Какое произведение стало дебютом горького. Последние годы и смерть. Другие варианты биографии

на тему: «Творчество М. Горького»

М. Горький (1868–1936)

Хотим мы или не хотим, любим или не принимаем творчество Максима Горького (А.М. Пешкова), но он оказался на вершине литературного Олимпа на рубеже веков и стал частью национальной культуры России. Проследив идейные, нравственные, эстетические искания писателя, оценив сложность его пути, мы, безусловно, придем к развенчанию плакатного мифа о «буревестнике революции» и создателе метода социалистического реализма, ибо Горький – одна из самых трагических фигур нашего столетия.

«Густой, пестрой, невыразимо странной жизнью» назовет Горький свои детские и отроческие годы в Нижнем Новгороде, имея в виду дом Кашириных – русскую жизнь в миниатюре с ее светлыми и мрачными сторонами. Вглядимся в них: добротный дом на крестьянский манер в слободе красильщиков, дед, рычащий на подмастерьев и детей, мать, чувствующая себя приживалкой, бабушка, двигающаяся как-то бочком, едкий запах краски, теснота. И мальчик, рано начавший понимать «свинцовые мерзости жизни». * Копейка служила солнцем в небесах мещанства, и это зажигало в людях мелкую, грязную вражду» («Заметки о мещанстве»). А главное, такая жизнь делала всех страдальцами: плачет бабушка, погибает самый умный и красивый подмастерье Цыганок, мечется мать, страдает от своей тирании и грубости дед, мальчик-сирота отдан «в люди», чтобы до конца понять, как страшно входить в жизнь «ветошником и нищебродом».

«Я в жизнь пришел, чтобы не соглашаться» – прозвучит девиз юности. С чем? С жестокой неправильной жизнью, которая редко, очень редко может одарить человека минутами счастья и радости, как, например, плыть с хорошими людьми по Волге, любоваться азартной пляской бабушки, погружаться в чудесный мир книги. Позже будет несогласие с мотивами смерти, распада, уныния в русском декадансе, с эстетикой критического реализма, с его героем, неспособным к яркому поступку, подвигу. Горький убежден: «Чтобы человек стал лучше, ему нужно показать, каким он должен быть»; «настало время нужды в героическом» (из писем к А.П. Чехову).

В начальный период творчества М. Горького реализм и романтизм как два основных метода в искусстве пойдут в его произведениях «рука об руку». Дебютом писателя станет рассказ «Макар Чудра», а вслед за ним появятся «Старуха Изергиль» и знаменитые «Песня о Соколе» и «Песня о Буревестнике». Их герои будут нести «солнце в крови». И даже «босяки» Горького особенные – «с цветами в душе», поэты, поднимающиеся над прозой жизни, бедностью, социальной обезличенностью. Драма «На дне» станет некоторым итогом нравственно-философских исканий Горького в начале века, его гамлетовским «быть или не быть?». Смысл их – найти дорогу к правде или поддаться идеям «безумцев, навевающим сон золотой», смирения, покорности, согласия с обстоятельствами. Горький взял себе псевдоним у ветхозаветного пророка Иезекииля, которого называли «горьким» за гонения при жизни. В судьбе А.М. Пешкова будет немало горького, и причина этого во многом связана с ложными идеями – ницшеанством и марксизмом, в рабстве у которых пребывала талантливейшая, ищущая, могучая натура русского писателя-самородка.

Романтические произведения М. Горького. Тема человеческой свободы или несвободы – центральная в творчестве писателя. В его первых рассказах романтически воспевается полная свобода личности, не зависящей от условностей общества. В 1892 г. был написан рассказ «Макар Чудра», в котором мы найдем все приметы романтического произведения. Вглядимся в портрет литературного героя: «он был похож на старый дуб, обожженный молнией» (о Макаре Чудре); «на смуглом матовом лице замерла надменность царицы», «ее красоту можно было бы на скрипке сыграть» (о Радде); «усы легли на плечи и смешались с кудрями», «очи, как ясные звезды, горят, а улыбка – целое солнце, точно его ковали из одного куска железа вместе с конем, стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь» (о Лойко). Герою соответствует и пейзаж: мятущийся ветер, раздувающий пламя костра, вздрагивающая мгла, безграничность пространства степи и моря. Одушевленность и бескрайность пейзажа как бы подчеркивают безграничность свободы героя, его нежелание поступиться ею. Заявлен принципиально новый герой (в отличие, скажем, от чеховского): красивый, гордый, смелый, с горящим в груди огнем. Из легенды, рассказанной Макаром с восхищением и внутренним удовольствием, мы узнаем, что Он и Она, красивые, умные, сильные, «оба такие хорошие», «удалые», не уступают своей воли, требуя покорности от другого. Гордость Радды не может сломить даже любовь к Лойко. Неразрешимое противоречие между любовью и гордостью разрешается единственно возможным для романтических произведений обрядом – смертью. И попробовал Лойко, крепко ли у Радды сердце, и вонзил в него кривой нож, и сам получил из рук старого отца свою смерть. Читатель-христианин не может принять правду Горького-романтика, ибо любовь предполагает взаимную способность идти на уступки любимому, чего не могут сделать герои рассказа.

«Старуха Изергиль» (1895), рассказ с удивительно стройной композицией, сочным, выразительным языком, опирающийся якобы на народные предания, поражает идейной путаницей. Описание морской стихии в экспозиции символически связано с «уроком» старухи Изергиль русскому юноше: «У! Стариками вы родитесь, русские», «мрачные, как демоны», т.е. не способные прожить яркую, насыщенную подвигами жизнь. Трехчастная композиция рассказа (легенда о Ларре, исповедь старухи о своей жизни, легенда о Данко) построена на антитезе, которая для самого автора безусловна. Сын женщины и орла, красивый, гордый, смелый, вступивший в конфликт с племенем и убивший девушку, которая не захотела стать его наложницей, по Горькому, отвратителен, потому что несет в себе ницшеанский комплекс: гордость, индивидуализм, эгоцентризм, презрение к простому человеку, отщепенство, разрушение морали «отцов». А вот язычнице, блуднице старухе Изергиль, которая смогла ради спасения любимого убить часового и раскаялась в своей бесшабашной смелости и жажде наслаждения плотью, автор явно симпатизирует. Герой третьей новеллы – Данко вызывает прямо-таки восторг писателя, потому что он вывел людей из «леса», «болот», «смрада» (читай: из мрака рабства и страха перед жизнью). Разорвав грудь, поднял он сердце свое, как факел, совершив подвиг любви во имя человека, брата своего. Все законы романтической поэтики соблюдены: сюжет строится на антитезах «герой» – «толпа», «тьма» – «свет», «неволя» – «воля». Но все эти ключевые образы не поддаются однозначной «расшифровке» (тем и сильны романтические символы, что их можно прилагать к любой ситуации, в любое время). С позиций вульгарного марксизма всю жизнь дореволюционной России можно было считать «тьмой», а декабристы, народовольцы, пролетарские вожаки хотели вывести народ к свету – через восстания, террор, революцию. И не важно, сколько будет пролито крови, слез детей и стариков на этом пути.

Легенда о Данко имеет библейскую параллель – историю о том, как Моисей вывел древних иудеев из египетского плена на родину. Сорок лет вел он своих соотечественников, молясь о спасении народа, и, после того как Господь открыл пророку десять заповедей спасения души, Моисей начертал их на скрижалях как единственный и непреложный план устройства земной жизни и человечества, погрязшего в грехах самомнения, зависти, чревоугодия, прелюбодеяния, ненависти. Неужели Данко у Горького – Моисей Нового времени? Кто и что им руководит? Нетерпение! Понимает ли он конечную цель пути? Нет! Действительно, Данко у Горького не возносится над толпой, не говорит: «Падающего – толкни». Но толкает на неоправданные жертвы, а следовательно – к новой «тьме».

Позиция повествователя ранних рассказов Горького отличается от позиции главных героев (Макара Чудры и старухи Изергиль), что составляет идеологический центр рассказа и определяет его проблематику. Романтическая позиция при всей ее внешней красоте и возвышенности не принимается повествователем.

«Маленький человек» Максима Горького в рассказах «о босяках». И Гоголь, и Пушкин, и Достоевский восстали против социальной обезличенности «маленького человека», разбудили «добрые чувства», христианское сострадание и к Акакию Акакиевичу, и к Самсону Вырину, и к Макару Девушкину. М. Горький, обнимая художническим взором всю социальную пирамиду буржуазной России рубежа XIX–XX вв., обнаружил в ней особый слой – людей «дна», босяков, люмпенов, жертв Города, машин, индустрии. Рассказ «Челкаш» (1895) начинается с описания пристани большого портового города: грохот машин, металлический скрежет, тяжелые пароходы-гиганты. «Все дышит модными звуками гимна Меркурию». Почему именно Меркурию? Меркурий – бог торговли, обогащения, прибыли, с одной стороны, он же – проводник в царстве мертвых (словарь). Вот те новые обстоятельства (мертвый, железный капитализм), в которые помещает своего героя Максим Горький.

Челкаш, «старый травленый волк, заядлый пьяница» и «ловкий, смелый вор», похож цепкими руками и длинным костлявым носом на степного ястреба, выжидающего свою добычу. И она появляется в виде широкоплечего, коренастого, русого, загорелого крестьянского парня Гаврилы, смотревшего «добродушно и доверчиво» на Челкаша. Оба товарища бедны, голодны. Но первому, Челкашу, не нужны деньги как таковые, он их пропьет. Ему дорога воля и море, «созерцанием» которого никогда не пресыщалась его кипучая, нервная натура. «Темная широта, бескрайняя, свободная и мощная» рождала «мощные мечты». А вот другой, крестьянин, оказывается, охоч до денег и готов «душу загубить», ограбив работодателя. «Кабы этакие деньги» да на хозяйство потратить, корову купить, домик поставить, женой обзавестись! «Жаден ты», – выносит приговор Челкаш. В подаче Горького Гаврила жалок, подобострастен, низок, хотя внутри его идет борьба: «Беда от них» (денег).

Читателю всегда интересно разобраться в субъективной, авторской, оценке героев и объективном смысле рассказа, ведь часто они не совпадают. Горький хочет реабилитировать"вора и убийцу Челкаша, увидев в его душе цветы бескорыстия, свободы от власти денег над личностью, бунта против Города и собственной отверженности, и показать человека от земли и сохи этаким собственником, шкурой, который легко может перейти от добродушия к хищничеству. Объективный же смысл рассказа в ином: страшен мир, в котором люди, подчинившись его волчьим законам, цинично начинают выживать один другого, вплоть до покушения на убийство. Оба героя страшны: и тот, кто бросает камень, и тот, кто издевается над крестьянским инстинктом, колотит по спине и кричит: «Убью».

Рассказ «Коновалов» (1897), исследующий причины, побудившие уйти из жизни «задумчивого человека» – богатыря Коновалова, повествует о любви проститутки Капы и талантливого мастерового, не допускающих мысли, чтобы у них, у отверженных обществом, «ничего хорошего в жизни не было». Хотя «ржавчина недоумения перед жизнью и яд дум о ней» и разъедали чуткое сердце Коновалова, он не склонен был винить в своем босяцком положении обстоятельства жизни – «во мне самом что-то неладно». А это «неладное» общечеловечно: человек с тонкой душевной организацией, поэт, артист, всегда будет страдать от замешанной на материальных ценностях жизни.

Пекари в рассказе «Двадцать шесть и одна» (1899) тоже чудаки, влюбившиеся в милую, свежую, быстроногую Татьяну и сделавшие ее своей «звездой». Грубость жизни рабочих уступила место красоте и мечте, но «звезда» пала, и ограбленной красоте захотелось мстить. Такова диалектика жизни. Но для Горького важна живая душа в босяке, искренний интерес к человеку и умение видеть в нем светлое, солнечное.

Драма «На дне» (1902) вызвала широкие отклики современников. Ф.И. Шаляпин по красоте языка и глубине содержания поставил ее рядом со «Снегурочкой» А.Н. Островского. Л.Н. Андреев отметил в ней «нечто новое по силе, смелости и красоте». В чеховских пьесах актеры плели тончайший психологический рисунок. В социально-философской драме «На дне» В.И. Качалов, В.И. Немирович-Данченко, К.С. Станиславский, И.М. Москвин своей игрой воплощали и людей и идеи. В русский театр пришла публицистика. И не могло быть иначе, потому что тема босячества, ставшего обвальным явлением в больших русских городах, делала драму особенно актуальной.

Описание ночлежки вводит в место действия и в особый мир босяков, что настраивает на реалистическую поэтику. Уже в ремарках появляются образы-символы, которые переведут бытовой план в духовный. В ночлежке – «пещере», «тюрьме» будет звучать песня:

Солнце всходит и заходит, А в тюрьме моей темно…

Первый акт начинается ссорой в ночлежке. Ее трудно пересказать, потому что главное для драматурга – реплика, передающая скорее настроение героев, а не характеры. Но сюжет начинает проясняться. Всем: и Сатину, и Пеплу, и Клещу, и Алешке плохо. «Дура!», «Скучно!», «Какие они люди?» – вспыхивают разряды электричества, накопившегося в душах. С приходом Василисы, хозяйки ночлежки, завязывается социально-бытовой конфликт, который в третьем акте разрешится убийством Костылева и всеобщим бунтом.

В конце первого акта появляется старичок Лука, который станет центром другого сюжета – философского, ибо он «разговорит» обитателей об их жизни, соберет их исповеди о прошлом и настоящем и разбудит мысль: «Что такое человек? Чего он стоит? Можно ли ему помочь? Что такое правда – истина или сострадание?» Во втором акте Лука, обращаясь к Ваське Пеплу, произнесет это ключевое слово пьесы: «Она, правда-то, может, обух для тебя». Разговор подхватит Бубнов: «Васька, какой правды надо?» Актер силится вспомнить стихи «на тему»:

Если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет, Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой.

Сатин немедленно реагирует, имея в виду не только умершую Анну: «Мертвецы – не слышат! Мертвецы не чувствуют». Но могут ли духовные мертвецы мечтать о правде! Язык второго акта необычайно афористичен. Драма стала философской, ибо в центре ее уже не конкретные жизни, а Мысль о человеке и его перспективах.

В третьем акте во всей полноте раскрывается Лука с его христианским отношением к человеку и верой в то, что «надо кому-нибудь и добрым быть», превращая случай, происшедший с ним на даче, в притчу. Притчей стала и история о человеке, который верил в существование праведной земли, а разуверившись в ней, повесился. Человек, правда, вера – вот что неизменно волнует душу каждого, поэтому в четвертом акте после исчезновения Луки разгорелся спор и о том, кто такой Лука и как относиться к его приходу – как промыслительному или случайному? Сатин не спорил с Лукой, но приготовил свой искрометный монолог о Правде и Человеке с большой буквы как опровержение христианского взгляда. Спор достиг своей кульминации и трагической развязки: Актер удавился и оставил всех ночлежников в растерянности: испортил, брат, песню!

Босяки в драме «На дне». С полным правом всех босяков в драме можно назвать типами. Средства типизации у Горького-драматурга просты: общее место жизни, настоящее героев, воспоминания о прошлом, мечта, отношение к хозяевам и к Луке и чаще вместо имени – прозвище. Благодаря таким приемам обрисовки персонажей мы можем проследить какие-то закономерности в их судьбе, выяснить причины, приведшие их на «дно», понять авторское к ним отношение.

У каждого из героев что-то «отнято» обществом: имя (Актер, Барон), любовь (Наташа, Васька), честь (Пепел – сын вора, поэтому и сам вор), жизнь (Анна, Актер). Гуманизм писателя проявляется в сострадании к неудавшимся судьбам, во внимании к их внутреннему миру, к их сокровенной мечте (Настя мечтает о любви, Васька – о свободных землях, Клещ – о работе). Герои – пьяницы, картежники, воришки, грубияны, оказывается, интересные люди. Горький, вглядываясь в ночлежников, как бы заставляет и нас поверить, что не врожденные патологические качества привели их на «дно», а слабость натур, которые в условиях, где работает система «раб – хозяин», не могут выжить. Выживают и преуспевают деловые Лужины и Ионычи. Ночлежники потянулись к Луке за добрым, ласковым словом, за планом спасения. Всеобщую ненависть вызывают лишь Костылев и Василиса. Их идеология – «Человек должен на одном месте жить. Нельзя, чтобы люди вроде тараканов жили. Куда кто хочет – туда и ползет. Человек должен определять себя к месту, а не путаться зря на земле». Лука спрашивает Костылева: «А если которому – везде место?» Костылев все знает: «Стало быть, он бродяга… бесполезный человек… Нужно, чтобы от человека польза была, чтобы он работал… Пачпорта не имеешь… Хороший человек пачпорт должен иметь… все хорошие люди пачпорта имеют. Да!»

Костылев усвоил идеологию системы «раб – хозяин», он выступает от имени государства (паспорта, черта оседлости). Родион Раскольников из романа «Преступление и наказание» – мыслитель, а Костылев винтик в машине государства, охранитель порядка, но они смыкаются в своем неприятии «твари дрожащей». Мыслитель разворачивает страшную теорию деления людей на «высших» и «низших», а Костылев кричит: «Долой с квартиры!» Оба отказываются понимать самоценность каждой личности. Сонечка Мармеладова недоумевает: «Это человек-то вошь?» А Горький ей отвечает: «Нет», – и дает слово Алешке: «Объясните мне, кого я хуже?»

Философский сюжет в драме «На дне». Обитатели ночлежки разуверились в правде, но не утратили интереса к этой проблеме. Столкновение нескольких точек зрения на человека и правду составляет особенность развития философского сюжета в драме. С одной точкой зрения на человека в государстве мы уже познакомились, но Костылев никого не убедил, что паспорт – критерий оценки каждого человека.

Вспомним прошлое: по необъятным просторам земли русской ходят бродячие актеры, гусляры, «калики перехожие», проповедники слова Божьего. Святые старушки идут из монастыря в монастырь. Странник не имеет своего дома, семьи. Почему? Не прикреплен он к земным ценностям. Н. Бердяев считал странничество «элементом национального самосознания, традицией, и за ним стоит поиск смысла жизни – не в частных, земных делах, а в обретении Царства Бо-жия». Как же быть с такими «очарованными»? По Костылеву, – в околоток, в «кутузку» всех бродяжек, поэтов, артистов. Их «правда» нелинейного, непримитивного устроения души, их право на свободу духа преследуется государством.

Не уступает Костылеву во взгляде на человека Бубнов. На любое движение чувств в человеке, жалобу, вопрос у него готов афористичный и вроде бы философский ответ: «Шум смерти не помеха»; «Снаружи, как себя ни раскрашивай, – все сотрется!»; «Был честной, да позапрошлой весной»; «Люди живут, как щепки по земле плывут»; «Все хотят порядка, да разума нехватка». В его «мудрости» черствость, презрение к человеку, скептицизм, в основе которого – отрицание прекрасных задатков в человеке, то есть всеразрушающий нигилизм. Он страшнее иллюзий, даже неправды, так как лишен человечности, духовности. Итак, Бубнов требует трезвого взгляда на человека, он сторонник «голой» правды фактов («вали правду, как она есть»).

Старик Лука не согласен ни с той, ни с другой «правдой» о человеке. Горький задает нам загадку, назвав его таким именем: Лука от «лукавый», хитрый, себе на уме? От «луковки», до сердцевины которой доберешься, если снимешь много «одежек»? Апостол нового времени, пришедший напомнить истину христианского учения?

Каковы взгляды Луки на человека и правду? «Человеком родился – человеком и помрешь» (никто не может отнять у тебя божьего достоинства); «Разве человека можно бросать?» (грех великий не помочь); «Надо кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо. Христос – он всех жалел и нам велел!»; «Человек все может, лишь бы захотел»; «Не всегда правдой душу вылечишь». Поведением своим (отношение к ночлежникам, прощение жуликов в истории на даче) он подтверждает правду, что по христианскому закону любви и веры в человека жить можно и нужно. А вот историей о человеке, который верил в праведную землю, но, не найдя ее, повесился, Лука вроде бы обнаружил «слабое» место в своей философии, мол, верь в иллюзию, в несуществующее, и ты будешь иметь в жизни спасительную соломинку. Лука, рассказывая, скорбит, что человек сломался на пути к праведной земле, которая, может быть, совсем рядом: в кругу любящей семьи, друзей, в общении с Богом, в радости земного бытия, в довольстве малым – «хлебом насущным», в совершенствовании духа.

Но самое интересное – авторское отношение к Луке, о котором мы узнаем из примечаний к пьесе. «Лука – «лукавый человек», – пишет Горький. – Его много мяли, оттого он и мягок». Он принадлежит к числу утешителей, которым все безразлично, кроме своей котомки и медного чайника. Его ложь – примиряющая человека с обстоятельствами. Драматург убежден, что философия Луки в мире, поделенном на «господ» и «рабов», прекраснодушна и вредоносна, а он тот самый «безумец, который навевает человечеству сон золотой», когда нужно драться, ломать, крушить, убивать врагов. Базаровский рецидив вспыхнул и в гуманисте Горьком. Но объективный смысл образа Луки, каким он предстает в творении художника, иной: Луку признали, только Барон назвал его шарлатаном, а самый умный из ночлежников, Сатин, понял, что Лука выразил истинную правду о человеке со всеми его слабостями и добродетелями.

Сатин – пьяница, шулер, любимец драматурга, – воздав должное Луке, тоже начинает его «бить» за примиряющую ложь, ибо она – «религия рабов и хозяев». Два монолога Сатина о Человеке и правде являются кульминацией драмы. Звучат взволнованные слова о человеке, и мы согласны – «Человек – это звучит гордо!». Но сомневаемся, что Сатин-Горький различает два понятия: «гордый» в значении исполненный человеческого достоинства и обуянный гордыней, возомнивший себя сверхчеловеком. Монолог Сатина напоминает поэму «Человек» и бальмонтовское: «Будем как Солнце», ибо их роднит пафос «вперед и выше!» – выше от земли, где в ногах копошатся твари дрожащие, ничтожные людишки. Страшны, например, такие мысли Сатина: «Человек – это не ты, не я, не они – нет! Это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет в одном!» Чем страшен такой взгляд?

Абстрактностью! Так можно, мечтая о человеке-властелине, не заметить конкретную Настю с ее горем, умирающую Анну, Клеща. Красивый монолог Сатина возбуждал сидящих в зале зрителей скрытым в подтексте призывом стать хозяином жизни. Не случайно Качалов отметил, что драма «предвещала грядущие бури и к бурям звала».

Герои романа «Мать» (1907) – рабочие фабрики, на примере которых писатель хотел показать «хронику роста революционного социализма». Сюжет романа прост. В жизнь сормовской слободки, напоминающую мутный поток, несущий отработанные шлаки-выбросы фабрики и миазмы человеческих отношений: матерную брань, жестокость отцов к детям, мужей к женам, недоверие людей друг к другу – ворвался ветер новых отношений. Ветер у Горького – символ перемен: «Через час мать была в поле, за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувая платье, бился о мертвую мостовую, раскачивал ветхий забор огорода, с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы, опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывая их по воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту». Горький-романтик верен себе, когда описывает движение в природе и в жизни героев и всегда поэтизирует ветер – предвестник бури.

Горький посвятил свой роман тем, кто из «коняги» захотел стать человеком, пройдя через осознание несправедливости жизни, возрастание классового чувства размежевания с «чужими» и солидарности со «своими». И Павел Власов – один из многих, кто встал на путь социального творчества. В романе есть три вехи такого пути: «история» с болотной копейкой, раскрывшая стихийный бунт против фабриканта, распорядившегося вычесть «копейку» из зарплаты рабочих на осушение болота; сцена первомайской демонстрации, которая провозгласила политические требования («Мы пришли открыто заявить, кто мы. Мы поднимаем сегодня наше знамя – знамя разума, правды, свободы»), и сцена суда над Павлом и его товарищами, где «судьи» и «подсудимые» поменялись местами: дряхлый старичок прокурор не мог противостоять бодрости и оптимизму молодых рабочих. Позже мы увидим, что Горький поклоняется рабочему человеку в революции как победоносной стихии, которая отодвинет в сторону и эксплуататоров и мещан, неспособных к «битве жизни». Горькому дорога мысль, что в процессе революции Павел Власов и его друзья Николай Весовщиков, Федя Мазин, братья Гусевы пройдут «университет» не только политических знаний, но и человеческого достоинства. Из «искры неумелой мысли» разгорится пожар возмущения против «голода голодных» и «сытости сытых». Да, рабочий человек действительно научился говорить: «Россия будет самой яркой демократией на земле» (Павел), «Мы построим мостик через болото гниющей жизни», «Я знаю – будет время, когда люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет как звезда перед другим! Будут ходить по земле люди вольные, великие свободой своей, все пойдут с открытыми сердцами, сердце каждого будет чисто от зависти, и беззлобны будут все» (Андрей Находка). Эти слова Находка произнес после убийства Исайки – жалкого шпика, зарабатывавшего на хлеб узаконенным в любом государстве делом. Что же получается? Исайка – «маленький такой, невидный… точно обломок», и он убит. Церковь скорбит о каждом умершем, убитом, молится за греховную душу, а товарищ Павла безапелляционно утверждает: «Он был вреден не меньше зверя. Комар выпивает немножко нашей крови – мы бьем!» Человек приравнен к комару, а благословивший убийство убежденно говорит: «Приходится ненавидеть человека… Нужно уничтожать того, кто мешает ходу жизни… Если на пути честных стоит Иуда, ждет их предать, – я буду сам Иуда, когда не уничтожу его!…За товарищей, за дело – я все могу! И убью. Хоть сына». Мир человечности и доброты возможен только в будущем – так считают неисправимые романтики, отказавшиеся от христианской морали.

Однако на практике лженаучная теория социализма, которой руководствуются романтики первой русской революции, часто необразованные, бескультурные, всегда «разбивается о камень частной собственности» (ДО. Айхен-вальд). Ибо в натуре каждого человека лежит инстинкт собственника. А если этот инстинкт гипертрофирован, он толкает человека на хищничество. Революция потому и отвратительна, что не может «вылечить» человека от природного инстинкта (мой дом, моя земля, моя семья, мои дети, мое дело), а лишь углубляет его, вызывая зависть к тем, кто имеет больше. И не прав Павел сотоварищи, что «буржуазия» порабощена духовно, а рабочие – физически. Духовное рабство одинаково присуще всем. Нужно обновить нашего «внутреннего» человека – так считали Л. Толстой и Ф. Достоевский, выступая против революционного бесовства. Их любимые герои учились жить не по «Капиталу» Маркса, а по Евангелию.

Роман назван Горьким «Мать», стало быть, Ниловна является его ключевой фигурой. Портрет ее, нарисованный писателем, напоминает добрых, милых русских женщин из народа с печатью страха, робости, вековечного молчания от задавленности семейным и государственным произволом («двигалась как-то боком», напоминала «подбитую птицу»). Мать для сироты Горького священна: она дает жизнь («Рождение человека»), она благословляет детей на добрые дела. Но не столько для благословения детей в революции введен в роман образ матери. Писателю важен сознательный приход Ниловны в революцию – приход самого обезличенного, самого страдающего существа в русском обществе, душевным и духовным оплотом которого в жизни всегда был Бог. Горький словно бы ставит «эксперимент» на Ниловне: «Можно ли соединить Бога и революцию в сознании русского человека?» И доказывает эволюцией героини возможность такого.

Ниловна у Горького тоскует и жалуется не на бедность, а на другое: «Все у меня выбито, заколочена душа наглухо, ослепла, не слышит». В финальной сцене она скажет жандарму и народу на вокзале: «Душу воскресшую не убьют… морями крови не угасят правды». Ей кажется, что правда сына воскресила ей душу, а дружба «детей» (и из рабочих, и из городской интеллигенции) согрела пламенем истинной любви. Она всех готова усыновить и с ними идти на Голгофу: «Послушайте, ради Христа! Все вы – родные… все вы – сердечные… поглядите без боязни, – что случилось? Идут в мире дети, кровь наша, идут за правдой… для всех! Для всех вас, для младенцев ваших обрекли себя на крестный путь. Ищут дней светлых, хотят другой жизни, в правде, в справедливости… добра хотят для всех!» (речь Ниловны после демонстрации). Милая, щедрая на любовь русская женщина и не подозревала, какой выбор она сделала, подменив старого Бога с его правдой на правду сына! Горький показывает борьбу в душе Ниловны после известия об убийстве Исайки. Сначала: «Как хочешь, Паша! Знаю – грешно убить человека». Но немного погодя: «А теперь даже и не жалко… Господи Иисусе, – слышишь, Паша, что говорю». Сказала– и испугалась своего богоотступничества, может быть, мелькнула мысль, что у Исайки есть дети, которые остались сиротами, и что она «своих» усыновила, а «чужих» разрешила пустить по миру. Так Горький «развязал» конфликт в душе русской матери между Богом и социализмом, отменив мысль Достоевского о «слезинке» ребенка, через которую нельзя переступать.

Несмотря на откровенно пропагандистскую заданность романа «Мать», антихристианский в целом пафос, знакомство с ним все-таки обогатило нас, например, сочувствием к правде маленьких домиков, которая всегда противостояла и будет противостоять правдам «спортсменов от революции» (А Белый), новых политических доктрин, модных лжеучений.

«Несвоевременные мысли». Выходившая в Петербурге газета «Новая жизнь» в период с 1 мая 1917-го по июнь 1918 г. из номера в номер публиковала заметки М. Горького о революции и культуре, которые потом составили книгу «Несвоевременные мысли». В советское время она, естественно, была запрещена. За эту книгу писателя назвали «клеветником», «изменником», «дезертиром», а Сталин предупредил: «Русская революция ниспровергла немало авторитетов… Их, этих громких имен, отвергнутых революцией, – целая вереница… Мы боимся, что Горького потянуло к ним, в архив. Что ж, вольному воля… Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов». И прямая угроза эта осуществится во всей полноте, когда писатель будет в 30-х гг. томиться под неусыпным оком НКВД в особняке Рябушинского в Москве.

Читая «Несвоевременные мысли», нельзя не преклониться перед мужеством «буревестника революции», восставшего против вакханалии 1917–1918 гг. и поведавшего правду о происходящем и о будущем советской «демократии». Вот строки, написанные накануне 25 октября, которыми Горький пытался предотвратить безумие грядущей революции: «…На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут «творить историю», и <…> повторится та кровавая, бессмысленная бойня, которую мы уже видели».

Со всей публицистической страстностью Горький назовет Ленина и Троцкого «Наполеонами от социализма», а их последователей – «послушными школьниками и дурачками», за деяния которых русский народ заплатит морями крови. Еще любопытное высказывание: «Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти – недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего». Обращаясь к рабочему человеку, писатель предупреждал: «…Тебя ведут на гибель, тобою пользуются как материалом для бесчеловечного опыта, в глазах твоих вождей ты все еще не человек!»

Накануне Рождества в 1918 г. Горький напишет слова, знаменательные для духовных исканий самого писателя: «Сегодня день Рождения Христа… Христос – бессмертная идея милосердия и человечности»… «Жизнью мира движет социальный идеализм – великая мечта о братстве всех со всеми – думает ли пролетариат, что он осуществляет именно эту мечту, насилуя своих идейных врагов?» Горький начал сомневаться в том, во что верил, наблюдая садистское наслаждение, с которым люди грызли глотки друг другу. «Мы ленивы и нелюбопытны, – цитирует он Пушкина, – но надо же надеяться, что жестокий, кровавый урок, данный нам историей, стряхнет нашу лень и заставит нас серьезнее подумать о том, почему же, почему мы, Русь, – несчастнее других?»

В этом крике души позиция Горького совпала с позицией Достоевского в романе «Бесы» и А. Белого в романе «Петербург», развенчавших революционное «бесовство» и напомнивших русскому человеку о Евангелии – христианском учении о Добре, Красоте и Истине.

(Алексей Максимович Пешков) родился в марте 1868 г. в Нижнем Новгороде в семье столяра. Начальное образование он получил в Слободско-Кунавинском училище, которое окончил в 1878 г. С этого времени началась для Горького трудовая жизнь. В последующие годы он сменил множество профессий, объехал и обошел половину России. В сентябре 1892 г., когда Горький жил в Тифлисе, в газете«Кавказ» был опубликован его первый рассказ «Макар Чудра». Весной 1895 г. Горький, переехав в Самару, стал сотрудником «Самарской газеты», в которой вел отделы ежедневной хроники «Очерки и наброски» и «Между прочим» . В том же году появились такие его известные рассказы, как «Старуха Изергиль», «Челкаш», «Однажды осенью», «Дело с застежками» и другие, а в одном из номеров «Самарской газеты» была напечатана знаменитая «Песня о Соколе». Фельетоны, очерки и рассказы Горького вскоре обратили на себя внимание. Его имя стало известно читателям, силу и легкость его пера оценили собратья-журналисты.

Переломный этап в судьбе писателя Горького

Переломным в судьбе Горького стал 1898 г., когда отдельным изданием вышли два тома его сочинений. Рассказы и очерки, печатавшиеся до этого в различных провинциальных газетах и журналах, впервые были собраны вместе и стали доступны массовому читателю. Издание имело чрезвычайный успех и мгновенно разошлось. В 1899 г. точно так же разошлось новое издание в трех томах. В следующем году начали печататься собрания сочинений Горького. В 1899 г. появилась его первая повесть «Фома Гордеев», также встреченная с необычайным воодушевлением. Это был настоящий бум. За считанные годы Горький превратился из никому неведомого писателя в живого классика, в звезду первой величины на небосклоне русской литературы. В Германии сразу шесть издательских фирм взялись переводить и издавать его сочинения. В 1901 г. появились роман «Трое» и «Песня о Буревестнике ». Последняя была немедленно запрещена цензурой, однако это нисколько не помешало ее распространению. По свидетельству современников, «Буревестника» перепечатывали в каждом городе на гектографе, на пишущих машинках, переписывали от руки, читали на вечерах среди молодежи и в рабочих кружках. Многие люди знали ее наизусть. Но подлинно мировая слава пришла к Горькому после того, как он обратился к театру . Первая его пьеса «Мещане» (1901), поставленная в 1902 г. Художественным театром, шла потом во многих городах. В декабре 1902 г. состоялась премьера новой пьесы «На дне », которая имела у зрителей совершенно фантастический, невероятный успех. Постановка ее МХАТом вызвала целую лавину восторженных откликов. В 1903 г. началось шествие пьесы по сценам театров Европы. С триумфальным успехом она шла в Англии, Италии, Австрии, Голландии, Норвегии, Болгарии и Японии. Горячо встретили «На дне» в Германии. Только театр Рейнгардта в Берлине при полном аншлаге сыграл ее более 500 раз!

Секрет успеха молодого Горького

Секрет исключительного успеха молодого Горького объяснялся прежде всего его особым мироощущением. Как и все великие писатели, он ставил и решал «проклятые» вопросы своего века, но делал это по-своему, не так, как другие. Главное различие заключалось даже не столько в содержании, сколь­ко в эмоциональной окраске его сочинений. Горький пришел в литературу в тот момент, когда обозначился кризис старого критического реализма и начали изживать себя темы и сюжеты великой литературы XIX в. Трагическая нота, всегда присутствовавшая в произведениях знаменитых русских классиков и придававшая их творчеству особый - скорбный, страдальческий привкус, уже не пробуждала в обществе прежнего подъема, а вызывала лишь пессимизм. Русскому (да и не только русскому) читателю приелось переходящее со страниц одного произведения в другое изображение Страдающего Человека, Униженного Человека, Человека, Которого Надо Жалеть. Ощущалась настоятельная потребность в новом положительном герое, и Горький был первым, кто откликнулся на нее - вывел на страницах своих рассказов, повестей и пьес Человека-Борца , Человека, способного Одолеть Зло Мира . Его бодрый, вселяющий надежду голос громко и уверенно зазвучал в спертой атмосфере российского безвременья и скуки, общую тональность которой определяли произведения вроде «Палаты № 6» Чехова или «Господ Головлевых» Салтыкова-Щедрина. Неудивительно, что героический пафос таких вещей, как «Старуха Изергиль» или «Песня о Буревестнике», был подобен для современников глотку свежего воздуха.

В старом споре о Человеке и его месте в мире Горький выступил как горячий романтик. Никто в русской литературе до него не создавал такого страстного и возвышенного гимна во славу Человека. Ибо во Вселенной Горького совсем нет Бога, всю ее занимает Человек, разросшийся до кос­мических масштабов. Человек, по Горькому, это - Абсолютный дух, кото­рому следует поклоняться, в которого уходят и из которого берут начало все проявления бытия. («Человек - вот правда! - восклицает один из его героев. - ...Это огромно! В этом - все начала и концы... Все - в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное - дело его рук и его мозга! Человек! Это - великолепно! Это звучит... гордо!») Впрочем, изображая в ранних своих творениях «выламывающегося» Человека, Человека, порывающего с мещанской средой, Горький еще не до конца сознавал ко­нечную цель этого самоутверждения. Напряженно размышляя над смыслом жизни, он поначалу отдал дань учению Ницше с его прославлением «сильной личности», но ницшеанство не могло всерьез удовлетворить его. От прославления Человека Горький пришел к идее Человечества. Под этим он понимал не просто идеальное, благоустроенное общество, объединяю­щее всех людей Земли на пути к новым свершениям; Человечество представлялось ему как единое надличностное существо, как «коллективный разум», новое Божество, в котором окажутся интегрированы способности многих отдельных людей. Это была мечта о далеком будущем, начало которому надо было положить уже сегодня. Наиболее полное ее воплощение Горький нашел в социалистических теориях.

Увлечение Горького революцией

Увлечение Горького революцией логично вытекало как из его убеждений, так и из отношений его с российскими властями, которые не могли оставаться хорошими. Произведения Горького революционизировали общество силь­нее любых зажигательных прокламаций. Поэтому не удивительно, что у него было много недоразумений с полицией. События Кровавого воскресенья, происходившие на глазах писателя, побудили его написать гневное обраще­ние «Ко всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств». «Мы заявляем, - говорилось в нем, - что далее подобный порядок не должен быть терпим, и приглашаем всех граждан России к немедленной и упорной борьбе с самодержавием». 11 января 1905 г. Горький был арестован, а на следующий день заключен в Петропавловскую крепость. Но известие об аресте писателя вызвало такую бурю протестов в России и за рубежом, что игнорировать их было никак нельзя. Через месяц Горького отпустили под крупный денежный залог. Осенью того же года он вступил в члены РСДРП, каковым оставался до 1917 г.

Горький в эмиграции

После подавления декабрьского вооруженного восстания, которому Горький открыто сочувствовал, ему пришлось эмигрировать из России. По заданию ЦК партии он отправился в Америку для сбора путем агитации денег в кассу большевиков. В США он закончил «Врагов» - самую революционную из своих пьес. Здесь же в основном был написан роман «Мать», задумывавшийся Горьким как своего рода Евангелие социализма. (Роман этот, имеющий центральной идеей воскресение из мрака человеческой души, наполнен христианской символикой: по ходу действия многократно обыгрывается аналогия между революционерами и апостолами первоначального христианства; друзья Павла Власова сливаются в грезах его матери в образ коллективного Христа, причем сын оказывается в центре, сам Павел ассоциируется с Христом, а Ниловна - с Богоматерью, которая жертвует сыном ради спасения мира. Центральный эпизод романа - первомайская демонстрация в глазах одного из героев превращается в «в крестный ход во имя Бога Нового, Бога света и правды, Бога разума и добра». Путь Павла, как известно, кончается крестной жертвой. Все эти моменты были глубоко продуманы Горьким. Он был уверен, что в приобщении народа к социалистическим идеям очень важен элемент веры (в статьях 1906 г. «О евреях» и «О Бунде» он прямо писал, что социализм - это «религия масс»). Один из важных моментов мировоззрения Горького состоял в том, что Бог создается людьми, придумывается, конструируется ими, чтобы заполнить пустоту сердца. Таким образом, старые боги, как это неоднократно бывало в мировой истории, могут умереть и уступить место новым, если народ поверит в них. Мотив богоискательства был повторен Горьким в написанной в 1908 г. повести «Исповедь». Ее герой, разочаровавшись в официальной религии, мучительно ищет Бога и находит его в слиянии с рабочим народом, который и оказывается, таким образом, истинным «коллективным Богом».

Из Америки Горький отправился в Италию и поселился на острове Капри. В годы эмиграции он написал «Лето» (1909), «Городок Окуров» (1909), «Жизнь Матвея Кожемякина» (1910), пьесу «Васса Железнова», «Сказки об Италии» (1911), «Хозяин» (1913), автобиографическую повесть «Детство» (1913).

Возвращение Горького в Россию

В конце декабря 1913 г., воспользовавшись всеобщей амнистией, объявленной по случаю 300-летия Романовых, Горький вернулся в Россию и поселился в Петербурге. В 1914 г. он основал свой журнал «Летопись» и издательство «Парус». Здесь в 1916 г. была опубликована его автобиографическая повесть «В людях» и цикл очерков «По Руси».

Февральскую революцию 1917 г. Горький принял всей душой, но к дальнейшим событиям, и в особенности к октябрьскому перевороту, его отношение было очень неоднозначным. Вообще мироощущение Горького после революции 1905 г. претерпело эволюцию и стало более скептическим. При всем том, что его вера в Человека и вера в социализм осталась неизменной, он испытывал сомнение в отношении того, что современный русский рабочий и современный русский крестьянин способны воспринять светлые социалистические идеи так, как должно. Уже в 1905 г. его поразил рев разбуженной народной стихии, вырвавшийся наружу сквозь все социальные запреты и грозивший потопить жалкие островки материальной культуры. Позже появилось несколько статей, определяющих отношение Горького к русскому народу. Большое впечатление на современников произвела его статья «Две души», появившаяся в «Летописях» в конце 1915 г. Отдавая в ней должное богатству души русского народа, Горький все же относился к его историческим возможностям с большим скепсисом. Русский народ, писал он, мечтателен, ленив, его бессильная душа может вспыхнуть красиво и ярко, но горит она недолго и быстро угасает. Посему русской нации обязательно необходим «внешний рычаг», способный сдвинуть ее с мертвой точки. Однажды роль «рычага» сыграл . Теперь пришла пора новых свершений, и роль «рычага» в них должна выполнить интеллигенция, прежде всего революционная, но также научно-техническая и творческая. Она должна принести в народ западную культуру и привить ему активность, которая убьет в его душе «ленивого азиата». Культура и наука были, по мысли Горького, как раз той силой (а интеллигенция - носителем этой силы), которая «позволит нам преодолеть мерзость жизни и неустанно, упрямо стремиться к справедливости, к красоте жизни, к свободе» .

Эту тему Горький развил в 1917-1918 гг. в своей газете «Новая жизнь», в которой опубликовал около 80 статей, объединенных потом в две книги «Революция и культура» и «Несвоевременные мысли». Суть его взглядов заключалась в том, что революция (разумное преобразование общества) должна в корне отличаться от «русского бунта» (бессмысленно его разрушающего). Горький был убежден, что страна сейчас не готова к созидательной социалистической революции, что сначала народ «должен быть прокален и очищен от рабства, вскормленного в нем, медленным огнем культуры».

Отношение Горького к революции 1917 года

Когда Временное правительство все-таки было свергнуто, Горький резко выступает против большевиков. В первые месяцы после октябрьского переворота, когда разнузданная толпа громила дворцовые погреба, когда совершались налеты и грабежи, Горький с гневом писал о разгуле анархии, об уничтожении культуры, о жестокости террора. В эти трудные месяцы отношения его с обострились до крайности. Последовавшие затем кровавые ужасы Гражданской войны произвели на Горького угнетающее впечатление и избавили его от последних иллюзий по отношению к русскому мужику. В книгу «О русском крестьянстве» (1922), вышедшую в Берлине, Горький включил много горьких, но трезвых и ценных наблюдений над отрицательными сторонами русского характера. Глядя правде в глаза, он писал: «Жестокость форм революции я объясняю исключительно жестокостью русского народа». Но из всех социальных слоев русского общества наиболее повинным в ней он считал крестьянство. Именно в крестьянстве писатель увидел источник всех исторических бед России.

Отъезд Горького на Капри

Между тем переутомление и дурной климат вызвали у Горького обострение туберкулеза. Летом 1921 г. он принужден был вновь уехать на Капри. Следующие годы были заполнены для него напряженным трудом. Горький пишет завершающую часть автобиографической трилогии «Мои Университеты» (1923), роман «Дело Артамоновых» (1925), несколько рассказов и первые два тома эпопеи «Жизнь Клима Самгина» (1927-1928) - поразительной по своему охвату картины интеллектуальной и социальной жизни России последних десятилетий перед революцией 1917 г.

Принятие Горьким социалистической действительности

В мае 1928 г. Горький вернулся в Советский Союз. Страна поразила его. На одном из собраний он признался: «Мне так кажется, что я в России не был не шесть лет, а по крайней мере двадцать». Он жадно стремился узнать эту незнакомую ему страну и тотчас начал ездить по Советскому Союзу. Итогом этих путешествий стала серия очерков «По Союзу Советов».

Работоспособность Горького в эти годы была поразительна. Кроме многосторонней редакторской и общественной работы, он много времени отдает публицистике (за последние восемь лет жизни им опубликовано около 300 статей) и пишет новые художественные произведения. В 1930 г. Горький задумал драматическую трилогию о революции 1917 г. Закончить он успел только две пьесы: «Егор Булычев и другие» (1932), «Достигаев и другие» (1933). Также неоконченным остался четвертый том «Самгина» (третий вышел в 1931 г.), над которым Горький работал в последние годы. Роман этот важен тем, что Горький прощается в нем со своими иллюзиями по отношению к русской интеллигенции. Жизненная катастрофа Самгина - это катастрофа всей русской интеллигенции, которая в переломный момент русской истории оказалась не готовой к тому, чтобы стать во главе народа и сделаться организующей силой нации. В более общем, философском, смысле это означало поражение Разума перед темной стихией Масс. Справедливое социалистическое общество, увы, не развилось (и не могло развиться - в этом Горький теперь был уверен) само собой из старого русского общества, так же как из старого Московского царства не могла родиться Российская империя. Для торжества идеалов социализма следовало применить насилие . Поэтому нужен был новый Петр.

Надо думать, сознание этих истин во многом примирило Горького с социалистической действительностью. Известно, что ему не очень нравился - с гораздо большей симпатией он относился к Бухарину и Каменеву . Однако отношения его с генсеком оставались ровными до самой смерти и не были омрачены ни одной крупной ссорой. Более того, Горький поставил на службу сталинскому режиму свой огромный авторитет. В 1929 г. вместе с некоторыми другими писателями он объехал сталинские лагеря, посетил и самый страшный из них на Соловках. Итогом этой поездки стала книга, впервые в истории русской литературы прославившая подневольный труд. Горький без колебания приветствовал коллективизацию и писал в 1930 г. Сталину: «...социалистическая революция принимает подлинно социалистический характер. Это - переворот почти геологический и это больше, неизмеримо больше и глубже всего, что было сделано партией. Уничтожается строй жизни, существовавший тысячелетия, строй, который создал человека крайне уродливо своеобразного и способного ужаснуть своим животным консерватизмом, своим инстинктом собственника ». В 1931 г. под впечатлением процесса «Промпартии» Горький пишет пьесу «Сомов и другие», в которой выводит инженеров-вредителей.

Надо, впрочем, помнить, что в последние годы жизни Горький был тяжело болен и многого из того, что творилось в стране, он не знал. Начиная с 1935 г. под предлогом болезни к Горькому не пускали неудобных людей, не передавали ему их письма, специально для него печатали номера газет, в которых отсутствовали наиболее одиозные материалы. Горький тяготился этой опекой и говорил, что «его обложили», но ничего поделать уже не мог. Умер он 18 июня 1936 г.