Письма тютчевой.

Толстой пишет к Александру III с просьбой не казнить убийц его отца - «первомартовцев», членов партии «Народная воля»: А. И. Желябова, Н. И. Рысакова, Т. Михайлова, Н. И. Кибальчича, С. Л. Перовскую и Г. М. Гельфман. Толстого мучила мысль о предстоящем суде и казни убийц Александра II, он решает обратиться к новому царю и просить о помиловании их во имя евангельских заветов. «Но суд над убийцами и готовящаяся казнь произвели на меня одно из самых сильных впечатлений моей жизни. Я не мог перестать думать о них, но не столько о них, сколько о тех, кто готовился участвовать в их убийстве, и особенно об Александре III» (из письма к П. И. Бирюкову 3 марта 1906 г.).

Толстой обращается к царю с увещеванием: «Простите, воздайте добром за зло…».

«Только одно слово прощения и любви христианской, сказанное и исполненное с высоты престола, и путь христианского царствования, на который предстоит вступить вам, может уничтожить то зло, которое точит Россию. Как воск от лица огня, растает всякая революционная борьба перед Царем – человеком, исполняющим закон Христа», – писал Толстой в первоначальной редакции письма Александру III.

Толстой просил К. П. Победоносцева (через Н. Н. Страхова) передать написанное им письмо государю. Но Победоносцев исполнить поручение отказался, и письмо Толстого передали великому князю Сергею Александровичу, затем по назначению.

Победоносцев писал 30 марта 1881 г. Александру III: «Ваше императорское величество <...> Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. <...> Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет – этого быть не может, чтобы Вы, перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется. <…> Ради Бога, Ваше величество, – да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности!».

На письме Победоносцева Александр III написал: «Будьте покойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь. – А.»*.

Толстому К. П. Победоносцев ответил лишь через три месяца: «Не взыщите, достопочтеннейший граф Лев Николаевич, во-первых, за то, что я оставил до сего времени без ответа письмо Ваше, врученное мне Н. Н. Страховым. Это произошло не из неучтивости или равнодушия, а от невозможности опознаться вскоре в той суете и путанице мыслей и забот, которая одолевала и не перестает еще одолевать меня после 1 марта.

Во-вторых, не взыщите за то, что я уклонился от исполнения Вашего поручения.

Прочитав письмо Ваше, я увидел, что Ваша вера одна, а моя и церковная другая, и что наш Христос – не Ваш Христос. Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в Вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления. Вот почему я по своей вере и не мог исполнить Ваше поручение. Душевно уважающий и преданный Вам К. Победоносцев. Петербург, 15 июня 1881 года».

На письме Толстого Победоносцевым надписано: «Он писал, что необходимо оставить злодеев без всякого преследования»**.

Позже Толстой отзывался о Победоносцеве так: «Из всех преступных дел самые гадкие и возмущающие душу всякого честного человека, это – дела, творимые отвратительным, бессердечным, бессовестным советчиком вашим по религиозным делам – злодеем, имя которого, как образцового злодея, перейдет в историю, – Победоносцевым» (из письма Толстого Николаю II в декабре 1900 г.).

Обращение Толстого к царю с просьбой о помиловании вызвало сочувствие в обществе. Н. К. Михайловский упоминает «об имевшем общественное значение, в высокой степени симпатичном поступке графа в тот страшный 1881 год»***. Открыто выразил протест против смертной казни Владимир Соловьев на лекции: «Критика современного просвещения и кризис мирового процесса», на третий день процесса «первомартовцев», когда ожидался приговор суда. Вл. Соловьев говорил, что в основе религиозного миросозерцания русского народа лежит бесконечное милосердие, что истинная народная религия не терпит никакого насилия, и эти принципы должна проводить в жизнь и власть, как представитель православного народа. Это выступление Вл. Соловьева вызвало горячее одобрение Толстого.

Сохранилась лишь черновая редакция письма. Впервые письмо Толстого к Александру III опубликовано в «Голосе» (1906, № 1, 27 апреля; № 2, 28 апреля).

ПСС, т. 63.

* К. П. Победоносцев и его корреспонденты. – М.-Пг., 1923. – Т. I, полутом 1. – С. 47-48.
** Письма Победоносцева к Александру III. – М., 1925. Об отношении К. П. Победоносцева к Толстому см. в письмах его к Александру III 18 февраля 1887 г. и 1 ноября 1891 г.
*** Михайловский Н. К. Литературные воспоминания и современная смута. – СПб, 1900. – Т. 1. – С. 214.

К. Победоносцев
Письма к Александру III
ОГЛАВЛЕНИЕ
1881 ГОД
1882 ГОД
1883 ГОД
1884 ГОД
1885 ГОД
1886 ГОД
1887 ГОД
1888 ГОД
1889 ГОД
1890 ГОД
1891 ГОД
1892 ГОД
1893 ГОД
1894 ГОД
ПРИЛОЖЕНИЕ
1881 ГОД
1
Бог велел нам переживать нынешний страшный день. Точно кара Божия обрушилась на несчастную Россию. Хотелось бы скрыть свое лицо, уйти под землю, чтобы не видеть, не чувствовать, не испытывать. Боже, помилуй нас.
Но для Вас этот день еще страшнее, и, думая об Вас в эти минуты, что кровав порог, через который Богу угодно провести Вас в новую судьбу Вашу, вся душа моя трепещет за Вас страхом неизвестного грядущего по Вас и по России, страхом великого несказанного бремени, которое на Вас положено. Любя Вас, как человека, хотелось бы, как человека, спасти Вас от тяготы в привольную жизнь; но нет на то силы человеческой, ибо так благоволил Бог.
Его была святая воля, чтобы Вы для этой цели родились на свет и чтобы брат Ваш возлюбленный, отходя к Нему, указал Вам на земле свое место.
Народ верит в эту волю Божию,- и по Его велению возносит надежду свою на Вас и на крепкую власть, Богом врученную Вам. Да благословит Вас Бог. Да ободрит Вас молитва народная, а вера народная да даст Вам силу и разум править крепкою рукою и твердой волей.
Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет, и чего не хочет и не допустит никак. Все будут ждать в волнении, в чем ваша воля обозначится. Многие захотят завладеть ею и направлять ее.
Ваше Величество, позвольте мне сказать Вам в нынешний день. Первые дни Вашего царствования будут особенно знаменательны и требуют особой обдуманности и осмотрительности.
Я не могу успокоиться от страшного потрясения. Не могу отогнать от себя гнетущей меня заботы о Вас и о Вашей безопасности. Простите, что в эти скорбные часы прихожу к Вам со своим словом: ради Бога в эти первые дни царствования, которые будут иметь для Вас решительное значение, не упускайте ни одного случая заявлять свою личную решительную волю, прямо от Вас исходящую, чтобы все слышали и знали: "Я так хочу", или "я не хочу этого".
Никакая предосторожность не лишняя в эти минуты. Не я один тревожусь: эту тревогу разделяют все простые русские люди. Сегодня было уже у меня несколько простых людей, которые все говорят со страхом и ужасом о Мраморном Дворце. Мысль эта вкоренилась в народ.
_________________________
Заседание 21 марта у В. В. имело результатом покуда лишь сближение между лицами, на первый раз и это хорошо; я радуюсь, что со мною говорят без принуждения те, которые до сих пор избегали меня. С того дня я еще не видел никого из министров. Жду с нетерпением, когда мы соберемся для общего совещания. В. кн. Владимир Александрович заметил, что все бывшее доныне разногласие происходит лишь от недоразумений, но я боюсь, что эти недоразумения глубже, чем кажется, и должны обнаружиться всякий раз, когда придется не говорить только речи, а приступать к действиям и к распоряжениям. Нетрудно рассуждать, причем для избежания разногласий сглаживаются фразы, резкие оттенки взглядов и мнений; но когда надобно приступать к действию решительному, тут обнаруживается рознь и сила действия парализуется.
В публике ходили на прошлой неделе и продолжаются до сих пор самые странные слухи и ожидания по случаю этого совещания. Многие были уверены, что 15, потом 17, 18 числа произойдет и объявится нечто необычное. Поднялись опять толки о представительстве - авось-либо теперь они затихнут. Но смущение не успокоится, я убежден в том, покуда правительство не заявит себя такими действиями, которые ни в ком не оставляли бы сомнения или раздвоенной мысли.
Смею думать, Ваше Императорское Величество, что для успокоения умов в настоящую минуту необходимо было бы от имени Вашего обратиться к народу с заявлением твердым, не допускающим никакого двоемыслия. Это ободрило бы всех благонамеренных прямых людей. Первый манифест был слишком краток и неопределенен. Я попробую, если угодно будет, придумать соответственную редакцию и представить на Ваше усмотрение.
Вместе с тем продолжаю думать, что Вашему Величеству необходимо появиться в Петербурге. Постоянное, безвыездное пребывание Ваше в Гатчине возбуждает в народе множество слухов самых невероятных, но тем не менее принимаемых на веру. Нынче из народа уже спрашивали, правда ли, что Государя нет уже на свете и что это скрывают. Распространение, усиление таких слухов может быть очень опасно в России, и люди злонамеренные, их ныне так много, пользуются ими, чтобы смущать народ. Много таких в России все они ждут в волнении и страхе, в чем выскажется, куда направится настоящее правительство.
(Без даты)
2
Ваше Императорское Величество. Простите ради Бога, что так часто тревожу Вас и беспокою.
Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. Слух этот дошел до старика гр. Строгонова, который приехал ко мне сегодня в волнении.
Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет - этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского Государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется.
Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий, и поколеблет сердца всех Ваших подданных. Я русский человек, живу посреди русских и знаю, что чувствует народ и чего требует. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из этих злодеев, кто избежит смерти, будет тотчас же строить новые ковы. Ради Бога, Ваше Величество,- да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности.
верноподданный
Константин Победоносцев
30 марта 1881 г. Петербург
3
По случаю нынешних ужасных событий святейший синод положил издать ко всему народу пастырское послание. Это будет соответствовать действительной потребности, отовсюду заявленной. Подобные примеры бывали в случаях гораздо менее важных, например, после истории Петрашевского в 1848 году.
Определение синода пропущено мною сегодня и на днях подлежит исполнению.
Копию с предполагаемого послания имею честь представить при сем Вашему Императорскому Величеству.
Перед Пасхою представляют обыкновенно на Высочайшее воззрение предположения о наградах по духовному ведомству. Если Вашему Императорскому Величеству благоугодно сохранить тот же порядок, то буду ожидать приказания, когда явиться с сим докладом в Гатчину.
Константин Победоносцев
2 апреля 1881 года
Петербург
4
Теперь простые люди преисполнены заботы о безопасности Вашего Императорского Величества: у многих эта забота непрестанная, не дающая покоя. Благочестивые прибегают к молитвам, или ищут оградить Вас почитаемою иконой или другой домашней святыней. Невозможно отвергать эти порывы горячего усердия.
Вчера пришел ко мне совсем простой человек, почтенный старик старожил города Томска, купец Хранов, приехавший сюда на время. У них сначала в лесу близ Томска, потом в самом Томске, в саду у Хранова, проживал в молитве пустынник неизвестного происхождения лет 25, и скончался в 1864 году, уже 90 лет от роду. Местные жители, особливо же сам Хранов, чтили его при жизни, как святого, и еще более чтят по смерти. Уверяют, что он предсказывал будущее и что многие получают исцеление на его могиле. Старик Хранов, по поводу покушений на жизнь Государя Императора, посылал Его Величеству портрет этого старца и разные известия о его предупреждениях и предсказаниях.
Теперь он привез с собой из Томска шапочку этого старца, которую хранил благоговейно в своем семействе и которой приписывает чудодейственную силу, рассказывая, что два раза, когда он брал ее с собой в путь, он чудесно спасался от разбойников.
Я не желал смутить веру этого доброго человека и не решился отказать ему: взял от него эту шапочку с обещанием представить ее Вашему Императорскому Величеству, вместе с портретом старца.
Константин Победоносцев
11 июля 1881 г. Ораниенбаум
5
Ваше Императорское Величество.
Опять должен просить у Вас прощения в своей назойливости, ибо возвращаюсь к тому же предмету, о котором писал уже и беспокоил Вас.
Я уже смел писать Вашему Величеству о предмете, который почитаю важным - о приеме Скобелева. Теперь в городе говорят, что Скобелев был огорчен и сконфужен тем, что Вы не выказали желания знать подробности о действиях его отряда и об экспедиции, на которую обращено было всеобщее внимание и которая была последним, главным военным делом, совершенным в минувшее царствование. Об этом теперь говорят, и на эту тему поют все недовольные последними переменами. Я слышал об этом от людей серьезных, от старика Строгонова, который очень озабочен этим. Сегодня гр. Игнатьев сказывал мне, что Д. А. Милютин говорил об этом впечатлении Скобелева с некоторым злорадством.
Я считаю этот предмет настолько важным, что рискую навлечь на себя неудовольствие Вашего Величества, возвращаясь к нему.
Смею повторить снова, что Вашему Величеству необходимо привлечь к себе Скобелева сердечно. Время таково, что требует крайней осторожности в приемах. Бог знает, каких событий мы можем еще быть свидетелями, и когда мы дождемся спокойствия и уверенности. Не надобно обманывать себя: судьба назначила Вашему Величеству проходить бурное, очень бурное время, и самые большие опасности и затруднения еще впереди. Теперь время критическое для Вас лично: теперь, или никогда,- привлечете Вы к себе и на свою сторону лучшие силы в России, людей способных не только говорить, но самое главное - способных действовать в решительные минуты. Люди до того измельчали, характеры до того выветрились, фраза до того овладела всем, что уверяю честью, глядишь около себя и не знаешь на ком остановиться. Тем драгоценнее теперь человек, который показал, что имеет волю и разум, и умеет действовать: ах, этих людей так немного! Обстоятельства слагаются к несчастию нашему так, как не бывало еще в России - предвижу скорбную возможность такого состояния, в котором одни будут за Вас, другие против Вас. Тогда, если на стороне Вашего Величества будут люди, хотя и преданные, но неспособные и нерешительные, а на той стороне будут деятели,- тогда может быть горе великое и для Вас, и для России. Необходимо действовать так, чтобы подобная случайность оказалась невозможной. Вот, теперь, будто бы, некоторые, нерасположенные к Вашему Величеству и считающие себя обиженными, шепчут Скобелеву: "Посмотри, ведь мы говорили, что он не ценит прежних заслуг и достоинств". Надобно сделать так, чтобы это лукавое слово оказалось ложью, и не только к Скобелеву, но и ко всем, кто заявил себя действительным умением вести дело и подвигами в минувшую войну. Если к некоторым из этих людей Ваше Величество имеете нерасположение, ради Бога, погасите его в себе. Вы с 1-го марта принадлежите, со всеми своими впечатлениями и вкусами, не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могли быть навеяны толками, рассказами, анекдотом, иногда легкомысленным и преувеличенным. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, Ваше Величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми - а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы, и иметь громадное нравственное влияние на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние; то есть, люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно, и теперь важнее, чем когда-нибудь.
У всякого человека свое самолюбие и оно тем законнее в человеке, чем очевиднее для всех дело, им совершенное. Если бы дело шло лишь о мелком тщеславии,- не стоило бы и говорить. Но Скобелев вправе ожидать, что все интересуются делом, которое он сделал, и что им прежде и более всех интересуется русский Государь. Итак, если правда, что Ваше Величество не выказали в кратком разговоре с ним интереса этому делу, желание знать подробности его, положение отряда, последствия экспедиции и т. п. Скобелев мог вынестъ из этого приема горькое чувство.
Позвольте, Ваше Величество, на минуту заглянуть в душевное Ваше расположение. Могу себе представить, что Вам было неловко, несвободно, неспокойно со Скобелевым, и что Вы старались сократить свидание. Мне понятно это чувство неловкости, соединенное с нерасположением видеть человека, и происходящая от него неуверенность. Опасаюсь, что подобное чувство может и во многих случаях стеснять. Ваше Величество в приеме некоторых людей. Когда к Вам являются простые люди, они всегда выходят утешенные и осчастливленные вниманием Вашим и расспросами. Это происходит оттого, что с простыми людьми Вы, по натуре своей чувствуете себя непринужденно, а когда чувствуете в душе принужденность, тяготитесь положением и отношением к человеку.
Но смею думать, Ваше Величество, что теперь, когда Вы Государь русский,- нет и не может быть человека, с которым Вы не чувствовали бы себя свободно, ибо в лице Вашем - передо всеми и перед каждым стоит сама Россия, вся земля с верховной властью. Есть ли хоть один, которым Вы не могли бы с первого раза, с первого слова овладеть нравственно? Ваше Величество, Вы не знаете всей своей силы. Ради Бога узнайте ее, поймите ее, уверуйте в нее тогда все для Вас будет ясно, тогда всякое личное впечатление прежнего времени перестанет нагонять тень на Ваши отношения к людям. Когда подходит к Вам человек, подумайте, что тут не он и Вы, а он и Россия, тогда будет Вам ясно, как отнестись к человеку и что сказать ему, а Ваше всякое слово будет со властью и силой.
(Без даты)
1882 ГОД
6
Здесь в гостиных рассказывают, что Государыня Императрица изволит принимать г-жу Адан, приехавшую сюда из Парижа.
Без сомнения Вашему Императорскому Величеству известно, что г-жа Адан есть политическая авантюристка и состоит в числе главных агентов республиканской крайней партии, в связи с планами и расчетами Гамбетты; говорят, что она была и любовницей его. Она издательница журнала "La Nouvelle Revue", служащего органом партии. В связи с приездом ее в Россию появились в берлинских полуофициальных газетах статьи о том, будто она едет сюда для тайных политических переговоров, имеющих целью сближение Франции с Россией и со здешними политическими партиями.
К. Победоносцев
6 января 1882 г.
Петербург
8 [ 1 ]
...долгом почитаю представить Вашему Императорскому Величеству No газеты "Новое Время", который иным путем может быть и не дошел до Вас.
Благоволите обратить внимание на перепечатанную здесь прокламацию и на рассуждения об ней. Это - дело Дружины и гр. Шувалова.
Эта прокламация разбрасывалась в учебных заведениях и на женских курсах. Дети приносили ее домой родителям с недоумением.
А после газетной статьи весь Петербург говорит об этом, смею сказать, безумном и гнусном деле. Ни для кого не тайна, кто его виновники, и на к воих - на деньги Дружины. Одного такого флигель-адъютанта я сам знаю.
Ходят слухи, один другого нелепее. Не говорю уже о том, что вплетают в это дело и мое имя; я знаю, что вначале некоторые члены Дружины имели бесстыдство заманивать в нее людей моим именем. Это для меня не важно. Важно то, что в этом поистине жалком и постыдном деле - произносится имя Вашего Величества. Вот чего не может перенесть ни одна честная русская душа, а дела Дружины огласились уже ныне по всей России.
Вашего Императорского Величества
Верноподданный
Константин Победоносцев
12 ноября 1882 г.
1883 ГОД
9
Редакция манифеста, присланная от Вашего Императорского Величества, не показалась мне удовлетворительною. Она списана (как изволите усмотреть из прилагаемой книги) с подобного же манифеста 17 апреля 1856 года, и это довольно неудобно. Мне кажется, для приличия следует разнообразить редакцию. Притом нынешняя редакция, с некоторыми изменениями, представляется мне слабее прежней. Я предпочел составить новую, которую и представляю на благоусмотрение Вашего Величества.
В ту пору можно было указать на Парижский мир, как на явный признак того, что "возвращено России прежнее спокойствие", то есть вернулось мирное состояние после бедственной войны. Теперь нельзя указать на такой признак, и потому мне весьма не нравится фраза: "Ныне, когда всеблагий промысл возвращает России прежнее спокойствие" (как будто оно было во внутреннем состоянии в последние годы минувшего царствования).
Я думаю, что гораздо приличнее вовсе не упоминать об этом, а прямо перейти к мысли о том, что настало уже время и пр. А перед этим сказано вообще - об успокоении возмущенного народного чувства. Точно так же и формулу молитвы я признал нужным изменить. Вначале поставлена у меня фраза: "во время смуты". Если б это слово смута показалось слишком резким,- его можно выпустить, оставив только слова "в минуту страшного потрясения".
Константин Победоносцев
14 января 1883
Еще одно примечание. В конце у меня поставлено: попечение о благе народа, а не народов, как сказано было в прежней и в печатной редакции. И в 1856 году это слово: народов - казалось странным. Замечали, что австрийский император может говорить о своих народах, а у нас народ один и власть единая.
10
С сердечною благодарностью возвращаю Вашему Величеству письма В. А. Жуковского. Поистине это была простая, чистая и ясная душа, - и вся она сказывается в письме от 30 августа 1843 года.
Когда читаешь это письмо, невольно обращаешься мыслию к той эпохе, когда оно было писано -40 лет тому назад. Это было самое ясное и блестящее время царствования Императора Николая. Многое вокруг поэта было просто и ясно; просты и ясны казались и те задачи жизни, которые с тех пор усложнились и запутались невообразимо. Есть времена, когда дорога впереди стелется широкой стезею, и видно куда идти. Есть другие времена, когда впереди туман, вокруг болота. То время и нынешнее - какая разница,- точно мир вокруг нас переменился. Невольно приходит мысль: эта простая душа, эта ясная мысль - как выразилась бы у Жуковского, если б он писал не в 1843 году, а хоть двадцать лет спустя?
И Богу не угодно было, чтоб он дожил до того времени, когда его державный воспитанник стал Императором и вступил в дело. Кажется, для покойного Государя и для всей России было бы неоценимым благом присутствие - только присутствие - человека с такою душою, с прямым и ясным взглядом русского человека на дела и на людей. С Жуковским,- и может быть с ним только одним,- покойный Государь в состоянии был бы говорить прямо, без малейшей тени, и принял бы слово от него с полным доверием. Жуковский ясным чутьем своим понял бы все, что было фальшивого во многих мерах, которые представлялись Государю в эпоху реформ, и указал бы прямо на опасность, грозившую тем основным началам правления, которые он так просто и ясно излагал в письме своем. И когда вспомнишь, какие люди в ту пору - в средине 60-х годов - решали судьбу этих реформ, пожалеешь, человеческим рассуждением, что Жуковского не было. Но видно так Богу было угодно, чтоб не было ни его, ни ему подобных.
Константин Победоносцев
1 февраля 1883
11
Снова осмеливаюсь явиться просителем к Вашему Императорскому Величеству - выпрашивать пособие доброму делу.
Вы изволите припомнить, как несколько лет тому назад я докладывал Вам о Сергее Рачинском, почтенном человеке, который, оставив профессорство в Московском университете, уехал на житье в свое имение, в самой отдаленной лесной глуши Бельского уезда Смоленской губернии, и живет там безвыездно вот уже более 14 лет, работая с утра до ночи для пользы народной. Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян, сидевших во тьме кромешной, стал поистине благодетелем целой местности, основал и ведет, с помощью 4 священников, 5 народных школ, которые представляют теперь образец для всей земли. Это человек замечательный. Все, что у него есть, и все средства своего имения он отдает до копейки на это дело, ограничив свои потребности до последней степени. Между тем дело разрастается у него под руками, и он уже вынужден сокращать его за недостатком средств.
Кроме школ он устроил у себя специальную больницу для сифилиса, который, как известно, составляет у нас в иных местностях язву населения по деревням, передаваясь наследственно от одного поколения другому. Эта больница чрезвычайно полезна; но, к сожалению, и она должна закрыться.
"Увы!- писал мне Рачинский в декабре прошлого года,- эта затея слишком дорогая, чтоб я мог надеяться получить откуда-либо средства: на ее дальнейшую поддержку. Ее годовой бюджет - 600 рублей (фельдшер - 300, содержание больных -200, прислуга, медикаменты, освещение - около 100 руб. Отопление дает брат). Но мало того,- временное помещение никуда негодно; нужна постройка, которая обойдется рублей в 1.500. В больнице 4 кровати, занятые постоянно, лечилось в течение 9 месяцев у меня 21 человек; дома около 90. Дело несомненно полезное,- сифилис, кроме случаев исключительных, излечим наверное (фельдшер отличный, шесть раз в год приезжает врач). Но это дело я не могу продолжать иначе, как в долг. Это безумие, на которое я решился - и теперь сам не знаю, как быть".
А на днях он пишет: "Тяжкое, но необходимое дело - привесть в порядок мой бюджет... Закрытие больницы последует в мае (зимою рука не поднимается - так много больных) ".
Простите, Ваше Величество, что утруждаю Вас чтением всего вышеписанного. Мысль моя такова: покуда жив еще человек, умеющий вести такое доброе для народа дело и полагающий в него свою душу,- стоит поддержать его. Вы мне дозволили просить, и я решаюсь на сей раз. Не благоволите ли, для поддержания этой больницы, пожаловать 2.000 рублей, из коих 1.500 пойдет на строение, а 500 на содержание в течение года? Этот дар Вашего Величества ободрит и оживит радостью всех трудящихся в этом деле.
Долгом почитаю прибавить, что сам Рачинский и в мысли не имеет чего-либо просить, ожидать или надеяться от щедрот Вашего Величества.
Константин Победоносцев
9 февраля 1883
12
Простите, Ваше Императорское Величество, что я осмеливаюсь еще раз беспокоить Вас письмом по тому же делу. И теперь, как в тот раз, имею в виду одну только цель - благо Вашего Императорского Величества и достоинство власти в трудное время. Продолжаю почитать это дело делом великой важности, именно в виду коронации и существующего народного настроения.
Сейчас я виделся с графом Толстым, которому Вы изволили отослать письмо мое. Я узнал, что по делу о театрах граф Воронцов представлял Вашему Величеству доклад, получивший утверждение.
Графу Воронцову я не усомнился бы сказать, что ему не следовало поступать так, не посовещавшись в столь важном деле с другими лицами, кроме чинов театрального управления. Оказывается, что, желая заручиться согласием другого министерства, он имел три месяца тому назад по этому же предмету объяснение с гр. Толстым и получил от гр. Толстого такой ответ, что нельзя разрешить русские оперные спектакли в пост, так как это противно объявленному уже Высочайшему повелению 1881 года.
Не взирая на то, гр. Воронцов решился войти с докладом к Вашему Величеству непосредственно.
Смысл Высочайшего повеления ясен, и нынешнее разрешение составляет отмену его. Так оно и будет принято в народе. Можно объяснять сколько угодно, что опера есть соединение живых картин с музыкой. Это может быть понятно петербургскому обществу, но в России не поймут этого, но очень хорошо помнят, что в прежнее время, до Высочайшего повеления, испрошенного гр. Адлербергом, никакие оперы не разрешались к представлению. На основании той же логики ничто не мешает разрешить и балет: тут нет даже разговора, а о танцах прямо не сказано в тексте закона.
Графу Толстому приходило на мысль,-не следует ли теперь поместить в "Правительств. Вестнике" заметку с объяснением, что опера есть будто бы не драматическое представление, а соединение живой картины с музыкой. Но я отклонил его от этой мысли: такое объявление от лица правительства никого не успокоило бы, а только усилило бы тяжкое впечатление.
Ваше Величество! Я уже в последний [раз] беспокою Вас этими строками по настоящему делу. Но долг моего звания и моей сердечной заботы велит мне сказать еще раз: впечатление будет тяжкое. Оно было бы менее тяжко, если б разрешение последовало после, через год или через несколько лет. Но теперь... теперь люди в первое время откажутся верить. Притом коронация готовится в Москве, а из Москвы вышло главное ходатайство о закрытии театров в пост, и в Москве разрешение спектаклей отозвалось всего чувствительнее. Необходимо поберечь народное чувство в религиозном его элементе именно теперь, когда оно так настроено перед коронацией. Так жених бережет перед браком стыдливое чувство невесты...
Немало найдется людей, которые будут говорить, что это пустые капризы со стороны синода, что это поповский фанатизм, и т. под. Синод ничего и не знает о настоящем случае, и дело не в нем, а в народном чувстве, которое ни за что не поймет, как могут быть спектакли в те дни, когда ежедневно в церкви читается: "Господи, владыко живота моего"... Не поймут также простые люди, как могло вдруг измениться царское слово, встреченное всем народом с такою радостью в дни траура и плача.

Редакция манифеста, присланная от Вашего Императорского Величества, не показалась мне удовлетворительною. Она списана (как изволите усмотреть из прилагаемой книги) с подобного же манифеста 17 апреля 1856 года, и это довольно неудобно. Мне кажется, для приличия следует разнообразить редакцию. Притом нынешняя редакция, с некоторыми изменениями, представляется мне слабее прежней. Я предпочел составить новую, которую и представляю на благоусмотрение Вашего Величества.

В ту пору можно было указать на Парижский мир, как на явный признак того, что “возвращено России прежнее спокойствие”, то есть вернулось мирное состояние после бедственной войны. Теперь нельзя указать на такой признак, и потому мне весьма не нравится фраза: “Ныне, когда всеблагий промысл возвращает России прежнее спокойствие” (как будто оно было во внутреннем состоянии в последние годы минувшего царствования).

Я думаю, что гораздо приличнее вовсе не упоминать об этом, а прямо перейти к мысли о том, что настало уже время и пр. А перед этим сказано вообще - об успокоении возмущенного народного чувства. Точно так же и формулу молитвы я признал нужным изменить. Вначале поставлена у меня фраза: “во время смуты”. Если б это слово смута показалось слишком резким,- его можно выпустить, оставив только слова “в минуту страшного потрясения”.

Константин Победоносцев

Еще одно примечание. В конце у меня поставлено: попечение о благе народа, а не народов, как сказано было в прежней и в печатной редакции. И в 1856 году это слово: народов - казалось странным. Замечали, что австрийский император может говорить о своих народах, а у нас народ один и власть единая.

С сердечною благодарностью возвращаю Вашему Величеству письма В. А. Жуковского. Поистине это была простая, чистая и ясная душа, - и вся она сказывается в письме от 30 августа 1843 года.

Когда читаешь это письмо, невольно обращаешься мыслию к той эпохе, когда оно было писано -40 лет тому назад. Это было самое ясное и блестящее время царствования Императора Николая. Многое вокруг поэта было просто и ясно; просты и ясны казались и те задачи жизни, которые с тех пор усложнились и запутались невообразимо. Есть времена, когда дорога впереди стелется широкой стезею, и видно куда идти. Есть другие времена, когда впереди туман, вокруг болота. То время и нынешнее - какая разница,- точно мир вокруг нас переменился. Невольно приходит мысль: эта простая душа, эта ясная мысль - как выразилась бы у Жуковского, если б он писал не в 1843 году, а хоть двадцать лет спустя?

И Богу не угодно было, чтоб он дожил до того времени, когда его державный воспитанник стал Императором и вступил в дело. Кажется, для покойного Государя и для всей России было бы неоценимым благом присутствие - только присутствие - человека с такою душою, с прямым и ясным взглядом русского человека на дела и на людей. С Жуковским,- и может быть с ним только одним,- покойный Государь в состоянии был бы говорить прямо, без малейшей тени, и принял бы слово от него с полным доверием. Жуковский ясным чутьем своим понял бы все, что было фальшивого во многих мерах, которые представлялись Государю в эпоху реформ, и указал бы прямо на опасность, грозившую тем основным началам правления, которые он так просто и ясно излагал в письме своем. И когда вспомнишь, какие люди в ту пору - в средине 60-х годов - решали судьбу этих реформ, пожалеешь, человеческим рассуждением, что Жуковского не было. Но видно так Богу было угодно, чтоб не было ни его, ни ему подобных.

Константин Победоносцев

Снова осмеливаюсь явиться просителем к Вашему Императорскому Величеству - выпрашивать пособие доброму делу.

Вы изволите припомнить, как несколько лет тому назад я докладывал Вам о Сергее Рачинском, почтенном человеке, который, оставив профессорство в Московском университете, уехал на житье в свое имение, в самой отдаленной лесной глуши Бельского уезда Смоленской губернии, и живет там безвыездно вот уже более 14 лет, работая с утра до ночи для пользы народной. Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян, сидевших во тьме кромешной, стал поистине благодетелем целой местности, основал и ведет, с помощью 4 священников, 5 народных школ, которые представляют теперь образец для всей земли. Это человек замечательный. Все, что у него есть, и все средства своего имения он отдает до копейки на это дело, ограничив свои потребности до последней степени. Между тем дело разрастается у него под руками, и он уже вынужден сокращать его за недостатком средств.

Кроме школ он устроил у себя специальную больницу для сифилиса, который, как известно, составляет у нас в иных местностях язву населения по деревням, передаваясь наследственно от одного поколения другому. Эта больница чрезвычайно полезна; но, к сожалению, и она должна закрыться.

“Увы!- писал мне Рачинский в декабре прошлого года,- эта затея слишком дорогая, чтоб я мог надеяться получить откуда-либо средства: на ее дальнейшую поддержку. Ее годовой бюджет - 600 рублей (фельдшер - 300, содержание больных -200, прислуга, медикаменты, освещение - около 100 руб. Отопление дает брат). Но мало того,- временное помещение никуда негодно; нужна постройка, которая обойдется рублей в 1.500. В больнице 4 кровати, занятые постоянно, лечилось в течение 9 месяцев у меня 21 человек; дома - около 90. Дело несомненно полезное,- сифилис, кроме случаев исключительных, излечим наверное (фельдшер отличный, шесть раз в год приезжает врач). Но это дело я не могу продолжать иначе, как в долг. Это безумие, на которое я решился - и теперь сам не знаю, как быть”.

А на днях он пишет: “Тяжкое, но необходимое дело - привесть в порядок мой бюджет... Закрытие больницы последует в мае (зимою рука не поднимается - так много больных) ”.

Простите, Ваше Величество, что утруждаю Вас чтением всего вышеписанного. Мысль моя такова: покуда жив еще человек, умеющий вести такое доброе для народа дело и полагающий в него свою душу,- стоит поддержать его. Вы мне дозволили просить, и я решаюсь на сей раз. Не благоволите ли, для поддержания этой больницы, пожаловать 2.000 рублей, из коих 1.500 пойдет на строение, а 500 на содержание в течение года? Этот дар Вашего Величества ободрит и оживит радостью всех трудящихся в этом деле.

Долгом почитаю прибавить, что сам Рачинский и в мысли не имеет чего-либо просить, ожидать или надеяться от щедрот Вашего Величества.

Константин Победоносцев

Простите, Ваше Императорское Величество, что я осмеливаюсь еще раз беспокоить Вас письмом по тому же делу. И теперь, как в тот раз, имею в виду одну только цель - благо Вашего Императорского Величества и достоинство власти в трудное время. Продолжаю почитать это дело делом великой важности, именно в виду коронации и существующего народного настроения.

Сейчас я виделся с графом Толстым, которому Вы изволили отослать письмо мое. Я узнал, что по делу о театрах граф Воронцов представлял Вашему Величеству доклад, получивший утверждение.

Графу Воронцову я не усомнился бы сказать, что ему не следовало поступать так, не посовещавшись в столь важном деле с другими лицами, кроме чинов театрального управления. Оказывается, что, желая заручиться согласием другого министерства, он имел три месяца тому назад по этому же предмету объяснение с гр. Толстым и получил от гр. Толстого такой ответ, что нельзя разрешить русские оперные спектакли в пост, так как это противно объявленному уже Высочайшему повелению 1881 года.

Не взирая на то, гр. Воронцов решился войти с докладом к Вашему Величеству непосредственно.

Смысл Высочайшего повеления ясен, и нынешнее разрешение составляет отмену его. Так оно и будет принято в народе. Можно объяснять сколько угодно, что опера есть соединение живых картин с музыкой. Это может быть понятно петербургскому обществу, но в России не поймут этого, но очень хорошо помнят, что в прежнее время, до Высочайшего повеления, испрошенного гр. Адлербергом, никакие оперы не разрешались к представлению. На основании той же логики ничто не мешает разрешить и балет: тут нет даже разговора, а о танцах прямо не сказано в тексте закона.

Графу Толстому приходило на мысль,-не следует ли теперь поместить в “Правительств. Вестнике” заметку с объяснением, что опера есть будто бы не драматическое представление, а соединение живой картины с музыкой. Но я отклонил его от этой мысли: такое объявление от лица правительства никого не успокоило бы, а только усилило бы тяжкое впечатление.

Ваше Величество! Я уже в последний [раз] беспокою Вас этими строками по настоящему делу. Но долг моего звания и моей сердечной заботы велит мне сказать еще раз: впечатление будет тяжкое. Оно было бы менее тяжко, если б разрешение последовало после, через год или через несколько лет. Но теперь... теперь люди в первое время откажутся верить. Притом коронация готовится в Москве, а из Москвы вышло главное ходатайство о закрытии театров в пост, и в Москве разрешение спектаклей отозвалось всего чувствительнее. Необходимо поберечь народное чувство в религиозном его элементе именно теперь, когда оно так настроено перед коронацией. Так жених бережет перед браком стыдливое чувство невесты...

Немало найдется людей, которые будут говорить, что это пустые капризы со стороны синода, что это поповский фанатизм, и т. под. Синод ничего и не знает о настоящем случае, и дело не в нем, а в народном чувстве, которое ни за что не поймет, как могут быть спектакли в те дни, когда ежедневно в церкви читается: “Господи, владыко живота моего”... Не поймут также простые люди, как могло вдруг измениться царское слово, встреченное всем народом с такою радостью в дни траура и плача.

Смею уверить Ваше Величество, что в этом деле нисколько не участвует мое самолюбие. Хотя Высочайшее повеление 1881 года было не прошено мною, и гр. Воронцову, не послушавшему совета министра внутренних дел, не угодно было посовещаться со мною,- это нисколько не обижает меня лично. Я вступлюсь в это дело потому, что чувствую глубоко всю важность настоящей минуты для целого царствования, всю трудность настоящей эпохи и всю тяготу бремени, возложенного Божиим промыслом на Вас. Мне больно, что другие этого не чувствуют, но я не в силах уклониться и сказать: не мое дело.

Распоряжение о разрешении оперных спектаклей есть внутреннее, домашнее, по Императорским театрам. Оно не было нигде объявлено. По-видимому, было бы незатруднительно и отменить его, пока есть еще время. Если б и последовал от того убыток для театральной кассы, он не стоит того смущения, которое поднимется от приведения распоряжения в действие. Все это зависит исключительно от воли Вашего Императорского Величества. Ваше сердце в воле Божией, и да пошлет Вам Бог на мысль правое решенье.

Вашего Императорского Величества
верноподданный
Константин Победоносцев

На днях видел я старика Добрянского, который приезжал сюда на несколько дней из Германии, тайком, чтобы не проведали о поездке его в Россию агенты австрийского правительства. Он рассказывает немало ужасного и поучительного.

Чудовищный процесс по обвинению в государственной измене, возбужденный против Добрянского, Наумовича и других, лучших и доблестнейших людей русской народности, привел в изумление здравомыслящих людей в целой Европе. От лица правительства поднято было, без малейших оснований, обвинение в преступлении, влекущем за собою смертную казнь, на русских людей, только за то, что они хотели оставаться русскими и удержать при себе свою церковь! Этих людей заперли в тюрьму на 7 месяцев, томили и подвергали позору и оскорблениям на суде. Суд не признал за ними уголовной вины. Все с удивлением спрашивали: как должно быть безумно правительство, которое допускает такие беззаконные преследования, напрасно раздражая ими целую народность?

Но вот что весьма поучительно, и особливо для нас, русских. Австрийское правительство само было опечалено этим процессом и понимало все его беззаконие, но было бессильно предотвратить его и видело себя в необходимости подчиниться партии, возбудившей этот процесс. Роль недостойная правительства; но австрийское правительство принудило себя на эту ложь, потому, что оно утверждается на конституции.

В разноплеменном составе государства, австрийское правительство вынуждено считаться с представителями той партии, которая в данную минуту имеет силу в парламенте. Министры, состоя в зависимости не от единой воли монарха, а от игры партий в парламенте, для того чтоб сохранить свое положение и удержаться на местах своих, входят в сделку с господствующими партиями и принуждены исполнять их волю, вопреки истинным интересам государства. И так выходит, что государством правят эти партии; в их духе и по их указаниям назначаются местные администраторы, при содействии коих производится фальшивая игра в выборы, которые суть не что иное, как ложь, и так фальшивыми представителями народа поддерживается фальшивое парламентское большинство и фальшивое направление целого правительства.

Нельзя себе представить, сколько проистекает отсюда лжи и беззакония, и какое распространяется хищение и взяточничество. Члены парламента, имея министров в своем распоряжении, торгуют и местами, и казенными сделками и подрядами. Это явление - обычное, более или менее всюду где водворилось парламентское правительство. Недавно в Revue de deux Mondes (I Fevr.) была прекрасно написанная статья: La Republique en 1883, где изображено, до чего дошла эта парламентская продажность и эта ложь выборов во Франции. Об Австрии говорил мне Добрянский, близко знающий там и людей и партии:

“У Вас в России ныне то и дело слышно о растратах и хищениях. Но все эти ваши явления, как они ни развратны, бледнеют перед тем, что происходит у нас в Австрии, и обратилось уже в систему, благодаря парламентскому правлению”.

Теперь вся парламентская сила - в руках у мадьяр и у поляков. Мадьяры - полные хозяева у себя и давят без пощады и без совести всякую иную народность, а система выборов так хитро ими же и поляками устроена, что никакая другая славянская народность не может иметь в палате сильного голоса. Поляки устроились так, что в польских провинциях, даже там где, как в Галиции, народ весь чисто русский, вся администрация и всякая власть в руках у поляков.

Когда суд отделен от государства (на наше горе успели сделать это и у нас в России),- и суд становится орудием господствующей партии или известных политических тенденций. Поляки, в неразрывном союзе с католической церковью, с ксендзами и иезуитами, предприняли задавить и ополячить и окатоличить русское племя. Располагая силою в парламенте, они задумали целый ряд законов к подавлению русской народности: изменение календаря, замену русского алфавита латинским, изгнание русского языка из русской школы, замену русского духовенства латинским, передачу иезуитам русских монастырей и духовных школ; дошло до того, что полиция снимает русские шестиконечные кресты с церквей и заменяет их латинскими. В последние годы завязалась ожесточенная борьба русского народа и духовенства - с латино-польскою властью и пропагандой. Народ без вождей теряется, и вот, поляки задумали задавить процессом главных вождей - Добрянского и Наумовича. У поляков в руках и прокуратура - страшное орудие политической тенденции, и суд. Они возбудили обвинение, засадили обвиненных в тюрьму - правительство из Вены принуждено было смотреть сложа руки на все это беззаконие. Следствие не раскрыло ничего кроме самых обыкновенных и ничтожных фактов, которые обвинительный акт построил - в доказательство государственной измены. Довольно сказать, что одним из доказательств измены приведено было мое мнимое (никогда его не было) ходатайство о принятии будто бы дочери Добрянского на воспитание в петербургский институт и выписка мною самой невинной галицкой газеты через посредство одного из обвиняемых. Казалась смешною всякая мысль о возможности обвинительного приговора; но поляки решили, и когда дело дошло до суда, прокурор - поляк отвел всех русских присяжных,- остались одни поляки с примесью жидов. Обвинение было - несомненное.

И вот что значит суд в конституционном государстве! За несколько дней до приговора жена Добрянского пришла сказать ему, что нет иного средства к оправданию, как подкуп присяжных. А у Добрянского никаких средств уже не было. Значительное его имение в Венгрии совсем разорено и бесплодно, потому что венгерские власти запретили кому бы то ни было входить в сделки и в хозяйственные операции по его имению. С трудом жена его успела занять 20.000 гульденов, и на эти деньги были подкуплены 6 присяжных. Вот благодаря чему единственно состоялся оправдательный приговор!

Вот - плоды конституционного правления! Ныне оно уже дискредитировано всюду, но всюду ложь эта въелась, и народы не в силах от нее освободиться и идут навстречу роковой судьбе своей. Особливо для юных славянских государств - это первая и самая ужасная язва, разъедающая ложью и раздором весь состав общества, поселяющая разлад и взаимное непонимание и отчуждение между народом и правительством. Доказательства налицо - в Румынии, в Сербии, в несчастной Болгарии, которой, к стыду нашему, мы своими руками привили эту язву,- и конституцию, и суд, отделенный от государственной власти!

Как же безумны, как же ослеплены были те quasi-государственные русские люди, которые задумали обновить будто бы Россию и вывесть правительство из смуты и крамолы посредством обсуждения неведомо чего расписанные им представители народов и инородцев империи, объемлющей вселенную, наполненной пустынями, империи, в коей иной приход Якутской области (1100 верст длиной) или уезд сибирский может вместить пространство целой Франции. Кому была бы от этого радость и победа, так это полякам, которые, несомненно, стоят, скрытые, в центре всякого так называемого конституционного движения в России. Тут было бы для них вольное поле деятельности, вольная игра - и гибель России.

Простите, Ваше Величество, что утруждаю Вас чтением этого длинного писания. Это - самая страшная опасность, которую я предвижу, для моего отечества и для Вашего Величества лично. Доколе жив, не оставлю этой веры, не перестану твердить то же самое и предупреждать об опасности. Болит моя душа, когда вижу и слышу, что люди, власть имущие, но, видно, не имущие русского разума и русского сердца, шепчутся еще о конституции. Пусть они иногда подозрительно на меня озираются, как на заведомого противника этой роковой фантазии. Я жив еще и не затворяю уст своих; но когда придется мне умирать, я умру с утешением, если умру с уверенностью, что Ваше Величество стоите твердо на страже истины и не опустите того знамени единой власти, в котором единственный залог правды для России. Вот где правда, а там - ложь, чужая, роковая ложь для судеб России.

Константин Победоносцев

Гродненской губернии в Волковысском уезде есть местечко Свислочь, издавна известное как один из центров польской культуры, бывшее некогда для всего Полесья тем, чем Вильна для Литвы. Прежде русское, место это совсем ополячено в XVIII столетии графом Тышкевичем, его владельцем. Оттого и теперь там жители, хотя большею частью православные, значительно ополячены и грамотность между ними польская.

В 1881 году назначен туда дельный священник Янушкевич, усердно принявшийся за дело возвращения местного населения к русской церковности и грамотности. Главным к тому средством он избрал учреждение школы для девочек, так как через женщину распространяется преимущественно культура, а теперь там почти ни одна женщина не читает по-русски.

После долгих хлопот ему удалось согласить приход к открытию школы и получить от учебного ведомства денежное пособие. В январе 1882 года училище открыто и туда ходит до 40 девочек. Священник весьма разумно принялся за дело, и нужно поддержать его, что мы и стараемся по возможности делать.

Могущественным средством для поднятия этой школы и для привлечения к ней народа было бы проявление Высочайшего к ней внимания.

Посему я осмеливаюсь просить Ваше Императорское Величество, не благоугодно ли будет в знак внимания Вашего и одобрения пожаловать Свислочской школе лично от Вас икону Божией Матери. Этот дар произвел бы на месте самое благодетельное действие и других усердных людей возбудил бы к подражанию.

А если бы притом Ваше Величество изволили пожаловать рублей 200 денег на приобретение хороших русских книг для школьной и приходской библиотеки, это послужило бы вдвойне к оживлению доброго начинания.

Константин Победоносцев

Не устаю просить у Вашего Императорского Величества.

В настоящую минуту при св. синоде разрабатывается вопрос об устройстве церковноприходских школ,- вопрос первостепенной важности для государства. Народ у нас пропадает, раскол и секты держатся от невежества: люди вырастают, не получая первых, самых основных, понятий о Боге, о церкви, о заповедях. Этому невежеству не поможет ученье, криво устроенное, не приспособленное к жизни,- оно может еще более развратить простого человека, отрывая его от жизни и действительности.

Для блага народного необходимо, чтобы повсюду, поблизости от него и именно около приходской церкви, была первоначальная школа грамотности, в неразрывной связи с учением Закона Божия и церковного пения, облагораживающего всякую простую душу. Православный русский человек мечтает о том времени, когда вся Россия по приходам покроется сетью таких школ, когда каждый приход будет считать такую школу своею и заботиться об ней посредством приходского попечительства и повсюду образуются при церквах хоры церковного пения.

Ныне все разумные люди сознают, что именно такая школа, а не иная должна быть в России главным и всеобщим средством для начального народного обучения. В этом смысле наша комиссия получает заявления отовсюду, от самых дельных представителей земства, и от духовенства, которое заметно оживилось, прослышав, что его не оставляют в забвении, но полагаются на его деятельность. Без сельского священника обойтись невозможно и, кроме его, не за кого взяться в этом великом деле посреди пустынных пространств, в коих раскинуты наши приходы. Мы надеемся, что вскоре повсюду проявится епархиальное движение в этом смысле. Между тем первый опыт сделан в могилевской епархии новым, прибывшим туда, архиереем Виталием, который имел возможность перед отъездом туда ознакомиться здесь, в Петербурге, с нашими предположениями.

Обратившись к духовенству своей, епархии, он устроил в Могилеве (или, правильнее сказать, восстановил древнее, существовавшее с 1602 года) Богоявленское братство именно с целью заводить по возможности при всех приходах народные школы и заботиться о поддержании их.

Это первое начинание необходимо ободрить; думаю, что достойно и праведно ободрить его высочайшим вниманием, которое, несомненно, вызовет подражание и в других местах.

Не благоугодно ли будет Вашему Императорскому Величеству дозволить выразить внимание Ваше к этому учреждению каким-либо денежным даром, например, в 1.000 рублей.

Когда это станет известно, многие будут этим утешены, и найдутся, без сомнения, и другие благотворители.

Константин Победоносцев

Всем сердцем радуюсь, что настал, наконец, ожиданный день и въезд Вашего Величества в Кремль благополучно совершился. Со слезами смотрели русские люди и молились горячо за Вас. Теперь да благословит Бог перейти остальные дни до священного коронования в тишине и уединении, в виду Москвы, в зелени цветущего Нескучного сада!

Вчерашнее письмо отослано мною кн. Мещерскому немедленно. Я обрадован был запискою Вашего Величества, ибо и сам желал просить разрешения явиться к Вам еще прежде коронации. Буду ждать указаний дня и часа от Вашего Величества.

Константин Победоносцев

Возвращая при сем всеподданнейшее прошение г-жи Жадовской, смею доложить, что, по мнению моему, просьба ее к Вашему Величеству никак не может быть удовлетворена.

Она пишет, что была замужем, но разведена, причем вина (вероятно, прелюбодеяние) принята ею на себя; она обвинена и осуждена церковным судом на безбрачие. Стало быть, теперь, если б она захотела выйти замуж, новый брак ее не может быть повенчан.

Теперь, по словам ее, она вступила в связь, прижила ребенка и просит снять с нее запрет, наложенный решением синода, и дозволить ей вступить в брак.

Таких просьб поступает немало на имя Вашего Величества, и по всем этим просьбам объявляется согласно данному еще при покойном Государе Высочайшему повелению, что они не могут быть удовлетворены.

И действительно, если бы верховная власть взяла на себя снимать запреты, налагаемые церковным судом по закону церковному, от этого произошли бы крайние затруднения и немалый соблазн. Брак у нас - таинство, и совершается не иначе, как в церковной форме. Священник, по долгу звания, подчиняется в делах церковной дисциплины и обряда исключительно церковной власти. Итак, если церковная власть запрещает ему совершение брака, как незаконное, а власть гражданская предписывает совершить этот брак, то есть совершить таинство там, где оно не допускается церковной властью, совесть священника ставится в положение невозможное. Вот почему и у нас верховная власть никогда не вмешивалась в дела сего рода. При покойном Государе бывали злоупотребления его именем; однажды в Ялте исправник Зефиропуло, пользуясь своим положением, приказал именем Государя священнику совершить незаконный брак, но покойный Государь, когда я докладывал ему об этом деле, изволил сказать мне, что он никогда не давал подобных приказаний. Особливо при нынешней легкости вступления в брак и разлучения супругов такие Высочайшие повеления могли бы послужить к усилению распущенности. Ныне люди, легкомысленно женившись, вскоре, при малейшем несогласии, думают о разводе и устраивают его так, что которая-нибудь из сторон берет на себя вину прелюбодеяния, в надежде, что потом можно будет попросить о снятии запрета на вступление в новый брак. Бывают случаи, что после нового брака супруги вскоре же задумывают новый развод. Итак, если б можно было иметь людям надежду на снятие церковного запрета посредством монаршей милости, от этого еще более пострадала бы строгость и прочность брачного союза.

Вот почему верховная власть всегда избегала прямых разрешений на совершение брака. Но в некоторых случаях покойный Государь принимал просьбы о прекращении дел о незаконности брака, уже совершенного. Здесь нет прямого вмешательства в церковную юрисдикцию. Брак совершен священником, хотя и вопреки церковному запрещению; супруги живут вместе и прижили детей. Начинается дело о незаконности брака, большею частью по доносу. В таких случаях объявляется иногда Высочайшее повеление: приостановить в консистории производство о незаконности брака. Таким образом брак остается фактически, как он был первоначально записан, то есть в виде законного.

Такие Высочайшие повеления объявлялись неоднократно и от имени Вашего Величества, по моему докладу. Вот единственное возможное средство в подобных случаях. Пусть г-жа Жадовская ищет, как ей угодно, помимо участия верховной власти, способа обвенчаться; затем может и не возникнуть вовсе вопрос о незаконности этого брака, а если возникнет, тогда уже может она обратиться к монаршему милосердию.

Долгом почитаю присовокупить, что дела этого рода, т. е. брачные, равно как и дела об узаконении незаконных детей, всегда требуют особой осторожности, ибо здесь не все зависит от сознания невинности супругов или детей и от сострадания к несчастным и невинным. С вопросами этого рода часто связаны права законные третьих лиц,- родственников, других детей того же лица, наконец, честь другого, законного семейства, и нередко - неприкосновенность прав наследственных.

Если б Вашему Величеству угодно было согласиться с вышеизложенными соображениями и по этому делу, то не благоволите ли приказать объявить просительнице, как объявляется многим другим, что ее ходатайство о разрешении ей вступить в брак вопреки запрещению, наложенному св. синодом, не подлежит удовлетворению.

Константин Победоносцев

Долгом почитаю доложить Вашему Императорскому Величеству о нижеследующем:

1. Мне известно, что здесь, в Историческом музее, основанном под покровительством Вашим, с нетерпением ожидают, не угодно ли будет Вам посетить его. Граф Уваров расположил для обозрения предметы древности, весьма интересные и приведенные им в порядок. Знают все, до какой степени занято все время Вашего Императорского Величества: но люди, посвятившие свой труд этому предмету, были бы огорчены, если б не довелось Вам хотя на полчаса приехать посмотреть, что они сделали, и дать им ободрение на будущее время.

2. Сегодня я слышал, что Ваше Величество изволите переехать нынешним вечером в Петровский дворец и уже не вернетесь в Москву, но прямо поедете на Николаевскую дорогу, и притом не 29-го, как было объявлено в расписании, а завтра же, т. е. 28-го числа вечером.

Народ, которому не объявлено об этом изменении, будет очень смущен и огорчен, когда узнает утром 29 числа, что царя нет уже в Москве.

Если к моей должности принадлежало попечение об этом предмете, мне казалось бы всего проще и всего лучше: Вашему Величеству, после всех празднеств, отдохнуть день или два в совершенном спокойствии, в виду Москвы, в Нескучном, и потом прямо оттуда по Калужской улице, через Кремль и Мясницкую ехать на станцию Николаевской дороги. Это было бы радостное и спокойное прощание с Москвою и народом.

Но я не смею настаивать на этом предмете, ибо лица, до коих он прямо относится, могут видеть особливые причины действовать так, а не иначе.

Во всяком случае однако осмеливаюсь доложить, что если Вашему Величеству благоугодно выехать сегодня из Москвы окончательно, то не изволите ли на пути в Петровский дворец остановиться у Иверской часовни и зайти туда. Это и для народа может послужить некоторым знаком прощания с Москвою.

Константин Победоносцев

Смею обратить внимание Вашего Императорского Величества на прилагаемое письмо Рачинского. Это один из бесчисленных воплей, раздающихся теперь повсюду, изо всех концов России. Во время коронации особенно слышался этот всенародный зов к правительству об исцелении этой ужасной язвы, разъедающей народ,- об освобождении от кабака, перед всесильною властью коего бессилен народ, бесплодны и отдельные усилия лиц, вступающих в борьбу с кабаком и кабатчиками.

Рачинскому, живущему безвыездно в деревне, посреди народа, виднее чем кому-либо все это зло. Он успел сделать у себя многое, привлекая и детей, и отцов крестьян, и местное духовенство к союзу трезвости: но все эти усилия разбиваются о кабачную силу.

Кабак есть главный у нас источник преступлений и всякого разврата умственного и нравственного,- и действие его невообразимо ужасно в темной крестьянской и рабочей среде, где ничего нельзя противопоставить его влиянию, где жизнь пуста и господствуют одни материальные интересы насущного хлеба. Кабак высасывает из народа все здоровые соки и распространяет повсюду голое нищенство и болезнь. Необъятная Россия состоит из пустынь, но нет такой пустыни, нет глухого уголка, где бы не завелись во множестве кабаки и не играли бы первенствующей роли в народной жизни. И чем дальше, тем хуже.

Уничтожение кабака есть решительно первая потребность, есть необходимая мера для спасения России. Борьба внешними мерами против нигилизма не будет иметь успеха, покуда стоит в нынешней силе кабак, и Рачинский говорит совершенно справедливо, что кабаки - главный проводник нигилистических теорий в народ, то есть постепенное развращение той единственной здоровой среды, в коей хранятся зиждущие инстинкты и зиждительные начала народной и государственной жизни.

Это первая потребность. Наряду с нею другая. Чтобы спасти и поднять народ, необходимо дать ему школу, которая просвещала бы и воспитывала бы его в истинном духе, в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность. Об этом великом деле я не перестаю думать, в согласии с И. Д. Деляновым. В эту минуту окончено уже составление положения о церковноприходских школах. Но когда оно станет приводиться в действие, необходимо будет обратиться за помощью к госуд. казначейству. Бог знает, будет ли успех в этом ходатайстве, но деньги, сюда положенные, конечно, будут много плодотворнее тех миллионов, которые назначаются на многие ученые учреждения.

Нельзя достаточно оценить всю громадную важность этого предмета, и он достоин усиленного внимания Вашего Величества. Здесь, можно сказать, самые ключи будущего благосостояния России. Вот почему обращаюсь к Вашему Величеству с усерднейшею просьбой. Знаю, как дорого время Ваше, но, если осуществится мысль о поездке Вашей в Данию, благоволите взять с собою прилагаемую книжку (которая, если не ошибаюсь, была уже раз мною представлена) и прочтите ее. Я уверен, что, начав читать, Вы не оторветесь от нее до конца,- так она живо написана, так дышит действительною истиной и касается такого важного для России предмета. Я велел напечатать ее в большом количестве и распространяю повсюду, для возбуждения людей к доброй деятельности.

Вот первые, главные народные потребности настоящей минуты. А наряду с ними другие, столь же существенные и которые тоже не ждут. В связи с кабаком - местное крестьянское управление или самоуправление до того расстроено, что повсюду иссякает правда. Власти, разумно действующей, нет, слабые не находят защиты от сильных, а силу захватили в свои руки местные капиталисты, то есть деревенские кулаки-крестьяне и купцы, кабатчики и сельские чиновники, то есть невежественные и развратные волостные писаря. Необходимо водворить здесь порядок, но боюсь, что едва ли водворят его проекты, сочиняемые в Кахановской комиссии.

Наконец, суд - такое великое и страшное дело - суд, первое орудие государственной власти, ложно поставленный учреждениями, ложно направленными,- суд в расстройстве и бессилии. Вместо упрощения он усложнился и скоро уже станет недоступен никому, кроме богатых и искусных в казуистической формалистике.

Но уже пора мне и кончить. Прошу извинения за то, что утруждаю Ваше Величество, но дело так важно, что я не утерпел написать несколько слов по поводу письма Рачинского, которое вновь возбудило мысль мою и заботу.

Константин Победоносцев

В предупреждение неверных слухов, которые могли бы дойти до Вашего Императорского Величества, спешу доложить о том, что происходило сегодня в заседании комитета министров.

Докладывалось в присутствии великого кн. Михаила Николаевича дело, им первоначально возбужденное, об учреждении в Тифлисе правительством и на счет "государствен. казначейства закрытого училища для женщин мусульманок. Дело это было внесено в комитет по Высочайшему повелению, вследствие разногласия у И. Д. Делянова с кн. Дондуковым и великим князем.

Я принужден был по совести, согласно с Деляновым, возражать против предположенного учреждения. Самая задача его, по мнению моему, поставлена неверно, и правительство поставило бы себя по этому учреждению в ложное положение, обязываясь на казенный счет воспитывать мусульманок в духе мусульманской религии и наблюдать за исполнением ими мусульманских обрядов. Уверяли, что некоторые из знатных мусульман в Тифлисе желают дать своим дочерям европейское образование; и если б они сами составили план и захотели устроить заведение на свой счет, с надзором только от правительства,- можно было бы только радоваться. Но когда само правительство русское берет на себя это дело и роль, так сказать, блюстителя за воспитанием в строго мусульманском законе,- положение становится фальшивым. Русская начальница, по указаниям шейх-уль-ислама и муфтия, заседающих в попечительном совете, должна наблюдать, чтоб девиц учили догматам о многоженстве и о магометовом рае. Это положение невозможное. Вот что старался я доказать, и затем, согласно с министром финансов, утверждал, что странно на такое дело расходовать из казны 40 т. р., когда казна должна отказывать за неимением средств в удовлетворении самых существенных и неотложных нужд коренного русского населения, когда в 17 епархиях духовенство нищенствует и остается без жалованья, когда нет денег на школы грамотности для крестьян. Затем я указал, что на самом Кавказе есть вопиющие нужды, на которые нет денег. Грузины невежественны, духовенство живет в невежестве и нищенстве, и не на что обучать его. Я указал, что в Озургетах в духовном училище 700 грузинских детей живут, как звери в саклях без окон, ходят полунагие зимою и готовят уроки при свете костров, у коих греются: денег нет, чтоб устроить для них помещение. Я помянул, что прежде хоть общество распространения православия за Кавказом расходовало 63.000 руб. на пособие причтам; но теперь оно впало в несостоятельность и ничего не дает.

Тут прервал меня великий князь: мне в голову не пришло, что это общество, во время управления его расстроившее дела свои, составляет чувствительную струну его. Он встал с места и объявил Рейтерну, что не может оставаться, так как сказанное мною составляет критику на его администрацию.

Рейтерн стал успокаивать его, и он опять сел, а я изъявил свое удивление, в чем его Высочеству угодно было усмотреть критику его администрации, до коей я ни единым словом не касался, а хотел только показать, какие есть на Кавказе нужды, несравненно серьезнее и основательнее, чем учреждение мусульманского женского училища на счет государственный.

Дело кончилось благополучно. Почти все присутствовавшие в комитете выразили мнение в том смысле, что учреждение такого заведения на средства казны нежелательно; а если некоторые тифлисские мусульмане желают такого заведения, то подобно тому, как бывает при учреждении гимназий, само общество может собрать для сего средства; впоследствии же правительство может дать со своей стороны пособие такому учреждению.

Таким образом, дело кончилось благополучно и без разногласий; но о вышеприведенном эпизоде долгом почитаю доложить Вашему Императорскому Величеству, так как он до меня касается и может дойти до сведения Вашего в неточном виде.

Константин Победоносцев

Примите, Ваше Императорское Величество, сердечное мое поздравление на пороге нового 1884 года. Да будет над Вами и надо всем домом Вашим в наступающем году благословение Божие и Божия милость!

Вот в третий раз в течение Вашего царствования приходится Вам вступать в новый год и переносить через порог тяжкое бремя власти над целым миром вверенных Вашему правлению в самую трудную для правления эпоху. Народ сердцем чует, как трудно Вам, и молится за Вас горячо всюду. Промысел Божий, возложив на Вас это бремя, указал Вам и судьбу, которая вся в руках Божиих, соединенная неразрывно с судьбами народа, который держится в течение веков только верою в Бога и надеждой на Государя. Если может что ободрить и укрепить Вас,- так это вера в промысел Божий и в молитву народную.

Константин Петрович Победоносцев

«…С сердечною благодарностью возвращаю Вашему Величеству письма Василия Андреевича Жуков­ского. Поистине это была простая, чистая и ясная душа… Богу не угодно было, чтоб он дожил до того времени, когда его державный воспитан­ник стал Императором и вступил в дело. Ка­жется, для покойного Государя и для всей России было бы неоценимым благом присут­ствие - только присутствие- че­ловека с такою душою, с прямым и ясным взглядом русского человека на дела и на лю­дей. С Жуковским, - и может быть с ним только одним,- покойный Государь в состоянии был бы говорить прямо, без малейшей тени, и принял бы слово от него с пол­ным доверием. Жуковский ясным чутьем своим понял бы все, что было фальшивого во многих мерах, которые представлялись Госу­дарю в эпоху реформ, и указал бы прямо на опасность, грозившую тем основным началам правления, которые он так просто и ясно из­лагал в письме своем…»

Отрывок из письма историка церкви и правоведа, писателя и государственного деятеля, обер-прокурора Святейшего Синода России на протяжении четверти века, Константина Победоносцева - читал Сергей Агапов.

Это письмо - из множества разножанровых посланий своему императору Александру III.

Когда в августе 2015 года, в журнале «Фома» вышла интереснейшая беседа о личности и делах Победоносцева с автором двух книг о нем - историком Александром Полуновым, - я вспомнил, что ещё в начале 1990-х купил по случаю книгу статей Победоносцева «Великая ложь нашего времени» (куда входили и письма к государю). Купил и отложил до лучших времен, в надежде когда-нибудь ближе познакомиться с тем, кто, по слову Блока, простёр над Россией «совиные крыла».

«…Где находятся усердные и энергические деятели, там учреждение приходских школ производит поразительное действие. В самое короткое время преобразуется быт и настрое­ние крестьян, и в самые дикие углы прони­кает свет и осмысленность. Я считаю великим делом - отыскивать такие явления (большею частью в глухих местах) и тотчас же обращать на них вни­мание. Видя это, местные деятели получают нравственную опору, и пример их вызывает других на подражание <…>.

Так, например, недавно в глуши Таращанского уезда Киевской губернии… отыскались 3 молодых священника, неведо­мые своему начальству, в нужде и унижении работающие с утра до ночи над просвещением темной массы… имея по 5–6 человек детей да еще бедных родных на руках, долж­ны существовать с семьей на какие-нибудь 200 рублей в год и истощаются в голоде и холоде. Если человек такой некорыстен, то положение его ужасно.

Прочитав эти статьи и письма, наполненные пугающе актуальными положениями и оценками, я думал о том, как крепки наши мифологии, что разговор о любви к Отечеству, вот, как к матери своей - а Константин Петрович, как я почувствовал, именно так, бескорыстно, любил и радел - что-то архаическое, из области преданий.

Нет, не Россию желал «подморозить» Победоносцев, а, скорее, те язвы на её организме, которые обещали разрастись в страшную болезнь и в конце концов разрослись. И надо ли вспоминать, что тех, кто утверждает вечные ценности, у нас обычно называют реакционерами…

При всех оговорках и возможных несогласиях, мне кажется, труды Константина Победоносцева стоит просто прочитать. Уверен, что это послужит к размышлениям о нашем сегодняшнем дне и о нас самих.

Победоносцев К

Письма к Александру III

К. Победоносцев

Письма к Александру III

ПРИЛОЖЕНИЕ

Бог велел нам переживать нынешний страшный день. Точно кара Божия обрушилась на несчастную Россию. Хотелось бы скрыть свое лицо, уйти под землю, чтобы не видеть, не чувствовать, не испытывать. Боже, помилуй нас.

Но для Вас этот день еще страшнее, и, думая об Вас в эти минуты, что кровав порог, через который Богу угодно провести Вас в новую судьбу Вашу, вся душа моя трепещет за Вас страхом неизвестного грядущего по Вас и по России, страхом великого несказанного бремени, которое на Вас положено. Любя Вас, как человека, хотелось бы, как человека, спасти Вас от тяготы в привольную жизнь; но нет на то силы человеческой, ибо так благоволил Бог.

Его была святая воля, чтобы Вы для этой цели родились на свет и чтобы брат Ваш возлюбленный, отходя к Нему, указал Вам на земле свое место.

Народ верит в эту волю Божию,- и по Его велению возносит надежду свою на Вас и на крепкую власть, Богом врученную Вам. Да благословит Вас Бог. Да ободрит Вас молитва народная, а вера народная да даст Вам силу и разум править крепкою рукою и твердой волей.

Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет, и чего не хочет и не допустит никак. Все будут ждать в волнении, в чем ваша воля обозначится. Многие захотят завладеть ею и направлять ее.

Ваше Величество, позвольте мне сказать Вам в нынешний день. Первые дни Вашего царствования будут особенно знаменательны и требуют особой обдуманности и осмотрительности.

Я не могу успокоиться от страшного потрясения. Не могу отогнать от себя гнетущей меня заботы о Вас и о Вашей безопасности. Простите, что в эти скорбные часы прихожу к Вам со своим словом: ради Бога в эти первые дни царствования, которые будут иметь для Вас решительное значение, не упускайте ни одного случая заявлять свою личную решительную волю, прямо от Вас исходящую, чтобы все слышали и знали: "Я так хочу", или "я не хочу этого".

Никакая предосторожность не лишняя в эти минуты. Не я один тревожусь: эту тревогу разделяют все простые русские люди. Сегодня было уже у меня несколько простых людей, которые все говорят со страхом и ужасом о Мраморном Дворце. Мысль эта вкоренилась в народ.

_________________________

Заседание 21 марта у В. В. имело результатом покуда лишь сближение между лицами, на первый раз и это хорошо; я радуюсь, что со мною говорят без принуждения те, которые до сих пор избегали меня. С того дня я еще не видел никого из министров. Жду с нетерпением, когда мы соберемся для общего совещания. В. кн. Владимир Александрович заметил, что все бывшее доныне разногласие происходит лишь от недоразумений, но я боюсь, что эти недоразумения глубже, чем кажется, и должны обнаружиться всякий раз, когда придется не говорить только речи, а приступать к действиям и к распоряжениям. Нетрудно рассуждать, причем для избежания разногласий сглаживаются фразы, резкие оттенки взглядов и мнений; но когда надобно приступать к действию решительному, тут обнаруживается рознь и сила действия парализуется.

В публике ходили на прошлой неделе и продолжаются до сих пор самые странные слухи и ожидания по случаю этого совещания. Многие были уверены, что 15, потом 17, 18 числа произойдет и объявится нечто необычное. Поднялись опять толки о представительстве - авось-либо теперь они затихнут. Но смущение не успокоится, я убежден в том, покуда правительство не заявит себя такими действиями, которые ни в ком не оставляли бы сомнения или раздвоенной мысли.

Смею думать, Ваше Императорское Величество, что для успокоения умов в настоящую минуту необходимо было бы от имени Вашего обратиться к народу с заявлением твердым, не допускающим никакого двоемыслия. Это ободрило бы всех благонамеренных прямых людей. Первый манифест был слишком краток и неопределенен. Я попробую, если угодно будет, придумать соответственную редакцию и представить на Ваше усмотрение.

Вместе с тем продолжаю думать, что Вашему Величеству необходимо появиться в Петербурге. Постоянное, безвыездное пребывание Ваше в Гатчине возбуждает в народе множество слухов самых невероятных, но тем не менее принимаемых на веру. Нынче из народа уже спрашивали, правда ли, что Государя нет уже на свете и что это скрывают. Распространение, усиление таких слухов может быть очень опасно в России, и люди злонамеренные, их ныне так много, пользуются ими, чтобы смущать народ. Много таких в России все они ждут в волнении и страхе, в чем выскажется, куда направится настоящее правительство.

(Без даты)

Ваше Императорское Величество. Простите ради Бога, что так часто тревожу Вас и беспокою.

Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. Слух этот дошел до старика гр. Строгонова, который приехал ко мне сегодня в волнении.

Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет - этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского Государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется.

Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий, и поколеблет сердца всех Ваших подданных. Я русский человек, живу посреди русских и знаю, что чувствует народ и чего требует. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из этих злодеев, кто избежит смерти, будет тотчас же строить новые ковы. Ради Бога, Ваше Величество,- да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности.

Вашего Императорского Величества

верноподданный

Константин Победоносцев

По случаю нынешних ужасных событий святейший синод положил издать ко всему народу пастырское послание. Это будет соответствовать действительной потребности, отовсюду заявленной. Подобные примеры бывали в случаях гораздо менее важных, например, после истории Петрашевского в 1848 году.

Определение синода пропущено мною сегодня и на днях подлежит исполнению.

Копию с предполагаемого послания имею честь представить при сем Вашему Императорскому Величеству.

Перед Пасхою представляют обыкновенно на Высочайшее воззрение предположения о наградах по духовному ведомству. Если Вашему Императорскому Величеству благоугодно сохранить тот же порядок, то буду ожидать приказания, когда явиться с сим докладом в Гатчину.

Константин Победоносцев

Петербург

Теперь простые люди преисполнены заботы о безопасности Вашего Императорского Величества: у многих эта забота непрестанная, не дающая покоя. Благочестивые прибегают к молитвам, или ищут оградить Вас почитаемою иконой или другой домашней святыней. Невозможно отвергать эти порывы горячего усердия.

Вчера пришел ко мне совсем простой человек, почтенный старик старожил города Томска, купец Хранов, приехавший сюда на время. У них сначала в лесу близ Томска, потом в самом Томске, в саду у Хранова, проживал в молитве пустынник неизвестного происхождения лет 25, и скончался в 1864 году, уже 90 лет от роду. Местные жители, особливо же сам Хранов, чтили его при жизни, как святого, и еще более чтят по смерти. Уверяют, что он предсказывал будущее и что многие получают исцеление на его могиле. Старик Хранов, по поводу покушений на жизнь Государя Императора, посылал Его Величеству портрет этого старца и разные известия о его предупреждениях и предсказаниях.

Теперь он привез с собой из Томска шапочку этого старца, которую хранил благоговейно в своем семействе и которой приписывает чудодейственную силу, рассказывая, что два раза, когда он брал ее с собой в путь, он чудесно спасался от разбойников.

Я не желал смутить веру этого доброго человека и не решился отказать ему: взял от него эту шапочку с обещанием представить ее Вашему Императорскому Величеству, вместе с портретом старца.

Константин Победоносцев

Ваше Императорское Величество.

Опять должен просить у Вас прощения в своей назойливости, ибо возвращаюсь к тому же предмету, о котором писал уже и беспокоил Вас.

Я уже смел писать Вашему Величеству о предмете, который почитаю важным - о приеме Скобелева. Теперь в городе говорят, что Скобелев был огорчен и сконфужен тем, что Вы не выказали желания знать подробности о действиях его отряда и об экспедиции, на которую обращено было всеобщее внимание и которая была последним, главным военным делом, совершенным в минувшее царствование. Об этом теперь говорят, и на эту тему поют все недовольные последними переменами. Я слышал об этом от людей серьезных, от старика Строгонова, который очень озабочен этим. Сегодня гр. Игнатьев сказывал мне, что Д. А. Милютин говорил об этом впечатлении Скобелева с некоторым злорадством.