сидел человек и шёпотом сам с собой разговаривал. Или просто думал вслух. Выходит, он душевнобольной?

— На этот счёт есть термин «презумпция психического здоровья». Априори мы все психически здоровы… пока не доказано обратное. Поэтому, когда мы говорим о признаках психического расстройства, мы имеем в виду заметное для окружающих изменение в поведении человека. Возьмём ваш пример с человеком, который сам с собой разговаривал – это похоже на объективные признаки галлюцинаций. А может, вы просто не заметили у него в ухе наушник. Тут надо доказать.

- Какие ещё бывают психические заболевания у людей, которые трудно самостоятельно распознать?

— Бредовое расстройство. Человек говорит, что за ним следят, что его лучами облучают, что к нему в квартиру кто-то проникает, что он особенный, и в этом мире должен выполнить миссию, оттого связан либо с чёртом, либо с богом.

Или, допустим, аритмический синдром – бессонница. Она может быть вынужденная, когда студент к экзамену готовится, или работники спецслужб — к операции, и принимают фенамин [сильный стимулятор нервной системы – прим. авт. ]. А есть бессонница, связанная с психическим недугом – как при биполярном расстройстве. Человек находится в маниакальном состоянии. Ему сон вообще не требуется.

Когда у человека мания, он чувствует себя хорошо. Повышенное настроение, ускоренная двигательная активность, ускоренное мышление. Человек может много есть и при этом худеть. Это состояние очень приятное. Более того, оно ещё и может быть продуктивно. Вот у нас лежал один учёный, у него было состояние мании, и он написал целую книгу в стационаре.

Проблема в том, что главным признаком психического расстройства является ослабление критических способностей. Человек не может сам определить болезненный характер своего состояния.

Во всех предыдущих интервью вы указываете, что самым популярным диагнозом среди пациентов больницы является шизофрения. А интересно узнать – какой самый редкий диагноз был поставлен пациенту больницы?

— Достаточно редко встречались больные нейросифилисом [возбудитель сифилиса проникает в нервную ткань – прим. авт. ]. За год проходит максимум 10-12 человек. Заболевание это тяжело диагностировать. И проявляется оно не сразу. Примерно только через 10-15 лет после заражения организма непосредственно сифилисом.

Пока готовился к интервью, замечал, что многие специалисты связывали нестабильное социальное положение в стране с увеличением количества психически больных людей. Как вы считаете, связано ли помешательство и нестабильная обстановка вокруг?

— Эти два понятия очень тяжело связать друг с другом. Скажем, в концентрационных лагерях не было психических расстройств. Люди в такой ужасной атмосфере собирались и мобилизовали себя на жизнь. Всегда тяжёлые жизненные условия предполагают сопротивляемость им сознания.

Конечно, стрессы могут провоцировать психическое расстройство. Например, в кризисный 1998 год в России резко увеличилось количество самоубийств. Но мы не можем утверждать, что помешательство произошло из-за ухудшения экономической ситуации в стране.

Отмотаем время хотя бы на 10 лет назад. На дворе 1989 год. Никакого кризиса. В стране всё относительно хорошо. И тут начинаются сеансы Кашпировского, и у массы людей происходит обострение психических расстройств. Телевизионные передачи, которые должны были помочь, в ряде случаев провоцировали, вскрывали психические болезни, которые до этого протекали мягко и незаметно.

Раз вспышки психического расстройства может вызвать практически всё, что угодно, насколько тогда можно доверять пациентам? Вот, например, они бреются самостоятельно? Ножи и вилки у них затупленные?

— Некоторым физическое состояние не позволяет бриться самостоятельно. У нас для этого есть специальные брадобреи. Однако большая часть больных находится не в обострённом состоянии. Как обычно происходит бритье: дежурный персонал собирает больных, усаживает перед зеркалом, раздаёт станки и следит, чтобы не порезались.

По поводу столовых приборов – ножей мы больным, конечно, не даём. Зато разрешается пользоваться вилками, ложками. Посуда — стеклянная. Но мы не даём пациентам спичек, зажигалок. Не разрешаем курить в отделении. У некоторых больных нет свободного выхода – либо с персоналом, либо с родственниками. А есть пациенты, которые могут свободно гулять по территории и даже выходить за её пределы.

- Часто бывают попытки побега?

— Совсем недавно от нас ушёл больной, находящийся на принудительном лечении. Положили его к нам после того, как он совершил убийство. Его сестра была уверена, что поступил он к нам по ошибке. Дескать, полностью здоров. Отмечу, что последнее время состояние у него было стабильное, но суд не прекращал производство по делу. Поэтому выпустить мы его никак не могли.

Несколько раз сестра пыталась больного этого самовольно вывести. Попытки мы эти пресекали. Но вот суд в очередной раз отказал больному в выписке. И на следующий же день сестра всё-таки обманом вывезла его. Мы, конечно, уже сообщили в правоохранительные органы. Будем его разыскивать и возвращать.

Бывают случаи, когда больные сбегают потому, что с ними просто не поговорили. Вот, например, у нас есть больной, который очень часто сбегал раньше. Но когда один из заведующих отделением пообещал ему, что каждый год на день больной сможет выезжать за периметр, навестить могилу матери, встретиться с сестрой, побеги сразу же прекратились.

Случаи побега бывают, но они крайне редки.

- Некоторые больные ведь сами возвращаются. Почему они выбирают жизнь в больнице, а не на свободе?

— Иногда сами возвращаются. Иногда привозит психиатрическая бригада. Иногда – сотрудники полиции. Когда сами – чаще всего из-за того, что не находят себе приюта. Бывает, сбежит больной, напьётся, проведёт ночь в не самой лучшей обстановке, да и вернётся. Потому что он точно знает, что здесь его помоют, накормят, в тепло поселят.

- Перед интервью я ещё заглянул в областную библиотеку, в краеведческий отдел. Наткнулся там на медицинский отчёт Хардина за 1913 год. Он указывал, что одной из главных проблем больницы являются переполнение и крайняя теснота помещений. Сегодня, гуляя по территории больницы, разговорился с одним сотрудником, он тоже сказал, что пациенты сейчас «лежат друг на друге». Выходит, проблема существует уже больше 100 лет?

— Действительно, проблема сохранилась. До сих пор больным не хватает площадей. Но мы сейчас стараемся это решить. И я вам могу сказать, что сегодня не самые худшие времена. Вот когда я только пришёл сюда работать в 1978 году и читал больничные сводки, там указывалось, что на полу размещали по 20-30 человек. Сейчас такого уже нет.

- Есть в больнице, так скажем, пациенты-старожилы? Отчего они так долго здесь лежат?

— У нас есть больные, которые находятся на лечении уже 15, 20 и даже 30 лет. В большинстве своём это те, кто ещё лечился в психиатрической больнице №2. Была такая на Гавриловой поляне. В 1993 году больница сгорела, и большую часть пациентов перевезли к нам.

Там находились пациенты с хроническим заболеванием. Сознание у них было сильно изменённое. Паспорта их либо сгорели, либо пропали во время пожара. Восстановить историю такого больного достаточно сложно. Мы условно знаем его имя-отчество, так как документов, подтверждающих это, нет.

Помню, как участвовал в эвакуации больных с Гавриловой поляны. Была весна, разлив на Волге. И с Гавриловой поляны пришёл целый пароход с больными. Я принимаю их, пытаюсь личность установить. Один мне говорит: «Я Ленин». Другой за ним повторяет: «Я тоже Ленин». И вот пока мы не разобрались в личной истории каждого, в больнице лежало два Ленина.

Сейчас безымянных больных осталось максимум десять человек. Мы их называем так, как они назвали себя сами. Конечно, Лениным себя уже никто не зовёт. Полностью потерять память – это большая редкость. Такое только в мексиканских сериалах бывает. Больные даже с тяжёлыми формами психических расстройств называют свои имя, фамилию, иногда даже отчество.

Другое дело, что больной может называть разные имена. У нас есть истории болезни, где указано сразу две фамилии. Пациент меняет их по бредовым мотивам, будто бы скрываясь от кого-то.

О пациентах, которые прошли полный курс лечения, можно ли сказать, что они полностью здоровы, или потом ещё несколько лет они приходят на профилактику?

— В психиатрии нет понятие «полный курс лечения». Нельзя вылечить больного, назначив ему 10 инъекций одного препарата и 20 инъекций другого. Многие психические расстройства требуют лечения на протяжении всей жизни. Дело не в курсовом лечении, а в длительном. Сейчас появились «пролонги» – препараты, которые можно принимать раз в две недели, раз в месяц или даже раз в четыре месяца. И всё это время человек находится в нормальном состоянии.

Но у нас есть и определённая повторность. Часть больных имеет рецидив. По разным причинам: отказ от лечения, несоблюдение режима лечения, алкоголизация или социальные передряги. А иногда бывает спонтанное ухудшение без видимых причин.

- Что ждёт человека после выписки из психиатрической больницы? Кем он может стать?

— Здесь лечились учёные математики, которые занимались компьютерными делами. Очень умные люди. Перенесли приступ. Мы их вылечили. Сейчас они вернулись к преподавательской и научной работе. Или был случай, когда поступил молодой человек, который впервые заболел, и болезнь протекала так злокачественно, что через 3-4 года он стал совершенно слабоумным.

Однозначно о будущем бывшего пациента психиатрической больницы говорить нельзя. Если у человека есть семья, поддержка, социальный статус, образование, то возможность адаптации значительно больше. Например, у нас мальчик лечится, очень тяжело болеет. Но ему родственники помогают, и мы эффективный препарат ему выписываем. И, несмотря на болезнь, мальчик закончил университет, на работу сейчас устраивается.